Ч. 4, Время возвращаться, гл. 2

               

                НАКОНЕЦ-ТО ДОМА!

            «В этом доме молчание – песня.
                И замаливаются грехи.
                Дайте мне долететь и воскреснуть.
                Дайте мне дописать стихи!» 


Наконец-то они дома! У всех отлегло от души, все старались не вспоминать о дорожном Патруле. Один Костя не унимался, заинтригованный происшествием.

- Нет, сестрёнка, объясни, как ты это делаешь? – продолжил приставать он. – Так запросто?

- Совсем не просто. Трудно объяснить. Меня Дин учил угадывать людей, их мысли, чувства, желания, намерения. Переносил в Миры и тренировал на разных людях. Это разрешалось как учёба, на самом поверхностном уровне. А вообще – воспитывается внутренний запрет, этика гипноза: мы не имеем права его применять, только в самых крайних случаях. Далаянцы здесь щепетильны. Лучше обходиться без него. Но вы все так испугались в автобусе, так испугались…

- Ещё бы не испугаться! Поживёшь тут – научишься пугаться. Ну, рассказывай, рассказывай! Как училась?

- Как все учатся, - пожала плечами Кира. - С людьми общаться и легко и сложно. У меня долго не получалось, я доверчивая слишком. Вот на Гурии очень смешно происходило. Идёт нам с Дином навстречу узколицый такой намеец, сияет, как луна, от уха до уха. Дин даёт мне мысленные указания, приметы, велит смотреть ему в глаза, отделять возникающие образы и так далее. А этот вампирюга широко так и добродушно улыбается, упрятав клыки. Я смотрю ему в глаза – и тоже начинаю улыбаться во весь рот. Так доулыбались, что он остановился и едва не взял меня за руку. Хорошо, что Дин контролировал, вовремя отдёрнул меня, раскланялся с намейцем, извинился – а то ведь побежала бы за вампиром вприпрыжку, чтобы по душам поговорить... Ха-ха-ха… Ох, Костик, как хорошо дома! – Кира сладко потянулась. – Папа, можно под горячую воду?

- Ну а как же! Мы все там будем, - философски изрёк Женя. – После концерта надо смыть с себя статическое электричество… и неприятности! А вам тем более не повредит – видок у вас… ммм… как у начинающих бомжей.

- А мы такими и были!

Сначала все, по очереди, приняли душ. Затем, пока Саша суетилась на кухне, Кира и Макс с любопытством разглядывали диски, книги, рукописи, папки с набросками к оформлению альбомов, копии черновых обложек. В некоторых рисунках Жени Кира узнала неуловимо знакомые приметы и чёрточки своего Мира, сглаженные, полузатёртые памятью. Это были, главным образом, картины разрухи и разгрома после «эпидемической» бури…

- А это кто? Вот это очень старое фото, в рамочке? Красивая. В пачке, на фоне афиш… Танцовщица?

- Бабушка отца, знаменитая актриса оперетты. Кстати, меня в её честь назвали – Кира.

Кире взгрустнулось – прабабушка неуловимо напоминала ей маму, возможно, отец потому к ней и прилип, что напоминала…

- Все к столу! Прошу! – возвестила Александра. – Ребятки, всё прям как снег на голову, подготовиться не успела. Вы же голодные, верно? Ничего, не беспокойтесь, накормим.

Квартирка Башмачниковых была не маленькой, но перегруженной настолько, что казалось удивительным, как там умещаются люди, инструменты, кипы нот и книг, коробки с дисками, компьютер и портативная студия, пианино, полки до потолка, битком забитые всем вперемешку – лишь середина гостиной отличалась пустотой и свободой.

«Не почувствовать бы вскорости себя лишними!» – тревожился Макс.

А пока все согласно разместились за маленьким столом в кухне, где усилиями Александры уже пыхтел электрический самоварчик, аппетитно пахли жареные в масле сухарики с яичницей, красивыми тонкими ломтиками был нарезан сыр, огурчики и помидоры. Дружелюбие и тепло хозяев отметали сомнения в «ненужности»...

Женька раскурил дешёвую сигарету, Костя тут же дисциплинированно отправился открывать балконную дверь. В квартиру вместе с комарами полилась тёплая, прогазованная машинами августовская ночь.

