По сути, это был обычный день

    По сути, это был обычный неприглядный день. Сыромятный, пасмурный, с кусками прорывающихся то там, то здесь солнечных шлепков.
    На бутылку пива не хватало каких-то паршивых трёх рублей. Но кому до этого дело? Хоть проси, хоть не проси, а народ, в лучшем случае, брезгливо уходил, отворачиваясь, либо бубнил в ответ что-нибудь нелицеприятное. В худшем случае грозился отвешать лицебитных пилюлей. А ведь КАрлов и не просил-то ничего особли;вого: всего-то три рубля. А это разве деньги, когда они есть?!
    А у проходивших и уходивших деньги были. Карлов об это знал. Он даже не «догадывался»… Он знал это наверняка. Ему совсем не надо было блуждать в глубинах  сознания и в пещерных хитросплетениях догадок, чтобы это осознавать. Красноречивее всех предположений и домыслов, об этом говорил такой факт: только имеющий деньги да купит в магазине тот магазинный шлак, что по рекламе со скидкой продаётся!
    Давно известно, что то, что со скидкой – едва не из мусора достали по сроку годности или качеству, да с рук улыбчивой продавщицы в вашу корзинку положили. Как говорится, скидка во славу спасённого товара – то благо для товарного дельца. Но лишь бы живот не болел после употребления.
    Обвешавшись сумками с таким припоршивленным товарцем, облагороженным заманчивой скидочкой, покупатели едва смахивали на умных и безденежных существ, щеголяя друг перед другом объёмом скидочного товара.
    А вот поделиться такой мизерной суммой, сопоставимой единоразовому ковырянию в носу на работе, поклонники скидок совсем не хотели.
   
    Жадность одних порождает жадность других: первым копейку подать лень, а вторые мусор со скидкой продают. Так и осуществляется в природе круговорот подлянок от человека к человеку.

    «Деньги имеют странное свойство становиться деньгами только тогда, когда их не хватает!» – Карлов вздохнул. Он последние полтора часа пытался выпросить жалкие три рубля, едва надеясь на единоличное участие хоть кого в удовлетворении своей просьбы.
    Но люди оставались безучастны. И Карлов задумчиво смотрел на прилегающую автостоянку, где местные  воробьи скакали по паребрикам и асфальту, словно на пружинках.
    Неугомонно чирикая, раз за разом они срывались в драку и громко и отважно перекрикивали друг друга. Потом подлетали новые борцы. И на пике воробьиного боя, вдруг, в одно мгновенье, как по мановению волшебной палочки, молниеносно разлетались все, прячась по окружающим кустам. Под прикрытием листвы они замолкали, а потом снова слетались, раз за разом устраивая перепалку и громко чирикая на всю округу.
    И так всё повторялось. Им и дела не было до отсутствия трёх рублей в кармане Карлова, и наличию непивной пустоши в его желудке.

    Едва прислонившись к кирпичной стенке у входа в магазин, Карлов услышал за спиной лёгкий перезвон монет, как будто их кто-то перекладывал из руки в руку. Карлов обернулся. Перед ним стоял мальчик небольшого роста, белобрысый, в тёмно-зелёной курточке.
    – Дя, у меня только два рубля и ещё десятикопеечных монеток три штуки. Вам хватит? – учтиво спросил он и протянул раскрытую ладонь с монетками. Пока Карлов пытался осмыслить этот момент, мальчишка сыпанул монетки ему в руку и тут же убежал в подворотню.

    – Сашка! – ёкнуло у Карлова под сердцем и так сильно сдавило, что он едва смог дышать. Он сжал монеты в кулаке и облокотился на стену. Теперь ему захотелось не пива. Его душа запросила водки! Карлов с трудом перевёл дыхание.
    –  Это же Сашка, – тихо прошептал он.
    И тут же, не отходя от стены, присел…
    – Сашка…

1

    История эта была сначала простым выходом эмоций. Но потом переросла в неожиданную несуразность с налётом идиотизма, свойственного неограниченной дурости человеческой.

    Был январь какого-то такого года. Слякотный и неинтересный.
    В своём мире спокойно жил Карлов с женой и сынишкой. Они были вполне обеспечены. Карлов имел свой заводик по производству ароматизированной фольги, и ему хватало денег содержать семью, скромный притон на пять девиц и откладывать Сашке на учёбу в элитной школе.
    Благополучие семейного счастья было обеспечено хорошим и устойчивым спросом на фольгу, которая шла на местную фабрику по производству биологической еды. Поскольку никаких вкусовых присадок и красителей добавлять в еду нельзя было, отличным спросом пользовалась как раз Карловская фольга, имеющая вкус того или иного продукта.
    И всё бы ничего, если бы однажды Сашка не удосужился попробовать фольгу со вкусом шоколадных конфет. Карлов старший практиковал иногда приносить домой рулон какой-нибудь фольги, но в этот раз по рассеянности он забыл закрыть на ключ шкаф в своём рабочем кабинете. И само собой, Сашка, как только остался без присмотра один, как любой нормальный ребёнок, шоколадных конфет и поел. Только он не знал, что фольга таковыми не является, но запах у неё был настолько ароматный, что некоторое металлическое неудобство во вкусе он поспешил не заметить.
    Сашка фольги съел много. Много на столько, что к приходу горе-родителей дал дуба и оставил им только один выбор: поминки без права восстановления прежнего семейного счастья…

    После продолжительной отпойной пьянки, Карлов нашёл в себе силы и после двенадцатинедельного запоя попытался прийти в разум. Хочется – не хочется, а жизнь надо было начинать заново: поднимать здоровье, омолаживать жену, так же надломленную горем и алкогольным бытиём последних недель, и откладывать деньги на отпуск.
    Заказы на фольгу выросли. Бывшие ранее финансовые потери с лихвой окупились, воздавшись многократным увеличением прибыли. Постепенно жизнь стала приносить первые радости. И на этих радостях Карлов решил сделать жене подарок ко Дню её рождения. Он заказал клонировать Сашку, предварительно проконсультировавшись у своего закадычного друга, Моисея.
    Моисей Степанович БурЯтко был членом совета директоров «Института Размножения Человека Путём Клонирования» академии всемирного банка (проще говоря «инрачепУк АВБ»).  Он дал согласие на проведение в ИнрачепУке операции по восстановлению пацана.
    И через месяц, рано утром, в праздник Дня рождения жены, на порог их дома вместе с букетом цветов был доставлен новый Сашка.
   
