Глава 17. Незабудка

Янина вернулась в комнату и, отодвинув гардину, заглянула в окно, и тут же отпрянула назад. Плотно задвинула гардину, чтобы не было даже щелки, быстро побежала на второй этаж к художнику, и громко постучала в дверь.
– Кто там? Войдите, я не сплю.
Янина остановилась на пороге и негромко, но встревоженно сказала:
– Дядя, под окном спальни Романа стоит Густав, он, наверно, пришел его прикончить.
– Что вы сказали, Янина? Вам, наверно, показалось. Разве в такой ливень может кто-то ходить? Может вы уснули и вам приснилось?
– Нет-нет, мы оба со Стасиком видели.
Они все трое поспешили в комнату Романа. Художник первым делом прикрутил лампу и посмотрел в окно. Но возле окна никого не было. Тогда он опять подкрутил фитиль, и с насмешливой улыбкой посмотрел на Янину, покачивал головой, намереваясь над ней и Стасиком посмеяться, но не успел он и слова сказать, как на пороге появился один из слуг и сообщил, что кто-то стучится в дверь и просит впустить его в дом.
– А ты не спрашивал, кто он такой и чего ему надо?
– Спрашивал, но он себя не назвал, только сказал, пусть к нему выйдет пан Роман, а может, в нашем доме есть панна, но я не расслышал ее имени, то пусть и она выйдет.
Янина побледнела и выбежала из комнаты. Художник, перепуганный не на шутку, поспешил ее догнать. В коридоре он ее остановил и с укором сказал:
– Куда бежите, хотите, чтобы этот негодяй вас застрелил?
– А если он вас застрелит, кто тогда поможет Роману и этому бедному мальчику? Они сейчас оба беспомощные.
– А мы ему не откроем дверей. Вы идите к Роману и мальчика возьмите с собой, а я с Павлом и Томашем с ним поговорю.

Янина побежала к Роману со Стасиком.
– Что там такое, кого вы видели в окне?
– Брат Роман, не стоит волноваться, давайте я вам со Стасиком сказку расскажу.
– Но, вы-то все взволновались, даже Стасик. Кто приехал, скажите правду?
– Зачем вам все знать? Это какой-то пьяница, там дядя и Павел сами с ним управятся. А что я со Стасиком перепугались, не удивительно, он еще малый, а я пугливая, как все женщины. Вот мы сейчас со Стасиком побежим, и узнаем, кто он такой.
Янина взяла мальчика за руку и выбежала в коридор, там она его предупредила, что нельзя папе говорить, кого он видел.
– Ну, что там? Кто пожаловал к нам в такую грозу? – спросил Роман.
– Мы не знаем, нас дядя прогнал, сказал, что нельзя быть такими любопытными, вот.
Художник был человеком спокойным, тактичным, и хитрости у него не было ни малейшей. И вообще он прожил полвека, не сталкиваясь, с какой-либо подлостью, и поэтому не подумал, что за дверью его могут услышать, о чем он говорит со своим слугой. Ну, и слуга был не из сообразительного десятка. И вот, стоя у самой двери, они стали совещаться, как поступить с человеком, который подглядывает в чужую дверь.
– Павел, я открою дверь и спрошу нахала, что ему нужно от нас?
– Что вы, хозяин, так с голыми руками открывать дверь нельзя. Вы откроете, а он вас из пушки и убьет.
– Как же тогда поступить?
– А вот как. Я встану с той стороны двери, где половина не открывается, а вы стойте за мной. Я сильнее вас. Я открою левой рукой замок и скажу громко “Заходите”. И только он переступит одной ногой порог и наклонит голову, я его с размаху так и тресну.
– Ну, что ты, Павел, так и убить можно.
– Что, жалко вам стало негодяя? А если он убил, так это, по-вашему, ничего? В таком случае идите отсюда и не мешайте мне.
– Павел-Павел, ты хочешь стать убийцей? Говорят, кто однажды убил, тот потом поневоле станет убийцей.
– Да, это чистая правда, пусть я сделаюсь убийцей, но убивать буду только таких, как этот.
Их препирательство оборвалось каким-то шумом. За дверью послышался нескладный топот ног, как будто бы кто-то танцует или прыгает и глухое ворчание собаки. Топот сначала был близко, потом начал отдаляться и спустя пару минут за дверью раздался выстрел, а затем визг собаки. Хозяин и слуга выбежали на террасу, на которой незнакомец только что возился с собакой, и увидели силуэт человека, бегущего к воротам. Догонять незнакомца было опасно, поскольку он был вооружен. Хозяин и слуга занялись раненой собакой. Они на руках принесли ее и положили на подстилку в оранжерее, там и сделали перевязку.
– Вот видишь, Павел, так бы и нам было, если бы мы впустили его в дом.
– Так бы не было, если вы хотите знать. Вы мне помешали, я бы ему наверняка его поганую рожу надвое расколол и еще до утра зарыл в канаве, как дохлую кошку.
Звук выстрела, хотя и слабенький, но донесся и в комнату Романа.
– Сестра, вы слышите? Кто-то стреляет.
– Никто не стреляет, это гром.
– И гром, и выстрел. Если бы не буря, я мог бы даже сказать из какого пистолета.