- Папа, теперь ты мне объясни, что за проверки? Почему вы так нервничаете? Это из-за нашего нежданного явления? Я тебя загрузила?

- Что ты, доченька. Просто мне страшно за тебя, - признался Женя и глубоко затянулся. – У нас всё не так, как тебе думалось и как хотелось бы…

- Ничего, папа, я уже насмотрелась в Америке. И не надо меня недооценивать. Ты давно меня не видел. Я – дочь своей мамы, я кое-что переняла от неё, знаешь ли, вот Макс не даст соврать. Я умею убегать и драться. У меня крепкая защита. Меня никто не способен прозондировать. Никто из землян.

- У нас тоже многое изменилось, Кирочка.

- Что, опять войны за Тоннели?

- Да… ммм… вроде того. Я тебя не запугиваю, у нас не то чтобы беспокойно, но всё сикось-накось. Помню, у нас в детском саду няня была, так она, как только кто плакать начинал из детей, хватала ложку и кричала: «Если не прекратишь, сейчас буду тебя собственными соплями кормить!». И ещё был у неё перл: «Если ещё раз станете на пол ссать, я вам это отрежу!» Так вот, можно сказать, скоро нас собираются и соплями накормить, и это поотрезать. Будет страна кастратов, бесполых и обожравшихся собственными соплями. Потому и с хлебом напряжёнка, и с другими продуктами не лучше. Потому и все неугодные каналы и станции кастрировали, а борются теперь больше не с пиратами, а с честными легалами, которые желают нормальную, честную музыку записывать. Потому и по улицам Патрули шастают, фонариками водят налево-направо. Вылавливают Инмирцев – должны же найтись рыжие в этом цирке! Не государство – паханат!

Кира и Макс переглянулись: Патрули? Знакомая картина!

- Но зачем же их вылавливать?

- Во-первых, это могут быть шпионы, верно? Во-вторых, они могут вывести на Мир, который можно поиметь.

- Выходит, на Земле ещё не отказались от мысли завоевать Инмир?

- Кто же добровольно откажется от курицы, безвозмездно несущей золотые яйца?

- Так что же, папа, и погулять нельзя спокойно?

- Да гуляй, пожалуйста. Только сысковиков опасайся. Они – люди неяркие, скромные. В глаза, как панки, не бросаются, но приметы всё же имеют.

- Значит, ты мне дашь их приметы?

- Конечно, дам. Только сослепу их не разглядишь. Их примета – ма-аленькая такая клипса в ухе – коммутатор. Размером с прыщ. Скрыт либо шляпой, либо волосами – причёски они особые носят, зачёс на одну сторону. И опознаватель всегда наготове – выявит чужака, сразу писк на весь мир.

- Думаю, с этим проблем не будет, - со вздохом облегчения сказала Кира. – Это мы определим. Буду настраиваться на опознаватели, все дела.

- А потом что – снова бегство? Только проявишь себя, хоть в малости – тут и опознают.

- Лучше вообще не проявляйся, никак, - встрял Костя. – Спокойнее. Тише едешь – дальше будешь. Видишь огонёчек, фонарик – и тикай. От любой проверки – тикай. А ещё наши наловчились глушилки делать. Папа попросит, сделают вам такие корочки с глушителями щупов, что на нелегальные коды настроены…

- Какие ещё коды?

- Ну, те, что присвоены. У каждого – своё удостоверение личности, постоянное или гостевое, для приезжих, и проверить могут в любой момент. Для них это – кайф высшего сорта, людей мурыжить. А многие беженцы или провальщики по нелегальным проживают.

- И что, много таких? – удивилась Кира.

- Хватает. Лезут в пекло по старой памяти. У нас хоть и щупают всех, зато на улицах тихо, полная видимость мира и дружбы. Как при социализме.

- Ничего не поняла, - призналась Кира. – Но уже неуютно. Что вы тут наколбасили, предки, а? Папа, а как же твоя музыка?

