Дневник топографа. Тетрадь третья

Иланская экспедиция 1943 год

1. Село Улюколь

После окончания зимнего периода 1942-1943 годов на станции Иланская, где располагалась наша экспедиция, я получил задание на следующий полевой сезон и сразу выехал на работу с женой и сыном. От Иланской мы доехали до Канска на поезде, потом пересели в машину и добрались до села Улюколь. Здесь наша семья разместилась на квартире у добрых людей, которых мне посоветовали в правлении колхоза.

Задание в этом полевом сезоне было большое. На первом этапе необходимо было выполнить рекогносцировку звена триангуляции второго класса в лесостепной части Дзержинского района. Следом за мной будет двигаться бригада техника Тузовского с постройкой геодезических знаков. А наша бригада после завершения рекогносцировки должна вернуться и пойти с работой по отстроенным пунктам, наблюдая с них. Это был третий и финальный этап всей работы, которую предстояло выполнить в течение полевого сезона. Протяжённость участка составляла сто километров. Таким образом, нашей бригаде предстояло преодолеть четыреста километров с работой по бездорожью. Необходимо было спешить.

Несмотря на большой объём работ, в этом году я не стал привлекать второго рабочего. Желая увеличить продуктовый паёк на уменьшенный состав бригады, я взял на себя больше физической нагрузки. В отряде остался Володя, с которым мы работали в прошлом году. Он за прошедшее время успел жениться, у него родился сын.  Александр, другой рабочий моей бригады, ушёл добровольцем на фронт.
 
Нового проводника мне порекомендовал Михалыч, который по состоянию здоровья не мог длительное время ходить по тайге. Анатолий Дмитриевич был крепкий мужик, несмотря на свой преклонный возраст. Когда я узнал, что ему семьдесят один год, то позавидовал и удивился его крепкому здоровью. Он был высокого роста, широк в плечах, обладал хорошим зрением и утверждал, что является прямым потомком первых казаков, покорявших Сибирь. Глядя на его ружьё, я в это охотно верил. Старинная двуствольная пистонка заряжалась не патронами с казённой части, а со ствола шомполом. Дмитрич сначала засыпал порох в ствол, который усердно пыживал, потом сыпал дробь или картечь, опять пыжуя. Выстрел из ружья производился спуском курка, ударом которого срабатывал пистон, расположенный на специальном выступе. Бой у ружья был прекрасен по дальности, кучности, пробойной силе и ронкости. Впрочем, эти достоинства не компенсировали неудобства его заряжания, а также транспортировки в походных условиях.
 
Несколько дней мы с Дмитричем ожидали Володю, который с четырьмя лошадьми ехал тайгой из Иланского до Улюколя. Участок, на котором нам предстояло работать, был совсем необжитым. Рельеф здесь был хорошо выраженный, с многочисленными сопками и резко выделяющимися каменными останцами.

Останцы как результат геологического процесса выветривания образуются в процессе разрушения вокруг них более слабых пород. Они имеют значительное превышение над рельефом, поэтому многие из них удалось использовать для обустройства триангуляционных пунктов.

На этом участке было множество ручьев и речек, при этом полностью отсутствовали озёра и болота. Флора и фауна здесь в сравнении с другими массивами тайги оказались очень бедными. Это объяснялось просто: когда-то здесь прошли большие лесные пожары, они были неоднократны. На старых гарях вырос молодой сосняк, а недавние пожарища были покрыты густой травой. Проход по такой местности на лошадях лёгкий и удобный, он даёт хороший обзор при подъёме на какое-либо возвышение.
 
Лесные пожары уничтожили наземные и кустарниковые ягоды, кедрач, сильно снизили промышленные запасы строевого леса, заставили уйти в другие лесные урочища белку, соболя, косулю, изюбря, сохатого и другого зверя. Поэтому за всё время нашего пребывания в тайге единственными трофеями были рябчики и глухари. Более бедного участка за все мои сорок лет работы в тайге не приходилось встречать.
 
2. Лыжный поход

Прошедшая зима была очень снежная. Высота снежного покрова в тайге достигала двух метров. Двигаться на лошадях в конце апреля ещё не было возможности, поэтому было решено совершить первый выход в тайгу на охотничьих лыжах.
 
Мы рассчитывали на успешные переходы по снежному насту в утреннее и частично ночное время, пока солнце не топит прямыми лучами снег. Наш отряд вышел из села ночью, и за десять часов мы прошли тридцать километров, потратив на это уйму сил. Усталые, отдыхали мы у доброго костра на острой, как копна, горке, покрытой редкими небольшими соснами. Снег на ней уже полностью растаял, поэтому, подрубив сосновых веток, мы улеглись на них и хорошо выспались. Проснувшись около четырёх часов утра, я понял, что температура воздуха была положительной. Разбудил Дмитрича. Мы развели с ним костёр и попробовали наст. Ноги проваливались в снег вместе с лыжами, перед новым шагом приходилось с усилием поднимать носок лыжи, отряхивая его, при этом снег стал значительно тяжелей, чем сутки назад.

Посовещавшись, мы решили вернуться назад, пока не начался паводок. Я был готов идти немедленно, пока не взошло солнце, но Дмитрич меня убедил не торопиться. Дескать, раз уж сюда пришли, то глупо отказываться от охоты на глухарей. Место, где мы затаборились, самое оно для глухариного тока. «Видишь, снег вокруг стаял, здесь они на ток и собираются», – заключил Дмитрич.
 