    С первой реакции жены на стоявшего у порога Сашку у соседей создалось впечатление, что женщина как бы собралась криком отдать богу душу, выдавив из себя тело и кости. Но после секундной тяжести шока она была подхвачена Карловым и унесена в дом для планомерного «вымывание шока бодрящими напитками».
 
    С тех пор они стали жить новой счастливой семьёй. Подарок, как стало видно уже на следующий день, пришёлся по душе и маме, и папе, и соседям. 



    Тем же летом случилось ещё одно необыкновенное событие.
    В субботу первого числа Моисей Степанович пригласил семью Карловых на празднование юбилея – пять лет своего председательствования в директорате института.
    Выезд был на природу в пригородный дом Моисея с полным праздничным обеспечением едой и выпивкой, с последующим десертованием при свечах на веранде.
    И праздник-то удался в принципе, разве немного омрачившись следующим событием. 

    После нескольких удачно выпитых порций горячительного, само собой, как у всех нормальных мужчин разумного возраста, у Моисея родилась свежая идея. Как ему казалось на тот момент – пристойная и очень смешная. Занимаясь клонированием людей и соответствующей телесной бижутерии (типо органов и зубов), его всегда интересовал вопрос: а клонированный человек так же проводит ток, как и оригинальный, или хуже?
    Сам по себе такой вопрос был скорее идиотический, чем хоть сколь разумный. Но на момент перехода от восемнадцатой порции винно-коньячного коктейля к первой порции пивного пенного, этот вопрос уже обрёл черты едва ли не самОй сути жизни, и превратился в вершину разума в стремлении поиска истины!
    Несколькими конфетами Моисей уговорил Сашку обернуться в фольгу, которую покупал у того же Карлова, и подсоединив контакты от выключателя, ни сколько не сумняшеся, дёрнул рубильник…

    Минут через восемь, смущённый и немного взволнованный, Моисей спустился к гостям.
    Чувствуя некоторую неловкость от сложившейся ситуации, он, извиняясь, объяснил Карлову, что Сашка как бы неожиданно поломался; поломался весь и сразу, и что домой его забирать уже не имеет смысла. При этом Моисей едва сдерживал ликование: он на свой вопрос, который его так долго мучил, получил чёткий и однозначный ответ.
    – Я по гарантии ещё одного Сашку сделаю. У меня биоматериала ещё очень много осталось, – шёпотом сказал Моисей, а Карлов, подхватив эту идею затуманенным разумом, почти с улыбкой ответил:
    – Ну и хорошо, ну и славненько. Надо только жену не беспокоить. Пусть думает, что Сашка за лимонадом ушёл.

    Ровно через месяц, после согласования всех юридических тонкостей и поставки на учёт вопроса с гарантией, Моисей лично привёз нового Сашку домой к Карловым.
    При этом он не забыл дать малышу бутылку лимонада (якобы тот его и купил) и одеть точно так же, как был одет Сашка на том юбилейном праздновании. Единственное, чего не удалось Моисею, так это подобрать одежду того же цвета. Ну, был в красненьком, а стал в синеньком, какая разница… 
    – Шурочка (так звали жену Карлова), посмотри, Сашка пришёл! – крикнул из дверей Карлов, встретив на пороге Моисея. Они обменялись дружеским рукопожатием, и Сашка перешёл в пользование Карловых.
    Жена чувствовала какой-то подвох в дружбе мужа и Моисея, но особо вникать в это не собиралась. Слишком много работы накопилось, да и финансовый отчёт по доходам фабрики Карлова не позволял отвлекаться на такие мелочи. «Сходил за лимонадом, ну и  хорошо. Не заблудился же…» – думала она про себя, едва озаботившись тем, что Сашка-то не был дома чуть больше месяца, да и лет ему было – всего три года. Но, дети разве главное, когда работа может ещё больше денег принести?

    Так и зажили они снова счастливо и одной дружной семьёй.



    Прошло немного времени, и Карлов, в предверии отпуска, решил проехаться отдохнуть на охотничью ферму «ПабЫсько», что была в лесном хозяйстве городского ведомства. Его вместе с женой и сыном уже давно и настоятельно приглашал градоначальник, но деловая жизнь фабрики не всегда давала время для отдыха.
    Однако, как только случилось окошко в плотном графике деловых встреч, градоначальник, предварительно созвонившись, всё-таки упросил Карлова посетить ферму.
    – Ну что ж Вы, дорогой Карлов. Не только работой жив человек. Приезжайте: отдохнёте, отоспитесь на свежем воздухе, сил наберётесь. Сходим вместе постреляем кабана, а жена с сынишкой на яхте покатаются. Я им такую прогулку устрою, что и в сказке не приснится. А мы с Вами и порыбачим по-раненько,  посидим на восходе, солнышко встретим… Приезжайте, милейший!
    
    Погода выдалась отличная, как по заказу. Отдых устроился почти райский: с обильным столом, закуской всевозможной и необъятным количеством вкуснейшего сочного мяса.
    А необъятного количества видов было столько, что голодному энциклопедисту впору было расписывать диссертацию по теме «количество съедобного из разнообразия бегающего». 
    Едва ли стоит говорить о сопровождавшем эти выходные количестве и разнообразии напитков, представляющих собой всю географию земного шара. Чего только не было проставлено и охлаждено на столы от градоначальнического гостеприимства: от примитивного горючего самогона из соседской деревни, до выпивки королевского уровня, гавайской клопоморной вытяжки, настоянной на спирту и кишОчках кузнечиков!
    К слову сказать, от дороговизны последней голову сносило едва не сильнее, чем от её же восьмидесяти градусов обжигающего спирта.

    Когда к вечеру шумное веселье стало подходить к своему завершенью, случился очередной конфуз.
    Пока Карлов с Шурочкой безмятежно возлежали на веранде, на тахте, пуская пузыри в глубину какого-то зелёного коктейля, градоначальник, одурманенный свежим воздухом и алкогольными возлияниями, решил напомнить всем, что окромя тяжёлой ноши градоначальствования и бремени заботы о горожанах, у него в теле есть душа. А душой он был историк-археолог, открывающий тайны мира и миротворчества!
    Сам градоначальник, правды ради, ни разу никуда не выезжал и никогда не посещал хоть какие раскопки. И уж тем более он не имел привычки сидеть в местной библиотеке за чтением книг, или, на худой конец, хотя бы за чтением газет! Однако это не мешало ему быть ни умным, ни начитанным.
    Градоначальник почти всё рабочее время отсиживался в глобальной сети, в перерывах посещения страниц фривольного содержания, педантично черпая из глубин интернета самую правдивую историческую информацию.
    Едва ли этот подбор странных фактов можно было назвать правдивым. Но градоначальническая вера в истину этих информационных изливаний была настолько светла и непоколебима, что некоторые, особо рьяно сомневающиеся коллеги, были посажены в камеры местного полицейского участка.
 