- В порядке, – улыбнулся Женя. – Пишем. Играем. Тусуемся. Пока ещё, но уже не так рьяно. Следят. Грозят запретить тусовки. Мол, угроза спокойствию граждан, стабильности обстановки и рассадник для диссидентов. Так что, девочка моя, нашему брату – ежели кто ещё не перестроился или не научился лизать, или не слинял вовремя, или не удовлетворился в тихом уголке – тому хороших залов не видать. Стадионы не собираем, из-за маленьких клубов спорим, кому очередь играть, многие в области концерты дают – и туда фанаты едут. Записываемся порой полулегально, у друзей, просто зарабатываем по-тихому, развлекаем самый жирный контингент, а поём – для своих и друзей по домам, на квартирниках, почти что тайком от Цензурионов. Но всё равно пишем и поём. Разве можно остановиться – без этого не жить.

- Что же, так во всей музыке? – растерянно спросила Кира, страстно мечтавшая побывать на концертах и рок-фестивалях.

- Да нет, что ты. Просто кому-то везёт больше, кому-то меньше, но мы по-прежнему резвы и бодры, и держимся друг друга. А знаешь, кто сейчас в моде? Латиносы и под латиносов, которые не имеют голоса, зато имеют бёдра и умение резво вращать ими. Цензурионы, кстати, словечко не жаргонное, как можно подумать. Это – Звание! – Женька глубоко затянулся, встретил огорчённый взгляд двух своих женщин и закашлялся. – Саша всё твердит мне: бросай курить, бросай курить. Я не прочь, но чем иначе горечь перебить? Как иначе ночь перегодить, что на всех углах вопит в опухший микрофон, плюя на чуткость, разгоняя сон, о благородстве Гончих Псов, о никчемушности сгоревших снов –  тех, с окровавленными ртами, с осипшими от криков голосами, орущих и не слышимых никем, из-за бетонных стен гнилых систем. Одна Вселенная внимает всею рожей хрипу отбитых лёгких и шипению прожжённой кожи...

- Вот-вот, будешь столько курить – лёгкие зашипят. Кирочка, разве с больным сердцем можно столько курить?

- А что у тебя с сердцем папа?

- Да это после диверсии в Тоннеле, когда ещё Костика не было! – отмахнулся Женя.
 - Саша частенько то время вспоминает. Говорит, самое счастливое…

- Конечно, молодые всегда счастливые. И никто нас не ограничивал. Я за Женькой по всей России моталась, ни одного концерта не пропускала. Всё про него знала. Денег на билеты не было – по-наглому, ужом пролезала. Из-за кулис наблюдала. Каким потом и кровью всё это даётся – и как он сам заводится от чужого кайфа. Только на последних месяцах он запретил мне ездить, потому и на Костечкино рождение опоздал. Раньше он больше писал песни о любви, мне посвящал, сыну, теперь – Шевчуку конкуренцию составляет. Ах, Женечка, я так тащилась от твоих ранних песен – сколько нежности, света!

- Почему ты всё время возвращаешься к прошлому? Когда моё настоящее так интересно! – встрепенулся и возмутился Женя. – Мне рано в ветераны, писающие в штаны. Вон, и Шевчук по-прежнему на коне! Хотя белый весь и еле ноги таскает. Древний. Мудрец. Его до сих пор побаиваются – за него народ горой! Когда я истощусь, исчерпаюсь, я стану перебирать прошлое, как драгоценные крупицы давнего вклада, артефакт. Сейчас же я устремлён вперёд! Только вперёд! Никакой слюнявой ностальгии! Да, собирал стадионы. Да, настало время андерграунда. История развивается по спирали. Придёт новая Перестройка! Новый Цой! Ветер Перемен сдует труху!

- И всё-таки, интересное было время. Групп было – пруд пруди! Сколько их повылезало, как грибов в дождливый год – всяких: и хороших, и плохих, и больших, и маленьких, и тупых, и умных, и голосистых и шептунов – все прижились. Всем место нашлось. Кто вырос и обсеменился, кто заплесневел – но слушали всех, все выжили.

- Всё верно, в сухой год не все выживут, - подал голос Костя.

- А коли выживут, то не факт, что хорошие грибы – скорее, поганки! – засмеялась Кира.

- Вернее, мутанты! – добавил Макс.

- К сожалению, многие хорошие грибы тоже мутировали. Вот теперь переблейка в моде…

- Что-о-о-о?

