Повесть о приходском священнике Продолжение 159

Там на неведомых дорожках....
Для Birute Dovenaityte

Как-то раз гуляя с детьми возле леса, заметил на холме, возле самой опушки, несуразное ваяние, издалека напоминающее силуэт мифического существа с огромной головой. Подойдя ближе, я немало удивился. Ваяние оказалось деревянным истуканом, в виде бородатого старца, со сложенными на груди руками. Под этими руками были вырезанные символы, некоторые из них напоминавшие трезубец, искажённый крест, какие-то руны. У подножия истукана чернело пятно пепелища с недогоревшими головешками, вперемешку с костями мелкого животного. Вокруг пепелища валялись цветные ленточки, горошины красных бус, клочки порванных бумажных литографий образов Спасителя, великого князя Владимира, княгини Ольги. Собрав остатки литографий, я взял детей за руки и стал уводить их от жуткого места. 
-А что там такое было?- часто оглядываясь, спросила Маринка.
Я не ответил, да и как объяснить ребёнку, что такое язычество, то от чего, когда-то отказались наши предки, приняв истинную, православную веру. Мы поспешно удалялись от леса, на душе было особенно тягостно. Переполняли двоякие чувства, сам собой возникал вопрос: как же такое возможно? Сейчас модно говорить: что церковь, это пережитки старого, она не вписывается в рамки современного мира, выглядит, на фоне развития науки и технологий, весьма блекло, представляющая собой не популярную сказку о каких-то там моральных принципах и любви. Но, как же объяснить тот факт, что среди этого прогресса современной науки, люди поклоняются бездушным, деревянным идолам, при этом принося в жертву животных? Хотя, наверное, не только животных.
Проходя мимо колодца, я заметил громадную фигуру старика, с пушистой, седой бородой, в поношенном кафтане, опоясанного поверху верёвкой. Старик, будто нарочно поджидал нас. Он стоял, прислонившись к шероховатому стволу старой груши, пристально всматриваясь в наши лица.
-Здравствуй, Малинка!- воскликнул старик, когда мы поравнялись с грушей.- Давно тебя не видел, совсем меня забыла!
Девочка вырвала свою руку из моей и опрометью бросилась к старику, распахнувшему ей навстречу свои объятия.
-Маринка, это что такое?!- вскрикнул я, поднимая на руки Марка.- Почему ты так легкомысленно бросаешься к чужим людям?! Сколько тебя учить, чтоб не делала так?!
-Папа, ну ты что?- Маринка освободилась от объятий старика, уставившись на меня удивлённым взглядом.- Это же дедушка Никита, ну помнишь, я тебе сто раз рассказывала.
-Маринка,- я старался не смотреть в хмурое лицо старика,- мы это уже неоднократно обговаривали! Ты больше не будешь общаться с этим дедушкой! И подарки от него брать не нужно!
Девочка моментально сникла, нагнула голову, в её глазах блеснули слёзы.
-Да ты не кипишуй, папаша,- лицо старика сильно изменилось, превратившись в суровую, восковую глыбу, из которой выделялся стальной взгляд, впившийся, казалось, в самое сердце.
Старик прокашлялся, закрывая рот кулаком, покрутил головой, словно пытаясь отряхнуться от чего-то тяжёлого, сильно мешающего наконец добавил, обращаясь ко мне:
-Ты, никак священник? В Анечкино служишь, возле озерца?
-Правильно понимаете,- нехотя ответил я, прислонив к себе рукой Маринку.
-И как, люди ходят в твой храм?
-К чему эти вопросы?
-Да вот, хотел бы прийти на литургию. Поисповедоваться в грехах. Или прогонишь?
Я сдвинул плечами от неожиданности, ответил не сразу:
-Почему прогоню? Приходите, конечно. Храм для всех желающих открыт. Мы всем рады.
-Так уж и всем?- старик покривил губами, вынул на ощупь из кармана сигарету, не спеша вставил её в рот. Чиркнул спичкой, и выпустив изо рта облако сизого дыма, добавил.- Не боишься, что распугаю ваших прихожан?
-Не боюсь! Наши прихожане пуганные, так что вряд ли сможете вызвать у них страх!
-Гляди ка,- старик слегка улыбнулся, мотнув головой.- А ты, как же?
-А что я?
-Но, у тебя страх, я ж вызываю. Небось все сплетни обо мне собрал? Теперь смотришь с опаской. Вот и напрашивается сам собой вопрос: «А не пересуживаешь ли ты меня, прежде Бога?»
