Живое оружие

Молодая журналистка Кира Волохова только что приступила к работе в районной газете «Утро города». Она радовалась, что редакция почти сохранилась ещё с доперестроечных времён, газетчики были люди опытные, тёртые жизнью, известные в Реченске, и Кира надеялась набраться настоящего журналистского опыта, по-настоящему войти в профессию. Планы она вынашивала грандиозные, амбиции имела немереные, но совесть не растеряла, и обострённое чувство справедливости ставила во главу угла.
Кому-то могло показаться даже, что Кире повезло: она сразу же оказалась в центре сенсации. Реченск буквально кипел от события, почти свидетелем которого оказалась Кира. Нет, она не видела, как это произошло, но первая подбежала к несчастной девочке, сразу опознала её, Эллу Коврову девяти лет, соседку по лестничной площадке. Сердце Киры словно подкатилось к горлу, затрепетало, стало давить, не давая вздохнуть. Кровь уже густела красной дорожкой на шее ребёнка, раскрытые холодные глаза и тряпично расслабленное тело объясняли всё. Элла умерла. Киру окружили люди: нервные выкрики, вздохи, всхлипы, несвязные слова… Был серый ноябрьский день, первый после коротких осенних каникул, присыпанный небогатым снегом двор в квадрате многоэтажек, всего-то час пополудни – светло, тихо, всё на виду… Худенькая полураздетая женщина нервно выкрикнула, что вызвала милицию и «скорую». И, правда, две машины подъехали почти одновременно. Врач только подержал жертву за руку, сокрушённо качнул головой. Два милиционера деликатно отодвинули столпившийся народ, следователь и эксперт присели у распростёртого тела. Они тихо перебрасывались словами минуты три, не больше, потом следователь, вынув блокнот, обратился к людям:
— Здравствуйте. Следователь Багров Валерий Иванович. Свидетели есть?
Худенькая женщина подошла первой.
— У меня мальчик… сын – инвалид. Он у окна всё сидит… Видел, закричал! Я… Он нервный, не ходит, мне показал…
— Минуточку, успокойтесь. Пожалуйста, по порядку. Ваш сын видел, что произошло?
— Да. Видел. На девочку напала большая собака. Тут по телевизору фильм повторяли «Собака Баскервилей», так Коля, это сын мой, так и кричит: «Бакервия, Бакервия!». Он сам так испугался, возбудился! Хоть бы до приступа не дошло…
 — Итак, может он описать собаку? Большая, гладкая или лохматая, цвет? Лаяла, рычала, выла?.. Как напала? Куда скрылась? Хотя… Минуточку.
 Он подозвал одного милиционера, быстро, коротко что-то скомандовал ему, тот ответил «есть» и, отойдя подальше, стал по рации передавать сообщение. Но всё внимание людей было приковано к событию: смотрели, как тело упаковывали и грузили в фургон другой «скорой», подъехавшей только что, а слушали следователя и свидетельницу.
— Коля сказал «Бакервия», значит, собака большая, огромная даже. Он мне сказал ещё – чёрная, с хвостом…
— Понятно, все собаки с хвостами. А  шерсть?
— А… не знаю. Пойдёмте к нам, Коля расскажет.
— Какая квартира? Я зайду, только осмотрю ещё место происшествия, других опрошу.
Девочку увезли. Кира понимала, что надо остаться, сказать всё, что знает. Она с ужасом подумала, что ведь мать, может быть, сейчас дома, ждёт дочку из школы. И, словно отвечая на её мысли, отчаянный крик разнёсся по двору, из подъезда выбежала Анна, мать Эллы. Она летела через двор в распахивающемся на ветру халате, обнажённые ноги и руки  неестественно белели, делали её облик совсем беззащитным и жалким. Она, не понимая событий, вдруг заметалась вокруг кровавого пятна на снегу, захрипела сорванным голосом:
— Эллочка! Где Эллочка? Где? Где она?
Следом бежала, отстав на полпути, пожилая соседка с шубой в руках. Накинула на плечи, держала за ворот и шубу, и Анну. Эксперт, молча, поднёс к лицу матери пузырёк. Она, вдохнув, побелела, закатила глаза, потом притихла. Слёзы ручьями полились из глаз.
Следователь тихо объяснился с, казалось, ничего не понимавшей матерью, попросил соседей увести женщину в дом, сказал, что скоро зайдёт к ней. Потом обратился к редеющей толпе:
— Граждане, кто что-то видел или знает, пожалуйста, останьтесь, дайте показания.
