О том, как добро превратилось в зло

«МЯГКИЙ, СТАВШИЙ ЖЁСТКИМ»

 Анатолий всегда чувствовал, что лишний; это проявлялось во всём. Его игнорировали везде, где он находился. Если и проявлялось внимание, то только для того, чтобы навязав чужое мнение, изменить так, как другим людям было бы удобно.
 Сверстники его часто обижали, родителям в своих ссорах было не до него, и противоположный пол всегда над Толиком смеялся.
 — Папа, мама! Отчего вы так ругаетесь? — Спрашивал всегда Толя со слёзками на щёчках, но отец на его глазах так сильно ударил мать, что мальчик впал в шоковое состояние.
 Жили бедно, скудно; иногда нечего было есть. Избив жену, муж обычно уходил из дома и не появлялся по два-три дня, усиленно изменяя ей ни за что. Мамаша в ответ срывалась на Тольке, побивая его за любой пустяк. Ставила в угол, угрожала. Толя не понимал, за что его так все ненавидят. Он спрашивал своих родителей, почему они вечно спорят, но они ему никогда ничего не разъясняли, и мальчик жил в неведении; думая порой, что именно он во всём виноват – всё что случается и происходит.
 Бывало, Толику нечего было надеть; нечего было есть…
 Толик не мог спокойно выйти и на улицу – все били, обзывали, показывали пальцем, словно он – последний негодяй. Мальчик даже не умел давать сдачи – никогда ни к кому первым не лез, зато к нему все докапывались из-за всякой ерунды.
 — Привет! Можно мне с вами?
 — Нет, нельзя! Пошёл вон отсюда!
 — Я вам что-то сделал? Чем-то обидел?
 — Ты ещё здесь??? Мы в футбол идём играть.
 — Возьмите и меня с собой – я тоже хочу!
 — Ты мяча боишься! Играть не умеешь.
 — Так научите!
 — Вот ещё! Возиться с тобой! Этому сами по себе учатся. Не мешай…
 И так – много раз. Так Анатолий возненавидел все спортивные игры.
 Как-то раз папа, будучи в приподнятом настроении, принёс Толе жвачку. И все как один чуть не набросились на неё:
 — Дай жвачку!
 — Дай!
 — И мне тоже!
 — А мне?
 Но Толя ни с кем делиться не собирался:
 — Вы же не хотите со мной играть! Не дам ничего; обойдётесь.
 — Ну, дай!
 Толя с досады кинул жвачку на стол и убежал, куда глаза глядят, расплакавшись от обиды и жалости к себе. С мелочей всё и начинается, увы…
 — Ты зачем фантики от жвачек в тумбочку наклеил? — Рявкнула однажды мама.
 — Там же изображены мной любимые киногерои!
 — Быстро стёр!
 — Ну, мама!
 — Всё, я сказала!
 Хлюпая носом, толя сделал, как велено. У них во дворе четырёхлетние мальчики сигаретки покуривали, и ничего; а он что же сделал? Всего лишь наклейки в свой шкафчик замутил. Что за несправедливость? За сигаретку точно б прибили – не жилец; но он и близко к ним не подходил. Так, иногда ради интереса окурки с асфальта поднимал и рассматривал, нюхая. А потом выкидывал. Затем и вовсе их сторонился.
 Где-то посеял шапочку зимнюю и шарфик; досталось от папы.
 — Куда дел?
 — Не знаю, папа…
 — А кто знает?
 — Что теперь, убить меня за это, что ли?
 — Я тебя сейчас в подвал к крысам брошу, урод, если вещи не найдутся!
 — Не надо, папа!
 В другой раз сидел и рисовал, как вдруг котёнок прибежал и прыгнул на стол. Ваза с цветком упала на пол и разбилась. Водичка намочила палас.
 Разумеется, мама обвинила во всём сынишку:
 — В угол, скотина!
 — Не хочу! Это не я!
 — Кому сказала? Бегом!
 Тот послушно встал.
 — Ещё раз такое будет – на горячую соль поставлю, ясно?
 В ответ – рыдания ни в чём неповинного ребёнка.
 И дрыном били за любую шалость, и по жопе ремнём – всякое было. Дома ад – и на улице ад; везде крайний; и начала копиться в Толике злоба на подсознательном уровне.
 Всегда заставляли кушать то, что Толик терпеть не мог – горох, тыкву, баклажаны, творог, вермишель и мёд с лимоном. И в ванной без света запирали, пока не доест, и насильно заставляли – по-всякому. Кончилось тем, что однажды недовольный мальчишка запрыгнул на стол и скандировал, что есть, не будет вообще. И так всегда наружу вылезало…
 — Плохо поёшь! — Доставалось толе на уроке пения. Ему и вправду было там скучновато – частушки, хороводы и так далее.
 Дома было не лучше: каждое утро беднягу будила Metallica 80-ых, и он аж подпрыгивал до потолка от этих воплей. Мало того, папа заставлял его запоминать лица участников той группы, а мальчику было непонятно, почему у тех длинноволосых и страшных женщин мужские имена.
 — Папа, я хочу мультики!
 — Мало ли, чего ты хочешь! Сейчас фильм ужасов начнётся.
 — Но мне потом страшно по ночам! А завтра?
 — А завтра – футбол.
 И так – всякий раз…
 Дети издевались над Толей – то толкнут, то в ухо сильно крикнут, то подвалом напугают, из которого никто не возвращается. Так и были испорчены психика да слух.
 Новогодний утренник. Опять стишки учить…
 — Сиди ровно, я подгоняю!
 — Но я не хочу это одевать! Я не буду фотографироваться, ибо не люблю этого! И та одежда, что сейчас на мне – я не выношу её! Почему я всё время должен делать то, что хотите все вы, а не то, о чём мечтаю я???
 Вот и снова папа с мамой по полу катаются. Хотел разнять, но сам невольно получил гематому. В больницу с сотрясением головы увезли, и мучили две недели. Одна девочка так сильно кричала, что разболелась голова, и помнится до сих пор. Что-то кололи, таблетки глотал, и было очень плохо. После них – как «пьяный дядя» безо всякой концентрации внимания, и словно плывёшь…
 — Мама, зачем ты сломала мою новую игрушку? Зачем швырнула её со всей силы на пол?
 — Ой, как мне всё надоело! Ещё и этот спиногрыз на моей шее…
 Играясь, толик захотел пить. Пришёл домой. Стучал долго, и наконец, отец соизволил открыть дверь.
 — Чете надо?
 — Пап, налей сока!
 — Ты не видишь – я занят?!
 — Ну, папа!
 Принёс.
 — Не воду с ковшика! Мама сказала, она грязная!
 Матерясь и психуя, отец принёс долгожданный сок.
 — Зачем всю банку? Неужели жалко бокальчик и всего-то?
 Отец изошёл на говно. Тогда Толик разревелся.
 — Не надо мне от тебя ничего, папа!
 Мальчик убежал и сел возле подъезда, разревевшись. Но и тут его не оставили в покое.
 — О-о, кутя! Смотрите, кутя, сидит!
 В Толю посыпались комки земли. Тогда он кинулся на них всех, но был сильно избит.
 — За что вы все так со мной? За что так сильно ненавидите? Что я вам такого сделал?
 Даже собаку на него стравили однажды. Большую, старую и чёрную. Скоты…
 Была у папы книга интересная, цветная; про рок-музыку. Толя так разошёлся в чтении, что нечаянно испортил её – переплёт расклеился ровно посередине.
 — Придурок косорукий! Чмо поганое! — Раскричался отец.
 — А когда я заболел, папа, ты так не переживал…. — Испуганно сжался в комок сын – он действительно не ожидал, что книга та его так «подведёт»; и без того нагоняя хватало ото всех…
 Молния на куртке разошлась, и снова Толик – крайний.
 — Что ж ты за безрукий осёл-то такой, а? Заманал уже! Делай, что хочешь, но чтобы застегнулся, ясно? И так сейчас опоздаем, и без тебя проблем хватает! — Вне себя орал «папочка».
 Толик вправду старался, но попытка застегнуть вновь привела к тому, что и снизу замок также начал расходиться; потом и вовсе замочек от резьбы отцепился, «сошёл с рельсов».
 — Горе ты моё луковое! — Вздохнула мама.
 — Плод греха! Придётся новую куртку из-за тебя покупать! — Рычал отец.
 — Может, просто новую молнию пришьём? Есть же запасная! — Плача, скулил несчастный ребёнок.
 — А кто её будет пришивать? Ты? Я – нет! — Возмутилась мама.
 В итоге родители потратились на новую куртку с более удобной молнией шире; Толя же был наказан – не гулять целую неделю. Что ж, к тому же наступили морозы, так что Толя ревел не так долго.
 Отец, играя на электрогитаре, решил и сына – туда же.
 — Не хочешь научиться на гитаре играть?
 — Не хочу, папа. Не знаю.
 — «Не знаю» или не хочу»?
 — …
 — Через «не хочу», я сказал! Вон друзья твои умеют играть, а ты, сын музыканта – нет.
 — Ну и что? Значит, я должен играть только для того чтобы твой престиж поднять? Чтобы ты не ударил лицом в грязь перед своими рокерами? Чтобы я не опозорил тебя? А меня, меня ты спросил, хочу ли я? Кто спросил моего мнения???
 — Чего ты от жизни хочешь? Что интересует?
 — Рисовать люблю; цветы, грибы, вообще природу.
 — Фу! «Цветочки-грибочки»! Ты чего ведёшь себя, как баба? Даже сдачи пацанам дать не можешь.