- Сейчас модно перепевать – своего-то нет за душой. Вот они и перепевают… то есть, переблеивают, поскольку голоса тоже отсутствуют.

- И что, в ноты не попадают? – Кира широко открыла глаза.

- Мало попадать в ноты, надо, чтобы ноты от этого в обморок не падали, - сказал Женя без улыбки, и легонько помассировал мизинец левой руки. Кира заметила его непроизвольный жест, подошла, коснулась руки.

- Папа, давай-ка я посмотрю, что с твоим сердцем.

Она встала на колени, приложила обе ладони к его груди, закрыла глаза, но от неё не ускользнуло странное, напряжённое выражение, возникшее в глазах Александры. Она встала, хотела что-то сказать, но не решилась, нервно прошлась по комнате.
Кира слушала внимательно, но не обнаружила ничего слишком опасного. Остатки травмы и психологического стресса, последствия курения и неустроенной жизни. Всё это поддавалось коррекции, пусть не сразу.

- Папа, тебе, и правда, курить не стоит. Полностью согласна с Сашей. Нич-чего хорошего! Бросай, а? – Кира бросила хитрый взгляд на Сашу, и та немного успокоилась.

- Мне бросать поздно, прижился. Что это вы разом за меня взялись так рьяно? Заговор? – попытался пошутить Женя, но сигарету потушил. Однако все знали, что он снова возьмёт её, как только домашние лягут спать, а он сядет за синтезатор и гитару.

- У моей бабушки, Киры Евгеньевны, тоже сердце больное было. «Как ветхая тряпочка!» - так врач говорил. А умерла она совсем от другого. Я думаю – сердце не самое страшное. Есть шанс, что умрёшь быстро, разом. Страшнее – долго мучиться и родных мучить. В наше время и в нашей сраной стране от рака умирать – нет хуже ада. Здесь черти со своими сковородками ангелами покажутся. Смешно, да? Фантасты всё о долголетии пишут, бессмертии, изощрённых методах продления жизни – а тут до сих пор мрут от рака, как мухи. А инкриминируют это – кому? Правильно, инмиру и инмирцам!

- А я так думаю – нет хуже мерзостного, злого характера и тупоумия, - возразила Кира. – Вот уж что ничем не излечишь. Даже нашими источниками. И окружающим – хуже некуда. От таких людей всеобщая энергетика страдает, отсюда и рак. Папа, а если эти переблейщики петь не умеют, то зачем поют? Зачем? Кому это может быть интересно?

- Зачем? Кому-то надо, чтобы мы все… барахтались синхронно. В одном дерьме. И принимали на ура. Кому интересно? Большим дядям, которые этих девочек-мальчиков трахают. Извини, - спохватился Женя.

- Ничего, папа. В котле я много чего наслушалась.

- Девочки, мальчики, конечно, сегодня – выходной, но скоро ночь на исходе. Давайте-ка отдыхать! – вклинилась Саша в разговор. – Я всем уже постелила. Кирочка – в Костиной комнате. Костик, тебе придётся на раскладушечке, пусть Максик на тахте отдыхает.

Кира обняла отца, взъерошила светлые, волнистые волосы, до сих пор густые и длинные, всё ещё не веря, что они вместе, и не желая отпускать, уткнулась в его грудь: - Папочка, какой ты у меня смешной! Мужчина, небритый, колючий – а с косичкой! У Джонатана тоже косичка – все рокеры, что ли, такие – лохматые, косматые, как лешие!

Женя смущённо спрятал глаза на её макушке, отчаянно моргая: ещё не хватало слезу пустить! Хотя, что тут такого противоестественного и стыдного – ведь пятнадцать лет дочь не видел!

Возбуждённо переговариваясь и перешучиваясь, гости и хозяева разбрелись по своим спальным местам, Кира и Макс с удовольствием растянулись на свежих простынях, а на свежем белье, как известно, спится слаще. Они и не заметили, как уснули. А утром в кухне, во время позднего завтрака, разговор продолжился сам собой, словно и не прерывался.

- Кстати, Кирочка, ты попала с корабля на бал, тебе повезло: сначала – на концерт, а сегодня – на квартирник. Сегодня у нас очередной сбор, ты познакомишься ближе с моими друзьями, моими музыкантами, каждый из них – просто сокровище. Чёрт, даже не знаю, чем тебя увлечь и развлечь. Так много хочется рассказать – и услышать.

