Взаимосвязи русских с терскими народами

Хозяйственные связи и заимствования. В первой половине XIX в., в связи с присоединением Северного Кавказа к России и переселением большого числа русского населения, еще более укрепились взаимосвязи горских народов с русским населением Северного Кавказа, еще более заметным стало хозяйственное заимствование и взаимовлияние культур. Общаясь постоянно с русским населением, горские народы, особенно переселившиеся в равнинные места, стали увеличивать посевы, перенимать от русских более совершенные приемы полеводства, более высокую технику земледелия, стали применять озимые посевы, высевать новые для них культуры (гречиху, рожь, пшеницу, подсолнухи). «Кабардинцы, - писал в 30-х годах XIX в. современник,- начали приметно более заниматься хлебопашеством», они «стали сеять хлеб вместо одного проса, иные завели даже плуги, сакли и усадьбы их улучшились, и вообще хозяйство многих кабардинцев стало приближаться к русскому». Семена для посева кабардинцы покупали или получали в подарок от русских крестьян. Говоря о расширении посевных площадей у чеченцев и заимствовании более совершенных орудий труда, У. Лаудаев отмечает: «Основав на плоскости аулы, чеченцы тотчас воспользовались выгодами, которые могли извлечь от земли своей; подражая русским, они заменяют горные сохи плугами, производят правильное хлебопашество и по этой отрасли промышленности превосходят прочие племена окружных стран». Говоря о последствиях тесных связей горцев с русским населением Северного Кавказа, начальник Черноморской линии генерал Рашпиль подчеркивал, что кавказским жителям, живущим в горах, трудно стать в уровень с теми адыгами, которые, находясь целые десятки лет в беспрерывных сношениях с русскими, «пользовались всеми потребностями от них и значительно увеличили свою домашнюю жизнь». Под непосредственным влиянием общения с русским населением в большей мере стали заниматься «земледелием и кочевники-ногайцы, что стимулировало их переход к оседлости»66. Постепенно обогащалась и сельскохозяйственная техника горцев. В аулы начали проникать из внутренних областей России более усовершенствованные орудия труда. Украинские переселенцы завезли в Предкавказье в конце XVIII в. овец-мериносов. К середине XIX в. в Ставропольской губернии насчитывалось более 24 тыс., а на территории Черноморского казачьего войска — 8715 мериносов. Со временем мериносов стали разводить и горцы. Так что появление и развитие на Северном Кавказе тонкорунного овцеводства явилось крупной заслугой русских и украинских переселенцев.

Горские пчеловоды заимствовали у русских соседей умение строить деревянные ульи (вместо плетеных сапеток). Повысилась техника пчеловодства. Для выкачивания меда уже не применяли выкуривание пчел серой, сохраняя, таким образом, пчелиные семьи.
Под влиянием общения с русским населением и расширения рыночных связей происходило дальнейшее развитие горских кустарных промыслов, которые в большей степени стали приобретать характер ремесла. Особенно это относится к производству бурок, черкесок, других принадлежностей мужской одежды, оружия, ювелирных изделий, т. е. тех предметов, которых не изготовляла русская фабрично-заводская промышленность. Под влиянием русских происходило и обогащение изобразительных средств дагестанских мастеров. Так, применяемый кубачинскими мастерами «московнакиш» (т. е. московский узор, или московский орнамент) был заимствован ими из России. В результате подражания эмалевым изделиям России в Кубачах примерно в середине XIX в. начинают делать вещи с применением цветной эмали.
Заимствования в области материальной культуры. Влияние в сфере производства вызвало также перемены «и в области транспорта, домашнего обихода, костюма», во всем образе жизни горских народов. В результате общения с русским населением вместо векового очага, низкою трехножного стола постепенно в доме горца стали появляться русская печь, железная кровать, высокий стол, стулья, самовар, фарфоровая и фаянсовая посуда, зеркала, часы, керосиновая лампа и другие бытовые предметы. У некоторых народов сама комната с печью стала называться «печ» (пли «пеш»). Крышу стали покрывать черепицей или жестью. Строили такие дома обычно русские плотники, печи клали русские печники, которые приходили на заработки в горские аулы. «Кабардинцы, - говорилось в корреспонденции газеты „Кавказ" за 1848 г.,— особенно легко принимают у себя в хозяйстве всякое нововведение и. по общему замечанию, отличаются охотою к хозяйственным занятиям и стремлением к просвещению. Свободные жители губернии, казаки, отставные солдаты, мещане ездят в Кабарду к князьям, богатым узденям на работу, строят им дома, мельницы, конюшни, разводят сады, делают мебель, посуду и разные полезные вещи, жители с любопытством смотрят на их работу и слушают их наставления и замечания».