 — Я такой, какой есть! Отстань от меня…
 Новый год настал. Только мальчик чувствовал себя чужим в родном доме – его родители сидели и кушали, не обращая на него внимания; а ему только и оставалось, что ползать по полу, играть с машинкой да пялиться в телевизор.
 Взял отец сына на прогулку с собакой. Но всё пошло прахом, ибо на глазах у Толика отец начал гулять с какой-то незнакомой молодой женщиной, соря шутками и комплиментами. Про себя мальчик отметил, что с мамой он давно таким не был. Анатолий возненавидел и папу, и его пассию.
 Один из уличных хулиганов стоял на балконе, и завидя Толю, свистнул ему оттуда.
 — Чего тебе?
 — Хочешь сосульку на палочке?
 — Конечно, хочу!
 — На, лови тогда!
 Толя подбежал, но вместо конфетки на земле лежало дерьмо…
 Переехав на новое место, Толя пошёл знакомиться с новыми ребятами, но те вдруг чуть не отпинали его:
 — Пошёл отсюда! Не мешай нам!
 — Что я вам сделал? Почему нельзя играть вместе? Вечно я лишний…
 На новом месте сразу заблудился и не сразу нашёл адрес, гуляя. Хорошо хоть, одна девочка проводила до самой квартиры. А папа…. Папе плевать было по ходу, как добрался домой его сын – помыв полы, отец валялся в кресле и болтал с кем-то по телефону.
 Толя терпеть не мог стихи. Но мать заставляла.
 — Учи, тварь! Повторяй за мной! Чтобы от зубов отскакивало без запинки!
 — Это – так обязательно? Разве они мне в жизни пригодятся?
 — Так надо!
 — Надо – кому? Тебе? Учителям? Воспитателям? Да, меня никто и не спросил, нужно ли это мне…
 После дня рождения одной родственницы предки вновь поругались. Пьяный отец вместо «входи» расслышал «уходи», и начал поливать маму грязью, войдя домой с улицы обутым, а ведь на дворе – дождливая осень.
 Говорить, который час по времени мальчик ещё не умел. По стрелочкам на часах объяснял, если спрашивали. Отца это взбесило, и он принялся за обучение своего нерадивого толи.
 В другой раз – снова ссора между родителями, и навернулось от мощного пинка ведро с водой, обрызгав всё вокруг, и стену – тоже.
 Допивая пиво из жестянки, остатки отец всегда отдавал сыну. И на день рождения толика напился так, словно это не у сына праздник, а у него; ещё и налил шестилетнему имениннику 25 грамм водки, так что тому стало дурно.
 Во дворе украли мячик, и снова взбучка от мамы за то, что потерял.
 Пошёл в школу, в первый класс, а надеть даже нечего было. Учителя-эгоисты, заставляющие зубрить уроки.
 Папа бросил семью, как собаку. Видите ли, надоело ему всё.
 — Папа, а как же я?
 — Что – ты?
 — Это вы друг с другом разошлись; но почему должен страдать я?
 Ребёнку нужен отец. Но сложилось иначе. Бабник, лентяй, рукоприкладчик, безработный – вот таким был папа. Но он был. Теперь – бросил, и поминай, как звали. Бросил, потому что искал лёгкой жизни, быстрых денег и доступных женщин. Отныне к придиркам добавились «безотцовщина», «нищета» и «сирота». Толя и так мучился из-за того, что он – изгой, а теперь и того пуще возненавидели. Это как клеймо на всю жизнь, как несмываемое тату. Бедный Толик совсем осунулся.
 Мама привела сына в церковь, хотя он упирался, как мог – ему там совсем не понравилось. Всё вечно решают за него! Сидеть и слушать, как старые бабки шепчут молитвы, а священник пьёт вино. Ужасная скукота. Юный мальчик вместо прогулок сидел теперь в церкви. Каждую среду, субботу и воскресенье ходить молиться – ужасный кошмар. Всё против его воли. Просишь мультики – получаешь подзатыльники со словами «надо идти в церковь»…
 Именно потому, что снова будут притязания на его мнение и свободу, Толя так не хотел ходить в школу. Потому что снова над ним будут смеяться, бить, колотить, прикалываться. Опять сверстники начнут докапываться, упрекать, попрекать, приставать, дразнить, материть, толкать, места не уступать и вещи красть да забирать. Это было невыносимо.
 Толик с детства всегда был всем обделён. Никогда не было у него ни крутых игрушек, ни цветного телевизора, ни видеоприставки, ни «сега», ни «денди»; родители не могли позволить себе такой роскоши – не по средствам, не по карману. Опять же, на Толю, на несчастного мальчика толю показывали пальцем, словно он весь какой-то ущербный.
 — Толь, у тебя есть «сега»?
 — А что это такое?
 — Фу, колхоз! И что, даже «денди» нет?
 — Нет у меня «денди»…
 — Какого цвета мышонок Джерри из мультика?
 — Не знаю.
 — Коричневый! Ой, пойдёмте от него подальше, а то у него ничего нет, и с ним неинтересно.
 А Толя плакал про себя, чтобы никто не увидел, не понял, не заподозрил, как ему плохо на душе…
 — Линейка, Толик; первое сентября.
 — Ну, и что?
 — Пошла я за цветами.
 — Зачем это?
 — Учителям дарить.
 — За какие это заслуги? Зачем дарить, если я этих учителей впервые в жизни увижу? Задабривать, что ли?
 — Так принято.
 — Кем принято? Тебе надо, мам – ты и покупай! А я никому ничего просто так дарить что-то за красивые глазки не собираюсь. Эти тётки мне чужие, и плевать я хотел на них всех!
 — Не будь жадным.
 — Я не жадный – я справедливый, практичный и рациональный!
 Учителя же сразу заметили, что перед ними незаурядный человечек. И начали пихать Толю во все концерты, праздники, сценки, линейки, парады, конкурсы и прочие мероприятия без его на то согласия. И продолжался этот ад до класса седьмого, пока мальчик не послал их куда подальше: ему надоело, что ему навязывают свои решения и идеи, ибо у него самого их хватает. Отныне он делал, что хотел, и только в отношении себя. Больше не было так, что чужое мнение – фаворит, а своё собственное приказали спрятать. Только вот война потом началась, травля – учителя мстили Толе за отказы где-либо участвовать снижением оценок. Позорили ни за что перед всеми в классе, стыдили, общий негатив насаживали. Но Толя мечтал про себя вырасти и заткнуть им всем рты, утереть носы; доказать, кто он и что он; отомстить за всё накопленное годами…
 Когда мама бывала не в настроении, она могла Толе наговорить столько гадостей, что он размышлял, зачем его тогда родили на этот свет, раз он такой плохой. Маленький же ещё, а психика уже вся расшатана.
 Не получая должного мужского воспитания Толик постепенно начал воспитываться, как девочка: ему и раньше растения и животные нравились, а теперь он пристрастился к латинскому мылу, то есть, к латиноамериканским телесериалам. Каждую серию ждал, как бога, старался ни одной серии не пропускать. И вправду интересно это было смотреть. Хоть немного отвлекался от проблем, царивших дома, на улице, в церкви и в школе.
 Играл как-то толя с друзьями, и к ним подошёл какой-то тип:
 — Во что играете?
 — В «Африку». Плывём туда. А вот это – наш «корабль».
 — В Африку? А вам сколько лет?
 — А мы на то и дети, чтобы играть в детские игры! — разозлился вдруг Толик. — Рано нам ещё взрослеть!!! Всему своё время. И если ты в свои 14 строишь из себя 30-летнего, это твои проблемы. Куда вы все так торопитесь? Боитесь не повзрослеть? Я считаю, что в семь лет я должен быть, как в семь лет – машинки и прочее, а не стремиться побыстрее взрослым стать. Это всегда успеется. А то строите потом из себя невесть кого…
 С одним из друзей Толя отправился далеко на озеро и пробыл там долго. Мама забеспокоилась, по приходу сына домой сильно отругала и побила, и вообще стала запирать дома на ключ, чтобы вообще больше не лазал на улице. В другой раз так сильно отфутболила шлёпанцем, что вся школа смеялась, ибо на щеке остался чёткий след подошвы.
 Крёстный всегда поедом ел, пилил по всяким пустякам. Слишком жестокими были нравоучения и курсы морали для ребёнка. Непонятно: его что, со школьной скамьи церковники хотели в святошу превратить? Не рано ли?
 С первого класса увлёкся географией. Но нашлись люди, которых это бесило:
 — Ну и куда ты потом со своей географией? Ну и что, что ты наизусть знаешь все флаги, страны и столицы? Ты даже не знаешь, что такое карбюратор! Яичницу пожарить не можешь, картошку приготовить – тоже; и на велосипеде кататься не умеешь. Ты никому не нужен со своей географией!
 — Да обосрались мне сто лет ваши чёртовы машины с их двигателями и типами кузовов! — Психанул, не выдержав, бедный пацан; затравленный, напрочь обиженный. — Не увлекаюсь я этим, и не собираюсь увлекаться!
 — Ботаник хренов!
 — На себя смотрите, идиоты! Валяйтесь под своими машинами и дальше; а я всегда чистеньким в офисе буду! Не понимаю: я же вас не трогаю? Какого хера вы ко мне лезете тогда? Хоть заиграйтесь со своими аккумуляторами – мне это неинтересно, понятно вам всем?
