Красные рассветы. 7

  Анисимов ходил по деревне Зорино и смотрел, как вновь отстраиваются крестьяне. Срубленных новеньких домишек было ещё не много. Из земли то там, то тут торчали трубы из которых курились тоненькие дымки. В землянках готовили скудную пищу обездоленные, избитые временем люди, но неистребимый огонёк надежды на лучшую жизнь в глазах и ничем не сжигаемая сердечная доброта, согревали их обледенелые души.
- Плач, не плач, а жить-то дальше надысь, - говорил старик, который узнал когда-то в белом офицере Георгия Вознесенского.
- А я думал, приеду сюда, а деревня пустая, покинутая, ан нет! - продолжал Анисимов начатую тему.
- Да, сынок, сам видишь, не умерла деревня Зорино.
- А нас командир сюда к вам посылает, помочь хотим. Я сегодня приехал обстановку разведать. Тут наши уже работали из конного гарнизона. Сейчас их на Юг отправили, вот мы к вам в субботу вместо них и заявимся. Не прогоните?
- Смешной вопрос, Ваня. Рады будем!
  Они шли по пыльной, изъезженной дороге к реке Янтарной. В высокой траве, возле новой постройки резвились ребятишки. У самой крайней хаты, молодая сероглазая девушка с крупными веснушками на лице вешала бельё на верёвку, привязанную к двум берёзам. Её толстая коса, перекинутая через плечо, была наполовину расплетена. Когда Анисимов и старик Егор приблизились к ней, она отставила пустую корзину, поправила растрёпанные волосы и, краснея, поздоровалась.
- Николкина невеста, - сказал дед Егор, уже спускаясь к реке.
- Николая Лесовского?
- Да, его. Чуть ли не померла девка от горя. Михаилу спасибо, выходил. Как за маленькой за ей бегал. Она ведь уйдёт и уйдёт, бывало, в лес. Не помнила ничего, заблудиться могла. Мишка за ей везде и ходил. Как дитё малое была. Теперь отошла. С бабкой Матрёной она живёт, Михайло теперь с ними. У них дом крайний, бандиты пожечь, видно, не успели, они всё в центре творили.
  Иван вновь вспомнил тот ужасный вечер, когда их отряд вошёл в сожжённую деревню. Вспомнил сумасшедшую старуху, похороны активистов, снятых с виселицы, рыжую девочку, которую с трудом достали из колодца. Она лежала тихо в траве, светлая и безмятежная, будто спала, разморившись на солнце. Анисимов тогда долго стоял над ней не в силах отвести глаз. По мокрой длинной чёлке стекали крупные капли воды в скудную зелень придорожья.
  Их кто-то окликнул. Иван, очнувшись от воспоминаний, остановился. Это был Миша Лесовский. Он догнал их почти у самой реки.
- Здравствуйте! Узнали меня? - обратился Миша к Анисимову.
- А, как же, узнал!
- К нам по делу, видно?
- Нет никаких серьёзных дел. Идём тут с дедом Егором, разговариваем.
- Я пойду, Ваня, ещё в сельсовет зайти надыть, - сказал старик прощаясь, - до субботы.
- Всего доброго Вам!
  Иван и Михаил сели у реки на сучковатое бревно.
- Я вот, что думаю, дядя Иван...
- Не надо, называй меня без "дяди", просто Иваном, не велика разница в возрасте.
- А сколько тебе?
- Двадцать четыре.
- Почти в половину меня старше. Да, ладно! Слушай-ка, я тут задумал одно дело осуществить, не знаю правда, получиться ли?
- Какое?
- Много ребятишек сиротами осталось. Хочу я построить дом и всех туда собрать. Типа школы-коммуны. Грамоте их там обучим, я сам маленько знаю, да и сытые будут, не пропадут. Будет у нас отряд юных Ленинцев.
- Здорово! Это ты сам придумал?
- А, кто же?
- Молодец! Только тяжело будет. Ещё жилые дома не отстроили, а ты уже на школу-коммуну замахнулся.
- Я знаю, что тяжело. Не всё сразу. Мне председатель Бородин обещал в Сосновке такую школу построить, уже в ближайшее время. Ребятишки голодают. В лугу на траве спят, небо вместо крыши. Мы тут с Марусей троих взяли к себе, пока. Может видали у нашего дома?
