Жизненные обстоятельства

ЖИЗНЕННЫЕ  ОБСТОЯТЕЛЬСТВА    часть первая


Александр Широбоков
                Жизнь - это то, что с вами случается           как раз тогда,
                когда у вас совсем другие планы.
                (Джон Леннон)

   
В начале лета перед отъездом на Валдай я отправил в  Федеральный институт промышленной собственности (ФИПС) заявку на изобретение. Всё лето шло согласование с  ФИПС разных формальностей моей заявки -  -  вроде номера моего  ИНН, а потом - согласование текста заявки уже по существу. Приезжая с дачи на несколько дней  в Санкт-Петербург, я получал на почте заказное письмо из ФИПС, писал ответ и отправлял письмо обратно в Москву. Ответить на очередной запрос экспертов, который мне представлялся  уточняющим и последним перед выдачей патента, нужно было не позднее  8 ноября. Однако, приехав с Валдая в Питер на месяц раньше, я вместо написания ответа загремел в больницу с инсультом. Левая рука и левая нога стали, как не мои. Слава богу, речь хоть  не пропала! Через два месяца, уже после реабилитации, привезли меня из второй по счёту  больницы домой.  Про ответ в ФИПС я, конечно, не забыл. Написал, приложил больничные выписки из болезни, оправдывающие задержку ответа, и стал ждать ответного письма.  Ждал  я довольно долго…   Наконец-то!  Читаю:

        - Вы пропустили установленный срок. Нужно было нас заранее предупредить о задержке с ответом. Извольте заплатить за восстановление наших добрых отношений пошлину в размере 2100 рублей!
       - Ничего себе! – возмутилась часть моего организма, не поражённая инсультом, - Надо звонить в Москву!

Набираю номер ФИПСа:
 
    - Как я мог вас предупредить, если в это время, я частично парализованный, лежал в больнице без всякой связи с внешним миром?   Можно сказать, даже при смерти! Я ведь приложил выписки из двух больниц! Всё – таки, не насморк какой-нибудь, а инсульт! 
  - Это ваше жизненное обстоятельство, - прозвучало в ответ, - В Постановлении, утверждённом Правительством, нет уважительных причин, связанных с инсультами и прочими болезнями. Платите, иначе мы расстанемся …
    - Ладно, бог с вами, придётся заплатить. Но если я помру при этом мудром Правительстве, то в гроб с собой попрошу положить ноутбук. Мало ли что потребуется вам сообщить… - удручённо согласился я.
    - Это ваша проблема. Но переписку с авторами мы ведём только по обычной почте.
                - Хорошо. Я обязательно буду это иметь в виду…


    …А жизненное обстоятельство начиналось так. Двумя годами раньше мы с женой  на Валдае отправились на рыбалку. В лодке лежали снасти:  - сети, завёрнутые в полиэтилен, и ружьё, заряженное дробовыми патронами. Ружьё было взято не столько для охоты на  уток, а для «отмазки» от рыбнадзора – сети у нас запрещены, а охота нет.  Как-то раз, помню, движемся мы  на лодке вдоль камышей, а в бинокль вижу, как по озеру мчится в нашу сторону моторка с рыбнадзором. Я врезаюсь в камыш и стреляю в воздух. Жена тем временем  топит в камышах свёрток  с сетями.   Тут рыбнадзор подлетел и внутрь лодки с интересом заглядывает. А там только ружьё одиноко лежит  у ног …

    - Ребята! Утку не видели? Я стрелял, вроде, подбил,- спросил я их.
                - Нет, не видели. Так ты охотник?
                - Да, и путёвка на охоту  есть, показать?
                -Не надо. Мы же рыбнадзор.

