Пасифик. Глава 4. Цирк

      — Ну-ка, ну-ка, а теперь послушаем вашу версию! Пас-лу-ша-ем! Га-а-а!      
      Рука Копфа с зажатым стаканом, описав круг, упала на столешницу. Раздался глухой удар и хруст, но никакого звона. Переминающаяся рядом официантка испуганно прикрыла лицо, смолкли разговоры за соседними столиками, только музыкальный автомат продолжал безудержно фонтанировать маршевой «Эрикой».      
      — Дерьмо, — озадаченно промычал Копф, поднося к носу травмированную руку cо стремительно надувающимся кровавым пузырём. — Дрррьмо. Дерьмо.      
      — Мой милый, вы напились и ведёте себя как свинья.      
      Ранге, щеголеватый и свежий, смахнул салфеткой капли спиртного с рукава, смял бумажный шарик, щелчком послал через стол.      
      — Зачем вы его сюда притащили? — скосоротясь, пробубнил Вальц, с отвращением глядя на расхристанного офицера. — Этого бабуина. Что за кретинская идея?      
      Зашторенные окна перемигивались огоньками гирлянд, образующих рунические знаки основных отделов. От их навязчивого мельтешения рябило в глазах, но праздничное настроение они всё же создавали. Хаген моргнул, чтобы избавиться от соринки, царапающей нежную оболочку века. Было душно, шумно, накурено и дьявольски хотелось спать.      
      — Это вы кретин, мой славный, — снисходительно заметил Ранге. — Я пытаюсь быть в струе, в потоке, в тренде, а в тренде у нас сейчас консолидация технического и военного потенциала. Всеобщее братание и повсеместная лояльность.      
      Он лучезарно улыбнулся Копфу, перевёл взгляд направо и нахмурился:      
      — Хаген, почему вы ничего не пьёте? Вы нам не доверяете?      
      — Я уже, — категорично сказал Хаген, прикрывая ладонью бокал. — Мне столько не выпить. Это же просто какая-то бездонная бочка. Между прочим, вы тоже почти не пьёте, только закусываете.      
      — А вы глазастый. Вот только сидите прямой как кол, и мне всё кажется, что вам некомфортно. Cкажите, что мне сделать, чтобы вам стало комфортно?      
      — А вы выпейте, чтобы перестало казаться, пропаганда! — заржал Копф, перегибаясь через стол и баюкая пораненную руку. — За Райх, за лидера, за единство… Эй, пропаганда, за единство?      
      Он игриво двинул локтем окончательно заскучавшего Вальца.      
      — Идите к чёрту! — вежливо огрызнулся тот и отхлебнул из бокала.      
      Пора было расплачиваться и подниматься в зал, до конца перерыва оставалось семь минут, но народу было не протолкнуться, по всей видимости, из-за приезда Мецгера. Хаген не осуждал зевак, ему и самому было любопытно взглянуть на основателя «Кроненверк», впоследствии это могло пригодиться.      
      — По последней, по сладенькой… — кудрявый маленький Гесс, кивая как болванчик, разлил остатки алкосинта. — Не торопитесь, они точно задержат. В прошлый раз затянули на полчаса. Проверка, обеззараживание, то-сё… Копф, возьмите мой. Чего вы кривитесь? Оботрите платком. Ну, давайте, попросим новый.      
      — Это моча. Моча, моча и… И моча. Ваш алкосинт — сплошная моча. Закажите нормального пива, пропаганда! Видите, техник тоже не может пить вашу мочу.      
      — Да?      
      — Я могу, — поспешил ответить Хаген. Ему совершенно не улыбалось следующие полчаса обсуждать достоинства и недостатки синтетического алкоголя. — Я могу, просто мне уже хватит.      
      — Вот, даже техник понимает, что алкосинт — это патриотично, — назидательно сказал Ранге. — Странно, что этого не понимает армия.      
      — А потому что вы бззздельники, — выдохнул Копф в приступе откровенности. Тройная доза спиртного развязала ему язык, чего Ранге, скорее всего, и добивался.      
      Хаген отодвинулся от стола и откинулся на спинку стула. В голове слегка шумело, но шумело приятно. «Вполсвиста, — подумал он. — А и понадобилось-то всего ничего: выпивка, тепло, компания. Ещё бы выключить свет. И Копфа, где они только откопали это полнокровное животное? А вот что — не развозит ли меня? Кажется, да».      
