Глава 5. Две дороги. Две судьбы

    
Выходные. Никогда их не любил — ещё со школы. Моя деятельная натура не выносит бездействия: я от него дурею.
В пятницу весь вечер соображал, что мне теперь делать? Жизнь, если и не к стенке припёрла, то подвела к какой-то черте за которой даже не догадываюсь, что скрыто. Тут тебе две линии — выбирай любую. А, если обе сразу? Что, не в кайф?

Первая, конечно, это Машутка. Неужели Миха серьёзно сказал, что она собирается увольняться от нас?  Если так, то этот вопрос нужно решать за выходные — иначе может быть поздно. Если это произойдёт я потом «съем» сам себя.
Вторая — это Анастасия Волошина. Что-то скрывает эта дама. Если, конечно, то, что она мне выдала, не бред больной фантазии. Слишком она... Странная, я бы даже сказал - мутная. Вполне нормальная на внешний вид женщина каждый день превращает себя в старое, больное чудовище. Зачем? Чтобы можно было наблюдать за всеми? А смысл?... Не знаю — я в её шкуре не был. Мне и своей шкуры более, чем достаточно.

Так с чего начать? С той, что ближе по расстоянию, или с той, что ближе по сердцу? Само собой напрашивается сердце.
Вот гад! Я же почти ничего не знаю о Маше! Кто, где, как, откуда?
-Ну и кто ты после этого, Виталя? - поинтересовался вслух. - Правильно тебе предъяву кинул твой друг: кроме себя никого не видишь и не слышишь!

Звонил Михаилу на сотовый — вне зоны доступа. Звонил на домашний — оставьте сообщение. Оставил. Иришкин номер не знаю. Уже сейчас готов себя съесть за то, что даже не заметил, как скатился до «последней черты».
-«А ещё предъявляешь претензии даме... Чем сам лучше неё? Та просто мимикрирует, пытаясь приспособиться к обществу, которое не понимает и не принимает её такой, как она есть, а ты пытаешься манкировать,  возвыситься над всеми, взлететь... Идиот!»

И всё-таки эта женщина притягивает, как магнит. За ней стоит какая-то тайна, которая касается и меня.
Не успел я принять решение, как само провидение приняло его за меня, прервав мои размышления: в двери позвонили, как-то очень осторожно, словно опасаясь потревожить или нарушить хрупкость бытия.
На пороге стояла Анастасия. Именно Анастасия, а не дама из Амстердама — в нормальном человеческом, я бы даже сказал - женском обличии. На лице неброский макияж, на голове  элегантная стрижка, одета в хорошо сидящий на её фигуре костюм, явно не местного производства, в туфельках на приличном, хотя и устойчивом каблуке.

-Можно войти? - поинтересовалась она. Я отстранился молча, давая дорогу.
-Куда прикажете? - спросила бывшая подруга матери.
И я жестом указал на гостиную, в которой сегодня, от нечего делать, успел навести некое подобие порядка.
Поинтересовался небрежно, пока Волошина устраивалась в кресле у журнального столика:
-Чай, кофе, коньяк?
-Пожалуй, немного коньяка, - ответила Анастасия. -Что-то давление сегодня скачет, как белочка с ветки на ветку.



Достал из серванта  мамины стаканчики с золотистым ободком и глаза у гостьи потеплели, словно она что-то вспомнила — очень дорогое сердцу. Промолчать не смогла:
-Из таких же стаканчиков мы пили... и тоже коньяк, в последний раз тридцать лет тому назад... Твои папа с мамой и я.
-Это, когда вы уводили моего отца из-под носа у мамы?! - ляпнул я, и. натолкнувшись на взгляд-стену, неожиданно промямлил: - Прошу прощение за бестактность.
Волошина как-то вяло не-то улыбнулась, не-то усмехнулась:
-Ничего, иногда и умные люди делают глупости.

