Потом говорили, что он пришёл с востока

Всякое выпадало на долю лесного племени, но ныне творилось нечто страшное. Кроны гнулись дугой, плевались листьями, стонали безнадёжностью.

Разгулялась стихия, распоясалась. Дымным сумраком вползала под изодранную одежду, царапала стеблями кожу — насмехалась.
Гибкими змеями вырывались из недр длинные корни, обвивались вокруг хлипких домишек и раскрутив, швыряли их с ненавистью на землю, наслаждаясь веером разлетающихся обломков.

В свинцовом обмороке застыло небо, изредка вздрагивая огненной сеткой всполохов, и сердце его билось громом.

Резвился ливень, заливая сухой мох, растекался половодьем и мчался прочь от гиблого места.

А к вечеру вероломный туман встал стеной, обнял дрожащие стволы, сполз вниз густой пеленой — спрятал дороги, закрывая выходы, лишая надежды.


И не было видно конца буре. Всё сильнее хлестал дождь, злее выл ветер, страшнее вспыхивало огненными лентами небо.

Сырость, холод настолько изнурили, что ни у кого не оставалось сил держаться на ногах. Ложились прямо на мокрую, недружелюбную землю. Милосердная усталость смыкала веки несчастным, позволяя забыться в глубоком сне.
Бегущая вода брезгливо стащила полуживые тела к замшелому холму, окатила волной напоследок, и кувырком понеслась дальше

***.

Тепло от сухой руки пробежало над изнурёнными телами..

Каждый почувствовал на себе прикосновение чутких пальцев. Каждый с трудом поднимал опухшие веки. Сквозь прошитое сырым туманом полотно, проступали очертания беды: искорёженные сучья; поваленные деревья, смятые кусты, вывернутые с землёй корни, остатки хижин. Лесной мох, словно водоросли, грустно танцевал под водой.
Всё было разрушено, изувечено.

Незнакомец, опираясь на сучковатый посох, скорбно оглядывался по сторонам.
Больные, покрасневшие веки, обветренное лицо. Снег волос, расчёсанных ливнем, закрывал половину спины; сотни морщин избороздили лицо, и выцветшие глаза слезились то ли от ветра, то ли от того, что они видели вокруг, но в глубине старческих глаз, едва заметно, горели рубиновые искры.

Каждый потянулся к нему сердцем.

***

Под его руками заживали раны, а стоило лишь взглянуть на кого-то — и даже самый изнемогший наполнялся силой. Там где втыкался посох, вода сворачивалась воронкой и огрызаясь, бурча уходила в землю.
Излечивая, воскрешая старец без устали бродил среди несчастных и отчаявшихся.

***

Ещё три дня и три ночи разгневанная стихия кружила вокруг. Рокотом гневным бранилось обезумевшее небо; стрелы молний ударяясь о землю, рвали её на части, и рассыпаясь злобными искрами догорали во тьме. Не пускал старец стихию в круг покалеченный, оберегая слабых да напуганных. Видно на то была его воля, и стала она сильнее бури.

В конце концов ветер начал стихать.

Робко подняли головы уцелевшие цветы; мох, стряхнувший влагу, приободрился; разогнулся, расстелив рядом с каждой кочкой уставшие лапки. Сгинувшая вода ещё шумела где-то вдалеке, возражала, желая продолжать куролесить. А на лесной открытой и сухой поляне проснулся освобождённый родник. Развеселился, разболтался, сверкая хрусталём. Выживший, обновлённый был готов напоить чистейшей водой жаждущих.

Ещё постанывали от ран, ссадин, содранной кожи, уцелевшие деревья, но и их многорукие тела выпрямились; осевшая земля, заботливо укрыла собой обнажённые, исцарапанные корни.

Как-то незаметно стал таять туман. Напуганный тишиной, выплыл осторожно и пропал за деревьями.

Спасённые, еле двигаясь, строили хижину из всего, что попадалось под руку. Лишь бы укрыться, да согреться всем вместе. Никому не хотелось оставаться ещё на одну ночь без крова.


Старик же присел подле древнего валуна.
Всё закончилось, — можно перевести дух.

Молодая женщина в грязных лохмотьях, протянула ему свёрток.
— Ты оживил всех, кого убила буря. Сотвори ещё одно чудо — воскреси моего сына.
— Милая, я отнял у стихии, лишь то, что она, обезумев, хотела забрать, а твоего мальчика она не трогала. За ним сегодня пришла другая сила, и может это та жертва, которую мы должны принести за спасение остальных.

Несчастная мать не хотела мириться с потерей.
— Бури коварны. Вот и ты , прекословящий смерти, поверил ей. Он всего лишь ребёнок. Не знаю кто ты, но прошу — яви милосердие, - верни непрожитую жизнь. А если уж и в самом деле нужна жертва — отдай взамен мою.

В её глазах сияла надежда, не оставляющая сомнений.

Странник, развернув свёрток провёл рукой по скрюченному, застывшему, как камень, крохотному телу.

— Я старею, а разрушений на Земле всё больше. Ты тронула моё уставшее, изверившееся сердце. Я выполню твою просьбу. Только отныне у мальчика никогда не будет ни матери, ни семьи, ни дома, ни даже родины или родного народа. Он проживёт сотни тысяч лет, а может и больше. Станет защитником и созидателем; получит силы земли и всей природы, но и будет за них в ответе. Подобная жизнь иногда кажется тяжелее смерти. Готова ли ты благословить своё дитя на такой путь?

— Готова, — и умру с радостью и благодарностью.

— Ты не умрёшь. Бурям не нужны жертвы, они и вправду ничего не требуют. Но сейчас ты с лёгким сердцем готова была пожертвовать целой жизнью ради своего сынишки и тех матерей и отцов, о которых и не ведаешь, — этого достаточно. Прощай.

Он развернулся и пошёл прочь. Никто не произнёс ни слова. И когда старец с неподвижным ребёнком на руках, поравнялся с древними дубами, их ветви поднялись к небу, а зелёные кроны накренились в поклоне.

***

Золотистый свет окрасил верхушки статных сосен. Люди удивлённо оглянулись.

На востоке из-за оранжево-розового горизонта, вставало солнце.

Первый рассвет после страшных бессолнечных дней.


Тот же, благодаря кому они сейчас радовались, исчез бесследно.
Будто и не было никогда никакого потопа, и старика победившего бурю, спасшего отшельников — забытый всеми лесной народ.