- Папа, ты много рассказывал о Москве. Ты мне её покажешь?

- Ммм… постараюсь.

- Постараюсь? И только? Как скучно. Разве это стоит баснословных усилий?

- Видишь ли, Москву разбили по радиальным округам. Из одного в другой вход платный…

- Они рехнулись? – недоверчиво усмехнулась Кира. – Папа, что за дикая фантазия!

- Вот такая фантазия. Так что придётся терпеливо дожидаться, когда Андрюха ксивы притащит и глушители. Не то сысковики схватят…

«Газеты, журналы, глушилки и ксивы – и я ухожу, ухожу красиво! » - дурашливо пропел Костя.
(Перефразировка строчки «Зверей» - «Районы, кварталы, жилые массивы, я ухожу, ухожу красиво!»)

Они обсуждали нынешнюю Москву, бытовые проблемы, но Кира чувствовала, что отец не отваживается задать главный вопрос. Наконец, когда Саша удалилась в ванную, ребята вышли на балкон, Женя вздохнул и решился.

- Кира, как мама?

- Хорошо…

Женя замер, ожидая продолжения. Кира тихо засмеялась.

- Не просто хорошо, а гораздо лучше. Она стала… как бы тебе сказать, не такая скованная и занудная. Своя собственная самость познаётся не в гордом одиночестве, а в сравнении, а для этого нужны люди. Толпа. Окружение. Сейчас народу у нас хватает. Вовсю работает госпиталь – он один такой на всё Внутреннее Кольцо, то есть – Союз.

- И?..

- И - осталась такая же красивая, папа. Возраст её не берёт. Только жаль, волосы больше не отрастают. Странно, я и не помню уже, какая она была с волосами в реальности – мала была, когда все эти катаклизмы катились по Миру. Только на портретах вижу. Фантастика!

- Да, у неё были фантастические волосы. Чистое золото, с запахом цветущего луга… - Женя вздохнул, видение золотоволосой Дины встало перед ним, живое, тёплое, дразнящее. Кира ласково погладила отца по щеке.

- Папа, ты скучаешь по Леолле?

- Удар ниже пояса, - улыбнулся Женя грустно.

- Извини. Я не хотела тебя ранить, просто вижу, как в тебе всколыхнулись воспоминания. Мама тоже тебя не забыла. И ведь это ты спас её от одиночества и страхов!

- Она не одна?

- Она с Джонатаном. Дин вытащил его из инвалидной коляски буквально, вылечил. Странно, я только теперь подумала – мама почему-то создаёт вокруг себя травмоопасные завихрения. Слишком сильное поле притяжения – всё крушит и ломает?

- Она что, своими руками ломает кости своим близким? – прищурился Женя.

- Да нет, конечно, - смутилась Кира. – Это… предположение.

- Мама тебе рассказывала, как мы познакомились?

- На ЭтноЖизни… Ты там бываешь?

- Бываю. Каждый год, нас там помнят. Мы хотя в их тусовку и не совсем вписываемся, но слушают нас доброжелательно, с удовольствием. Они ко всем доброжелательны, если не хамить. Удивительно, что этих ребят не разогнали до сих пор – видимо, не боятся, считают тихими и кроткими, в себе. Но это до поры. В прошлом году конные милицаи и сысковики понаехали – представляешь, там, на поляне, люди полураздетые, некоторые женщины с младенцами, прямо на земле лежат, загорают, медитируют, лечат, йогой занимаются, и – эти козлы. Правда, обошлось – послушали концерт, и разъехались. Мы как раз после них выдавали, у нас программа была специальная, для Этнолайфа, так из местных ребят, перунистов, фронтмен офигенный выделился – так колбасило его весь час без перерыва, с азартом кренделя выделывал, на ушах стоял, ходуном ходил – патриот русской музыки, блин! Отличный парень! Если получится – пригласим на ближайший большой концерт, пусть пофронтирует! Кстати, запись есть, своя, и в инете полно – покажу! Кайфанёшь! В инете пока повольготнее, не так зажимают… Не получается зажать, - и Евгений рассмеялся.

