Встречи у книжной полки. Хруотланд и Роланд

     По телевизору поздно вечером шёл многосерийный фильм "Карл Великий". Я посмотрел очередную серию, где изображались события похода Карла в Испанию, и там совсем не похожий на будущего героя эпоса Роланда маркграф Хруотланд пал, окружённый отрядами коренных жителей-басков, обвинивших его в грабеже. Было над чем поразмыслить. Но едва я выключил телевизор, на книжной полке зашелестели страницы. Как- опять Андерсен? "Сказки и истории".
     - Просто ужас, ужас что такое! - послышалось чьё-то ворчание, и у стола оказался немолодой человек в строгом чёрном костюме и цилиндре. - Ну чего после этого стою я - советник юстиции Кнап? Полжизни верить всяким сказкам про средневековье, попасть в странную переделку с перемещением во времена короля Ганса, и теперь вот - этот Роланд...
     - Это возмутительно! - произнёс рядом другой голос, и рядом с советником юстиции оказалась девушка в чепчике и пелерине с претензией на последнюю парижскую моду что-нибудь так времён Реставрации. - Это - пасквиль! Как можно было опорочить то святое, еа чём я воспитана по книгам отцовской библиотеки...
     - С кем имею честь встретиться? - спросил советник.
     - Матильда де ла Моль из романа Стендаля "Красное и чёрное", - представилась девушка.
     ("Я не ошибся" - подумалось мне).
     - А что это вы так горячо вступаетесь за Роланда? - поинтересовался Кнап.
     - Знаете, мсье, я с детства представляю себе настоящих героев по рыцарским романам, которые я любила дома тайно читать.
     - Я очень уважаю начитанных женщин и люблю с ними побеседовать. Знаете, мадемуазель де ла Моль, моя знакомая, которая живёт  в Копенгагене на Восточной улице, тоже любит читать, правда, в основном журналы...
     - Ах, мсье Кнап, я просо вне себя от возмущения! Чтобы чтимый во всей Франции герой мог оказаться каким-то разбойником и бесчестно разорять христиан, когда все знают о его подвигах в войне с маврами! Да где же тогда настоящие рыцари?
     И тут что-то зазвенело, и с полки соскочил высокого роста человек в потрёпанных - очевидно рыцарских? - доспехах.
     - Вы звали рыцарей? - закричал он. - Они здесь! Рыцарь Печального Образа Дон-Кихот Ламанчский.
     - Я уже, кажется, ничему не удивляюсь, - промолвил советник, качая головой. - Дон-Кихот! Ну как же, знаю я про ваши, с позволения сказать, подвиги...
     - Я вижу: надо помочь несчастной молодой донне! Вы засомневались в существовании рыцарей? Что вас огорчило, сударыня? Кто вас обидел? Я найду его и вступлю с ним в поединок!
     - Подождите, сеньор Дон-Кихот! Мы же ещё не узнали, в чём здесь дело! - раздался за спиной Дон-Кихота голос, и вперёд выступил коренастый человек в накидке и широкополой шляпе. - Вы ведь целый вечер рыскали по книгам в поисках ваших будущих подвигов и не слышали, на что обижается эта девица.
     - Правильно,Санчо! - ответил Дон-Кихот. - Сначала расскажите нам, о прекрасная донна, поподробнее, в чём дело.
     - Господа, моё сердце просто разрывается! - начала Матильда. Я всегда считала, что в истории нашей прекрасной Франции были великие примеры храбрости и благородства, примеры безудержной отваги! Таким примером всегда для меня был доблестный граф Роланд и другие рыцари из воинства императора Карла. Вы помните, мсье советник, как певец говорит о них устами самого Роланда:
         Не зря нас Карл оставил с войском тут;
         Не знает страха ни один француз,
         И двадцать тысяч их у нас в полку.
         Вассал сеньору служит своему.
         Он терпит зимний холод и жару,
         Кровь за него не жаль пролить ему.
         Копьем дадите вы отпор врагу.
         Я Дюрандаль, что Карл мне дал, возьму.
         Кто б ни владел им, если я паду,
         Пусть скажет, что покойник был не трус.
     - Мадемуазель Матильда, это - всего лишь поэзия, - ответил советник. Кто может уверенно доказать, что Роланд, Оливье и прочие герои "Песни о Роланде" вели себя именно так?
     - Ну, может быть, и не в точности так, - заколебалась Матильда, - но, по крайней мере, они были героями, павшими за Францию и за весь христианский мир.
     - Если в "Песни о Роланде" союзницей Карла названа Византия, то нельзя ручаться за достоверность чего бы то ни было в этой поэме. А то, знаете ли, довелось мне каким-то фантасмагорическим образом удовлетворить своё желание и попасть в эпоху короля Ганса, которая, знаете ли, казалась мне золотым веком...
     - Мсье советник, я не очень хорошо разбираюсь в истории Дании, - вставила Матильда. - Когда правил король Ганс?
     - Примерно тогда же, когда Людовик Одиннадцатый во Франции. И что же я вижу? Грязь, грубость, невежество - чёрт знает что! И это в пятнадцатом веке, а, уж извините, в восьмом...