-Это вы обо мне или о себе? - взвился я, забывая что лишь пару секунд назад просил прощения.
-О нас обоих, - ответила вполне миролюбиво Настя.
Я ничего не ответил, понимая, что своей извечной горячностью, могу всё испортить, ведь недаром эта женщина пришла ко мне сама — ей, видимо, есть, что сказать.
Мы отпили по глоточку коньяка, и тут только я догадался, что к нему нужно было что-нибудь предложить - пить один коньяк как-то не комильфо... Мысленно улыбнулся всплывшему в сознании слову: именно его вспоминала иногда мама, рассказывая о своей подруге Насте Волошиной.

-Пить один коньяк... как-то не комильфо, - выдал я, едва сдерживая чёртики в глазах, -  Шоколад, лимон?...
Улыбнулась и  «дама», внезапно просветлев лицом:
-И это тебе рассказывала мама... Да, тогда я хотела казаться очень светской дамой. Такая была смешная, немножко нелепая... И наивная. Мы все тогда были наивными.
-Так, что? - настаивал вполне галантно я.
-Пожалуй, пару ломтиков лимона... Если, конечно, это тебя не затруднит.
-Не затруднит.
Как не пытался я показать себя «гостеприимным хозяином» - натура пёрла из меня дуром.

Когда я вернулся в гостиную с несколькими дольками лимона и разломленной на квадратики шоколадкой, гостья сидела очень тихо, как-то невесомо, словно парила где-то в мечтах, а может в воспоминаниях. Глаза её были закрыты, а на губах играла улыбка. Я кашлянул пару раз, возвращая её в реальность.
-Прошу, - сказал уже вполне миролюбиво, подвигая к гостье тарелочку поближе.
Дама взяла ломтик лимона и зачем-то опустила его в стакан. Я удивился, но не подал вида.
-Так любил делать Максим — твой отец.

-«Ну, почему она провоцирует меня на грубость?! - вспыхнуло в мозгу сотнями иголок. - Что хочет этим добиться?»
-Ты, наверное, знаешь, что твой отец был неплохим художником? - неожиданно начала Волошина.
-Слышал краем уха.
Гостья лишь кинула взгляд - он был немного удивлённым и продолжила:
-Большая часть гравюр на стене в моей гостиной — это работы Максима... И обе картины — тоже его.
-Да? - равнодушно выдал ей в ответ.- А я думал, что это какого-нибудь дорогого и модного автора... Зарубежного.

Словно не слыша моей реплики, Анастасия кинулась в воспоминания:
-Все вокруг хвалили, возносили его талант, уверяли, что тут, в Союзе, Максима, как художника,  не ценят должным образом... Он и сам поверил в это. Мечтал уехать за границу... Был уверен, что там его оценят — там он станет знаменитым.
А тут у меня замаячила работа в посольстве - в Амстердаме... Но я не была замужем, а одиноких из Союза не выпускали... Вот тогда мы и решили. Все втроём решили, что твои родители разведутся, а мы с Максимом заключим фиктивный брак. Тогда и меня выпустят, и он сможет уехать из Союза.

Сначала я слушал слова гостьи так — через пень-колоду, но когда дошло до фиктивного брака весь превратился в слух.
-Надо было видеть, что творилось с ними обоими в тот день, когда нужно было улетать в Амстердам. Наталья — твоя мама, всё пыталась ехать с нами, провожать в Домодедово. Максим брал её за руки, усаживал на диван и говорил весьма проникновенно: - «Дорогая моя, любимая, пойми это будет... Выглядеть странно. Мы с тобой разведены. А ты рыдаешь и машешь мне платочком... Давай простимся здесь. А через пару месяцев я вызову тебя вместе с сыном и вы приедете ко мне.

Воспоминания, видимо, были не из приятных, потому что дама одним глотком осушила коньяк, не вынимая лимон. Потом некоторое время сидела молча, уставившись неподвижным взглядом в стену.
Я потревожил её своим вопросом:
-Что было дальше?
-Дальше? - очнулась гостья. -А дальше ничего и не было...
-Он, что тогда... Погиб? -предположил я.
-Если бы, - вновь усмехнулась Волошина. - Дальше... Он развёлся со мной и ушёл жить к дочери нашего посла — юному созданию с характером полковника.