      — Вы-вы, прропаганда! Мы ниччего не понимаем, и никто ничччего не понимает, а вы только зудите: «зу-зу-зу, зу-зу-зу» и отдаёте честь. Вечно «зу-зу-зу, зу-зу-зу…» — и честь. Вы зануда, Ранге. Почему вы колыхаетесь? Это противно, прекратите. Что с того, что я не хочу пить вашу мочу, а хочу нормального пива?      
      — Чего вы орёте? — Ранге послал в сидящего напротив офицера второй бумажный шарик.      
      Вальц лениво зааплодировал, но вдруг побледнел до синевы, вскочил и на прямых ногах поковылял в сторону коридора. Оттуда тянуло сквозняком, отхожим местом и зверинцем.      
      — Со вчерашнего дня мы взяли курс на потребление отечественного продукта. Так что пейте своё синтепиво и не стоните, мой милый, иначе вас неправильно поймут. А ещё через неделю-полторы стоит ожидать сокращения объёма поставок из Пасифика. Разумеется, я вам этого не говорил.      
      — Сокращения насколько? — Хаген моментально протрезвел.      
      — Я вам ничего не говорил, — с нажимом повторил Ранге, усмехнулся и сделал жест руками крест-накрест. — Может быть и так, даже скорее всего. Так что запасайтесь. В ближайшее время нас ожидает оскудение рациона. И кое-что ещё.
      — Дерьмовая вы пропаганда, — задумчиво промычал Копф. Кажется, его тоже проняло. — И новости у вас дерьмовые.      
      — Вам показалось. Я молчу уже полчаса. Молчу и пью. Вам советую просто помолчать.
      «Сокращение поставок — это разрыв отношений. Это серьёзно. Это уже война. По чьей инициативе? Не так — „инициатива“ может быть у дела или, положим, игры, а война совсем другое, но всё-таки — знает ли Инженер? Впрочем, Ранге болтун. Ранге позёр. Соврёт — недорого возьмёт. Теперь я осторожен и мыслю стратегически» — подумал Хаген, от этого соображения ему стало весело. Чернявый Ранге скалился сквозь туман, и Гесс опять наполнял бокалы. Сколько можно?      
      — А я за! — взревел Копф. — Пора уже расставить точки над «и». Сколько можно быть прокладкой? Мы гибнем в борьбе с Территорией, а они там наливаются настоящим пивом, а не этой… мочой! — он швырнул свой бокал на пол. И опять они не услышали звона — только треск покорёженного пластика.
      — Гибните тише, — попросил Гесс, тревожно оглядываясь по сторонам и втягивая свою красивую, хрупко-женственную голову в плечи.      
      — Можно подумать, вы там были и знаете, чем они там наливаются.      
      — Я — нет, но вы-то, вы-то, пропаганда! — разъярённый Копф, извернувшись неожиданно ловко для такого массивного тела, умудрился ухватить Ранге за рукав. — Вы-то знаете, что там, за Стеной? Вы должны знать, не можете не знать! Не имеете права! Вы должны знать всё, иначе на кой чёрт вы нам нужны, дармоеды?      
      — Прекрасно, — отрезал побледневший Ранге. — На этом наш диспут можно считать завершённым. Отпустите меня, свинский болван, вы поднимете шум!      
      Из-за соседних столов уже вставали. Начинался скандал.

      ***
      
      Тэкс-с, это уже не игрушечки, это мы понимаем…      
      Он упёрся в дверь и долго бессмысленно таращился на неё прежде, чем сообразил приложить палец. «Отметился, хе. Байден получит информацию о том, что его старший техник посещал туалет в кафетерии Цирка. Ну и чёрт с ним! Так о чём я? Да…»
      Не игрушки.      
      В туалете было светло, но пахло гадостно, как в ветеринарной лечебнице — фекалиями и какой-то едкой химической дрянью, от которой сразу же засвербило в носу. Хаген открыл одну из кабинок и тут же забыл, зачем.      
      Настоящая ненависть. Можно придумать и выучить слова, но раздувающиеся ноздри, дрожание в голосе — не подделать, во всяком случае, не им, с их зачаточным эмпо. Хотя при чём тут эмпо? Эмпо — способность к сопереживанию, а способность ненавидеть — она уже из другой оперы, и судя по всему, драматурги не дремлют. Когда же это началось? И главное, из-за чего — из-за пива? Смешно. Ха. Ха.