Я согласился остаться здесь на один только день при условии, что ночью мы начнём поход обратно в Улюколь. Дмитрич с радостью согласился. Далее он приготовил своё ружьё к стрельбе, взял с меня честное слово, что я позволю сделать ему первый выстрел, затем изготовил рогатину для своей пистонки и с нетерпением принялся ждать появления глухарей. Интересно было наблюдать за нашим проводником: он словно помолодел на пятьдесят лет и с азартом юноши ожидал предстоящей охоты.

Действительно, на восходе солнца мы услышали любовную песню глухаря, но увидеть его сразу не удалось, хотя птица была где-то рядом. Дмитрич разглядел его на ветке сосны. Дождавшись, когда глухарь повернулся к нам боком, Дмитрич выставил ружье на рогатину и, хорошенько прицелившись, подстрелил этого красавца.

Следующий глухарь принялся токовать на значительном расстоянии от нас. Как же красива эта птица в своей любовной игре! И как она глупа и беззащитна! Глухарь поёт свою любовную песню, его хвост веером поднят вертикально, крылья разбросаны в стороны, перья скользят по снегу, оставляя витиеватые следы.

 Дробью до него не достать, картечь на таком расстоянии может рассеяться. Я решаю стрелять пулей, которая заряжена в правом стволе. Но глухарь остановился и настороженно потянул вверх голову. Мне оставалось терпеливо выжидать, не двигаясь и не взводя курок. Глухарь продолжил своё пение, а я, дождавшись, когда птица выдохнется и, перехватив воздух, продолжит свою серенаду, хорошенько прицелился и дал выстрел.

Глаз и руки не обманули меня – глухарь упал, встрепенулся и замер навсегда.
 
Володя категорически отказался стрелять, заявив, что глухарь на току беззащитен, и охотиться на него без особой необходимости он не станет.

Наш охотничий азарт был удовлетворён. Понятно, что в течение дня можно было набить достаточно много птицы, но, не имея лошадей, добытые трофеи не удалось бы взять с собой. Поэтому, сварив первого глухаря, мы хорошо позавтракали и заодно пообедали, а потом опять легли отдыхать до наступления сумерек.
 
 В обратный путь мы выдвинулись после наступления темноты, разделив его на двое суток. Резкое потепление весной 1943 года задержало начало производства работ почти на месяц.

3. Охота на гусей

Паводок не позволил начать работу в мае, что в дальнейшем заставило наш отряд навёрстывать упущенное время. В ожидании схода снега мы вынуждено бездельничали. Володя уехал до конца мая в Иланскую, где занимался хозяйственными работами на базе экспедиции и был рядом с семьёй. А Дмитрич предложил мне отправиться на гусиную охоту. До этого мне никогда не приходилось стрелять гусей, и, конечно, я с радостью согласился на это предложение.
 
Улюкольское озеро располагается в шести километрах на север от села по низинной пойме. Значительная часть озера была заболочена. Именно в этом месте каждую весну останавливались гуси во время их перелёта на северные гнездовья. Они отдыхали в течение одного месяца, набираясь сил для преодоления дальнейшего пути. За это время у них полностью сходили под крыльями набитые от предыдущего перелёта мозоли.
 
В те годы гусей здесь собиралось очень много, их количество исчислялось тысячами особей, и отсутствовал сезонный запрет на их отстрел. Охотников, напротив, было немного: шла война.
 
В предвоенные же годы в эту пору сюда съезжались из окрестных деревень и ближайших районов охотники-любители, которые соревновались между собой и ставили различные рекорды. Два самых престижных из них заключались в  количестве подстреленных гусей за один выстрел в лёт и на воде. Раненые гуси не учитывались, хотя также становились трофеями охотников. Семь гусей в лёт и двенадцать на воде за выстрел – результаты, которые много лет никто из любителей охоты не мог превзойти.

Первый наш выход на озеро состоялся в начале мая, когда солнце уже здорово грело. Весна в тот год пришла сразу, без раздумий. Не было резкой перемены погоды, когда заморозки сменяются оттепелью, что характерно для Сибири. Поверхность заболоченной части озера была покрыта толстым слоем мха и мощными отложениями торфа. Скальные возвышения выступали над болотом буграми и были покрыты сосной, берёзой, тальником и кустарником. Во многих местах топь возможно было преодолевать пешим порядком, имея в руках двухметровый шест (слегу) для проверки твёрдости дна перед каждым шагом. На слегу следовало также опираться в случае провала в трясину, положив её поперёк перед собой.

Я принялся стрелять гусей в лёт. Расстреляв весь боезапас, мне удалось попасть только в двух птиц. Дмитрич в тот день не охотился. Он обошёл изрядную часть болота в поисках места для своей сидки. На одном из залесённых островков он присмотрел сухое место с удобным к нему подходом, где собиралось довольно много перелётных птиц.
 
В следующий наш выход результативность моя была значительно выше, так как я получил советы у бывалых охотников. Качество моей стрельбы в лёт повысилось примерно до пятидесяти процентов. Но по результативности я не мог соревноваться с Дмитричем, который бил из своей пистонки наверняка. Он не стрелял вообще, если не был уверен, что поразит менее трёх птиц.
 
В течение мая мы выходили на гусиную охоту по три-четыре раза в неделю. Иногда к нам присоединялся Михалыч – проводник нашего отряда в прошлом полевом сезоне, с которым мы очень сдружились. К тому времени Михалыч уже работал кузнецом в колхозе, а когда находилось время, с удовольствием ходил с нами на болото. Он оказался опытным гусятником и стал моим наставником в стрельбе.