 Всегда Толю ненавидели из-за его «немужских» увлечений…
 Один одноклассник так довёл мальчика, что тот чуть не полез в драку, но в последний момент толя струсил. Да и обидчик успокоился:
 — Ладно, проехали. Давай лучше на трубах посидим…
 Его приятель всегда вторил ему, чтобы опустить Толю, но сам по себе ничего из себя не представлял. Зато был другой пацан, который все школьные годы травил жизнь Толику – рыжий такой, и очень вредный. Его раздражало, что Толя учится на «отлично», и учителя благосклонно его замечают, вечно ставя в пример. Лично Толик ничего плохого тому пацану никогда не делал – наш главный герой вообще никогда ни к кому первый не лез; но очень многие ликовали, радуясь очередному падению Толи.
 — А мы на мотоциклах будем кататься! — С язвой в голосе выпалил рыжий.
 — Ну и что? Мне-то что с этого? Думаешь, меня это трогает, задевает? Да хоть заездитесь там, мне всё равно, я же сказал! Говорю же, я не увлекаюсь техникой и машинами.
 — Да ты вообще гонимый какой-то! Не такой, как все! Белая ворона! Маменькин сыночек! Все нормальные пацаны на мопедах рассекают, только ты один дома вечно сидишь в четырёх стенах, книжечки почитываешь да рисуночки свои поганые рисуешь, карты географические.
 — Я не понимаю, а тебе-то что? Какая тебе разница? Разве я кому-то мешаю? Что хочу – то и делаю! Тебя забыл спросить.
 В другой раз рыжий начал с Толей бороться.
 — Вот, смотри! Вот это – сила.
 — Ну и что? Зато я – умный!!!
 А сколько раз они выясняли отношения, одному небу известно. И дрались, и кусались, и царапались, и матом ругались. Только вот была ещё доброта в Толике: он был отходчив и всякий раз давал списывать домашнее задание. Но рыжий не ценил этого, никогда, а был лишь зациклен на том, чтобы в очередной раз обидеть Толю. Тот это терпел годами, и однажды терпение его лопнуло – он записал рыжего в свой «чёрный список», возненавидел лютой ненавистью за весь незаслуженно причинённый вред, со всем своём злопамятством пообещал отомстить и избить до полусмерти. Ибо нет на земле ни правды, ни справедливости. И бог ничего не делает для того, чтобы облегчить муки. Однажды в Толе проснутся самоуправство и возмездие. Раз с ним – так, то и он – тем же.
 На уроке труда Толю опять все сильно довели, и он уже выбежал, чтобы всё рассказать учителям; но в самый последний момент один из обидчиков упросил этого не делать.
 С годами отношения с одним из лучших друзей сошли на «нет» опять же из-за слишком разных вкусов и пристрастий: один обожал машины и всё, что с ними связано; другой всерьёз увлекался географией. Но поскольку различное хобби раздражало обоюдно, дружба пошла врозь, накрывшись медным тазом. Не сработала формула «противоположности притягиваются»; в их случае только всё отталкивалось, ибо друг друга бесило, чем увлекается кто-то из них, и что это далеко не одно и тоже. Одному до лампочки был атлас мира, другому совершенно начихать было на марки и модели машин. Вот и всё…. Толик зарёкся искать впоследствии друзей только на его поприще – чтобы страдали тем же, что и он – той же музыкой, той же литературой и так далее.
 В классе Толик был единственным читающим учеником, остальные пялились в экран. Это ещё больше отталкивало, пропасть только возрастала, увеличиваясь в размерах.
 — Ты что, книжки читаешь? А на фига?
 — А почему ты рок слушаешь, а не как все мы?
 — А почему ты на дискотеки не ходишь?
 Толика однажды это всерьёз взбесило, и годами накопленное вылилось бранью:
 — Хватит, хватит, хватит уже с меня! Что хочу – то и слушаю; что хочу – то и читаю! Вас забыл спросить? Волнует? С какого боку колышет? Или я вам навязываю свои вкусы? Я такой, какой я есть, и в этом моя индивидуальность! Кому что-то не нравится – не общайтесь тогда со мной. Лучше в гордом одиночестве быть, чем под чьим-то мнением!!!
 В учёбе тоже было нелегко, ибо Толя не выносил математику. Один раз также и стих нарочно не выучил, за что получил «два» и был за это в наказание избит дома родителем.
 Некоторые ученики были не чисты на руку, и у Толика вечно пропадали канцтовары. А учителя придумали гонки за лидерством в классе по учёбе – так рассорились многие лучшие друзья.
 Все школьные годы на уроках физкультуры Толя вынужденно отсиживался на лавочке, ибо играть он не умел, а дети давно уже сформировали свой костяк и играли сами по себе. Когда он совсем маленьким просился научить, его никто не принял, и теперь также не подпускали. Мяч не давали, издевались, при наборе игроков в команду его сразу отсекали, как последнего лоха. Поэтому Толя и сидел всё время на скамье, никому не нужный. А злоба и обида не спали, скапливались постепенно; медленно, но верно.
 Захотелось однажды Толе и его другу яблочек. И поймал их сторож, а так называемый «друг» всё спёр на Толика. Вот так дружба и проверяется, так друзья и теряются, вот вам и дружба. «Дружба». Поэтому неудивительно, что со временем у Толи кентов стало меньше – не проходили пункт «доверие», обманывая и предавая.
 После первого класса деть ребёнка было некуда, и родители сдали Толю в летний лагерь, в котором тому совсем не понравилось. И он ненавидел спать в дневное время, а ведь заставляли.
 Школьная программа стала намного сложнее; новые учебники были непонятны в освоении и написаны слишком заумно. Это ещё раз подвело Толю под монастырь – ему надоело, что таким образом над детьми издеваются, а значит, и над ним тоже. Может быть, не каждый замечал, но Толя всегда был очень ранимым – его легко было обидеть. Он никого никогда не трогал, а вот доставалось ему больше всех…
 Камнем в дружбе стало то, что раскидывали учеников по разным группам. Это на многом сказалось, а Толя только ещё больше ненавидел преподавателей.
 В гневе великом был Толя, когда узнал, что новогодние подарки – не бесплатные, и что их покупают сами же родители. В ярости зарёкся он тогда не посещать более утренники; к тому же на последнем он сильно заболел и еле дополз домой. Да и в самом-то деле нечего там делать – вокруг ёлочки скакать, стишки рассказывать, плясать, на костюм ещё дорогущий тратиться да снежки вырезать. Заняться больше нечем, что ли? Какое общение со сверстниками? Кому надо – позвонят по телефону; а сидя в такие дни дома можно сэкономить деньги, которых вечно не хватало. Постепенно Толя начал уставать от несправедливости в мире…
 Каждый день на завтрак кофе, хлеб с маслом и лук; на обед – баночка десертной кукурузы и кусочек невкусной докторской колбасы; на ужин – то, что останется от обеда с завтраком. Спагетти иногда, вместо подливки – кильки в томате. Картошка жареная по воскресеньям, пельмени только под Новый Год – так и жил Толя. Пирожки, фаст-фуд, китайские супчики – больше и нечего было кушать; это всё, что могла позволить на свою зарплату его мама.
 Убили бабушку. Толя и его ма тупо пришли в гости, а она на верёвке, на косяке ванной дверцы. Невозможно так повеситься, но прокурор посчитал иначе. Много и долго ревел тогда Толя, и обида на весь свет копилась в нём годами.
 В дружбе всегда кто-то мешал. То мама Толика прослушивала телефон и велела класть трубку, то родители друзей срочно отправляли их выносить мусор на весь день. Так и жил бедняга Толя, обделённый и несчастный, в мире табу, запретов, вето и мораториев.
 Учителя погано навязывали ненавистную математику, но мать заставляла учить все предметы на «отлично»: «Учись, давай на одни «пятёрки», будь отличником; у меня нет средств оплачивать твоё дальнейшее обучение в вузе после школы – ты должен, просто обязан поступить на грант! Пожалей меня, я и так всю себя отдала на своё воспитание». И толя с первого же класса являлся круглым отличником против своей воли. Если ему ставили не «5», а «4», «3» и даже «2», то мама сильно его за это ругала и даже очень сильно, больно избивала. Толя рос неглупым мальчиком, одарённым в некоторых областях, но он никогда не загорался мыслью самостоятельно тянуться к светочам учения, не любил грызть научный гранит. Всё это было Толе навязано матерью, классным руководителем, учителями; сам же он никогда не стремился проявлять интерес. Всё, чем мальчик увлекался, было у него под рукой всегда. Он любил читать, рисовать и ничего не делать – всё остальное было ему безразлично. Толе хватало тех талантов, которыми он был наделён от рождения и не собирался овладевать новыми навыками – а зачем? Всё, что ему надо, он знает. Но чёртова школа решала иначе, ломая всех без разбора, подгоняя всех под одну гребёнку, не спрашивая их мнения и на то разрешения. Так были испорчены многие личности, и лишь Толик усиленно сопротивлялся – он так ни перед кем и не прогнулся, и прогибаться не собирался. Всех это бесило, и все от ненависти, недовольства, ехидства, злобы и бессилия кусали локти. И подставляли, и лишнее болтали, а всё одно – Толик был, не смиряем, несгибаем. Но он по-прежнему делал людям добро в ответ на их зло.