– Я пойду к дяде и спрошу, что это было, выстрел, или такой сильный гром.
– Я с тобой пойду, сестричка. Можно?
– Почему же. Можно, идем и узнаем.
Через десять минут Янина вернулась и объяснила небывалый случай.
– Да, брат Роман, вы были правы, это был выстрел, от которого немножко пострадала ваша собачка Бурик. Какой-то охотник не успел к дождю вернуться домой, и решил подождать под деревьями у дороги, но когда он увидел такую грозу, ему захотелось спрятаться не под дерево, а под крышу. А самый близкий дом ваш. Вот он и попросился к вам, но Бурик напал на него с такой злостью, что тот, спасаясь, решил его убить, вот и все.
– Но, этот охотник должно быть сумасшедший.
– Почему сумасшедший? Объясните, брат.
– Как, почему? Разве на охоту ходят с пистолетом? Он вдобавок еще и колдун. Сначала зайчика заколдует, и тот приходит, подставляет ему добровольно свой лоб, а охотник из пистолета бабах! И убивает зайчика. Так это понять, сестричка?
Янина была рада, что Роман ничего не подозревает и шутит по поводу глупого охотника, и тоже рассмеялась. А в коридоре все по очереди, от художника до его слуг, прислушивались, не стучится ли непрошеный гость. До утра никто не спал, кроме мальчика Стасика. Роман тоже не спал, словно чувствовал тревогу.

А охотник, то есть Густав, действительно приходил к Роману, но не с целью его убить, а попросить прощения. Но, кто может знать в точности, что у этого человека на уме. Раз он от злости уже стрелял в своего брата, так что же ему помешает выстрелить еще раз. С тех пор, как Густав был изобличен в доме помещицы Ружицкой, она к нему совсем охладела, и разговаривала с ним только по мере необходимости, удивляясь при этом бессмысленной любви дочери к этому недостойному человеку. Формально Густав был в поместье законным хозяином, но пока это юридически никак не оформлено, пани Эвелина очень своевременно воздержалась окончательно утвердить его права. Но все же некоторые дела Густаву приходилось исполнять самому. И вот однажды возникла такая потребность. Надо было поехать в Краков и сдать в банк некоторые документы и деньги. Пани Ружицкая позвала Густава и не попросила, как было всегда, а приказала поехать в банк.
– Вот вам от меня доверенность, поедете вместе с управляющим и сдадите все это в банк.
– Если я еду по доверенности, так управляющий и без меня может все это сделать.
– Вам, Густав, надо сначала научиться, как с документами обращаться. Вот поэтому я посылаю с вами управляющего.
– Я прекрасно могу и без него обойтись.
– А я в этом не уверена. Пожалуйста, не капризничайте.
Густав после разговора с тещей ушел в свою комнату, сел на диван и задумался, даже не замечая своей жены, которая добрую минуту стояла на пороге и с состраданием смотрела на него.
– Густав, о чем ты так думаешь? – заговорила она, – Что тебя так тревожит? Может с кем-то поссорился?
– Нет, Лёля, не ссорился. Наоборот, на меня покрикивают, но я не обижаюсь. Я это заслужил. У меня камнем на сердце лежит более важная печаль.
– Расскажи свою печаль, будет легче.
– Боюсь, Лёля, ты меня за это разлюбишь и не простишь. Ты и так ко мне исключительно добра.
– И все же, лучше сказать, чем носить в себе тяжесть.
– Если ты дашь слово, что никогда, никому не скажешь.
– Не только слово, но даже клянусь. Говори, мой бедный муж.
– Так вот, ты уже убедилась, Лёля, какой у меня скверный характер, я порой и сам себя не люблю.
– Я твой характер уже прекрасно знаю, не будем о нем говорить. Ты мне скажи, что тебя беспокоит в настоящее время?
– Так вот, Лёля, когда эта девушка сбежала из башни, я места себе не мог найти. И уж не так я за ней убивался, и если правду сказать, то не так уж ее любил, а держал ее назло своему брату Роману.
– А почему назло? Он ее тоже любил?
– Не то, что любил, он по ней с ума сходил.
– Так почему ты ему назло делаешь, тем более, не любишь, как он?
– Потому, Лёля, что я Романа ненавижу и завидую ему всю жизнь, еще с юности. Роман красивый, умный, способный человек. Его все уважают, женщины любят, а меня нет.
– Как хорошо, Густав, что ты о себе правду сказал. Наконец, у тебя совесть заговорила.
– Что тут хорошего? Ты теперь будешь меня презирать. Но, это еще не все.
– Не все? Значит, твоя совесть еще колеблется? Густав, не таи передо мной ничего. Что бы ни было, говори до конца, как до исповеди.
– Тогда наберись терпения и слушай. Ты знаешь, что я вспыльчив и злопамятен, в общем, все зло сидит во мне. И когда Янина исчезла, я подумал, что ее выкрал Роман. Меня такое зло взяло, что я не находил себе места. Под предлогом деловых поездок в Краков, я искал ее повсюду, но нигде не мог найти, и до сих пор не знаю, где она. Однажды в Кракове я увидел Романа с каким-то господином. Они ехали и весело о чем-то говорили. Я нанял извозчика и последовал за ними. Оказывается, этот господин, что ехал с Романом, известный художник. У него за городом своя большая красивая дача. Убедившись, что Роман живет на этой даче, через несколько дней я подкараулил Романа, когда он гулял в саду, и потребовал у него свою невесту. Конечно, он сказал, что у него ее нет, и он не знает, где она. Я тогда вспылил и выстрелил в него из моего пистолета.
