Глава 11. Высокий гость

Ответить не успеваю: звонок в дверь прерывает мысли.
-Пойду открою! - говорит родительница и совсем не строго добавляет: - Пожалуйста, веди себя прилично... По возможности. Выйдешь, когда я тебя позову.
Да, мама не была бы собой, если не сказала последние фразы — в этом она вся.
Приходится подчиняться: куда же с корабля на полном ходу?  Хотя... Будь моя воля — не вышла бы ни по зову — ни тем более без него.

Мысль гаснет моментально при звуке родного голоса:
-Дочка, где ты там?  Выйди, пожалуйста, к нам, поздороваться с гостем!
И я, стиснув зубы, открываю дверь. Навстречу устремляются две пары глаз. Одна из которых выражает искреннее любопытство, а другая - предупреждение.
Мама мимикой даёт понять, что я должна изобразить на лице улыбку, чтобы не показаться букой. И я — улыбаюсь.
Не знаю, как эта улыбка выглядит со стороны, но мне она кажется, резиновой и липкой.

-Знакомьтесь! - с искренней улыбкой возвещает родительница, - Михаил Иванович... Моя дочь  - Тамара.
Протягиваю руку, едва сдерживая противное желание сделать книксен. Мужчина, совсем неожиданно целует протянутую руку. И тут уж я от этого пресловутого реверанса не могу  удержаться. Коль он так воспитан, то так воспитана буду и я. Пай-девочка - так пай-девочка! Хотя вижу: у мамы начинают округляться глаза. Переиграла  я что ли?

Про себя делаю заметку:
-«А гость-то, действительно, высокий — под метр девяносто... Вот, оказывается от кого у меня любовь к высоким, стройным мужчинам — от мамы?»
Михаил Иванович говорит очень любезно:
-А я вас, Тамара, представлял именно такой. Ваша мама, Галина Фёдоровна,  много о вас рассказывала.
-Надеюсь хорошее? - делаю попытку поддержать разговор.
-Разве может быть иначе? - всем своим видом не одобряет «вольности» гость.
И я понимаю: меня ждёт трудный вечер. Сомнения, что смогу соответствовать компании с каждой секундой становятся всё ярче и насыщеннее. 

Мать, видимо, почувствовав, что могу сорваться, приходит на помощь:
-Может сядем за стол?... Вот-вот пирог поспеет.
-Галочка, - обращается к маме гость, - там на кухне шампанское и конфеты — выставь на стол, пожалуйста.
-Миша, - елейным голосом отзывается та, - ну к чему такие траты?
-Так надо, Галя, так надо! - настаивает Миша, и мама покорно спешит на кухню.

Но вот шампанское на столе и гость по хозяйски деловито и мастерски открывает бутылку, не пролив ни капли.
Разговор за столом идёт в основном на бытовые темы, и зачинщиком выступает Михаил Иванович.  Ясно, как божий день, что поговорить он любит, так же, как и моя мама.
-«Как же они до сих пор не заговорили друг друга?» - мысленно удивляюсь я,  изредка качая  головой в такт заинтересованной беседы представителей старшего поколения.
На вопросы стараюсь отвечать коротко и чётко:  да, нет, согласна, нравится, не думаю, как сказать.

Через полчаса мама вызывает меня на кухню, как бы для того, чтобы помочь ей поставить на стол пирог и заварить любимый напиток гостя — зелёный чай.
-Ну, что ты такая сухая, дочь?! - возмущается она, понижая голос. - Такое впечатление, что ты недовольна присутствием Миши... Михаила Ивановича, и ждёшь не дождёшься, когда он, наконец, уйдёт.
-Я бы так не сказала, - пытаюсь протестовать ей в ответ.
-А вот я скажу, - перебивает мать, - будь немного душевнее, теплее, что ли... Ты же видишь, что Михаил... Иванович старается понравиться тебе. Даже костюм парадный надел к случаю.