    – Господа друзья! – протянул градоначальник. – Я прошу Вас сойти к пристаньке на лужайку, там я готов показать результат моего исторического расследования. Извольте, дорогие гости.
    Карлов неспешно встал и со всеми гостями спустился вниз. Шурочка осталась пузырить коктейль. Её и без исторической правды тянуло оставить всё съеденное в этот вечер где-нибудь под кустом…
    Ей было не настолько хорошо, чтобы осилить ещё и историческую презентацию от градоначальника. К тому же, едва Карлов отошёл от Шурочки, она раскисла, ослабела и, уронив коктейль, свалилась на тахту всем телом и тут же провалилась в глубокий головокружительный сон.
    


    Пробудилась Шурочка от того, что кто-то долго и настойчиво теребил её за плечо. Едва освоив первые послесонные включения разума, она сначала общим пятном узнала лицо  Карлова. Потом начала распознавать составляющие мелочи его лица, а далее стала уже различать встревоженность и виноватость его мимики! Некоторые мелочи на лице не давали расслабиться и напрягали.
    А когда она совсем пришла в себя, услышала то, что Карлов пытался ей всё это время сказать
    – Шурочка, ты только не волнуйся, Шурочка… не волнуйся… ничего не произошло… – обрывисто стрекотал Карлов.
    – …Ты только не волнуйся! Сашка наш немного того… как бы того… этого… как бы… ну… поломался-таки опять, – выдавил он в конце концов.
    Она немного смутилась – какой может быть Сашка? – но потом вспомнила, что с ними вчера на гулянье был и Сашка.
     Она молча поднялась с тахты, посмотрела на Карлова и, отдалённо-разумно подумав: «Сашка… Сашенька сынок. Ну почему же, как праздник, так ты до конца досидеть не можешь!» – она вздохнула и молча направилась в ванную комнату.
   
    Шурочка не рыдала в этот раз и даже не отчитала Карлова за то, что тот оставил Сашку без присмотра. Она просто заметила, что если ещё раз с Сашкой что-то случиться, то она подаст на развод и сделает жизнь Карлова невыносимой, потому что она устала каждый раз объяснять родственникам и соседям, куда исчезает их маленький сынишка.
    Но и это было только часть беды: основное неудобство в их семейной жизни – это в быту привыкать по несколько недель к новому Сашке.
    – …Да сколько можно-то!! Я же не продавец кукол, прыгающая среди коробок: то есть товар, то нет товара! Мол, старый купили – забывайте; а новый пришёл – привыкайте! – криком закончила она своё отношение к проделкам Карлова.
    Но если бы знала она один нюанс, ставший яркой отметиной того вечера, то подала бы на развод сию же минуту и прямо в фермерской уборной.   

    А нюанс состоял в том, что градоначальник, поборник чести и правил, насытившись алкоголем, решил показать свои исторические изыскания.
    Скрупулёзно насобирав какого-то сомнительного материала, после пятил лет подготовительных изысканий, как-то на днях он решил, что уже может научно обосновать появление в Римскую эпоху первого бронежилета из ивовых веточек, способного остановить дробь с выстрела с двадцати шагов. Проведя упорную работу, он нашёл даже способ изготовления этого бронежилета! Инструкцию времён римской империи, сохранил в частной коллекции и выложил в сеть один человек. Как он сам о себе написал: «…Прямой потомок изобретателя первой бронезащитной накидки из ивовых прутьев».
     И естественно, в самый разгар вечера, когда гостям уже захотелось чего-то больше, чем просто посиделки за столом, градоначальник и достал тот самый ивовый бронежилет. На лужайке сначала было рассказано о важности такого исторического открытия, и о  важности самого этого факта. Что доказывало и присутствие журналистов местной новостной редакции. Потом было показано кино со всеми стадиями изготовления изделия и подробным описанием составляющих закрепительного раствора. А кульминацией всего вечера стало натурное испытание бронежилета выстрелом из дробовика с двадцати шагов.
    Эйфория от происходящего настолько всех захватила, что когда Карлова упросили дать Сашку на испытание, он не только не воспротивился, но даже сам его поставил на подиум и сам ему одел жилет, завязав сзади кожаные шнурочки:
    – Сашка, мы с тобой в историю войдём…
   
    Что сталось дальше, не имеет смысла описывать. После выстрела всё случилось так, как и должно было случиться. Но всё же стоит отметить, что ивовый бронежилет действительно задерживает дробь, не давая ей разлетаться сзади. Однако этот отрадный факт никак не воспрепятствовал тому, чтобы и этот Сашка поломался.   
    Хуже всего было градоначальнику. Под общий смех слегка нетрезвой публики он сумел-таки сообразить, что где-то его обманули! А при видеозаписи корреспонденты местных СМИ успели подловить глупое выражение его лица и озвученный вопрос: «Он сто дней вымокал в растворе: что же не так? Неужели навоз не козий был…»


  2

    После очередного звонка Моисею и этот конфуз был исправлен.
    Немного позже, чем через месяц, Карловы получили ещё одного Сашку. На запланированной пресс-конференции Сашка был выставлен перед журналистами и показан целым и невредимым. При этом Шурочка рассказала о том, какой Сашка озорник, и как ловко он прикинулся раненым тогда на ферме и что отсутствие малыша было ничем иным, как игрой в прятки: мол, Сашка так удачно спрятался, что его нашли только вчера.
    По завершению пресс-конференции всеобщий интерес к семейной жизни Карловых поутих, и они смогли погрузиться в счастье отношений между собой и новым Сашкой.
   
    Прошло несколько спокойных трудолюбивых лет. Градоначальник, любитель исторической правды, сменился, за чем Карлов сразу был лишён дарованных его бизнесу льгот. По этой причине фабрика вынуждена была дальше развиваться тяжёлым ежедневным трудом, пробивая себе дорогу к финансовому благополучию через тернии конкуренции.
    Шурочка так же заботливо и по-матерински участливо продолжала тянуть финансовые проблемы и заботы фабрики, а Карлов особое внимание уделил обновлению ассортимента ароматизированной фольги. Жизнь выпрямилась и без каких-либо потрясений пошла по накатанным рельсам.
    Карлов, Шурочка и Сашка… 
   
    Никто не подвергал их семейное счастье неожиданным испытаниям. В покое и благостном труде они прожили ещё несколько лет.
 