В середине мая на озеро из села Канарай приехал известный на всю округу охотник Силантий. Как и наш Дмитрич, он был крепким мужиком почтенного возраста. Интерес у этого охотника был исключительно спортивный. Он был являлся рекорда подстреленных гусей в лёт и хотел превзойти другой высокий результат: убить одним выстрелом более двенадцати птиц на воде. Каждый год Силантий приезжал на озеро и производил только один выстрел. Но побить рекорд, установленный много лет назад, не мог. В здешних краях даже появилась поговорка «Стрелять, как Силантий», которая означала пустую трату времени и напрасный труд. Многие посмеивались над ним, но Силантий на это не обращал никакого внимания.
 
Он расположился недалеко от озера, построив небольшой шалаш. В течение полной недели в одно время Силантий кормил зерном гусей возле своей сидки. Глубина воды там была небольшая, и птица могла достать каждое зёрнышко. Он просил нас не подходить  близко к своей засаде, чтобы напрасно не тревожить птицу. Когда пришло время, Силантий пригласил нас с Дмитричем стать свидетелями рекорда, если он, конечно, состоится. Мы с удовольствием согласились. Уговор был такой: охотник уходит, а мы возле шалаша остаёмся ждать выстрела, который должен быть только один. После мы подходим к сидке и втроём считаем количество добытых трофеев.

Силантий ушёл. Мы с Дмитричем вскипятили и напились чаю. Ожидание нас томило. Наконец, раздался выстрел, и мы увидели огромную стаю, поднявшуюся в небо. Теперь уже Силантий в нетерпении ждал нас. Он не входил в воду до нашего прихода, чтобы не было повода обвинить его в подлоге. Вместе мы достали из воды убитых гусей, сложили их в один ряд и несколько раз с удовольствием пересчитали. Их оказалось четырнадцать штук! Ещё мы нашли двух подранков, которые в общий счёт не входили. Силантий буквально светился от счастья. Мы отпраздновали его успех, приготовив добрый обед на костре из добытой птицы.

Таким образом, в мае 1943 года был побит многолетний рекорд количества гусей, подстреленных на воде озера Улюколь. Стрелял охотник с двенадцати метров ружьём восьмого калибра, используя патрон с усиленным зарядом пороха. Чтобы не выбило руку, под приклад был подложен потник.

Быть может, с той поры выражение «стрелять, как Силантий» приобрело новый смысл в этих краях и стало означать упорство в достижении поставленной цели, несмотря на любые препятствия и трудности.

4. Инженерная тропа

В первых числах июня наш отряд приступил к работе. Мы выехали на рекогносцировку втроём на четырёх лошадях с солидным запасом продуктов, двумя ружьями и карабином. Сразу взяли высокий темп в работе, используя всё светлое время суток.

За нами двигалась с работой строительная бригада под руководством техника Тузовского. Чтобы ускорить работу строителей, я погнал магистральные затеси примерно посредине нашего участка. Выбирая наиболее удобный путь для продвижения, я старался исключить крутые подъёмы и спуски, обходя заболоченные места, буреломы и непролазную чащу.
 
В тех местах, где надлежало строить триангуляционные пункты, я оставлял в бересте записки возле своих меток. В них я подробно излагал все необходимые данные о постройке знаков: вид, высоту, наличие вблизи воды и леса для использования его как строительного материала, удобные места для выпаса коней, характер грунта, таблицу направлений на смежные пункты и прочее.

Работали мы успешно, и, не доходя до Енисея несколько километров, мне удалось осуществить привязку, примкнув к стороне ряда триангуляции первого класса1.

Строительная бригада двигалась значительно медленнее, имея гораздо больше груза. Для его перевозки использовалось больше десяти лошадей, которые не могли одним разом всё увезти. Они делали по несколько рейсов от одного пункта к другому.
 
Это обстоятельство позволило сформировать хорошую конно-вьючную дорогу из Дзержинского района через тайгу к Енисею. Этой тропой сразу стали пользоваться местные промысловые охотники. Инженерная тропа получила своё название сразу. А широко известно о ней стало после драматических событий, которые произошли в строительной бригаде техника Тузовского.
 
При пересечении одного из распадков тропа проходила вблизи медвежьей берлоги. Под высокой сосной на склоне зверь устроил узкую выемку с обширной норой внутри. Сам он, поднявшись после зимнего сна, далеко не ушёл, о чём свидетельствовали многочисленные следы его пребывания. В одной из своих записок я указал на это обстоятельство, но, к сожалению, мои предостережения не помогли, и трое рабочих пренебрегли инструктажем Тузовского.
 
Их оставили для завершения строительства одного из знаков, тогда как основная бригада ушла дальше. По расчётам Тузовского, строители должны были явиться в расположение бригады через двое, самое большее через трое суток. Но их не было. Обеспокоенный, Тузовский сам сел на лошадь, взял карабин и поехал на поиски.

Тела рабочих он обнаружил возле берлоги, где парни устроили себе ночлег. Два трупа лежали рядом, а третий находился в пятидесяти метрах от лагеря. Ружьё висело на ветке сосны, под которой была вырыта берлога.
 
Тузовский был вынужден вернуться, взять двух рабочих и лошадей, чтобы забрать тела и везти их в Улюколь, где пришлось давать объяснения органам юстиции, писать письма родным погибших и попутно искать им замену.
 
Местные промысловые охотники, узнав о случившемся, мобилизовали небольшой отряд для ликвидации опасного зверя. Они выполнили свою задачу скоро и со знанием дела. Медведя выследили с помощью специально обученных собак, которые отвлекали зверя, пока не подошли стрелки. Чтобы убедиться, что убит именно тот зверь, охотники обошли тайгу в радиусе десяти- двенадцати километров. Других следов они не обнаружили.
 