 Папа нарисовался года через два. Опомнился, что ли? Стал инициатором встречи, а Толя по своей доброте искренне душевной, юности, наивности, доверчивости и глупости повёлся. Увидев отца, подбежал к нему, как последний дурак, ткнулся ему в живот и обнял со слезами, соскучившись и простив тому всё, в том числе и предательство в виде броска семьи на произвол судьбы. А тот…. Даже не обнял, бессовестный, не приголубил; не навернулась при встрече слеза. Неужели так тяжело было обнять родного сына? Видимо, папа посчитал это проявлением женской черты. В конечном итоге и цель встречи у отца корыстной оказалась – тоже захотел за границу выехать. Как только всё накрылось, и отец стал, как не отец; вот тебе и отец. А Толя после этих событий разучился прощать всех людей, а не только папу. Потому что тяжело, несправедливо, неправильно. Не надо было так поступать с Толей, не надо было! Он не заслужил такого обращения. Очень тяжело потом увидеть в ком-то человека, научиться доверять ему, впустить в своё сердце.
 В школе Толю так же обзывали и колотили, хотя он никому не причинял вреда, а лишь лучше всех учился. За это возможно и ненавидели. Но разве хорошо учиться – это плохо? Разве прилежность – повод для взбучек и оскорблений? Да-а, таких не любят, не выносят, ибо оппонентам кажется, что отличники ставят себя выше всех. Что ж, пусть так и считают – их проблемы. Чихать хотел Толя на их мнения и предрассудки. Слишком много чести думать над такими вещами.
 Снова рыжий, снова драка; Толя долго хранил молчание и терпение, но всему есть предел – обидчик довёл мальчика до белого каления, и снова сцепились, как кошка с собакой.
 Устроился рыцарский турнир, и когда у двух команд счёт сравнялся, классный руководитель предательски шепнула сопернику Толи правильный ответ, и те одержали верх. Толя же расценил это как личную обиду, и занёс всех в свой чёрный ежегодный список. Да, не ожидал такой подлости! Можно же было сказать: «победила дружба». Так всегда говорят, когда ничья. Но из ничьей всё перевернули в свою пользу, якобы должен был определиться лидер. И им стал не ежегодно круглый отличник Толя, на котором всё по учёбе в принципе держалось, а его лучший друг. Вот, вот: ещё один пример того, как учителя всячески делали из той пары врагов; вечно стравливали, ставя по разные стороны баррикады. Спустя несколько лет дружба как таковая просто аннулировалась! И виной тому не личные амбиции каждого, а заслуги доблестных преподавателей. Почему в одну группу по казахскому не записали? А в группу по английскому? Почему поставили лучшего друга капитаном соперничающей команды, а не записали к Толе? Почему, почему? И так – всякий раз, во всех случаях и отношениях, а не только в тех конкретных ситуациях. Их немало, ещё куча примеров, но описаны лишь крайне наболевшие. После той истории Анатолию перехотелось принимать участие в школьных мероприятиях в отместку учителям за испорченный рыцарский турнир, а некоторым одноклассникам временно перестал давать списывать. Потому что за всё в этой жизни надо платить, и когда наступаешь на одни и те же грабли трижды, на четвёртый раз уже думаешь: а стоит ли? По идее Толя вообще тогда имел шанс на выигрыш, а не только на ничью, а в результате ещё и проиграл. Всё ведь в его руках было: всей своей команде он нарисовал эмблемы, а у противников эмблем не было вообще; Толя лучше подкован был по истории и литературе; много ещё факторов для перевеса было, так что обошлись с пацаном ой как несправедливо и необъективно!
 Был и ещё один конкурс, «дружбы языков». Толя и его мама так гениально разработали свою программу, выступая от фракции «немцы», что явно рассчитывали на успех. Однако жюри решило иначе, а Толя решил вообще «забить» на всё это, раз такое дело, и должное внимание не уделено.
 Толя стал коллекционировать пакетики от чая; самые разные. И когда собралась внушительная коллекция, мама всё это выкинула в урну только из-за того, что сын плохо прибрался в доме. А такая коллекция собралась! Жалко стало, больно и обидно. А что? Пусть ребёнок лучше чайные пакетики собирает, а не курит-пьёт на улице по вечерам. Но не оценили…
 После последнего звонка в четвёртом классе Толя и его друг договорились поиграть вместе. Но не пришёл друг. С языком на плече Толя искал его и у него дома, и у его мамы на работе, и у его бабушки. А вскоре выяснилось, что в тот день «друг» встречался с другим мальчиком и провёл время прекрасно. А Толе стало не по себе и кольнуло в сердце. Снова, снова предательство! Сколько можно? Договаривались же на сегодня? Кто за язык тянул? Ляпнул – будь добр приди. Лично Толя сам по себе всегда отвечал за свои слова, а тут ещё и не просто не пришёл человек, а ещё и променял Толю на другого. Привязывался Толя к людям медленно, но очень крепко. Было ведь время, когда они не были прям лучшими друзьями. Но видя добрую душу и нормальное поведение, а также многие другие качества Толя принял к себе его. Зря? Можно было предупредить, что не получится.
 Если человеку после физкультуры плохо, если у него после гимнастики идёт с носа кровь и кружится голова, то следует, наверное, избавить его от этого предмета; но Толе никто не дал освобождения, и все школьные годы он проходил в спортзал, неважно потом себя чувствуя. Люди должны понимать, что нельзя одинаковые нормативы применять ко всем – у кого-то здоровье и характеристики лучше, у кого-то хуже. Но эта обязаловка, эти тесты подорвали и без того слабое состояние Анатолия.
 Мальчику прописали очки. И он носил бы их, однако к нему и без них вечно все докапывались; представим, что было бы, надень он ещё и очки…
 Старостой класса избрали Тольку как самого умного. Но он не был готов к такой ответственности; а ещё не было причин радоваться из-за коллектива, в котором он находился – кто бы его слушал?
 Один друг начал навязывать Толе свои машины (темы для разговоров, рисунки, авто-журналы), но видел, что тот к ним равнодушен; другой стал невыносим из-за своих дурацких шуточек. Вскоре Толя начал думать, что лучше уж совсем быть без друзей, ибо в его случае не работало правило «противоположности притягиваются». Если не имелось общих интересов, Толя долго при себе таких людей не держал, ибо сразу на него начинало оказываться давление в виде навязанного чужого мнения.
 Один из друзей был приличным лишь на людях, а в гостях у Толи имел хамство лазать по его тумбочкам, рыться в шкафчиках и трогать вещи без спроса. Впоследствии Толе это надоело, и он без сожаления указал тому на дверь, ибо сам себя никогда так не вёл; нигде. Да, по дружбе многое позволено, но край есть у всего. Просто Толя был очень добрым мальчиком и всё разрешал.
 Принципиальным Толя стал тогда, когда на уроке труда произошёл инцидент из-за инструментов. В итоге он стал приносить на урок только свои личные инструменты и ни с кем ими не делился. Кому-то опять что-то не понравилось, и, взбесившись, мальчик заехал одному из одноклассников молотком в плечо. Не понимают по-хорошему – будут понимать по-плохому. Но и тогда Толик был отходчив ввиду своей доброты от природы.
 И снова история повторилась на уроке труда – перекапывали перегной подле школьного участка. В итоге затравленный, замученный парнишка бросился на кого-то из одноклассников с лопатой, и лишь Толины доброта и трусость не позволили ему навсегда заткнуть рот противному агрессору – он лишь проткнул граблями тому со злости его новые белые кроссовки…. Когда уже люди поймут, что лучше Толю не трогать, лучше к нему не лезть? Иначе пробудятся тогда и те черты характера, о которых не знали. И ладно бы, если Толя сам бы возникал – отнюдь, он никогда не начинал первым.
 По возвращению из цирка рыжий снова взъелся на Толика безо всяких на то причин. Фэйсом не угодил, что ли? Как напасть какая-то.
 В пятом классе Толя уже категорически не пошёл на новогодний утренник, считая всё это лохотроном. Больше его не проведёшь. Он уже немного знает жизнь…
 На отработках не обходилось без колкостей в Толин адрес, а он зловеще отмалчивался; «придёт, придёт ещё ваше время – доберусь своим возмездием до всех…».
 В церковь ходил один паренёк, к которому Толя очень привязался. Но вот тот был всегда прохладен и никогда не звонил первым. Годами тянулся этот холод, пока Толя в сердцах не отпустил его куда подальше.
 В летнем лагере все девчонки попались какие-то несносные – всячески издевались, в комнате запирали, обзывали Толю колхозником (они городские), искажали его имя на разные лады. Толе это надоело, и он плюнул на них всех с высокой башни.
 В другом летнем лагере зла оказалось ещё больше; да так, что выражение «дети – ангелы и наше будущее» там стало явно неуместным – в гробу видел Толя таких паразитов, которые сами маются и другим мешают полноценно отдыхать.
 Один мальчик всё хотел померяться силой с Толей, а одна из девочек разорвала все его рисунки. Толе стало казаться, что хождение в церковь делает его слишком слабым и отзывчивым, но и тогда он мстить толком ещё не умел.
 Стравили однажды там Толю с соседом по комнате, с которым он всегда ладил. В итоге они передрались, а Толя даже так сильно ударил противника в нос, что кровь заляпала всю стену.
 Пацаны продолжали докапываться до Толи, и он из-за них чуть с балкона четвёртого этажа не спрыгнул; в другой раз – ещё чуть-чуть, и толя сиганул бы с крыши. Так сильно его доставали…
 Девочка там одна ему понравилась. Но подставили жёстко бедного Толика, и написали за него препошлое любовное письмо. Девочка при всех унизила Толю, зачитав то письмо при всех, и с тех пор дня не проходило, чтобы она над ним не поиздевалась:
 — А я люблю тебя!
