Серьёзное дело

СЕРЬЁЗНОЕ ДЕЛО

РАССКАЗ

I. В ГОСТИ

           За оставшиеся до отъезда несколько минут я старательно, без спешки привёл себя в порядок: побрился, облачился в новую сорочку, остался доволен длиной ногтей, причёской и цветом лица. В который раз в уме представил цель поездки и храбро улыбнулся. В зеркале ухмылялась вполне довольная розовая физиономия. Продолжая рассматривать своё отражение,  начал насвистывать нечто героическое, выверяя при этом естественность выражения лица.
           Всё шло отлично.
           Я немного отошёл назад, чтобы в зеркале появились новые джинсы. Повернувшись влево-вправо, нашёл себя вполне пристойным для предстоящего события.
           Удерживая на лице только что найденные печать серьёзности и одновременно –
проявление крайней одухотворённости, я бодрым шагом направился к двери, обернулся,
напоследок ещё раз окинул взглядом спящих, поправил одеяло, почти сползшее на пол, и
вышел из комнаты.
           У порога общежития стояло вызванное мной такси. Водитель попался молчаливый и не мешал думать.
           Утро заканчивалось. Приближался полдень с духотой и вязкостью воздуха. Проезжая мимо цветочного магазина, раскрыл было рот и приготовил для водителя обычную в таких случаях фразу, но вовремя вспомнил, что цветы сегодня не нужны.
           Приходили мысли, одна слаще другой. В теле появилась приятная дрожь, хотя где-то глубоко внутри всё же тлел уголёк сомнения. Впрочем, с этим раздвоением я справился быстро. Хорошо, когда уверен в своей правоте и твёрдо знаешь, что на твоём месте любой поступил бы так же.
           Через полчаса автомобиль остановился у зелёного, свежевыкрашенного забора.
           Я расплатился, взял портфель, в котором покоились предварительно купленные бутылка шампанского и коробка конфет, и подошёл к рассохшейся от времени калитке.
           Сегодня телевидение показывало финал чемпионата мира по футболу, и мой институтский товарищ Валера предложил это событие отметить вместе. Мы с Валерой окончили институт год назад, и по распределению попали в один город. Семьи у меня пока нет, и в статусе холостяка приходится жить в рабочем общежитии. Валера же с молодой женой и маленькой дочкой Маринкой снимали флигель.


II. ВАЛЕРА

           Я отворил калитку. На её противный скрип выскочила знакомая куцая болонка Жуня и с лаем обежала вокруг меня несколько раз. Я окликнул её по имени, и она, узнав своего, умолкла и завиляла хвостиком в виде бублика.
           Большой двор переживал запустение, порос травой и цветами. Та его половина, что засажена старыми вишнями и сиренью, выглядела вполне нарядно и весело. Перед флигелем, стоявшим к улице торцом, под вишнями стоял вкопанный в землю стол, уже накрытый скатертью и заставленный непочатыми бутылками с разными напитками.
           Из флигеля, как-то боком и согнувшись, вышел Валера. Он тащил телевизор, пыхтя и краснея от натуги. Меня, конечно же, не заметил.
           – Дай-ка помогу, – сказал я громко.
           – О, кто приехал! – воскликнул Валера, осторожно опустил телевизор на землю и слегка придавил, чтобы вкрученные в него длинные деревянные ножки слегка вошли в почву. Телевизор встал как влитой.
           Мы крепко, по-приятельски, пожали друг другу руки.
           Хороший парень Валера. Мы подружились ещё на первом курсе, и с тех пор неразлучны. Не раз попадали в нелёгкие ситуации, и всегда выручали друг друга.
           – А где же хозяйка? – спросил я, оглядываясь.
           – Ольга Ефремовна?
           – Нет, конечно. Твоя жена.
           – Они с Маринкой уехали к своим. Вернутся только завтра, так что мы здесь полноправные хозяева. А Ольга Ефремовна приедет вечером. Мы совсем одни.
           – Отлично! – поддержал я.
           Ольга Ефремовна – это хозяйка дома и флигеля. Ей за шестьдесят. Живёт в усадьбе совсем одна, но иногда, вот как сегодня, уезжает к одной из своих дочерей в Донецк, погостить.
           – Ну что, к столу? – предложил я, доставая из портфеля шампанское и конфеты.
           – Да, конечно, – согласился Валера. – Почти всё готово. Осталось разложить по тарелкам и расставить ёмкости.
          Сервировать стол закончили через четверть часа. До начала матча оставалось несколько минут, а время наступило обеденное, и желудки требовали подкрепления.          