Я не знал, как ответить. Действительно, мне было известно об этом старике лишь из повествования бабушки Анисии. Но, так ли объективен её рассказ? Да и вообще, каждый человек может сделать плохой поступок, даже если это будет страшное преступление. Кто я такой, чтоб осуждать за то, чего не знаю наверняка? Тем более, не известно, что у него внутри, как он об этом переживает, и сожалеет ли он о случившемся в принципе.
В голове всё перемешалось, запуталось. Я хотел попрощаться и уйти, так и не дав ответа, но старик вдруг изменился в лице, выбросил в сторону сигарету и проговорил уже совершенно иным тоном, лестным, каким-то завлекающе-добродушным:
-А зайдите ко мне в дом, в гости, так сказать. Я вас чаем угощу с липовым мёдом. Мёд у меня вкусный-вкусный, уверен, вы такого ещё не пробовали. Заодно, посмотрите как живу. Ну, не отказывайтесь,- глядя, как я кривлю лицо, на ходу подыскивая слова, чтоб попрощаться, слепил умоляющую гримасу дед Никита.- Не съем я вас, обещаю. Просто больно уж охота со священнослужителем поговорить. В душе накопилось много. Прошу вас, зайдите.
Последняя фраза прозвучала, как мольба.
-Папа, давай зайдём,- заскулила Маринка, дёргая меня за руку.- Ну, пожалуйста.
Тропинка к дому, Никиты Митрича показалась невероятно длинной. Когда-то величественный, роскошный сад, теперь имел жалкое зрелище. Деревья, в большинстве своём, одичали, в некоторых местах усохли, покрылись растительными паразитами и болезнями. Хозяина, это видимо, не беспокоило, так что яблони, груши, черешня просто доживали свой век. Вблизи, дом выглядел весьма величественно, немного сказочным, не смотря на облетевшую краску, потемневшую древесину. Странно, но внутри, он оказался практически пустым. Огромные комнаты, блестели вымытыми полами, от стен слегка тянуло сыростью и олифой. Мы вошли в столовую, где, посредине, всё-таки, имелся довольно большой, дубовый стол, на котором пыхтел самовар.
Усадив меня с детьми к столу, хозяин принялся суетиться, доставая с единственного буфета, чашки, чайные ложечки, банку с мёдом, варенье и свежеиспечённые плюшки.
-Необычный у вас дом,- сказал я, удивляясь своему голосу, который звонкой луной, тут же разлетелся по комнате.
Старик только лукаво улыбнулся.
-С наружи, вроде не такой уж огромный, а внутри… Внутри комнаты довольно просторные, светлые,- продолжил я.
-Наверное, из-за отсутствия мебели,- сказал Никита Митрич.
-Первый раз вижу дом без мебели, без ковров, других привычных атрибутов.
-А зачем они? Это стесняет свободу, если хотите, душит своей тяжестью сознание. Да и убираться проще. С некоторых пор люблю свободное пространство. Дышать легче.
Дети не стали засиживаться долго за столом. Отпив немного чая, скушав по плюшке, они тут же сорвались с места и принялись бегать по пустым комнатам. Я пытался было сделать замечание, но Никита Митрич остановил меня. Пусть, мол поиграют, ему приятно слышать в доме детские голоса.
-Вы поговорить, вроде, хотели,- сказал я, обращаясь к старику, который застыл в каком-то задумчивом восхищении, наблюдая за вознёй детворы.
Мои слова, словно вернули Никиту Митрича в действительность, отрывая от каких-то своих тёплых воспоминаний. Он равнодушно пожал плечами, застенчиво улыбнулся, тут же ответив:
-Даже не знаю. Так давно не разговаривал с людьми. Во дворе возникло такое непреодолимое желание, а теперь… Теперь понимаю, что говорить по сути, разучился. Странно, не правда ли?
-Наверное,- ответил я.- Вы отчуждались от людей, живёте как отшельник.