 Или:
 — Иди ко мне!
 Или:
 — Я ждала тебя.
 И в том же духе. Проходу не давала и специально язвила иронией и сарказмом. Очень жестоко и сурово себя вела, с самой непримиримой издёвкой. Один раз она вообще его полным ведром воды с балкона окатила, когда Толя был на улице. И возненавидел тогда мальчик всех и вся, не выходя из своей комнаты до конца дней отдыха в летнем лагере.
 И кремом балкон измазали, когда Толя вышел туда один; чуть не приклеился к поручням руками. И туалетную бумагу всю израсходовали, сделав ей паутину на крыше. И ручку двери зубной пастой измазали. Ни к кому же никогда не лез! Ненавидели, ненавидели, ненавидели…
 Отправили Толю от церкви с молодёжью в паломничество, и там все умудрились достать его, ставя в вину незнание им молитв.
 Снова школа. И не выдержал Толя, край, верх терпения его настал. Он решил написать открытое письмо министру образования с критикой в адрес самого образования. Наверное, стоило писать самому президенту, ибо министр образования ничего не решает либо решает спустя рукава. Письмо не дошло по назначению, а попало в руки директору школы и завучу. Только на сей раз несгибаем был Толя во мнении своём:
 — Зачем мы должны осенью собирать на поле картошку или летом ремонтировать школу и всё вокруг неё? Мне за это не платят! Пользуетесь тем, что дети – бесплатная рабочая сила! Лично я в столовую не хожу, ем дома, так с какой стати я должен собирать эту картошку в поле, если не прикасаюсь к пирожкам из неё? И с какого перепугу наши родители всякий раз должны сдавать вам деньги за ремонт школы? Мало того, что вы обязаны давать нам знания бесплатно, что делаете не всегда, так ещё и здание мы должны оплачивать? Это вообще-то ваши заботы и проблемы, ибо мы приходим в школу учиться, и только лишь учиться, а не чем-то другим. Не знаю, как думают все, я – не все, и я хочу в школу только ради знаний, и больше – ни за чем.
 Далее:
 — Почему отличники и хорошисты должны носить голубые галстуки? Во-первых, вы забыли, по всей видимости, что советское время давным-давно закончилось, и больше нет «ты обязан», «ты должен». Красные галстуки носили такие, как вы; теперь вы хотите, чтобы голубые галстуки носили такие, как мы? Что за детский сад? Во-вторых, голубой цвет сами знаете что означает. Я – отличник, но голубизну носить не буду! Почему я должен делать то, чего не хочу делать? Я – не раб!!!
 Следующий аргумент:
 — Я не спорю, что вторая мировая война – большое горе; но почему дети всякий раз должны ходить на парад 9 мая и совершать круг почёта с транспарантами, флажками и шариками? Они-то тут причём? Ваше советское время уже истекло. Если Казахстан бьёт себя в грудь, что он – демократичная республика, то он и должен поступать соответствующим образом! Меня никто не спросил, хочу ли я идти на этот парад. Зачем он мне? Я и так знаю, что мы все по гроб жизни обязаны ветеранам, но делать из этого шоу – зачем? Не понимаю. Демократии в этой стране я не вижу! Разрешения, соизволения детей надо спрашивать. Почему вообще мы обязаны создавать массовку на всех мероприятиях, а не только на линейках, парадах 9 и 1 мая и так далее? Я вижу, что ветераны еле идут к этому вечному огню, их под руки ведут. Они плачут и им плохо. Так зачем же травмировать их в очередной раз? Я считаю, нужно забыть всё это, как страшный сон, а не вспоминать каждый год из пустого в порожнее. Сколько можно? Если исходить из того, что война – это зло, то надо зло это забыть! А не напоминать всякий раз. Полагаю, что достаточно, что 9 мая – день памяти, красный день календаря, выходной день; зачем же ещё и парады устраивать???
 Так рассуждал 13-летний мальчик.
 Много ещё аспектов обозревалось в том злополучном письме. Учителя же при всём Толи классе зачитали его и стыдили, как могли. Надо же, выискался несогласный с режимом! Наверное, в Северной Корее живо бы расстреляли за такую наглость? Оплёванный ребёнок стоял и краснел, мысленно сжимая кулаки против всей этой несправедливости.
 «Однажды всё равно будет так, как я сказал, а не так, как вы все за меня решили против моей воли; и посмотрим тогда, как ползать будете на коленях предо мной и выпрашивать автограф – рано радуетесь, скоты; только через мой труп».
 Никто из его «друзей» не поддержал Толю; все отвернулись от него. Пальцем показывали, избегали, не здоровались, не общались. Вот тебе и друзья: очередное предательство. Друг познаётся в беде, ведь так? Теперь видно, кто друг, а кто враг; ни одного друга и все враги. Неужели Толя был неправ? Снова изгой, снова козёл отпущения.
 Плоды всё же были: галстуки в русской школе отменили, а через несколько лет детей перестали гонять по осени на картофельное поле. Так Толя впервые утёр всем нос, доказав, почём фунт лиха. Чтобы знали, что он – не толпа, что он – это он, и далеко не человек с улицы, и мнение у него своё есть всегда.
 Толя несколько лет мечтал уехать на историческую родину, но пришёл отказ. И бабушки теперь не было, чтобы опротестовать решение. Это была очередная большая пощёчина. Вечно то, о чём так мечтал мальчик, не сбывалось никогда, как злой рок судьбы. Впервые тогда Толя задумался о суициде…
 От школы Толя поехал в учебный пансионат. Там тоже наелся он дерьма.
 В спортзале один тип ударил Толю за то, что тот хотел играть с мячом один. Ладно, если бы был один мяч на всех – но мячиков была куча.
 Сосед по комнате тоже ударил Толю, ибо тот сказал ему правду в лицо.
 Спустя несколько лет после убийства Толиной бабушки убили и его родного дядю. Толя только начинал становиться подростком и многого ещё не понимал; но мысль о том, что снова кого-то из твоей семьи убили, начала мальчика преследовать…
 Девочка в школе понравилась Толе. Глаз с неё не сводил и письмо ей написал. Только вот девочке было плевать на него:
 — Да отстань ты от меня!!! — Был её ответ.
 Снова «нет», снова невзаимность, снова невнимание и безразличие; опять никому не нужный. А девочка та все школьные годы смотрела на него, как на дурака, хотя он и в письме, и лично говорил только о том, что она ему интересна и вот бы здорово дружить, общаться и встречаться. Ничего лишнего; но всё равно облом…
 И на день святого Валентина Толик никогда ни от кого не получал валентинок, хотя сам иногда кому-либо их адресовал. Видя, что всё бесполезно, Толя перестал писать кому-нибудь валентинки, раз такое дело – унижаться он больше не будет.
 «не замечаете, всё равно вам – ну и пошли тогда вон!».
 Один пацан решил, что толик очень похож на кошку, и называл его так по-казахски. Неделями толя терпел эти наскоки, и в один прекрасный момент дал сдачи.
 Через год после убийства родного дяди убили дядю двоюродного. Толя был в шоке и ярости. Ни тот, ни другой никогда не имели дел с криминальщиной; кто-то выбрал этих очень хороших людей в качестве своих жертв.
 Толя стал носить очки, и вот, снова смешки и косые взгляды.
 Другу подарили мобильный телефон, а тот зажал показать его толе и в руки даже не дал, хотя знал, что тот, хоть и малоимущий, но чист на руку. Кругом – одни жадины, а ещё на Толю паровозик вешают.
 Этот же друг позвал в гости Толи и одновременно его злейшего врага, рыжего; словно специально подлость устроил.  Естественно, Толя резко вскочил и поспешил к выходу.
 — Ну и вали, тебя тут никто насильно держит!
 — И пойду; больше не приду.
 — Да, пожалуйста.
 — Не ожидал от тебя; знал ведь, что мы с ним друг друга не перевариваем! И не похоже, что примирить захотел: оба ржёте надо мной, как кони! Нарочно что ли подстроил? Спасибо тебе, «друг». Да пошли вы все…
 Вот оно, новое предательство. И все стояли и слова не сказали. Всегда прав кто-то, только не Анатолий; так же нельзя! А рыжий ещё и при всех выпалил, что Толик расплакался…
 Ещё через год убили и деда. Толику было ужасно плохо. Сколько уже выпало на его долю!
 «Вы переживите ещё смерть родных и близких! Не знаете, что это такое! В шкуре моей ещё не были, чтобы судить меня и советы мне давать!», рвал и метал про себя парень.
 Очередная девочка понравилась Толе, но и ей было плевать на него. Они были слишком разные к тому же – красотка вела другой образ жизни, напрочь противоположный образу жизни Толи-ботаника.
 Тяжело было Толе, когда дежурил он в школьном коридоре, отдавая звонки с урока на урок, записывая опоздавших и просто гулявших – та девушка с кем-то целовалась у него на глазах. Больно, обидно и неприятно, словно ты – человек-невидимка, и ни одна не взглянет на тебя.
 Проходя однажды мимо и прочитав надпись на него бейджике, девушка скривилась в гримасе и важно прошла, как пава.
 Один раз Толик не выдержал и подошёл к ней:
 — Ты мне нравишься.
 — Я в курсе. — Задорный смешок.
 — Скоро день святого Валентина, и мне так хочется сделать тебе подарок! Но я не хочу делать сюрпризы – вдруг тебе не понравится? Скажи, что тебе подарить? Я всё сделаю!!!