      Кстати, где Вальц? Одно из двух — или тут два туалета, или пропаганда провалилась.      
      Смешок, вырвавшийся из его горла, никак не мог принадлежать ему. Собственно, даже не смешок — гнусный дребезжащий звук, старческий, зловредный. «Деградируем помаленьку», — с философским смирением отметил он и дёрнул последнюю дверцу в ряду. Пусто.      
      В чём же дело? Пасифик никогда ни на кого не нападал и не был угрозой. Он просто существовал, отделённый от Территории Райхом — прокладка, фу, до чего мерзкое слово! — но и давал взамен всё, чем был богат. «Так было, так есть, так будет» — единственная партийная версия объяснения происходящего, и надо же — выясняется, что она кого-то не устраивает!
      Кого — армию? Армия всегда разделяет ценности руки кормящей. Но давайте мыслить шире — до недавнего времени рукой кормящей был Пасифик. Что есть в Райхе, кроме военных и химических заводов, проволочных заграждений, Периферийного Контроля и постоянной изматывающей тоски? Тут даже воздуха свежего нет, всё время чем-то воняет.      
      Воздуха!      
      Хаген подтащился к окну, естественно, зашторенному, потому что вечер плавно переходил в ночь. Он поймал себя на иррациональном желании отдёрнуть штору и взглянуть на небо, прямо в пронзительный зрачок луны. Кто знает, возможно он даже увидит там человечка, прежде чем…      
      «Что за чушь, — он с досадой потёр лоб и обнаружил, что он измазан в чём-то липком, похожем на желе. — Задание, вот о чём я должен думать. Ничего не брать на веру. Надо всё-таки попытаться связаться с Инженером, нельзя же так. Они меня заболтают вконец. Одно спасение — мыслить методично, сохранять ясную голову и ноги в тепле… или в холоде? Так, я всё-таки перебрал. Проклятое пойло, Копф — животное, но он прав: моча-мочой, а похмелье, наверное, будет как от настоящего пива. Или хуже — как от синтетического.      
      Осторожное прощупывание — вот моё задание. Для всего остального нужна подготовка, а для этого — лишь здравый смысл и умение не высовываться. Штумме… ох, да! Не высовываться. Выжидать. А ещё — лужёная глотка и крепкий желудок. Синтетическая печень. Интересно, в здешнем писсуаре тоже микролаборатория? С доставкой экспресс-результата прямо на стол Улле, мол, полюбуйтесь, как ваши сотрудники сжигают ресурсы. Сжигают…сжи… ох…»      
      Он еле успел добежать и нагнуться над унитазом.

      ***
      
      В дверцу постучали.      
      Сначала деликатно, двумя или тремя костяшками, потом громче, требовательнее. Потом хлипкая задвижка сказала «кранк» и зазвенела на полу, а в кабинке внезапно стало очень тесно.      
      — Да что ж такое! Тоже мне техник! Молокосос, пф-фуй!      
      Сопящий от натуге Ранге дотащил его до умывальника, открыл воду и привалился к стене, неодобрительно следя за тем, как Хаген фыркает в сложенные лодочкой ладони, стонет и кряхтит, снова фыркает и так без конца. Наконец, вода перестала течь — сработал автоматический ограничитель.      
      — Вот, вытритесь хорошенько.      
      Ранге сунул ему бумажное полотенце, но передумал и сам стал приводить Хагена в порядок. Обтёр лицо, убрал с рубашки пищевые остатки, поправил воротничок скупыми, заботливыми, отточенными до автоматизма движениями. Немного подумав, обдёрнул по краям и без того немнущуюся ткань.      
      — Благодарю, — Хаген вяло отвёл его руки. — Дальше я сам.      
      Сейчас он чувствовал себя намного лучше. В межушном пространстве болтались отголоски «Эрики», в остальном же тишь и спокойствие, что было даже странно. Он прислушался. Нет, тихо, не считая бурчания в трубах. Отличная звукоизоляция.      
      — Там… уже всё?      
      — Не сомневайтесь, — Ранге критически обозрел его со стороны и вновь огладил рубашку, невзирая на сопротивление. — Да стойте же смирно.      
      — Отстаньте!      
      — Не отстану. Вы совсем не умеете пить, Хаген. Абсолютно. Что вы ещё не умеете делать? По крайней мере, умеете слушать, это ценно. Как вам голос нашего Славного Заслона?      
