Великая печаль

                Великая печаль

               о фильме-спектакле 1982 года «Ассоль»

   Когда речь идет о таком произведении, которое каждым из нас проживается слишком индивидуально, слишком лично, то трудно предсказать, какие средства должен найти режиссер, чтобы эта повесть Александра Грина «прозвучала» на той ноте,  на которую откликнется наше сознание как на единственную… Я смотрела экранизацию «Алых парусов» с Анастасией Вертинской в главной роли и фильм-спектакль 1982 года, сделанный совершенно по иному принципу и в других эмоциональных тонах. Могу сказать, что второй вариант мне действительно близок. Он для меня ПРОЗВУЧАЛ. В этой статье я хочу объяснить, почему.

    На мой взгляд, несмотря на радостные праздничные нотки, это литературное произведение в целом очень далекое от слащавости, приторности. Мне хотелось бы обратить внимание на преобладание в повести Александра Грина суровости, жесткости, неумолимости, неотвратимости, ощущения некой грозной всепобеждающей силы, расправляющейся с людьми – как с хорошими (Мери), так и с плохими (Меннерс). Я почувствовала в этом произведении потенциал, который был раскрыт именно в постановке 1982 года. В этом фильме-спектакле, начиная с первых же кадров, когда идут титры, сразу же ощущается дух строгой суровой четкой старинной баллады. Чему способствует и музыкальная тема, которая ассоциируется с образом прекрасной недосягаемой мечты, - «Адажио» Бенедетто Марчелло. В ней есть хрупкость, воздушность, поэтическая грусть (если рассматривать верхний пласт звучащего) и одновременно – средневековая строгость, аскетизм, железная воля (нижний пласт). Это – две составляющих эмоциональную природу как произведения Грина, так и фильма-спектакля. Вот почему выбор именно такой темы – это попадание «в яблочко».

    Среда, в которой проживали Лонгрен и Ассоль, была крайне груба. И, невзирая на отсутствие особого образования, отец и дочь противопоставляются ей как существа иного рода (на «ином языке» - как выражается автор, описывая раздвоенность Ассоль: «Одна была дочь матроса, ремесленника, мастерившая игрушки, другая – живое стихотворение, со всеми чудесами их созвучий и образов, с тайной соседства слов, во всей взаимности их теней и света, падающих от одного на другое»). У девушки природная тонкость, даже изысканность чувств, Грин сравнивает это с музыкой: «Так, в ровном гудении солдатской трубы прелестная печаль скрипки бессильна вывести суровый полк из действий его прямых линий». В фильме-спектакле для характеристики людей, проживающих в деревне, выбрана музыкальная тема в современном танцевальном стиле, явно гротесковая, это сочетается с некой мультипликацией – эпизодами, в которых чередуется актерская игра мимикой и жестами (как в немом кино) с нарисованными карикатурами, которые все огрубляют и опошляют. После таких вульгаризированных кадров, которые должны олицетворять торжество пошлости и убожества, тема мечты Ассоль (музыка Марчелло) звучит как некая обреченность… в ней столько грусти, что никакими словами это не передать. Нужна была очень большая природная сила другого человека, чтобы вызволить это хрупкое существо, которое бы совсем поникло здесь.



    Сцены, передающие силу неумолимой природной стихии (что типично для баллад, наподобие «Летучего Голландца») в произведении Грина необыкновенно выразительны, это одни из лучших сцен повести: «Стоны и шумы, завывающая пальба огромных  взлетов воды и, казалось, видимая струя ветра, полосующего окрестность,  - так силен был его ровный пробег, давали измученной душе Лонгрена ту притупленность, оглушенность, которая, низводя горе к смутной печали, равна действием глубокому сну». Вот строки (после смерти Меннерса), типичные не для пасхальной и сладенькой детской сказочки, а для мощного трагического произведения: «Если бы он кричал, выражая жестами или суетливостью злорадство, или еще чем иным свое торжество при виде отчаяния Меннерса, рыбаки поняли бы его, но он поступил иначе, чем поступали они, - поступил ВНУШИТЕЛЬНО, НЕПОНЯТНО и этим поставил себя выше других, словом, сделал то, чего не прощают». В этом месте ощущается сила древнего эпоса, саги.



    Грэй – персонаж очень сложный. Показывать его как добряка и рубаху-парня, на мой взгляд,  - недооценивать его глубину. Он, в отличие от Ассоль и Лонгрена, рос в изнеженной атмосфере аристократической семьи, но это не значит, что окружающие его люди поражали тонкостью чувств и ума, они были очень банальны, но на иной лад. Вся их «тонкость» сводилась к изяществу кружев на платье и жеманным манерам. Тогда как натура Грэя, как и у Лонгрена, влюбленная в стихию, мощь, полет и порыв, рвалась из атмосферы аристократических салонов. Конечно, он занял более респектабельное положение, - капитана собственного корабля. Ему пришлось окрепнуть и закалиться физически, но это не синонимы слова «огрубеть».

    При  этом боль каждого человека, которую он ощущал как свою, могла его как побуждать к поступкам, так и сковывать (если вспомнить персонажа Стивена Кинга из «Зеленой мили», который как будто заболевал, если рядом с ним кому-то было плохо). Такому человеку очень трудно быть счастливым, даже если сбудутся все его мыслимые мечты. Боль других – это то, что на земле никогда не исчезнет, а это значит, он будет и будет за этих людей «болеть». Вот характерный фрагмент книги:
«…он вынул гвозди из окровавленных рук Христа, то есть попросту замазал их голубой краской, похищенной у маляра. В таком виде он находил картину более сносной. Увлеченный своеобразным занятием, он начал уже замазывать и ноги распятого, но был застигнут отцом. Старик снял мальчика со стула за уши и спросил:
- Зачем ты испортил картину?
- Я не испортил.
- Это работа знаменитого художника.
- Мне все равно, - сказал Грэй. – Я не могу допустить, чтобы при мне торчали из рук гвозди и текла кровь. Я этого не хочу».

    В фильме-спектакле 1982 года Грэя играл Андрей Харитонов – на мой взгляд, это удачный выбор. Актер очень тонкий, ему одинаково естественно удавались и романтики, и циники. Он ни в коем случае не «упростил» бы роль. И весь внутренний процесс вглядывания в душу Ассоль, угадывание ее тайных мыслей и чаяний, которые как идеальная мозаика соединились с контурами его собственных фантазий на тему судьбы и счастья, сыграны были как раз так, как это должно быть в произведении, где есть тема некого «рока», предначертания – когда люди чувствуют, что ими руководит нечто, они ДОЛЖНЫ делать только так, а не иначе.

     В повести Грина Грэй произносит речь перед командой корабля, объясняя, что Ассоль должна выйти замуж ТОЛЬКО ТАК, и они в конечном счете его понимают: «Я делаю то, что существует, как старинное представление  о прекрасном-несбыточном…» Поэтому люди и плачут, когда видят реализацию этой мечты на экране – хотели бы верить, но…

     Создатели фильма-спектакля решили по-своему закончить это произведение. У Грина деревня злобно наблюдает картину воссоединения героев. В сценарии фильма-спектакля немного иначе – люди так растерялись, как будто онемели… И неожиданно Хин Меннерс подходит к пожилым женщинам в грубых простых платьях и раздает им деревянные кораблики – не такие искусные, какие делал когда-то Лонгрен, а самые допотопные, но с лоскутком алого материала. И эти женщины их берут.

     Меня поразил этот кадр.