Леонтина страшно побледнела и застыла, как статуя, не двигаясь. После длинной паузы упавшим голосом она спросила:
– Густав, ты его убил?
– Не знаю. Кажется, нет, но точно не знаю.
– А девушка там была?
– Совсем не знаю.
– И как ты решил поступить дальше?
– Девушку я искать не буду, она мне не нужна. А вот у Романа, если он жив, хочу попросить прощения. Меня совесть замучила. Где бы я ни был, что бы ни делал, все время перед глазами мерещится Роман, страшный, бледный, весь в крови. Я, Лёля, так долго жить не могу и когда-нибудь повешусь в вашем лесу.
– Не смей этого делать! Я поеду с тобой в город и узнаю, жив он или нет. Несчастный ты человек, но я тебя понимаю.
– Лёля-Лёля, я очень несчастный человек и возврата не вижу. Если он умер, я тоже погибну.
– Не отчаивайся, Густав, возврат есть, надо только искренне покаяться.
– А если он умер?
– Не будем гадать. Сначала узнаем.
– Тогда, Лёля, приготовься и поедем.

В городе молодые супруги остановились в гостинице. Устроив жену с необходимыми удобствами, Густав ушел в город под предлогом, что ему надо в парикмахерскую, к портному, и так далее, но на самом деле он уехал на дачу Зарецкого. Не доезжая версты, Густав приказал извозчику отъехать в сторону и там обождать пока он вернется. У самых ворот Густав спрятался за дерево и стал прикидывать, как ему зайти и что сказать. Он долго смотрел из своего укрытия и ждал, не появится ли кто во дворе. Уже давно наступили сумерки, а с запада вдруг задул сильный ветер, перешедший в ураган с ливнем. Густав подумал: “Меня в усадьбе никто не знает, кроме Романа, а в такую погоду всякого путешественника пустят в дом. Конечно, дверь откроет слуга, и пока хозяин узнает, кто пришел, можно что-то узнать про Романа”. Но, прежде, чем постучать, Густав решил заглянуть в окно. И тут-то, он сделал непоправимую ошибку. Мальчик, который стоял у окна и наблюдал сильный ливень, узнал его и поднял на ноги весь дом. А дальше мы знаем, чем кончилась для Густава эта разведка. Когда он пришел на место, где оставил извозчика, его там уже не было. Похоже, испугавшись урагана, тот спешно уехал, не дождавшись клиента. Ураган с ливнем бушевали недолго, не больше часа, но, так или иначе, обратно в город Густаву пришлось тащиться пешком.
Когда Густав вошел в вестибюль гостиницы, дежурный регистратор изумился его видом:
– Господин, что с вами? Вы весь в грязи и мокрый. Разве в городе есть такая грязь глубиной в колено? Я не могу пустить вас дальше порога, вы все дорожки испачкаете.
– Не прикажете ли мне стоять у порога до утра? Или, может, выйти на улицу и стоять под стенкой вместе с пьяницами? – спросил Густав, – Вы лучше позовите человека, чтобы помог мне снять сапоги и перевести в ванную, или хотя бы к умывальнику.
Регистратор больше не давал советов, он сам отвел Густава в ванную и позвал человека.

Леонтина лежала в кровати и не знала, что думать. Часы в коридоре пробили три раза, их удары в ночной тишине разносились по всем комнатам. Едва она кончила считать удары, дверь скрипнула, и на пороге появился Густав в чужом нижнем белье. Леонтина с удивлением посмотрела на него, но молчала, ожидая, что он скажет.
– Лёля, почему ты не спрашиваешь, где я был, и почему явился в таком наряде?
– Думаю, сам скажешь. Может, в увеселительном доме, и вдобавок там тебя раздели?
– Фу, Лёля, как ты могла такое подумать? Но, я сделал большую ошибку, что тебя не послушал.
И Густав рассказал все жене, что с ним приключилось, не утаив ни мельчайшей подробности.
– Но, кто же тебя узнал, если ты не видел Романа?
– Мальчик. Я его сразу не заметил у окна.
– Да, Густав, ты очень глупо поступил, убивая собаку. Теперь могут не поверить в твои хорошие намерения извиниться перед Романом, тем более, мы не знаем, жив он или нет.
– Ох, Лёля, – схватившись за голову руками, простонал Густав.
– Ложись, Густав, спать. С нынешнего дня, я сама буду все узнавать, только ты мне не мешай.

Утром, в десятом часу, Леонтина одна вышла на улицу. Она зашла в один из магазинов и спросила продавца, не знает ли он адреса мастерской художника Зарецкого.
– О, мадам, кто же в Кракове не знает такого талантливого художника. Его мастерская на улице Маршалковская, номер дома 30. Вам любой скажет и покажет, но лучше взять извозчика, отсюда немножко далековато.
