СНЫ. располневший рассказ

     Сны яркие, живые. Просыпаюсь – всё помню. Серёжа утром (вчера уже) заметил:

– Каждые два дня – разное. Трижды. Следующий седьмой.

– Ну да, – кивнула: взяла привычную паузу (примериваю, что он там насистематизировал). Он думает быстро. Для меня замедляется. Словно руку подаёт.

– Что делать будешь?

– О, раз седьмой – ничего. По праву.

(На дачу поехала.)

     Первые две ночи – я на работе… Чёрно-белый кабинет. Маленький, тихий – угловой. Второй этаж, а кажется, будто высоко-высоко над землёй: окно во всю стену, – по кленовым кронам в небо выходит. Профессор мой за ручку сюда привёл: “Мои дипломники должны быть сытыми. Хороший человек защититься хочет, вот и поможешь”. Полочки, папочки – порядок.  У меня всегда порядок. Десять лет почти – как один день: фьюить. Идём во сне с директором по коридору. Что-то важное обсуждаем (тепло ладони его на предплечье, чуть выше кисти, чувствую), а будто прощения у меня просит: “Ольга Константиновна…”, – а слышу: Оленька. Не понимаю. Частная собственность на то и частная, чтобы свои решения принимать. (Или не у меня? – у себя просит.) А представить всё равно не могу. Как? – так быстро махину нашу обездвижить. (Не поленилась, в Википедию залезла: самый тяжёлый тепловоз в мире – 244 тонны. Наш станочный парк – на самую малость меньше: в ме-тал-ло-ло-ме всё.) Уволены концом первого квартала, чтобы бухгалтерии труды облегчить. Да, по собственному, конечно. Потом два месяца архивы паковали. Аккуратно, системно. Чтобы махнуть палочкой волшебной – и всё как и было. А в парке, что у работы, зима тополиная бушевала. Идёшь сквозь солнце и пух белоснежный… барышней тургеневской – нектар по сердцу течёт.  Каждый день – последний.

     За две недели – два звонка: будто знают все. Будто от аппарата отключили. Нет, плохое сравнение, неправильное. Батарейку из часов вынули, и остановилось всё. Серёженька мой вида не подаёт, но, думаю, радуется: может приземлюсь, наконец. Дом покупали, так он три комнаты под детскую определил. А безработной себя не чувствую. Ни капельки. Знакомые (из тех, кто про Серёжины миллионы не знает) сочувствуют – не принимаю, нормально всё у меня. Даже во сне. (…нет, не железная я. Хотя…) На производство эти два месяца каждый день спускалась. Наблюдала. (Не каждый день живыми хоронят.) Коллектив мужской (рукастые, головастые,  – завод-то опытный, со спецбюро): дочкой приголубят, в любви громогласно признаются, уважить захотят – совета спросят или похвастаются тихонько, а то и шуганут, если не вовремя или не к месту.  Первый месяц, нет, – полтора, – пока отгружали последнее, предоплаченное оборудование, в цехах светлее становилось, тише, спокойнее. (Не верил никто (до конца):  завод старенький, много на своём веку повидал – каждый новый градоначальник, с советских ещё начиная, за честь почитал сватов заслать с комиссией, землицу нашу к рукам прибрать.) А потом началось, – не знаю, дедовых рассказов я в детстве наслушалась, или правда то, что о прошлых жизнях рассказывают, будто есть они, только слово у меня в голове, внешнему соответствующее, – одно: Сталинград. Из распахнутых ворот – натужный рык (погрузчики), клубы дыма; а внутри развороченная земля, маслом машинным залитая, – чёрная-чёрная (пола плиты стальные вывезены уже). А из самой сокровенной глубины (заказчиков туда не водим), из недр станочного отделения, выползают, голым металлом поблёскивая, танки (это от них погрузчики пятятся): прямо в небо, в рай железный ползут, – горнила бога металлоломного не страшатся. И мне не страшно, знаю я: победим. (Не водицу сердце толкает, кровушку славяно-монгольскую.)

     Другая тема – бывшая его. Две ночи в гости является. Не всё ему рассказываю. Без подробностей. “Как обычно, – говорю. – Милицией дело могло закончиться”. И это – к вопросу о собственности. Заигрались они в дружбу, на мой взгляд. (Смеётся по-доброму: “Тебе волноваться не стоит”. Заметил, значит, что я таблетки пить перестала. В суматохе этой…, два раза день пропустила… Хорошо – когда муж смеётся.) А я, чувствую, и в неигру могу: волчицей во сне была (по духу, повадками). Смотришь звериным взглядом и знаешь, что делаешь:

          По дорогам твоим, Бывшая,
          Я кошкой чёрной, – не бегала.
          Сетей паучихиных не плела.
          Пред тобой виноватиться не во чем,
          В своём лесу – хозяйка одна. Я.
          Зла тебе не желаю. Смотри:
          Зубы белые – в небе. Мои!