-Разве  это так важно? - не сдаюсь я. - Главное он нравится тебе - остальное не важно.
-Ты же моя дочь! - не одобряет мама. - Разве тебе не всё равно с кем твоя мать... водит дружбу?
Ох, как хочется мне поддеть маму в ответ на её  командный тон: - «Это теперь так называется - дружба?». Но та останавливает мой пыл одним взглядом: не нужно начинать. И я только хмыкаю в ответ.
Мы возвращаемся в зал с издающим аппетитный запах пирогом, и пузатым  синим, под гжель чайником, в котором настаивается любимый напиток гостя.

Теперь разговором  за столом  «дирижирует»  мама. Признаться у неё это получается лучше. Гость заметно оживляется - то ли от ласкового взгляда хозяйки, то ли от выпитого шампанского с вином, которое мама выставила на стол перед самым пирогом. Через полчаса  высокий гость объявляет, что он просто счастлив находиться в приятной компании таких очаровательных и умных женщин... Но пора и честь знать.

Мама пытается уговорить его  разделить с «приятной компанией» хотя бы ещё полчаса, но тот отвечает, что через полчаса у него встреча с одним человеком, которую отложить нельзя никак.
-Помнишь, Галочка, я вчера говорил тебе об этом? - многозначительно напоминает он.
-Конечно, помню, Миша,  - сюсюкает та в ответ, глядя на гостя почти влюблёнными глазами.

-Ну, как тебе Михаил Иванович? - интересуется мама, после того, как за ним закрывается дверь.
Хочется сказать в сердцах: -«Зануда, каких мало!», но, чтобы не огорчать мать, отвечаю уклончиво:
-Мама, мне достаточно того, что он нравится тебе.
-А ты ему понравилась, - вяло констатирует та.
-Не может быть! - невольно срывается с моего языка.

Мама пропускает мою реплику мимо ушей и продолжает:
-Миша сказал,  что ты серьёзная, вдумчивая женщина — достойная дочь своей матери.
Отвечаю не от туши — просто так принято:
-Я  рада.
-Нет, ты не рада! - взрывается мать. - Ты совсем не рада! И это видно даже невооружённым глазом.

Молча смотрю на неё, стараясь думать совсем о другом.
-За что ты меня так ненавидишь?! - чуть не плача, спрашивает мать. - Что я сделала такого, что ты ко мне стала так плохо относится? Или тебя бесит, что я, наконец, встретила достойного человека, что мне хорошо, что я счастлива?
-«Началось! - с горечью думаю я. - Не хотелось бы мне сейчас выяснять отношения, потому что нет на это ни желания, ни сил».

Мама ещё что-то говорит, и лицо её, ставшее вдруг таким далёким и чужим, уплывает куда-то, растворяясь не то во времени, не то в пространстве.
У меня слабеют ноги, начинают бегать мурашки по рукам и ногам, в глазах всё темнеет, и я лечу куда-то легко и стремительно.
Когда туман рассеивается, оказывается, что уже лежу на своей кровати, а вокруг меня суетится странный человек в белом халате и толстых очках-линзах, отчего его глаза похожи на рыбьи - такие же выпученные и бесцветные.

Мама заискивающе заглядывает в эти глаза и интересуется:
-Марк Семёнович, ну как моя дочь? Что с ней?
Тот отвечает слегка картавя:
-Голубушка, ничего страшного с вашей дочерью нет - обычный обморок. Это иногда случается в таком положении.
-В каком таком положении, доктор? - не понимает мама.
-Пойдёмте, голубушка, на кухню, - предлагает доктор. - Там и поговорим спокойно... Не будем мешать вашей дочери.

И я понимаю, что пропала. Сейчас этот странный доктор с рыбьими глазами, всё расскажет маме, и  я уже никогда не смогу оправдаться. Страх волной накатывает на меня, возвращая неприятное ощущение мурашек.
Закрываю глаза, пытаясь взять себя в руки.
-Ничего страшного! - повторяю слова доктора. - Рано или поздно я должна была сообщить матери, что у меня будет ребёнок. Так почему не сейчас? Кто знает сколько мне бы понадобилось времени, чтобы  набраться смелости, и сделать это?»