- Здорово! Жаль, что осень на носу, я бы тоже отплясывала с ним на пару! У нас на Леолле таких вечеринок не бывает. Иногда, правда, выбираемся в соседние Миры – когда работы мало. У нас Дин – большой специалист по танцулькам.

- Да я тебя на дискотеку захвачу – хочешь? – вмешался Костя. – Потусуешься, поколбасишься, ещё и не понравится, разочаруешься…

- Костя, какая дискотека! Мозги мусорить! – ужаснулась Саша. – Ты – классический музыкант! И народник!
 
- А что, народ пляски не устраивал? Ещё почище отплясывали, чем на дискотеке. Сапогами рубили, мощно. А музон – то, что фолком называем, - самое модное и стильное было, такие коленца выдавали, что авангарду не снилось!

- Не думаю, что меня можно удивить чем-нибудь после котла! – засмеялась Кира. – Да и в Мирах не так уж и спокойно, как вам кажется. Вне Союзного Кольца иногда такие кошмары творятся, бойни, войны, разбойники, чудовища…

- И ты всё это лично видела? – У Кости загорелись глаза.

- Да нет, слышала, - смутилась Кира. – Туда так просто не попасть. А если попадёшь – фиг выберешься.

- У нас не легче, Кира. Видишь, что на Земле делается. Где-то – анархия, развал, продолжаются стычки, границы то раздвигаются, то сужаются. В Америке тоже анархические настроения…

- Это в Ням-Америке-то анархия? Всем бы такую анархию! – возмутился Макс. – Кто вам эту мочу в котёл закапал?

Однако в запале всё это было сказано на котловской фене, а потому и понято только Кирой.

Женя покосился на «родственничка», рассеянно кивнул и продолжал: - Россия, напротив, огородилась ото всех, думает, ежели держать народ в ежовых рукавицах, то – продержится. А народ и рад стараться, все дружно, как там у Олега Дивова, проголосовали за муйню. /Олег Дивов, «Личное дело каждого»/ Вот муйню и получили. У вас всё проще. Потому что народу меньше. Всем всего хватает. Люди боятся одного – потерять свой собственный Мир, потому и не ломятся с огнеметами друг на друга. Берегут Силу, берегут Мир. А как Дин? Замечательный мальчик, он и радовал меня, и удивлял, и ошеломлял. Страшно было подумать, что может из него вырасти!

- Не страшись, монстра не получилось. Шальной, как и Джи, любвеобильный, упрямый, своевольный. И как мама – прочный, скрытный, терпеливый. Если что нужно – добьётся, не мытьём, так катаньем. Импульсивный. Правда, последнее время с ним что-то не то творится, стал сбегать из дома, надоело сидеть на месте, приелось - всё же он больше на Джи похож, постоянно ищет, ищет, ищет. Рожна и приключений. Кстати, у меня ведь ещё один брат завёлся – Витюшка, помнишь?

- Помню, - пробормотал поражённый Женя. – Ну, вы даёте! Неслабо! И сколько ему уже?

- Сложный вопрос. Тут штуковина такая – он рос слишком быстро, не как положено нормальному человеку, и вырос – телом вырос. Получился старый ребёнок. В Дооргене поколдовали над ним, но что дальше будет неизвестно. Жаль его. Он хороший, добрый, симпатичный – как медвежонок. Такой крепенький, широкий, не испорченный. Но внутри сидит такая Сила! Я её чувствую: мамина Сила, сила прочности, терпения, надежности. Дин всё пытается его с девушками свести – ну, в своём духе. И смешно, и грустно.

Женя хмыкнул: - Вот бесёнок! А почему ты раньше не приходила, дочка, я скучал, мечтал встретиться – и одновременно не чаял увидеть. Забыл, какая ты. Ладная, красивая, особенная!

- Да ладно, папа, никакая я не красивая, и особенной на Леолле меня так никто и не признал. И к лучшему – иначе не отпустили бы. Знаешь, как я скучала по тебе. Всё было не то и не так. С тех пор, как Саша приходила, только о тебе и думала. Думала – неужели я больше никогда не увижу тебя, не узнаю, какой ты стал, какие песни поёшь. Я чаще всех слушала твои песни на Леолле. Они меня так волновали! И картины рисовались грандиозные и фантастические! Мечталось всю Землю облететь!