    Когда Сашке исполнился шестой год, и он пошёл в первый класс, на первосентябрьском параде Карлов и Шурочка едва могли сдержать слёзы.
    Кто из родителей не переживал этот момент: сдачу ребёнка в руки школьного режима, когда тебя изнутри переполняют три противоречивых чувства! Чувство радости, лёгкая грусть и ощущение вины.
    Чувство радости от самого факта передачи взрывного ребёнка другим, чтобы теперь и у них голова поболела. Лёгкая грусть от того, что отныне многое новое, происходящее с ребёнком, останется в глубокой тайне от тебя. А ощущение вины от осознания того, что своими руками детство ребёнка подводишь к завершению, поставив его на пороге взрослого беспощадного бытия!
 
    Но вернёмся к семье Карловых.      
    Они стали олицетворением семейного счастья среднего класса: их сынишка идёт в школу, фабрика работает в прибыль, заработки растут, впору задуматься о покупке большого дома в элитном районе! Такое благополучие явилось образцовым для знакомых и соседей! И Карлов постепенно вырос по шкале престижа и стал больше, чем просто уважаемый в городе человек!

    Когда Сашке стукнуло 10 лет, произошло то, чего так боялась Шурочка.
    Памятуя о несуразных потерях предыдущих вариаций Сашки, она скрупулёзно вела дневник, где отмечала каждый день жизни последней версии своего сынишки. Во вкладыше там лежал листок с офисной печатью фабрики, где были записаны и дни рождения Сашек и дни поломок предыдущих трёх. Шурочка не хотела запутаться – она не любила отсутствие порядка в числах.
    Но однажды листок этот, то-ли выпал, то-ли его кто-то специально вытащил. Одним словом, он пропал. А Шурочка в деловых обременениях этого и не заметила. А если и обратила внимание, то не предала значения. До тех пор, пока по доброй памяти и сильной любви не устроила Сашке праздник Дня Рождения.
    Он хоть и ребёнок ещё был, но, получив подарки, без какого либо сомнения спросил:
    – Мамуль, а почему ты меня в этом году третий раз с днём рождения поздравляешь?! Я что, так много родился?
    И после этого он протянул Шурочке тот самый лист, где были звёздочками отмечены «дни рождения» предыдущих Сашек, а чёрными крестиками – дни «не рождения».
    Последовавший за этим вопрос застал Шурочку врасплох:
    – Мам, а почему меня так много?
    – Ну что ты говоришь, Сашенька. Ты у нас один. Это другие ребятки записаны. Просто их тоже Сашульками зовут, – неуверенно ответила Шурочка, но едва она собралась ещё что-то сказать, Сашка её оборвал:
    – Но тут на фотографиях только я…
    – Да хватит уж матери дурацкие вопросы задавать! – вдруг не сдержалась она и закричала!
    – Иди, спроси лучше папку своего, кто, чего, где и как, и почём! Надоел уже!
   Сашка тут же замолчал, слегка опешив. Ничего не понимая, он поспешил исчезнуть в свою комнату.
   
    После работы вечером, когда Карлов едва успел поудобнее устроиться в своём любимом кресле, к нему подбежал Сашка и неуверенно, боясь громкой реакции, спросил:
    – Папка, а почему меня много? Я у мамы бумажку видел, там я на фотографиях, и у меня три дня рождения.
    Карлов даже глазом не моргнул. Он устало выслушал, потом неодобрительно посмотрел на Сашку, не спеша потянулся, словно кот, отогревшийся после дремоты, и как-то вязко начал говорить:
    – Да нет, малыш, не рассказывай сказки. Ничего там необычного нет. Это просто мамуля наша на бухгалтерских и экономических расчётах слишком устала… – и Карлов немного наклонился на бок и пристально посмотрел на Сашку.
    – Поэтому она и бумажки всякие пишет, фотографии клеит. Наверное, потому что делать больше нечего. Ну и тому подобное, – зевнул он и отвернулся, откинувшись в глубокую спинку.
    – Может, ты спать пойдёшь? А то поздно уже, завтра на занятия. – Карлов ещё раз зевнул, но Сашка не угомонился:
     – А почему меня мамка с днём рождения поздравила уже третий раз?
    Карлов неодобрительно что-то пробормотал, а потом нарочито удивлённо посмотрел на Сашку:
    – Сегодня твой день рожденья?! Да ерунда какая-то… – но тут же осёкся и замолчал.
    Он отчётливо понимал, что больше скрывать уже никто ничего не сможет.
    «Да уж, придётся всё рассказывать. Сашка уже большой, всё начинает понимать, и новыми сказками его не возьмёшь». Карлов задумался… А Сашка продолжал вопросительно смотреть, ожидая ответа.

    – Давай спать, завтра поговорим, – вдруг отрезал Карлов, и Сашка, почувствовав полное нежелание отца продолжать это разговор, пожелал спокойной ночи и смиренно побрёл в свою комнату спать.
    Карлов ещё что-то добубнил про себя, потрепал волосы и огорчённо произнёс в пустоту:
    – Вот дура-то! Говорил же ей, выучи и запомни числа, если уж тАк надо, а бумажки выкинь. Вдруг, чего доброго, Сашка найдёт. Так нет же, мы самые умные. Что ни скажи – всё умнее умных умом блещем! – Карлов в сердцах выругался. Но тут же его ехидство сошло, и интонация приняла отчётливый жёсткий оттенок:
    – Но ведь и впрямь дура! ДурнАя дура дурой обдурённая!!! Какого рожна «день рождения» – сегодня день, когда первый Сашка сломался!
    И Карлов замолчал. Он замолчал глубоко и устало, со странным чувством безысходности. Замолчал, словно обречённый на смертную казнь после отпускной молитвы.
    Он вовсе не волновался, руки у него не дрожали, дыхание было ровным и неспешным. Но он понимал, что впереди была длинная и не простая ночь – ночь ожидания: завтра придётся Сашке всё рассказать…

   

    Настало утро, которое, как обычно по рабочим дням, пришло неожиданно. Едва успев промыть глаза, Карлов на одном дыхании отзвонил на фабрику по поводу своего отсутствия на работе этим днём, перехватил в дверях Сашку, едва не ушедшего в школу, и указал ему оставить учебный хлам дома и спускаться во внутренний двор.
    Если бы только Карлов знал, сколько необычного и нового в жизни ему принесёт этот день, то он никуда бы не поехал. Он пошёл бы на работу, отправил бы Сашку в школу, а жене выставил бы приказ собрать годовой фабрикантский отчёт по бухгалтерии, чтоб дурить перестала, хотя бы на месяц.
    А там, глядишь, и Сашка успокоился бы по поводу своего множества.
   И зажили бы снова спокойно и дружно. Завели бы девочку. И если не собачку, то хотя бы сестричку для Сашки.   
    Но неведомая сила настойчиво тянула их вперёд, к новым приключениям.
   