Пожалуй, я должна радоваться, что случился обморок, и всё открылось само собой. Вот только объяснений всё равно не избежать.
Реакция мамы предсказуема, но это теперь не важно. Да, неважно!  У меня есть защитный тотем: Михаил Иванович, и «влюблённость» в него моей принципиальной родительницы. Попытаюсь использовать это в борьбе за свою самостоятельность, если, конечно, получится.

            *    *    *

Хлопает входная дверь за ушедшим доктором, и я вся сжимаюсь в полной уверенности, что сейчас в спальню вихрем влетит мама, и начнётся светопреставление, к которому я не готова - ни морально, ни физически.
И действительно, через пару мину мать уже подсаживается на стул возле моей кровати. Она старается не смотреть на меня, словно ей ужасно неудобно и даже стыдно. Это и удивляет, и настораживает: мама не привыкла стыдится — скорее это моя прерогатива. Но при первых же словах, всё встаёт на свои места - предсказуемо и до боли знакомо.
-Как ты могла?! - мамин голос почти звенит праведностью.

Отвечаю, как можно твёрже:
-Что могла?
Мать совсем не слышит меня, продолжая наступление:
-Кто он?!
-Мужчина.
-Нет, он не мужчина! - взрывается она. - Мужчина - это Михаил Иванович! А он - кобель!

Стараюсь отвечать спокойно, не срываясь на истеричную нотку, как это делает она:
-В отличие от Михаила Ивановича — он мужчина молодой.
-Что ты этим хочешь сказать?!
-Ты прекрасно всё поняла, ма.
-Где ж тебя понять? - упирается та. - Ты и сама себя не всегда понимаешь!
-Хочешь знать правду?! - выдерживаю пронзительный взгляд матери, понимая, что должна выстоять, должна перебороть её, или хотя бы переупрямить.
-В отличии от мужчины твоего счастья — мой любимый мужчина молод, полон сил и желаний.
-Поэтому и сделал тебе ребёнка! - язвит мать.
-Фу, как грубо! - парирую её  же излюбленным выражением. - И это говорит педагог.

-Сейчас я не педагог, - протестует мама, — а твоя мать!
-Однако, это не даёт тебе право закатывать истерики. Между прочим, мама, мне уже, не восемнадцать, и я, как и ты, имею право на свою жизнь, на счастье.
Явный намёк на мою первую беременность вновь пропускается мимо ушей: воспоминания явно не входят в её планы.
-Смотри, как она заговорила?! На счастье?! У тебя почти взрослый сын! Что ты скажешь ему? Хватит ли у тебя совести сообщить Игорю, что у тебя будет ребёнок неизвестно от кого?!

-Мама! - не выдерживаю я. - Ты не имеешь право оскорблять меня.
-Имею, я твоя мать! - в запальчивости кричит она. - Я имею это право - я родила тебя, вырастила, дала дорогу в жизнь!
-Вслушайся в то, что говоришь, - пытаюсь вразумить её. - Никто не имеет права унижать другого человека. Никто. Тем более родная мать. Почему ты никогда не поддерживала меня? Почему всегда была недовольна? Всегда! Даже тогда, когда нужно было похвалить, ты говорила: - «Могла бы и лучше».

Глаза матери, наконец, принимают осмысленное выражение, но слова не меняются:
-Иш, как заговорила?! Я ещё и виновата осталась... Она забрюхатила, а я виновна.
-Не то говоришь, мама, не то! - морщусь ей в ответ, делая попытку встать с кровати.
-Лежать! - приказывает та своим обычным, командным тоном.
Потом добавляет чуть мягче:
-Доктор Мадин сказал, что тебе нужно отлежаться хотя бы пару дней, чтобы организму легче было акклиматизироваться.

-Так это был док? - улыбаюсь через силу. - А я думала  повар из ближайшей ошхоны.
-Да, вид у него не респектабельный, - соглашается мать так, словно и не было разговора на высоких тонах, - но зато врач он — от Бога.
Начинает теплиться надежда, что на этом выяснение отношений закончены.  Но не тут-то было.