     Вот поэтому мы были в тот раз с сетями и ружьём. Я поглядывал на дальний берег озера - с надеждой увидеть сидящих  уток на ровной  глади воды, но видел только берег с неровной гребёнкой линии леса на горизонте. Вдруг неожиданно горизонт раздвоился… Я перевёл взгляд на дно лодки. Вижу своё ружьё. Причём, одно. Смотрю на берег. А горизонтов снова два! Ощущение очень неприятное для абсолютно трезвого человека. Через какое-то время всё восстановилось, и  я успокоился. Но это,   оказалось, было лишь первым звоночком. Потом, после долгого сидения или лежания стало больно вставать на левую ногу, а левая рука стала иногда предательски непроизвольно подёргиваться. Особенно неприятно это было за рулём, потому что левая рука у меня рулевая. К счастью,  такие подёргивания руки  случались не часто. Да и ко всему, кстати,  со временем привыкаешь. Мы же в России живём. Привыкли ко всему привыкать…
Так и протекал  позапрошлый год, закончившийся нашей поездкой в Нидерланды*. А в начале прошлого года мы с женой узнали, что осенью в августе-сентябре станем бабушкой и дедушкой для нашей голландско-российской внучки.

Дочка нас не обманула.  Действительно, в августе у нас в Гааге  появилась внучка Вика, и дочка попросила маму приехать в октябре на месяц помочь управляться с малышкой.  Билет дочкой был взят на 10 октября с вылетом из Пулково в  Схипхол (Амстердам). Вот и пришлось нам возвращаться в Питер с нашего Валдая на полтора месяца  раньше, чем обычно.  Лететь в Нидерланды я  отказался - у детей я уже побывал годом раньше. И вот, сидел я в своём кабинете в середине дня 9 октября и разглядывал в ноутбуке расписание вылетов самолётов из Пулково – во сколько жену везти в аэропорт. Вдруг что-то резко изменилось в ощущениях – я перестал чувствовать свою левую руку. Ой, да и ноги левой как будто нет… Благо от стола с ноутбуком до дивана всего метра полтора. Перекошенным ртом с дивана я позвал жену. Довольно быстро приехала Скорая.  Укол, измерение давления, диагноз – инсульт!   Нужно в больницу. Внизу стоит машина Скорой помощи – а кто меня спустит с шестого этажа? Самому добраться до лифта вприпрыжку нельзя категорически, как сказали врачи.  Знакомых соседей жена не нашла, желающих помочь тоже не оказалось… За две тысячи рублей  активно подключился сапожник из мастерской, что в подворотне нашего двора.  На каком-то тёмном полотнище, как героя обороны Севастополя, меня понесли по лестнице вниз. Почему-то ногами вперёд… Это меня несколько озадачило. Но в Скорую, стоявшую  около парадной, я въехал на носилках, уже, как положено, вперёд головой! Ну, думаю, - наконец – то! Повезли меня в ту же больницу, где я когда-то лежал с первым инфарктом***. Это же было, аж  двадцать семь лет тому  назад! Ничего не изменилось - тот же пандус.  Реанимация, правда, была другая – только для инсультников.
 
    Что мне вкололи в операционной – я так и не выяснил. Как потом оказалось, мне поставили стент в сонную артерию, прижав к стенке артерии бляшку, перекрывшую ток крови в мой пострадавший мозг. Видимо, перед операцией была анестезия - меня потом мучила неукротимая жажда, и одолевали какие-то нереальные, бредовые  видения.  Насколько я соображал в своём сумеречном состоянии, вокруг меня сновали молодые санитары и санитарки азиатской наружности. Одну девицу коллеги называли  Умой. Мне грезилось, что весь этот коллектив, нанятый женой, вместе со мной находится в нашем большом, почти достроенном, дачном доме на Валдае, и эти азиаты впихивают в меня таблетки, ставят капельницы, но не дают пить. Всё это, якобы, происходило на втором этаже нашего дома, а на первом этаже, я  это точно  знал, в гостиной в буфете стоял графин с водой и начатая бутылка газировки Швепс. Вот бы разбавить  воду газировкой пополам и с наслаждением выпить! Я умолял санитаров принести хотя бы простой воды, а потом, не получив ни глотка, стал громко ругаться и обещал всех уволить к чёртовой матери. Более того, я предпринимал попытки выбраться из кровати и сходить за водой, подтягиваясь за стенки кровати здоровой правой рукой. Это я – то, наполовину парализованный! Тогда меня стали привязывать к стенке кровати за правую руку и правую ногу. Остальные конечности привязывать было бессмысленно… Я пытался отвязываться, меня ругали и привязывали ещё крепче. Время о времени я впадал в какую-то прострацию. Вдруг надо мной склонилось женское лицо:

       - Александр Михайлович! Откройте рот, покажите язык. Вы где находитесь?
                - В жопе, - со злостью от жажды  ответил я, как потом оказалось, больничному логопеду.