    На все Сашкины вопросы Карлов молчал, сосредоточившись на дороге. Ходу-то оставалось минут пятнадцать, благо на трассе в рабочий день особенно никого не было.
    По приезду на место оказалось, что и там народу нет. Сашка, выбравшись из транспорта, осмотрелся. И тут Карлов наконец-то снял с себя бремя молчания и одним разом ответил на все Сашкины вопросы, задаваемые по дороге.
    – Да, Сашка, здесь хоронят людей, – сказал он: – Ну, идём, кое-что покажу…

    Походив запутанными тропами, Карлов неожиданно остановился, а Сашка, отвлечённый невесёлым местом, уткнулся в него.
    – Вот и пришли. Садись, Сашка, сейчас будет интересно… наверное, – неуверенно произнёс он и задумался.
    Он никак не мог понять, с чего же начать этот необычный разговор? В голове одна за другой выстраивались объяснения, вроде такого: «Вот, смотри, Сашка, это ты, но только тебя как-то не стало, а потом ты ещё раз был, но потом тебя опять не стало, и сейчас опять ты есть…». Или такого: «Сашка, таким был ты, пока не помер. Потом ты стал ещё раз таким, пока опять не помер. Теперь ты опять такой… пока не помер…».
    «Ахинея полнейшая. Вот угораздило-таки!» – думал Карлов. Его начала сводить икота, под желудком что-то сжалось, а в голову продолжали лезть варианты объяснений: «Сашка, это ты. И это тоже ты. И ты – это тоже ты».
    Карлов тяжелел сознанием уже от самого факта подобной ситуации. А тут ещё эти  попытки создания хоть какого-то простого объяснения, понятного Сашке, уничтожали в пыль последние остатки разума.
   
    Каплей, переполнившей чашу размышления, стало вот такое домЫслие: «Сашка, это ты, но не ты, а это не ты, но ты. Но ты, не они, а ты – это ты…» После такого разворота Карлов понял, что дальше тянуть с объяснениями нельзя, иначе в скором времени ему будет обеспечена добровольная дисквалификация с нарами и бюджетным пайком в дурдоме!
    – Сашка, давай-ка условимся, – негромко начал он.
    – Я начну говорить, а ты не перебиваешь и только слушаешь, хорошо? Ты сначала выслушай, что я тебе скажу, а потом задавай вопросы, если сможешь или захочешь, – сказал Карлов и, набрав воздуха для смелости, повёл так:
    – Сейчас попробую тебе объяснить…
    Ты – Сашка. Ты наш сын. Ты ходишь в школу, и мы с мамой тебя очень любим. Но ты не был всегда. Точнее, ты был всегда, но не ты именно… «Боже, какой бред я несу», – думал про себя Карлов и продолжал:
    – Сначала был первый Сашка, который был ты. Но он, так сказать, поломался.  Пришлось по гарантии тебя сделать снова, а сломанного Сашку оставить здесь.
    А потом ты поломался опять. Точнее, не ты сам, а ты, который второй Сашка… – Карлов чувствовал, как от подобных объяснений его самосознание всё больше и больше уходило в сторону дурдома. Он начал ощущать приближение истерики: откуда-то из глубины, из-под лопаток. Но он продолжил:
    – Когда поломался второй Сашка, по гарантии сделан был ты, нынешний Сашка, который был вторым. А второй был первым… Короче, ты настоящий Сашка!
    – Пап, меня клонировали? Я клон? – неожиданным вопросом перебил пацан.
    Над унылым окружением на несколько секунд нависла тишина.
    Карлову мгновенно полегчало. Он тут же подхватил эту тему:
    – Ну да, Сашка, правильно!  Ты правильно сказал – ты копия от копии Сашки, Сашка! – Карлов едва не засмеялся от радости и, внезапно подхваченный лёгкостью, выговорил:
    – Ты, точнее, тот Сашка, когда помер, я заказал копию, чтоб мамка твоя не сильно расстраивалась. А потом ты, точнее, второй Сашка, который копия, тоже сломался, и  пришлось ещё раз заказывать дубликат его в тебя. Вот ты и вышел. Как говориться, из Сашки в Сашки, – пошутил под конец Карлов, осознавая странность и нелепость этой ситуации вообще и в частности!
    «Вот дурацкое положение: вроде и хоронить надо было их, не на мусорку же выбрасывать! Сашки всё-таки, детишки. И приезжать надо, и цветочки положить, и конфетки, и помянуть. Не забросишь память-то! Она душу кусать начинает, если забыть хоть на миг. Но как тогда другому рассказать о том, что он всего-лишь копия того, кого уже нет? Какими словами ему рассказать, что он, как бы, уже и умер, но живой?! Да и как он перенесёт, увидев себя живого на памятнике для неживого?» – Карлова такие мысли начинали сводить с ума.
    – Папка, так я настоящий Сашка, или нет? – внезапно спросил Сашка, перебив Карлову оставшиеся хоть сколь логические тонкие нити размышлений.
    – Да, – ответил обречённо он, а потом задумчиво добавил:
    – Нет, – и тяжело вздохнул:
    – Ну как бы…

    Домой они ехали, не разговаривая, и не обращая друг на друга внимания. Каждый думал о чём-то своём: Сашка о Сашках, а Карлов о фольге и Моисее.

