Вмурован выдох в стих...

"Вмурован выдох в стих". (Из цикла М. Муслимовой, посвящённого О. Мандельштаму). Сила образа и власть метафоры. Маленький цикл стихотворений, как отклик на голос поэта, затерянного в закоулках и тупиках безжалостного времени. Так воспринять, почувствовать и откликнуться на поэзию О. Мандельштама, так услышать дух грамматики его стиха может только поэт такого же масштаба. Невероятен напор образов и метафор, как бы разрывающих пространство языка, открывая в нём новые, невиданные доселе измерения. Из всего многообразия клокочущих лавой титанических образов потрясённое сознание читателя, не в силах одновременно охватить всю громаду поэтического океана, выхватывает отдельные фрагменты, чтобы сосредоточиться и сконцентрироваться на них, пытаясь осознать и раскрыть для себя смысл всего океанического бурления. Какая-то дикая, буйная, почти первобытная образность приоткрывает нам тайну того механизма поэзии, который назван "метафорой". Эта тайна - в особом положении "образа-метафоры" между миром сознания и миром бессознательного. Там, в глубинах человеческой психики, скрывается другая до-человеческая логика, которую наше сознание частично воспроизводит в метафоре.

"Я скорняк драгоценных мехов, позабывший волнение стада, Я безвестный хранитель глазниц, лобной кости своей господин, Известковую душу грехов полощу в чешуе водопада, И случайную быль небылиц наношу на лохмотья картин. Я скорняк драгоценных созвучий..."

По своему, исходя из своего поэтического опыта, М. Муслимова воспроизводит сам дух стиля мандельштамовского стиха, его длинноты дня, как бы подёрнутые цезурой, его золотую лень, неподвижную протяжённость полдня - в точных и неожиданных образах:

"День страдает одышкой, безволием тяжким тираня, И глазницы морей наливаются новой бедой". Да, это вам не "халды-балды китайского Дедала!" Здесь каждая строчка требует анализа и глубочайшего осознания образов, уходящих в тёмную глубину бессознательного, в древность поэтической интуиции народа, напоминая нам громадьё дагестанских гор и шум рек в ущельях. И особо надо сказать о новой поэтике "слова-предмета", открытой Ин. Анненским и дошедшей через поэтическое пространство века до поэзии Б. Ахмадулиной. Сам Мандельштам назвал её "живой поэзией слова-предмета". Он возводил такое понимание слова к эллинистическому представлению о реальности слова как такового: "Слово в эллинистическом понимании есть плоть деятельная... Реальность слова как предмета животворит дух языка и по существу нет никакой разницы между словом и образом". (статья "О природе слова".) Мандельштам видит корни такого отношения к слову в эллинизме: "Эллинизм - это сознательное окружение человека утварью вместо безличных вещей, превращение этих вещей в утварь, очеловечивание окружающего мира, согревание его человеческим теплом". ("О природе слова"). Именно такое воспроизведение мира мы находим в поэзии М. Муслимовой, и конкретно - в цикле, посвящённом Мандельштаму. И ещё: по размаху отношения к природе, по буйству образов её поэзия напоминает нам другого поэта, а именно - Уолта Уитмена. Кто читал его "Листья травы" не может не согласиться с этим сопоставлением. "Шьются швы черепные, чтобы воздух нащупать гортанью, Набирается властью и чувственной горечью рот, Позвоночник впивается в рёбра жестоким братаньем, Чтобы сердце унять и хранить до разрыва аорт."

И в другом стихотворении:

"Вмурован выдох в стих, и звук-скиталец
Приют найдёт на вырванных губах".

В этом небольшом, всего в четыре стихотворения, цикле проявляется вся мощь таланта М. Муслимовой, её глубокая поэтическая культура и народность стиля поэтического мышления и чувства. И особенно на что следует обратить внимание вдумчивого читателя - это продолжение одной из главных линий в поэзии 20-го века, идущей от Ин. Анненского, Вл. Луговского и до поэзии Б. Ахмадулиной. Сознательно или бессознательно М. Муслимова продолжает эту традицию в своём творчестве - в отношении к слову, к образу, к бытию, к мирозданию, сохраняя при этом национальный, дагестанский колорит. Невозможно остаться равнодушным к такому мощному, бытийному, образному раскрытию своей души. Поэзия М. Муслимовой продолжает лучшие традиции не только дагестанской, но и мировой поэзии.