Старушка из финского домика

(Из книги "День абсолютного счастья. Воспоминания о городе Грозном". М., Росс.писатель, 2015 г.)

Верхняя часть улицы заканчивалась домом слепых, возможно, существовавшим еще до войны, – никто этого не знает. Напротив дома слепых располагался городок им. Орджоникидзе со знаменитым кинотеатром «Комсомолец», который в народе называли «курятником» из-за его тесноты, духоты и длинного ряда лавок.
Орджоникидзевский городок был большим, потому что вмещал два ряда бараков; в каждом ряду стояло как минимум шесть бараков. 
Однако, направляясь далее по тротуару к нашим коттеджам, видим еще один городок. Его название я никогда не слышала, обычно говорили так: «Где финские домики». Потому что там был большой загороженный, как и в городке Орджоникидзе, двор, в нем стояло несколько бараков и, кроме того, два домика, построенных пленными финнами, от того называвшихся  «финскими». Это было романтичное местечко.
На втором этаже одного из финских домиков проживала старушка Нина Ивановна. Она была хорошей портнихой, и мама у нее шила свои лучшие платья из китайского крепдешина. Подниматься к Нине Ивановне нужно было по очень узкой и крутой деревянной лестнице. Сразу возле лестницы находилась дверь, открывавшаяся в каморку, где жила старушка. Каморка представляла собой усеченную четырехгранную пирамиду, две наклонные стены которой представляли собой обитые вагонкой и покрашенные серовато-голубой краской стены чердака. Потолок, тоже из вагонки, располагался на высоте, нормальной для того, чтобы старушка могла ходить, не сгибаясь. Посреди этого крошечного, чистого-пречистенького помещения стояла старинная ножная швейная машинка. К одной из сторон «пирамиды» была прилеплена нарядно убранная кровать с кружевным подзором, покрытая розовым пикейным одеялом, а с другой располагался сундук, покрытый самодельным одеялом, сшитым из лоскутков. У окошка стоял столик.  На стене тикали ходики, и через каждый час из окошка выскакивала кукушка. Где только можно, висели вышивки и лежали вязаные и еще какие-то красивые салфетки, которые делались на особых шестигранных пяльцах из фанеры, – этому искусству Нина Ивановна научила и меня.
К этой ласковой и необычайно уютной старушке каждое лето приезжали две ее внучки из Баку, Ира и Тамара. Где они размещались в такой тесноте, представить трудно. Но они приезжали каждое лето, потому что надо было навестить бабушку и потому, что в Грозном им было лучше, чем в Баку. Может быть, в Баку у них не было того клочка земли возле дома, который был у Нины Ивановны и где росло все, чему положено расти на юге, и где днем шипел примус, на котором приготовлялись вкусные грозненская блюда. Приезд этих сестренок всегда был для меня праздником, а сейчас я даже не могу вспомнить их фамилию.
Почему я вспомнила об этой старушке? Ведь у нас с ней не было каких-то особых отношений, она не баловала меня своими рассказами и воспоминаниями… Просто у меня не было собственных бабушек и дедушек, и где-то подсознательно меня печалил этот факт. Если я знала, что у кого-то из моих подружек, одноклассниц или просто знакомых девочек, была бабушка, я смотрела на эту избранницу снизу вверх и, опять же, на уровне подсознательного. Эта девочка казалась отмеченной высшей печатью.
Уютная, сухонькая старушка из чердачной каморки финского домика представлялась мне не только моей бабушкой, связывающей меня с каким-то далеким, таинственным, неведомым прошлым, – она еще олицетворяла собирательный образ старушек, населявших сказки моего детства… И как же мне грустно, что я не задавала ей вопросы… Сколько историй, – поинтересней сказочных, потому что живых, настоящих! – довелось бы, возможно, услышать мне…
12
;