   

    По приезду Карлов отрядил Шурочке несколько громогласных и резких ругательств. На что она попыталась возразить, совсем не робко и с присущей женщинам наглостью от осознания истины и безоговорочности только своей правоты. На перебой она заголосила: 
    – Кто ж тебя надоумил, сволочь отцовская, Сашку затащить на кладбище! Ты совсем разучился головой думать, скотина! – и она принялась поносить Карлова, почём свет стоит, рассыпая в его честь все самые грязные ругательства. С известной женской утончённостью, она старалась как можно больнее ужалить Карлова и уколоть его в самый нерв, в самые пикантные места!
    – Червяк подколодный, ты понимаешь, что Сашка ещё маленький, чтобы такие вещи  понимать! – выкрикивала она, едва не срываясь в хрип.
    – Сашка только день рождения отметил, а ты… – не успела она докричать, как на этой фразе Карлов мгновенно вспылил и сразу завёлся куда жёстче и громче! Он не смог более терпеть наглые и несправедливые атаки в свой адрес и чинно, сразу с крика, приобщился к этой задушевной утренней беседе:
    – Дура!!! – гортанно зарычал он: – Да ты ж коза лишайная… да ты ж подстилка подсобачная, трюфель ты канализационный! – истошно заорал он. От неожиданности Шурочка присела и замолчала.
     – Ты, выдра старая, в курсе, что позавчера совсем не день рождения этого Сашки был. И даже не день рождения другого Сашки! И даже не день рождения третьего!!! Ты по листку своему заучи в конец, когда и у кого дни рождения были, мочалка безмозглая!!! – и Карлов так зыркнул в сторону жены, что она похолодела, по спине проступил холодный пот, а ноги сами подкосились, и она плюхнулась на табурет.
    – Позавчера был день поломки первого Сашки! Поняла?!– отрезал он громоподобно! После этого восклицания в доме воцарилась тишина.
   
    Карлов скинул куртку и, зычно рявкнув «дура бабская», позвал Сашку.
    Он взял его, испуганного, за руку и, бросив жене: «Ему тоже это надо пережить, чай большой уже и всё знает и понимает», – вышел на улицу, закрыв дверь с оглушительным грохотом! 
    Шурочка так и осталась сидеть в оцепенении и полной тишине.



    Обильно излив в своё нутро литров восемь крепкого горячительного и спиртоносного  успокоительного, по прошествии пяти часов, Карлов, с чистой совестью и неуверенной устойчивостью, возвернулся в дом. Он понимал, что Шурочка едва будет рада застать его в таком неблаговидном состоянии. Поэтому, минуя парадный вход, он зашёл с тыльной стороны дома с чёрного хода, где, едва преодолев порог, потерял равновесие и в головокружительном падении припарковался аккурат вдоль комода. Ногами на улицу, а головой в свои любимые тапочки.



    Пробуждение Карлова на это раз было тяжелее обычного. Его потерянное сознание вынужденно было начинать работать и медленно обретать форму только потому, что кто-то долго и настойчиво стучал по спине и плечам.
    Едва освоив первые послесонные включения разума, он, по началу, общим пятном узнал лицо Шурочки. Потом начал распознавать составляющие мелочи её лица, а далее стал уже различать встревоженность и вопросительность её мимики: некоторые мелочи на лице не давали расслабиться и напрягали!
     Окончательно придти в себя Карлову пришлось под крик разгневанной жены.
     – Где Сашка?! – это было первое, что он услышал.
     – Где Сашка, изверг? Ты куда его за собой утащил? – это было второе, что он услышал. А дальше на него посыпался град вопросов, обвинений и унижений, которые, не стесняясь, гневно изливала жена.
     Но никакой ответной реакции не последовало. Карлова скрутило тугое непроницаемое безответное молчание. Ему не давал покоя самый первый вопрос «где Сашка». 
     «Где Сашка, где Сашка, где Сашка, Сашка-то где?» – едва соображал он, пытаясь зацепиться в памяти хоть за какую-нибудь несущественную мелочь.
     Совсем не обращая внимания на вопли жены, он мучительно заставлял себя вспомнить, куда же делся Сашка, и где и во сколько он его оставил. Карлов настолько погрузился в темноту недавнего времени, что не обратил внимания ни на то, что в дверь позвонили, ни на то, как жена ушла открывать, ругаясь по пути. Он совсем ничего не замечал вокруг, одолеваемый поиском ответа всего на один вопрос, и погрузившись в себя на грани полного сумасшествия…
     «Где Сашка?!» – стучало в висках, давило изнутри на луковицы волос, жгло изнутри глаза… «Где Сашка, где Сашка, где же Сашка?!…» 

    Младший управляющий ресторана, где в минувшую ночь Карлов отрядил себе алкогольное многолитровое успокоительное лечение, сухо передел Шурочке бездыханное тело Сашки и, предложив ей расписаться в бланке о доставке, попросил передать привет Карлову. Затем, пожелав доброго дня, он распрощался и неспешно направился обратно.

    Карлов ещё не осознавал значимость этого происшествия. Он, до конца не понимая окружающую действительность, продолжал беспокоиться, где же Сашка. А когда головная боль и мочевой пузырь заставили его совершить важнейшее эволюционное действие – встать вертикально и пойти – по ходу в направлении ванной комнаты на пороге в прихожей он застал Шурочку, лежащую без сознания и холодного Сашку, аккуратно положенного рядом.
    


    Дальнейшие события произошли настолько быстро, что мальки в аквариуме не успели бы доесть свежеотсыпанного мотыля.
 
    Шурочка, едва придя в сознание, совсем не сдерживая гнев и чуть-чуть не убив Карлова, выгнала его из дома. Следом она выбросила некоторые предметы его гардероба, совсем не разбираясь, верхняя то одежда была или нижнее бельё.
    Потом она на всю улицу заявила, что заберёт фабрику и оставит Карлова умирать на помойке.

    Но крики жены были самым небольшим злом, которое Карлов мог себе только пожелать. К дому стали подъезжать журналисты, нейтрально и на расстоянии снимая эту семейную сцену. А виной тому был младший управляющий, который доставил Сашку.
    Будучи молодым человеком и совсем не имея опыта в доставке подвыпивших клиентов, живущих в этом элитном квартале, он не знал, что сие действие надо производить под покровом темноты, тихо и незаметно. И если он вдруг не успевал осуществить доставку в ту же ночь, то должен был отзвониться на охрану, и, предупредив о задержке клиента, доставить его на следующую ночь. Но его действия относительно Сашки были в корне неправильными! Поэтому и жителям, и охранникам этого элитного квартала тяжело было не заметить то, как управляющий, в самый разгар солнечного утра, к дому Карловых притащил Сашку, волоча за собой.
    Посему так случилось, что к моменту разгорания сугубо семейного скандала, об этом происшествии знала не только местная округа, но и неутомимые корреспонденты местной прессы! А это уже скандал на весь город со всеми вытекающими последствиями…



    Карлов долго не мог придти в себя от случившегося. Всего одно мгновение, и его жизнь покатилась кубарем. Он едва уговорил Моисея хотя бы пару месяцев отсидеться у него, скрывшись от посторонних взоров и назойливого внимания прессы. Сашку в этот раз хоронили всем городом при участии городских властей и при освещении прессой. А Карлов не мог даже из куста соседнего детского садика смотреть за происходящим. Днём ему нельзя было появляться на улице, а ночью делать было нечего. Ни в бар сходить, ни по девкам попрыгать – все тыкают пальцем и норовят отзвониться знакомым корреспондентам.