- Да-да, играли там, какие-то. Один малый, смешной такой! Беззубый и без штанов.
- Они самые. Дети Шевелиных. Самих-то их, тогда ещё... Ну, в общем, понял ты меня.
- Конечно, как же не понять.
- А у тебя самого кто есть из родни? - Миша почесал затылок.
- Брательник младшенький, ему двадцать, но он ещё тот ребёнок!.. Старшого, Петра, убили на войне, как в четырнадцатом его забрали, так больше не повидались... Родители рано померли, дед нас воспитывал, но он не сознательная личность, тёмный человек, священник... Но, про это я не хочу!
  Оба замолчали и стали смотреть на солнечные яркие блики, режущие глаза, которые бегали по речной воде и исчезали в тени плакучей ивы.
- Дюже жарко. Искупаться, что ли? - предложил Анисимов.
- Давай. Вон там, видишь, - Миша встал с бревна и показал рукой в сторону Устринской усадьбы, - река поворот делает. Там такой широкий разлив, что дух захватывает! Но я переплыть могу, а ты?
- Попробую.
- Давай попробуем, кто быстрее доплывёт до другого берега, ладно?
- Хорошо. Пошли туда!
  У Анисимова появился азарт. Сняв с себя одежду, оба бросились в тёплую воду.
  Иван приплыл первым. Он вылез на берег и стал махать руками, ликуя о своей победе.
  Миша вылез из воды, тяжело дыша, и стразу плюхнулся на горячий песок.
- Ну, ты даёшь Ваня, ты даёшь!
- Отдышись... А здесь здорово, песок, загорать можно!
- Ага!
- Давай позагораем малость, а то я белый совсем.
- Конечно, позагораем. Лишь бы бабы не увидели, а то мы в таком виде.
- Сюда что, бабы купаться ходят?
- Нет, я просто так! Кто здесь ходит, кому надо?! С луговины только овец вечером погонят. Они мимо этого места пройдут, а потом на мост и на ту сторону, в Зорино. А мы уж, к тому времени, переплывём.
  Солнце припекало всё сильнее. Начинало жечь кожу, особенно на ногах. Анисимов сбегал к реке окунулся и вылез на берег, чтобы снова лечь на горячий песок, но громкий всплеск воды за густыми кустами и висячими ивами, заставил его вздрогнуть.
  Миша привстал.
- Кто это? - спросил он полушёпотом.
- Не знаю. Давай посмотрим!
  Миша поднялся, стряхнул с себя налипший песок и пошёл за Иваном. Раздвинув ветки им бросилось в глаза розовое платьице с нежными белыми кружевами, оно висело на сучке ивы. Под ним, на земле, лежала шляпка с такими же розовыми, как платье, лентами. В воде, недалеко от берега, плавала девчонка. Она лежала на спине, как морская звезда и смотрела в синее небо.
  Лесовский от неловкости, а вдруг заметит, девчонка всё-таки, он же совсем раздетый! убежал. На своём прежнем месте Миша зарылся в песок, так, что торчали одни большие пальцы ног и выжидательно смотрел в сторону кустов.
  Накупавшись, Лена вылезла на берег и нос к носу столкнулась с Иваном, который ещё из дали узнал в ней дочь полковника Вознесенского. Девочка взвизгнула от неожиданности и прыгнула обратно в воду.
  Анисимов смутился, затем собравшись с духом, крикнул:
- Вылезай, не бойся, я не кусаюсь! Сейчас уйду!
  Девочка словно застыла, она сидела в воде по шею и продолжала смотреть в сторону густых зарослей.
  Анисимов вернулся к Мише.
- О, брат, как ты перетрухал!
  Миша хихикнул. В кустах, что-то зашуршало, Иван стал нервничать.
- Мне, что ли, зарыться? А то, эта кукла сейчас вылезет и пойдёт мимо нас.
- Ты тоже, я вижу, перетрухал! Подумаешь, барышня! Видали мы таких! - смеялся Мишка.
- Ленка это, Вознесенская. Узнал?
- А, как же!