-Может быть, освободиться от этого ребёнка, пока не поздно? - деловым тоном интересуется мать.
-Поздно. Уже поздно, - хмурюсь я, всем видом давая понять, что этот разговор мне неприятен, и я не хочу его продолжения.
-Ничего, доченька, - успокаивает «заботливая» мать, - Семёныч сказал, что может устроить преждевременные роды.
И это становится для меня последней каплей: она всё уже за меня решила, распланировала, обо всё договорилась.
-А ты спросила, мама, хочу я этого, или нет?
-Это подразумевалось само-собой. Ты, видимо, забыла зачем тебя делегировали в Россию? Уж, конечно же не за тем, чтобы...

Перебиваю сразу, не собираясь выслушивать её меркантильные доводы:
-Не нужно, мама! Я тоже могу быть грубой, но к чему это? Родные люди должны поддерживать друг друга, а не добивать. Лежачего.
-Ну-ну, - отзывается та, - уж и не знаю, как с тобой разговаривать... Вижу ты стала слишком умной.
-Есть в кого! - парирую я. - Мама у меня тоже не дура... И надеюсь она меня поймёт.
Даже не замечаю, как перехожу на излюбленную привычку матери, говорить о человеке в третьем лице.
-Боюсь, что ты переоцениваешь её, криво улыбается в ответ мать. - Слишком многого ты от неё хочешь!

-Нет, не много, мама, не много! - протестую я. - Хочу, чтобы ты признала и моё право на счастье... Я ведь только слабая женщина, а не каменный идол!
-Да, уж, - реагирует та сухо, - слабая женщина? Это я слабая, а ты у нас — кремень.
Невольно улыбаюсь в ответ. Кремень?  До последнего временя я была лишь маминой дочкой: никогда не перечила ей, не спорила, не могла настоять на своём. А тут — кремень. Слышать это из маминых уст непривычно и странно.

Следующей фразой мать даёт мне понять, что остаётся при своём мнении:
-Мне нужно отлучиться по своим делам... А ты, дочь, хорошо подумай над моим предложением... Хорошо подумай.
-Я давно уже подумала, мама, - отвечаю ей тоном, не оставляющим ни тени надежды. - И своего решения не изменю. Я не стану избавляться от своей доченьки: она нужна мне так же, как я ей.
-Ну-ну, - отвечает мама, пропуская мимо ушей слова о дочери, - хозяин - барин.  Я посмотрю, как ты это объяснишь Игорю.
-Не волнуйся, мама, объясню.
-А я и не волнуюсь — это ты должна волноваться, потому, что я уварена: он тебя не поймёт и не простит.

-Посмотрим, — не сдаюсь я.
-А тут и смотреть нечего — всё будет так, как я сказала!
И я вновь повторяю, но уже с вызовом:
-Посмотрим! Я думаю, что Игорь не настолько жесток, каким хочешь ты его представить.
Мать отвечает скептической усмешкой:
-Ты наивна, дочь!  Сегодняшняя молодёжь гораздо  жёстче своих родителей.

В её взгляде мне чудится не то сожаление не то жалость, и это мне совсем не нравится.
-Кажется ты собиралась куда-то идти? - напоминаю ей с лёгким нажимом.
-Гонишь из собственного дома? - вновь криво усмехается мама.
А я думаю о том, что мы никогда не понимали друг друга, и уже, видимо, не поймём. Мы словно разговариваем на разных языках.

Отвечаю почти равнодушно:
-Не гоню я тебя, мама. Просто немного устала.
-Хорошо, хорошо,  ухожу, - соглашается та. - а ты приляг... Доктор прописал тебе пастельный режим. По дороге заодно лекарств кое-каких в аптеке прикуплю.
И мама поспешно уходит, наконец, оставив меня в покое.
-«Как хорошо, наконец, побыть одной, - понимаю я. - Какое всё-таки это благо — одиночество».

  Продолжение:http://proza.ru/2019/07/27/639