«Вращаясь между русскими, - свидетельствует Афанасьев,— кумыки видят преимущество русских домов перед своими и стараются подражать русским строениям: так делают печи, окна створчатые... потолки и другие приспособления». Даже в отдаленные районы нагорного Дагестана в середине XIX в. проникла русская мебель и другие предметы европейского быта. Если до начала XIX в. в домах нагорного Дагестана отсутствовали окна (их заменяли небольшие отверстия в потолке), то уже с 30-х годов, как отмечают современники, в Хунзахе строили дома с застекленными окнами, рамами.

Знакомство с русскими музыкальными инструментами привело к заимствованию горцами у русских гармоники. Она получила настолько широкое распространение, что вполне успешно конкурировала с национальными инструментами. Благодаря длительному общению горцев с русским народом даже в языках горцев появилось много новых слов, воспринятых из русской речи (печь, стол, самовар).

Куначество. В освоении горцами культуры русского населения большую роль играло куначество — этот своеобразный обычай кавказского побратимства. Сильно развитый среди горцев Северного Кавказа обычай куначества связывал кунаков не только гостеприимством, но и взаимопомощью. Горец считал своим первым и священным долгом оказывать при надобности материальную помощь кунаку-казаку. Точно так же относились казаки к своим кунакам-горцам.

Казаки и горцы не только поддерживали обычай куначества, но и «гордились своей дружбой и передавали ее детям как священный завет от поколения к поколению».

Нередко можно было встретить в горских аулах гостей - казаков и казачек. В этой связи большой интерес представляет предание, указывающее на то. что русская женщина «ходила одна по черным и лысым горам». Очевидно столь свободное «путешествие» русской женщины в горах, с какой бы целью оно ни предпринималось, говорит прежде всего о добрососедских и дружеских отношениях. «Кроме того, казачка нередко в горских аулах встречалась и в качестве жены того или иного горца - казачьего кунака».
 
Даже когда царизм и феодально-клерикальные верхи Северного Кавказа разжигали межнациональную вражду, между казаками и горцами сохранялось куначество. «До сих пор, -свидетельствует П. А. Бестужев,- гостеприимный порог черкесов надежнее всякого оружия защищает странника». Все русские, которые прибывали к горцам с добрым намерением, находили достойный прием. В этой связи интерес представляет следующий факт. В 1818 г. генерал А. П. Ермолов «приказал... дагестанцам выдать... всех скрывающихся у них русских беглецов. Тогда один акушинец привел старого русского солдата, и, прощаясь с ним со слезами, дал ему две тысячи рублей серебром, прибавляя к тому еще 20 коров и 50 баранов». 18 лет тому назад, говорил горец, будучи в крайней бедности, я принял бежавшего в горы русского солдата и выдал за него замуж свою дочь. «Труд солдата обогатил его, и поэтому он разделил имущество и его долю вручил ему, но солдат отказался получить все это, взял только сто рублей».

На Северном Кавказе имеются целые фамилии, ведущие свои родословные от русских солдат, оставшихся в свое время в горах. Даже в период так называемой Кавказской войны, которая, как известно, крайне отрицательно сказалась на взаимоотношениях народов, не прекращались связи между горцами и русским населением Северного Кавказа. Отношение горцев к русским в этот период характеризует сообщение Я. Костенецкого: «В Хунзахе,— писал он,—мы были безопасны между ними (горцами), что ходили даже без оружия. Это было очень странно... здесь, в горах, между неизвестным нам народом, мы были совершенно как дома, я возьму, бывало, книжку и пойду гулять по полям хунзахским, как будто в Малороссии по собственным поместьям: недоставало только халата. Встречавшиеся аварцы приветствовали меня «салам алейкум» как будто своего земляка и спокойно продолжали свой путь». Касаясь вопроса взаимоотношений горцев с русскими солдатами, другой современник подчеркивал, что русские солдаты и горцы сдружились.
 
Немалую роль в укреплении взаимоотношений казаков и горцев играло аталычество — отдача ребенка на воспитание. «Бывало, что в семье казака воспитывался какой-нибудь сирота-ногаец, калмык или горец. Повзрослев, такие лица получали все казачьи права, становились настоящими казаками н за них могли выйти замуж девушки-казачки».