   Ближе к вечеру недалеко от моей кровати остановился какой-то мужчина в чёрном под халатом  свитере и с мобильником в руке. До меня донеслось:

       - Завтра, пожалуйста,  к тринадцати часам в морг.  Соболезную…

    Так в капельницах и таблетках прошёл остаток дня,  а за ним и  бесконечная ночь с бредовыми сновидениями.

А в начале следующего дня  к моей кровати подошла женщина лет пятидесяти с, я бы сказал, нелепой для её возраста русой девичьей косичкой, болтающейся от затылка до плеча. Привычным движением она ловко развернула кровать на колёсиках и подвезла меня к  двери.   И опять я ехал ногами вперёд… (По правде сказать, в реанимации, на самом деле, я находился в полубессознательном состоянии после прибытия ещё двое суток. Это мне рассказали уже потом.)

    - Куда едем? - спросил я, вспомнив мужика с телефоном…   
   - Сейчас   вторая сестричка подойдёт, и поедем  «на шестое отделение»,    -     прозвучал        участливый        ответ.

   Приехали.  Помещение метров тридцать пять  квадратных. Семь кроватей. Одна из них свободная. Меня на эту кровать, как бревно, и перекатили.
 Над каждой кроватью на стене была закреплена табличка с фамилией, именем и отчеством лежащего бедняги. Там же  был указан возраст, диагноз и диета. Диагноз у всех был один – ОНМК - острое нарушение мозгового кровообращения,  - инсульт, одним словом. Вскоре около меня появилась лечащий врач. Прямые чёрные волосы обрамляли её абсолютно круглое лицо.
   - Здравствуйте! Я ваш лечащий доктор. Звать меня Елена Михайловна. Можете пошевелить левой ногой или рукой?..
 Ничем слева я пошевелить не  смог.  Раскосые глаза Елены Михайловны глядели на меня приветливо. Про себя я назвал её БурятИна.

                - Будем вас лечить. Вы как, - не против?

И начались бесконечные капельницы, анализы крови и прочие анализы.

У окна в полутора метрах от меня справа оказалась кровать с 78-летним Юрием Ивановичем. Он не мог разговаривать, не мог глотать пищу, у него, как выяснилось, был наполовину поражён головной мозг, зато больной мог быстро, быстро семенить на своих тощих ножках с открытым ртом и бессмысленными глазами, когда личная сиделка Света  выводила его в туалет. Спокойно Юрий Иванович лежать не мог. Он выбирался из кровати, когда не было Светы, падал, разбивал лицо об пол, потом его в хирургическом отделении зашивали. Старичок был для меня отрицательным примером:

- Вот видишь, - воспитывала меня жена, - Старичок всю жизнь выпивал, наверно, и курил. Хочешь таким же быть? Тогда выпивай и кури дальше. Будут и тебя  кормить через трубочку!
Надо отметить, что упомянутый старичок был всего на четыре года меня постарше и не факт, что до этого он много выпивал и курил…

Личная или частная сиделка -  крепко сложенная украинка Света олицетворяла собой последнее достижение нашей «бесплатной» и оптимизированной медицины.  За полторы тысячи в день (с 8 утра до 8 вечера) она оказывала свои услуги лежачим больным ещё в четырёх палатах…  Одним словом, стахановка! Если всё перемножить – на заводе столько не заработаешь неквалифицированным трудом, да и мне, доктору наук, столько зарабатывать в месяц не получалось!

            - Света, Света! - часто раздавались из открытых дверей палат призывные жалобные крики больных, когда меня на каталке провозили мимо  на процедуры.
Но Света где-то курила, - на это она время выкраивала. Потом в нашей палате пахло табаком и сильно хотелось курить.