    В течение нескольких дней Шурочка оформила фабрику на себя, но оставила за Карловым право второго хозяина и, ко-всеобщему удивлению, она так и не подала на развод. Это вселило в Карлова надежду, что возможно ещё возвращение прежнего уклада жизни, и надежда эта с каждым часом стала обретать всё более явные очертания.
   

3

    В один из скучных вечеров, отыграв несколько партеечек в шахматы и выиграв у Моисея, Карлов уговорил того погрузиться в буйство пития качественного алкоголя, разжалобив живыми описаниями несправедливости своей судьбы и отсутствием запланированного отцовства. Моисей в быту являлся скрытым молчаливым алкоголиком, чем был и удобным, и хорошим собеседником. Так что уговаривать его пропустить по стаканчику-другому вкусного водочного нектара не составило труда.
    Едва приступив к долгожданным вливаниям, Карлов, тонко уловив момент максимального взлёта сострадания у Моисея, невзначай надавил на милосердие и великодушие того, на самом пике душевного порыва вызвав сентиментальные слёзы мужской солидарности.
    Уговорив Моисея последний раз создать Сашку и ещё раз вписать его возрождение, как гарантийный случай, Карлов вызвал такси и к полуночи они уже открывали двери института.
   
    Находясь под давлением алкогольных паров, и слишком медленно соображая, Моисей, по широте своей душевной, и безграничной безвольности характера, согласился доверить Карлову ввод данных в главный компьютер.
    В тот момент Моисей и подумать не мог, к чему эта самодеятельность сможет привести. Не зря же говориться – алкоголь-молодец – делу капец! Во все времена и при любом общественном строе мужчины, ведомые на подвиги угарами алкогольных паров, способны создать проблему вселенского масштаба из простого, лежащего на пляже, песка.
    Едва соображая и затмеваясь чувством скорого запланированного отцовства, в пьяном угаре при запуске программы Карлов, ни сколько не сомневаясь, решил, что Сашек ему, на этот раз, надобно чуть побольше, чем одного.
    – Да мне штук восемь хватит. Зачем мне больше-то? – произнёс он, едва ли осознавая то, что сейчас он всё-таки делает:
    – Мне ж их не солить, а, Моисей? – прыснул он со смеха, обращаясь к собутыльнику
    – А тебе штук пять пацанят не надо накидать? Давай хотя бы парочку заложим: будешь на пенсии с ними на рыбалку ходить, – дошутил Карлов и запустил программу в действие.
    Что было потом, и как они добрались до дома, ни Карлов, ни Моисей не помнили…


4
ЗаколтЫк

    Обычный ход времени быстро затянул наших героев в привычные проблемы повседневности. Моисей готовил диссертацию и проверял опыты студентов, разъезжая по колледжам, а Карлов неделями скрывался в квартире, никуда не выходя и кропотливо выседая собственное будущее. Он тратил большую часть времени, просматривая местные новостные каналы и перекладывая газетные новости. Никаких отношений с женой он не поддерживал даже удалённой перепиской.
    Но всё равно, он не терял надежды на возвращение своей прежней и насыщенной жизни: как в семье, так и в обществе. Таким ходом время и пролетело.
   
    По прошествии месяца, уверенный в успехе очередного восстановления Сашки по гарантии, Моисей, едва насладившись утренним кофе, вызвал шофёра и поехал в лабораторию, дабы самому лично получить готовый образец. Карлов же продолжил невнятно валяться в постели, едва способный улавливать утреннюю полусонную действительность. Но, как говориться: если ты не способен воспринимать действительность, действительность начнёт невопринимать тебя.

    – Ка-а-а-рлов!!! – заорал с порога Моисей, едва открыв двери. – Что ж ты наделал, клоп недососавший! – и Моисей ворвался в комнату, едва сдерживаясь от гнева…
    – Дать бы в морду тебе, да марать руки неохота… – прокричал он и, швырнув в Карлова какими-то бумагами, сел на кровать.
    – Надо же было до такого додуматься?! Как еврей на распродаже… – продолжил он выпускать пар, едва не срываясь переломать Карлову кости.
    – Видит бог, задушил бы тебя прямо здесь… – Моисей перехватил воздуха, оборвался и немного успокоился…
    –  Какой-никакой, а детишкам всё же нужен живой папаша, а не задушенный… Иди, дурачина-благодетель, забирай своих Сашек, – махнул он рукой в сторону двери и обречённо рухнул в постель, закрыв глаза.
    – И да, бумаги подпиши…
    После этого он тяжело выдохнул, заглушив вопрос Карлова, и отвернулся к стене, натянув одеяло на голову.
    – Какие ещё Сашки? – ещё раз пробубнил Карлов и поднял одну из квитанций.
    «Сашка. Восстановлен по гарантии. Экземпляр номер 5» – прочитал Карлов.
    Едва поняв смысл написанного, он ещё раз перечитал квитанцию. Потом ещё раз, а затем ещё, и ещё, и ещё. Сердце застучало сильнее и, едва осознавая происходящее, Карлов почесал затылок.
    – Какой номер пять?! – пробормотал он, едва слышно.
   Предчувствуя неладное, он осторожно поднял ещё одну квитанцию. «Сашка. Восстановлен по гарантии. Экземпляр номер 8», – робко прочитал он. Под рёбрами кольнуло, а по спине проступили капли холодного пота.
    – Моисей, что за шутки дурацкие: какой «экземпляр номер восемь»? – забубнил Карлов, едва не переходя на вой.
    На что Моисей спокойно ответил из-под одеяла: 
    – Что «что», отец многодеток? Кого народил, того и получи. Твои Сашки, пятнадцать штук, иди и забирай.
    – Какие пятнадцать!!! Ты что, бредишь?! Я Сашку заказывал… – забился в истерике Карлов. А Моисей, откинув одеяло, подскочил едва не до потолка, и, уткнувшись лицом в лицо Карлову, сказал сквозь зубы:
    – Не я программу загружал! Какую цифИрю нажал, уважаемый, стольких и получите. Нате, распишитесь за качество и примите по накладной всех до единого, голубчик вы наш многодетный! – съязвил Моисей.
    – И проваливай теперь из моего дома, молча и мгновенно, вместе со всем этим детским садом! Удружил, так удружил: мне теперь с твоих выкрутасов своих проблем не оберёшься, папашка-новодел. Лучше научись детишек естественным способом производить, фабрикант! – и Моисей выгнулся колесом, толкнув Карлова в грудь.
    – И кстати, на последнем Сашке биоматериал закончился, так что компьютер автоматически подобрал что-то схожее по характеристикам. Так что, не обессудь, герой-папашка! Твой пятнадцатый Сашка на негретосочку похож, только сверху и с голубыми глазами.
    Моисей отвернулся к стене и сложил руки на груди:
    – А теперь проваливай. И чтоб ноги твоей здесь больше не было!