Влияние горцев на быт русского населения Северного Кавказа. В свою очередь, русское население Северного Кавказа, познакомившись с методами ведения хозяйства горцев, переняли у них ряд трудовых навыков. «Своею хозяйственностью,— пишет Е. Максимов,— гребенцы в значительной мере обязаны женам-туземкам, вносившим и поддерживающим земледельческие занятия у казаков». В полеводстве русские перенимали у горцев методы неглубокой вспашки, сроки посевов и уборки. Русские и украинские переселенцы заимствовали у кавказцев и ряд южных сельскохозяйственных культур и отраслей хозяйства: виноградарство, мареноводство, хлопководство и др.

В начале XIX в. виноградарством и виноделием стали заниматься и русские крестьяне-новоселы прикумыкских районов. Со временем виноградарство распространилось всюду по левобережью Терека. В 1837 г. общая площадь виноградников в Кавказской области определялась в 6957 дес. Заметно выросло н производство марены: в 1839 г. в Предкавказье добывалось 1065 пудов марены. «Культура марены, шелководство, виноградарство, а отчасти и посев кукурузы указывают, что гребенское казачье населенно заимствовало как сами виды сельскохозяйственной производительности, так технику их от туземных племен, с которыми так долго жили в дружбе» Русские и украинские казаки заимствовали также «от коренного населения края выведенные им породы скота». В казачьих станицах появились постромки, заимствованные из горского быта: большие плетеные строения типа сапеток, предназначенные для хранения кормов и кукурузы. Казаки заимствовали также у горцев двухколесную арбу и рабочую езду на волах. Конь казака, как и горца, стал использоваться главным образом для верховой езды.

Горская мужская одежда с небольшими изменениями со временем стала официальной формой терского и кубанского казачества (несущественные изменения касались обуви, формы пуговиц и т. п.) Терские казачки также переняли от горянок верхнюю одежду и украшения. Во многих отношениях и домашний быт был схож с горским. В основных чертах сохраняя тип русской избы, гребенцы все внутреннее убранство заимствовали у горцев. В домах обычным украшением стал настенный ковер с висящим на нем оружием. «В одном углу оружие и доспехи, развешанные по стене,— пишет И. Попко,— а в другом — постели и одеяла, сложенные правильными кипами, а на самом видном месте, на полочках, - посуда, тщательно вычищенная и парадно расставленная. Удержалась, однако, русская печь, русские лавки и высокий стол». Казаки, как подчеркивает В. А. Потто, не довольствуясь заимствованием одежды и других предметов быта, «постарались усвоить себе горские наречия, обычаи и многие черты характера и домашнего быта».

Взаимовлиянию культур во многом способствовало то, что между казаками и горцами установились не только добрососедские, но и родственные отношения. Известно, что в русские станицы переселялись горские крестьяне, бежавшие от своих владельцев. Немаловажную роль в бегстве горцев играл и процветавший в горах обычай кровной мести. В большинстве случаев бежавшие принимали в станицах православие. Однако встречались случаи, когда горцы-казаки не принимали христианства. Иногда в станицы переселялись горцы целыми семьями. Так, в станице Червленой есть семья Гуной. Эта фамилия и в настоящее время считает себя родственной гребенским казакам станицы Червленой. Казаки тоже не лишены родственных чувств по отношению к гуноевцам. Свое родство с чеченцами признают и семьи Егоркиных, Бусунгуровых, Титкиных и многие другие, проживающие в терских станицах. «Живя между чеченцами,— свидетельствует Л. Н. Толстой,— казаки породнились с ними и усвоили себе обычай, образ жизни, нравы горцев» и в другом месте: «...еще до сих пор казацкие роды считаются родственными чеченцам». Даже в период Кавказской войны не прерывались эти отношения. Касаясь этой темы, Ф. А. Щербина подчеркивает: «При заселении края черноморцы сразу же вступили в дружественные, мирные отношения с черкесами. Часть горцев в это время переселилась в Черноморию... когда впоследствии были нарушены мирные отношения ... черноморцы не переставали поддерживать меновые отношения при посредстве меновых дворов, базарных пунктов и русских ярмарок».

Добрососедство и родство с горцами оказали известное влияние и на физический облик. «Браки между горцами и казаками,- писал антрополог Гильченко, - составляли в стародавнее время самое заурядное явленно, и путем смешения образовался особый тин гребенского казака... Поразительная физическая красота и крепость этого типа общеизвестна... Сплошь и рядом средь казаков часто попадается тип красавца-горца».

 
Одинаковые условия, совместная жизнь, дружеские контакты и родственные связи оказали известное влияние и на формирование психического склада терско-гребенского казачества.