- Земля и есть такая. Грандиозная и фантастическая. Только не каждому землянину удаётся её облететь.

- Я бы смогла!

- Не сомневаюсь. Ты чудеса творишь – взяла, и прошибла лбом стенку. Без проблем! Проблемы мы создали. А раньше придти не могла? Когда проще жилось?

- Раньше не могла. Не была готова. Копила Силу. Из-за этого даже не сразу пришла к тебе. Дверь Суллы открылась где-то в Аризоне, и заколбасило меня… там такое диво меня притянуло - потом расскажу! Оказалось, Земля совсем не такая, о какой мама и Джи рассказывали, у меня перед глазами другое плавало. А может, Земля такая – время не такое, люди не такие. Очень странные люди. Не те у них печали, радости, страхи, не как у нас.

- Вот-вот. Нервные. Больше всего я, знаешь, чего боялся? Что много расспрашивать будешь. О нашей жизни…

- Вопросы не страшны. Главное – чтобы без подвоха! – засмеялась Кира.

- Это точно, это – та же подножка: сразу споткнулся, нос расквашен. А подножек в нашей жизни хватает, радостного-то нечего рассказать, чёрт-те что в стране делается. Теперь вижу, бояться нечего – многое ты сама поймёшь, распознаешь... Кстати, - Женя схватил гитару. – Сейчас я тебе эту песенку наиграю, с которой на Этнолайф год назад приезжал – специально для фестиваля с ребятами сделали.

Прошёлся по струнам. Настроился. Откашлялся. Он явно волновался – выступать впервые перед взрослой дочерью. Непорядок это… «Эх, Башмачник, до сих пор не знаешь, с какого света дивиденды получаешь. Как это получилось, что жизнь твоя раздвоилась, на две равные части разделилась, и там, и там – любовь настоящая, чистая, манящая. И там, и там – женщины любимые, желанные, Богом хранимые, душою званные. Только одна – в Реале, другая – в Астрале… Одна – всегда перед глазами, другая – за семью Дверями…»

Женя вздохнул, помотал головой, прогоняя наплыв. Взвился аккорд. Обрушилось тремоло…

«Иль не бился с ворогом
Не на жизнь, а на смерть?
Не накаркал ворон
Ни костыль, ни паперть…»

Кира и Саша заслушались. Кира глянула на Сашу – та подпёрла ладонью подбородок, в её глазах застыло восхищение и удивление, словно и она слышала мужа впервые.

- Жаль, вы её в натуре не слышали. На просторе. Это было нечто такое! Особенное!
 Звук летит далеко, через лощины, взгорки и холмы лесистые, через поляны, через реку - без препятствий, а из низин, от ручьёв, ему навстречу поднимается густой туман, стелется, смешивается с дымом костров. И вся эта адская смесь с небом роднится. А главное – потрясающее ощущение раскованности и свободы! И души открытые, не запертые наглухо. Взлететь? Да запросто! Да…

…Они сидели и говорили, говорили, говорили, пока Кира не вскочила, потягиваясь: - Пап, совсем всё затекло. Не привыкла сидеть подолгу, можно, я попрыгаю? – И она, не дожидаясь разрешения, начала подскакивать, как резиновый мячик, кружиться, попыталась пройтись колесом – хватило места лишь на один оборот. Макс и Костя смеялись и хлопали в ладоши.

- Ну, как сестричка у меня? Супер? – хвастливо сказал Костя, поправляя очки в чёрной оправе, делающей его похожим больше на аспиранта, чем на музыканта. – Кир, я музыку соображу, мигом – сбацаем танцульку?

Макс хмыкнул – ишь, задаётся! А он-то его сестричку увидел раньше него. И не только увидел…

- Super! – согласился он, и добавил про себя: «Видел бы ты, что она у нас в котле выделывала, на мостовых конструкциях! Да как кулаками молотила налево-направо! Знаешь, мы с твоей сестричкой пуд соли уже успели слопать!» Хотел примолвить что-нибудь покруче, но посмотрел на Костины глаза за толстыми стёклами, в которых гнездилось обожание, выдохнул и промолчал, что было ему вовсе не свойственно…