Старик еле заметно ухмыльнулся, слегка дёрнувшись всем телом. Он пригладил на голове волосы, протёр ладонью лицо, сказав:
-Это не я отчуждался от людей, это они вычеркнули меня из общества. Хотя… Конечно, не без причины. Когда-то, очень давно, так давно, что кажется то происходило не со мной, всё было совершенно по-другому. И вот, в один прекрасный день изменилось, будто я попал в иной мир. Вам, вероятно, рассказали уже что произошло с моей дочерью? Не знаю, поймёте или нет, но тогда для меня мир стал враждебным, чужим. Я озлобился, замкнулся в себе, перестал со всеми общаться. Всё вокруг раздражало, угнетало, словно разрывало на части мозг. Если возле двора останавливалась машина, тут же злился, метался по дому, по двору, как сумасшедший, до тех пор, пока она не уезжала. Пытался закрываться в комнате, окна которой уходили в другую сторону от дороги. Не помогало. Мысль о той машине бук-вально заполняла сознание изводила, заставляла раздражаться. Стук вёдер, скрежетание ручки общественного колодца, который располагался у нашей калитки, сводило с ума. Несколько раз обрезал ведро, пытался засыпать колодец песком, бросал в него кошек и собак. Но, люди всё исправляли и опять шли за водой, продолжая сводить меня с ума. Начал понимать, это не нормально, это болезнь, нужно ехать к доктору. Но, не с кем оставить было внучку Юленьку. Она же совсем убогая, Бог её разумом обделил. Я страшно за неё боялся. Всё время казалось, вот-вот злые люди залезут в мой дом и сотворят с ней непотребства. Поначалу, комнатка у неё была на втором этаже, с большим окном, выходящем во двор. Но, когда девочка подросла, я решил спрятать её, подальше от взора людских глаз. Видел, как приходящие к колодцу за водой, глазеют в Юленькино окно, словно высматривая её там похотливыми глазами. Не хотел, не мог допустить, чтоб с внучкой что-нибудь случилось. Знаете, какая она была красавица, просто ангелочек в человеческом обличии.
В тот злополучный вечер, когда пострадали дети, произошло всё неожиданно и спонтанно. Сам не ведал, что творил. Будто я и не я. Какая-то злоба, отчаяние достигли своей апогеи. Если б милиция не прибыла вовремя, люди меня б просто растерзали на части. А дальше, как во сне. В той суматохе, все забыли об Юленьке. Я думал, её сразу обнаружат, но было не до этого. Мы ведь жили как отшельники, мало кто знал, где на самом деле находится внучка. Она словно выпала из поле зрения жизни. Никому до неё не было дела. Дом даже хотели сжечь, участковый вмешался. В отделении милиции продержали сутки. Только на другой день вызвали к следователю. Я спросил о Юле, но мне ничего не ответили. Затем, после допроса, конвоиры сильно избили меня. Решили излить всенародную ярость. Очнулся в боль-ничной палате, на четвёртый день. Еле убедил охранников, проверить полуподвальное помещение, где до сих пор оставалась внучка. Никому не было дела на огромной земле, до маленькой, несчастной девочки. Оказалось, слишком поздно. Получается, я сам её убил. Глупо как-то вышло, нелепо, похоже на кошмарный сон с трагическим концом. Хотелось умереть, очень хотелось, но даже смерть отвернулась от меня. Осудили на пятнадцать лет. Уже на зоне получил ещё семь, пришиб заключённого. Просто оборонялся, но виновного сделали меня.
Отбыв срок наказания, вернулся домой. Люди встретили весьма враждебно. Просили убираться из села, по добру по здорову. Десять лет мотался по союзу, на заработках, на Амуре железную дорогу ложил. Когда здоровье стало подводить, опять домой вернулся. Теперича так вот и живу. Селяне больше не прогоняют, мало кто уже помнит ту трагедию. Но, особо не жалуют общением и вниманием, да я и сам не сильно стремлюсь. В тюрьме многое понял, даже молиться научили. Молитва и спасла, от того, что окончательно не спятил. Привык я один, вот только за дочкой, да за внучкой невыносимо тоскую. Однажды увидел вашу девчушку, сердце так и ёкнуло. Попробовал заговорить с ней, а она вот чистая душа, уважила старика- теплотой добра сердце согрела. Вы не подумайте ничего худого, я ведь не с какими-там злыми намерениями. Больно с дитём покалякать охота, отрада единственная.
Никита Митрич, резко отвернул голову и незаметно смахнул слезу.
-Жаль, что так получилось в вашей жизни,- я не знал, что нужно было сказать в тот момент.
Старик слегка махнул пальцами, не отрывая ладони от стола, протяжно выдохнул из груди воздух, после чего ответил:
-Такая уж моя доля. Не сложилась судьба, что уж теперь об этом,- сделав паузу, он добавил.- Разрешите Маринке ко мне в гости захаживать, или…
-Никита Митрич, если захотите увидеть Маринку, приходите к нам в храм. Так будет лучше и спокойней. Надеюсь, вы меня поймёте.