…но только во сне я такая. Две ночи такая была…

     У мужчин ("в от-но-ше-ни-ях” – какое противное модное слово, фу. Привяжется такое. Кыш, не знаю тебя. Любовь – знаю, союз, супружество. И обязательства – знаю.)… реликтовее как-то: увитый реакциями рептильного мозга интеллект и вынужденная эффективность. Договоришься с ними, с выживательными примитивами (рудименты свои – чик), – за горизонтом забрезжит Что-то. (То, что у нас внутри – приливами, жизнью неприукрашенною – целиком.) Миры создают, – однодневки, и гоняются за ними. (А пузырю щекастому – что?..) О, это я резонерствую…  Серёжа (про мои рассказы) так и говорит: восторженное, местами душещипательное, нелогичное женское резонёрство на фоне незатейливого линейного трэвел-повествования. Да, так и есть: что вижу, о том и пою. А вот на “не для мужской аудитории” пари ему предложила. На прозе-ру публиковаться стала (под мужским псевдонимом, и годков себе для надёжности приписала). Выиграла: мужчин читателей больше. (Спасибо вам, дорогие! Моего Серёженьку на его территории ой как победить непросто. Он, конечно, не очень-то поражение призвать хотел, про гендерный состав авторов порассуждал, да “хорошо бы со статистикой пользовательской активности ознакомиться”, только, пусть я ни такая уж и умная, но и не дура, чтобы с такими оговорками в споры лезть.) 
 
     А потом вообще смех. Кино. Сценарист я известный. Сюжет закручиваю  так, что самой интересно. Мазками крупными жизнь создаю. Про главного тайного злодея, например, так у меня в синопсисе: Прилучный. Мелочи помощники дописывают. (Как дописывать? Без фантазий пустых. Я задание так формулирую: что “болит” у тебя, то мне на фоне и изобрази, потому как – всё равно вылезет, только криво. А герою без разницы где пробегать, мир спасая: по лайнеру круизному с медовым месяцем памятным или по реанимации с ребёнком твоим под капельницей. И в деталях, в деталях чтоб – стук сердца твоего жил, и чтобы я тебя в нём узнавала.) “Неправильная только, у тебя, бухгалтерия, – Серёженька мне во сне заявил. – По-моему, – говорит, – не ты должна помощникам зарплату платить, а они тебе, за науку. Посмотри, – говорит, – они с тобой фильм, два, поработают и в люди выходят: книги пишут, сценарии”. Молодцы, у меня, помощники; лично каждого выбираю. (А я в фильме своём – невеста богатая. Только насколько богатая, не знает никто,  кроме него, главного. Даже я не знаю.) Накуролесила со своими героями – за предыдущие ночи отоспалась. Конец счастливый, конечно. После такого – дома не усидишь. На дачу поехала.

     Удивительно, заправилась, – в чек посмотрела: сколько бензин мой стоит. Вот уж никогда не интересовалась. Какая разница: без хлеба не поешь, без бензина не поедешь. От родителей переняла. (Вспоминать любят случай один.  Август 98-го. Из похода в Москву возвращались. В автобусе междугороднем всё узнали. А денег осталось – билеты на троллейбус купить или шоколадку маленькую мне в подарок: день рождения. В исполнении родителей – прекрасная история, а сама зря вспомнила: душный город, огромный и усталый, каждые десять минут мимо троллейбус пролетает, через неделю в первый класс.)  На N-ном обгоне спохватываюсь, что уже давно за сто тридцать, и пару камер я уже наверняка пропустила. И эта скорость какими-то хитрыми путями рифмуется с мамиными “почти тридцать” и “слава Богу, не упустила Серёжу”. Моя природная правильность легко принимает эту исковерканную заботу: и мамину и госавтоинспекции, – соглашается с ней. Особенно с маминой. Конечно, мне повезло: и с родителями, и с их родителями, с исходными данными, с Родиной и сёстрами, с городами и странами, школами-друзьями-учителями-коллегами, с мечтами и звёздами, встречами-расставаниями, со-всяким-разным-что-в-прошлом-уже… Как я могла Серёженьку упустить? – со всем добром этим.

     Ловлю себя на том, что краем  глаза знаки бензиновые отмечаю и цифры  со стел АЗС считываю: стоимость топлива “своего”. А следом разноцветное пятно, что из леса на мгновенье выскакивает, проявляю: “внешность” и “приданое” с цифрами сопоставляю.  “А заеду-ка я в садовый центр, пообедаю под кипарисами”. Не удержалась, пару кустиков лаванды и тысячелистник красненький прикупила, полдня потом место для них подбирала в моей дачной симфонии. У пруда, меж камней поселила их. Можно сказать, в изгнании – место им быть дала: пахучие слишком. (И ещё одно там оставила… Не могу… Не моё это – мир спасать. На трассе (ещё) углядела: пятнышки цветочные, – по съездам лесным, “карманам” дальнобойщицким... Молоденькие совсем, лепестки свои поветру… Хочу, чтобы этот! пузырь лопнул. И билетик счастливый – каждой.) 

   
                ***

     Седьмого сна не было. Сижу у догорающего камина – вспоминаю, – уже и подложить нечего, всё спалила. А ночь, похоже, холодная была: в плед кутаюсь. Светает…

     На коленях зашевелилось что-то, к животу жмётся. Дитё будто: ни свет ни заря вскочило, дремлет на мне. Может, это я себя маленькую экстере…, экстерио…: – вспоминаю. Глазёнки ОНО приоткрыло сонные, а они – Серёжкины. Спи, спи, маленький, рано ещё. А я? – точно не сплю? Проверить бы. Т-а-а-а-к, как мамочки в парке: один глаз – за ребёнком, другой – в телефоне. Получается! Пишем Серёженьке смс-ку: КУПИ НАМ ТРОЛЛЕЙБУС. И вдогонку: И ДРОВ. А про яхту и остров, когда приедет, скажу, пусть покупает, не возражаю больше. Песочек тёпленький – пальчиками маленькими в крепости собирается; волны покачивают – башенки песочные размывают; Земля круглая, – и большая. И буковки, буковки… в слова складываются.

               
                2019, июль-август