Жаба. Социальный очерк

     Антон Юрьевич даже не заметил, что мерзкая жаба обосновалась в его растревоженной душе. Это произошло не один десяток лет назад, когда он только начал работать журналистом в газете "Молодой коммунист глубинки". Святая вера в светлое будущее, где для полного счастья нужно было только отдать по способностям, а получить по потребностям, окрыляла его. Он мотался по командировкам, выискивал передовиков труда, которые ради показухи и премии рвали жилы и докладывали о выполнении пятилетнего плана за три года. Броскими штампованными лозунгами Антон Юрьевич восхвалял партию и острым словом клеймил тунеядцев. Кипучая деятельность журналиста-комсомольца была замечена первым секретарём обкома партии, и карьерная лестница Антона Юрьевича тут же превратилась в эскалатор, застланный бордовой ковровой дорожкой с зелёным орнаментом по краям: приём в партию, Высшая партийная школа и должность главного редактора в родной газете. Именно в этот момент в душе Антона Юрьевича поселилась небольшая пятнистая жаба, и вначале тревожное, а потом приятное тепло расползлось по его телу.

     Ощущение тяжести величественной царской короны было настолько явным, что Антон Юрьевич, обуреваемый желанием потрогать её, непроизвольно провёл рукой по голове. Обнаружив на затылке едва пробивающуюся лысину, обескураженно вздохнул, но не расстроился.
"Главное - чувствовать, что я король, - подумал он, -  а на остальное плевать. Или на остальных? Да какая, в принципе, разница".
В Союз журналистов Антона Юрьевича приняли без проволочек. Разложенные перед комиссией пропахшие архивом подшивки газет с его статьями, восхвалявшими роль партии, и телефонный звонок секретаря обкома сделали своё дело: членский билет был выписан заранее.

     Жаба, подпитываясь тщеславием, заметно подрастала, жирела и набирала силы. Она смогла загнать в шею Антону Юрьевичу незримый штырь, который не позволял ему наклонить голову. Теперь он смотрел на собратьев по перу сверху вниз, с долей превосходства и надменности. А вот заходя в обкомовские кабинеты, он теперь не мог услужливо кивнуть, выказывая подобострастие. Приходилось выражать льстивое угодничество низким поклоном, прогнувшись всей спиной. Начальство ценило его за преданность и умение из рутинной партийной работы создать героические мифы о подвигах партийцев. Очерки с вымышленными фактами подхватывали и печатали редакторы многотиражек "Правда" и "Известия". Хотя, передовицы этих изданий читали только те, о ком они были написаны, да и загнанные в ленинскую комнату на политинформацию рабочие. На Антона Юрьевича навалилась слава. В журналистских кругах его корону никто не замечал, а вот слушок о его нечистоплотности пополз, и вскоре он остался без друзей.

"Разве королю нужны друзья? - размышлял Антон Юрьевич. - Королю нужна восхищённая толпа, припадающая на колено, а лучше на два, и чтобы шляпы снимали. А ещё хочу, чтоб кричали женщины "Ура" и в воздух чепчики бросали".
Нашлись те, кто корысти ради падал ниц, и те, кто снимал нижнее бельё. За это Антон Юрьевич помогал продвинуть в издательстве бездарную рукопись и посодействовать в скорейшем получении гонорара. Особой любовью к Антону Юрьевичу воспылал графоман Игорь Петрович Гладколобов. Он готов был, не переставая, бить челом и целовать руки покровителю, а будь он женщиной, незамедлительно скинул бы и одежду.