Пренебрежение к собственной безопасности в условиях работы в сибирской тайге стало причиной этой трагедии. Мало того, что парни устроили ночлег чуть ли не в доме медведя, так ещё не позаботились о разведении доброго костра. Единственным ружьём никто не сумел воспользоваться, так как его не оказалось под рукой.

Мы узнали об этих событиях значительно позднее, когда закончили рекогносцировку и вернулись в Улюколь. Я спросил Дмитрича, почему медведь напал на спящих. «Кто его знает... Звери, они ведь, как и люди, разные: один злой, другой хитрый, кто-то храбрый, или трусливый. Этот медведь, надо думать, территорию свою охранял. Однако ж, мог просто пугнуть парней хорошенько, но решил по-своему. Злой медведь и глупый. Три жизни загубил и сам пропал», – так рассудил наш проводник.


Примечание:

1. Триангуляция первого класса – триангуляция способ определения взаимного расположения точек на земной поверхности. Государственная триангуляционная сеть в СССР делилась на четыре класса, в зависимости от точности. Первый класс самый точный и его сеть является базисной для производства триангуляции более низших классов.

5. Пожар на таборе

В середине июля мы решили дать отдых лошадям, для этого выбрали удобное место с хорошей травой на берегу небольшой таёжной речки. Взяв с собой продукты, карабин, ружьё, телогрейки с плащами, сумку с документами, бинокль и лёгкий топор, мы с Анатолием Дмитриевичем отправились на рекогносцировку в пешем порядке. Володя остался с лошадьми на нашем таборе.

Успешно, за три дня, мы закончили маршрут и по компасу напрямую тронулись обратно к нашему лагерю. В скором времени мы вышли на речку выше нашего лагеря примерно в десяти километрах. Дальше решили идти врозь. Я – вдоль речки с рыбалкой, а Дмитрич – тайгой, с охотой на зверя.

В военные годы вся промышленность была настроена на военный лад, поэтому товары широкого потребления были в большом дефиците. Это же касалось и рыболовных крючков, которые изготавливались либо из тонкой каленой проволоки, либо из иголок для швейной машинки. Мой крючок был сделан из иглы и замаскирован под муху.

 Хариус брал хорошо, но из-за отсутствия жала на конце крючка часто срывался. Тем не менее, пройдя половину пути, я поймал около пяти килограммов рыбы.

На одной из отмелей я обнаружил следы, оставленные человеком не более двух дней назад. Скорее всего, они принадлежали дезертиру, который укрывался в тайге, не желая воевать на фронте. До начала охотничьего промыслового сезона ещё далеко, и никому, конечно, не придёт в голову рыбачить в нескольких десятках километров от посёлка.
 
Мне вспомнилось собрание на базе нашей экспедиции в Иланской, состоявшееся в начале 1943 года. Обсуждался вопрос о поступивших в массовом порядке заявлениях от инженеров с просьбой отправить их в действующие войска. Очень эмоционально выступил начальник геодезической партии: «С кем мне прикажете работать, если уйдут лучшие, наиболее опытные специалисты? – спрашивал он аудиторию. – Если их мобилизуют, то и меня отправляйте на фронт, в штрафбат, куда угодно!» – горячился он. Слово взял политрук, который сказал, что понимает желание людей мстить за погибших родных и близких, бить ненавистного врага за поругание нашей Родины. Однако надо понимать, что принципы социалистического общества ставят общественные интересы выше личных, и одного желания в данном случае недостаточно. В условиях военного времени все мы находимся на боевом посту. Партия и Правительство рассчитывает на каждого, кто имеет броню в деле материально-технического обеспечения фронта. Кроме того, нельзя забывать о близости Квантунской армии, и в случае её агрессии кому, если не нам, придётся защищать восточные рубежи нашей Родины. Собрание закончилось, многие забрали свои заявления, но два инженера всё же настояли на своём и отправились на фронт, где в дальнейшем погибли. Я никогда в действующие войска не просился, потому что рассуждал примерно, как наш политрук: если получил Правительственное задание, то его необходимо выполнить качественно и в срок, и нечего более рассуждать.
 
Я смотрел на следы дезертира с брезгливостью и отвращением. Для меня он был ничем не лучше фашиста: такой же враг, подлый и гнусный. «Поймать бы этого гада и доставить куда следует», – фантазировал я, понимая, однако, что искать беглеца в тайге дело сложное, а у нас для этого нет времени.

Я забеспокоился при мысли о том, что совсем недалеко от этого места находится наш табор, а там один Володя. Бросив рыбалку, я напрямик зашагал к нашему лагерю скорым шагом. Выйдя на открытое место, я вдруг увидел метрах в пятидесяти от себя двух волков. Они, разумеется,  задолго до моего приближения к ним услышали шаги, но не захотели скрыться. Мало того, они не собирались уходить с моего пути. Два больших серых волка спокойно смотрели на меня нагло, вывалив языки из пасти. Раздражённый мыслями о дезертире, я решил их проучить. Снял ружьё с плеча, но не успел его поднять. Волки поняли мои намерения и в два прыжка скрылись в чаще. Тем не менее, я выстрелил и, конечно, промазал.

Мои опасения усилились, и, ускорив шаг, я продолжил путь к табору. Совсем близко от него я услышал ружейные выстрелы и, скинув рюкзак, бегом преодолел оставшийся путь. Успел я как раз вовремя: сухая трава горела, подбираясь к палатке. Своей походной курткой я принялся тушить пламя. Вскоре подоспел Володя, и мы вдвоём быстро справились с пожаром.
 