   На все палаты в отделении было  две или три  нянечки. Они в 8 утра и в 8 вечера меняли бельё в кроватях. Одна нянечка, маленького роста, пожилая, с удивительно  плебейским лицом, переворачивала лежащие тела  с каким-то остервенением. Похоже, она была озлоблена на весь мир за свою неудавшуюся жизнь, вымещая это на больных.
  - Ну, что ты здесь разлёгся, - заскрипела она, грубо переворачивая меня как-то утром с левого бока на правый.
   - А можно поаккуратней? Больно же ноге!
    - Чего это я буду тебя жалеть? У меня помощница, видишь, совсем молодая, ребёнок ещё, так мне её больше жалко, чтоб  вас всех нежно переворачивать!
   - Ну, и тварь же ты! – прохрипел я, плюхаясь на правый бок.

 Рядом со мной освободилась кровать - соседа отправили в другое отделение на реабилитацию. Место занял 87-летний гражданин с очень знакомым лицом. Выяснилось, что видел его я в Гор.ГАИ Ленинграда больше сорока лет назад, когда подвизался там дружинником.** Гражданин тогда  служил там подполковником – начальником отдела,  а лицо его, как и сейчас, выражало  какую-то  отчаянную бесшабашность, типа: - «Смело мы в бой пойдём с шашками наголо!» Мы с ним, переговариваясь, даже вспомнили общего знакомого – моего приятеля -капитана  Колю Лубнина, тоже из Гор.ГАИ.
    Ласковая БурятИна настойчиво рекомендовала мне дополнительные процедуры: - иглоукалывание и барокамеру. Сеансов по семь. Каждый сеанс по 700 рублей наличными. Может, она была в доле? Заметных улучшений от процедур  я так и не почувствовал. Немного шевелиться (сантиметра на три) левая нога начала ещё до платной помощи.

   Так прошёл месяц. Ближе к концу октября БурятИна сообщила:

- будете там восстанавливаться.  Палаты, правда,  переполнены, рекомендую платную палату. Всего две с половиной тысячи в сутки…
Оказалось, что переезд в Сестрорецк будет тоже за свой счёт - «услугу» надо заказывать на стороне. Когда-то в санаторий из этой больницы меня отвозили в больничной машине бесплатно…
«Всего» за три тысячи рублей меня переложили с кровати на каталку, довезли до машины с красным крестом, перегрузили там на какое – то ложе, за полтора часа доставили в Сестрорецк и переложили на больничную каталку.
Моя палата оказалась на пятом этаже. Из лифта жена везла меня на каталке по коридору к палате. В коридоре на диванах и мягких креслах располагались  и мило беседовали ухоженные женщины разных возрастов – от двадцати до пятидесяти.

    - Выздоравливающие.  Ведь это же реабилитация - мелькнула мысль.

    Тут одна из «выздоравливающих», благоухающая брюнетка с тщательным макияжем и милой улыбкой подскочила к нам:
   - Здравствуйте! На всё отделение  из 10  палат у нас только одна нянечка.  Поэтому,  уход за больными осуществляется в частном порядке сиделками. Услуга стоит   всего полторы тысячи. Это днём - с 8 до 20 или две с половиной, если круглосуточно…

Оказалось, что у меня и здесь семиместная палата.  По дороге я заметил, что все большие палаты до отказа заполнены лежачими больными инсультниками, а в коридоре общались друг с другом многочисленные сиделки – достижение нашей оптимизированной медицины. Сколько больных в палатах – и почти столько же сиделок! Некоторые из них, не снявшие комнату или квартиру в Сестрорецке, коротали  ночи   в этом, ставшим для них домом,  коридоре.