За всю жизнь Игорь Петрович написал единственный роман с неброским названием: "Путешествие из Ленинграда в Москву", который был похож не на художественное произведение, а на толстенный отчёт об успехах партии в переустройстве сёл и деревень. Гладколобов писал о прекрасной жизни колхозников, которым посчастливилось родиться в Советской стране, а не в загнивающей Америке или выжженном солнцем Израиле. Антон Юрьевич прочитал роман и остался доволен. Автор не виделся конкурентом, да и посягательств на корону, уже нашедшую своего обладателя, у него не было. Объяснив Гладколобову приятные перспективы дальнейшего сотрудничества, Антон Юрьевич добавил свою фамилию к фамилии автора и отправил рукопись в издательство. Заручившись поддержкой высокопоставленных партийных боссов, он продвинул роман на Государственную премию. Радостную новость друзья обмывали в новой квартире Гладколобова, которую тот получил без очереди за особые заслуги перед отчизной. Пили много и долго: за Родину, за Брежнева и, конечно же, за талант Антона Юрьевича. Рисовали выпуклые картинки будущего, мечтая о Ленинской премии и званиях героев социалистического труда.
Антон Юрьевич гордо нёс невидимую корону и всегда поддерживал свиту. Когда он получил ко многому обязывающее звание критика, то приобрёл возможность читать произведения новых авторов. Стиснув зубы, он переворачивал страницу за страницей и понимал, что подросло талантливое племя, которое устало от строительства коммунизма и не сегодня, так завтра вытеснит его с олимпа. Антон Юрьевич красным карандашом перечёркивал текст и писал - не годен. А порой, заподозрив маломальскую крамолу, переправлял рукопись в КГБ.

     И так продолжалось бы вечно, если бы перестройка, гласность и демократия не протрубили фанфарами победу. Гора с гордым названием "Союз" затряслась и медленно посыпалась братскими республиками, как камнями, хороня под собой устои, а также веру в мифические идеи и сытое будущее. Свет в конце тоннеля погас, но забрезживший луч иллюзорной демократии прогрел землю, и свежая поросль молодых писателей и журналистов заполнила полки магазинов наспех слепленными книгами. Цензурный отдел, которым руководил Антон Юрьевич, упразднили за ненадобностью, а его, хотя он сильно сопротивлялся, выпнули на пенсию. Рынок перелопачивал тонны изданий и сам определял, на чём можно заработать, а что пустить на производство туалетной бумаги.

    Жаба, навсегда прижившаяся в душе, теперь питалась злобой, которой у Антона Юрьевича накопилось в избытке. Гладколобов, державший нос по ветру, понял, что выжал из бывшего покровителя всё нужное для комфортной жизни, вычеркнул благодетеля из короткого списка друзей и устроился корректором в небольшое издательство. Антон Юрьевич остался один: женщину, достойную короля, он не нашёл, а о детях, если они где-то и были, он не знал.
Телевизионные новости о том, что в очередной раз разрушен старый мир и начинается строительство нового, его не интересовали. Много раз он пытался написать очерк, но кроме канцеляризмов о партии в голову ничего не приходило. Восхвалять новую власть не имело смысла. За эту великолепно оплачиваемую работу взялись специалисты, обученные промыванию мозгов, да и ругать старую желающих появилось столько, что хоть в очередь записывай.