III. ГЛАВНОЕ – ЛЮБОВЬ

           – С чего начнём? – обвёл Валера батарею бутылок.
           Сошлись на водке. До первой рюмки говорили мало, незначительными фразами. Каждый оставлял на потом всё, что хотел сказать. Выпили, закусили, размяли сигареты и задымили.
           – Я вижу, ты неплохо живёшь, – сказал Валера, окинув взглядом одежду на мне и особо задержавшись на джинсах.
           – Да, наша шахта выполняет план, – согласился я.
           – А у нас беспросветно, – вздохнул Валера.
           – Что, не хватает на жизнь? – спросил я неосторожно, однако Валера не обиделся.
           – Ты же знаешь: жена не работает…
           – Да, – кивнул я и, помолчав, добавил:
           – Неужели так тяжело устроиться на работу?
           – Все места забиты, – ответил Валера нехотя. – Куда мы только не ходили, даже на завод при исправительной колонии, – и там экономисты не требуются.
           – Да, нелегко, – поддержал я разговор.
           – Что об этом говорить, – отмахнулся Валера. – Будто других тем нет. Расскажи, например, когда я погуляю на твоей свадьбе.
           Я едва не поперхнулся, но тут же взял себя в руки и попытался отшутиться:
           – Что я тебе плохого сделал? Связать себя по рукам и ногам? Я думал, ты обо мне лучшего мнения.
           «Едва не попал в капкан, – подумал я. – Во всём виновато подсознание. Вот уж не думал, что оно имеет надо мной такую власть».
           Валера рассмеялся.
           – Ты преувеличиваешь, – хлопнул он меня по плечу. – Вот мы с Верой живём уже два года, а что изменилось? По-моему, за это время я глупее не стал. К моим друзьям жена относится неплохо. Ведь ты же не жалуешься на неё?
           – Нет, – ответил я вполне искренне.
           – Вот видишь. А то, что с деньгами туго, так это временно. К тому же деньги решают не всё. По-моему, главное, чтобы любовь была.
           – А вы с Верой до сих пор любите друг друга?
           – Знаю, что ты сомневался с самого начала, – снисходительно улыбнулся Валера, – даже, помнится, бился об заклад. Но проиграл: мы всё ещё любим друг друга. Не так романтично, как до свадьбы, но зато прочно.
           Я покачал головой:
           – Значит, вы исключение.
           – Да ладно, – рассмеялся Валера. – Я тут присмотрел для тебя одну девчонку, как раз в твоём вкусе. Хочешь, познакомлю?
           Я только усмехнулся.
           – Знаю, знаю, что ты в долгую любовь не веришь, – продолжал разглагольствовать Валера. – Дружище, мне тебя жаль. Чуть-чуть, но жаль. Без любви мир становится каким-то тусклым, одноцветным. Да и для здоровья плохо, когда живёшь холостяком: жёлчь в голову может ударить.
           – Да ну?
           – Точно. Я у некоторых знакомых иногда замечаю такую беду.
           – Ну, нет, у меня щёки розовые.
           – Пожелтеют, – убеждённо заявил Валера. – Обязательно пожелтеют, и тогда будет поздно.
           Я потрогал свою левую щёку, потёр её задумчиво и подумал, что пожелтение ей уже не грозит.
           – Давай-ка лучше выпьем за то, чтобы щёки подольше оставались розовыми, – предложил я, поняв, что самое время сменить тему.
           После второй рюмки Валера включил телевизор. Сенкевич рассказывал о дальних странах. На экране появились экваториальные джунгли и полуголые негритянки на фоне своих хижин.
           Кстати о негритянках, – заметил я. – Ты о них, помнится, в институте стихи сочинял.
           Валера ещё в вузе начал баловаться стихотворчеством, и любил, когда просили почитать.
           – Было дело, – отмахнулся он. – Теперь я пишу совсем о другом.
           – Ну, не томи, прочти что-нибудь из новенького.
           – Да что там, – ломался из приличия Валера, – ничего особенного я не написал. Разве что – о любви.
           – Давай о любви, – согласился я.
           – Понимаешь ли, в чём дело, – начал он издалека, – эти стихи не о какой-то там абстрактной любви, а о моей Верочке. Конечно, я её имени не называю, да это и неважно: всё равно о ней.


