Восторг валторн

Было предвестие дня и никого оно не касалось, кроме меня. Лекало нового утра. Рассвет всплывал медленно и одушевлённо. Горизонт панельных домов начинал свой монолог игнорируя меня. Проходя мимо спящих витрин, мой облик преломлялся, я видел себя то Евгением, бегущим от выпрыгнувшего из солярия кавалериста, то вдруг фехтующим топором правоимущим философом и реже всего, кстати менее отчётливей - самим собой.
 Декорации были подходящие, сквозь арки нёсся свежий осенний воздух, и люди не ходили. Впрочем были камни, очень красивые, что уж говорить - дома. Как и подобается с балконами и барельефами. Как и в любом городе, перспективу удлиняли Ленины на постаментах, и чтобы не говорить плохо это или хорошо, а прийти к консенсусу со всевозможными монархистами и коммунистами скажем, что это просто было естественно, а что естественно, то претерпеваемо.
 Поглядев на Ленина, а главным образом на небо, я понял, что рассветы так не начинаются. Этот новый день уже был предрешён, его рот был открыт, чтобы говорить миру, в то время как обязан был вылезать как чистый лист, как фон,  предоставляя людям грешить на своё усмотрение. Ленин посоветовал мне сделать холостой сигнальный выстрел художественного описания пейзажа, чтобы начать успешный штурм ситуации. Не вижу причин пренебречь советами Советов. Итак :
 Площади теснились под светом красной лошади рассвета плывущей в начинании времени. Плоть ночи таяла и дымилась, кормя солнце остатками людского сна. Рассвет безусловно говорил и знаете, это было тревожно, быть собеседником времени. Ведь людей вокруг не было, они делали всемирное людское дело - сон. Потому я один открыл уши и начался процесс душевной контузии. Пожалуйста, знайте, что бесконечность спустившаяся к вам, чтобы поделится чем-то -несёт в себе дыхание небытия. Если есть что-то страшное в мире - то это Хронос проявляющий чувства. Услышать его жалобу или серенаду - в этом конечно  есть доля лукавого самолюбия, послушать как время, захлёбываясь эмоциями становится смертным, но на это надо иметь большую долю нездоровой лобной доли. Думаю, когда известный бык взвалил на себя Европу, для дальнейших утех, она обрекла себя на написания Фауста в своих широтах. Ты чувствуешь себя собеседником Бога, когда времени есть что сказать. Правда, ещё бы оно говорило, что то хорошее. Точнее вообще подающееся критерию хорошо/плохо.
 Площади окунались в рассвет, скульптурные Ленины махали в сторону таявшей ночи, как будто показывали на спасательный выход зияющий темнотой, от разгорающегося яркого пожара утра. Ленинский тристантизмо-изольдизм поверг меня в хохот, но поскольку мне была уготована роль слушателя, а мой эмоциональный выпад грозил наступающему утру конкуренцией в эмоциональности, я замолчал. Имеющий уши должен слышать, ну или хотя бы слушать.
От моего смеха, правда, Ленины меньше прославлять ночь и всё прилагающейся не стали. Прилагающейся было слишком близко им. Не говоря - нам. Каменная брусчатка отступила на второй план. Откровения духа не терпят декора, заготовленных фейерверков при их появлении, искусственной городской обстановки, хотя кого я обманываю, Мефистофель не мог появится не будь он одет в пальто средневековых витражей и готического ужаса.
Ленины убежали на поиски пролетария, чтобы он прекратил всё это безобразие и вместо них перспективу усеяли музыканты и дирижёры. Обидно, что они изрядно подпортили реалистичность рассказа, но выхода нет, потому что время хотело говорить и осуществлять это музыкой. Дирижёры синхронно встали на брошенные постаменты и взмахнув палочками начали проводить сигнал - от Туда.