  Лена долго не выходила. Она наблюдала из кустов за двумя "пляжниками", которые заняли самое хорошее солнечное место. Ей хотелось загорать, но там, где они, это делать было не ловко и девочка решила уйти. Она поднялась во весь рост, тряхнула своими мокрыми каштановыми волосами, надела платье, нахлобучила шляпку и тут поняла, что босая. Летние ботики Лена небрежно бросила в песок перед первым купанием, потом не выдержав палящих лучей, побежала в кусты, забрав всё, кроме ботиков.
  Как только Лена вышла на открытое место и стала приближаться к Мише и Ивану, в мужском клане началась паника. В одно мгновение Иван закопался в песок, насыпая его на себя горстями, торчала только голова и на половину плечи.
- Здрасьте, барышня! - сказал он, повернув голову в её сторону.
- Здравствуйте, - проговорила Лена с улыбкой и пошла к реке.
  Ботиков там не было. Лена крутилась на одном месте и пыталась вспомнить, куда же она их бросила. Девочка прошла чуть назад, заглянула под одинокий куст, и там нет. Где же они? Лена бегала по всему берегу, искала, но безрезультатно. Прошло минут пятнадцать. Анисимов изжарился в песке в конец. Он ворочался, кряхтел, с жадностью в глазах смотрел на воду. Миша, глядя на него, давился от смеха. Более устойчивый к жаре, он не испытывал такого неудобства.
- Ах, чёртова девка! Когда же она уйдёт отсюдова, а? Нарочно, что ли, ходит?! - стонал Иван.
- Ищет, что-то.
- Вижу, что ищет, не слепой.
  Прошло ещё пять минут, он начал злиться и ругаться ещё громче.
- Ну, нет, я больше не могу! Сейчас солнцем по голове ударит. Нехорошо мне.
  "Дурацкие боты, куда же они делись? Ведь, как нарочно. Подумают ещё, что я специально тут хожу!" - думала Лена, поглядывая в сторону "пляжников". Босой уходить в усадьбу не хотелось.
- Всё, не могу больше. Чёрт с ней! Выйду нагишом, пусть смотрит, не велика королева!
  Анисимов вскочил, как ошпаренный и бегом бросился к реке. Он бежал так быстро, что Лена не успела ничего понять, тем более - разглядеть! Она слышала лишь плеск воды и громкий хохот сзади.
  Миша лежал на песке и бил по нему кулаками, заходясь в истерическом смехе.
Лена посмотрела на Анисимова, который с наслаждением плескался в воде и вспомнила, где видела его раньше: в кабинете отца, когда он приезжал недели две назад, их было трое, но Ивана она запомнила лучше всех за быструю, добрую улыбку.
- Ты уйдёшь или нет? - закричал из воды Анисимов.
  Лена не поняла к кому он обратился, к ней или к тому, в песке.
- Барышня, тебе говорю! Вон, парень тебя стесняется, а нам уж плыть! Мы, ведь, с того берега, там и вещи. Уйди ты, ради Бога!
  Тут до неё дошло, и Лена отбежала подальше к кустам и висячим ивам.
  Миша быстро вылез из своего убежища и понёсся к реке, но зацепился ногой за торчавшую из земли корягу и упал, растянувшись нагишом у самой воды. Лена в этот миг обернулась. Он поднялся и захромал к воде, шутливо погрозив ей кулаком.
  Отплыв на приличное расстояние, Миша остановился, развернулся против течения, и снова погрозил ей. Лена небрежно махнула в ответ своей шляпкой и продолжала поиски.

  Миша провожал Анисимова до леса. Солнце уже садилось, бросая в реку огненные искры. Закат пылал по всему западу багровым заревом. Восточный ветер навевал прохладу и был тем приятен. После дневного пекла он был очень кстати.
- Смешная девчонка, всё-таки! - улыбаясь, говорил Миша.
- Ой, не говори! Приду сейчас, буду нашим ребятам рассказывать.
- У Вознесенского, говоришь, ещё сын есть?
- Да, махонький такой, лет пять.
- А ведь сам он, говорят, уж не молодой.
- Да, и не старый! - прикинув в мыслях его возраст, проговорил Иван.
- Понятно... Я её тоже знаю, Лену. Видал раза два до налёта, со Светланкой она была, а потом уж после, она сюда к ней заходила, да не застала в живых. Тётка Ульяна ей всё рассказала, я к ней тогда, как раз в землянку зашёл, гляжу, там эта девчонка сидит. Столько во мне злости тогда было, как услышал, что она Вознесенская, сразу про того поручика вспомнил. Чуть не ударил её тогда... Она на меня так посмотрела ещё, виновато!