Леонтина поблагодарила любезного продавца, позвала извозчика и отправилась искать мастерскую. В мастерской было весьма многолюдно, преобладали женщины. Леонтина решила не дожидаться очереди и бесцеремонно, не обращая внимания на недовольство клиентов, постучала в дверь кабинета. Ее пригласили войти.
– Скажите, пожалуйста, могу ли я видеть пана Зарецкого?
– К сожалению, пани, его нет, он у себя на даче. Но любой заказ я могу принять. Ваша фамилия, и что хотите заказать? – спросил заместитель хозяина.
– Я заказывать ничего не буду, мне нужен пан Зарецкий по неотложному делу.
– В таком случае вам надо ехать к нему на дачу. Но, вряд ли он вас примет.
– А почему он может не принять? Он очень капризный, требовательный?
– Нет, пани. Пан Зарецкий очень хороший и тактичный человек, но у него в доме несчастье, его любимого племянника пытался застрелить какой-то то ли брат, то ли сослуживец по военной службе. Точно не знаю.
– Вы говорите, пытался, но не убил?
– К счастью, нет, только тяжело ранил. Ну и пан Зарецкий от него не отходит и никого не принимает, кроме, конечно, врачей.
– И как, есть надежда на выздоровление?
– Да, больной поправляется. Возле него сидит сиделка из больницы и ей на смену вызвали монашку.
– Хорошо. Я хоть их не знаю, но рада, что больной не умер. Скажите, какое несчастье, а как на это смотрит пан Зарецкий, привлекут наглеца к ответственности?
– Да, мой хозяин хотел заявить в полицию, но племянник не разрешил. Он говорит, что не хочет судиться с братом, хотя этот подлый брат ему далек.
– Видно, племянник пана Зарецкого благородный человек.
– Очень. Мой хозяин полюбил его всей душой.
– А у этого племянника есть жена или невеста?
– Нет у него, пани, никого. Правда, он любил одну девушку, на которой женился этот его брат, но она почему-то от него сбежала, а тот, его брат, думал, что племянник ее выкрал у него, и потому стрелял в племянника, чтобы тот отдал ему жену.
– Боже, какой ужас. И что, до сих пор она не нашлась?
– Нет. Никто ничего про нее не знает.
– Ну, что же, буду с вами прощаться. Спасибо, что вы мне так любезно и почти подробно рассказали про печальные события у вашего хозяина. Не буду ему надоедать. До свидания, извините, что так много отняла у вас времени.
Леонтина вышла из мастерской художника Зарецкого, неплохо информированная о неприятностях в доме художника. Зашла в кондитерскую, купила большой, красиво оформленный торт, китайскую игру, в коробке, перевязанной голубой лентой, большой букет роз, и поехала за город на дачу Зарецкого. Душу Леонтины наполняла большая радость. Она радовалась, что Янина сбежала от ее глупого мужа, а еще больше радовалась, что Роман жив.

Вбежал Стасик с криком:
– Дедушка! Какая-то пани приехала! Экипаж оставила на дороге, а сама пешком идет от ворот. Что ей сказать?
– Ничего, детка, не говори, я ее сам встречу.
Зарецкий вышел.
– Пани приехала ко мне?
– Если вы художник пан Зарецкий, значит к вам.
– Да я Зарецкий. Пани с заказом?
– Нет, я к вам по другому делу и весьма важному.
– Пожалуйста, я вас слушаю.
– Но, я надеюсь, вы меня пригласите в ваш кабинет, или хотя бы присесть. Разговор наш будет довольно долгим, а может, и коротким, в зависимости, правильно ли вы меня поймете.
– Простите, мадам, пожалуйте в кабинет.
– Пока мы приступим к нашему разговору, будьте добры, пошлите кого-нибудь из ваших слуг за моими покупками. Я оставила их у извозчика за воротами у дороги. Эти вещи пусть отнесут больному. Или мне самой пойти?
– Нет-нет, я пошлю. Но, откуда вы знаете, что в доме есть больной?
– В городе, в вашей мастерской, ваш заместитель сказал.
– Вот уж, поистине, как рыночная торговка, сплетник, – возмутился художник.
– О, пан Зарецкий, не браните его. Он даже не подозревает насколько помог мне объясниться с вами.
– Так что же столь загадочное привело вас, пани, ко мне? – с интересом спросил художник.
– Так вы не забудете послать кого-нибудь за моими покупками?
– Извините. В таком случае я вас оставлю одну. Я сейчас вернусь.
Леонтина, ожидая художника, напряженно думала, как ей начать столь щепетильный разговор, и решила сказать все, без лишних изысканных слов. Вошел художник, неся покупки.
– Вот ваши покупки, а розы просят воды.
- Пан Зарецкий, еще потрудитесь и отнесите все это больному, я думаю, ему понравится.
– Но, я не знаю, что ему сказать. Он спросит от кого?
– А вы так и скажите, одна дама передала тебе розы, и пожелала хорошего здоровья.
– А фамилии вы своей не хотите сказать?
– Почему же, вам, конечно, я скажу, а ему пока не надо, он может переволноваться.
Художник ушел и вскоре вернулся в хорошем настроении.
– Ну, как был принят мой подарок?
– Очень все понравилось и больной хочет лично поблагодарить столь внимательную благодетельницу.
