Часть 4, гл. 5

               
                Я ДРУГОЙ НА РАЗНЫХ ОСТАНОВКАХ
                ЗОВИ МЕНЯ ИУДОЙ. ЗОВИ МЕНЯ ИИСУСОМ.
                ВЛАДЕЮ РАВНО Я ТЕРПЕНЬЕМ И ИСКУСОМ.
                И МНЕ ПО РОСТУ ВСЯКАЯ ОБНОВКА.
                /Андрей Воронов/

Саша, оглядываясь поминутно, достала ключик из сумки и открыла дверь. Зашла в пустую квартиру. Разделась в прихожей, заставила себя пройти десять привычных шагов до середины комнаты и застыла посередине изваянием. Ровно через десять минут появился Андрей. Он вошёл тихо, аккуратно закрыл дверь. Снял плащ и ботинки. Шагнул в комнату. Саша вздрогнула, но не обернулась. Она боялась его. Боялась неизвестности, его приказывающих глаз. Боялась своего страха.

- Умница, - Андрей всё так же неслышно подошёл к ней, взял за плечи, повернул к себе. Саша крепко зажмурилась, но это было бесполезно. Острая игла прошлась по глазам, вошла глубоко-глубоко, заставляя передёрнуться.

- Андрюша, оставь меня…

- Даже если бы захотел – не смог бы. А я не хочу. Сашенька! – он жарко вздохнул. – Ну почему ты такая!..

- Какая есть. Зачем ты позвал меня?

- Всё за тем же.

- У меня больше нет сил, Андрей. Нет сил. Скажи, в чём дело, что-то изменилось, да?

- Очень многое изменилось. У меня новое задание. Боюсь, что больше не смогу удерживать ситуацию под контролем, спасать и защищать. Сергей недоволен.

- Пожалуйста, оставьте нас в покое! Дайте жить! Неужели это так трудно! Ведь я всегда слушалась тебя.

- Слушалась, да. Но не любила. Ведь так?

- Ты не можешь меня заставить! – Саша вскрикнула, когда Андрей стиснул её слишком сильно.

- Могу, милая. Могу заставить. Но не хочу. Ты должна согласиться сама. И я дам тебе время подумать. Ну, ещё неделю, скажем. Хорошо? Но не больше. Недели накапливаются. А проблема не разрешилась ни на йоту.

Его губы приблизились к её ушку, дыхание щекотало и отдувало посеребрённый каштановый завиток.

- Я не понимаю, что тебя держит? У тебя взрослый сын, а теперь ещё и дочь. Евгений занимается своим делом. Неужели ты не желаешь, наконец, изменить жизнь? Пожить для себя? Хочешь – увезу тебя за границу – в Европу, в самую богатую страну?

- Кто же тебя отпустит!

- После выполнения задания – отпустят. А не хочешь – останемся здесь. Теперь нам и здесь будет неплохо. Только закажи - возьмём квартиру в правительственном доме, тебе будут прислуживать, исчезнут морщинки и цыпки. Вылечим вены.

Говоря так, Андрей гладил её плечи, целовал закрытые глаза, шею, подбородок – Саша была покорна, как и прежде, но он ощущал её напряжение, её страх.

- Ну, теперь поцелуй меня, Сашенька, пожалуйста! Моя святая, моя безгрешная…

«Пожалуйста» было излишним. Желание не хотело ждать, желание взрывалось в нём, оно было много сильнее хладнокровия и выдержки – как природных, так и выкованных, оно рвало в клочья верность, дружбу, этику, сжигало их в прах – и развеивало этот прах в Пространстве. Да и какая этика могла быть у Сысковика со стажем? Поэтому вместе с желанием наружу вырывался приказ, и Саша заторможено приоткрыла рот и раскинула руки, чтобы позволить себя раздеть...

…Андрей глубоко вздохнул и застыл перед обнажённой Сашей, вновь и вновь восхищаясь её хрупкой грацией, по-прежнему молодой грудью, впитывая запах её нежной кожи, предвкушая близость. Сейчас он мог делать с ней всё, что ему заблагорассудится. Приказ действует до тех пор, пока она покоряется ради спокойствия семьи. Если бы она знала, что в силах преодолеть гипноз – взбунтоваться раз и навсегда!

Но она боится навлечь беду на семью, она искренне верит, что спасает мужа.   Неужели она до сих пор настолько его любит? И даже не вспоминает их давний, мимолётный роман на гастролях в Киеве? А вот Андрей помнит до сих пор. Для него роман не был случайностью, ошибкой, пьяной блажью или забавой. Для него он был – к величайшему несчастью – раз и навсегда.