 — «Сникерс» купи. — Её залила краска; лживая краска, ибо она открыто угорала над несчастным ботаником.
 Толя так и сделал. Та долго не соглашалась, не ожидав, что тот решился на такой шаг (кому внимание неприятно?), но взяла. А потом на совместном уроке она попросила своего одноклассника также купить ей «сникерс», дав понять, что для неё это – сущий пустяк. Так Толика ещё не унижал никто. С тех пор он перестал бегать за той девицей, вполне рационально оставив её в покое.
 Так называемые друзья «в шутку» подсыпали Толе однажды в чай соль вместо сахара, ничего ему не сказав, да ещё и больше трёх ложек. Разумеется, тот всё выплюнул и долго с ними не разговаривал – у каждой выходки есть предел. В другой раз они так добесились, что на Толю упала кровать, чуть не придавив его.
 В школе детей послали в склад таскать мешки. И не спросили Толю, может, здоровье у него плохое; не подумали, что он перетрудится от тяжести и ему станет плохо. Вечно всех под одну гребёнку. Не понимали учителя, что кто-то сильнее, а кто-то – слабее.
 В том году Толя поступил в пансионат для одарённых, но и там он хлебнул немало горя.
 С соседями по комнате он сразу не поладил, ибо один любил выпить в ночное время, а другой по утрам будил всех идиотской мелодией. Не только поэтому; причин хватало. Просто тихому индивиду очень трудно пребывать в коллективе.
 Толя стал посещать музыкальные курсы по классу ударных инструментов, но отношение преподавателя было столь наплевательским (он возился только с гитаристами, и до Толи его руки не доходили), что Толя принципиально и категорично перестал ходить туда.
 — Золотые струны купите, хорошо? Они дороже, но они хорошие, итальянские.
 — А мне что делать?
 — А барабанщику тоже следует ноты учить!
 — Так учите меня по нотам, чего вы сидите? Пособия давайте, уроки назначайте! Чего вы со мной вообще не работаете? Не показываете мне никаких приёмов…
 В ответ тот вовсе запирал Толика в комнате наедине с барабанами, чтобы не мешал.
 — Знаете что? Да пошли вы!!! — Психанул Толя…
 И там девушка одна приглянулась Толе. Только вот оказалась баптисткой-астматиком: чрезмерно верующая и многое противопоказано. Но не смутило это Толю, и он предпринял попытку ухаживания.
 — Пошли танцевать!
 — Нет.
 — Почему?
 — Не хочу.
 Все попытки были тщетны, и Толя махнул на девушку рукой; не в первый раз уже ему отказывают…
 Соседи по комнате забыли оставить Толе ключ, а он как раз пришёл после душа. Так и просидел в коридоре голый, накрывшись полотенцем, пока те не пришли…
 В больнице врачи слишком много крови взяли с Толика, и он потерял сознание; еле откачали. Как не понимают люди, что он – слабый? Слабое здоровье – значит, меньше надо крови брать, это же логично!
 Потом началась дедовщина. Старшеклассники били в грудь и плечи, требовали деньги и телефон позвонить.
 — Есть по мелочи?
 — Нет.
 — «Нет» или «не дам»?
 — Не дам! — Взбесился Толя. — Моя мама мне даёт их на карманные расходы и проживание не для того, чтобы, такие как вы их, у меня забирали!
 — Самый умный, да? — Его сильно и больно толкнули. — Чтобы к концу недели всей комнатой собрали нам бабло!
 Толя возмущался долго, но без толку. И всё равно не на того напали – он решил быть битым, но без пустых карманов.
 «Хрен вы угадали!».
 И телевизор смотреть не разрешали.
 В другой раз старшеклассники приказали приготовить им еду, и терпение Толи лопнуло:
 — Разбежался! Размечтались! Ничего я готовить вам не буду, ясно? Я что, обязан, что ли?!
 На парня посыпались угрозы, его чуть не побили и вытолкали в коридор. Тогда он вполне справедливо пожаловался одному своему земляку, и тот всем тем старшеклассникам прикрыл рты. Затем Толя наябедничал преподавателям, рассказав всю правду про то, как у них, новичков отбирают деньги и телефоны, угрожают, бьют и приказывают чуть ли не унитаз им вылизывать и носки чужие стирать. Не из тех был Толик, кто прогибается перед каждым дерьмом. И он заставил всех прогнуться перед ним.
 — Я – не все, понятно? Будете знать, с кем связываетесь. Не надо было меня трогать!
 Кого-то выселили, кому-то последнее предупреждение вынесли, и поначалу Толя был доволен – если не понимают по-хорошему, будут понимать по-плохому. Но потом такая травля на него началась, что замученный, забитый парень вынужденно покинул стены пансионата и вернулся в родную школу, которая также встретила его неприветливо; везде изгой…
 Друг, с которым дружил Толя, по непонятным причинам перестал с ним общаться; стал вести себя с ним холодно и отстранённо. Это почти добило и без того обессиленного Анатолия. Дошло до того, что они стали ссориться даже из-за места за партой. К тому же они всегда были разные; теперь же это различие достигло своего апогея: Толе до фени был мир авто и всё, что с этим связано; друг же был равнодушен к наукам и к географии, в частности. Назло друг другу каждый начал достигать успехов в своей «колокольне». Под конец даже друзей делили между собой, как вещи, выбирая лучшего; только вот Толя не понимал такого к себе отношения; не понимал, отчего друг так завёлся, ибо повода он такого никогда в жизни не давал.
 После уроков невозможно было уйти домой сразу – учителя заставляли очищать ластиком линолеум от чёрных полос обуви.
 — Рад? — Спросил Толю рыжий, когда тот получил грамоту за отличие по окончанию 9-ого класса.
 — Да. — Сухо и с гордо поднятой головой ответил тот.
 Появившийся в классе новичок компрометировал ситуацию так, что всегда крайним оставался Толя; ещё трения были из-за острого различия в музыкальных предпочтениях: Толя на дух не переносил рэп, но молчал; когда же стали поливать грязью его рок, он не выдержал и выплеснул всё наружу, как есть.
 Учителя продолжали строить Толе палки в колёса, выказывали своё неприятие и были недовольны, что Толя больше не участвует в школьных мероприятиях – тот и не собирался, ибо лично ему это было не нужно и неинтересно; ни холодно, ни жарко.
 В классе отношения становились всё напряжённей – Толя не ладил со всей женской половиной, ибо были слишком разные взгляды на жизнь. Опять же, всегда почему-то Толик виноват. И если он мог пройти молча, не поздороваться, то остальные так не умели и всегда при случае укалывали. Больно и неприятно.
 11 лет Толя вытягивал учёбу, и вот, поганое тестирование загубило всю его жизнь, подкосило на корню. Всё, о чём мечтал и к чему стремился – коту под хвост. Не прошёл парень на грант; не смог, хотя старался. Зубрил и зубрил вопросники, и всё к чёртовой матери. Так плохо ему не было никогда – Толя чуть не лишил себя жизни, со всей силы бившись головой о железобетонную стену дома…
 Ничего не помогло. И атмосфера дурацкая, и стресс, и депрессия началась, и жить не хотелось, и видеть кого-то не хотелось тоже. Все школьные годы триумфов превратились в один большой и огромный траур. Чёрный день в жизни Анатолия, одного никчёмного бедолаги…
 На встрече молодёжи Толя также почувствовал себя очень одиноким – никто его не замечал.
 Поступать в вуз – это будущее самого Толи; но мама, крёстный и священник сговорились, и он поступил на нелюбимую специальность. Тяжело, когда давят – мнение рассеивается. И не было выбора, и горевал Толик, и ругался со всеми, ибо учиться-то – ему, и жить дальше – тоже ему.
 — Я не хочу в общежитие! Вы же знаете, что потом бывает; не выдержу больше…
 — Ты можешь предложить что-то получше? Мы не вытянем ежедневно оплачивать проезд, ибо посёлок от города за сорок километров, и бензин нынче дорогой!
 Всё, чего так боялся и чего так не хотел Толя, случилось. К необщительным тихоням ведь докапываются сразу – вот оно и произошло.
 — Выключите радио и свет! Час ночи на дворе, они мешают мне уснуть! Что за дурацкая привычка спать ночью при включённом свете и радио?— Возмутился однажды Толя.
 — А нам, наоборот, от них сон хороший…
 — То – вы, а то – я! Я – не все!
 — Будешь «все», как миленький! На то она и общага! Общее всё должно быть, и разногласий быть не должно.
 Но Толя всегда был во всём индивидуален, и не мог смириться, что нарушаются его права, его свобода и его конституция.
 Соседи по комнате ругались с Толей из-за всего.
 Они любили футбол, он – латинское мыло; они пили, курили и девочек тайком приводили, он же никогда этого не делал. Кончилось тем, что Толю перевели в другую комнату.
 И там не лучше.
 — Кушай. — С любезно-слащавой улыбкой пригласили его к столу южане.
 Тот наивно доверился, но потом мыл за всех посуду. Больше он на эти уловки не попадался.
 — А чего это ты с нами не ешь?
 — Спасибо, я не голоден.
 — Брезгуешь, что мы все ложками в один казан тычем? Чистюля, да?
 Толя встал, развернулся и ушёл.
 Но посуду мыть его снова заставили.
 — Я не ел с вами; так почему же я должен вылизывать всё за вами?
 — Ты же живёшь с нами! Приберись сегодня и мусор вынеси!
 — Меня целый день не было, и эту грязь вы намусорили! Сами убирайтесь! — Ответил взъерошено толик.