– За благодарностью я приеду позже, а сейчас еще рано, вы сами убедитесь. Да, теперь приступим к основной цели моего визита. Мое имя Леонтина, фамилия Ружицкая, по мужу Маревич
Услышав фамилию Маревич, художник подпрыгнул, потом встал и начал ходить по комнате взад-вперед. Набегавшись, художник пристально посмотрел на Леонтину и, то бледнея то, краснея, грустно спросил:
– Чего же ему и вам еще нужно от моего племянника? Разве он не ушел с его дороги? Маревич все-таки домогается его души?
– Да нет, совсем нет.
– Как нет? Не он ли вчера вместе с ураганом приходил по его душу? И осуществил свое гнусное намерение, стрелял в ни в чем неповинное животное. И раз ему не удалось, он прислал жену с отравленным тортом.
И художник стремительно выбежал из кабинета, оставив Леонтину, близкую к обмороку. Он сейчас же вернулся и поставил на стол перед Леонтиной еще нераспечатанную коробку с тортом.
– Вот вам ваш торт, отнесите вашему мужу, пусть сам его ест.
Леонтина сидела бледная, как мрамор, и по ее лицу струились слезы
– Вы плачете? Почему? Разве я не прав?
– Нет, вы правы, – слабым голосом возразила Леонтина, – Торт я сама покупала и все остальное. Густав ничего о моей покупке не знает. Он даже не знает, что я к вам поехала. Можете мне дать кусочек торта съесть, чтобы вы убедились, что он чистый.
Художник немного смягчился и посмотрел на Леонтину, она ему показалась правдивой.
– Но, мадам, как бы вы подумали о человеке, который одинаково охотится, как на людей, так и на животных.
– Пан Зарецкий, вы тысячу раз правы, и я бы так подумала. Но второй раз Густав приходил не с плохой целью, и бедную собачку он подстрелил в порядке самообороны. Вы, пожалуйста, послушайте меня внимательно, и сделайте ваше заключение.
Леонтина долго рассказывала художнику о своем знакомстве с Густавом, и о том, что Янина томилась в башне, все, без утайки, что мы уже знаем. Выслушав терпеливо и внимательно Леонтину, художник спросил:
– Скажите, пани Леонтина, выв  его раскаяние верите?
– Да, пан Зарецкий, верю. Я его уже изучила и знаю лучше, чем он сам себя знает.
– Умная вы женщина и к тому же добрая. Хорошо, сделаем попытку перемирия, но не сейчас, Роман еще очень слаб.
– Спасибо вам, уважаемый пан Зарецкий, вы сняли камень с моего сердца. Даю вам честное слово, что Густав без меня здесь больше не появится. Когда пан Роман поправится, вы мне напишите. Вот мой адрес. Напишите, захочет ли пан Роман простить Густава? До свидания. Передайте вашему племяннику тысячу наилучших пожеланий от неизвестной женщины.

А в усадьбе Раевских царила тишина и спокойствие. Хозяйством по-прежнему управлял управляющий Петро Бондарик, по домашнему хозяйству хлопотали его жена Павлина вместе с пани Агатой. После отъезда Янины и ухода на квартиру матери, Зосе стало как-то пусто, и даже жутко. Пани Агата слонялась по дому из угла в угол, не находя себе места. Она часами сидела, задумавшись, в какой-нибудь из многочисленных комнат, а иногда беззвучно плакала. Такой ее часто заставали Павлина или кухарка.
– Пани Агата, не надо так много думать и плакать, – уговаривала ее Павлина.
– Как ты скажешь, Павлина, почему от нас отказалась наша Яничка? Разве мы ее обижали?
– Никто ее не обижал. А что не пишет, это очень просто. Молодая, уехала в город, или, может, куда-нибудь за границу, увлеклась разными красивыми новинками, и на время забыла о нас. Но, я чувствую, что очень скоро мы получим от нее хорошее известие или даже увидим ее.
– Нет, Павлина, она скоро не приедет, а в доме такая пустота. Павлина разреши Зосе поселиться в нашем доме с мужем, а то я здесь одна с ума сойду, тем более, у тебя в квартире так тесно.
– А если Янина приедет, Зосе опять уходить придётся?
– Почему уходить? Ведь брат мой, умирая, сказал, что он в завещании все поделил между девушками пополам, и дом тоже.
– Да, пани Агата, я знаю, что Зося равноправная наследница, а может быть, и больше.
– Что ты этим хочешь сказать?
– Пока ничего. Вот скоро к нам пожалует нотариус, тогда все объяснится.
Но пани Агата не придала большого значения этим словам и повторила свою просьбу.
– Ну, так что, отпустишь Зосю ко мне в дом?
– Хорошо, пани Агата, отпущу и прикажу здесь жить, а после посмотрим.
– После посмотрим? – переспросила пани Агата, – А что мы будем после смотреть, я тебя, Павлина, не понимаю. Что должно произойти после, и после чего?
– Вы, пани Агата, забыли, что наши девочки, Зося и Янина, становятся совершеннолетними, в этом году им исполнится как раз по двадцать лет. Нотариус может приехать в любое время с завещанием покойного Раевского, вашего брата.
– И что же будет, если Янины нет, и мы не знаем, где она. А может, ее уже нет на свете, – и пани Агата залилась слезами.