Оказалось, что Володя к нашему возвращению решил приготовить добрый обед, и пока он чистил картошку и теребил рябчиков, наши лошади далеко отошли от лагеря. Володя подкинул в костёр побольше сухих дров и ушёл за лошадьми, чтобы подогнать их поближе.
 
Ветер сбил пламя от костра на высохшую траву, которая разгорелась под сильной тягой и подожгла упавшее дерево, на которое Володя положил наши седла и уздечки, а также приставил пистонку Дмитрича.

Перед нашим походом я настоял, чтобы Анатолий Дмитриевич вместо своего ружья взял карабин как наиболее скорострельное и надёжное оружие.
 
Пистонка сильно нагрелась и дала два выстрела, которые заставили нас всех спешить в лагерь. Из тайги, как медведь, вывалил Дмитрич. Слушая наш рассказ, он держал свою пистонку в руках. Она очень пострадала: обгорело ложе, почернел металл. Положив ружьё на упавшее дерево, Дмитрич надавил на стволы. Они погнулись.
 
«Вот и отслужила моя старая пистонка. И спасибо ей за то, что, погибая сама, она спасла всё наше имущество», – так и сказал наш проводник. Володя заверил Дмитрича, что готов уплатить сумму, которую тот назначит, за испорченное оружие. Но Дмитрич ответил, что плату он не примет, потому что ружьё давно своё отслужило и с лихвой оправдало свою стоимость. «А ты, парень, впредь будь осмотрительней в наших делах. Помни, иной случай судьбу решает», – заключил Дмитрич.
 
Сёдла и уздечки мы быстро починили, я сходил за своим рюкзаком. Пойманный хариус мы засолили и с большим аппетитом принялись за суп из рябчиков. Дмитрич ничего добыть не сумел, даже следов нигде не видел.

6. На наблюдениях

В начале августа наш отряд закончил рекогносцировку пунктов триангуляции и вернулся на базу в Улюколь. Я дал в экспедицию телеграмму, где просил дальнейших указаний о продолжении работы. В ответной телеграмме сообщалось, что наша бригада будет усилена помощником на наблюдениях, который выезжает к нам днями и привезёт с собой инструмент, необходимый для работы.
 
Так как состав бригады увеличился, я принял решение часть продуктового запаса увезти и оставить примерно посреди нашего маршрута с тем расчётом, что им мы воспользуемся на обратном пути от Енисея. Погрузив с собой мешок картофеля, килограмм пять разной крупы, мешок сухарей и соль, мы с Дмитричем на трёх лошадях уехали в тайгу.

В конце второго дня нашего пути мы выбрали место в стороне от магистральной тропы на берегу одной из речек. Вырубив корыто в большой колоде, уложили туда наши продукты. Чтобы сохранить их от грызунов и дождя, сняли с ближайших деревьев кору и хорошо укрыли наш склад. Возвращаясь назад, мы тщетно пытались обнаружить следы дикой козы, изюбря или сохатого, зато успешно порыбачили на небольших таёжных речушках. В посёлок мы вернулись спустя пять дней после отъезда.

Не помощник, а помощница ожидала нас в Улюколе. Зоя Морозова была студенткой последнего курса Новосибирского института инженеров геодезии и картографии. Прибыла она в экспедицию на производственную практику, откуда была направлена в нашу бригаду. Зоя привезла инструмент для наблюдений ОТ-0,2. Прибор был хорошей точности и с отличной оптикой, прочный и удобный для транспортировки его вьючным транспортом. Мне было поручено опробовать этот инструмент в полевых условиях и написать отзыв о его достоинствах и недостатках. Выполнив юстировку, я вместе с помощницей сделал несколько пробных наблюдений и остался вполне удовлетворён его работой.

Что касается Зои, то я был немного озадачен появлением девушки в нашем отряде, но в дальнейшем сомнения мои полностью рассеялись. Зоя оказалась грамотной, общительной, инициативной, выносливой и неприхотливой девушкой, а также надёжным товарищем, на которого можно было положиться. Она не стала обузой для нашего отряда. Напротив, во всех делах оказывала посильную помощь и, сколько могла, старалась улучшить наш незатейливый полевой быт.

После составления подробного маршрута наш отряд был полностью готов к началу работы. Не теряя времени, мы отправились в тайгу на наблюдения.

В первый день мы прошли восемнадцать километров, пропустив первый триангуляционный пункт, необходимый для привязки нашей сети. Не торопясь отработали на втором. Здесь же и заночевали.

Я составил маршрут таким образом, что самые отдалённые от магистральной тропы пункты мы должны отработать, двигаясь в сторону Енисея. На оставшихся пунктах мы будем работать возвращаясь назад. Рассуждал я примерно так: лошади рано или поздно ослабнут, погода осенью так или иначе испортится – и пусть это случится, когда мы станем двигаться в обратном направлении. В случае чрезвычайной ситуации проще будет отправить кого-нибудь за помощью в Улюколь.

Поднявшись на второй день нашего похода с первыми лучами солнца, мы взяли очень высокий темп, которого придерживались всё время, пока позволяла погода и атмосферная видимость была хорошей.

Я не разрешал специально останавливаться на охоту или рыбалку, дорожил каждой минутой светлого времени суток. Мы работали в буквальном смысле от зари до зари. Несмотря на это, наша помощница на наблюдениях, как только появлялась возможность, охотилась на рябчиков. Зоя быстро освоила двуствольное ружьё, и ей чрезвычайно везло. Благодаря Зоиному азарту мы зачастую имели дополнительный приварок.
 