Лицо старика совершенно потухло. Глаза его застыли в какой-то точке пустой стены. Он даже не шевелился, казалось, не дышал. Лишь один палец непроизвольно подёргивался, медленно поглаживая старенькую скатёрку на столе.
-Дети!- резко поднявшись, я нарушил гнетущую тишину.
Мой голос эхом разлетелся по дому, но ответа не последовало.
-Марк, Маринка, вы куда запропастились?!- снова позвал я, направляясь к выходу.
Только теперь послышались приглушённые голоса и топот обуви. Дети появились откуда-то из-за угла, от входа в гостиную, на их лицах отображалась загадочность и волнение.
-Вы зачем по дому шарите?!- повысил голос я.- Кто разрешил?! Сейчас же одевайтесь и пойдёмте домой!
-Папа,- каким-то таинственным голосом проговорила Маринка.- Мы были там, внизу.
Она показала пальчиком на темневший угол гостиной.
-Зачем вы туда ходили?!- угрожающе зашипел я.
-Там девоцка,- сказал оглядываясь Марк.
-Какая ещё девочка?- показалось, что дети не играют, а говорят на полном серьёзе.
-Девочка,- подтвердила Маринка.- В коляске сидит, повёрнутая к окну. Мы её звали, звали, но она не отвечает.
В этот момент, у меня за спиной вырос Никита Митрич. Видимо, услышав наш разговор, старик засуетился, как-то даже сжался, комкая в руках старую фуфайку.
-Вы не один в доме?- переспросил я старика.
Тот ответил не сразу. Он что-то невнятно мычал, пытался говорить несуразицу, наконец резко одел фуфайку, сказав:
-Ладно, мне в магазин пора, а то скоро закроется. Хлеба в доме нет!
-Никита Митрич,- не отставал я,- о какой девочке говорят дети?
Старик понял, что отвертеться не удастся, тяжело вздохнул и направившись к дальнему углу гостиной, проговорил:
-Ладно, пойдёмте со мной.
Широкий, довольно пыльный проход, вёл куда-то вниз. Он прятался за углом гостиной, продолжаясь деревянными ступеньками и небольшой площадкой, предварявшей просторную комнату с продолговатым окошком под самим потолком. Двери комнаты были настежь открыты. Странно, но там нашему взору предстала обычная домашняя обстановка, с комодом, шкафами, столами и диваном. Повсеместно стояли, лежали, просто валялись детские вещи и игрушки. Но, самое странное, это была детская инвалидная коляска, в которой, при ярком блике, исходившем от окошка, чётко различался детский силуэт. Девочка сидела совершенно неподвижно, казалось застыв, приковав свой взгляд к оконному проёму. Стало как-то не по себе, даже немного жутковато. Я осторожно обошёл инвалидную коляску, в надежде рассмотреть, сидящую в ней. Это была кукла, достаточно большая, размером с пятилетнего ребёнка. Волосы как натуральные, лицо нарисовано так искусно, что если чуть отойти, то отличить от настоящего было невозможно. Лишь стеклянные, безжизненные глаза, выдавали подделку.
Я перевёл изумлённый взгляд на старика. Он стоял неподвижно, смурной, немного взволнованный. Скулы нервно подёргивались, пальцы мяли полы фуфайки.
-Не спрашивайте ни о чём,- проговорил он, каким-то необычным, загробным голосом.- Я не сумасшедший. Иногда прихожу сюда, в эту комнату, посижу, поплачу, расскажу Юленьке как мне тяжело, как тоскливо. Легче не становится, зато чувствую себя не так одиноко.
Шли домой молча. На душе было как-то муторно, немного тревожно. Остановившись возле калитки, я присел на корточки перед Маринкой, поправил сползшую на бок шапочку и сказал:
-Обещай мне, что никогда-никогда не станешь ходить к дедушке Никите одна.
-Обещаю,- тихо ответила девочка, прильнув к моей шее.
Ближе к Новому году, погода очень изменилась, ставши похожей более на весеннюю. Даже необычно было такое наблюдать. Днём сияло солнце, и хотя мороз, всё-таки, колол за нос и щёки, успевший нападать снег потихоньку таял, превращаясь в грязные лужи. Синицы, разомлев от тепла, щебетали весенние песни. Прилетели к посадке грачи, устроив шумный балаган. Кошка Ночка пропала на несколько суток, пришлось объяснять детям, что она просто решила от них немного отдохнуть.
Продолжение следует...