    А дальше все полетело под откос столь стремительно, что Карлов не успел бы и побриться.
    В тот же вечер он попытался поздравить Шурочку с Днём Рождения нового Сашки. И сначала для Карлова всё складывалось, как в счастливой и доброй сказке: он был и прощён, и помилован, и к нему возвернулись огромные богатства полагающегося с принцессой «полцарства».
    Но, выпив бокал вина за примирение, Карлов от неожиданного счастья дал слабину и, потеряв контроль, с лёгкой руки шутницы проведения, по ошибке вывел в комнату Сашку, который… негретосочка пополам.
    Едва стоить описывать сцену, которая произошла секундой позже. Так же не стоит рассказывать о реакции бедной Шурочки, когда она увидела остальных четырнадцать Сашек, совершенно одинаковых и молчаливо стоящих у входной двери…

    В течение часа Карлов был разведён и оголён. Брачный контракт был расторгнут, и весь капитал семьи определён в пользу пострадавшей стороны, коей являлась Шурочка. В порыве разводного гнева она умудрилась лишить Карлова даже карманных денег!
    К ней же отошло всё движимое и недвижимое имущество, включая патенты на фольгу и технические разработки. Отошла и фабрика с филиалами, с дополнением заграничными фирмами-соконтрактниками. Ещё Шурочка забрала одного восстановленного Сашку, никоим образом не связав себя обязательствами о содержании остальных.
    Даже право на последующее захоронение в семейном склепе у Карлова аннулировали, о чём его уведомил судебный пристав, найдя на следующий день на скамейке в городском парке.
 
    А самое страшное наказание Карлову вышло по личной просьбе Шурочки. Ей удалось добиться запрещения ему когда-либо покидать границы города, чтобы каждый житель мог ежечасно и ежесекундно видеть неудачника, тыкать в него пальцем и плевать на него, не стесняясь! Так она отомстила бывшему мужу за «моральные унижения неуёмным распространением копий собственных детей, право на которых теперь она имела лично и навсегда».
    И Карлов в одночасье стал никем, ничем и бывшим во всём.
   
    На той же неделе случились проблемы и у Моисея.
    Сперва Моисея Степановича вывели из совета директоров «инрачепука АВБ», а потом сняли со всех, занимаемых им, должностей и лишили привилегий. А к исходу недели начался громкий процесс, который возбудила генеральная комиссия из столицы, прибывшая для расследования злостных злоупотреблений в институте. И под горячую руку правосудия попался Моисей, которого образцово-показательно и быстро осудили за «злоупотребления и растрату биоматериала по липовым гарантийным случаям». 
    От великодушной Фемиды он получил девять лет с конфискацией имущества и лишён был права получения пенсии пожизненно.

    Карлов этого процесса и не заметил, едва вспомнив о Моисее хоть раз. Он тихо обнищал и стал изгоем, регулярно понукаемый и детьми, и взрослыми. Каждый норовил тыкнуть в него пальцем и оскорбить словом. Иные молодые с радостью избивали его, иные просто обливали грязью и объедками.
    Так продолжалось какое-то время, пока народ не успокоился и не остыл, окончательно  привыкнув к бывшему преуспевающему фабриканту, нищему и одичавшему Карлову. Со временем он стал такой же неотъемлемой частью улицы, как собачьи какашки и фонарные столбы.
    А Сашки, лишённые крова и родительской заботы, постепенно разбрелись, кто куда, и след их навсегда затерялся среди необъятных просторов родины. Карлов даже понятия не имел, выжил кто из них, или нет, пока сегодня не произошла эта встреча… 
            
      
5

    …Едва прислонившись к кирпичной стенке у входа в магазин, Карлов услышал за спиной лёгкий перезвон монет, как будто их кто-то перекладывал из руки в руку. Карлов обернулся. Перед ним стоял мальчик небольшого роста, белобрысый, в тёмно-зелёной курточке.
    – Дя, у меня только два рубля и ещё десятикопеечных монеток три штуки. Вам хватит? – учтиво спросил он и протянул раскрытую ладонь с монетками. Пока Карлов пытался осмыслить этот момент, мальчишка сыпанул монетки ему в руку и тут же убежал в подворотню.
    – Сашка! – ёкнуло у Карлова под сердцем и так сильно сдавило, что он едва смог дышать. Он сжал монеты в кулаке и облокотился на стену. Теперь ему захотелось не пива. Его душа запросила водки! Карлов с трудом перевёл дыхание.
    –  Это же Сашка, – тихо прошептал он. И тут же, не отходя от стены, присел:
    – Сашка… Сашенька… Сынок… – и слёзы полились из глаз, рисуя по грязным щекам тонкие чистые дорожки. Руки задрожали: он ещё раз посмотрел на монетки, раскрыв кулак и нежно перетусовал их большим пальцем.
    «Сашка…» – нежно прошептал он, мелодично протянув каждую букву. Так бережно, словно то были драгоценности неземной красоты и хрупкие, как пыльца!
    Его сердце переполнилось кровью и застучало, едва не вырываясь из груди… И вдруг, больно и резко обожгло! Карлов тихо охнул, зажал монетки в кулаке, ещё раз посмотрел в пустоту подворотни, закрыл глаза и растворился…
   

cyclofillydea 2012