Погода способствовала высокой производительности нашего отряда, но наступившая осень внесла свои коррективы в работу. Ночами было уже холодно, иногда случались заморозки, трава становилась с каждым днём менее сочной и питательной, поэтому лошади начали худеть и всё больше уставать. Одна из четырёх наших лошадей заболела. Мы сняли с неё весь груз и оставили отдыхать на поляне, а сами ушли к очередному наблюдательному пункту. Вернувшись на третий день, мы нашли её издохшей.
 
Впрочем, транспортных трудностей мы не испытывали, потому что запас продуктов заканчивался и груза было немного.

7. Голодовка

Наступил октябрь. Листва выстелила красно-жёлтым ковром землю. Вместе с падением листа с деревьев ушла из речек рыба. Тайга стала скучной. По небу плыли суровые тучи, выбрасывая иногда на землю то дождь, то снег. Низкая облачность стала причиной первой задержки на одном из наблюдательных пунктов.

Продукты закончились ещё сутки назад, мы ели рябчиков, сваренных на костре без соли. Поднявшийся ветер сделал невозможной дальнейшую охоту: вся птица попряталась. В итоге мы имели двух рябчиков на четверых, и было ясно, что из-за плохой погоды нам придётся задержаться на этом знаке. Я решил, что проводник должен ехать к нашему продуктовому складу, до которого осталось двенадцать километров. Учитывая, что лошадь Дмитрича была ослаблена постоянной работой и недостаточным питанием, проводник должен был переночевать у склада и рано утром выехать к нам с продуктами, не съезжая с тропы для охоты, чтобы не разъехаться с нами. Если получится отработать на пункте до возвращения Дмитрича, то мы сразу двинемся ему навстречу.
 
Проводник уехал, а мы остались ожидать рабочую погоду. Я всё время находился у прибора, ожидая хорошую видимость. Наблюдательный пункт был построен на одном из останцев и был очень удобен для выполнения наблюдений.

Наконец, разогнав все тучи, утих и ветер. В конце дня установилась тихая ясная погода. Мы с Зоей отнаблюдали зенитные расстояния, затем сделали привязку азимутных пунктов, в завершение измерили горизонтальные углы. Проверив вычисления в журнале и убедившись в качестве выполненных наблюдений, мы закончили работу и спустились к нашему табору.

Уже приближались сумерки, поэтому было решено заночевать здесь. Выпив бульон, оставшийся от сваренных ранее рябчиков, мы легли на заслуженный отдых, предвкушая сытный обед из вареного и запечённого картофеля с сухарями, который нас ожидает завтра.
 
Ранним утром наш отряд начал движение на восток. Настроение было приподнятое, казалось, что все трудности уже позади. Впереди осталось всего четыре пункта и около пятидесяти километров пути. Мы весело болтали и шутили, пока, наконец, не услышали ржание лошади Дмитрича. Наши лошади ей ответили и прибавили шаг. Я радостно приветствовал проводника, но он был не весел, сразу сообщив, что склад наш ограблен. Сухари, картофель, крупу и соль забрали неизвестные люди. По заключению Дмитрича, злоумышленники приплыли по речке на лёгкой лодке, скорее всего, заготавливая рыбу впрок. Склад они обнаружили по деревьям со срезанной с них корой, которой мы накрыли продукты. Грабители так же аккуратно закрыли наш схрон, оставив полведра картофеля и столько же сухарей. Их расчёт оказался верным: продуктов вполне хватило бы, чтобы, не голодая, выйти из тайги до ближайшего населённого пункта. Но нас связывала работа...

Пройдя с полкилометра до ближайшего ручья, мы сварили рябчиков, заботливо добытых Дмитричем, и запекли в углях картофель. Во время обеда состоялся производственный совет. Мы рассуждали, как в создавшейся ситуации следует поступить правильно. Можно было, конечно, бросить работу и вернуться в посёлок за продуктами, но значительная потеря времени ставила под вопрос успешное завершение всего полевого сезона, ведь эффективно работать в условиях зимнего времени оптические приборы не могли, что доказал опыт позапрошлого года. Не имело смысла пока отправлять Дмитрича специально за продовольствием в Улюколь, так как лошади наши были слишком слабы и такой длительный переход займёт много времени.
 
Рассуждая таким образом, мы пришли к выводу, что работу лучше продолжить всей бригадой. Дмитрич должен был теперь постоянно заниматься охотой, и если нам повезёт, то, добыв какого-нибудь зверя, мы решим вопрос питания окончательно.

Я был доволен коллегиальным решением нашей бригады, согласился с ним, но добавил, что если у кого-нибудь появиться другое мнение, то он должен сразу напрямую заявить об этом. Были установлены довольно жёсткие нормы расхода оставшихся продуктов и мы незамедлительно двинулись в путь.

Дмитрич всё время был занят поиском следов какого-нибудь зверя. Однажды он обнаружил схрон медведя, где лежал убитый сохатёнок. Мясо взять было невозможно, так как оно уже изрядно протухло, и Дмитрич устроил засаду на хищника. Он просидел всю ночь на дереве, но медведь не пришёл. В другой раз наш проводник увидел следы изюбря и пытался его преследовать, но лошадь была слишком слаба для этого. Почуяв погоню, изюбрь легко ушёл от охотника. Тем не менее, по пять-семь рябчиков Дмитрич добывал каждый день. Когда позволяла обстановка, ему помогала Зоя.
 