IV. СЛОВА ОТ СЕРДЦА

           Валера прикрыл глаза и начал:

Прости. Не хмурься. Я люблю тебя, / твой сложный мир, устроенный иначе. / Я помолюсь – и канут неудачи, / и места не останется скорбям. / Придёт отрада маленьких побед – / они заклятые враги печалей. / В конце концов беспечными ручьями / снега сойдут, встречая тёплый свет. / Я буду рядом. Я тебя люблю. / Пусть видят все, как мы сплетаем руки, / ведь это нашей ветреной науки / простой и нежный, вечный абсолют.

           – Ну как? – спросил он.
           Валера, конечно, не Пушкин, но мне понравилось, и я об этом сказал. Он обрадовался и попросил послушать ещё одно:

Я глажу пальцами покорный шёлк щеки, / и ты, ладонь целуя, льнёшь к руке щекой. / Как будто сердца, ты касаешься руки, / смиряя лаской возникающий огонь. / Ни слова, только шумно дышишь в тишине. / Полёт касаний бесконечно бережлив, / и, словно в детстве, вслед за птицами во сне, / ты вдруг на небо поднимаешься с земли. / Нам говорили о бессмертии души, / и верить хочется, что точно есть она. / Одно понятно: что рука в руке дрожит, / и что друг другу доверяем имена. / И снова стлаться будет шёлк твоей щеки, / ценя в моей ладони силу и покой. / Тела и души притягательно близки, / ведь нет души отдельно женской и мужской.

           Валера замолчал. Я взгрустнул и уже пожалел, что упросил его читать.
           – Ты не посылал что-нибудь в печать? – спросил я, чувствуя, что молчание затянулось.               
           – А что, неплохо?
           – Я думаю, не хуже, чем теперь пишут. Что-то в них есть. Я не знаток, но стихи трогают.
           «Второй раз за вечер сказал правду», – подумал я.
           – Если твои слова от сердца, то завтра же отошлю, – просиял Валера. – У меня есть ещё кое-что. Послушаешь?
           Я кивнул.
           Он начал читать, повернувшись лицом к просвету между старой вишней и тополем, тихо шумевшим листвой чуть поодаль, за воротами.

Страху назло – безмятежно дыши! / Просто течению сна покорись. / Каждой незримой частицей души / мы улетим обустраивать высь. / К чёрту сомнения! Скорость растёт! / Радость отточенных жестов пьянит. / Нашей любви беспокойный полёт / выше любых запредельных орбит. / Я до подробностей знаю финал – / не отменить его, не отвести. / Сон – это мёртвое царство зеркал – / знает о миге обрыва пути. / Пальцами ног мы заступим за край. / Жизни земной дальше попросту нет. / ...Кто-то сказал, что за пропастью в рай / нам на двоих обещали билет.

           Чуть замешкавшись и поймав мой отрешённый взгляд, Валера продолжил:          

Ни одного потерянного мига / я не прощу рутине серых дней. / Раскрыта ненаписанная книга / и клякса на фамилии моей. / Давно молчит из выморочной дали / прямой потусторонний телефон – / и, значит, время связывать начала / с концами неоконченных времён. / Вдруг понимаешь: как же это глупо – / не жить любовью первые сто лет, / когда о ней оповестили губы: / скорее «да», чем «может быть» и «нет». / Ушли несовершённые признанья, / сломали годы гордости печать… / Есть этому простое основанье: / за нелюбовь придётся отвечать. / Когда настанут сроки век итожить, / не отвернуть судьбу, как ни зови. / Пусть каждый день, что выверен и прожит, / запомнится хоть капелькой любви.

           – И эти послать? – спросил Валера тихо.
           – Они того стоят, – признался я, и вдруг почувствовал внутри что-то вроде пустоты.


