Герой

               
               
               
                1

- Ваня, прости меня, - причитал Прокошин, стоя на коленях перед кроватью раненного Свинцова.
- За что? - спросил Андрей, с трудом шевеля губами.
- Что спас тебя, - склонил голову перед боевым офицером Прокошин. Больше сказать он не смог, потому что потекли слёзы, мужские, скупые слёзы военного человека, который волею судьбы вытащил из кромешного ада своего друга. Но лучше бы он этого не делал, по его мнению, потому что друг сильно пострадал. Его кожа на шестьдесят процентов обгорела. Его тело было исковеркано сотнями осколков, которые носились тогда по воздуху, как сумасшедшие. Пять ранений, двадцать глубоких порезов, восемнадцать мелких осколков вытащил хирург из его тела. Ему не жить, а он выжил. Сердце героя не готово было расстаться с жизнью.
Те, кто услышал в палате Прокошина, отвернулись, потому что не желали слышать подобное. Они и сами были у врат ада, но выжили. Желать другу смерть, это бесподобная наглость, трусость и фиглярство.
Медбрат, который ухаживал по соседству за раненным бойцом, подошёл к Прокошину, и попросил покинуть палату, потому что таким  людям здесь не место. Он говорил и не задумывался о последствиях. А ведь он солдат, а перед ним лейтенант. Обидится, не простит, а то и осудит. Но настойчивое требование медбрата заставило лейтенанта подняться с колен и быстренько покинуть палату. Ему было стыдно.
Свинцов тогда не принял слова друга близко к сердцу. Подумал, говорит сгоряча. Бой проходил вчера, он ещё полон впечатлений. Его душу заполняет бойня, которая случилась под Некромантом. Тысячи раненных. Множество убитых. Из взвода в живых остался только Свинцов. В других взводах тоже самое. Но человек отходчив. Отхлынет кровь от сердца, успокоиться, придёт другое настроение.
Прокошин больше не пришёл, потому что погиб в ближайшем бою.
И наступило время одиночества. И стало понятно, почему друг просил прощение. А потому что вскоре начались муки. В особенности после того, как врач запретил колоть наркотики,  снижающие болевой порог. Сказал, что больше нельзя, потому что вызовет привыкание, а он не желает превратить боевого офицера в наркомана. А потом сказал: «Пан или пропал». И началась борьба. Андрей всё чаще думал, смерть для него избавление. Порой расставался с жизнью, потому что думал вот он край, через который не перешагнуть. Но преодолевал его и шёл дальше. А дальше было ещё хуже. И тогда он кричал, сколько есть сил. И вроде бы боль стихала, но ненадолго.
Врач приходил к нему постоянно. Практически не отходил медбрат. От боли внутренние органы работали, как хотели. Он постоянно мочился под себя. Ходил и по-большому, когда вздумается. За ним терпеливо ухаживали: меняли пелёнки, простыни, перестилали постельные принадлежности, потому что знали ; он герой, и что он многое сделал для наступления войск.
В палате менялись раненные, кто-то выздоравливал, кто-то умирал, а он всё лежал и лежал, противореча всем законам выживаемости. А к нему никто не приходил, потому что не было кому. Все боевые товарищи погибли, а остальным он был не знаком. Он был сам по себе. И не понимал, почему цепляется за жизнь, ведь ничего не делает для этого специально: не молится, не просит, не умоляет. Просто лежит и терпит боль, а порой и не терпит.
Видимо он давно всем надоел, но с ним считались, кто-то из солдат в шутку даже бил об заклад, умрёт он на этой недели, или доживёт до следующей. Некоторые давали ему день-два от силы. И никто не угадал, потому что продолжал жить. Врач и тот сомневался, выживет ли? Но делал своё дело, как положено. Приписывал лекарства, процедуры, ему делали перевязки, но лучше бы их не делали, потому что бинты слезали вместе с остатками кожи, лопались волдыри, и тогда по палате распространялся смрад особого рода.
Иван давно сбился со счёта, сколько дней пролежал на больничной койке. Да оно было и не важно, потому что давно определил себе место, вот только двери всё никак не открывались в потусторонний мир. Чтобы не вызвать презрение товарищей по палате, он не взывал к небу, не просил ангелов поскорее перенести его к смертному одру, просто ждал. Сколько, мол, отведено, и ладно.
За невероятное терпение его стали уважать все, от санитара до светил медицинской науки, которые делали объезд проблемных больных. Посетили и его. Профессор Селиверстов, например, так и сказал: «Герой!». В одном слове он умудрился вместить все его диагнозы, прогнозы, сам лечебный процесс, и то, что у него крепкое сердце. А лечащему врачу он дал много указаний, в том числе и как ускорить лечебный процесс. И надо сказать дело пошло на поправку. Но в предписании был существенный изъян: раны будут оставлять ужасающий след на его теле. Особенно это касалось лица, рук и ног, сильно обгоревших в бою. Врач долго спорил с профессором, но тот в категоричной форме приказал следовать его рекомендациям. Место в палате требуется другим героям, так он и сказал на прощание.
С этого момента лечение шло ускоренным методом. Через месяц он уже поднимался и ходил по палате. Раны заживали, как на саламандре. Иван стал выходить из палаты, чтобы прогуляться по парку, но его вид пугал работников госпиталя, которые случайно с  ним встречались. Дракула не иначе, услышал он как-то за своей спиной. И такие случаи стали не редки. Тогда он попросил медбрата соорудить ему накидку на голову, чтобы спрятать лицо. Медбрат на следующий день принёс ему халат с откидным верхом. Надо - накинул на голову, надо - снял. Так и приспособился, и люди его больше не пугались.
Ещё через месяц он был выписан из госпиталя с демобилизационным предписанием. По пути домой пришлось не сладко. Совершая полёт в лайнере международного класса, он сидел рядом с женщиной. Когда та увидела, с кем коротает время - её вытошнило. Стюард потерял сознание, встретившись с ним в проходе. Маленький мальчик зарыдал, после того, как поздоровался с дядей. И так продолжалось на всём протяжении пути. А домой он добирался довольно долго. Он понял, по воле судьбы превратился в изгоя, которого до конца жизни будут сторониться люди.
Уже на Земле, садясь в такси, чтобы добраться до комнатушки, которая была у него ещё до войны, испугал таксиста до такой степени, что тот, не успев спросить пассажира куда ехать, рванул на огромной скорости на проезжую часть и совершил ДТП с машиной, ехавшей по правилам дорожного движения. Другой таксист просто закрыл перед ним дверь. Третий сказал, что едет на базу. Так что добирался на общественном транспорте. Когда вошёл в автобус, вокруг него образовалась мёртвая зона - ни одного человека, который бы надавил на него, случайно наступил на ногу, попросил извинения за причинённое неудобство. Было и преимущество, водитель отказался брать с него плату за проезд.
Когда выходил из автобуса, на остановке стояли три девушки, видимо ждали подходящий транспорт. Когда увидели его, с криком разбежались в разные стороны. Остальные посторонились. А он пошёл куда требуется.