      — Чересчур громкий. И излишне категоричный, даже оголтелый. Вы тоже услышали ненависть? Он же разорвать готов всё, что приходит из Пасифика, и за что — за какое-то пиво?      
      — Не за пиво, а за идею, но мыслите вы верно. Ненависть. Он ненавидит, а значит, ненавидят и остальные, все, с кем он сражается плечом к плечу… ну ладно, положим, не сражается, но будет… Синтепиво так ударяет в голову. Редкая мерзость.      
      — Вы тоже ненавидите?      
      — Что — синтепиво?      
      — Да ну вас к чёрту! Пасифик.      
      — Разумеется, — сказал Ранге. — Что за вопросы. Настало время ненависти, мой дорогой. И вы, вы тоже ненавидите. Разве нет? Меня, признаться, смущает ваше недоумение.      
      — А меня смущает, что Копфа загребли, а вот вас — нет, — парировал Хаген, подстрекаемый непреодолимой тягой к противоречию. — Вы же специально его провоцировали? Вообще, он распустил язык. А может быть, он внутрист?      
      — Нет-нет, что вы, совершенно исключено!      
      — Вам-то откуда знать?      
      Ранге ответил таким пристальным и красноречивым взглядом, что он начал понимать.      
      — Да ну?      
      — Вот вам и «ну». Не пейте больше, вам вредно. Я не хочу, чтобы у меня так часто менялись соседи.
      — Сами же напоили, — буркнул Хаген.      
      — Я поил его, а не вас. Вы мне чем-то симпатичны. Хотите дружеский совет? Закройте рот. Правда вы его особо и не открывали, но всё равно закройте. И не трепитесь с Байденом. Ему вы тоже симпатичны, но он вас не пощадит. Он кстати приглашал вас на закрытые вечера?      
      — Куда?      
      — А, не приглашал. Ну так пригласит.      
      — И я должен согласиться?      
      — А это зависит от того, хотите ли вы стать игромастером. Точнее, насколько сильно хотите им стать.
       — А вы пошляк, Ранге, — медленно произнёс Хаген, по-новому оглядывая собеседника. — Ай-яй-яй! Я сейчас сильно рискую, внутрист и всякое такое, но вы пошляк, а я-то и не знал. Пил, вот, с вами, практически не закусывая… а вы-то, оказывается… ну надо же…      
      — А вы — невинная научная маргаритка из Индаста. Слушайте партийных товарищей и не выёживайтесь. Вы подали заявление?      
      — Ещё неделю назад, но они что-то тянут…      
      — Не «что-то», а проверяют чистоту рядов. Не волнуйтесь, я проконтролирую этот вопрос. А вы будете мне должны. Теперь понимаете суть «Единства»? Ладно, бросьте, давайте вернёмся в зал, наши уже там. Поспеем как раз ко второму отделению.


      ***
      
      Вальц занял места, разложив на сиденьях свои бумаги. Предосторожность отнюдь не излишняя: опоздавшие теснились в проходах, мусоля в руках ставшие ненужными билеты. Хаген с наслаждением опустился, почти упал в мягкие лапы кресла, опробовал затылком подголовник и обмяк. Отсюда он мог с удобством наблюдать за Мецгером, расположившимся в вип-ложе. Тучный, с двумя подбородками основатель «Кроненверк» неотрывно смотрел на арену, прижимая к глазам бинокль. За его спиной возвышались два телохранителя, их лица оставались в тени. В темноте шевелился кто-то ещё, вездесущий и суетливый, то и дело подающий патрону необходимые вещи и забирающий то, что потеряло свою полезность. Когда из полумрака выплыл поднос с бокалом и вазочкой мороженого, Хаген сглотнул и переключил внимание на манеж.      
      Из-за форганга как раз выбежали униформисты с длинными шестами в руках. Оркестр заиграл бравурный марш, но вполовину громкости. Подготавливалось что-то любопытное.      
      — Ну как? Пришли в себя?      
      Ранге перегнулся через подлокотник, блестя белками глаз. Хаген неуверенно кивнул и отважился. Терять было уже нечего, а шумовой фон отлично подходил для приватной беседы.      
      — Послушайте, вот вы сегодня говорили о Байдене. То же самое он говорил относительно вас. Советовал не трепаться.      
      — Старый фокусник, — с досадой отозвался Ранге. — А о чём вы хотели бы потрепаться? Я весь внимание.      
      — Айзек Кальт. Вы всё и всех знаете. Расскажите мне о Кальте.