Сиделки в большинстве своём были  представлены гражданками Украины. На втором месте был Узбекистан. В моей палате постоянно крутились четыре плотного телосложения украинки лет под пятьдесят в цветастых халатах, и один улыбчивый узбек. Украинки чувствовали себя, как дома – пили чай с пирогами, принимали гостей из соседних палат, естественно, тоже сиделок, снисходительно угощали узбека. Холодильник в палате был наполовину  заполнен их продуктами. Вечером после ужина резали уши их громкие голоса и бессмысленные, на мой взгляд, разговоры:

      -  Ах, я в  шоке! Давно уехала из дома (Каменецк – Подольского), а тут звонок из прокуратуры…
    А я-то в каком шоке -  ночью чуть с дивана во сне на пол не свалилась, соседка с сосенней хаты  звонит, что!.
     - Девчата, ну и звонкие же  у вас голоса, - обратился  я к ним однажды, когда  надоело слушать их визгливый трёп, - Может, лучше, споёте?
      - А можем и спеть, - задорно отвечали они, поправляя бигуди после душа, - Семечек, кстати, не хотите?

Как мне удалось выяснить, с каждых полутора тысяч  «девчата» отдавали своему местному украинскому начальству (старшОй) по пятьсот рублей в день. Об уплате налогов в государственную казну речь, естественно, не шла...  Вот такая оптимизация бесплатной российской медицины! Сто больных в отделении, по полторы тысячи в день – умножайте ещё на тридцать, если не лень!.. И всё, естественно, мимо кассы (государственной)!

Упомянутая выше благоухающая брюнетка  из местного украинского начальства тут же выделила мне  сиделку. Вернее, сидельца. Им оказался двадцатисемилетний «гарний  хлопец» Саша из Каменецк -  Подольска. На пару с ним работал ещё более крупный, атлетически сложенный ровесник  Никита из того же населённого пункта. Каждый из этих ребят, когда их просили, легко поднимал и перекладывал далеко не мелких больных, словно те  ничего не весили!
 
Как выяснилось, мои сидельцы убежали с Украины, спасаясь от призыва в ВСУ. Иначе: - «Форму напялят и в Донбасс. А воевать мы не хотим, спасибо! Лучше здесь будем памперсы менять».

    Моя кровать стояла у окна. Если привстать, держась правой рукой  за свисающий, как в старых ленинградских трамваях,  поручень, то можно было увидеть сосновую аллею и осеннее небо. Совсем как в песне «Журавли улетели»: - У большого окна моя жёсткая койка. За окном догорает багряный закат.

 На второй день в палату привезли и положили опять рядом со мной Юрия Ивановича,  соседа по предыдущей больнице. Никуда мне от него не деться! Каково же было обедать, если в метре от тебя у неподвижно лежащего тела меняли памперсы , и не всегда сухие…

   У Саши с Никитой кроме меня, в сосенней палате был ещё один  лежачий больной старичок.  Серёга -  так они его незатейливо называли. Другой их  недвижимый больной лежал в своей квартире в Питере. К  нему мои сидельцы ездили, меняясь через неделю. Так что у меня неделю был Саша, потом неделю – Никита. Саша у себя в украинской глубинке  закончил десятилетку; здесь, в больнице, одевался по-спортивному, был опрятным и пунктуальным. Как многие недалёкие люди, он говорил тихим голосом, сильно обижаясь, когда я его переспрашивал. Здоровяк  Никита был  полной противоположностью Саше – постоянный громкий смех и полная  необязательность.
 
      - Никита, подходи ко мне к 16 часам. Физкультурный врач придёт. Велел мне быть одетым.
                - Конечно, приду. Какие разговоры!

В начале пятого с досадой звоню Никите:

       - Никита, ты где?
           - Да я тут на улице решил покурить…
        - А как врач? Ты же обещал!..
       - Если врач  как- нибудь на десять минут опоздает, мы ему что - тоже скандал будем устраивать?..