Осталась одна Кира. Никто ничего не видел и пострадавших не знал. Кира, кое-как справившись со слезами, объяснила, кто она, сказала, что Элла с матерью недавно вселились в квартиру напротив, месяца два назад. Четырёхкомнатная, в комфортабельном девятиэтажном доме, квартира, оказывается, была построена каким-то бизнесменом, простояла три года пустая, так как хозяин остался за границей. Анна купила жильё за деньги, которые таким как Кира  и не снились, ведь цены на жильё взлетели больше, чем вдвое, а сама журналистка свою однокомнатную строила в рассрочку целых пять лет. Родители помогали изо всех сил, живут в райцентре, неподалёку. А Эллочка – девочка тихая, добрая. Бедный ребёнок, за что ей это? Как теперь Анне пережить горе? Кира снова заплакала, но отёрла варежкой слёзы, глубоко вздохнула и рассказала ещё, что никто из соседей  больших собак в доме не держал, и в гаражах тоже. Следователь её не перебивал, опустив глаза, писал в блокноте, изредка пронзительно взглядывая ей в глаза, отчего ей хотелось поёжиться. Но, странно, переживая горестное волнение, Кира всё-таки отметила, что Валерий Иванович молод и как-то по-особенному хорош собой. Он среднего роста, сухощав, хотя широк в плечах, с короткой стрижкой, не прячущей намечающиеся залысины – совсем не джентльмен с картинки. Но его внимательные глаза, чуть хрипловатый голос и манера коротко  и внимательно взглядывать на собеседника сразу расположили к себе, вызвали доверие.
— Кира Романовна, кто приходил в квартиру Ковровых? С кем они общались? Вы бывали у них?
— Да, я несколько раз побывала в их квартире. Анна, мама девочки, первая ко мне пришла, познакомиться с соседкой, попросила, помню, иглу с ниткой, колготки зашить. Они тогда ещё не совсем переехали. Мы понравились друг другу, пили чай по вечерам, чаще у меня. Эллочка тоже заходила… А у них я видела только Леонида. Это молодой человек, друг Анны. Красивый, неразговорчивый, работает у Анны менеджером в её центральном магазине на площади Энгельса, знаете? Ну, Анна ведь владеет сетью парфюмерных магазинов «Элла». Я его голоса даже почти не слышала, а ведь его профессия требует умения общаться. Хотя… Видимо, я не вдохновляла. Анна его старше на семь лет, но он ей предан, в глаза смотрит. Он живёт где-то по Красинской улице, за мостом. Вроде бы у него там частный дом. А фамилии его я не знаю.
Следователь поблагодарил, собрался уходить, и Кира решилась.
— Валерий Иванович, пожалуйста, разрешите мне участвовать в следствии! Мне так нужно написать хорошую статью, проявиться на работе!
— Как это – участвовать? Я не имею права на такие решения. Это незаконно. Наблюдать со стороны и, предупреждаю, со значительного расстояния, ещё куда ни шло…
— Спасибо! Я в сторонке, тише воды… Спасибо!
Она заметила, что, кажется, и Валерий что-то в ней нашёл, особенно внимательно поглядывал на неё. Они оба волновались.
Кира пошла за спиной следователя в квартиру к мальчику Коле. Дверь не захлопнули, и она из прихожей слушала как мать, словно переводчик с иностранного языка, толковала невнятную, картавую речь инвалида. Парню было уже восемнадцать, как записал следователь, так что сведения он дал определённые: собака была лохматая, похожая на овчарку, чёрная, с жёлтыми подпалинами под хвостом. Она напала  на девочку молча, сбоку, выбежав из-за дворовых гаражей, девочка успела тихо вскрикнуть, скорее от страха, и сразу упала. Всё было кончено в одну минуту. Собака оторвала пасть от горла ребёнка, насторожила уши и, как молния, метнулась за гаражи. Следователь дважды переспросил про собачьи уши, и Кира поняла, что он подозревает, что собаку отозвали, а значит, могли и натравить на ребёнка. Кто? Зачем?
Когда они снова вышли во двор, к следователю подошёл милиционер с собакой на поводке и доложил, что след был взят, довёл до реки и оборвался.
— То ли собаку, зверюгу ту, взяли в лодку, то ли … – молодой человек запнулся, запунцовел лицом и закончил, – то ли утопили.
Река была рядом. Дом стоял на возвышении берега, и Кира гордилась, что из её окна был вид на воду и на дальний лес. На другом берегу ещё тянулась та самая Красинская улица – цепочка частных домов с садами и палисадниками, которая снабжала молоком и плодами земли маленький, но любимый населением квартала, рынок на набережной. Выходило, что напавшая собака, скорее всего, была с Красинской, из частного сектора.  Кира сама до этого додумалась, а Валерий решительно с ней попрощался и ушёл.
