Калейдоскоп в тумане - Вышивка

            Калейдоскоп в тумане.

  -Ишь ты, как эти черепахи ищут свои сокровища. И это ж каждая рыба, то есть, по моим представлениям, как бы космический корабль, - очень сложное устройство; каждая чешуйка - шедевр нерукотворного искусства, каждая клеточка - каюта, нет, предприятие, фабрика; каждое морское существо - союз многочисленных цивилизаций; хищные рыбы поглощают мелких рыбёшек, не интересуясь ими как мирами, но в мирах этих содержатся интересующие их компоненты; идёт грандиозная война, хоть, по большей части, жизнь под водой мирная, хищных существ немного, как и на суше, всё там красиво и весело. Прав был капитан Немо: что может быть лучше моря ? - размышлял ЧупЫзин, в очередной раз просматривая подводную съёмку.
   Кроме этого фильма у него были ещё - про водопады, тропический лес; про горы - обязательно, это модно, про них всегда всего навалом; хоть ему горы казались однообразными.
   Лучше всего было самому отправиться в лес - бор и лиственный - пройтись, а лучше пробежаться - от пробежки настроение улучшалось, мозги прочищались и восприятие усиливалось.
   Пока КИки с ВаОмой квасились на кухне и кисли перед телевизором, Чупызин преодолевал километр за километром по песку, снегу, грязи, в жару, мороз, ветер, дождь, метель, днём, ночью; бывало, с травмами...
Любил и отдохнуть, подкрепиться. Готовить он умел, но по простому, без фокусов. В этом году ему удалось вырастить неплохую капусту и он приспособился жевать её в сыром виде.
   -Главное, - говорил, - чтобы холодная была, если тёплая - невкусно, а из холодильника - лучше, чем мороженое.
   Ваома и Кики, конечно, питались более взыскательно и Чупызина почитали фраером. Он не обижался. Правда, пыжился: «На что мне мясо, и картошка хороша». Хоть уплетал и колбасу. И, конечно, не особо отказывался, когда Кики чего-нибудь наваривала, напекала, нажаривала, а Ваома настойчиво угощала.
При этом Чупызин порой разглагольствовал, например:
   -А я в этом году закрывал огурцы новым способом. Достала меня эта стерилизация; я налил воды в банку, потом вылил её в кастрюлю, покидал туда хрен, укроп, соль, уксуса добавил, закипятил, ополонником в банку перелил-переложил это всё и закрутил крышкой; и, надо сказать, нормальные получились, хоть я боялся, что, может, черезчур сварились; нет, ничего, чуть вяловатые, но более чем съедобные и даже хрустящие, а главное - ни одну банку не сорвало!
Кики с Ваомой его такого рода выступления не особо слушали и он большей частью помалкивал.
   Ваома собирала картинки. Ей нравилась трава, нравилось небо, деревья, вода; в общем, то же, что и Чупызину, но больше в застывшем виде; он же предпочитал движение, и вообще натуру.
   Ваома страдала, глядя на изображения. Неба она боялась, особенно настоящего, хоть и любила. В картинки она долго всматривалась, словно стараясь заглянуть дальше, глубже; и хоть видеть она могла только пятна, ей хватало этого; ей необязательно было всё время понимать, что за вид перед ней; фотографии она воспринимала как абстракцию; чем более невнятным было изображение, тем больше оно её притягивало, тем большего смысла она в нём искала. Чем больше непонятного, тем ближе разгадка и тем тяжелее от этой близости, или от попыток поймать неуловимое, или от страха, что это всё-таки получится.
   Когда-то Чупызин пошёл с утра к речке - пройтись, пробежаться. Была осень; ночью резко похолодало; на рассвете появился густой туман. Солнце светило из-за деревьев на другом берегу и лучи его тонкими длинными стрелками победно прорезАли туман во все стороны. Когда Чупызин побежал, они стали вращаться.
   Через день картина повторилась, правда, несколько слабее. Чупызин сбЕгал к речке, что-то зарисовал, сфотографировал; донаблюдАл: туман обволакивал реку и берег, и деревья на берегу стояли покрытые чем-то белым, как снег, как бы даже чем-то более снежным, чем снег; это был союз земли и неба, небо на земле; но человек, в данной ситуации Чупызин, не мог в этом участвовать, а только видеть со стороны; стоило приблизиться, и картина ускользала, волшебство улетучивалось. А уж фотография оказалась даже не отдалённым подобием, а совсем обычным изображением тумана над водой и на берегу - глаз посрамил технику; даже фото, снятое с той же самой точки, с которой вид был самым потрясающим, получилось заурядным; но Чупызина это не огорчило. В конце-концов, у него осталось впечатление, зарисовки, фото, возможность словами передать детали, к тому же можно будет - при желании - поймать когда-нибудь погоду и посмотреть.
Когда-то он покажет этот сюжет Ваоме в натуральном виде. Пока он сделал всё, что мог; фото и рисунки Ваома уже; приспособила для своего медитирования плюс уморилась слушать пояснения.
   Ваома ловит впечатления. Иногда она упорно пытается вжиться в смерть. То есть, стремится представить, как она умирает; как ей становится всё хуже и ужаснее. Но у неё слАбо выходит. Мешает какой-то предел.
   -Я не хочу умереть быстро. Я должна погружаться в смерть как в холодную воду; но более медленно - день за днём, месяц за месяцем, а то и год за годом.
   -Поживём - увидим, - говорит Кики,- как кому доведётся умирать; авось, ещё далёк старт этого марафона.
   Да, умирание - это путь. Так думает Ваома. Жизнь - топтание на месте. Нерешительность. Впрочем, жизнь - это подготовка, тренировка. Основная задача - не смерть, а именно умирание. Чупызин бегает, Ваома медитирует. Это репетиция. Может, кто-то из них умрёт мгновенно, в спринтерском режиме. Как угадать свою смерть ? К чему готовиться ?
   Кики им втолковывает, что всё происходит гармонично: кто к чему готовится, тому то и надлежит и никто себе ничего не выбирает. Ваома и Чупызин с ней более-менее соглашаются, но хотят узнавать детали.
   Им трудно понять разницу между своими желаниями и задачками, которые они, понимая ли это, подбрасывают Кики. Никто из них троих не дорос друг до друга, но настанет неуловимый момент, когда они друг друга перерастут.