 Продукты, которыми мать снабжала Толю на неделю (и ему бы хватило на неделю), его комната сжирала за день. Там царил такой хаос и беспорядок, а люди были настолько негигиеничны и некультурны, что Толя съехал и от них – он не хотел уподобляться этим свиньям. Мало того, они все прямо требовали от Толи жрачки и удивлялись, если он им ничего не привозил.
 Чужаки запросто могли зайти в комнату и потребовать жратвы – пожизненно они были голодны; только при чём тут Анатолий? Это ведь их проблемы, и если он бывал голодным, то ни к кому не ходил с протянутой рукой – это и гордость, и независимость, и умение иногда оставаться голодным; с детства ко всякому приучен.
 Толю заколебало поведение людей в общежитии – всюду проходной двор, после еды за собой не убирают (даже в туалете не смывают!), а ещё от советского прошлого Толе достались злополучные субботники. В общем, как чувствовал Толя, что не для него, индивида, общежитие, коллектив…
 В школе Толю никогда не понимали из-за того, что он, как не от мира сего, слушал тяжёлую музыку – не было у Толи в их школе «соратников по оружию» в этом плане. Теперь же Толю взяли в новую группу барабанщиком, как он и мечтал в своё время.
 Но и тут пошли проколы. Музыканты начали беспокоиться, ибо Толя играл неплохо, но денег на репетиции у него не было – откуда у нищего студента финансы? Музыкальная группа не понимала этого и, по всей видимости, никак не хотела понимать.
 Позже Толе не понравилось, что ему навязывают слушать группу, которая ему не нравилась, но которая «шаблон для нас». Почувствовав себя в очередной раз уязвлённым, Толя покинул этот коллектив…
 Университет – такая пора и такой период, когда даже если ты святой, тебе начнут угрожать студенты старше тебя, требуя деньги и телефон. И не доучился бы тогда Толя, если бы не люди добрые…
 И в общежитии не обошлось без навязывания проживающим там студентам участия во всевозможных мероприятиях, но Толя напрочь отказался – хватит с него школьных мук.
 Уроки делать тоже было невозможно – в общежитии практиковалось коллективное решение домашних заданий, когда все сидят в одном помещении и делают свои дела; тогда как Толя привык всё делать в полнейшей тишине – шум мешал ему сконцентрироваться, сосредоточиться.
 Всё меньше понимал Толя церковь, всё сложнее было ему там находиться; а в общежитии южане косили на него недобрыми взглядами, так и, норовя опять что-нибудь ему сделать…
 Толя там очень сильно приболел, и возникла угроза осложнений; он думал, что не выкарабкается уже.
 Ещё одной дурацкой привычкой соседей по комнате был просмотр допоздна фильмов. Толя мучился из-за этого, ибо после учёбы с непривычки сильно уставал и ужасно хотел спать. А сказать что-то было бессмысленно: только ударят в ответ.
 Стресс перешёл в тяжелейшую депрессию, и Толя, кое-как окончив первый семестр первого курса, перешёл на заочное отделение. Было не так как учиться тяжело, а так как жить в общежитии и выносить взгляды и замечания живущих там студентов. Подкосило Толика, и он обессиленно рухнул.
 Впервые за многие годы Толя с другом поехал к отцу в его бутик, а тот…. Сделал вид, что сын – обычный покупатель, что вовсе не сын. Его маме он предложил анализ ДНК, и прямым текстом сказал, что сомневается в своём отцовстве! Такого удара и без того еле живой в тот период Толя выдержать не смог и свалился с рецидивом своей болезни. Как же тяжело стоять напротив родного отца в полуметре и понять, что тот сыном его даже не считает!!! Никому это не понять, и некому пожалеть. У кого такое было в жизни?!
 — Мама, какой ещё к чёрту анализ ДНК? Он что, сыном меня не считает? Мало того, что он меня бросил, как собаку, на произвол судьбы, так ещё и это? Не слишком ли много мне пощёчин от жизни, от судьбы? Я и так вырос безотцовщиной, все пальцем показывали; нуждался, нищенствовал, а ведь отец был мне так нужен, так необходим! Мама, за что? Что я-то ему сделал? Зачем он нас с тобой так унижает? Я не буду делать тот чёртов анализ, ясно? Пошёл бы он к чёрту! С этих пор он мне тоже не отец…
 — Бог ему судья…
 Один из организаторов студенческой осени в наглую приехал к Толе домой и начал уговаривать того участвовать там.
 — Нет, я сказал! Заставишь, что ли? Сказал же: не хочу! И кто тебе вообще мой адрес дал?
 До самой заочной сессии Толя провалялся по болезни, обиженный на весь этот несправедливый мир, от которого он так дико устал.
 На работе над Толей тоже издевались – поехал, называется, в аул калымить. Ставили в укор незнание и лень, хотя на самом деле причины были в другом – Толя выделялся из толпы своим отсутствием вредных привычек.
 Ушёл Толя из общежития, точнее, сбежал, и это было ожидаемым решением – он ведь сразу всех предупредил, что ничего хорошего из этого всего не выйдет.
 «Хватит с меня! Довольно. Я не подопытный кролик. Лучше уж каждый день мотаться на автобусе, и быть при своём мнении, чем жить там, и выслушивать все те гадости, которые те люди ещё смеют мне нагло навязывать!».
 Сказал – и вернулся обратно на очное отделение, чтобы утереть всем нос; доказать, чего он стоит на самом деле; что сможет противостоять напастям в одиночку, как это было в принципе и ранее.
 Перед другом, с которым общего было всё меньше и меньше Толик ввиду своего бедственного положения унижался, и тот раз в неделю катал его в вуз бесплатно – если бы не тот фактор, Толя вообще бы с ним не общался, ибо с годами разногласия во вкусах, взглядах, мнениях и образе жизни только возросли.
 Один из одногруппников снова докопался до Толи, и тот еле избежал драки.
 Перед экзаменом на Толю на улице холодной зимой напал один бандит и, угрожая ножом, вынудил отдать ему мобильный телефон. Толя испугался, и препятствовать не стал, пойдя на экзамен с испорченным настроением и злобой на таких вот проходимцев, которые и сами не живут, и другим жить не дают. Нет бы заработать сотовый самостоятельно, но нет – для таких видимо проще украсть…
 «Чтоб ты подавился, урод! Последнее отнимают. За что? Кому я что сделал?».
 Ни бандита, ни телефона так и не нашли – как в воду канули. Влетело и от мамы, и от крёстного, да и сам Толя был зол, как собака или сто китайцев. И всё равно он не ставил ещё тогда целью мстить своим врагам – не переполнилась, сея чаша терпения ещё.
 Математика, которую Толя не переваривал с детства, под конец второго курса так доконала его, что он пошёл на принцип и отхватил самый низкий балл в своей жизни. Но он впервые об этом не жалел.
 Как же изменилось мнение одногруппников, когда нужно было подготовить к сдаче материал! Все заплясали перед Толей, чего ранее не наблюдалось.
 «Ишь, как вы все запели! Как что попрошу я – так «иди, гуляй», а как что надо, так сразу Толя! Продажные и низкие люди. Что ж, я человек благородный, и помогу вам, в отличие от вас».
 Красный свет Толе был всегда, и когда он попросил репетировать и выступать со своей группой в родном селе, в местном клубе, кто-то «накапал», и дали Толе от ворот поворот. Для него это было пинком под зад, и больше он перед гнусными и невежественными, жадными и непонимающими односельчанами не унижался – он был не из тех, кто подходит и просит что-то дважды.
 — Мы могли бы и на мероприятиях бесплатно выступать, на всех праздниках! И репертуар подберём такой, чтобы нравилось всем. Нам только помещение свободное надо для репетиций, если можно…
 — Ну-у, мы подумаем…. А вообще, знаете, мы не особо заинтересованы, и все комнаты у нас заняты под танцы, дискотеки, хореографические кружки, хор и так далее.
 Было потом просто неудобно перед коллегой по группе – Толю поставили в неловкое положение, хотя поначалу обещали всё устроить. Что ж…
 А потом состав и вовсе развалился – Толя ушёл, потому что его идеи бойкотировались, а он хотел играть только то, что нравилось ему самому и стабильно получалось, тогда, как от него требовали невозможной техники, навязывали своё музыкальное представление, критиковали его как музыканта и как человека, который якобы ищет лёгких путей – у Толи по-прежнему было пусто в карманах; но не, потому что Толя этого хотел, а так уж выходило.
 Во второй группе Толя также не задержался, ибо для тех его коллег музыка была лишь хобби, развлечением.
 Снова беда – Толю в очередной раз пытались ограбить на улице, но на сей раз он не оплошал – двое-трое накинулись на него, и он кое-как отбился; спасло то, что был день и было людно.
 «Не угадали! Ни копейки не получите! Обойдётесь! Идите и зарабатывайте, а не воруйте у тех, кто честен и нормален».
 Одна из девчонок перестала переписываться с Толей только потому, что её приревновал парень, хотя она была не в Толином вкусе, и он считал её просто знакомой. Просто стало больно, обидно и неприятно.
 Другая позволяла себе манию величия, и Толя с трудом с ней общался.
 Друг друзей Толика не принял его в свою компанию и всегда относился к нему с предубеждением. К тому же он высоко себя ставил, не по-детски звездился. Толю раздражали такие люди, и в итоге конфликт только усугубился.