-Вот как? - на этот раз одним глотком я опрокинул стакан в своё, внезапно ставшее сухим, горло.
-Вот так. - в раздумье продолжила женщина. - Вот так... Вскоре дочь воспылала тёплыми чувствами к более молодому и перспективному претенденту, а Макса подобрала жена посла. Николай Петрович — её муж, был на пятнадцать лет старше супруги, и как мужчина уж не котировался.
После смерти шефа Максим и Варвара Николаевна вернулись в Москву.
-Как видно, там он и похоронен, - предположил я, в полной уверенности, что такая жизнь ничем иным закончится не могла.

Снова взгляд быстрый — на сей раз слегка сочувствующий:
-Почему же похоронен? Максим живёт и здравствует по сей день.
-Шутить изволите? - удивился я.
-Какие тут могут быть шутки? - возразила гостья. - Жив твой отец, касатик. И даже вполне здоров и успешен. Бывшая мадам посольша ради него старается из последних сил: и на тебе художественная студия, и на тебе персональные выставки, и на тебе преподавание в «Строгановке». В общем: всё на блюдечке с голубой каёмочкой.

-Вы ничего не преувеличили в своём рассказе, Анастасия Волошина? - никак не мог поверить я.
-Скажу так: я слегка преуменьшила, - не совсем твёрдо ответила та.
-Так почему вы там, у себя в квартире сказали, что виновны в том, что... Отец ушёл от нас?
-А разве это не так? - было видно, что гостья ничуть не умаляет своей вины. -Если бы не я со своим Амстердамом... Ничего бы этого не было
-Не были бы вас — нашлась какая-нибудь другая... кандидатура! - выпалил я.
-Думаешь? - с сомнением произнесла Анастасия.
-Уверен!

-А ведь я после возвращения, побоялась прийти к Наталье... Не была уварена, что она простит меня.
-Мама никогда вас не обвиняла, - успокоил я женщину, -Иначе бы ваш портрет не стоял у неё на тумбочке...
Я не стал говорить о том, что портрет вернулся на своё исконное место в тот день, когда мама узнала, что неизлечимо больна.

-Как-то несправедливо, - в задумчивости выдал я, - мамы уже нет больше десяти лет, а этот... Жив-здоров и благоденствует. Даже не попытался ни разу сообщить о себе, не захотел встретиться... Вычеркнул из своей  жизни, словно нас и не было никогда.
-Пытался, он пытался, касатик, - покачала в ответ головой Волошина, - но Наталья сказала, что он для вас умер — и похоронен неизвестно где. Она могла быть жестокой. Ты же знаешь... Ты не думай, Виталий, он помогал, как мог... Даже деньги присылал для тебя. Правда на мой адрес — мать бы их не приняла. А я потом покупала подарки и от имени маминых друзей передавала вам.

Мы сидели молча и смотрели друг на друга. Её глаза словно спрашивали: - «Ну, как ты, касатик»? А мои отвечали: - «Не знаю».
-Значит вы и его адрес знаете? - поинтересовался автоматически.
Так же на автомате ответила она: - Знаю. Москва, ул..., дом..., кв....
Уже перед своим уходом Волошина сказала:
-Ты, наверное знаешь, что носишь фамилию мамы?
Чуть было в задумчивости вновь не пропустил эти слова мимо ушей.
-А у Максима фамилия Рыбаков... Рыбаков Максим Игоревич.

Больше часа  ходил по квартире, как зомби. Потом оделся, взял паспорт и деньги и помчался в аэропорт. Решил лететь в Москву. Сегодня же. Немедленно. Зачем? И сам не знаю. Посмотреть Рыбакову Максиму в глаза? Плюнуть ему в лицо? Там посмотрим.
Возле квартиры 71 был около девяти вечера. Минут десять стоял столбом, не решаясь позвонить. Чуть было не ушёл. Но потом психанул на себя и с яростью нажал на звонок.

Звонил пока дверь, наконец, не открылась. Стоял не поднимая головы.
-Виталий?... Максимович, - прозвучал знакомый голос.
Я поднял глаза. Прямо в глаза смотрели обеспокоенные глаза Маши:
- Что случилось? Вы ко мне?
-Мне нужен Рыбаков Максим Игоревич.
-Так это к моему папе... Пап! Слышишь? Это к тебе!

   Продолжение:http://proza.ru/2019/07/27/538