 Грянула музыка. Когда играет Откровение духа, мой вам совет - не смотрите на дирижёров. Они, мягко говоря,  исчезают. Фехтуют палочками и делают выпады, но по сути, растворяются. Лучше слушайте музыку. Медленная могучая как легенда река повествующих звуков проявилось как пятно, на белоснежной рубашке мёртвой тишины. Сначала как бы ознакомляющая, переносящая в нужную хронологическую точку, мол : „Туда не ходи, сюда ходи - метафизика в башка попадёт." Перенестись в эту точку - значит признаться себе в склонности к нерациональности. Чувство, будто бы ты нашёл истину не гордящуюся самой собой (Ленины от удивления захотели опустить вытянутую руку, но задумались, левая ли она, и не будет ли это оскорблением Революции) Истину имеющую одну функцию - быть. Потом появляется мотив тоски, отрезвляющей, но тут же опьяняющей - это всё часть этой мудрости отшельничества, мудрости холодной и чистой надчеловечности. Но дальше...
Представьте себе рассвет, самый красивый, самый последний рассвет, поющий 24-личностный мотив, хор Милиганна. Он поёт вам то смиренно и грустно, то вдруг восторженно и восхищённо. Но мотив один. Звуки играют то яростнее, то как будто их шепчет больной, то влюблённо и светло. Наконец ими гудят волторны, огромные трубы, создавая ощущение нечеловеческого величия, и ты вдруг чувствуешь, что это музыка, в мире которой нет человека, здесь есть сверхновая. Это мелодия чёрной дыры, собственно - это она и есть. Что после этого может остаться от выжженной страхом души ? Нездравое чувство юмора, субъективная реальность анекдотов. А честно - ничего. Судороги юмора - это там где кончается жизнь.
Рассвет бил литаврами по ушам метаморфозного города, съёживающегося и худеющего на глазах. Музыка всё больше укоренялась в пафосе, в архимедовой силе вытесняющего жизнь самосознания своей необъятной мощи. Отвратное это дело - человек не может описать Откровение не прибегнув либо к символике, от которой проще шею свернуть, либо к пафосу, от которого проще стошнить. Но я прошу. Поймите именно так, как я сказал. Восхищённый водопад восторга бесконечности - была эта музыка, и в ней не было места панельным домам, щербатым тротуарам, растущим в покрашенных шинах цветам и вообще - нам. Я пришёл вам сказать содрогаясь от смеха, что апокалипсис уже придумали за нас, что апокалипсис - это форма существования того, что гремело этой музыкой, раздавшейся среди Ленинов, музыкантов, Евгениев, и философов с топорами. Почему я это слышал один ? Односторонний, как и подобается осмос, говорю я, затыкая уши от бравшего у Ивана Каро...левича интервью, скажем так, серого волка. Я утешаю себя, когда говорю об осмосе, чтобы Ленины прыгающее в окне моего трамвая сейчас же не крикнули мне : „Диффузия !" Я не говорю с людьми, собственно, как и они со мной, поэтому видимо, в этом и есть стремление с моей стороны услышать откровение от бесчеловечного, хотя признаться себе в этом - обречь себя на вечные судороги собственного судилища и бесконечные триумфальные арки горящие гигиеничней огненной Гиенны. На часах было пять часов, но именно тогда я понял, что именно сегодня, сейчас самая большая глупость - это исчислять время, назначать место вездесущему и время вечному. Так что на часах не было пяти часов. Часы были интерьером, сценой на которой разыгрывался новый мир, точнее безмирье (добротная привычка всех касающихся фаустовой темы забегать вперёд, делая зловещие интригующие знаки, не буду с ней бороться.) Несущий свет - не может быть не ужасным, и не я об этом сказал. Несусветный - должен быть апофеозом частиц, размолотым в ступе миром, последним шагом во тьму. И рассвет, машущий руками полными света, был страшен. К слову - небо воспалялось. Это была баллада. Слышать