Любовная лирика М. Муслимовой

      Где живёт поэзия? В некотором царстве, в некотором государстве, за тридевять земель, а проще сказать - рядом с нами. Вот передо мной книга: "Наедине с морем". Автор: Миясат Муслимова. Открываю книгу и...
Лёгкой бабочкой душа-психея вспорхнула со страниц книги и забилась крыльями по пёстрым лепесткам метафор - скользя, падая и перелетая с одного цветка-стихотворения на другое. Вот они все выстроились в ряд и в то же время - разбросаны по ширине луга. Они все - разные, но они все - цветы, и все - луговые. Тонкие, почти неуловимые переливы чувств - о чём-то давно известном, но как будто впервые услышанном и почувствованном. И нам почему-то кажется, что они так неожиданны, так невероятно по новому осознанны и так узнаваемо неузнаваемы. Наедине с морем? Да, полно! Ведь это - наедине со своей душой!
 
 - Это ты, - я спрашиваю море, -
Превращаешь в явь мои мечты?
Шорохом вечернего прибоя
Повторяло море: Это - ты! "

И дальше:

"Спрятать бы море в ладонях.
Очень большое..."
"Я отдала им море, чтобы вспоминать о нём,
А соль притаилась в трещинах памяти,
Чтобы я забыла о жажде.
И я написала стихотворение.
Теперь мне его некуда спрятать..."

Мастерство построения строки диктуется не знанием грамматики, а дыханием чувства. Это оно, чувство, диктует строке звуки-буквы, перебивки ритма, свободное, лёгкое "авось" неопределимой в слове поэзии. "Авось", да "небось" - а вот вам поэзия, а вот вам - живое биение чувства, живое биение крови в аортах, и звуков - в гортани. И вот вам - безмолвие одиночества, выраженное через фонемы и синтаксис, через интонационный рисунок говорения.

 "Слова, слова, не сказанные в срок,
 Затерянные в зеркале значенья,
 Они, как нерв, пульсируют в висок,
 Упрямо ждут заветного рожденья.
 Они томят меня, как наважденье,
 В котором я, как эхо, прозвучу.
 Они ль меня влекут к тиши спасенья
 Иль я душою трепет их ловлю?"

И ещё:

 "На белой странице - свет тишины.
  Доверься ей, птица, перо окуни
  В покров белоснежный, в безбрежность листа,
  Услышишь, как бьётся в безмолвье весна."

В короткой статье - не место подробного анализа. Скромная задача: расставить путеводные вехи на долгом и кропотливом пути скурпулёзного, вдумчивого и заинтересованного изучения такого явления, как поэтический феномен. Поэзия - особый объект изучения, к которому нельзя подходить с чёрствой душой и невымытыми руками. Может ли о поэзии рассуждать не поэт, а просто исследователь, критик? Конечно, может. При условии, что он - сам из этого тридевятого царства. И пример тому - Белинский!

Говорят, А. Ахматова открыла для поэзии женскую душу. Но сколько их было, поэтов-женщин, о которых или мало кто говорит, или мало кто знает. О женской поэзии в Дагестанской литературе сказала сама М. Муслимова. Вот её слова:
"Где-то там, в каких-то непостижимых глубинах путешествия в единое поле человеческой культуры, ты найдёшь единственно нужную мелодию для твоих горянок. А потом неизбежно появятся слова, за которые  судьбой платила Анхил Марин, слова, которыми ранила всех Щаза из Куркли, те слова, которые вплела Фазу в орнамент нашего искусства. Мы знаем нашу женщину, задавленную в историческом прошлом общественным, религиозным и семейным гнётом. Но знаем ли мы истинную душу горской женщины? Научились ли по-настоящему ценить её наши мужчины? Лишь Махмуд и Расул смогли воспеть их, навсегда присягнув Любви."
Можно ли говорить о дагестанской женской поэзии? Поэты-женщины в Дагестане - особая тема, почти не изученная. Есть национальная поэзия и есть дагестанская поэзия. Дагестанская поэзия - понятие более широкое. Дагестанская поэзия - это огромное дерево, на котором и ветки, и лисья, и плоды. Одно солнце светит и согревает это дерево днём. Одни звёзды сияют над ним ночью. Одна почва питает корни этого дерева, и один ветерок шевелит его листья. Жить и гордиться своим краем, своей землёй, своей природой, которые неповторимы, своими традициями, своим стилем жизни, своим отношением к бытию, которые вырабатываются неосознанно, просто потому, что человек - часть этого ландшафта. Дагестанская литература - часть мировой литературы. И все общечеловеческие темы и проблемы присутствуют в ней, но самобытно и оригинально. И когда это открывается поэту, он становится поэтом всего мира. М. Муслимова пишет:
"В народном искусстве я вдруг увидела органическое и глубинное существование всего того, что казалось присущим другим культурам. Испанская страстность, французское изящество, итальянская нега и многое другое - всё было в неповторимо живой и карнавальной стихии лакских песен и танцев. Народные песни разбудили во мне невесть где дремавшие чувства, я ощутила себя частью этого прекрасного народа, а в его лице - дагестанского."
На этом стыке, в этом зазоре между языками и между культурами расцветает поэзия слова, того слова, которое О. Мандельштам определил, как "слово-образ", как слово, являющееся  таким же материальным фактом мира, как камень, как растение, как река, горы, небо. Такое слово рождается на границе биения двух культур, двух языков, двух "грамматик бытия", двух этно-мироощущений. Не о таком ли слове мечтал и стремился найти его и овладеть им Н. В. Гоголь - тоже носитель двух этно-космосов?  Ярким примером такой лирики, женской лирики, является творчество М. Муслимовой. В её стихах - необозримость и глубина поэтической личности. В её творчестве мощные, титанические образы уживаются и не мешают другим - тончайшим, трепетным, передающим почти неуловимые в слове переживания. И читатель вдруг узнаёт о себе то, что до этого не подозревал, но что в нём тайно присутствовало. И этим самым лирика Миясат Муслимовой расширяет духовный мир читателя, воспитывает и углубляет его душу, очищает его сознание. Как можно остаться равнодушным к таким, например, строкам - кристально чистым и потрясающе тонко передающим переживания влюблённой женщины:

 "Когда ты говоришь мне о любви,
Я замираю: не солги случайно.
Мою любовь, как сладкий плод, сорви,
Твою, как дар нечаянный, встречаю.
Люблю, и потому не прерываю,
Боюсь тебе помехой стать в пути,
И потому в тревоге замолкаю,
Когда ты говоришь мне о любви."

И закончить эту статью хочется стихотворением-обращением к поэзии, к жизни, к любви и, конечно же, к читателю, к тому, в котором зазвучит струна отклика на искреннее, честное и отважное раскрытие своей души:

 "Прими меня - опять в последний раз,
  Прости за возвращенье и за робость.
  Себя леплю из подаянья фраз,
  Боясь в тебя сорваться, словно в пропасть.
  Перед тобой, чиста или пуста,
  Я с ужасом рожденья вновь смиряюсь.
  Какое счастье - с чистого листа
  Писать стихи, пусть даже повторяясь.
  Что прячет ночь сегодня от меня,
  Когда зовёт на исповедь к бумаге?
  И я, свою беспомощность кляня,
  Опять впадаю в обморок отваги."