      Униформисты сооружали подобие башни, сужающейся кверху. Под самым куполом по направляющим сновала тележка с прицепленной к основанию хрупкой конструкцией — колесом, словно сплетённым из огромных соломенных прутьев. Колесо раскачивалось и никак не желало ложиться на подаваемые снизу металлические опоры.      
      — Что же вам рассказать о Кальте, душа моя? И чем вас так заинтересовал Кальт, что вы пошарились в реестре и обнаружили фигу, направленную прямо на вас. Так ведь оно и было? А потом к вам пришли бравые ребята из отдела Внутренней Безопасности и объяснили, что лазить по файлам личных сотрудников лидера чревато?      
      — А вы хреновый провидец, — с удовлетворением сказал Хаген. — Как пропагандист, может, и ничего, а вот как предсказатель — барахло.      
      — Сами вы барахло. Предсказывают будущее, а что-то подсказывает мне, что в реестр вы уже залезли. Так неужели вам не дали по рукам?      
      Он аж перевалился через подлокотник от заинтересованности. Со стороны, наверное, казалось, что они собираются слиться в поцелуе. На всякий случай Хаген отвёл голову подальше.      
      — Возможно мне придётся какое-то время поработать с Кальтом. Я направлен в его лабораторию.
      — В какую из? — быстро спросил Ранге. — Сейчас, насколько мне известно, он проводит серию опытов на Фабрике. Но основная лаборатория прямо на Границе. Впрочем, туда он вас не возьмёт, там какая-то жесткая система отбора. У него на всё своя система. Строгая секретность. И на кой чёрт вы понадобились Кальту? Вы же не терапист!      
      — Понятия не имею. А хотелось бы иметь. Скажите хоть, чем он известен там у вас, в кулуарах.      
      — Дурным характером. Нет, правда, у него отвратительный характер. Точнее, вообще нет характера: он же ни с кем не сходится. Хаген, внимание! Я сейчас дам вам второй дружеский совет, совершенно безвозмездно, но вы всё равно мне должны. Сечёте? Так вот, совет: пошлите мастера в задницу и не суйтесь к Кальту. Он вас съест. Без шуток. Его ассистенты долго не живут. Последнего он прооперировал.
      — Неудачно? Он настолько плохой хирург?      
      — Хаген, он оперирует без наркоза. Возможно, для удовольствия, но вероятнее, в рамках какой-то программы. Вам станет легче, если вы впишетесь в программу? Больше я вам ничего не скажу, просто задумайтесь. Возможно, я хреновый провидец, но будущность ваша представляется мне весьма и весьма печальной.      
      Оркестр набирал громкость. Половина из сказанного терялась в какофонии звуков, и приходилось улавливать смысл по движению губ. Ранге смотрел прямо на него своими выпуклыми блестящими глазами, и лицо его было серьёзно. Чертовски плохой знак. Звенели тарелки, дробным рокотом отзывались барабаны, ухали низкие духовые, заставляя дрожать струну внутри, струну, что пронизала Хагена сквозь позвоночный столб и пришпилила к креслу. Он чувствовал её холод, медный привкус под языком и медный страх, похожий на привкус крови.      
      — Я не могу отказаться… — пробормотал он.      
      — Что?      
      — Я не могу отказаться! Но могу держать вас в курсе дел. В обмен на помощь. Вы что-то болтали о сути «Единства»…      
      Мецгер неторопливо слизывал мороженое с ложки, тучнея прямо на глазах. Чёрные тени за его спиной дрожали и ширились, прирастали плечами. Струна внутри дрожала всё сильнее в резонанс с безумием духовых. Лицо Ранге, подсвеченное синим, исказилось мучительной гримасой, но когда прожектор повернулся, чтобы отыскать новую жертву, оказалось, что гримаса — всего лишь улыбка. Нервные пальцы потрепали-постучали по плечу.      
      — А вы молодец, Хаген. Мы с вами поладим.      
      — Что?      
      — Глядите, да не сюда — на арену! Алле-ап!

      ***

      Всё-таки он пропустил самое начало. Неуклюжие акробаты в полосатых подштанниках ползли по шестам, как обезьяны, раскачивая конструкцию. На полпути они сделали стойку на одной руке, собрав вялые аплодисменты, и устремились дальше, вверх, туда, где шаталось и тряслось соломенное колесо.