эмоциональную оргию восторга и торжества от субстанции неспособной к любой эмоции - это музыка Духа. Ленины таки дотянулись до несветлого будущего, один из них даже дернул за убегающую тьму и уже приготовился петь картавым голосом, Тристановы восхваления, но видимо не увидел рядом подходящей Изольды, (кроме другого Ленина) и вдобавок задумался как к тьме обращаться. Товарищ ? Или быть может господин ? Или госпожа? Ха, ей богу смешно было бы человеку, пускай и Ленину, приравнивать себя к плеяде Тристановых кумиров обращаясь к ночи „товарищ". О, Фаусты (да и Ленины и вообще... всякие) вы пешки, а не поле битвы Добра и Зла в конце концов инстинкты, рефлексы и история говорят об этом не стесняясь. Правда, у вас есть миг, когда от пьяного снежного кома обстоятельств, вы можете выбрать чьи вы пешки. И то, в наше время, с его скоростями это успеет сделать за вас грубая кассирша, поселившая в вас мысль об уничтожении всего человечества. Боюсь коммунизм проиграл всего лишь на уровне метафизики или диалектики, проиграл на уровне языковых игр, синтаксического блицкрига. Добротного Марксиста (и Фауста) можно смутить колючей проволокой вёрткого русского языка. Так господин, или товарищ, или госпожа, а? Товарищ тристано-изольдный Ленин ? Так вот Ленины не помогли со своими обращениями к тьме тьмущей и утро вскипело. Хиросима света звучала как слитное „ААААААА!!!" И возможно именно здесь надо было заподозрить маску. В слитности. Пока я стоял, ко мне прискакал Ленин на прекрасном костлявом коне и повесил с почестями табличку мне на шею : „Тангейзер". Как я понял, это пробный образец будущего постамента. Мы пережили многое и сейчас, Тангейзер должен быть в мраморе. Ну или хоть на броневике. У него разнообразная биография, каждый возьмёт за истину то, что хочет. Может даже найдутся такие, кто сможет съесть всё целиком, но это редкость. Тем более те, кто посмотрят на эту легенду сверху и вынесут своё суждение, такие боюсь израсходовались.
Тангейзеру не полагается увидеть обратную сторону маски эмоций, но на то и диффузия.  Человек, любые крепости рассыпаются, обнажая мясо населения варварским полчищам. Ирония отмирает и наступает время ужаса, время сужения аорт, время дрожи. В мире неживых Фаустов, Ленинов, а то и просто непонимающих что на него надвигается, люди умирают со страхом в глазах...Восхищение времени - восхищение чему ? Что может восторгать бесконечность?  Собственное уничтожение, подразумевающее конечно уничтожаемость вообще всего. Когда появился мир восторг бесконечности по поводу открытия себя самой, должен был сопровождаться восторгом умыкания в несуществование. Если есть волк в обличии овцы, жестокость в обличии восхищение, то это - восторг волторн. Человек, там где судороги юмора, где каннибализм иронии - там конец жизни. Смотри, я пустынен, как выпитый колодец, даже у Фауста кончаются забавы, а у меня и подавно кончается ирония, я погребаю её, я вижу её бледные останки в виде Ленинов, абстрактных и не нужных, и ты видь их человек. Человек, я хотел рассказать тебе какого это, жить после того как услышал страх. Знай человек, что нельзя найти источник без жажды. Знай, что нельзя найти успокоение и защиту, без страха и ужаса. Коснись меня человек, я есть скорченный ужас моих слов. Голый скелет иронии притворялся мной, но нет тронь мою живую плоть. Я тот кто я есть - я коснувшийся бесчеловечности вселенной и ужаснувшийся её. И мне известен колодец утоляющий жажду. Я не боюсь ужасаться, но ужасаясь я осыпаюсь как штукатурка в заброшенном подъезде. Пойми, момент уже прошёл, миг, когда я слышал музыку времени восхитившегося своим уничтожением, я слышал восхищение сверхновой своим взрывом увиденным со стороны. Я слышал время - и ему нравится умирать.