     Вот и осталось посеревшему от злобы Антону Юрьевичу только, попивая водочку, познавать творения новоиспечённых модных писателей.
- Это же ужас! - крикнул он, закрывая очередную прочитанную книгу. - Пошлость и безвкусица!
- Замечательно написано, - прошмякала в ответ сытая разжиревшая жаба. - По-новому, по-современному. Не то, что ты писал. Везёт автору: слава, деньги, почёт. А ты старый неудачник.
- Это я-то неудачник? - переспросил Антон Юрьевич. Дура! Я король. Почти Бог!
- Ага, Бог! Тебя же никто не вспомнит.
Антон Юрьевич встал на стул и достал с антресолей шкафа четыре пухлые запылившиеся картонные папки и бросил их на стол. Захлебнувшись подкатившей к горлу злобой, он принялся разрывать на них завязки. Из папок посыпались вырезанные заметки из старых газет.
- Врёшь, тварь! Посмотри, сколько у меня статей в газетах. Сотни!
- Статей сотни, а кому они нужны? Канцелярщина и штампы. Конъюнктурщик. Молодёжь пишет о вечном, а ты? Социализм, коммунизм, пятилетний план. Спасибо партии родной. И? Нет партии, и тебя нет. Одно слово - труп. Живой, никому ненужный труп.
- Заткнись! - заорал Антон Юрьевич, схватил со стола книгу и швырнул её в стену.
- Ох, разошёлся, - прошептала жаба. - Иди выпей, может полегчает.
Антон Юрьевич тут же остыл и хмыкнул:
- Дело говоришь.
Он прошёл на кухню, взял из шкафчика рюмку, достал из холодильника бутылку водки и начатую баночку чёрных испанских оливок.
- Не маловато будет рюмашки? - усмехнулась жаба. - Где наш гранёный стакан, который ты вместе с подстаканником лет двадцать назад в поезде стырил?
Антон Юрьевич убрал рюмку и, отыскав стакан, поставил его на стол.
- Так нормально? - спросил он.
- Отлично. В самый раз. То, что надо.
Он начал медленно наливать водку.
- Давай, давай, - приговаривала жаба. – Лей, не стесняйся. Пятьдесят грамм не поможет. Лей до краёв. Пить так пить.
Антон Юрьевич подчинился.
- Молодец, - поддержала жаба. - Закуску не забудь.
Антон Юрьевич сунул два пальца в открытую банку и, разбрызгивая на стол чёрные пятна рассола, выковырял оливу. Взял стакан, глубоко выдохнул, осушил его залпом и зажевал оливкой. Сел за стол, скрестил руки на груди и закрыл глаза.
- Что, король? - не унималась жаба. - Сползла корона? Или ещё держится?
- Да заткнись ты наконец, гадина! - процедил Антон Юрьевич.
- Ой-ой-ой! - рассмеялась жаба. - Какие мы нежные стали. А где же королевское величие и надменность. Или чужой талант покоя не даёт?  Выпей ещё, а вдруг и у тебя на старости лет писательский дар проснётся, а то так и помрёшь бездарем. Пей! Кому сказала? Да наливай с горкой. А не хватит - магазин за углом. Там тебя, короля, все знают. Помнят ещё твои королевские замашки. Как ты там раньше всех строил. То не так и так не эдак. Пей!

Антон Юрьевич схватил бутылку, быстро налил полный стакан и выпил. Спазм перехватил горло, заставив закашляться так, что синяя вена на шее угрожающе вздулась. 
Он схватил банку с оливками и жадно принялся пить рассол.
- Полегчало? - заботливо поинтересовалась жаба. - Ты на балкон выйди, подыши. Пока ливень не начался. Грохочет уже вдали. Видишь, небо-то чёрное стало. Это только над тобой. У всех остальных оно нежное, голубое, безоблачное. Ступай.
 
Антон Юрьевич зашёл в комнату, раздёрнул шторы и вышел на балкон. Вдохнул полной грудью и посмотрел вниз.
- Что любуешься? – ехидно спросила жаба. - С девятого этажа людишки такими малюсенькими кажутся, как букашки. Всё, как ты и хотел. Кто они? Мелочь! А ты? Ты король, почти Бог. Снизойди до презренных. Иди к ним, не бойся. Разреши этим ничтожным прикоснуться к тебе, небожителю. Встань выше, пусть они, задрав головы, смотрят на тебя.
Антон Юрьевич принёс с кухни табуретку и, держась за стену, вскарабкался на неё.
- О, мой король! - прошептала жаба. - Прислушайся... Слышишь? Плебеи зовут тебя. Иди к ним, король, иди!
Антон Юрьевич раскинул руки и шагнул вперёд.

Грозовой ветер рванул штору, промчался по комнате и смахнул со стола вырезанные из газет заметки.







16.07.2019