Свет далёкой звезды, гл. 43

Я не умею писать. Давно решено и понятно. Одно дело, когда в голову приходят почти случайные фантазии, записать которые не составляет особого труда. Попытка создания крупного произведения — совсем другое. Здесь, помимо времени, необходима усидчивость, сосредоточенность, умение не отвлекаться на ненужное и талант связать воедино сюжетные линии. У меня так не получается. К примеру, совсем не хочется писать о медицине и своём пути в ней, несмотря на то, что работа поглощает большую часть моей жизни. Не так много хочется рассказывать о семейной жизни, хотя я люблю свою жену и детей. А вот мелкие события, малозначимые факты так и рвутся на страницы. Как их не пустить? Да и есть ли в жизни человека что-то малозначимое? Всё, так или иначе влияет на него, формирует его характер. Тянет на мало кому интересные философствования. Много думать вредно. Додумаешься иногда до такого, что ком в горле, полночный страх, ощущение тщетности... почему-то до хорошего в своих размышлениях почти никто не доходит, даже самые гениальные из философов.

Вот вчера иду домой, а сзади крик:
- Товарищ Григорян! Стойте! Подождите!
К гадалке не ходи — Галина Семёновна. Кричит так, что можно подумать у неё горе случилось. Бежит, пучок на голове сбился набок. Пытается перебраться через низенькую оградку во дворе. Рядом проход, а она его словно не замечает.
- Да подайте же мне, наконец, руку! - тянется ко мне она. - Иначе я в вас разочаруюсь.

Я помогаю ей преодолеть преграду.
- Вот вы говорите, плохо живёте! - с места в карьер начинает Галина Семёновна. - А вы раньше жили? Жили? Всё вам плохо!
Ясно. Снова что-то услышала в магазине, приняла близко к сердцу. Разве можно так? Неудивительно, что у неё давление скачет. Наверняка сейчас скажет, что всё познаётся в сравнении, упомянет больных детей, которым хуже, чем нам здоровым.
Дело в другом. Женщина в супермаркете долго с брезгливостью копалась на полках, расшвыривая продукты. После сказала, что всё дерьмо, жрать это только свиньям и ушла.
- Ну, это совсем ерунда, - говорю я. - Разве стоит из-за этого...
- Ерунда, да... - Галина Семёновна опускается на лавочку. - Конечно, ерунда. Не знаю, что на меня нашло. Сейчас жизнь другая, а я свихнувшаяся от одиночества старуха. Зудю, зудю, а сама одной ногой в могиле.
Оказывается, она сделала замечание той дамочке, а в ответ получила совет отправляться на кладбище пока за прогулы не наказали.
- Я когда молодая была, думала, что никогда не стану такой, как старухи наши деревенские.  Никогда никому замечаний не буду делать, ворчать по пустякам не буду. И вот, поди ж ты! Превратилась в бабку!

Она долго меня не отпускает, рассказывает о детстве. Говорит и говорит. А в конце вспоминает про прочитанный недавно рассказ.
- Я ведь мало читаю, - говорит она. - А тут книжку нашла в подъезде. Лежит на подоконнике. Я и взяла. Там один немец рассказы пишет. Про хлеб хорошо вышло. Я плакала.
- Борхерт? - спрашиваю я.
- Да, так его звали.
Мне хорошо известен этот писатель. Сборником Борхерта бил меня по голове дед, когда я имел наглость выбросить в мусорное ведро половину батона. Оправдания, что хлеб чёрствый, не принимались. После дед заставил меня прочитать и перевести рассказ «Хлеб». На моё счастье язык у Борхерта простой, но плакать я не плакал, потому что не понял подтекста.
- Эта мадама и слезинки бы не проронила! - уверена Галина Семёновна.

Я вспоминаю об этом разговоре, когда оказываюсь в незнакомом для себя месте. «Лялин переулок» - читаю я на одном из домов, и передо мной словно наяву возникает девочка в простом ситцевом платьице и светлой косынке на голове. Она стоит разглядывая высокие красивые дома. Таких в её деревне отродясь не было.
Я знаю, что девочку зовут Галя, и три раза в неделю она встаёт рано утром, идёт пешком до соседнего городка, там садится на электричку и привозит сюда, в Лялин переулок молоко красивой женщине со второго этажа старого украшенного лепниной дома. Галя уверена, что женщину зовут Ляля. Однажды женщина улыбнётся и вместе с деньгами даст девочке бумажный кулёк с шоколадными конфетами. Всю дорогу до вокзала Галя станет прижимать к себе конфеты, борясь с желанием съесть хотя бы одну, ведь она никогда раньше их не пробовала. Но где одна — там и вторая, а ей так хотелось похвастаться дома неожиданным подарком да и некрасиво съедать всё одной. Дома братья с сестрой, родители. На вокзале конфеты отнимет бдительный милиционер.

- Я знаю, - скажет он, - что ты молоко продавала. Знаешь как это называется? Спекуляция. Чтоб я тебя больше не видел!
«Пожалеет», забрав в назидание бумажный кулёк и все деньги, а Галя до самого дома проплачет, потому что так и не попробует шоколада. Говорят, он очень вкусный.
Я смотрю на девочку и замечаю что-то странное. У неё нет бидонов с молоком. Зачем тогда пришла? Или это моё причудливое воображение рисует картины, которых быть не может. В конце переулка маячит тёмная тень, и мне уже не смешно.

Я звоню Ане, прошу, чтобы та сходила к Галине Семёновне. Жена долго звонит в дверь, но никто не отзывается. Она открывает дверь своим ключом, находит соседку лежащей на полу и вызывает скорую.
- Ничего, - говорит она, держа Галину Семёновну за руку. - Вы ещё побегаете!
Неделю спустя я сижу у неё в палате. Соседка плачет и говорит, что скоро умрёт.
- Мне восемьдесят лет, меня никто не станет лечить, - вздыхает она. - Я никому не нужна. Никому.
- Вы нам нужны, мне, Ане, детям, - говорю я, искренне веря в сказанное.

Продолжение - http://www.proza.ru/2019/08/05/1786