Сысковик не должен был любить так, неистово и навек. Не имел права. Это мешает работать. Сейчас, в преддверии перемен, Андрею надо решать и выбирать. Выбирать самому и решать самому, не перекладывая решение на плечи женщины, которая любила не его: в любом случае выбор будет не в его пользу.
 
Но скоро Андрей сделает свой выбор. Очень скоро.

Никто ему не указ, ничей контроль, ничьи амбиции, ничья политика не будут помехой. Собственно, Андрею не нужен был никто для осуществления задуманного. И если Саша не последует за ним, Агент-Сысковик Альфа-класса Андрей Воронов собирался насладиться своим триумфом в одиночку.

А пока отбросит рефлексию и просто будет её любить. Пусть без её желания, без её любви – достаточно, что любит он. Возможно, последний раз.

И он встал на колени, чтобы прижаться лицом к её животу. «Родная, ну что сделать, чтобы ты откликнулась?»
…

Андрей отдал очередной приказ - забыть. Саша вздрогнула, просыпаясь: ну что, теперь всё в порядке, она выполнила долг, защитила свою семью?

Она знала, что брат Андрея, Сергей, не сгинул в застенке для политзаключённых. Она знала, что он там работает. Но кроме неё это не должен был знать никто. Иначе Жене могла грозить страшная опасность. Таков был уговор с Андреем. Он оберегает и отстаивает Башмачникова – а Саша ему за это платит. Платит собой и своим послушанием.

- Погоди, Сашенька, я тут приготовил тебе спецзаказ. Альберт устроил. Неплохой заказ, не отказывайся – семья у тебя теперь большая, мужиков трое. Заодно – твой «Детралекс» и гель…

- Да, Андрюша, спасибо, возьму, - отвечала Саша заторможено, механически одеваясь.

- Тут в заказе и мясо, и рыбка, и пельмени, и конфеты шоколадные, твои любимые – «Ласточка», и колбаска копчёная с сыром – взял побольше, чтобы хватило на неделю.

- Почему на неделю, Андрюша?

- На неделю – до следующей встречи, голубка.  Так что ешьте, не бойтесь. А вот ещё рис и курага – тебе калий нужен. Если тяжеловато для твоих ножек – скажи, подвезу.

- Не надо. Я сама. Ничего. Кирочка меня подлечила, меньше болят.

- Да, кстати, я уже договорился – покажем тебя хорошему флебологу.

- В милицайской клинике? Не хочу, Андрюша. Не лягу.

- Отказа не принимаю.

- Через неделю… Так скоро… Так скоро!

- Напротив, неделя без тебя – это целая вечность.

Саша тяжело вздохнула. После этих посещений, пусть редких, от угнетающих внушений у неё целые сутки кружилась голова, и было трудно дышать. К тому же в памяти образовывалась «пустая зона», и она тщетно пыталась пробить завесу небытия. Она понимала, она знала, что Андрей приглашает её в гости не для того, чтобы одарить. Она помнила его уговоры и признания, самые первые прикосновения.
А что было потом, виделось смутно, как в неясном бреду. Что он делал с ней два часа, как ласкал, как ублажал себя, каким образом не оставалось никаких следов на её теле и в её душе – она не знала.

Всё это началось так давно, что Саша потеряла счёт времени. Или Андрей приказал потерять. Сколько её он успел украсть у родных и близких? Андрей давно уговаривал её уйти к нему, обещал золотые горы, достаток и гарантии на будущее. Говорил, что обстановка скоро изменится к худшему, вполне реальна военная диктатура – на смену подозрительному и сластолюбивому Валентину, и беспечным Башмачниковым будет сложно выжить. Она поначалу не верила.

А жизнь всё усложнялась и усложнялась. Женя никак не желал угомониться. Ему делали предупреждения. Лучшие альбомы выходили подпольно, а в официальных не хватало половины треков.  Потом появились Кира с Максом. Сразу два нарушения. Пришлая с Инмира и перебежчик из-за границы. Возможно, шпионы. Благодаря связям брата Андрей устроил документы. Если обстановка не будет нагнетаться, а контроль – ужесточаться, можно продержаться на плаву. Надолго ли?

После принятия закона о митингах, собраниях, квартирных концертах, ставших весьма популярными в последние годы, надежды на плавучесть разом канули на дно.