V. ОЩУЩЕНИЕ БЕСПОМОЩНОСТИ

           Уверенность, ещё так недавно переполнявшая меня, вдруг растворилась в его стихах, в каждой их строке, в каждой интонации.
           Ещё немного поговорили о поэзии. Я постарался сменить тему и напомнил о предстоящем матче. В обсуждении различных вариантов иго исхода прошло много времени.
           Стемнело. Скрипнула калитка. Жунька с радостным визгом помчалась навстречу хозяйке. Ольга Ефремовна взяла собаку на руки и, что-то ласково ей говоря, подошла к нам. Она меня знала: я бывал здесь не раз и пользовался её благосклонностью. Живая, необычайно вёрткая и одновременно далеко не худая женщина с остатками женской привлекательности и неизменно доброй, чуть лукавой улыбкой.
           Мы поздоровались. Валера пригласил Ольгу Ефремовну к столу, и она, по обыкновению, не отказалась. Выпили, поговорили о том, о сём. Минут через сорок она попрощалась и ушла в дом, сославшись на усталость. Обычно хозяйка засыпала не позже восьми вечера, а подымалась в четыре утра и почти без отдыха трудилась, обрабатывая своё домашнее хозяйство. Она держала кролей и кур, в усадьбе жили Жунька и три кошки. Все они вполне мирно уживались, едва ли не дружили, и на закате лет приносили Ольге Ефремовне маленькие радости.
           После ухода хозяйки Валера, наверно, в десятый раз принялся описывать, как она варит самогон. Нужно признаться, рассказывал он интересно, в лицах представляя Ольгу Ефремовну и покупателей её варева.
           Тем временем начался матч. На экране телевизора суетились игроки, изо всех сил пытаясь забить гол. Как ни старался, но полностью отдаться футболу я не смог. Чем ближе к ночи, тем тяжелее становилось на душе.
           Валера «болел» истово, подпрыгивал, когда случались острые моменты у ворот соперников, тормошил меня и кричал после каждого забитого гола.
           Хороший парень Валера. Я всегда это знал.
           После окончания матча мы за рюмкой водки ещё немного обсудили его ход и итоги, а потом легли спать. Валера немного перебрал и уснул моментально. Как только послышалось его ровное дыхание, я почувствовал глубоко в душе ощущение своей полной беспомощности и неспособность совершать решительные поступки.


VI. ЛЮБИТ – НЕ ЛЮБИТ

           Я встал, натянул брюки и вышел во двор покурить. Ночь стояла по-летнему звёздная и очень тихая. Молчали даже собаки, словно чего-то боялись, и это «что-то» должно было обязательно наступить, но всё никак не наступало.
           Я выкурил три сигареты, успокаивая нервы и лихорадочно соображая, что же всё-таки делать.
           Неожиданно скрипнула дверь в хозяйском доме. На пороге появилась Ольга Ефремовна, запахнутая в халат. Из-под него понизу белела кайма ночной рубашки.
           – Кто это? – испуганно и довольно громко спросила она, не решаясь ступить за порог.
           – Я, Ольга Ефремовна.
           – Ты, Миша?
           – Да. Покурить вышел. Не спится что-то.
           – Фу, напугал ты меня.
           Ольга Ефремовна прошла за дом, где находилась уборная. На обратном пути проверила, закрыт ли сарай с кролями, подложила им травы, затем подошла ко мне и спросила:
           – Вера не приехала?
           Я вздрогнул.
           – Нет, не приехала. А что?
           – Нет, ничего. – Она зевнула и перекрестила рот. – Что, Валерка спит?
           – Спит.
           – Я вот думаю: с чего это вдруг Вере захотелось уехать? Они не поссорились с Валеркой, не знаешь?
           – Нет, не знаю.
           Я погасил окурок и заторопился уходить, но Ольга Ефремовна продолжала:
           – Ты только не говори Валерке, но я же вижу, что она его не любит. Тебе так не кажется?
           – Не знаю, что и сказать.
           – А Валерка ж как любит её – приятно смотреть. Такой парень хороший, теперь такие редко встречаются.
           – Но почему же редко?..
           – Ой, не говори, – отмахнулась Ольга Ефремовна. – Попадаются такие прощелыги, прости Господи, а этот какой-то такой, что боюсь сглазить. А Маринку как любит. Ему бы ещё жену, чтоб любила его… Ты только Валере не говори, – ещё раз напомнила она.
           Вдруг стало ясно, что ночевать здесь не имею права. Зачем вообще приехал?
           – Я пойду. Скоро рассветёт.
           – Да, да, – согласилась хозяйка.      
           Она ещё немного потопталась у своей двери, очевидно, страдая оттого, что не высказалась до конца, но всё же открыла её и, вздохнув, ушла в дом.
           «Скорей, скорей», – думал я. Ругая себя последними словами, оделся, хотел идти, но всё же задержался на мгновение около спящего Валеры.