Спустя шесть дней продукты полностью закончились, несмотря на всю экономию. Теперь наш рацион состоял только из диетического мяса рябчиков. Зоя шутила, что многие гурманы могли бы нам позавидовать, так как рябчики считаются деликатесом у ценителей здоровой и полезной пищи.

Погода уже не давала полноценно работать: часто шёл дождь или снег, дул сильный ветер. Приходилось просиживать на пунктах по несколько дней.
 
Наконец, мы достигли последнего триангуляционного пункта нашего маршрута. Остановились на ночлег в трёх километрах от него, поставили палатку, предварительно наломав пихтовых веток в качестве подстила, развели добрый костёр и приготовили ужин, который состоял из трёх рябчиков. Всех радовало, что скоро мы закончим нашу работу, лишь бы погода дала такую возможность.
 
Стемнело, и начался обильный снегопад. Снег перестал идти только утром и покрыл всю тайгу белым покрывалом. Мы попили оставшийся с вечера бульон и пошли в довольно крутой подъём к пункту. Он представлял собой двадцатиметровую пирамиду с установленным наверху столиком для инструмента. Видимость была отличной, но дул сильный ветер, который раскачивал сигнал, а вместе с ним и столик с прибором. Не было возможности ровно навести инструмент на точку визирования.

Я спустился с пирамиды и отдал приказ немедленно выдвигаться всем в посёлок, до которого было немногим больше тридцати километров. Сам я решил остаться и ждать, когда стихнет ветер и установится рабочая погода. Анатолий Дмитриевич должен был сменить лошадей в колхозе, взять продукты, тёплые вещи и вернуться за мной.

Мои спутники запротестовали. Дмитрич говорил, что, оставшись один, я рискую получить голодный обморок, который может случиться на сигнале, а это обеспечит моё падение с двадцатиметровой высоты. Он предлагал забить одну лошадь и использовать её мясо для полноценного питания. Зоя соглашалась с проводником и добавляла, что по инструкции одному запрещено производить геодезические работы. Она заявила, что никуда не пойдёт, пока мы вместе не закончим наблюдения. Володя был немногословен, но также со мной не согласился.

В ответ на доводы, которые были вполне разумны, я ответил, что несу персональную ответственность за организацию и производство работ, поэтому моё слово решающее исходя из принципа единоначалия власти. Положение наше слишком серьёзное, чтобы тратить время на дебаты и споры. В создавшейся ситуации я не изменю своего решения, которое принял, исходя из многолетнего опыта работы в тайге, и считаю его единственно верным.

Мои товарищи замолчали. Мне показалось, что они были немало удивлены моим твёрдым решением и командным тоном, не терпящим возражений. Чтобы смягчить обстановку, я разъяснил членам бригады свою позицию. Мы уже потеряли одно вьючное животное, за которое мне придётся отчитываться. Выпавший снег лишил подножного корма оставшихся лошадей. Если случится их падёж, то мы, не имея продуктового запаса, своими силами не сможем вынести из тайги имущество экспедиции: прибор, палатку, одеяла, седла, уздечки, карабин, ружьё и прочую мелочь. Всё это является материальными ценностями, которые я обязан сохранить, а не использовать по своему усмотрению, как предлагает Дмитрич. Кроме того, если будет продолжать идти снег, то ослабленные лошади и люди не смогут преодолеть его высокого покрова, а это приведёт к самым печальным последствиям. Что касается требования Зои остаться со мной, то я его отклонил по простой причине: в нашей ситуации гораздо проще добыть питание на одного человека, чем на двоих. При этом слепо следовать требованиям  инструкции я не намерен, потому что в ней не предусмотришь все обстоятельства, сопутствующие работе в полевых условиях.

В завершение я торжественно пообещал, что если почувствую себя плохо, то не стану подниматься на сигнал и буду ждать возвращения Дмитрича; что бы ни случилось, не уйду никуда от пункта и не сверну с тропы в случае успешной работы и самостоятельного движения к посёлку; буду себя беречь и действовать осмотрительно. Зоя плакала, Дмитрич качал головой, а Володя уже седлал лошадей. Возражений более не последовало.

Мои товарищи ушли, а я перенёс к сигналу палатку и два тёплых одеяла, затем развёл костер из строительного мусора, которого здесь было в достатке после бригады Тузовского, и лёг отдыхать. Накопившаяся усталость позволила мне крепко уснуть, несмотря на голод.

Вечером я опять поднялся на сигнал. Наблюдать оказалось всё ещё невозможно. Походил немного вокруг табора в надежде подстрелить рябчика, но ветер разогнал всю птицу. Мне осталось лишь развести костёр, в который я положил большое сырое бревно, чтобы оно тлело всю ночь.

Пробудился я сразу, словно кто-то меня толкнул. Сел и прислушался. Ветер утих, тайга замерла, казалось, что все её обитатели старались не нарушать наступившую тишину. Я вышел из палатки, погода была ясная, видимость отличная, ничто не мешало выполнить оставшиеся наблюдения. Поднявшись на пирамиду, я отнаблюдал основную программу и азимутные пункты, а к полудню измерил зенитные расстояния.

Работа закончена, я отдыхал, прихлёбывая кипяток. Как бы ни торопились мои товарищи, раньше сегодняшнего вечера они не придут в посёлок. Дмитрич двинется в обратный путь завтра и на свежих лошадях прибудет сюда после полудня.
 