Никак не засыпалось. Она провертелась до двух часов ночи, потом надела на пижаму куртку и вышла на балкон. Ночь была свежей и влажной, доносила особенный речной запах, густеющей от холода, но не замёрзшей ещё воды. Кира вышла покурить, но тут вспомнила, что обещала маме бросить, почти бросила, потому и не купила сигарет. А курить хотелось! Она мысленно обругала себя самым ужасным словом: «слабачка!», ведь быть сильной – это её девиз, её кредо. А она ведь нюни распустила перед Валерием, и вечером дома ревела… Попробуй не заплачь, если у Анны такое лицо, такой шок! Вот так, со стеклянным взглядом сидит на диване и молчит. Потом Лёня пришёл, Кира и ушла к себе.
В квартирах стало жарко: топят, а на улице ноль. Снег почти растаял, зато мокротень с неба сыплется… Рядом, через тонкую стенку, лоджия Ани. Вот и у неё балконная дверь стукнула.
— Аня, я не хочу тебя одну оставлять, – это Лёник говорит, – но уйду на рассвете. Не хочу, чтобы соседи видели, они такие дотошные…
— Ну почему? Что тут такого? Мы же расписаны. Здесь твой дом, твоя семья…
— Знаешь, люди ведь ещё не в курсе. А если растрезвонить, то мне следователи житья не дадут. Не обижайся, Анечка, держись.
— Но ведь всё равно тобой поинтересуются, разузнают, – Аня говорила с трудом, еле выговаривала слова.
Кира подумала, видно, успокоительное пила, а и оно не дало сна. И вдруг она вся затряслась, как в лихорадке, жуткая мысль пронзила её: «Неужели… не может быть! Леонид? Он погубил Эллочку? Вот ведь, так получается: живёт за рекой, лодка у него есть, а, главное, мотив! Ведь Эллочка наследница Анны! Вот нет ребёнка, и он, теперь законный супруг,  унаследует всё, если что… Если что? Ведь в таком случае и Анне угрожает опасность!»  Кира тряслась от озноба, но боялась теперь себя обнаружить. Тем более что через минуту возобновился тихий разговор.
— Лёнечка, я всё понимаю! И зачем мы поспешили с регистрацией! Кто же мог подумать?.. Я просто мечтала, чтобы у Эллочки была полная семья. Она тебя любила, – рыдания не давали ей говорить.
— Успокойся, Анечка. Негодяев найдут, я верю. А девочка… Видно, такая у неё судьба. Сиротская доля. Меня только и чуть, совсем чуть-чуть, утешает, что она приёмная.
—  Не говори так, Лёня. Я полюбила её. Мне она стала родной.
— Пойдём в дом, холодно. Ты сейчас…
Дверь стукнула, защёлка сработала, и Кира на ватных ногах ушла к себе. 
Эта пятница так  и осталась в памяти чёрной, несмотря на то, что к вечеру выпал снег и стало светлее в сумеречном пространстве. Утром в субботу Кира  выглянула в окно и увидела, что с берега в воду спускается водолаз, а на берегу стоят милиционеры и прохаживается Багров. Она быстро собралась и выбежала из дома. Подбежав к берегу, Кира остановилась, Валерий издали кивнул ей. Скоро появился водолаз и подал конец сети. На снег лёг труп чёрной овчарки, к её шее был привязан груз. Кира подошла поближе и увидела, что это пакет, из которого выкатился булыжник.
— Вот вам и Му-му, – мрачно усмехнулся Багров, – что ж ты, зверюга, натворила! И зачем?..
Он поговорил негромко с каким-то интеллигентного вида дяденькой в очках, Кира только услышала: «больше двух лет», «истощена», «могли готовить». Потом Багров подошёл к ней.
— Кира Романовна, – девушку приятно удивило, что он запомнил её имя и даже отчество, – вы ведь журналистка? В газете «Утро города» работаете? – Кира на всё согласно кивала, – вы могли бы помочь следствию. А? Согласны? Надо написать, что собака, вернее, её труп найден, чтобы родители и дети перестали бояться, и что подозреваемый, предполагаемый хозяин опасной твари, задержан. Он сам, видимо, казнил взбесившееся животное и пытался скрыть, чтобы не нести ответственности.
— Я напишу, обязательно! Но… скажите, кого вы поймали? Я знаю кое-что, так вот, не было бы ошибки…
И Кира рассказала следователю всё, что услышала на балконе. Валерий Иванович как-то ласково посмотрел ей в глаза, она даже слегка покраснела.
— Спасибо, Кира Романовна. Всё, что касается Жукова – Леонида, мы выяснили вчера, а вот насчёт усыновления ребёнка… Тут вы нам помогли, ускорили дело.
— Но я не могу поверить, что Лёня виноват! Он так полюбил Эллочку, играл с ней, занимался уроками… И потом, что он дурак? Ведь ежу всё понятно…
— Вот-вот. Этого-то ежа нам и предстоит отыскать. Вы, пожалуйста, никому ни слова не говорите о своих догадках, о том, что знаете! Надо, чтобы преступник успокоился, обнаружил себя.