      Хаген прищурился. Резь в глазах, начавшаяся ещё с прокуренной атмосферы кафетерия, мешала подмечать детали, но он уловил момент, когда по третьей опоре, самой хлипкой, прогибающейся пластиковой жерди, поползла крошечная фигурка. Постепенно её заметили все остальные и засвистали, заулюлюкали. Перебирая маленькими ручками, целеустремлённая запятая быстро достигла точки схождения опор и влезла в колесо. Пошатнулась, раз-другой, однако удержала равновесие.      
      — Вниз! — крикнул женский голос, но со всех сторон зашикали, и крик не повторился.      
      Неужели? Он подался вперёд так, что заскрипело сиденье.      
      — Возьмите бинокль, — раздражённо бросил Вальц, сидящий слева. — Что вы скачете как вошь на сковородке?      
      Девочка, ещё даже не подросток, с узкой деформированной грудной клеткой и выпяченным пузечком, держась за прутья колеса, оглядывала зал. Отсюда, с места, её голова казалась не больше горошины, но Хаген угадывал выражение лица — прикушенную губку, усталое недоумение и зарождающийся ужас, когда она поняла, что готовятся сделать пыхтящие, отдувающиеся через плечо гиганты-акробаты.      
      Коротко вдохнув, она присела и подпрыгнула, приклеившись оплавленными ладошками к верхней дуге, раз-два — перекрутилась, обмоталась вокруг неё, как никогда не мог бы обмотаться человек. Из мельтешащего комка по-черепашьи высунулась головка, туда-сюда, ища путь к отступлению. Но один из полосатых акробатов уже достиг верха и отцепил от пояса баллон с раструбом.      
      «Ахх», — хором выдохнул зал, и Хаген дёрнулся в судороге, оскалив зубы, когда внезапно раскалившаяся струна кольнула сердце.      
      Пфф! — разноцветное пламя, выплеснувшееся из раструба, взвилось, опало, и вдруг разделилось надвое, взбежало по соломенным опорам. Зал взорвался рукоплесканиями. Кто-то свистнул, ещё, и внезапно вся людская масса, словно по мановению дирижерской палочки, принялась скандировать слово, повторяемое снова и снова:      
      — Вниз! Вниз!      
      Зрители подпрыгивали на местах, выбрасывали ладони в приветственном жесте, задевая макушки сидящих впереди. Их устремлённые к куполу пальцы стремились достать до трещащего солнечного шара, в центре которого c нечеловеческой быстротой металась крошечная фигурка, объятая пламенем.
      — Мерзость. Полюбуйтесь, Хаген, какая мерзость!      
      Ранге по-собачьи морщил нос и, мелко хохоча, вертелся в кресле, оборачиваясь к соседям.      
      — Пари! Хотите пари? Она свалится. Вам интересно?      
      Нет!      
      Да.      
      Вниз! Чёт или нечет, орёл или решка. Сознание раздвоилось — одна часть корёжилась в огне вместе с девочкой…      
      Не девочкой! Фокус! Всего лишь фокус!      
      Другая — с отстранённым туповатым интересом взирала на происходящее — на беснующихся женщин, срывающих с себя шейные платочки, краснощёких, с бычьими шеями солдат, квадратнолицых рабочих, разевающих угольные шахты ртов, суховатых техников, бесшумно отбивающих костяные ладони. Сейчас он ничего не слышал, оглох, но не ослеп — загадка природы. Но чувствовал вибрацию — едва уловимые подземные толчки, многократно усиливаемые синхронными хлопками и топотом тысяч ног, обутых в одинаковые ботинки на тракторной подошве.      
      — Вниз! Вниз!      
      Мецгер играл биноклем, и красноватые блики отражались в стёклах его маленьких очков. Сотни оптических устройств сканировали зал в поисках чуждого, странного, умирающего от разрыва сердца, и из последних сил Хаген захрипел то же, что и все:      
      — Вниз! Вниз!      
      Фокус! Моё сердце…      
      Пламя догорало. Скрюченная фигурка в центре колеса всё ещё двигалась, но неуверенно, обвисая на обнажившихся железных перекладинах. Сизая от копоти. Живая. Конечно, это же фокус.      
      «Я не умею плакать. Боже. И я, конечно, не заплачу». Сердце барабанило всё чаще, аритмичнее, он рванул воротничок, чтобы облегчить дыхание, потому что в зале явно не хватало воздуха. Его сожгли, а в вентиляционную систему подавался угарный газ, невидимый, коварный, ядовитый, склеивающий гемоглобин. Сердце пульсировало уже в висках, долбилось в барабанные перепонки.      
