Три сотни сорок три. Вместе с Зосимой Тилль

Очередной рабочий день шёл своим устоявшимся за долгие годы чередом – сортировка корреспонденции, контрольные поручения в системе электронного документооборота, деловая переписка по электронной почте. В перерывах - социальные сети и мессенджеры. Но после обеда в её сердце с каждой минутой стало нарастать чувство отчаянной и беспросветной тревоги. К трём сорока трём пополудни она была уже на пороге паники. Воздух сдавливал ей грудь, и не в силах больше находиться в офисе, она отпросилась с работы и даже вызвала такси, чего ранее за ней никто не замечал. В голове плотно засела одна-единственная мысль: «Необходимо домой! Как можно быстрее! Домой!» Повод для волнений был, что ни на есть, самый для себя не объяснимый – домашний номер телефона никак не отвечал на звонки.
Удушливый комок начал сжимать ей горло ещё метрах в двухстах от двери подъезда. Сквозь силуэты деревьев пространство разрезали проблесковые маячки машин «Скорой» и полиции. В квартире уже поджидала страшная картина – в комнате под белыми простынями в проступающих пятнах крови лежали два тела. Она вздохнула и медленно сползла по дверному косяку в беззвучном крике…
Дальше всё было, как в сером кошмаре… Оформить бумаги, договориться сразу с двумя кладбищами. Положить маму с сыном вместе не позволил возраст предыдущих захоронений, пришлось договариваться с родственниками бывшего мужа. Потом договориться с транспортом, отпеванием, забрать тела из судебно-медицинского морга, проплатить траурный зал… Сами похороны мамы, потом сына, поминки, ещё одни поминки, визиты к следователю, «девять дней», сороковины…
Только через месяц после них она начала потихоньку приходить в себя, заново училась жить… Помогали подруги и двоюродный брат. Старались ни на миг не оставлять наедине с собой, заставляли жить вопреки съедавшей боли, помогали пережить потерю. Каждый по-своему… Изредка звонил следователь, уточнял мелкие детали. Она глядела в одну точки и молчала… Так продолжалось ещё достаточно долго… Через полгода, вернулась на работу, будни своей суетой хочешь-не хочешь, но заставили жить дальше…
В полиции о ней, казалось бы, забыли, следователю приходилось звонить самой:
- Добрый день. Есть какие-нибудь новости по моему делу?
- Добрый. К сожалению… Никаких зацепок, чтобы найти этих…
И так из раза в раз. Как-то, в очередной раз набрав знакомый наизусть номер следственной чфасти, задав дежурный вопрос и получив на него столь же дежурный ответ, она, немного помолчав, всё-таки преодолела себя и продолжила:
- А вы могли бы оказать мне небольшую услугу? Не просто так, конечно…
- Всё, что в моих силах и в рамках закона…
- Мы можем с вами пересечься? Где Вам угодно… Для более детального разговора… Не по телефону…
Следователь назначил поздно вечером у себя дома. Как справилась с этим, она не знала… Он жил один, и уже за чаем, который она сама и собрала по его просьбе на кухне через пару часов после своего прихода, они в который раз обсудили детали: что было сделано, что всё ещё находилось в работе. Ничего нового она не узнала, но и возникшую между ними неловкость нужно было заполнять словами. Уже уходя, обернувшись в дверях, тихо попросила:
- Мне нужно, чтобы нас с Вами «случайно» засняли телевизионщики и передали в эфир по всем местным каналам. Я хочу сделать что-то типа заявления для убийц моих мамы и сына. У вас есть знакомые в какой-нибудь телекомпании?
- Есть… Время какое?
- Завтра. Без пяти двенадцать. На крыльце отделения, - скороговоркой проговорила она и, боясь, что уставший к тому моменту мужчина может в последний момент дать задний ход, в тот же момент побежала в сторону лифта. «Спасибо большое!..» - долетело из-за дверей уже спускавшейся вниз кабины.
Завтра наступило быстро… Женщина подошла к зданию отделения полиции за пять минут до обговоренного времени, следователь уже ждал её на крыльце участка. Поздоровались, и тут же к ним «случайно» подбежала девица с микрофоном в сопровождении молодого парня с видеокамерой и бородатого звукорежиссера неопределённого возраста.
- Добрый день! Телекомпания «Мой город», программа «Криминальные новости». Как вы помните, полгода назад наш город потрясло загадочное двойное убийство в многоквартирном жилом доме. Никаких следов и улик полиции тогда обнаружить не удалось. Расскажите, на каком этапе находится расследование? Каковы шансы, что убийца или убийцы всё-таки будут найдены и понесут заслуженное наказание?
От такого напора она сначала немного опешила, и как вкопанная, застыла на месте. Увидев её ступор, следователь изменился в лице. События развивались с пугающей стремительностью, и чтобы хоть как-то выйти из положения, он открыл было рот, чтобы хоть что-то ответить на вопрос, но в тот же момент женщина незаметным для камеры жестом заставила его закрыть рот и начала говорить. Тихо, смотря прямо в объектив мерцающей красным огоньком видеокамеры.
- Добрый день. Я хотела бы обратиться к тем, кто лишил жизни моих родных… Следователи прикладывают все мыслимые и немыслимые… - она скосила укоризненный взгляд на полицейского. – усилия, но найти вас никак не могут. Может случиться так, что вы избежите суда уголовного. Почему-то в этом я даже уверена. Ждать, когда Суд Божий или суд мирской свершат своё возмездие, у меня, к сожалению, нет времени…
Всё время съёмки она стояла со сложенными на груди в подобие фонарика руками и будто бы теребила невидимый клубок рыхлой и пушистой пряжи. На лице её не было ни боли, ни жажды мести, только мрачное тихое спокойствие. Присутствовавшие, словно загипнотизированные этим тихим, ровным и слегка монотонным голосом, застыли в оцепенении.
Выдержав необходимую паузу, она продолжила, и с каждым её словом этот незримый моток невидимой шерсти становился всё темнее и плотнее. Пространство вокруг, незаметно для присутствовавших, тоже помрачнело, будто с минуты на минуту собиралась разразиться гроза, но на небе, тем временем, не было ни единого облачка.
- Поэтому я накладываю проклятье на всех, кто виновен в смерти моих мамы и сына – проклятье сорока девяти недель. Начиная с этого момента и в течении ближайших трёхсот сорока трёх дней и ночей, у каждого из убийц каждую неделю по разным причинам будет умирать один кровный родственник, тот с кем они общались ранее и продолжают общаться на момент наложения этого проклятия. Если же кровных родственников будет не хватать, и Смерть недосчитается нужного ей количества душ, то дальше каждую неделю будет умирать один из близких друзей, с которым общается убийца. Если Смерть вновь не закроет список, то умирать будут просто незнакомые люди, стоит убийце с ними только заговорить или просто случайно до них прикоснуться. И так будет продолжаться до тех пор, пока Смерть не заберет от каждого из виновных в смерти моих родных по сорок девять жизней…
Снять наложенное мной проклятие, спасти отмеченного к смерти или свести счеты с собственной жизнью, чтобы только прервать его действие невозможно… - невидимый сгусток между её ладонями стал иссиня-черным, и иногда в нем мелькали красные искры… - Да свершиться возмездие! - на последних словах она перестала массировать ставший уже антрацитовым клубок и резко хлопнула в ладони.
Сгусток разлетелся мелкими брызгами по всем сторонам света, в небе что-то громыхнуло, и вокруг вдруг резко посветлело. Все очнулись… На крыльце кроме съёмочной группы и следователя никого не было… До того момента безотрывно смотревшая в глазок камеры женщина исчезла вместе с рассеявшейся темнотой.
- Заснял? Немедленно монтируй и готовь к эфиру! Это - бомба! - телевизионщики собрались моментально, и вскоре их микроавтобус резко сорвался с места, через минуту скрывшись из зоны видимости.
Следователь не мог поверить собственным глазам… Неделю назад он начал постепенно бросать курить и даже успел довести количество ежедневно выкуриваемых сигарет до того минимума, после которого он надеялся навсегда распрощаться с этой пагубной привычкой, но здесь ему было необходимо хоть как-то прийти в себя. Пройдя за угол, он достал последнюю, припасённую для вечера сигарету, и нервно закурил, по привычке продолжая крутить в руках пустую пачку, зажатую между большим и указательным пальцами левой руки. Никотин потихоньку делал своё дело. Когда огонёк достиг середины, мысли начали постепенно приходить в порядок. На очередном провороте пачки взгляд служителя Фемиды упёрся в бумажку, зацепившуюся за оставшийся на сигаретной пачке упаковочный целлофан.
- Странно… Как она туда попала? Наверное, в кармане затесалась. Сколько раз обещал себе прекратить распихивать по карманам всякий мелкий мусор… - пробурчал он под нос и вытащил сложенный вчетверо клочок из-под тонкой прозрачной плёнки.
Чтобы случайно не выбросить нужного, а скорее, чтобы отвлечь себя от мрачных мыслей, он аккуратно развернул сложенную вчетверо бумажку. «Три сотни и сорок три дня… Сорок девять недель… Начиная с третьего апреля, трёх часов пополудни… Вы сможете вычислить их через месяц… Смотрите сводки… Надеюсь, вы смогли получить удовольствие…» Следователь поперхнулся табачным дымом и выбросил успевший истлеть окурок… Раздавив его каблуком, он ушел в кабинет и до конца рабочего дня создавал видимость бурной деятельности, на самом деле ожидая не столько окончания рабочего дня, сколько очередного выпуска местных новостей… Ничего другого делать он попросту не мог.
Телевизионщики отработали свой хлеб сполна. Вечерние криминальные новости вышли в эфир за полчаса до своего стандартного времени по программной сетке, в самый прайм-тайм, да ещё и с пометкой «специальный выпуск». Такое происходило в их городе не часто, и по всему было видно, что журналисты хотели выжать из этого информационного повода по максимуму.
В шапке выпуска зрителям показали перемонтированный заново, изобилующий натуралистичными картинками с места преступления архивный материал о двойном убийстве почти уже девятимесячной давности. Заканчивала его сцена со сползающей в бессилии по дверному косяку вниз женщиной. Последним кадром дали крупный план её застывшего в немом крике лица. Вслед, через минимальную подводку об отсутствии какого-либо прогресса в поиске виновников той страшной трагедии, с водяным знаком «Эксклюзив» по диагонали, вышло «живое включение», записанное днём её же обращение-проклятие к убийцам матери и сына. Всё было преподнесено таким образом, что у зрителей создалось полное впечатление непрерывности событий репортажа во времени.
Сразу по окончанию эфира последовал шквал звонков, аналогов которому за последние несколько лет редакция отдела криминала припомнить так и не смогла. Кто-то заявлял, что знает убийц лично, кто-то предлагал свои показания в духе «Я — свидетель, а что случилось?». Часть звонивших просто выражали соболезнования и интересовались, каким образом они могут поддержать несчастную женщину. Но в этом телевизионщики им помочь ничем не могли. Записать её координаты корреспондент в спешке не посчитал нужным, а его запоздалые обращения в органы следствия оказались безрезультатными, ссылаясь на тайну следствия полиция молчала, как рыба об лёд. Да и сама героиня репортажа после записи телеобращения будто растворилась, не оставив за собой никаких следов. Ни дома, ни на работе её не было, сотовый работал, но на звонки не отвечал, а его местоположение не определялось никакими программными средствами… Город судачил о том, что весь местный криминалитет после этого репортажа очень сильно напрягся – ведь если есть такой человек, который может с помощью одних только слов определить круг убийц, то для всего преступного мира он автоматически становится смертельно опасен… Её искали все – братки, следователи, телевизионщики, но найти не мог никто.
Ещё пару недель материалы того резонансного выпуска новостей не сходили со страниц всех без исключения городских газет и журналов. Один ушлый депутат городского собрания, решив обратить всеобщую шумиху себе во благо, даже собрал немногочисленный митинг против бездействия полиции, но был освистан своими же проплаченными «сторонниками». Делать на этой человеческой трагедии политический капитал даже они посчитали для себя аморальным.
Весь город обсуждал, что это было – провокация, попытка привлечь к себе внимание или же таким образом между строк жителям было заявлено, что в городе появилась новая сильная колдунья… Толковали каждый и всякий раз по-своему, но с момента эфира, никто так и не смог найти ту, что проклятию в нём и предала…
Следователь к такой реакции на записанную при его непосредственном участии «сенсацию» оказался не готов. И, хотя материал был смонтирован так, что в кадре он не ни на йоту засветился, прекрасно понимал, что является той самой путеводной ниточкой, дёрнув за которую можно распутать весь этот мистический клубок. Ему ничего не оставалось, кроме как заставить весь свой отдел денно и нощно отрабатывать сводки происшествий по городу и области, особое внимание уделяя криминальным, околокриминальным и даже банальным бытовым смертям, усиленно отслеживать любые связи между ними. Кровные - в первую очередь.
Прошло порядка трёх недель. Его сотрудники дневали и ночевали в здании отдела, лишь изредка отлучаясь домой, чтобы сменить одежду, но пересечений между всплывавшими в сводках трупами с делом «три сотни сорок три», как между собой окрестили двойное убийство с телепроклятием криминалисты и опера, всё не было и не было. «Почему мы ещё ничего не нашли? Может просто не там ищем?» - из раза в раз задавал вопросы следователь своим подчиненных на бесконечных оперативках. «А может быть вся эта история с проклятием не что иное, как истерика поехавшей головой на фоне смерти близких психопатки?» - обращался он к себе уже сам по окончанию этих же совещаний, - «И тогда моё участие в этой истории неминуемо выйдет мне боком. Ведь никто под горячую руку ни в чём по существу разбираться не станет? Да и методы работы с потерпевшей могут ненароком всплыть…» Но, как бы то ни было, дело с «мёртвой точки» не сдвигалось ни на шаг.
Город продолжал жить своей жизнью… Появлялись новые локальные сенсации, темы вчерашних дней, как это им и положено, потихоньку сходили на нет, покуда не растворялись в информационном пространстве без остатка. Но о деле «три сотни сорок три» и о сопутствовавшем ему проклятии разговоры пошли вскоре вновь. От трех домов на Фабричном проезде с завидной регулярностью начали отъезжать «черные лебеди» ритуальных микроавтобусов… В начале от скоропостижного инфаркта умер хозяин одной из квартир на третьем этаже. Не успели во дворе утихнуть разговоры об этом, как через неделю похоронили его сына, проживавшего по диагонали через двор в доме напротив. Суеверные старушки на приподъездных лавочках сразу почуяли неладное. «Попал под машину, с кем не бывает! Разводите тут мистику!», - спорили с ними вечно куда-то спешащие дети и внуки. Но ещё через неделю схоронили и внука из той же семьи. «Что мы вам говорили? Это всё оно, проклятие трехсот сорока трёх дней!» – торжествующе твердило старшее поколение. «Укусила собака, сделали укол от бешенства, внезапная аллергия, анафилактический шок… Мальчишка просто задохнулся», - уже с меньшей уверенностью в голосе отвечала им молодёжь. «Один раз — случайность, два — совпадение, три — уже система!», - со знанием дела говорили в ответ старики, и молодым возразить здесь было уже нечего. А ещё через неделю «чёрный лебедь» унёс с собой на кладбище и жену первого похороненного. «Просто не проснулась утром» …
Стоило только слуху об этой череде случайно неслучайных смертей разлететься по микрорайону, как на входных дверях всех подъездов в окрестностях Фабричного проезда появился распечатанный на допотопном матричном принтере отрывок из текста проклятия, переписанный из не сходившего с уст телерепортажа: «Я накладываю проклятье на всех, кто виновен в смерти моих мамы и сына – проклятье сорока девяти недель. Начиная с этого момента и в течении ближайших трёхсот сорока трёх дней и ночей, у каждого из убийц каждую неделю по разным причинам будет умирать один кровный родственник, тот с кем они общались ранее и продолжают общаться на момент наложения этого проклятия. Если же кровных родственников будет не хватать, и Смерть недосчитается нужного ей количества душ, то дальше каждую неделю будет умирать один из близких друзей, с которым общается убийца. Если Смерть вновь не закроет список, то умирать будут просто незнакомые люди, стоит убийце с ними только заговорить или просто случайно до них прикоснуться. И так будет продолжаться до тех пор, пока Смерть не заберет от каждого из виновных в смерти моих родных по сорок девять жизней… Снять наложенное мной проклятие, спасти отмеченного к смерти или свести счеты с собственной жизнью, чтобы только прервать его действие невозможно… Да свершиться возмездие!».
Отдельные слова, типа «убийцы», «Смерть», «не досчитается», «незнакомые люди», «стоит убийце с ними только заговорить» были специально подчёркнуты красным фломастером, что ещё больше нагнетало и без того в геометрической прогрессии нараставшую панику.
Под давлением до состояния бессонницы перепуганных горожан органы правопорядка тоже не могли сомкнуть глаз. Изо всех сил, остерегаясь малейших утечек информации, полиция наконец-то свела воедино все детали того двойного убийства и даже вычислила «широкий круг» вероятных причастных к нему, но на поиски подозреваемых, рассеянных по всему городу и ближайшему подбрюшью, было необходимо время, да и сами поиски лёгкими быть не обещали.
Чтобы хоть как-то ускорить процесс поимки преступников следователь даже запустил в криминальную среду утечку о происходящих на Фабричном аномалиях, мол если воры в законе сами не выдадут убийц, то смерть заберет всех, кто препятствует органам в поимке, помогает преступникам уйти от возмездия или даже просто продолжает с ними общаться. Для пущей убедительности он ссылался на якобы существующий не порезанный при монтаже вариант проклятия, который власти строго настрого запретили выпускать в эфир, заставив телевизионщиков сделать лишь облегченный его вариант. «Вы же понимаете, паника в масштабах всего города никому не нужна… Не приведи Господь, пришлют группу из Москвы, тогда вы сами понимаете, что будет… Вы же телевизор смотрите, знаете, как работают федеральные эксперты! Там за один конец ниточки потянут, весь клубок происходящего в масштабах города распутают! Ой, полетят тогда головы с плеч, ой, полетят…», - заговорщицки повторял он в частных беседах с информаторами и агентами влияния криминальных группировок. «Вы же понимаете, чем это там наверху может закончиться?» Конечно же, следователь блефовал, но другого выхода из ситуации он к своему сожалению не видел.
Жители Фабричного к тому времени старались без особой нужды вообще не выходить на улицу, многие взяли отпуска и попросту уехали из города. Микрорайон потихоньку сковывал ужас, дома пустели. Если жильцы пострадавших от проклятия домов и встречались где кому мимоходом, то все делали вид, что друг дружку они в упор не узнают. Дошло до того, что квартиры в проклятом районе начали массово выставлять на продажу. Но насколько бы они не опускались вниз по цене, это жилье так и не находило своих новых владельцев. Смерти продолжались – авария, несчастный случай на стройке, запущенный сепсис, отравление, просроченные таблетки, некачественный алкоголь…
К определённому моменту вездесущая молва начала сама назвать разнообразные имена-фамилии предполагаемых ею убийц, которых ни органы, ни призванные им в помощь волонтёры, конечно же, никак не могли их найти. Назначенные в убийцы, многие их друзья-знакомые автоматом попадали в изгои, с ними переставали общаться, как, впрочем, и с другими такими же жертвами народных наговоров. Некоторые отрекались от родственных уз, чтобы только остаться в живых. Начались не просто поиски убийц, чьи имена озвучивала молва, началась негласная травля всех и вся…
Реагируя на происходящее в городе, власти всё же предприняли нелепую попытку хоть как-то успокоить горожан, распространив через подконтрольные им масс-медиа информацию, что на самом деле никакого проклятия никогда не существовало, а всё происходящее — заговор определённой группы лиц, поставившей целью обрушить цены на квартиры в районе Фабричного проезда. Якобы, кто-то хочет скупить там всю недвижимость и землю по бросовым ценам, потому что одна крупная международная корпорация имеет планы поставить там свой новый завод по сборке легковых автомобилей. И как только это решение будет озвучено широко, недвижимость в том рабоче-крестьянском районе резко взлетит в цене. Этому фейку даже посвятили отдельную передачу в прайм-тайм городского телеканала, но было поздно, чиновников уже никто не слушал. В отчаянии властьпредержащие предприняли попытку уволить снявших тот нашумевший репортаж журналистов и выпустивших его в эфир редакторов, но на их защиту встало всё население города, и от таких планов им пришлось в конце концов отказаться.
В конце концов властям, в нарушение всех существующих правил и законов, в прямом эфире пришлось раскрыть тайну следствия и во всеуслышание объявить имена предполагаемых виновных в породившем проклятие сорока девяти недель двойном убийстве. Однако, вопреки их ожиданиям, горожане не побежали с высунутыми языками сами выполнять работу полиции, город на предоставленную ему информацию отреагировал охватившим его немым ужасом. Обыватели сидели, ждали и высчитывали. Напрямую никто ни о чем не говорил, но на кухнях по вечерам шепотом повсеместно обсуждалось, кто может быть следующим… Каждую неделю в субботу в криминальных новостях сообщалось об очередной таинственной смерти, и город вёл тихий обратный отсчет. Шло время, смерти продолжались – умирали родственники, друзья, любовницы, внебрачные дети… Умирали по разным, подчас нелепым, причинам. Город ждал окончания действия проклятия, отчет продолжался.
Не выдержав всего происходящего, перепуганные, как описавшиеся котята, убийцы сами пришли сдаваться в полицию. Оформляли их молча. В то, что проклятие действует, к этому моменту не сомневался уже никто.
В следственном изоляторе, где сидельцы завсегда и изо всех сил старались держаться друг за дружку, с убийцами общаться тоже никто не спешил, даже в камере им писали мелом на стене, если от них кто-то чего-то хотел. Пару раз один из убийц пытался свести счёты с жизнью, но при попытке повесится порвалась веревка, при попытке отравиться – таблетки оказались фальсификатом, и с утра он проснулся только с жутким расстройством желудка. Другой из троицы улучил момент и попытался заточенной о плиты пола ложкой вскрыть себе вены, но по непонятной причине, кровь у него почти моментально свернулась.
До окончания отсчета смертей оставался ещё не один месяц. От убийц, как от прокаженных, шарахались всё, даже тюремные коты, которых прикармливали под окнами многих камер, стоило тем подойти поближе к решётке. В конце концов по ультиматуму грозивших настоящим тюремным бунтом прочих заключенных, троицу собрали в одной камере, в карцере, отдельно от всех остальных. С учетом того, что умирать к тому моменту начали уже даже те, кого они могли ненароком просто задеть рукой, еду им доставлял робот, специально выписанный по этому поводу из столицы. На прогулки, если они у них и случались, выводили их исключительно поздней ночью, когда другие сидельцы уже крепко спали, и их никто не мог их увидеть. Предоставление медицинской помощи участникам троицы врачи тоже изо всех сил саботировали – страх проклятия был сильнее, чем клятва Гиппократа вкупе с угрозой наказания за неоказание помощи и оставление в опасности, вместе взятые…
Суд прошел быстро и за закрытыми дверями. Технологии не стоят на месте, и убийц осудили по видеоконференцсвязи. Назначенный им по закону бесплатный адвокат взял самоотвод, и представлять свои интересы в суде им пришлось самостоятельно. Коллегия удалённо заслушала их, выслушала показания свидетелей и после трёх «последних слов», вынесла приговор. К каждому из троих применили высшую меру наказания – смертную казнь с пожизненной отсрочкой приговора, после чего немедленно отправили по этапу в «Полярную сову». С глаз долой из сердца вон, а обитатели тех не столь отдалённых мест, воевавшие в первую и вторую чеченские по ту сторону баррикад, как-нибудь и сами с ними там разберутся. Но и в «Полярке» миф о проклятии следовал за этими тремя по пятам, обрастая всевозможными догадками, домыслами и подробностями. Тот день, когда их нашли в камере избитыми до полусмерти не заставил себя ждать. Говорить они не могли, только невнятно мычали. Вызванный по тревоге тюремный врач констатировал у всех троих открытые черепно-мозговые травмы и, как следствие, необратимые повреждения участков головного мозга, связанных с центрами речи и памяти.
Говорят, при полной амнезии и немоте единственные слова, которые может вспомнить и произнести любой человек – это ругательства. По ним врачи хотя бы могут определить национальность, потому что ругательства – это остаточный культурный код человека. Эти трое не могли даже этого. Убийцы национальностей не имеют. Шлейф смертей продолжался – проклятие собирало свой урожай…
Но, сколько бы верёвочке не виться, а конец её неминуем. Наступил тот день, когда по всем мыслимым и немыслимым расчетам действие проклятья должно было наконец-то закончиться. В криминальных новостях по этому поводу передали короткое сообщение, что время проклятия прошло и… На этом эфир прервали страшные помехи и, когда всё улеглось, на экранах всех телевизоров неожиданно появилась Она. Голос женщины звучал устало, лицо было измождённым, от её взгляда, смотревшего, минуя глаза, прямо в душу каждому из зрителей, повеяло холодом потусторонности. «Сегодня всё закончено. Мои родные отомщены, и их души упокоены с миром. Не нарушайте Божьих заповедей и, ни при каких обстоятельствах, не забирайте жизни других. Бог должен быть с Вами всегда. Бог должен быть с Вами всегда. Бог должен быть с Вами всегда. Бог должен быть...» Яркий свет, обрамлявший в кадре её силуэт начал усиливаться, голос потихоньку вымещался нарастающими тревожными шумами, похожими на звук коротящей проводки, и наконец, её лицо растаяло, будто в молочном тумане.
На следующий день женщину нашли в реанимации, она вышла из комы, которая длилась чуть больше трёхсот сорока трёх дней. Сорока девяти недель… Ни об отработанной в постели у следователя «случайной» съемке, ни о наложенном проклятии, ни о том, как её вчерашнее обращение попало во вчерашний выпуск новостей она не помнила ровным счётом ничего… После выписки она ещё долго никого не узнавала, а потом таинственным образом исчезла… Те же осведомленные, что когда-то на голубом глазу говорили про шухер, начавшийся в криминальных кругах в связи с проклятием «три сотни сорок три», на сей раз поговаривали, будто один из криминальных авторитетов взял её к себе на вечный пансион, чтобы никто в будущем не смог воспользоваться её способностями в своих целях, ведь даже после завершения действия проклятия многие братки ещё долго оставались смертельно напуганными и даже потянулись в Храмы, замаливать свои прошлые немалые грехи, щедро участвуя в церковной благотворительности. Число преступлений со смертельным исходом постепенно сходило на нет.
Спустя три года, четыре месяца и три дня государственная комиссия по помилованию порекомендовала применить к убийцам, пребывавшим всё это время в полувегетативном состоянии, высшую степень гуманизма, и все трое на казённых колченогих инвалидных креслах были с рук на руки переданы дальним родственникам, активно забрасывавших инстанции слёзными письмами об их помиловании.
Дома и стены лечат, а потому уже через полгода к ним начала возвращаться память, ещё через год они потихоньку начали ходить, но… Дальше началось странное… Хотя в городе было сделано всё, чтобы о возвращении троицы никто ничего не узнал, стоило им только появиться на людях, как из уст в уста, осторожным шёпотом вновь поползли слухи о возвращении проклятья сорока девяти недель. Сарафанное радио работало с такой интенсивностью, что ощеренный оскал города не заставил себя долго ждать. С разницей в несколько дней в разных районах, с травмами различной этиологии владельцы, выгуливающие своих собак, нашли три полуживых тела. Одного исполосовали ножом, на втором зияла дыра от огнестрела, третьего попросту забили камнями. Общим для всех этих случаев было одно – все трое пострадавших были вышедшими на свободу убийцами матери и сына, наложившей на город проклятие женщины.
Родственники в очередной раз подняли на уши всех, кого только смогли, но все старания медиков не давали ровным счётом ничего. Обращались в местные больницы и в медицинские центры по всей стране, но раны так и гноились, на месте одной вылеченной болячки появлялось несколько новых, ещё более страшных. Дорогие медикаменты не помогали, и любая терапия в итоге оказывалась бессильной…
Когда силы официальной медицины были исчерпаны полностью, вспомнили про экстрасенсов, бабок, знахарок и колдуний. Ездили по своим, по местным и за тридевять земель, но все такие визиты заканчивалось одинаково – если им даже и удавалось переступить порог дома, то их тотчас же изгоняли вон со словами, что если даже кто-то из ведающих магию хотя бы прикоснётся к одному из них или даже в мыслях попытается помочь, то сам уйдёт следом за ними той же жуткой смертью… За снятие их проклятия не брался никто.
Город тем временем гудел вновь, возвращения проклятья боялись все… Начинаясь с шёпотков, слухов и пересудов, этот гул в конце концов перерос в ничем не прикрытое оголтелое преследование той немногочисленной родни, которая пыталась хоть как-то облегчить страдания день ото дня угасавших убийц.
Когда действовать перестали даже самые сильнодействующие анестетики, за наркотики были проданы квартиры убийц. И это даже какое-то время помогало, но совсем немного и очень ненадолго… Невыносимые боли погнали туда, куда в конце концов приходят все исчерпавшие отпущенные им лимиты на надежду. В Божьем храме убийц приняли кротко, но сразу же намекнули, что отпустить такие грехи не могут: «Молитесь, просите прощения… Может, Бог проявит милость…». И убийцы молились. Сплочённые общим делом родственники поселили всю троицу на отдалённой даче одного из них. Они гнили заживо в заброшенном щитовом домике в полном одиночестве, чувствуя постоянную боль и четко осознавая, что в этом мире никто и никогда уже не придет к ним на помощь. Настал тот момент, когда каждый из них остался один на один со своими гниющими телом и душой.
Вскоре их тела нашли размётанными в беспорядке по всему их обветшалому последнему прибежищу, кого где – на кровати, на диване, на полу. На столе лежала исписанная тремя разными почерками «старорежимная» общая тетрадь в дермантиновом переплёте – своеобразный дневник их медленной и мучительной смерти… Суть всего в ней написанного сводилась к тому, что все они вместе и каждый из них по отдельности каялись в совершенном двойном убийстве и просили прощения. У Бога, у родных, у горожан, у всех тех, кого задело проклятье «три сотни триста сорок три» … Своими молитвами, раскаянием и нестерпимой болью они долго вымаливали прощения у Всевышнего, и вот, наконец-то, Бог милостиво разрешил им уйти… После небольшого дежурного сюжета об этом в криминальных новостях, кремации и похорон всех троих на одном из заштатных кладбищ, город с облегчением вздохнул: «Проклятие больше не вернется…»
Единственная, о ком в «дневнике смерти» не упоминалось ни слова, ни полслова, была та самая загадочная женщина, проклятие которой и свело убийц в могилу. Весь дачный домик сплошь и рядом был исписан одной, единственной, исполненной кровью надписью: «Бог должен быть с Вами всегда!». Выезжавшие в дачный посёлок криминалисты нашли на обитых вагонкой стенах хибары четыре варианта написания этого текста. Четыре почерка. Часть страниц из переплёта была вырвана. Следователь, как мог, старался стереть из памяти события того позднего вечера, в который он «по расслабону» дал своё согласие на организацию нашумевшей съёмки, но обрамлённое раскиданными по подушке чёрными волосами отрешённое лицо женщины то и дело всплывало в его снах. Четыре почерка на стенах дачи… Часть страниц вырвана… Неоднозначных ответов у него не было, и как-то поздней ночью, нарушив все мыслимые профессиональные и этические нормы, он втихую «зачистил» дело о трех трупах в дачном кооперативе от никому ненужных подробностей. С негласного одобрения начальства, разбираться в таких деталях никто не стал, и всё по-быстрому списали на самоубийство и в архив. Чтобы забыть о проклятии и больше не вспоминать эту историю…
А жизнь в городе, тем временем, шла своим чередом…
06.05.2016 — 09.06.2019 – 12.06.2019


Рецензии