 На родине он закончил курсы сварщиков,  ещё он  закончил официальный брак, обременённый  ребёнком – без развода, правда; закончил ещё и  гражданский брак, оставив и второго ребёнка. Об этом  он не сильно сожалел.  На процедуры мы с Никитой обычно  или опаздывали, или мчались на каталке, лавируя по  коридорам, как на ралли. Его мама – Света, миниатюрная дама лет  пятидесяти в своё время закончила в Ленинграде   Финансово- Экономический институт, потом влюбилась и уехала к мужу в Каменецк – Подольский. Стала украинской подданной, работала там зам. начальника городской налоговой инспекции. Теперь трудится санитаркой, - не бросать же сына Никиту одного!  Муж, по профессии плиточник, остался на родине в одиночестве. Света говорила, что он скучает, но неплохо зарабатывает…

Когда-то я писал, что    настоящего мужчину инфаркты, как и шрамы, только украшают. К сожалению, такого не скажешь про инсультников на излечении. Жутко было смотреть на соседей по палате, неподвижно лежащих в памперсах с открытыми бессмысленными или закрытыми глазами. Один из них, Владимир Владимирович, время от времени орал дурным голосом и днём, и, что особенно противно, ночью. Просыпаясь от крика, и, используя всю красоту ненормативного русского языка, я излагал свои мысли по поводу прочих Владимиров Владимировичей и этого, в частности…

Другой «говорящий» больной иногда будничным голосом оглашал палату какой-то умной мыслью, звучавшей несколько сокращённо:

          - Ое!

Когда его переспрашивали, что такое «ое», он уточнял:

        -Аое!

Остальные мои соседи молча и  неподвижно  лежали в своих памперсах с закрытыми глазами. На их фоне я выглядел настоящим живчиком с ноутбуком под  правой рукой. Более того, ковыляя под присмотром Никиты,  я доходил от своей кровати до двери  палаты к коляске  самостоятельно.
Считается, что больных после инсульта нужно хвалить при любых успешных попытках совершать движения. Когда я ковылял, то и дело раздавалось:

     - Какой молодец! Умница!

Это родственники больных, почти каждый день приходившие в нашу палату, одобрительными словами способствовали моему восстановлению. Нелепая улыбка  не сходила при этом с моего лица – меня всегда веселили некоторые  комментарии спортивных функционеров или  фанатов. Так, амбала боксёра, со всей дури заехавшего на ринге кулаком в ухо  или в печень  другому амбалу  награждали эпитетом «умница», а  футболисту, подставившему свою не шибко просвещённую  голову под летящий со скоростью ядра мяч,  эти футбольные «интеллектуалы» истошно орали  «умница» или «красава!». Одного такого знатока футбола и футболиста – любителя я когда-то давно  взял в свою группу на преддипломную практику после ВУЗа.

                - Лёха, - привычно представился он, протянув руку первым, словно мы встретились с ним у пивного ларька после игры.

   Пойти дальше младшего научного сотрудника у него никак не получилось и не могло получиться. Получалось лишь быть на побегушках,  выполняя чисто  хозяйственные,  не научные,  поручения.  Да и о его папаше, зав.кафедрой физкультуры одного серьёзного ленинградского ВУЗа от моих знакомых поступали далеко не лестные характеристики. Сын в отца? Знал бы я раньше!.. Ещё у Лёхи  получалось заливисто хохотать  над примитивными, порою нелепыми шутками любого руководителя.  Это немаловажно в наши дни, когда у многих начальников с интеллектом туговато. В итоге, сейчас он Алексей Николаевич Шиванов,  директор филиала одной  уральской фирмы в Питере, кандидат наук – диссертацию за него написали – куда же  ему самому! Короче, современный эффективный менеджер.  А для меня он так и остался Лёхой – футболистом.

  Отношение к футболу и футболистам у меня, видимо, от мамы. Футболистов за игру с мячом головой она называла безголовыми, а однажды при случайном просмотре фрагмента футбольного матча на первенство  мира, где боковым судьёй диктор объявил профессора, зав.кафедрой футбола из СССР, она, жена известного профессора-металлурга, хохотала до слёз:
- Ой, смотри – профессор по краешку поля с флажком и в трусиках бегает! Профессор!..  Умора! Профессор в трусиках и с флажком! Ха –ха –ха! Умру – не встану!