Павлине тоже нелегко было на сердце, она не знала, что думать, и какие найти слова для утешения бедной пани Агаты. Она решила пойти к мужу за советом, но он тоже не знал, что делать, где искать Янину, и решил посоветоваться с дедом Матвеем.
Дед Матвей оказался умнее всех, и приказал Бондарику поехать сначала в село Тарновка, куда поручик Маревич увез свою невесту Янину. А если ее там нет, и никто ничего не знает, то в Кракове заявить в полицию и дать объявление в газету. Конечно же, Бондарик не нашел Янины в селе Тарновка, и как советовал дед Матвей, тут же заявил в полицию Кракова, а в редакции поместил объявление о розыске Янины. В Казимировке, на ферме Раевских, с нетерпением ждали результатов розыска Янины.
В кабинете художника Янина сидела и с любопытством читала в газете объявление о поисках самой себя.
– Ну, что Янина, как вам нравится статейка? Cмотрите, чтобы эта газета не попала Роману в руки.
– Да, смешно читать про себя и жалко мне моих родных в Казимировке. Они уже не на шутку перепугались за меня, если решили напечатать в газету. Знаете, дядя, я поеду к ним. Роману уже хорошо. Еще месяц, и он будет совсем здоров. Вы знаете, сегодня как-раз два месяца, как я у вас живу. Так мне надоела эта вуаль на носу, вы себе представить не можете. И по ночам я замучилась не ухаживанием за Романом, а слежкой за собой, чтобы не показать лица. Бывают минуты, что мне хочется рвануть эту вуаль вместе с волосами, так она мне надоела.
– Яниночка, деточка моя, я вас одну не могу пустить, даже под вуалью. Если бы Кудыма приехал, с ним другое дело. Этот человек может заменить пятерых.
– Да, дядя Казимир, Кудыма незаменим, но, он скоро к вам не приедет, у него сейчас своих дел хватает, он и так потратил много времени, спасая меня. А сколько он убил времени, когда искал Романа. И притом, это совсем простой человек. Я знаю, что из наших интеллигентов никто бы не уделил столько внимания, разве что за большую плату. И никто бы не рискнул меня спасти и выкрасть из этой башни. Я даже не знаю, как его отблагодарить.
– Ну, что же Янина, придется вам что-нибудь крупное подарить из вашего хозяйства.
– Он ничего у меня не возьмет. Он очень богат, и говорил, что в день моей свадьбы принесет какой-то дорогой подарок.
– Откуда у него такой подарок, может, кого ограбил?
– О, нет, этого он не сделает, Кудыма слишком благородный человек. Я подозреваю, что он где-то нашел какое-то богатство, но сказать не хочет. Вот что, дядя Казимир, я уже придумала с кем мне поехать домой, с одним из ваших слуг. Густав Маревич сюда сам не приедет. Я уверена, что его жена теперь будет его стеречь лучше, чем полиция.

Во дворе уже были сумерки. Янина, обнявшись с десятилетним мальчиком Стасиком, приемным сыном Романа Зарецкого, наставляла его быть внимательным к отцу. Тот слушал и ронял слезинку за слезинкой из своих черных выразительных глаз.
– Что же ты плачешь? Я скоро опять к вам приеду. Я приеду и заберу к себе тебя и твоего папу. Вот тогда мы заживем весело, ты будешь моим и папиным сыном. Хорошо? Ты бы хотел?
– Сестричка, миленькая, так зачем же тебе обратно ехать в монастырь, разве нам плохо жить у дедушки? Сними эту сетку и покажи лицо папе, я знаю, ты ему понравишься, ты такая красивая и добрая. Идем к папе.
– Стасик, мальчик мой, не надо снимать вуаль, я сначала должна поехать и попросить разрешения на это у своей наставницы. А ты, Стасик, помни, играй возле дома, далеко не уходи и уроки делай в комнате папы. Когда будет ветер или дождь, закрой окно шторой, двери закрой на крючок и будь возле папы, а я скоро приеду.
Так рассуждая, они вошли в дом. Янина попутно зашла в кабинет художника, а Стасик стрелой помчался к отцу, ему не терпелось рассказать, что сестричка от них уезжает, и что она им пообещала.
– Так она тебе обещала, что возьмет к себе меня с тобой? Но, куда? В монастырь? – с усмешкой спросил Роман мальчика.
– Почему в монастырь? У нее, наверно, есть дом. Вот она сейчас сама придет, и ты у нее спросишь.
– Добрый вечер, брат Роман, как вы себя чувствуете? Не хотите прогуляться и подышать свежим воздухом, на дворе так хорошо.
– Нет, не хочу, вы отняли у меня всю охоту к прогулке.
– Я вас чем-то обидела? – встревоженно спросила Янина.
– Не то, что обидели, а встревожили. Стасик сказал, что вы уезжаете. Это правда?
– Да, это правда, но уезжаю ненадолго. Мне надо поехать домой. А после, в скором времени, я вас приглашу к себе, вместе со Стасиком и вашим дядей. И если вам понравится, вы сможете жить у меня, сколько захотите.
– Как жаль, что вам надо ехать, будем со Стасиком без вас скучать.
– Мне тоже без вас будет скучно, я так привыкла ко всем вам, – в ее голосе чувствовалось искреннее сожаление.