      — Куда вы?      
      — Мне надо…      
      Он вывалился и ломанулся вперёд, прямо по ногам, стукая коленями о колени, вяло отпихивая протянувшиеся руки, программки, зонтики. Ранге что-то кричал в спину. Потом, всё потом. Содержимое желудка опять просилось наружу, подкатывало и распирало, он уже готов был сдаться, но остатки благоприличия заставляли стискивать зубы. Мир сузился до узкого коридора, в конце которого была широкая дверь с мигающей надписью «Выход».      
      Меня остановят!      
      Он успел выхватить карточку и выставил перед собой, как оружие. Тычки прекратились. Под ногами был малиновый ковёр, вышарканный в середине до ниток основы. Хаген поспешил прямо по этой белесой дорожке, припадая на колено в такт подземным колебаниям.      
      Заминки не возникло. Один из безопасников мазнул сканером по запястью, в то время как другой молниеносно считал карточку портативным устройством. Раз-два-три, поворот, смена партнёра. Он выпал в коридор, даже не успел ощутить облегчения, привалился к стене и принялся дышать, Боже, дышать! Воздух был настолько плотен, что его можно было резать ножом. Хаген глотал его как масло до кислой отрыжки, мир вращался перед его глазами, перемигиваясь цветными фонариками, флажками и прочей цирковой мишурой, декорирующей одинаковые в своей типографской серости портреты лидера. Они встречались повсюду, но, видимо, выцвели от яркого света и перепада температур: как Хаген ни силился, он не мог разобрать черты, всё существовало как будто по отдельности — узкий лоб с зачёсанной набок чёлочкой, вздёрнутый нос, покрытые штриховкой пятна на месте вдавленных щёк, исчезающий в стоячем воротнике подбородок.      
      — Вам плохо? Техник?      
      Резиновые куклы-униформистки уже направлялись к нему. Нужно было уходить. Корпоративный автобус отходил лишь через сорок минут, после окончания представления — ещё масса времени, которое требовалось где-то пересидеть, переждать. Тихое, укромное место, вдали от навязчивого внимания служителей.
      Двигаться. Ни в коем случае не обмирать. Он нашёл в себе силы отклеиться от стены, захромал, ускоряя шаг, к боковой лестнице, маркированной знаком «убежище» и неоновой стрелкой, указывающей путь к эвакуационному выходу.      
      «Всё равно меня найдут», — подумал он, преисполняясь ощущением тоскливой беспомощности. Шумные, пахнущие алкоголем, бодрые до тошноты, жизнерадостные, грубовато-предупредительные. Ранге, конечно, не преминёт обозвать «болваном» и «молокососом», Вальц похлопает по плечу, а всегда знающий, что делать, малютка Гесс предложит спуститься в кафетерий и хлопнуть ещё по одной. Кафетерий. Неплохая идея.      
      Он уже приступил к спуску — покряхтывая, наваливаясь на перила — когда услышал щелчки, негромкие и отчётливые, штучные. И вдруг они раскатились горохом, рассыпались по зданию. Тотчас же хромота оставила его — он запрыгал вниз по лестнице, расстёгивая кобуру.      
      «Фокусники!» Тело действовало само, автоматически пригибалось, замирало, вычисляя направление следующего броска. Откуда что взялось — задремавшие было, но моментально ожившие рефлексы уводили его прочь, и когда полутёмные коридоры служебного закулисья пронзил металлический, разворачивающийся на лету сигнал тревоги, Хаген даже не вздрогнул, лишь втянул голову в плечи и припустил к выходу, надеясь, что тот ещё не заблокирован.      
      За спиной ухали выстрелы, раздавались одиночные крики, срезаемые под корень пронзительным сигнальным «у-иии». Хаген обернулся на бегу и тут же врезался в мягкое, податливое, живое.      
      — Апфельхен?! — ахнул дребезжащий голос. Его обладатель, не дожидаясь ответа, дёрнулся вбок, оттолкнув Хагена к противоположной стене, и исчез, а навстречу уже неслись другие, топоча и повизгивая дурными женскими голосами. Он вжался в стену, чтобы не быть сметённым. Бляшка ремня свистнула по руке, она сразу онемела; в ноздри ударил острый запах разогретого человеческого пота. Творилось что-то непонятное, а браслет на запястье был непроницаем и мёртв.