VII. ЛЕТНИЕ НОЧИ КОРОТКИЕ

           Внезапно, словно почувствовав на себе мой взгляд, Валера зашевелился и открыл глаза. Всё ещё опутанный сном, он перевернулся на другой бок, но вдруг сел и спросил хриплым голосом:
           – Ты отчего не раздеваешься?
           – Нужно ехать домой, Валера, – сказал я с какой-то ненатуральной весёлостью.
           Он уловил фальшь в голосе. Посмотрел мне в глаза.
           – Что случилось?
           Наступило время решения. И я решился.
           – Серьёзное дело, Валера, – начал я тихо.
           – Ну, ну, – торопил он.
           – Дело в том, что Вера ушла навсегда, – сказал я почти шёпотом.
           Валера долго соображал. Сон ещё держал его в своих сетях.
           Я ожидал, что теперь, когда главные слова сказаны, на душе полегчает. Но обманулся.
           – А если остроумнее? – спросил Валера. Голос его напрягся.
           – Остроумнее нельзя, – отрезал я. – Это правда.
           – А ты откуда знаешь? – спросил он после недолгого молчания.
           – Понимаешь, Валера, – быстро заговорил я, – она ведь ко мне ушла.
           – Чушь! Она уехала к родителям.
           – Нет, Валера, она ушла ко мне. Пока – в общежитие, а там – посмотрим. Я, собственно, и приехал к тебе, чтобы сказать об этом, но как-то не решался… И Маринка при ней, – добавил я, предвидя неминуемый вопрос.
           – Ты или плохо шутишь, или…
           – Я не шучу, Валера.
          Мой голос задрожал. Показалось, что Валера сейчас прыгнет на меня и задушит, до того напряглось его тело. Я отошёл к двери.
           Валера встал и включил свет. Выглядел он неважно. Волосы взъерошены, на лице две складки, оставшиеся от лежания на подушке, дикие глаза тяжело нависали над проявившимися под ними мешками.
           Он медленно подошёл, рассматривая меня, словно увидел впервые. Я отошёл ещё дальше, за порог, соображая, не пора ли уходить, пока не произошло худшее.
           – Боишься. Значит, не врёшь, – прохрипел Валера, опуская поднявшиеся было руки.
           Я молчал. Да и что тут говорить? Нужно уходить, но просто так, без последнего слова – не хотелось. Как назло, ничего достойного в запасе не оказалось. Голова опустела до звона.
           – Что ж ты стоишь, уходи, – просто сказал Валера.
           Я подумал, что если не уйду сейчас, он, пожалуй, заплачет.
           – Когда же вы успели? – с горечью в голосе проговорил Валера. – И Маринку…
           – Понимаешь ли… – начал я и сделал шаг навстречу.
           – Не подходи! – предупредил Валера, выставив руки вперёд. В его голосе послышалась угроза.   
           Я опустил голову.
           – Всё, уходи. Уходи отсюда! Убирайся! – закричал Валера, как показалось, с каким-то стоном в голосе. Лицо изменилось, перекосилось от отчаяния и злости, да такой, что я непроизвольно отшатнулся.
           Делать нечего, я повернулся и пошёл прочь.
           – Ничего не сказала мне, ничего не сказала… – донёсся с порога флигеля растерянный голос Валеры.
           Громко скрипнула входная дверь дома, и на порог вышла Ольга Ефремовна.
           – Что такое? Что случилось? – спросила она недовольным голосом.
           Валера не выдержал и зарыдал.
           – Ты чего, Валера? – бросилась к нему хозяйка.
           Валера сквозь слёзы что-то ей говорил.
           Подойдя к калитке, я обернулся и напоролся на взгляд Ольги Ефремовны.
           Летние ночи короткие. Начало светать. Лицо хозяйки отчётливо выделялось белым пятном в глубине двора, с каждым мгновением всё более проясняясь. Её взгляд я не смог выдержать и секунды. Бывают такие взгляды, от которых становится холодно.
           Я пожал плечами и вышел на улицу. Шагал, не оглядываясь. Успокаивал себя тем, что своё счастье часто вырастает на развалинах чужого.
           Я тогда был твёрдо уверен в этом.
            
1981 г.



ВАСИЛИЙ ТОЛСТОУС


Рисунок Владимира Ивановича Оберемченко, г. Макеевка


Рассказ опубликован в книге: ВАСИЛИЙ ТОЛСТОУС "Время клейких листьев" г. Донецк, "Издательский дом Анатолия Воронова", 2021 г., стр. 64.