Нужно было прийти всего один квартал. Встретил детвору, которая играла у подъезда.  Завидев его, пристали как банный лист. Они видели ужастики, и подумали, что он из кинофильма. Стали бросать в него камушками, выкрикивать оскорбительные слова. Один мальчик плюнул на спину. Надо бы поругать  ребят, но слов не нашлось. Побоялся усугубить обстановку: они же запомнят и будут издеваться. Спокойно проследовал к дому, где провёл большую часть времени до войны.
Его дом, единственный в своё роде: смешанный - для мужчин и женщин. Давно знакомый подъезд и возле него старушки, которые встретили его многозначительными взглядами. Поднимаясь по лестнице на третий этаж, молил Бога никого не встретить. Зачем ему лишние свидетели. Хотел остаться один, чтобы отдохнуть от «общения» с людьми.
Дверь квартиры была опечатана. Сорвал крест-накрест приклеенные полоски бумаг. Ключ от двери у него был. Он его брал на войну, как талисман, чтобы обязательно вернуться. И вернулся. Замок сработал на открытие, и дверь распахнулась под нажимом руки бывшего военного. В нос ударил затхлый, застоявшийся воздух. Подержал дверь полуоткрытой. Дал возможность проветриться и потом вошёл.
Вот оно родное и близкое. Он не любил тесноты, а потому свобода была во всём. Пересёк квартиру вдоль и поперёк. Сел на диван, а на глаза навернулись слёзы. И не потому, что дома, а потому что вспомнил, как всю дорогу его обижали взгляды посторонних людей, не определяющие его бытие. Мол, зачем он среди здоровых людей. Слова в ответ здесь были не уместны.
И тут в дверь квартиры громко постучали.
«Кто бы это мог быть?», - подумал Андрей, вытирая слезы на щеках, убирая свидетелей плохого настроения. Зачем, чтобы кто-то это увидел. Всё равно не помогут. 
И пошёл открывать дверь, не предполагая, что увидит соседку по лестничной площадке.
- О, господи, - закрыла та ладонями лицо.
Решив, что с неё достаточно, закрыл дверь.
- Эй ты, кто такой! - стала стучать в дверь пожилая женщина.
Андрей вынужден был открыть дверь во второй раз.
- Я ; Андрей, - представился Свинцов. И стал закрывать дверь. Но пожилой человек не позволил ему завершить этот процесс до конца. Подставил ногу.
- Думаешь, если я старый человек, то надо мной можно издеваться, - сказала она через полузакрытую дверь. - Быстренько говори, кто ты такой?!
- Баба Маша, это я Андрей, - сказал юноша, чтобы завершить неясности. 
Кажется, на этот раз женщина поверила. Убрала ногу, что позволило закрыть дверь. Вспомнил ещё раз, что вернулся домой, и это хорошо. Осмотрелся ещё раз, а вдруг что-то пропустил. Только теперь обнаружил, что мебель покрыта толстым слоем пыли. Потолок освоен пауками. Первым делом пошёл и открыл форточку. В комнату ворвался воздух с улицы. В нем присутствовали непривычные комбинации. Это ничего, можно привыкнуть. Надо только пожить в городе.
В дверь опять постучали. Предположил, что это соседка и не ошибся.
- Ты меня извини, старую, испугалась, признаю, - сказала женщина, как только встретилась с ним взглядом. - Но это в прошлом, поверь. Хочу с тобой пообщаться.
- Баб Маша, я хочу побыть один,- сказал Андрей.
- Да, - растерялась женщина.
Андрей пожал плечами, подтверждая своё желание. Женщина вышла за порог, и вдруг вскинув голову, сказала:
- Да нет, как ты можешь быть один…
- Баб Маша, - укоризненно посмотрел на женщину Свинцов.
«Быть одному трудно, она права, - подумал Андрей, закрывая дверь.- Но не сегодня».
Вернувшись в комнату, сиганул на диван. Поднялся клуб пыли. Пришлось  отправиться на кухню мыть руки и лицо, но из крана потекла рыжая вода. Давно не открывался, поэтому вода застоялась. Не определился ещё с водными процедурами, а в дверь опять постучали.
- Нет, это не выносимо, - возмутился Андрей, но направился к выходу.   
У порога его квартиры стояла Баба Маша. На голове была одета шапочке из бассейна, в одной руке ведро с водой, в другой - швабра с тряпкой.
- Отойди! - скомандовала та и отодвинула его от дверного проёма.

               
                2


        После нудной и долгой уборки, пили чай, который принесла женщина. 
- Из довоенных запасов, - пояснила та. - Хранила так, на всякий случай. Вот он и пригодился.
- Спасибо, баба Маша, - сказал Андрей, не в силах расстаться с некогда приобретённой привычкой так её называть. Единственная женщина из всего дома провожала его на войну. Пожелала удачи. И он вернулся. Он был благодарен ей сверх меры, как и за то, что навела порядок. Разве такого дождёшься от современных женщин? У неё же старая закалка: уважать людей не зависимо от статуса.
- Как жить думаешь? - вдруг спросила пожилая женщина, ставя кружку с горячим чаем на стол.
- Помаленьку, - ответил Свинцов, хотя не собирался перед кем-то отчитываться.
Женщина посмотрел на него, промолчала в ответ, но потом спросила:
- А что военные?
- Я выполнил свой долг, что с меня взять?
- Я не про это, - сказала женщина. - Они думают как-то влиять на твою жизнь?
- Да кому я нужен, баба Маша, - ответил Свинцов, допивая напиток. Такого чая он уже давно не пил, всё больше чайный суррогат, или чайный напиток. Но им далеко до настоящего чая.
- Понятно, - задумчиво сказала пожилая женщина, умудрённая житейским опытом. Заметив, что кружка парня опустела, решила подлить, но Андрей отказался.
- Может, кушать хочешь? - поинтересовалась женщина.
- Нет, - сказал бывший военный, но соврал. Хотел, но постеснялся сказать об этом.
- Ты меня не стесняйся, - предупредила женщина. - Я же в доску своя. Так вы говорите между собой?
- По-разному говорим, - улыбнулся Андрей приветливому человеку. Но она вряд ли заметила его улыбку.
Свинцов как-то проникся доверием к рассудительному, внимательному, заботливому человеку. Отец жил на другом конце города. Он не хотел его сейчас видеть. Потому что калека, потому что от сына осталось полсына. Он больше ему не помощник. Да и не хочется сейчас слышать причитаний, что зря растил, тратился, переживал, не спал ночей. Теперь он как пустышка: есть, но пользы никакой.
- Устал я с дороги, баба Маша, - признался Андрей, видя, что он женщине не напарник. Смотрит она всё время на стол.
- Вот что парень, - поднимаясь со стула, сказала пожилая женщина. - Ты не закрывайся от людей. Будь с ними. Привыкнут, будет легче жить. Человеку нужно общество. Одиночество не его стихия.  Ко мне можешь приходить, как к себе домой. Не обижусь, если откроешь дверь ногой.