Но я отвлёкся…

    Медленно приближалась намеченная лечащим врачом дата 5 декабря, дата  моей выписки из этого, образно говоря, санатория. Из интересных подробностей было то, что лечащий врач отрабатывала последние дни перед уходом в декретный отпуск. Поэтому, никакого внимания мне она не уделяла, назначала дорогие лекарства, покупать которые жене нужно было за свой счёт.  К тому же, все процедуры назначались  «для затравки» - сделали четыре сеанса массажа и…  всё! За остальные массажные процедуры – 1200 за сеанс. Лечебная физкультура аналогично. Опять 1200! Бесплатно я мог только наблюдать за тараканами, которые оккупировали все палаты нашего отделения. Персонал смущённо  рассказывал, что раньше этих бесцеремонных соседей не было  - их с оказией завезли из известной питерской больницы.  Наверно, не заметили на больном…

   К Юрию Ивановичу  была приставлена  молодая, пугливая узбечка. Как-то раз она готовилась через трубочку покормить беднягу. Измельчённую миксером пищу сиделка поместила в специальную тубу и для проверки  неумело надавила на поршень. Тонкая струя протёртого питания по замысловатой кривой изящно воткнулась в потолок. Питание было достаточно жидкое, и лишнее капнуло на Юрия Ивановича сверху.  Он, правда, этого не заметил.  Или  сделал вид?.. На потолке пятно довольно быстро высохло и стало желанной целью для наших тараканов. Им, видите – ли, мало было крошек на полу и на столиках. Тараканы напоминали мне альпинистов. Они не искали спокойной жизни на полу под кроватями или в тумбочках. Не знаю, был ли у них базовый лагерь, но усатые восхождение начинали  из  -  под кровати, что  напротив меня. До потолка по стене добирались все. Но по потолку…   То ли свойства краски, то ли вверх ногами, но большинство, не осилив трёхметровой дистанции до кормушки, срывались  и падали с потолка дождём, беспорядочно переворачиваясь в воздухе.  Лишь немногие достигали цели, подолгу припадая  к засохшему ароматному бугорку. Потом падали и эти… Возвращающихся тем же путём  обратно я не видел. Альпинисты утверждают, что спуск гораздо сложнее восхождения,  а тут на сытый желудок…   Как нетрудно догадаться, все восходители к великому ужасу сиделки  падали на Юрия Ивановича:

- А вдруг сейчас родственники подъедут!- читалось на испуганном девичьем лице.

Она брезгливо стряхивала шустрых незваных гостей на пол и с ненавистью давила их ногой, обутой в мягкий тапочек, расшитый  восточным узором.

   Как обычно, раз  в неделю случилась суматоха. Всех обитателей палат погрузили на коляски и вывезли в коридор (на коридор). Напоминало это бегство -  эвакуацию при воздушной тревоге.  На самом же деле к нам приближалась бригада по борьбе с тараканами. Приближалась бригада  довольно долго, а потом чем-то брызгала в палатах  ещё минут сорок. По окончанию тараканьей экзекуции  нас всех разложили по покинутым кроватям.  За всё время эвакуации Юрий Иванович -  он был рядом,  глаза так и не открыл. Я же,  прибыв на место, выдвинул ящик тумбочки и тут же   встретился взглядами с тараканом, одиноко сидящим на пачке печенья.

   -Ты, как там, в коридоре, не замерз? – вежливо спросил он.
    - Ничего, терпимо, только скучно - успокоил его я.
   - Ну, а я побежал к нашим.  Отбой!- сообщил он, ускоряясь, как ни в чём ни бывало…

     Когда наблюдения  за усатыми альпинистами наскучивали, в голову приходили разные мысли. Например, о курортах и санаториях. Если точнее, то о курортных и санаторных романах. С курортными романами всё понятно - на то они и курорты. Но люди – везде люди - даже после болезней, попав в санаторий. То, что я нахожусь в санатории – сомнений  у меня не было. Вспомнился санаторий «Чёрная Речка», где я пребывал  после первого инфаркта***. Там мне сразу после заселения  сообщили, что  выпивать запрещено категорически. В качестве примера приводили  мой сегодняшний санаторий в Сестрорецке, откуда двух сильно выпивших мужиков,  восстанавливающихся после инсультов,  выписали, вернее, с позором изгнали.