Стасик сидел у окна на кровати и задремал. Ему пора было спать. Янина увидела это и увела его.
– Идем, мой мальчик, я тебя уложу.
И они, обнявшись, ушли. Когда Янина вернулась, Роман ее спросил:
– Сестра, вы любите детей?
– Люблю, а еще больше жалею сирот и обиженных, например таких, как этот мальчик. Как хорошо, что он попал в ваши руки. Вам, брат Роман, надо обязательно жениться, только на хорошей женщине. Стасику нужна мать, он еще мал и нуждается в женской ласке.
– А где же мне взять такую женщину, чтобы любила меня и чужого сироту?
– Где взять? Конечно, трудно найти. Например, я могла бы Стасику заменить мать, а вот вам жену не могу.
– Почему вы так думаете?
– Я слыхала от вашего дяди, что вы однолюб. Только я удивляюсь. Как можно любить человека, если он на вас не обращает внимания, и терзать свое сердце всю жизнь.
– Я сам не знаю, почему такой. Я, сестра уже стараюсь забыть и не могу.
Янина прошлась по комнате, потом встала за спинкой кресла, где сидел Роман, обняла его за голову и прижала к груди.
– Бедный мой брат, Роман, уж я вас пожалею, - приговаривала она и гладила его, черные как смоль, волосы, любуясь ими, – Забудьте ее и полюбите меня. Я буду вам отменной женой. Поправляйтесь, приезжайте ко мне и увидите, какая я хозяйка.
– А монастырь, вы уже про него забыли?
– Вы во всем виноваты. Я для вас готова все забыть.
Роман касался головой ее груди, и ощущал биение сердца, ему было приятно слышать признание в любви женщины. Он взял ее руку и с благодарностью поцеловал, держа долго губы на ее руке. Спустя минуту он спросил:
– Вам не тяжело держать мою голову?
– Нет, я могу ее держать всю ночь. Усните, если вам так приятно. Ах, как я люблю ваши черные волнистые волосы. Ох, если бы у меня был такой муж и с такими волосами, я бы его сама каждый день причесывала.
Роман закрыл глаза и с упоением слушал признания молодой монашки и вместе с тем удивлялся: все монашки такие, или только эта, на мужчин падкая? Если она такая несдержанная, тогда зачем ей лицо закрывать? А может, она и в самом деле его так сильно полюбила, что не замечает своей нетактичности? А что, если он спросит ее также откровенно, как и она?
– Сестрица, вы действительно меня полюбили, или утешаете, как тяжелобольного?
Янина прижалась щекой к его буйной шевелюре и тихо, будто бы их может кто-то услышать, ответила:
– Нет, Роман не утешаю, а в самом деле я вас очень-очень люблю, даже не стыжусь сказать.
– А как же ваш возлюбленный, из-за которого вы ушли в монастырь?
– С той поры, как я вас узнала, он померк.
– Жаль, что я вас не могу отблагодарить тем же. Мое сердце занято навек, в нем господствует моя избранница, которой я не изменю никогда, и унесу ее образ с собой в могилу.
Янина опустилась на колени и, опустив голову на руки Романа, заплакала от счастья.
– Вы плачете, сестра? Почему вы плачете?
– От счастья.
– От счастья? Какое же вы усмотрели для себя счастье в моих словах?
– Со временем поймете, но сейчас я очень счастлива, ведь бывает платоническая любовь и люди чувствуют себя счастливыми. Вы согласны?
– Н-да, вы наподобие меня. Но, в обществе такие люди считаются не вполне нормальными.
– Ну, на эту тему я не буду с вами рассуждать. Вы еще молоды, а я тем более. Когда-нибудь дядя Казимир прочтет мне такую лекцию. А сейчас вам пора спать, уже поздно. Идите, ложитесь, я вам помогу, вот так, потихонечку, не делайте резких движений, берегите себя и поправляйтесь. Я буду ждать вас в гости с нетерпением.
– Хорошо, я вас слушаю и уже сплю.

Янина уселась в кресло и притворилась спящей. В комнате стало тихо настолько, что даже слышно было, как Роман дышит. Стенные часы тикали ритмично, убаюкивающее, но Янина не уснула. Она тихо встала и посмотрела на циферблат, стрелки показывали без четверти три. Она бесшумно открыла дверь и ушла будить слугу Павла и кучера.
– Сестра, почему вы так рано собрались ехать? – спросил удивленно Павел.
– Потому, – ответила Янина, – Чтобы нам засветло проехать горы. Знаете, Павел, эти горы находятся близко от владений некой помещицы Ружицкой. А ее зять это тот самый человек, что во время ливня подстрелил вашу собаку и стрелял в племянника вашего хозяина. А кроме того, в горах иногда прячутся разбойники.
– Сестра, а откуда вы знаете, кто стрелял в капитана Зарецкого?
– Я вам в дороге все расскажу, у нас будет время, а сейчас собирайтесь, я-то уже готова.
Янина тихонько вернулась в комнату и со вздохом опустилась в кресло. Ей страшно не хотелось уезжать, но долг совести заставлял.
– Сестра, почему вы всю ночь не спите? – спросил проснувшийся Роман.
– Я не сплю потому, что через час уезжаю.