- Он двоюродный брат её отца, поручик тот, о ком дед Егор говорил.
- Я уже знаю об этом.
  Так с разговорами они вошли в прохладный вечерний лес, где и распрощались.

  Лена сидела у реки до вечера. Она смотрела на медленно текущую воду, на ивы с низко опущенными головами, которые своими длинными косами подметали Янтарную.
  Легкий ветерок шевелил её густые волосы. Они были распущены и ниспадали на детские плечики свободными прядями. Лена держала в руке шляпку и машинально перебирала пальчиками её розовые ленты. Она чувствовала одиночество. Раньше, когда она бегала в Зорино, играла на лугу с деревенскими ребятишками, купалась в реке со Светланкой, ходила собирать с ней грибы, она не чувствовала ни скуки, ни тоски. А сейчас внутри всё сжималось от одних этих воспоминаний. Самое ужасное, что ничего нельзя было вернуть. В деревню для дочери полковника Вознесенского дорога была закрыта.
  В усадьбе всё одно и то же, здесь, на реке, она опять одна. Уже который раз Лена приходила сюда в надежде хоть кого-нибудь встретить, хоть с кем-нибудь подружиться, но кроме сегодняшних "пляжников", девочка никого больше здесь не увидела.
  Вот ветерок усилился, начал насквозь продувать ее тонкое платье, ерошить волосы на затылке, которые уже почти просохли.
  Лена поёжилась, встала и медленно побрела в Устринскую усадьбу. "Опять попадет от маман, наверняка", - подумала девочка.
  " Маман", так она звала свою бабушку Агафью Алексеевну Вознесенскую, родную мать ее отца, которого Лена любила и уважала больше всех на свете.

  Когда она вернулась, семья садилась ужинать. Агафья Алексеевна бросила на внучку быстрый взгляд, потом посмотрела на сына и молча, пошла в детскую за внуком, маленьким Максимкой.
  После ужина и во время его за столом никто не разговаривал, все старались отмолчаться. Лена подумала, что здесь пахнет ссорой. Наверное опять маман поругалась с отцом.
  Выйдя из-за стола и поблагодарив за ужин, Лена ушла в свою комнату и села за шахматный столик. Она любила играть в шахматы сама с собой, вот и в этот раз, расставив фигуры, Лена решила поиграть. Но ужасно гнетущая атмосфера в доме действовала на неё отрицательно. Девочка всегда тяжело переживала ссору родителей. Когда она была маленькой, то во время семейных распрей забивалась в дальний угол и горько плакала, жалобно всхлипывая. Теперь плакать уже стыдно и лезть во взрослые дела тоже не прилично. Но почему все сегодня такие хмурые?
  Резким движением руки она скинула все шахматные фигурки со столика. Они грохнули и раскатились по комнате. Минуту спустя вошёл отец. Он долго стоял у порога и мял в пальцах незажжённую папиросу.
- Чем ты расстроена, моя милая? Не могу ли я тебе помочь?
  Лена молча смотрела на отца.
  Видя в её глазах тревогу и неопределенность, он сел рядом с дочерью на диван и обнял за плечи.
- Я не знаю, может быть ты меня поймёшь? Выслушаешь?
- Я слушаю тебя, папа!
- За последнее время я очень многое понял, Лена. Я ни коем образом не хочу впутывать тебя в политику, но то, что сейчас кругом происходит касается нас всех и тебя в том числе. Ты живёшь не изолированно, не в колбе, а среди людей и этот случай в Зорино, тебя тоже напрямую коснулся. Идёт война. И, что самое ужасное, в ней гибнут ни в чём не повинные старики, женщины и дети. Кому-то очень нужно сломать наш мир, нашу жизнь. И он уже разорван, пополам. Но, впрочем, это уже философия, прости... Но этих стариков и детей надо защищать, Лена. Если короче то... Я уезжаю на Южный фронт. Дела там плохи, нужна квалифицированная военная помощь. А я офицер, могу эту помощь оказать. Если там в ближайшее время разобьют красных, то мы можем потерять Россию навсегда.
