Пим-Пом и какой-то алкаш

Пим-Пом - чудотворец. Он смотрит в пустые квартиры и ищет в них жизнь. Непонятное зелье не дает ему засыпать утром, но он никогда не пьет его в одиночестве. Алкашом быть трудно, и он его понимает. Он не знает своего имени, а придумывать его не хочет - зачем ему имя, когда его уже определили в алкаши? В конце-концов, он любит выпить, но никогда не напивался до самой смерти, ибо он боится ее и очень хочет жить, но не знает, как именно, ведь есть столько всего! Постоянный поиск этого "чего-то" не дает ему уснуть с тех пор, как полицейский, что бил его палкой, рассказал ему о счастье.

С Пим-Помом он познакомился, разумеется, случайно. Это не стоит никаких историй, так как бутылка объединяет всех. В конце-концов, они не подчинялись Закону, но были уверены в его верной интерпретации и в том, что даже для самых маленьких - он был своего рода Евангелием - никто толком не знал его, а те, кто знал и читал, специально разбирался в правилах и постановлениях, умел резать бумагу и распределять бюджет - они-то были самыми плохими и поганенькими людьми, которым только и дай волю, чтобы быть честными. И потому всякий раз, когда Пим-Пому приходило в голову стыдиться нарушения закона - он молился, как молился и алкаш, которому было, известное дело, не все равно - они исповедовали это ясное, как солнечный летний день, правило жизни. В конце-концов, есть ли что-нибудь более искреннее, чем молитва грешника? Даже священник, что пытался направить их на "путь истинный" молился честно и истово, замаливая через других свои грехи и грешки, насмехаясь над Богом, гордясь своей святой мелочностью и злобливостью.

Пим-Пом был действительным чудотворцем. Он умел говорить то, что вызывало у людей слезы, хотя он им нагло лгал. Так же, читая вечернюю газету задом-наперед, Пим-Пом вспоминал о женщинах, которых он никогда не понимал и потому восхищался ими. Алкашу было плевать на гендерные различия, и все, что он хотел от женщин описывалось двумя словами: галантное вмешательство в личную жизнь. Вернее, это целых пять слов, но то, что он не умел описать в двух таких, казалось ему ненужным и непонятным. Он любил все непонятное, а ненужное пытался отринуть, но оно окружает всех и всегда, так что постепенно он смирился и с этим.

-Смирение - это рабская психология! - сказал им ученый, который пролил на себя кофе и тщетно пытался найти истину. Он был в некрасивом лиловом пиджаке и приятном и уютном свитере, который норовил украсть алкаш, который все громче и яростнее спорил с ученым, размахивая руками в каждый неподходящий момент. Он считал, что раз с ним бродит Пим-Пом, который был чудотворцем, он обязательно получит этот свитер и пустит его на нитки, чтобы потом выкинуть их за ненадобностью. Между тем, ученый не унимался и продолжал, оттирая с себя остатки молока, пары капель дешевого бренди и кофе из автомата.

-Рабская психология - это я точно Вам говорю, молодой человек (алкашу на вид было порядком больше, чем ученому, пусть тот и был в летах), невозможное, универсальное, паралитическое, паразитическое, упрощенное и гениальное оружие массового поражения дураков! А Вы, я вижу, совершенно не дурак, пусть и так скверно думаете, живете и одеваетесь, - алкаш все кивал и кивал, продолжая размахивать руками и открывая рот, будто намереваясь что-то сказать.
Вдруг, словно по расписанию, ожидаемо и невозможно вернулся откуда-то Пим-Пом, который поклонился ученому и тот отдал ему свой свитер, обнажив не слишком приятного вида полное и обрюзгшее тело, полное учености и усидчивости. Пим-Пом тоже стал его слушать, лишь иногда поглядывая на своего спутника, что-то говоря ему глазами. Алкаш языка глаз не знал и потому в очередной раз кивал, но уже не размахивал руками, а протягивал их к свитеру, не жадно, но и не без интереса.
-Все, что в нас есть человеческого - так это благородный туман истовости и непонимания любви! - закончил свой монолог ученый.

Конец первой части.