- Баба Маша, ты замечательный человек, - сказал Андрей и едва не обнял, но вовремя остановился. Будет ли ей это приятно?
- Смотри парень, я буду за тобой следить, - направляясь к выходу, сказала женщина. Хотела что-то добавить, но решила, что на первый раз с него хватит.
Андрей вернулся на кухню. Здесь всё ещё витал ароматный запах чая. Не удержался и из чайника соседки наполнил кружку. Отхлебнул. Красота! И мысли сразу какие-то правильные в голове закрутились. Он обязательно пойдёт в люди, только пообвыкнет к домашней обстановке. Соскучился по квартире, как по близкому человеку. Он же молодой парень. У него много сил, хоть и калека. Их же можно куда-то приложить, принося пользу. Не может быть, чтобы от него оказалось общество?
И вдруг  из памяти всплыли слова друга. Обидно такое услышать из уст близкого человека, с которым полгода воевал бок о бок. Назавтра он погиб. Странная смерть?! Будто в наказание.
Отхлебнув из кружки глоток, Андрей осмотрел комнату. Она, как верный друг, не прогоняет, не обзывает обидным словом, не предаёт, принимает таким, как есть. После влажной уборки здесь стало чисто и уютно. И будет он здесь жить, раз уж отведена такая участь. У него хорошая пенсия по инвалидности, по контракту получил дополнительные средства на содержание. Есть ещё служба милосердия. Не оставят в беде. Но это завтра, а сегодня принадлежит он только себе. Приятное чувство. Отдыхает тело, отдыхает душа, сердце спокойное. Комнатка - это настоящее убежище от стрессов.
Отпил ещё один глоток. И вспомнил тот день, когда получал задание вклиниться в оборону противника отдельной группой. Пробраться на центральный пост, чтобы отключить пульт управления полковой батарее, дальнобойной артиллерии, пусковым установкам, бьющим из-под земли в нужный момент. Да и многое ещё что. Уничтожив такой пункт, бой считался практически завершённым. По этой причине добраться до него очень трудно. Лучше сказать - невозможно. Противник понимает, чем рискует. Год назад группа под управлением лейтенанта Вихрова взялась преодолеть полосу препятствий для ликвидации подобного центра, но дойти до цели не смогла. Погибли все. Но командование получило бесценный опыт. И больше не использовала, из-за бесполезной траты живой силы.
Всю эту неделю вертляндцы доказывали, что разбить их армию трудно: стояли и будут стоять насмерть. Земляне давно убедились, что противник, действительно, соорудил на этом участке фронта разветвлённую систему рубежей. Из-за чего армия землян несла большие потери. Надо было что-то делать. Все это понимали, но найти лазейку в обороне противника не могли. Всё у них было продумано до мелочей. За неделю земляне не продвинулись ни на шаг. Думали уже перейти в глухую защиту. Но это было не позволительно для общего дела. Ведь были ещё соседи, где земляне успешно развивали наступление. В результате - образовался выступ. Если бы вертляндцы провели контрнаступление, и провели успешно, то результат был бы плачевным. Потери возросли бы в разы.
Идея витала в воздухе, но никто не отважился её озвучить. И тогда он высказал своё мнение о попытке повторить опыт Вихрова. Только на этот раз, создав отвлекающий маневр. Многие стали возражать, мол, опять погибнут солдаты в бессмысленной бойне. Но у него был весомый контраргумент - на сегодняшний  день немало потерь из-за бездействия и нерешительности. В ротах половинный состав. По общему количеству участвующих в сражении не стало преимущества перед врагом. Этот факт настораживал всех без исключения.
В штабе войск была развёрнута настоящая дискуссия. Впервые за много месяцев. Это говорило о том, что люди по-настоящему переживают будущее войны. В споре было обнаружено множество плюсов, но ещё больше минусов для отвлекающей атаки. Но альтернативу так никто и не предложил. Спор затянулся до полуночи. И тогда командующий перенёс доработку  на утро.
А в шесть часов утра он позвал его в блиндаж. Встречал, склонившись над картой местности.
- Андрей, - поприветствовал он меня по-домашнему. - Я всю ночь думал над твоим предложением. И вот что скажу? Рискну, если ты поведёшь отряд.
- Кто будет прикрывать? - спросил я генерала Карамышева.
- Взял коня за узду, - усмехнулся генерал, хотя ему было не до смеха. - А кого бы ты хотел иметь в тылу?
- Лейтенанта  Прокошина.
- Знаю, боевой офицер, можно доверять.
- Он мой друг.
- Годится, - тут же разрешил командующий.
- А как же насчёт отвлекающего удара?
- Для этого у нас слишком мало солдат, - сказал Карамышев. - Если ничего не получится, ещё больше ослабим армию. А это недопустимо в нашем положении.
- Тогда моя попытка бесполезна.
- Есть другая идея, - сказал генерал. - Ударим со всех орудий одновременно. Пусть враг думает, что мы готовим наступление по всему фронту. Это отвлечёт их внимание. А так же отсечём прослушку. Ты сможешь смело действовать у них под боком.
- Дельно, - похвалил я идею генерала, - но они вряд ли оставят центр без должного внимания.
- Оставят, если ни один снаряд туда не упадёт, - сказал генерал. - Соответствующий приказ я дам.
- Это вызовет подозрение у вертляндцев.
- Или окончательно запутает, - предположил командующий фронтом.
- Нужно усилить отряд опытными бойцами, - попросил я подкрепления. И в этом был резон.
- Получишь, как и вооружение, любое на выбор, - заверил генерал.
- Могу идти? - спросил я человека, принявшего трудное решение. Тёмные круги  под глазами выдавали, ночь у него была бессонной.
- О задании будет знать узкий круг военных, - предупредил генерал, давая понять, что не стоит распространяться по поводу разговора.
- Артподготовка начнётся в десять часов утра, - опять же предупредил генерал. - Твоя задача в это время выйти на передовую. Сам понимаешь, действовать будешь по обстоятельствам.
- Я сделаю всё, что от меня зависит, - попытался успокоить командующего.
- Знаю, - похлопал по плечу Карамышев.
«До сир пор чувствую эти хлопки на своём плече - подумал Андрей, - хотя и кожи там нет, и кровь бежит по венам чужая».
Сборы были недолгие. В отряд прибыло подкрепление. Ребята были крепкие, опытные, с такими бойцами можно идти в бой. Проверил вооружение. Получил со склада дополнительный арсенал. Никому из ребят ничего не говорил, но те догадались, что предстоит нечто важное. Без пяти минут десять построил личный состав, чтобы ввести в курс дела. Они, наконец-то, узнали, что от них требуется. Судя по их лица, они поняли, чем это завершится, но всё равно пошли со мной…

                3               


В дверь громко постучали.
- Открывай скорей, - командовала баба Маша, держа в руках кастрюлю. - Горячая.
Андрей только что хотел сказать, что думает о человеке, который не даёт ему побыть одному, но язык не повернулся обидеть пожилого человека. Её забота, конечно, «достала», но ведь это от души.
- Закрывай дверь, - скомандовала женщина, видя, что юноша замешкался. Андрей послушно выполнил просьбу-приказ. И пошёл следом за ней на кухню. Она шла, как корабль по морю на всех парусах. Видимо, пальцы припекало. Очень быстро поставила кастрюлю на электроволновую плиту.
- Вай-вай-вай, - замахала та пальцами обоих рук.
- Ну что смотришь, доставай тарелку, буду наливать.
- А что это? - поинтересовался юноша.
- Супчик-рататуйчик, - доложила любознательному парню баба Маша. - Думаю, тебе понравится.
- После чая - супчик? - удивился последовательности подаваемых продуктов Андрей.
- Во время войны всегда так, что есть, то и подают на стол, - прояснила обстановку соседка. - А последовательность не играет роли.
Открыла крышку. Нос сам потянулся к кастрюле, а глазам захотелось проверить, чем это так пахнет, ведь слюну подогнало к горлу.
- Я не признаю современные смеси, варю из того, что имею, - сказала женщина, разыскивая в кухонном шкафчике черпак. Удивительно, но он нашёлся. Зачерпнула из кастрюли и вылила содержимое в тарелку. Запах по кухне полетел умопомрачительный.
«А ведь едва не отказался», - подумал Андрей, отправляясь за ложкой.
Когда первая ложка отправила суп в желудок, думал, что возродился из пекла. Последний раз ел нечто подобное два года назад, и то, весьма далёкое от оригинала. Баба Маша доказала, что специалист по готовке вечерних супов.
- На! - протянула она кусочек хлеба, который достала из кармана.
Хлеб был низкого качества, но не снизил уровень супа. На войне кормили всё больше кашами, но чаще выдавали сухой паёк, потому что кухня порой не поспевала за наступающими частями. Отставали тылы, убивало поваров, всякое бывало, но такого супчика не было. Красота!
- Нравится? - спросила женщина, видя, что варево ошеломило парня. Андрей махнул головой, потому что рот был занят.
- Люблю готовить, - призналась баба Маша, и с горечью добавила, - вот если бы ещё и кушать. Эх, года-года - моё богатство.
Посмотрев на Андрея, вдруг прослезилась. Извинившись, поспешила к выходу. Суп встал Андрею поперёк в горле. Он вспомнил, как обезображено у него лицо. Вспомнил, что калека. Да, и кто он такой, чтобы уделять ему внимание?
Подошёл к окну. К горлу подступила горечь, которую решил развеять свежим воздухом. Открыл окно на проветривание. И сразу закрыл. Какой же это свежий воздух? Лишь одно название. В связи с войной заводы гадят воздушное пространство в усиленном режиме. Победу нужно ковать, а не разводить антимонию. Он и сам работал на заводе по выпуску артиллерийских снарядов средней дальности. Хорошо работал, с энтузиазмом. Делал рационализаторские предложения, за что уважали, ценили, доверяли ответственные участки работы. Но он рвался на фронт. Там уже были все его сверстники. Некоторые из них погибли. Он же имел бронь. Однако добился, чтобы её сняли. Он и на войне доказал, что не лыком шит. Что есть у него жилка, которой нет у других. Потому и пал выбор командующего фронта на него.
Как сейчас помнил Андрей, первый снаряд, выпущенный артиллеристами, лёг точно по назначению ; в траншею вертляндцев. Там сразу же засуетились, пытаясь что-то восстановить, но следом за первым снарядом прилетел целый рой огненных стрел, которые всполошили передовую часть. Пришлось им срочно прятаться в специальных углублениях. А град снарядов продолжал сыпаться им на голову.
Андрей дал команду и его группа, подчиняясь общему закону движения, перебралась через бруствер. Те, кто находился поблизости и не следовал за ним, знали, парни идут на верную смерть. Знали, какую ответственность берут на себя. Как много зависит от их похода. Будут ли они завтра жить, или похоронка уйдёт на Землю. Каждый из них пожелал им удачи.
Следом двинулась группа лейтенанта Прокошина: они будет подстраховывать, поддерживать в случае необходимости, контролировать ситуацию.
Выполняя просьбу Андрей, вышла в путь ещё одна группа. Небольшая, но перед ней и задача стояла такая же. Вытащить труппы погибших из пекла, чтобы врагам не достались. То была лично моя просьба.
Снаряды летели над головой, чей вой вызывал содрогание внутренностей. Взрывы вызывали колебание почвы. Что-то загорелось. Рваные клубы дыма потянуло в сторону землян.
Пока шёл артобстрел, они смело двигались вперёд, потому что вертляндцам не поднять голову. Прекрасная возможность углубиться на территорию противника. Изучить её элементы. Впрочем, навигационная связь показала три точки, которые вызвали подозрение у командования землян. Какая из них - центр, трудно сказать? Командующий сказал, лично он установил бы центр поближе к передовой. Так сподручнее. Вот туда и устремился отряд Свинцова. И нарвался на заградительный отряд. Обычно его выставляют ради корректировки огня, или обнаружения групп противника, чтобы лучше анализировать обстановку. Три-четыре солдата - небольшая группа, но задерживаться Андрей не имел права. Оставил её группе Прокошина. Своих солдат повёл левее и вдоль передовой линии.
А снаряды уже рвались в непосредственной близости. Возникла вероятность, что какой-либо шальной снаряд упадёт в ногах. Какой будет результат - известно. Стараясь избежать подобного случая, отвёл отряд чуть назад. И ускорился, потому что времени до конца артобстрела осталось пять минут. Когда наступит тишина, вертляндцы осмотрятся  и, конечно же, заметят землян у них под носом. О каком выполнении задания можно будет тогда говорить? 
Спешка едва не привела к плачевному результату. Лишь в последний момент Андрей заметил минное поле. Мин была столько, что о разминирование не могло быть и речи. На вершине возвышенности замелькали каски вертляндцев. Подошло подкрепление. Несмотря на огневую подготовку землян, ударила полковая артиллерия противника. У них были пристреляны репера, или кто-то ловко корректировал стрельбой, потому что снаряды ложились кучно и близко. Чтобы не попасть под обстрел, решил увести солдат. Потом его спрашивали, почему он так сделал? Все приметы говорили о том, что здесь находится центр управления армией вертляндцев. Ответить не смог. Хотя ответ лежал на поверхности. Раз уж так сложно, лучше проверить последнюю точку, а уж потом вернуться.
Он боялся совершить ошибку. Ведь за его спиной люди, которые желают дожить до победного конца. Что такое жизнь солдата по сравнению с тысячью? Понятно, что и где важнее.
Когда подошли к крайнему левому флангу, заметил бревенчатое здание, закопанное наполовину в землю. Минное заграждение отсутствовало. Охранение было, но минимальное. Никаких преград, что указывали бы на важность объекта. А Андрей понял, что именно здесь и расположен центр управления войсками. Сверился по навигатору. И получил подтверждение. Сверился по времени. Ещё одна минуту и артобстрел завершиться. Поднял солдат и рванул вперед. Если ошибся, а это иногда случается на войне, попадет под собственные снаряды. Но попал под чужие. Они вдруг упали с неба в неимоверном количестве. Говорят, что снаряд не падает в одну точку дважды. Попадает, если его сосредоточение высокое. Точно по времени один шквал огня закончился, но начался другой и не менее упорный. Перед лейтенантом встала стена огня, через которую не проскочит и мышь. Андрей понял, если ребята лягут на землю, никто из них уже не поднимется. Вражеская бомбардировка разметает тела на кусочки. Выход один - продолжать движение. А рвущаяся от разрывов стена двигалась навстречу…
В какой-то момент Андрей дрогнул, не поверив, что пройдёт сквозь огненное пекло. Но как только вспомнил глаза тех, кто смотрел ему вслед, прибавил скорость. В тело ворвался вихрь осколков. Одни впивались больно, другие лишь вскользь. Но всё это были раны, и из них сочилась кровь. Надо бы перевязать, но секунды решали жить ему или умереть. И он рванул вперёд, боковым зрением видя, как убивает товарищей. Но он верил, что солдаты следуют за ним, что есть хоть кто-то, кто поддержит в трудную минуту. Он уже видел бревенчатое строение, откуда стреляло охранение. Пули цокотали совсем близко. Некоторые попадали в цель, но он бежал, потому иначе не мог, из последних сил, превозмогая себя, потому что надо.
Со спины звучала стрельба. Мгновенно сообразил, что это люди Прокошина. Они заставили противника прятаться за бруствером. Это был шанс добраться до цели. Взяв чуть левее, оббежал здание. У двери стояли вертляндцы. Заметив соперника, они стали перестраиваться, но Андрей провёл по ним прицельный огонь. Стрелял с малого расстояния, не промахнулся. Но просмотрел солдата, который следил за ним с крыши здания. Он бросил разрывную гранату. Андрея ударной волной отбросило в сторону. Мельчайшие крупицы, предназначенные для уничтожения живой силы противника, впились в его тело, подобно ржавым медицинским иголкам. Но, ни одна из них не остановила землянина.
Андрей вскочил на ноги. Выстрелом из автоматического оружия уничтожил солдата, который смотрел вниз, чтобы оценить степень его поражения. И бросился к зданию, чтобы проникнуть вовнутрь. Там была его цель. В нём заключалось окончание сражения. Он чувствовал, как теряет силы, кровь и самообладание, поэтому спешил. Но нарвался на плотно закрытую дверь. Замешкался, думая, что с этим делать, как через деревянную основу к нему навстречу прорвались пули, нацеленные уничтожить соперника. Ударило в плечо, прошло сквозь правый бок, оторвало мякоть бедра. Не смертельные раны, но они прибавились к тем, что уже были.
В такие минуты человек принимает решения быстро. Андрей бросил гранату под самый низ двери: чего жалеть сооружение, всё равно уничтожать. Спрятаться было негде, поэтому лёг на землю. Осколки от своей же гранаты, взъерошив волосы, наделали множество мелких ранений на спине, плечах и на лице. В очередной раз повезло. Без промедления вскочил на ноги, и вбежал в образовавшийся проход. Рядом с дверьми корчился от боли вражеский солдат. Ногой завалил его на пол. Тот и затих. Андрей не видел, кто и чем занимается в этот момент из своих, он был ближе других к цели, значит, ему решать задачу. Прихрамывая, побежал по коридору.
Пол, потолок, стены были выложены из бетона. Выходит, наружные стены из дерева - муляж. Из ближайшей двери вскочили солдаты. Они не рассчитывали, что Андрей окажется так близко. А тот их расстрелял с близкого расстояния. Перешагнув через поверженных солдат, похромал дальше. Нога всё сильнее болела, не шла, а волочилась. Задет был явно какой-то нерв. 
Понимая, что из солдата он превращается в доходягу, всё же настойчиво продолжил атаку. Внутри помещения достаточно охранения, как и работников, которые занимаются вопросами обороны. А их десятки. Проверив на ремне наличие гранат, которыми он собирался громить центр управления, заспешил вперёд. Скорее всего, внутри помещения имелось видеонаблюдение. Его видели, к его приходу готовились. В этом можно было не сомневаться.
Одновременно открылись две противоположные двери. Андрей ждал появление солдат, поэтому первым открыл стрельбу, бросил по центру коридора гранату, сам лёг на пол, ибо спрятаться было опять же негде. Спина взмокла от ранений, которые получил до того, и теперь. Он практически весь теперь кровоточил. Однако поднялся, потому что не мог позволить себе иначе. Его сознание было нацелено решить задачу любым образом, даже вопреки смерти. А уж потом всё равно. Превозмогая самого себя, поднялся на ноги. Впервые его зашатало. Но он собрался с силами и двинулся вперёд.
Сжимая оружие дрожащими руками, Андрей предстал перед железной дверью. Вот почему вертляндцы были малоактивны. Пройти через такую дверь очень трудно. Нужно иметь специальное оружие огромной разрушительной силы. Тот, кто за ним наблюдал, видел, что его у него нет. Но Андрею помогло шестое чувство, изменённое сознание, солдатская гордость и доблесть героя, который не считался со своей жизнью. 
Он вернулся чуть назад. Вошёл в смежную комнату. Положил возле бетонной стены, явно не несущего характера, сразу три гранаты. Отошёл на безопасное расстояние и четвёртую гранату накатил в сторону лежащего боезапаса. Через двенадцать секунд так громыхнуло, что ближайшая стена закачалась. Вернулся в комнату и обнаружил дыру в стене. Что и требовалось доказать.
Пока дым стоял коромыслом, Андрей стал бросать гранату за гранатой в комнату, где собрался цвет вертляндской армии. Послышался шум, гам, крики, разрушение пошло по всему периметру центра. Чтобы убедиться, что действует правильно, Андрей пролез через дыру. Сквозь смрад, дым и огонь, с трудом разглядел стену из компьютеров. Именно оттуда и рвануло. Огромный столб огня  полетел в его сторону…

                4

Ночью приснился бой. Тот самый бой, который вывел его из строя. Напомнил, что на гражданке он теперь лишний. Недаром получил книжку инвалида войны. В результате - молодой парень и бесполезный член общества. Никогда не думал, что с ним такое случиться. У него отличная гражданская профессия - КИП- овец. Станков сотни марок на заводе, и он их знает, как пять своих пальцев, потому что чинил, настраивал, закладывал им новые программы. Так что начало трудовой деятельности было многообещающим, и на тебе. Теперь ему не взять в руки ключ, ибо отсутствие кожи на руках делает их очень чувствительными. Запросто получить заражение крови. Труд ему противопоказан. Придётся сидеть дома и смотреть в окно, как это делают престарелые пенсионеры. Но они доживают свой век, а он только начал. 
Грустные мысли лишили сна. Лежал и думал. Например, о последнем сражении. Он давно знал каждую её деталь, мелочь, нюанс. Многое осталось тайной за семью печатями, но главное - он не сдрейфил, не подвёл товарищей, и сражение принесло победу. О чём ещё может мечтать солдат? Вспомнил погибших друзей, с которыми проходил трудные вёрсты войны. Беду никто не зовёт, она сама приходит. Уносит в могилу отличных парней, лучших из лучших, генофонд нации. Так жаль их, хоть плачь. Но прошёл день-другой и забыл. Так же вероятно забудут и о нём. А почему собственно должны помнить? Да, он делал важное, но общее дело. Однако какие могут быть исключения? Да ему не повезло, но война не праздник, там подарков не выдают, а проливают кровь. Как можно больше вражеской, и как можно меньше - своей.
Сколько бы фрагментов не вспоминал, чувство стыда не возникло. Значит, он всё сделал правильно. А раз так, то можно спать спокойно. Но дело в том, что ему не спалось. Беспокоило какое-то не понятное внутреннее напряжение.  А потому лежал с закрытыми глазами и ждал послабления. Не то, чтобы он хотел спать. По сути, он отдохнул, восстановился, вернулась сила. Выспался на полжизни вперёд в госпитале, когда сам спал, и кололи снотворное, ибо во сне лучше проходит процесс заживления ран. Просто хотел поскорее добраться до утра. Ему бы прийтись по городу, по набережной, посидеть у реки. Чтобы не шокировать редких жителей города, он будет их сторониться, наденет халат, накроется капюшоном. Станет незаметным жителем города, которому не нужно общение.
Очнулся от сильного стука в дверь. Сел на край кровати, полагая, что баба Маша явилась с утренним чаем, и для общения в узком кругу. На часах было двадцать минут девятого. «Ишь, разоспался», - упрекнул себя Андрей.
Набросив на плечи халат, поспешил к входной двери. Отстегнул защёлку, провернул замок, потянул дверь на себя. У порога стояла миловидная женщина лет тридцати, одетая официально, в форму какой-то организации. Заметив обезображенное лицо мужчины, содрогнулась, но быстренько взяла себя в руки - видимо, многое повидала на своём веку - и попросилась войти в квартиру. Андрей не стал возражать. Ему стало интересно, кто же это так рано явился в гости.
- Член всемирного содружества пострадавших на войне, - представилась та.
- Проходите, Екатерина Владимировна, - предложил Свинцов, указывая на зал.
Та провела оценивающим взглядом по потолку, пробежала по стенам, вскользь по мебели и только после этого вошла в зал.
- Как вы так пострадали? - бесцеремонно спросила она.
- Был послан в тыл противника, а там завируха, - почти соврал Андрей. Что-то в ней было отталкивающее и на откровенность не тянуло. - Вот и результат.
- Прямо жаль вас, - добавила женщина, чем окончательно отбила желание с ней вести диалог. 
- У вас ко мне дело? - всё же спросил Свинцов.
- Нам позвонили и рассказали о вашей беде, - стала говорить Екатерина Владимировна, но Андрей её перебил:
- Кто позвонил?
- Ну, это не важно, - хотела отделаться простым ответом представительница содружества.
- Для меня важно, - сказал Свинцов, дав понять, что не любит разговоров за своей спиной.
- Сердобольные старушки, - призналась Екатерина Владимировна. – Но главное в том, что они не хотят оставить вас без внимания, переживают, как бы что не случилось. Они правы. Вам нужен коллектив единомышленников. Таких же - у неё едва не сорвалось с языка «горемык», но сказала: - пострадавших в боях солдат. Они живут на полном обеспечении. У них есть продукты питания, им выдают одежду, лекарство, вместе отдыхают. Что ещё нужно?
- Квартира сдаётся содружеству? - поинтересовался Андрей, вспомнив любознательный взгляд сотрудницы. Она явно готовилась доложить руководству о перспективах на квартиры.
- Весьма умеренная плата за проживание в пансионате, - сказала Екатерина Владимировна. 
- Разрешите подумать? - попросил отсрочку Свинцов. Он не знал, что сказать этой женщине. Слишком неожиданно явилась.
- Конечно-конечно, - улыбнулась та, протянув визитку с указанием телефонов.
Он проводил её до выхода, а сам остался у двери, в задумчивости. Как быстро работает сарафанное радио. Одни подсказали, другие приехали, поставили условие, сделали «выгодное» предложение. Вроде бы всё правильно. Ему не место среди здоровых людей. Как приспособиться, если его сторонятся, пугаются, обходят стороной. Действительно, лучше уйти к своим и забыть окружающий мир.
- И даже не думай, - сказала баба Маша, выглянув из дверей собственной квартиры. - Знаю я этих прохвостов. Ластятся, как кошечки, вытянут самое дорогое, что у тебя есть, и будешь сидеть на воде с хлебом остаток своих дней. 
Андрей закрыл за собой двери, оставив замечание пожилой женщины без ответа. Уж больно не корректно поступает. Лезет без спроса в чужую жизнь, как будто ей зарплату за это платят. Постоял в ожидании, что соседка продолжит разговор на заданную тему, а потому постучит в дверь. Не постучала. Но её слова глубоко запали в сердце.
«Действительно, чего спешить, - решил Свинцов. - Поживу пока здесь, присмотрюсь, освоюсь в городе. Ведь люди же кругом, не звери, поймут, как нелегко быть калекой в наше время. Поддержат словом и делом».
Давно не видел город, поэтому всё-таки решил пройтись вдоль набережной. Для этого следовало спуститься вниз, пройти два квартала к центру города, повернуть на сто восемьдесят градусов и отшагать двести метров к реке, закованной в бетонные оковы. А там дорожки, высланные тротуарной плиткой. Огромное множество и различного размера, фасона, укладки. На войне повсюду непроходимая грязь, образованная в результате движения большого количества техники. Очень часто вспоминал, когда вытаскивая ноги из серой слизи, вот эту саму Набережную, где обязательно будет гулять после войны. Мечта должна воплотиться в реальность.
Прихватив всё самое необходимое, вышел на лестничную площадку. Ожидал, что дверь соседки откроется, не открылась. Выходит, оставила его в покое или занялась своим делом. На первый этаж спустился по лестнице. И услышал голоса старушек, которые нечто громко обсуждали.
- Тамара сказала, что его куда-то там заслали, вот он и пострадал, - сказала одна из женщин.
- Выходит, он засланец, - с ехидцей дополнила другая.
- Засранец, говори открытым текстом, - сказала третья.
И стало обидно Андрею, что дрался он с врагом ради них, чтобы видели мирное небо над головой, а вышло, мальчиш-плохиш. Не в силах больше терпеть злые языки соседок, пулей вылетел во двор дома и заспешил по назначению. Боялся оглянуться, чтобы не сорваться. Ведь нажалуются в высшие инстанции, будут доказывать, что он виноват. В этом отношении на Земле ничего не изменилось. Говорят, в былые времена женщина брала на свои плечи все тяготы войны, а теперь ушла от поддержки, не участвует, выставляет ультиматум, мол, женщина и война - антиподы, противоречащие друг другу. Мужчин в городе раз-два и обчёлся. Чем это всё закончится? Неизвестно, кто же из противников выиграет эту войну?
Благополучно добрался до реки и пошёл вдоль берега по плите, выложенной аккуратной рукой строителя. Дул лёгкий ветерок, касаясь поверхности воды. Он насыщался влагой и уносил прохладу в город.
Свинцов вздохнув полной грудью, выдохнул, а печаль осталась. Вспомнил представительницу содружества. Она знала, что его случай беспроигрышный. Никуда не денется. Помучается и придёт с повинной. Был ещё родитель, но ему лучше не знать о его положении. Пусть себе спокойно живёт.
«Для него я умер, - решил Андрей. - Так будет лучше».
Выбрав подходящее место, сел, свесив ноги к самой реке. Сидел и смотрел, как бежит вода. Так же бегут года, часы, минуты и секунды. Одного поля ягода. Он наслаждался спокойствием. Люди в городе и не предполагают даже, какое это удивительное ощущение. Только за это надо ценить мир, любить планету Земля. Какой это ужас, когда рядом с тобой кто-то гибнет. Невозможно понять, почему человек привыкает к смерти, не обращает на это внимание, проходит мимо умирающих людей, будто ничего не происходит.  Всё это он видел, пережил, сохранил в душе, чтобы вот в такие мгновения вспомнить.
«И почему я о плохом? - обругал себя Андрей. - Да, я неказист, уродец, вызываю ужас у людей, но я же выжил в аду. Мне несказанно повезло ходить по земле, дышать, мыслить и мечтать. Другие солдаты в худшем положении: не встают с постели, ходят под себя, не узнают людей. Разве это жизнь, а живут, всеми силами цепляясь за каждый миг. Моё тело болит, пульсируют жилки, готовые вот-вот разорваться и пролить горячую кровь, ноют нервные центры, но мне ли распускать нюни?».
Смелое предположение отхлынуло. Пришло осознание беспомощности перед окружающим миром. Трудно приспособиться к инфраструктуре, которую создавали люди для мирного существования, без учёта калек, которых принесла война. Вспомнил госпиталь, и то, сколько их прошло за тот период, что лежал в палате. Не сосчитать! Так это в отдельно взятом районе ведения боевых действий, а по всему фронту? Где они все? Что-то не видать. Может, в пансионатах, подобных тому, что предлагала сотрудница учреждения?  И новая волна сомнений охватила разум бывшего боевого офицера.
«Нельзя об этом думать, нельзя, - решил Андрей, - потому что плохо на душе становится. Тревога, незыблемая часть сомнений, проводит тогда террористический акт в отдельно взятом уголке сознания. Чем это закончится? Понятно чем, самобичеванием в лучшем случае. Придут страшные мысли, которые станут направляющей силой всех его действий. Они прилипнут к нему с такой силой, что избавиться от них будет весьма проблематично. Что тогда будет? Его окружит пугающая пустота, через которую не пробьется очищающий луч света, не освободится память от грязи, не восторжествует любовь к ближнему. Он станет изгоем с мрачными задумками, один вид которого пугает людей, потому что глаза - это зеркало души. Они отображают идеи, которые зарождает растревоженный ум. Пока находился в госпитале, видел разные истории. В том числе и такие вот глаза. Раненный солдат сошёл с ума, потому что не нашёл консенсус между собой и окружающими. Тяжело смотреть на это со стороны. И вот теперь он главный герой событий. Он вовлекает других людей в неприятные события, делает их соучастником».

                5               


Возвращался Андрей в скверном расположении духа. Он осознал, как не верти, ему нет места в обществе, среди здоровых людей. Вывод напрашивался один - нужно прислушаться к совету сотрудницы пансионата, где, в самом деле, место калекам войны. Лучше очистить улицы города от ужасов войны. Пусть не видят дети, что пришлось пережить старшему поколению. Пусть живут в их милых головках светлые мысли, надежды на будущее, где нет места страданиям.
Ноги едва шли, но спешить он никуда не собирался. Разве что в пансионат. Издалека заметил Екатерину Владимировну, которая вела разговор со старушками, которые неизменно несли «службу» у подъезда. Но заметив Свинцов, замолчала. Стали терпеливо поджидать, когда же он подойдёт. Рядом с подъездом стояла машина с красным знаком на борту. За рулём сидел водитель.
«Она дала мне время подумать, и вернулась обратно, потому что заранее знает результат», - понял Свинцов.
Первое посещение вызвало у него отвращение, теперь же, с полным пониманием происходящего, он был спокоен. Знал, какие вопросы последуют, какой ответ озвучит, какое решение будет принято в присутствии свидетелей. А это в свою очередь укрепит силу документа, который, несомненно, у неё присутствует. И будет выглядеть это, как беспокойство о человеке, который пострадал ради победы землян. Ничего в этом нет противоестественного или противозаконного. Всё в порядке вещей.
Когда он приблизился к подъезду на расстояние вытянутой руки, Екатерина Владимировна спросила:
- Вы приняли решение?
Слова почему-то застряли на выходе, но к нему на помощь пришла старушка.
- Соглашайся, нечего тут шастать, подобно Крюгеру, - сказала она.
- А кто это? - спросила рядом сидевшая женщина.
- В далёком прошлом был такой герой ужастика, - бесцеремонно разъяснила та.
Слова резанули слух, опять стало обидно до глубины души, но Андрей, пересилив себя, вздохнул и сказал:
- Могу ли я забрать кое-что из своих вещей?
- Помощь нужна? - поинтересовалась в свою очередь сотрудница пансионата.
Свинцов отрицая, покачал головой. Вошёл в подъезд, а ноги не идут. Сел на ступеньки, чтобы перевести дух.
«Вот оно чем всё и закончилось, - подумал Андрей, хотя перед этим согласился с тем, что должен быть изолирован от общества. - Так почему же так горестно? Потому что пострадал ради людей, и они же меня предали? Оставили одного со своими проблемами? Обидно до мозга костей, да ладно. Хорошо хоть не поставили к стенке, как лишнего члена общества».
«Неприлично, когда тебя ждут», - напомнил себе прописную истину Андрей, и, переборов недомогание, пошёл преодолевать ступенька за ступенькой.
Чего не ожидал, так это бабы Маши. Та вышла на площадку, едва он достал электронный ключ от входного замка. Явно ждала его за дверью своей квартиры.
- Приходила дамочка из пансионата, - тут же доложила пожилая женщина.
