Визитёр

      Самолёт гражданина Соединённых Штатов Америки Джорджа Сигала приземлился в аэропорту Шереметьево, Терминал F, ровно в полдень. В городе детства новоприбывший не был целую жизнь – двадцать шесть лет. Но вместо того, чтобы отправиться бродить по тенистым улочкам, дышать сладким июньским воздухом Чистых прудов, ну, или, на худой конец, податься, как все туристы, в Третьяковку, Джордж, небрежно закинув дорожного Луи Виттона в багажник такси, с лёгким акцентом приказал водиле:
      — На Хованское.
      На аллее «героев» было тихо и по-кладбищенски пустынно. Тягуче-медово пахли цветущие липы, склоняясь кронами к разметённым дорожкам. Траурно благоухали после недавнего дождя принесённые заботливыми родными цветы.
      Могила, на облупившуюся оградку которой присел Джордж, была нехороша. Мало того, что находилась далеко не «на первой линии», с шикарным видом на задворки, так сказать. Так ещё и чёрная мраморная плита покосилась, грозя завалиться на бок, да бурьян в человеческий рост вымахал – так, что издали даже имени на памятнике не прочесть.
      — Накололи, сявки поганые! «Как за родненьким присмотрим!», как же, – беззлобно проворчал американец, давно разучившийся за океаном эту самую злобу по-русски – с ленцой, раскатисто – выражать.
      Где-то в кроне дерева зачирикала бестолковая синица. Зажужжал тучный шмель, запутавшись в высокой траве, и мистеру Сигалу, привычному к западному оптимизму, вдохнулось глубоко и покойно.
      — Ну, как ты там? – спросил он, глядя на чёрный мрамор. – Жена хоть заходит? Дети?
      Разговор по вполне понятным причинам не клеился, поэтому счастливый обладатель заветного гражданства потянулся, чуть не завалившись назад с ограды и, расстегнув брошенную на землю сумку, достал запечатанный пакет. Пробка полетела в траву и, резко выдохнув, Джордж Сигал припал губами к стеклянному горлышку бутылки. Сделал пару глубоких глотков.
      — Да, никто тебя не любил. Грязью был – в грязи и лежишь…
      Он ещё долго сидел у заброшенной могилы, рассказывая равнодушному камню о своей новой, счастливой жизни, но больше, всё-таки, о прошлом.
      — …сколько тогда наших положили, знатный кипиш вышел, а хабар-то так и не нашли. Да, хоть и молодой был, но всегда с понятиями. Всё-таки, вовремя я тогда эту дачку на погосте прикупил! Вот, сгодилась… Эх, если б не ты, кормить бы мне сейчас червей под этой самой плитой!
      Тихий летний вечер опускался на Хованское кладбище, когда припозднившийся визитёр в перепачканных землёй брюках, перекинув через плечо заметно потяжелевшего Луи Виттона, выходил через закрывающиеся на ночь ворота. Вслед американцу с обветренного московской непогодой памятника смотрел его собственный портрет почти тридцатилетней давности, снабжённый скупой подписью: «Георгий Чайкин.1965-1993».