Я решил не дожидаться проводника, а выйти ему навстречу. Сборы были недолгие: я взял свой топорик, ружьё, сумку с документами уложил в рюкзак. Прибор завернул в одеяло и оставил в палатке. Свой маршрут я поделил на два этапа. До сумерек мне необходимо было дойти до балаганчика, построенного бригадой Тузовского, где я рассчитывал переночевать, а утром продолжить путь уже до посёлка. В пути мне необходимо было добыть хотя бы одного рябчика. Не спеша я шёл по нашей тропе, которая была действительно удобна для пешего хода. Стало значительно теплей, снег таял под лучами солнца, которое отдавало последнее тепло перед долгой зимой.
 
Подходя к ельнику, где предполагал найти рябчиков, я снял ружьё с плеча, взвёл курки и осторожно вошёл в чащу. Пройдя совсем немного, я увидел сразу трёх рябчиков, которые сидели на разных деревьях. От волнения меня бросило в дрожь, руки не могли держать ружьё ровно. Но приводить свои чувства в порядок не было времени: ещё секунда – и птицы улетят. Я дал залп, но промахнулся. Вторым выстрелом я пытался сбить улетающего с вершины высокой ели рябчика. Он летел вниз под острым углом, а после выстрела изменил траекторию и, казалось, упал. Я на коленях искал его в траве, но тщетно. Расстроенный, я сел на землю и подумал о том, что добытчик из меня дрянной. Одно дело стрелять дичь ради спортивного азарта, когда трофеи удовлетворяют одно лишь честолюбие, и совершенно другой смысл приобретает охота, когда добыча решает вопрос выживания.
 
Мне вспомнились слова Анатолия Дмитриевича, который одухотворял тайгу и наделял её каким-то единым, не познанным человеком, разумом. Он говорил: «В трудный час тайга хорошему человеку обязательно поможет».

Ну что же, тайга дала мне шанс – я его не использовал. У меня кружилась голова, то ли от голода, то ли от неудачной охоты. Вставать не хотелось, навалилась какая-то усталость и равнодушие к своей дальнейшей судьбе. В таком состоянии человек теряет волю, я понимал это, поэтому рывком поднялся с земли. Развернувшись к тропе, я увидел белку на отдельно стоящей берёзе. Подошёл ближе. Глядя на белку, я подумал: понимает ли она, что сейчас будет убита? Чтобы выжить, ей необходимо бежать немедленно. Но белка, высунув голову из-за ствола тонкой берёзы, пристально на меня смотрела маленькими чёрными глазками. Такое положение зверька оказалось весьма удачным для меня. Очень медленно я зарядил ружьё, плавно поднял его поднял и выстрелил в голову беки, не повредив маленькое тельце.

Со своей добычей я скоро добрался до балагана. Одну половину белки я сварил в кружке, другую часть пожарил на костре, надев на прутик. Я медленно ел мясо, наслаждаясь каждым его кусочком. Закончив ужин, прилёг у костра и сразу уснул. Проснулся в полночь. Мне не захотелось ждать утра, и я сразу отправился в путь.
 
В Улюколь я пришёл, когда солнце ещё не встало. Дмитрич седлал коней, он очень обрадовался моему возвращению и крепко жал мне руку. Теперь ему не было смысла спешить, и во время завтрака за общим столом я подробно рассказал о том, как заканчивал работу и выходил из тайги.
 
Прибежала Зоя Морозова, обняла меня и заявила, что мне теперь полагается медаль «За отвагу», а лучше орден Красной Звезды. Потом пришла моя жена с сынишкой, и я отправился отдыхать домой на съемную квартиру.

8. Завершение полевого сезона

Пятнадцать дней голодовки не прошли для меня бесследно. Чувство голода никогда не покидало меня. Мне дали совет в течение трёх дней не есть ничего, кроме хлеба и тёплого чая. Так я и поступил. Моё пищеварение восстановилось вполне.

Дмитрич съездил за оставленными мной на последнем пункте вещами, и я учинил ревизию материальных ценностей нашего отряда. Всё было на месте, исключая павшую лошадь.

За три дня до наступления годовщины Великого Октября Зоя уехала домой в Новосибирск, желая встретить праздник в кругу своей семьи. Я дал ей весьма положительную характеристику и выразил надежду, что когда-нибудь нам вновь доведётся работать вместе. Зоя увезла в экспедицию мой отзыв о новом инструменте, который также был положительным.

Полевой сезон 1943 года закончился успешно. Я получил деньги из экспедиции, произвёл расчёт с нашим проводником, хозяевами квартиры и колхозом. Володя уехал на лошадях обратно в Иланский.
 
Я знал, что на следующий полевой сезон уже не вернусь в Улюколь, поэтому перед отъездом пригласил на прощальный ужин Анатолия Дмитриевича, Михалыча и председателя колхоза. Мы хорошо посидели, немого выпили за нашу совместную работу. На прощанье я подарил Дмитричу свой рюкзак. Он ему очень нравился за большое количество карманов и различных отделов. Михалыч получил от меня армейский бинокль, который мне два года назад выдали на складе пограничной заставы. Мне на память был вручен кованый нож, сделанный Михалычем. Нож этот много лет служил мне и сейчас лежит в столе как память о давно прошедших днях.

Продолжалась война. Моя мама писала письмо в Москву с просьбой сообщить о судьбе её сына Хвостова Иннокентия Ивановича, который до начала войны проходил службу в Брест-Литовске. Пришёл неутешительный ответ, где сообщалось: «... в списках убитых, раненых и пропавших без вести Ваш сын не значится». Это могло означать лишь одно: Иннокентий был в плену, что оставляло надежду на то, что он, возможно, по-прежнему жив.