- А кому, папа, ты хочешь оказать эту помощь?
- Я ухожу с красными частями. Я был в Ровенках, там приняли мое предложение.
- Но, папа?!
- Пожалуйста, молчи! Обдумай, прежде свой ответ...  Не осуждай меня, Лена, ибо это решение далось мне не просто. Я вижу, что возврата нет к нашей прежней жизни, так зачем ещё больше сеять смерть и горе по земле?!
- Если ты так решил, значит это нужно, значит это правильно. Ведь ты всегда говоришь и поступаешь правильно. Я знаю это. А мама и бабушка против?
- Да!
- А мы их уговорим. Нам вместе будет легче это сделать.
- Боюсь, что нет. Но всё уже решено, я лишь жду, когда мне сообщат о дате выезда на фронт.
- Возьми меня с собой. Я не останусь здесь, меня задушит тоска по тебе, папочка! Мне будет очень плохо без тебя!
- Почему ты так говоришь? Ты остаёшься не одна. Я вернусь и всё наладится.
  Дверь в комнату резко распахнулась, на пороге стояла Анна, мать Лены и жена Максима Владимировича.
- Максим, я хочу с тобой поговорить.
- Говори, Аня!
- Не здесь.
- Брось эти жеманства, говори.
- Ну, что ж, тем лучше!
  Она закрыла дверь и прошла к шахматному столику. Её взгляд упал на фигурки, разбросанные по паркету. Анна сразу поджала губы и залилась румянцем.
"Сейчас отругает за беспорядок", - промелькнуло у Лены, но неожиданные слова матери оглушили её и заставили сердце часто забиться.
- Я забираю детей и уезжаю в Ростов.
- Ты долго думала Аня, и с кем?
- Успокойся, я...
- Я совершенно спокоен.
  Она замолчала, сорвавшись на полуслове. Обида на мужа играла в каждой её жилке. От жалости к себе и ещё неизвестно к кому, на глаза наворачивались слёзы, хотелось рыдать, тугой ком в горле мешал выговаривать слова. Анна напрягла подбородок, чтобы не дрожали губы и продолжала:
- Я не могу больше ждать, чего-то ужасного, Максим! Мне страшно. Я боюсь всего: этой кошмарной войны, твоего ужасного брата, твою, твою...мать, в конце концов! Она не даёт мне прохода, последнее время чего-то требует от меня, чего-то хочет. Я больше так не могу! В Ростове родственники для меня дальние, но нам там будет спокойнее.
- Тебе, мама, будет спокойней, ты и поезжай!
- Что?! Замолчи!
- Не замолчу, не замолчу! - Лена кричала и тряслась от нахлынувшего вдруг на неё истерического порыва.
  Анна подскочила к дочери и в пылу ярости стала бить её своим туфлем, сдернутым с ноги, куда попало. Отец бросился заступаться. Он схватил жену за запястье с силой крутанул её вокруг себя и бросил на диван.
  Лена захлёбывалась слезами, кричала на весь дом. Прибежала Агафья Алексеевна, ничего не спрашивая и ни слова не говоря, взяла Лену за руку и увела к себе в комнату.
  Анну колотило как в лихорадке, но слёз не было. Она лежала на диване, закрыв руками лицо.
- Всё, кончено с этим, - громко сказал, почти крикнул полковник, - я никуда не еду! И на этом успокоимся. Не еду, всё!
  Анна, конечно же слышала его слова, конечно же поняла их смысл. Она была рада заявлению мужа, но, какое-то внутреннее неудобство (а правильно ли это?) она испытывала.

  Лена не спала всю ночь. Лишь только она засыпала, в её ушах звучал надрывный крик матери и свой собственный. Она, тут же вздрагивала, словно от неведомого, сильного толчка и просыпалась. Открыв глаза, Лена вновь видела свою комнату, окно, тяжёлые бархатные шторы с кистями. Вздыхая, она поворачивалась на другой бок, но уснуть уже не могла. В ней мешалось два чувства: это обида на мать и стыд за самую себя. "Истеричка, истеричка, - повторяла Лена в мыслях,- отец теперь перестанет меня любить и уважать. Он терпеть не может рёва!"
  Она садилась на кровать и снова прокручивала в голове всё, что произошло за этот вечер.

 ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ.