Олеся. Глава 16

Глава XVI



Я иду по огромному пустому коридору со множеством дверей. Вокруг почти темно. Редкие слабые лампы делают коридор похожим на заброшенный перегон метро. Я заглядываю в комнаты, открывая дверь за дверью. Моя квартирка в Нью-Хейвене, Женька босиком в моей рубашке возится с кофейным аппаратом. Обернулась с улыбкой, помахала рукой. Значит, не сердится, простила. Вот моя детская комната в особняке отца. Мама еще здесь, с нами, пытается собрать разбросанные по полу игрушки. Все уже сказано, пережито, забыто. Я тихонько прикрываю дверь и иду по темному коридору дальше. Кабинет отца. Он что-то энергично говорит в телефонную трубку. Мне нельзя ему мешать, когда он работает, я помню, но как же приятно видеть его молодым и здоровым.

Некоторые двери заперты. Они из будущего, за ними еще ничего нет. Дальше, дальше. Я ищу дверь, которая мне нужна. Я слышу негромкую музыку, приоткрываю дверь. Это комната в коммуналке. Из окна с белыми занавесками льется яркий солнечный свет. На стене портрет Сталина, рядом висит черная тарелка репродуктора, музыка идет оттуда.

«Кудрявая, что ж ты не рада веселому пенью гудка?»

Молодая хорошенькая девушка за столом зачарованно смотрит на радиотарелку, висящую под потолком, словно это телевизор, и притоптывает в такт музыке ножкой.

«Не спи, вставай, кудрявая! В цехах звеня, страна встает со славою на встречу дня».

Я стою на пороге комнаты, не решаясь войти. Девушка поворачивает голову, замечает меня.

— Заходи, Сашенька, заходи, внучек. Чего в дверях застыл?

Я делаю шаг вперед. Солнечный свет исчезает. Цветастые обои оплывают грязно-серой масляной краской. Бравурные аккорды песни превращаются в железный лязг захлопнувшейся за моей спиной двери, слышно, как проворачивается ключ в замке. Меняется и облик девушки. На нарах сидит уставшая женщина, затравленный взгляд, опухшее от побоев лицо, синие полосы на запястьях от наручников.

— Вот видишь, как обернулось, Сашенька. Действительно, «И встречный, и жизнь — пополам».

Пол под ногами резко дергается, раздается паровозный гудок. Я падаю на деревянную полку в прокуренном общем вагоне.

— Я Варя. Не узнал? — женщина, взглянув на меня, снова отворачивается к окну, за которым мелькают заснеженные деревья, переезды с опущенными шлагбаумами, домики за покосившимися заборами.

— У вас должно было сохраниться наше фото, мы после свадьбы с твоим прадедом в ателье фотографировались. Нет? Жалко.

Моя прабабка Варвара вытирает слезы смятым платочком.

— Смотри, мой маленький, — она кивает на вагонное окно, — если мир вокруг убегает назад, значит, ты движешься вперед. Это всегда так, даже если ты возвращаешься. Иди, милый, нечего тебе здесь делать. Не время еще. И невесту свою ты зря тут ищешь. Ее здесь нет, а тебе пора возвращаться, тебя ждут.

Боль. Страшная боль в груди. Меня разрывает на части. Через секунду боль стихает. Я слышу голос Федора, который меня зовет. Вспоминаю все, что случилось. Олеся. Хочу снова впасть в забытье, ничего не помнить, не чувствовать, не понимать. Но не получается. Что-то мокрое мажет меня по щеке. Приходится открыть глаза.

Я уперся взглядом в желтые глаза волка, который намеревался снова облизать мне лицо.

— Олеся живет. Олеся хорошо. Ты вернул. Федор. Помоги Федору. Ему больно. Ты можешь, ты Основатель, — сказал волк в моей голове. И, видимо, на всякий случай, чтобы я снова не вырубился, лизнул меня в щеку.

Приподнявшись с земли, я огляделся. Олеся лежала рядом. Ее глаза были закрыты, грудь спокойно поднималась и опускалась в такт дыханию. Она спала. Я расстегнул окровавленную рубашку на ее груди. Под разорванной пулей тканью кожа была чистой и розовой. Волк, убедившись, что я бодрствую, лег рядом с Олесей и закрыл глаза.

— Пусть спит, не буди. Она еще очень слаба.

Я обернулся на голос. Федор сидел на земле, прислонившись спиной к дереву.

— Ну ты, Александр, силен, — морщась от боли, произнес он. — Знаю я случаи, когда смертельно раненых удавалось спасти, но чтобы с того света мертвого вернуть… Нет, такого даже в наших легендах не найдешь. Сам ты как?

— Нормально, Федор.

Я нежно гладил спящую девушку по голове, не в силах остановить катящиеся из глаз слезы. Я сам возвращался к жизни вместе с любимой. Каким-то другим зрением я видел тонкие светящиеся нити, соединявшие меня с нею, с Федором и даже с Чернышом. Фигуры людей окружала разноцветная аура. У Олеси она была ровная, только внизу живота пульсировала яркая голубая искорка — еще одна жизнь. Наш ребенок.

У Федора аура была другая. С красными всполохами боли и черным пятном в районе солнечного сплетения. Как раз там, куда угодила пуля. Я знал, что надо делать. Подойдя к другу, я опустился на колени и положил руку на его рану.

— Тебе будет больно, — предупредил меня Федор. Лоб друга был покрыт испариной, но его трясло от холода из-за большой потери крови. Я понимал, что времени у меня и у него осталось очень мало.

— Знаю. Ничего, потерплю.

Я закрыл глаза, посчитал до трех, набираясь решимости, и произнес:

— Я беру твою боль.

Сначала мне показалось, что ничего не получилось. Несколько секунд я сидел неподвижно, напряженно прислушиваясь к своим ощущениям. Вдруг руку, которая лежала на ране Федора, обожгло, как будто по венам вместо крови пустили расплавленный свинец. Огонь перепрыгнул на тело, пометался внутри, словно в поисках правильного места, потом упал в живот, взорвавшись там болью. Второй рукой пришлось опереться о землю, стараясь не потерять сознание. Еще через секунду боль ушла бесследно, оставив после себя только смертельную усталость.

Я взглянул на Федора. Его до этого белое как полотно лицо вновь наполнялось жизнью. Шторм красных и черных всполохов в ауре тоже утихал. Значит, ушла боль, терзавшая его. Федор с опаской аккуратно вытер кровь. Раны больше не было.

Мы посидели еще немного, приходя в себя. Я неотрывно смотрел на спящую неподалеку Олесю, будто опасаясь ее вновь потерять, если отвернусь хоть на минуту. И думал о своем сне-видении. Вот, значит, как выглядит время изнутри — длинный коридор со множеством дверей. И моя прабабка Варвара. Мне никогда не приходило в голову, что она тоже, как все люди, была когда-то молоденькой симпатичной девушкой. Это смешно, конечно, но правда не приходило. Я всегда представлял ее в образе древней старушки.

«Спасибо, Варя, — произнес я мысленно. — Ты спасла нас тогда, в тридцать седьмом, сбежав из тюрьмы НКВД, но не вернувшись домой, хотя тебе так хотелось к любимым мужу и ребенку. Спасла и меня сейчас, вытолкнув снова в жизнь из этого бесконечного коридора отчаяния, в который угодил мой разум. Спасибо тебе, Варенька».

Легкий теплый ветерок коснулся моего лица и прошелестел в ветвях: «Да ладно, внучек. Какие счеты? Мы же семья».

Продолжение следует.
Иллюстрации Арины Захаровой.
https://ridero.ru/books/olesya_1/