— Но… как? Это ведь тот, кто подбирается к Аниным деньгам, правда? Значит, Ане угрожает опасность? И потом, этот человек должен быть её близким, если не муж, то…
— Умница, Кира Романовна.
— Да зовите меня просто Кира, я ведь не старушка!
— Вы официальное лицо. Но, спасибо, Кира. Так вот, порасспросите-ка Анну, осторожно, конечно, о её старшем брате, о том, который пропал. Какой у него был характер, внешность, может быть, особые приметы… А с соседки вашей мы глаз не спустим, не волнуйтесь.
Кира гладила Аню по плечу и успокаивала, говорила, что верит Лёне, что скоро его выпустят. Потом пожалела, что у Ани нет родных.
— Никого-никого? Как же так, ведь была семья. Да, родители погибли, но у них-то были братья, сёстры?
— Нет, они у меня оба детдомовские. Вместе росли, вместе и в самолёте… Летели к брату на присягу.
— К брату? У тебя есть брат?
— Был. Но пропал без вести. После армии на сверхсрочную остался, воевал в горячей точке и пропал.
— А какой он был? Красивый, как ты? Помнишь его?
— В памяти, как на фото. Высокий, черноглазый, волосы шапкой, вот тут на виске – сединка с детства – клочок белых волос. Я писала во все инстанции: ни слуху, ни духу. Десять лет прошло, никакой надежды нет.
— Это теперь бы ему лет сорок пять… было? Как его звали? А он любил тебя, Аня? 
— Не знаю. Я его лет с трёх помню. Никакого внимания ко мне у него не было. Подросток непослушный, проблемный. Мама часто плакала, в школу её без конца вызывали. Мне кажется, он ревновал родителей ко мне. Никогда в письмах, а их было очень мало, всё короткие, мне привета не передавал. А звали его… Лёня.
Валерий Иванович так и сказал: «Объявляю вам, Кира, благодарность». И пригласил её выпить кофе в небольшой «стекляшке» в парке. Они проговорили пару часов подряд, потом гуляли по заснеженным аллеям до сумерек. Кира смотрела на Валерия, слушала его голос и переполнялась нежностью: «Какой он… чудесный!»
Леонид Ковров, теперь Александр Патов, был задержан через три дня. Он следил за Анной из старой битой «волги», которую в сумерках направил на переходившую улицу женщину. Молодой парень, преследовавший и даже напугавший её этим,  оттолкнул Анну.
Выяснилось, что целый год  брат готовил преступление против сестры и её дочери, не зная, что та – приёмная, а и родная кровь для него не имела никакой цены. Разузнав всё о сестре, о её окружении, он украл у Леонида его годовалого щенка (клочки шерсти были обнаружены  в Лёнином гараже), подобрал во дворе оброненную Эллочкой варежку и принялся дрессировать несчастную собаку, делать из неё живое оружие. Он нещадно бил животное, не кормил, вырабатывая ярость к запаху ребёнка. Убрать наследницу самым похожим на случайность способом, было его целью. Только слова инвалида Коли о том, что собака прислушивалась после нападения, дали зацепку для следствия. Но тут уж, понятно, главная заслуга Багрова – его чутьё и наблюдательность решили дело.
Анна была теперь в безопасности, благодаря охране, не пострадала. Но страдала её душа: теперь она окончательно потеряла брата. На очной ставке она всматривалась в почти забытое лицо. Мужчина был наголо обрит, но на виске отливало серебром почти круглое, с пятачок, пятнышко. Жестокие ненавидящие глаза сверлили её насквозь.
Потом, дома,  она говорила о своих чувствах, плакала, а её гости только вздыхали, почти не утешали её – пусть выплачется. Лёня – любимый муж – держал её руку в своей, другой рукой обнимал её вздрагивающие плечи, а Кира и Валерий  сочувственно смотрели в её красивое, тонкое лицо с чёрными, полными грусти и тепла, глазами.
Статья в газете «Утро города» точно и живо, с горячим сочувствием к пострадавшим, поведала о случившемся, и редактор на планёрке очень хвалил молодую журналистку Киру Волохову, назвал её «юной надеждой местной журналистики». А сама Кира, лёжа почти всю ночь без сна, думала, что вот, теперь всю жизнь придётся соприкасаться со многими бедами и печалями людей, изо всех сил помогать им. И всегда будет больно, страшно и, может быть, опасно… Но подумав, что ведь и хорошее, радостное будет, и бодрящее, поддерживающее людей, достойно журналистского пера, она успокоилась, вспомнила серые глаза Валеры, и уснула.