      Отчаявшись отыскать в происходящем хоть какой-то смысл, Хаген наугад толкнулся в первую попавшуюся дверь, надеясь, что за ней окажется какое-нибудь служебное помещение — санузел, гардеробная или, скажем, гримёрная, но очутился опять же в коридоре, узком, синем, освещённом лишь одной мигающей лампочкой. Чертыхнувшись, сделал шаг назад.      
      Кто-то пёр вслед за ним, шумно дыша, и взвыл, когда каблук с размаху впечатался в плюсну. Развернувшись, Хаген вслепую хватанул преследователя за грудки, с натужным стоном приложил к стене, а потом ещё раз для верности. Он увидел чёрные заслонки очков, воздетых под странным углом, потом сообразил взглянуть ниже.      
      — Не надо! — шепнул человек, тряпкой обвисая в его руках. — Не надо! Пожалуйста, не надо!      
      — Да вы с ума сошли, — так же шёпотом ответил Хаген.      
      Почувствовав шевеление за спиной, он перекатился через слабо отбивающееся тело, больно ударился плечом, зашипел, оборачиваясь, и обмер, глядя как перетянутая широким поясом фигура поднимает слабо блеснувший в свете синей лампы игрушечный пистолетик и уставляет его прямо в грудь.      
      — Подождите!      
      — Что же это! — с отчаянием спросила женщина, взлохмаченные волосы которой на сей раз были перехвачены сеточкой. — Что же вы такое?      
      Пистолет гулял в её нетвёрдых руках. Пальцы вцепились в рукоятку так, что побелели костяшки. Мелькнуло абсурдное: «Интересно, чисты ли ногти или с каёмкой, как тогда?» — мелькнуло и пропало, сменившись пронзительным пониманием: «Вот оно. Не может быть!» И пока он коченел в тоске, беспомощно открывая и закрывая мгновенно пересохший рот, в дело опять пошла внутренняя автоматика, перехватила управление, он выпалил единственно верное, что могло остановить катастрофу:      
      — Пасифик! Я Пасифик!      
      — Господи, — слабо сказала она. Пистолет задрожал, описал кривую, понемногу опускаясь.      
       — Пасифик, — произнёс он вновь чужим шерстяным голосом. — Не стреляйте. Не надо.      
      И понял — не выстрелит. Она повторила: «Господи». Пистолетик мотался туда-сюда, ствол его был направлен в пол. «Сейчас зарядит себе в ногу». Он закрыл глаза. Так было намного лучше, он даже позволил себе слабо улыбнуться, слыша торопливо удаляющиеся шаги.      
      Сирена всё надрывалась и надрывалась. Наконец, кто-то догадался её вырубить, и сразу отпустило. Спокойствие и ясность. Пошатываясь, Хаген встал посреди коридора, зачем-то поцокал языком — «тц-тц-тц» — на мигающую лампочку, подтянул брюки и целеустремлённо двинулся назад, откуда пришёл. Он толкал какие-то двери, отодвигал перегородки, боком просачивался между рогатых вешалок и фанерных тумб, наконец побежал по пружинящему покрытию, помогая себе локтями. Завернув за угол, снизил скорость, одёрнулся и прогулочным шагом вышел на лестничную клетку, где уже столпились одинаковые люди в чёрной и серой униформе.      
      — А, вот и наш техник!      
      — Где вы шлялись, чёрт бы вас побрал? — просвистел Вальц. Его налитые кровью глаза вращались в орбитах, на губах выступила пена. Гесс, приподнявшись на цыпочки, попытался обнять его за плечи, но получил в ответ отборную площадную брань.      
      — Тише-тише, что вы, право…      
      — Что происходит? — спросил Хаген у того, кто, казалось, разобрался во всей этой сумятице. Ранге криво улыбнулся, поправил бинокль, всё ещё болтающийся на шее как кустарное ожерелье. Несмотря на некоторую небрежность туалета, он был свеж, со всех сторон оглажен, франтоват и подвижен как угорь.      
      — Что происходит? Маленькая заварушка, несварение умов. Глупо, глупо… Ах, как глупо! Не волнуйтесь, техник, всё уже на мази. Лучше скажите, где вы и впрямь шатались всё это время? Видок у вас ещё тот.      
      — Понятия не имею, — сказал Хаген. — Уведите меня отсюда, Ранге. Или меня вытошнит прямо на вас.


Следующая глава: http://www.proza.ru/2019/07/28/1410