    А в упомянутом санатории на Чёрной речке у меня теоретически мог случиться санаторный роман. Там лежачих больных, как здесь,  не было. Мало того, что выздоравливающие в обязательном порядке гуляли по сосновому парку на берегу Финского залива, они ещё и переодевались  во всё цивильное к завтраку, обеду и ужину. Тренировочных костюмов с пузырями на  коленях брюк там не наблюдалось.

    За соседним четырёхместным  столиком в столовой, я бы сказал, ресторанного типа,   каждый день появлялась молодая особа с пышной причёской соломенного цвета. Некоторая пучеглазость её не портила, придавая некую изюминку. Девушке, как и мне, было скучновато в этом великовозрастном шестидесяти-семидесяти - летнем коллективе выздоравливающих. Из всех  доступных развлечений в санатории были только  пинг-понг и кино. Прыгать с ракеткой у стола мне  было страшновато, хотя играл я неплохо -  пятое место в пятитысячном коллективе сотрудников моего бывшего  НИИ; поэтому я посещал кинозал. Там же я постоянно встречал эту блондинку. Наша, условно говоря, пара привлекла внимание персонала зрелищного мероприятия.  Заметив, что я всегда занимал в зале место, указанное  в билете, эти сводники стали усаживать нас в зале рядом… Когда  в темноте наши локти случайно, как мне казалось, встречались на подлокотнике, то что- то знакомое из далёкой юности подкатывало к груди, но после воспоминания о сильных болях в груди при инфаркте и слабых напоминаний совести о супружеской верности,  это «знакомое», к досаде сводников, тут же  откатывало.    Потом билеты нам давали уже в разных частях зала.

   Вскоре наступил день выписки. Лечащий врач ушла в декрет по-английски, не навестив и не попрощавшись со мной. Саша, напоследок усевшись на край моей кровати, вдруг неожиданно задал вопрос (в русской транскрипции):
          - Фри?
       - Что ты сказал, Саша?
        - Ну, вот.  Опять Вы меня не понимаете! Это же – свобода  по - английски.
             - Саша! Ты же, говоришь, в школе французский изучал. А свобода по- английски   будет -  фриидом или либерти.
         - Ну, вот. Опять я Вам не угодил!

   Забирать  меня, реабилитированного,  на новеньком автомобиле Рено Дастер приехала подруга нашей семьи. «На новеньком» - потому что два предыдущих автомобильных однофамильца она за  два  года бесшабашной езды  разбила в хлам…Это обстоятельство меня мало беспокоило – раз уж остался жив после инсульта, может и здесь пронесёт…

     От центрального входа и, соответственно, выхода из больницы к тротуару и проезжей части с нашим автомобилем оказался пологий уклон, вымощенный красивой брусчаткой. На улице был небольшой минус, и моросил ледяной дождь… Уклон превратился в каток с наклоном в сторону тротуара. Похоже, дворник  с песком и солью  тоже ушёл в декрет или был сокращён. Хотя, с другой стороны, травматология и хирургия были рядом – всё под рукой! Можно и без дворника?..
Я же, условно ходящий, вступил с последней ступеньки крыльца на брусчатку, предварительно  поставив  американскую палку с четырьмя точками опоры на лёд. Ноги стали предательски  разъезжаться. Коровы меня поймут… С помощью прохожего, жены и подруги меня взгромоздили на заднее сидение.

 Машина осторожно тронулась, вонзаясь шипами в свежий гололёд. Серое небо сглаживало городские контрасты. По стёклам медленно ползли капли ледяного дождя. Неспешно мысли возвращали меня  в прежнюю жизнь.

    Так уж устроен человек, что в минуту смертельной опасности он изо всех сил  борется за жизнь, не вспоминая при этом, что утром, торопясь, забыл  почистить зубы или  забыл отдать занятую до завтра сотню у соседа   по лестничной площадке. А я, приближаясь к городу, всё отчётливее понимал, что все оставленные и нерешённые проблемы неотвратимо  ждут меня по приезде. И всё же я ехал домо…ой!



         *Рассказ «Рождество в Гааге»
        **Рассказ "Извоз - дело тонкое"
       ***Рассказ"Инфаркты"