– Так рано? Отчего такая спешка?
– Я уже говорила Павлу, который будет меня сопровождать, что моя дорога проходит через горы, а я ночью боюсь там проезжать, вот потому я и спешу.
– Я вас провожу к воротам.
– Нет-нет, ни за что, я не хочу, чтобы вы один возвращались домой.
– Тогда я с вами постою у крыльца.
– Хорошо, это можно. Дайте я вас обую.
– Нет, не надо, я сам.
– А зачем же тогда, я возле вас торчу? Вот так, давайте другую ногу, а теперь теплый халат, на дворе сейчас утренний холодок.
У крыльца лошадей еще не было, только Павел бесшумно ходил взад и вперед, что-то носил, суетился, приготавливаясь в дорогу.
Янина задержалась.
– Павел, когда все будет готово, позовите меня. Мы будем гулять в ореховой аллее. Чемодан мой уже в коридоре. Пана Зарецкого не будите, я с ним еще вчера попрощалась.
В саду была абсолютная тишина, даже шаги слабо слышались, птички сладко дремали на ветках, не подавая голосов, только ежик шнырял под яблонями, отыскивая добычу – это была его пора.
Янина с Романом шагали медленно, не спеша, как будто через пару минут им не предстояла разлука, а одному из них дальняя дорога. Им обоим было вместе так хорошо, что они забыли обо всем. Их души понимали друг друга, а мысли боролись с противоречивыми чувствами. Правда, противоречия терзали только Романа. А Янина была уже у цели, она ждала лишь момента окончательной развязки. Их сладкое молчание прервал Павел, появившись в конце аллеи.
– Сестра, у меня все готово, лошади ждут.
– Я иду, не делайте, пожалуйста, шума, ждите меня у ворот.
Павел ушел.
– Ну что же, будем прощаться, теперь я вас провожу к дому и не успокоюсь, пока вы не закроете дверей. Брат Роман, дайте мне слово, что вы будете себя беречь.
– Вы говорите беречь? Собственно говоря, зачем мне себя так особенно беречь, раз в душе моей пусто?
– Вы говорите пусто? Совсем не пусто, только вы не умеете с ней говорить, ее понимать.
– С кем, с душой? Это что-то новое.
– Совсем не новое, только мы, люди, не научились собственную душу понимать.
– Скажите, пожалуйста, а когда же вы научились свою душу понимать? Вы слишком молодая для таких рассуждений.
– Да, конечно, не старуха, но из-за своего глупого ума в прошлом, я многому научилась. Рассказывать раньше было нельзя, а сейчас некогда. А вот, когда вы с дядей Казимиром и Стасиком приедете ко мне в гости, я вам много-много чего расскажу. А теперь до свидания.
– Что же, вы сестра, даже руки не хотите мне подать?
Янина встрепенулась, и быстро повернувшись к Роману, попросила:
– Я хочу вас поцеловать. Ведь можно на прощание? Вы не хотите? Ах, да, я вас понимаю. Но поверьте, это не будет преступлением. Если я встречу эту особу, я сама скажу ей, что выпросила этот жалкий поцелуй у вас. А впрочем, я уверена, вы когда-то и сами захотите поцеловать бедную монашку. Идем, мой дорогой, Павел опять бежит меня звать. До скорой встречи.
И через минуту коляска скрылась в предрассветном тумане
Роман постоял, прислушиваясь к ритмичному постукиванию колес удаляющейся коляски, и когда все стихло, вернулся в свою комнату и вдруг ощутил пустоту и тоску.
“Что это со мной? Почему эта женщина, лица которой я даже не видел, так на меня подействовала? Неужели она вытолкнула из моего сердца образ и любовь к Янине? Нет-нет, никто не может мне заменить Янину. Мне кажется, что Янина плохо живет с Густавом, и возможно, что я еще с ней встречусь. Недаром я слышал в море ее душераздирающий крик. А как понять поведение Густава, почему он в меня стрелял? Ох, какой же я осел, да он же ее искал, и думал, что она у меня. Вот-вот, она же от него убежала. Отлично, замечательно, а я, дурак, увлекся какой-то чуть-чуть, ну как бы это сказать. Может, она тоже страдает, как и я. И все же я глупо поступил, что ее не поцеловал. Может, ей легче стало бы в ее личном горе. Да я, наверно, фанатик, меня уже многие так называли”, – рассуждал Роман, прохаживаясь взад-вперед по своей комнате.
На востоке небо уже посветлело. Роман стоял у окна, наблюдая, как оно менялось под лучами восходящего солнца. Он распахнул окно, в комнату ворвался воздух, чистый, утренний. Роман с удовольствием вдыхал его полной грудью. Стоя у окна, он продолжил рассуждать:
“И все же я нравлюсь женщинам. Даже монашка любовалась моими волосами, а я-то думал, что черные волосы некрасивые. Пойду, посмотрю в зеркало, в комнате уже светло. Но, что это за конверт? Да, конверт и в нем две веточки незабудок и что-то написано”.
И Роман с возрастающим изумлением прочел:
“Уважаемый и дорогой брат Роман, я уезжаю с тревогой в сердце. Берегитесь вашего соперника и поправляйтесь. Жду вас в гости. Ваша сестра-монашка Незабудка”.