- Знаю, встретил у подъезда, - отозвался Свинцов, желая поскорее скрыться за тонкой перегородкой, потому что ожидал неудобный вопрос.
- Подожди, что ты так спешишь? - укоризненно сказала баба Маша, и тут же догадалась, почему он так поступает: - Ты согласился!
- Так будет лучше, - вынужден был признать юноша.
- Для кого лучше? - злобно поинтересовалась та. - Для отца? Для меня? Для тебя? Для кого, паршивец ты этакий?
Это было уже слишком. Никто не говорил Андрею таких слов, а тут на тебе. Он не стал выяснять отношения, делать замечание пожилому человеку. Наверное, она сказала не со зла. Наверное, у неё были и другие слова, но волну выплеснуло на берег такой, какая есть.
Войдя в квартиру, призадумался, а зачем, собственно говоря, он сюда пришёл? Ему что-то надо? Ничего не надо, просто ушёл от ехидных взглядов старушек, от Екатерины Владимировны, которая насильно насаждала свою волю. А больше всего потому, чтобы ещё раз подумать, вправе ли он так смело распоряжаться своей собственностью, собой, отношениями с близкими людьми? Что-то тормозило развитие деловых отношений, но что именно?
Андрей заглянул на кухню. Чуточку постоял и отправился в зал. Лишь окинул его взглядом и отправился в спальню. И тут до него дошло. Прежде чем навсегда отсюда уйти, он решил попрощаться с уютной квартирой, где сам себе хозяин. Если бы не исковерканное тело и сознание, никогда бы не покинул родной уголок. А так придётся, и этот момент наступил.
Ещё раз осмотрел квартиру и решительно направился к выходу. Вышел на площадку, а там соседка, осуждающе смотрит на него, не отводит взгляд.
«Решила отделаться молчанием, - подумал юноша, закрывая квартиру.  - Я ей отвечу тем же».
Когда спустился вниз на ступеньку, то услышал, как громко закрылась дверь бабы Маши. Дала понять - недовольна.
«В чём-то она и права», - подумал Андрей, но возвращаться не стал. Раз уж принял решение, зачем метаться, как бешеному зверю из одной крайности в другую?
Боялся думать и рассуждать. Но решил уехать отсюда раз и навсегда. Забыть прошлое, стереть из памяти настоящее, стать своим среди таких же калек, как и он. Вернуться в мир боли, болезни и смерти. Горько осознавать, но сегодня это ближе истерзанному сердцу, чем обычный мир. 
Когда оставалось убрать последнюю перегородку, отделяющую от реальности, остановился. Червь сомнения тут же пошёл в атаку, чтобы вернуть утраченные позиции. Но Андрей не позволил ему развить успех, открыв входную дверь. Екатерина Владимировна стояла напротив и мило улыбалась. Она ждала, когда Андрей поменяет ключ от квартиры на сообщество равных себе собратьев. В её руках был документ, который следовало подписать. А уж дальше она сама всё сделает, оформит и утвердит. Протянула в его сторону самописку, развернула перед ним папку с бумагами. «Кругом электроника, а здесь бумажный носитель, - подумал Свинцов. - Старомодно и неудобно».
Однако взял самописку в руку. Повертел перед носом, будто проверяя, что именно он держит. Екатерина Владимировна надула щёчки. Нахмурилась. Кто-то из старушек прошептал:
- Ещё издевается.
Неожиданно к подъезду подъехала машина. Все как один повернули голову в её сторону. Из машины вышел военный человек. Когда подошёл ближе, Свинцов стал по стойке смирно. Перед ним стоял генерал.
- Я так понимаю, передо мной Андрей Свинцов, - отдал ему честь генерал.
- Так точно! - отрапортовал Андрей.
Старушки насторожились. Сам генерал отдал честь солдату. Екатерина Владимировна, сложив папку, отошла чуть в сторону. Генерал подошёл вплотную к парню. Протянул руку для приветствия.
- Хочу поздравить тебя с наградой, - сказал генерал. - От имени действующей армии, лично от Карамышева, да и от всех нас.
Когда генерал извлёк из бокового кармана наградной знак, старушки ахнули. Когда прикрепил к груди бывшего лейтенанта звезду Героя Земли, уронила папку с бумагами Екатерина Владимировна. 
- В результате разгрома центра управления армией вертляндцев, успешно завершена наступательная операция армии землян под командованием Карамышева, - доложил по-военному строго генерал. - Мальчик мой, вертляндцы отступили на пятьдесят километров, и всё это благодаря твоей отваге. Я просматривал запись, сделанную вражеским центром, и видел, как ты шёл сквозь огненный шквал. Когда ты подошёл к центру, у тебя уже не было поддержки. Все твои товарищи погибли. Но тебя это не остановило. В тебя стреляли со всех сторон, казалось смерть близка, но ты шёл смерти вопреки. Враги стушевались, потому что не могли уничтожить одного солдата, который шёл на них, совершенно не зная страха. Когда ты вошёл в центр, то попал в окружение врага. В тебя стреляли, по крайней мере, десять человек, но ты шёл, противореча здравому смыслу, по пути уничтожая живую силу противника метким огнём. И ты достиг своей цели. Центр взлетел на воздух, вместе с работниками, которые там находились. Ты попал в эпицентр извержения огня, выжить невозможно, но это не про тебя. Прокошин отыскал тебя среди исковерканных компьютеров и вражеских тел. На плечах донёс до полевого госпиталя. Но и тут ты не оплошал. Выжил, хотя в подобных случаях врачи редко дают шанс, - пересказал генерал, потому что иначе не мог. Его переполняли чувства. Он хотел, чтобы о подвиге Свинцова узнало, как можно больше людей.
- А кто это? - обратил вдруг внимание генерал на Екатерину Владимировну.
- Предлагала ему переехать жить в пансионат, - сказала одна из женщин, которая полюбила всем сердцем героя, теперь жившего с ней под крышей одного дома. Теперь она была на его стороне.
- А ну, кыш! - замахнулся на неё генерал. - Нам такие парни самим нужны.
Работница пансионата поняла, что спорить с военным бесполезно. Быстренько села в машину и уехала.
- Я хочу, чтобы ты рассказывал о себе парням, уходящим на войну, - сказал генерал. - Приходи завтра в военкомат к восьми часам утра. Это будет твоя работа.
- Но у меня же…, ; стал говорить Свинцов, показывая на лицо.
- Лицо отремонтируем, даю слово, - сказал генерал, и стал прощаться: - Извини, пора ехать, сам понимаешь, служба.
Не успел генерал сесть в машину, как к подъезду подошёл мужчина.
- Сынок, - тихонько позвал он. 
- Отец? - удивился появлению родителя Андрей. Кто-то же его вызвал? И тут же догадался, кто.
- Видишь, что со мной? - сказал Андрей, чтобы как-то объяснить своё поведение.
- Нет, не вижу, - сказала мужчина. - Зато вижу своего любимого сына, от которого никогда не откажусь…               
  _______________________________________________________________