    (Цикл "Встречи у книжной полки" остался лишь начатым, поскольку его не взяли в журнал печатать. При его возможной востребованности автор может его продолжить. Предполагались беседы литературных героев о "Божественной комедии", "Гамлете", "Новой Элоизе", "Фаусте" и т.д.)

      Наброски продолжения встречи "Хруотланд и Роланд"
  Рыцарь Печального Образа продолжал:
     - Что же касается Роланда, или Ротоландо, или Орландо, — в романах его называют и так и этак, — то я полагаю и утверждаю, что росту он был среднего, широк в плечах, слегка кривоног, смугл лицом, рыжебород, телом волосат, со взглядом грозным, скуп на слова, однако ж весьма учтив и благовоспитан.

     - А знаете, - заметил Кнап, - что среди сподвижников Карла Великого есть один, которого почитают у нас в Дании?
     - Как это может быть? Так далеко?
     - Представьте себе. У нас его называют Хольгер Датчанин. Позвольте зачитать, что о нём написал мой автор, Ханс Кристиан Андерсен.
      "Это старинный Кронборг. В его глубоком, мрачном подземелье, куда никто не заглядывает, сидит Хольгер Датчанин. Он весь закован в железо и сталь и подпирает голову могучими руками. Длинная борода его крепко приросла к мраморной доске стола. Он спит и видит во сне всё, что делается в Дании. Каждый сочельник является к нему ангел Господень и говорит, что всё виденное им во сне — правда и что он ещё может пока спать спокойно: Дании не угрожает никакая серьёзная опасность. А настань эта грозная минута — старый Хольгер Датчанин воспрянет, и мраморная доска стола треснет, когда он потянет свою бороду. Он выйдет на волю и так ударит мечом, что гром раздастся по всему свету".
     - Месье советник, - удивилась Матильда, - похвальны ваши патриотические чувства. Но причём же здесь Карл Великий? Этот рыцарь принадлежит вашей стране.
     - Только нащей? А кто такой Ожье?
     - Ожье Арденнский? Это же один из двенадцати пэров Карла Великого. Насколько я помню достославную поэму... Он там тоже сражался с сарацинами.
     - Так вот, произошла путаница, и веке так в тринадцатом "Ожье Арденнский" стали читать как "Ожье из Дании". Сначала у вас во Франции появились рыцарские романы о неком дане, служившем Шарлеманю, а потом, в шестнадцатом веке, хронист Хольгер сделал его сыном короля Гётрека, или Гудфреда, как его назвали по-немецки. Ожье стал тоже зваться Хольгером, представьте себе! И появились рассказы о хранителе замка Кронборг.
     - Я с превеликим интересом слушаю эту историю! - вставил Дон Кихот. - Стало быть, датчане захотели, чтобы их защищал доблестный рыцарь из достославных времён Карлоса. Как и я призывал в своих мыслях на помощь Сифара и других героев книг, которые я прочитал.
     - Господин мой, зачем опять у вас эти рыцари в голове? - сказал Санчо с укором. - Они все давно умерли, как и этот... Огье...

     - Великий певец, славный Ариосто!
     - Вот зачем всякие поэты, писатели, мечтатели выдумывали и идеализировали Роланда и прочие тени ушедших времён?
     - Месье советник, а я осмелюсь высказать предположение. Тот человек, который заставил меня влюбиться в него и затем так неудачно кончил жизнь, не успев стать моим мужем, Жюльен Сорель, хранил у себя портрет императора Наполеона. "Ах, Наполеона сам Бог послал молодым французам!" - так он говорил. Мы выросли в блёклые и тёмные времена Реставрации Бурбонов, и многие мои соотечественники стали противопоставлять действительности время революции и Бонапарта. Не так ли и спустя века после Роланда стали считать его бескорыстным и отважным служителем веры Христовой - ведь в двенадцатом веке, когда появилась поэма, кругом были междоусобицы и мелкие страсти? А ещё тогда были крестовые походы - их тоже противопоставляли затхлой местной жизни, думая, что борьба за гроб Господень - дело благородных паладинов, воскрешающих великие устремления державы Шарлеманя?
     - Верьте, сударыня, что всё это было преувеличено. Как и я воображал рай на земле во временах короля Ганса...

     - Нет, правда, скажите: кто целомудреннее и отважнее славного Амадиса Галльского? Кто благоразумнее Пальмерина Английского? Кто сговорчивее и уживчивее Тиранта Белого? Кто обходительнее Лизуарта Греческого? Кто получал и наносил больше ударов, чем дон Бельянис? Кто неустрашимее Периона Галльского, кто выдержал больше испытаний, чем Фелисмарт Гирканский, и кто прямодушнее Эспландиана? Кто удалее дона Сиронхила Фракийского? Кто смелее Родомонта? Кто предусмотрительнее царя Собрина? Кто дерзновенней Ринальда? Кто непобедимей Роланда? На этих книгах воспитаны те, кто несёт в себе черты настоящего рыцаря!
     - Я в этом не сомневаюсь, сеньор Дон-Кихот Ламанчский! - сказала Матильда. - А вы, сударь? - спросила она советника.
     - Ну, что мне на то сказать? Если идальго Дон-Кихот так считает, это, наверное, чего-нибудь да стоит.