- Такие, как «Телевизор» или «Тараканы», увы, больше не рождаются, - сетовал Женя. – Которые не юлят, а думают «своей головой» и называют своими именами. «Красиво упакованное дерьмо» победило окончательно. Мы-то пожили. Можем на дно уйти. На глубину, к своим золотым тараканам. Молодых ребят жалко. На них клеймо неблагонадёжных с самых первых шагов – а они всё на «Бриллиантовые Дороги» рвутся. Измывательства Худых Советов не каждый выдюжит. А если выдюжит – что от него останется? Выхолощенное, жалкое зрелище. Ребятки снова стали бояться ярко и чётко, прямо и честно выражать своё отношение к реалу, называть вещи своими именами. Победило мелкотемье. Уходят в туманные дали, невнятицу, псевдооптимизм, мистику, сюсюкают премерзко и тэдэшка…

Женя писал жёсткие и отчаянные стихи, критиковал и сетовал, ничего не скрывал от неё и друзей, самых близких – а кто из друзей может быть ближе музыканту, чем музыканты собственной группы? Он доверял им и полагался на них во всём, и они действительно помогали. Но никто не подозревал, что это она, маленькая, хрупкая Саша, держит плечом ветхую стену, готовую завалиться на них, удерживает из последних сил…

…Саша поставила тяжело нагруженные пакеты на пол, открыла дверь ключом и прямо с порога возвестила: - Мальчики, быстро помочь! Я нынче с заказом – не иначе, начальница меня возлюбила, мне опять повезло выиграть!

- Неплохо вас снабжают! – с восхищением отозвался Костя, втаскивая сумку. – Ух ты, как пахнет! Опять колбаска копчёная, или рыбка?

- И то, и другое. Пируем!

- А Макс как раз хлеба притащил, - Костя перешёл на шёпот. - Я его тривиальный секрет разгадал. Он, не мудрствуя лукаво, машину разгружает, представь себе. Совсем простой американский труженик.

- Костя, ты уже разыгрывался?

- Да сейчас, мам. Скучно. Не хочу.

- Вот тебе и музыкант! Скучно ему. Раньше надо было думать. Ведь спрашивали: что тебе больше хочется – в железяках копаться или музыку играть!

- Я, может, с отцом хочу играть. Вот, хотите послушать мою песню? – Костя оживился. – По-моему, гениально!

Он схватил со стены отцову восьмиструнку – чёрную акустическую красавицу, подаренную фанами - без затей, но с полузатёртым орнаментом, нарисованным с любовью. Откашлялся.

– Сейчас, сейчас. На последнем хоре так глотку драли за гимн, что до сих пор дурно.

Гитара жалобно звякнула, брякнула, скрипнула, хныкнула – и вдруг заговорила ясно, чисто, прозрачно и уверенно. Зазвучал необычный минорный реггей, тоскливый и тягучий, и одновременно невесомый. А Костин голос оказался чем-то похож на Женин – только слабее и моложе: выше, мягче, доверчивей и светлее.

В день Святого Валентина
Затянула город тина.
Ловят сетью на живца
Тех, кто не сменил лица.
Что за странный Мир?
Полигон, трактир да тир.
Вопли пьяные – псалтырь,
И слепец – поводырь.
В день Святого Валентина
Написали мы картину –
Очень радостные мины
Корчат согнутые спины,
Все улыбки рьяные,
Только вертикальные…
Тыр-пыр, восемь дыр,
Всё для нас, для проныр!
Тыр-пыр, мышкин сыр,
Честь затёрта до дыр…

Голос Кости перешёл на фальцет, потом сорвался, он закашлялся, но никто не смеялся, всем стало не по себе. Костя смущённо хмыкнул, пробормотал что-то неразборчивое и бережно повесил гитару на место.

- Так беду и накликаешь, - сказала Саша, появляясь из кухни. – Что за песня? Полный сумбур!

- Зато по существу.

- Коряво и грубо, - не сдавалась Саша.

- Почему «уродину» /ДДТ/  можно,  а у меня – коряво и грубо? – обиделся Костя.

- И потом, откуда этот ужасный жаргон? Вас в училище этому учат?

Кира и Макс едва не прыснули.

- Не сдавайся, Костик, ты молодец, - искренне подбодрила Кира. – И правда, гениально. Ты вполне можешь вместе с отцом. Да-да, я не шучу и не льщу. Только  невесело. А что же вы смотрели, почему позволили диктат? Неужели нет людей, которые способны побороться? Ведь в Мирах – ваши братья и сёстры. Революционной организации вам не хватает. Вождя! Чтобы повёл всех против культа - демократию устанавливать.

- Почему же людей нет? Есть. Собственно, они всегда были, такие, которые не боялись в зону попадать за убеждения. Диссидентами их называют. Но об этом говорить не принято. Все боятся. И вроде бы как бы уже убедили себя, что так и надо, только так вот и надо. Вождей, понимаешь ли, тоже боятся. Насмотрелись на них. Не везло нам. С вождями...