 Ещё одна девчонка сама себя предложила Толе, и тот перестал с ней из-за этого общаться – ему были противны доступные женщины. Толя всё думал и размышлял, куда же катится этот мир, в какую аморальную и безнравственную пропасть…
 Толя начал усиленно искать себе вторую половину. И никак не находил, потому что никто почему-то замечать его не собирался. Толик ни на что «такое» не намекал.
 Друг пользовался терпением Толи и пропадал где ни попадя, а тот неоднократно стоял в жару и в холод на улице, его усиленно дожидаясь.
 Девушка, которой якобы понравился Толя, назначила ему встречу. Он немедленно приехал, но прождал её часа с два безнадёжно. В гневе и ярости позвонил он ей домой, но ответила её якобы подруга:
 — Машина её сбила.
 — Как – сбила? Когда? Где? Что с ней? Как себя чувствует? Куда мне подъехать?
 — Не парься, жива она; в травматологии.
 Сломя голову помчался тот туда, но выяснилось, что сегодня под таким именем и фамилией к ним никто не поступал.
 Позже Толя узнал, что его развели, как лоха; вот тебе и отношения противоположного пола к Толе…
 Потом впервые в жизни Толя всерьёз влюбился.
 Она оказалась самой красивой, самой лучшей, самой…. Но.
 На признание Анатолия она отреагировала так, словно ей парни признаются в любви часто. Девушка такую гадкую ложь сама о себе разве развела, что позднее это ножом ткнётся в сердце Толи.
 — Что-то случилось? Без настроения…
 — да тот наш знакомый…. Чуть силой в свою машину не запихал и не увёз!
 — Хочешь, я разберусь с ним?
 — Спасибо, я сама могу за себя постоять.
 В другой раз:
 — Ну и зачем ты пьёшь?
 — Вино? Две недели уже. Да так, грустно что-то…
 — Прошу, не надо; о себе подумай! Ведь однажды мамой станешь! И зачем ты так часто волосы свои красишь? Хочешь вообще скоро без них остаться?
 — Ну, как-то всё вот так, да…
 Или:
 — Лучше не стоит. Сразу говорю. У меня отношения максимум на полмесяца. Потом сама бросаю. Люблю с парнями флиртовать.
 Или:
 — О, какая симпатичная девочка! Я б её сейчас…
 — Тебе нравится твой пол???
 — Ну да, а что? Я же говорю – я плохая!
 Толя очень мучился, страдал, ему было больно и плохо. Он воссоздал, придумал себе богиню, которую собственноручно воздвиг на пьедестал. Боготворил, любил, мысленно на руках носил, мечтал обнять и поцеловать, а в будущем – создать крепкую семью и дружный брак, поскольку он не пугался ответственности за такое очаровательное создание. Только вот посмеялась над ним та девушка, как последняя дрянь; над ним и всеми его чувствами к ней…
 Толя осунулся весь, вставал и ложился с её именем на устах, слушал её музыку, посвящал ей стихи, искал встреч, звонил по телефону, гулял с ней в парке, и чувствовал себя самым счастливым на свете.
 С ней Толя мог говорить абсолютно на любую тему, был предельно искренен, как ни с кем другим. Ему было с ней хорошо и интересно, но вот взаимности он так и не увидел…
 А потом она уехала на некоторое время, и Толя совсем потерял голову от горя.
 Одна из девушек не обратила на Толю должного внимания, и он поник совсем. Уехав на работу, он каждую свободную минуту звонил первой своей любви на её номер, всюду искал её на просторах мобильного агента и в интернете вообще, спрашивал про неё у всех её знакомых и друзей, но никто о ней ничего не знал; или знал, но специально молчал.
 Появилась-таки вскоре та самая девушка, которую так до беспамятства любил Толя. Но вот осталась она такой же плохой, если не хуже; быть может, прикидываясь, чтобы Толя ей не надоедал и скорее отстал. Снова начались её выкидоны – теперь она призналась, что из другого города привезла марихуану для своего младшего брата. Толя не хотел верить этим гадостям, но девушка вела себя именно так. Толя же плакал, как девчонка – ему было больно оттого, что та, кого он так любит, такая дрянь.
 Обида взяла верх, и Толя не выдержав напряжения, решил уж на этот раз точно покончить с собой. Вены вскрыть бритвенным станком не получилось – вовремя позвонил друг и отговорил Толю от того безрассудства. А поскольку Толе крайне необходима была поддержка, он послушался, и свести счёты с жизнью передумал. И ту девушку тоже любить передумал – назло ей пытался клеиться ко всем подряд, но такой уж Толя неудачник, что ни одна дура взаимностью ему не ответила! Да и разлюбить ту единственную не получилось…
 Одна из них понравилась Толе более остальных – порядочная и серьёзная, но и ей было плевать на него. Увидев, что ей плохо, он как добрый самаритянин попытался утешить, и в итоге грубая и очень необщительная девчонка стала с ним переписываться.
 Заехал как-то Толя в магазин к отцу глянуть на его бесстыжую рожу, но тот при всех отнёсся к нему одинаково, словно он такой же клиент, равно как и все, а не родной сын. Как больно, горько и обидно было наблюдать, что отец Толю упорно не замечает и обращается на «вы», словно видит впервые. С тех пор обозлённый и уязвлённый парень никогда больше не встречался с отцом, вычеркнув его из своей жизни – пора и честь знать, как говориться; на «нет» и суда нет.
 Как только группа нашла барабанщика покруче, Толю из неё выгнали, и настроение было ниже плинтуса.
 Постепенно Толя начал влюбляться в ту девушку, с которой общался последнее время. Но тогда и начался ещё один ад: она мучила Толю, издевалась и смеялась над его чувствами, испытывала и проверяла, как подопытного кролика, грубила ни за что и кидала шанс, тут же его отбирая. Советы давала, словно в Толиной шкуре была хоть раз и как если бы её жизнь и судьба ломали точно также. Это унижение, эта несправедливость стали краем, и Толя послал ту тварь подальше за всё «хорошее».
 Друг, как только почувствовал, что у Толи на личном фронте начало получаться, вмиг отбил себе кого надо, кого хотел, перестав быть другом; а Толя как всегда остался оплёванным и никому не нужным.
 Другой человек, узнав, кого любит Толя, начал опускать и Толю, и того, кому он отдал сердце; причём, ни за что. Это было настолько неприятно, что Толю из-за конфликта с тем парнем выгнали и из новой его рок-группы. Как всегда по жизни всеми брошенный, непризнанный…
 Таксист оказался пьян (Толя сразу не заметил) и пытался заставить выпить и Толю; вовремя тот вышел из машины и пошёл холодной ночью до дома пешком.
 Та, кого любил Толя познакомила его на концерте со своей подругой только для того, чтобы Толя перестал о ней грезить сутками напролёт; но ничего хорошего из этого не вышло – стало ещё хуже.
 К Толе как к музыканту придирались всегда: вечно остальных что-то да не устраивало. Оттуда и все эксцессы и размолвки. Находя изъян как непрофессионального музыканта, тут же искали и изъяны личностного характера – то не так, и это не эдак, и «ведёт себя иначе, и образ жизни отличается, и вообще…».
 Подруга возлюбленной так сильно подставила Толю, что от него отвернулись почти все его друзья. Снова Толя был как в воду опущенный, и злоба его почти переполнила чашу терпения; но и в этот раз были лишь угрозы, и по доброте своей природной Толя опять ничего конкретного не предпринял.
 За то, что Толя кое-кого назвал тварью (и вполне заслуженно, ибо та девушка целый год морочила ему голову), знакомый того человека хотел с ним разобраться, но всё обошлось мирно; только осадок, очень неприятный осадок остался в душе навсегда…
 «Тварь» опять добралась до бесплатного, и Толя наглотался снотворного – еле откачали в больнице; и она даже не извинилась за свои проступки – жестокая, бессердечная…
 Ещё одна девчонка вздумала негативно прокомментировать совместное фото Толи и его однокурсника, и возник острый конфликт, который сразу уладить не удалось – люди иногда борзые и слишком из себя ставят. Пришлось Толе наорать хорошенько, ибо ему надоело всю жизнь отмалчиваться.
 Устройство на работу оказалось капканом, состоящим из мини-франчайзинга и сетевого маркетинга – так ещё Толю не кидали никогда.
 В другом месте постоянно придирались и докапывались, по каждому поводу и даже с его отсутствием. Было такое ощущение, что людям нравится издеваться над толей, делая его козлом отпущения, даже если он прав и ни в чём не виноват.
 Наивно полагая, что «тварь» его заметит, Толя припёрся на концерт нетрезвым – никогда не прикасался к спиртному, но на сей раз душа болела; но той чихать хотелось с высокой башни на него.
 Опять не повезло Толе – его схватили уличные хулиганы, и содрали с него деньги; и надеялся Толя, что те средства обязательно встанут тем ублюдкам комом в горле.
 Приятель упросил Толю играть на ударных в его новом проекте, но участница новоявленной команды оказалась хамкой и эгоисткой; да и ни без чьего ведома, привела в группу левых людей – разумеется, Толя за такую наглость и неуважение в долгу не остался и из группы ушёл немедленно, ибо предупреждать надо вовремя об изменениях состава, извещать своевременно.
 Попросил Толя о помощи – набрать текст, но «друзья» просьбу не выполнили; им дороже были тусовки и прочие дела. И было жаль, ибо, когда обращались к Толе, он беспрекословно и безотказно предоставлял услуги, а когда же просил чего-либо он, всюду был игнор.
 После того, как «тварь» задела Толю в очередной раз, назвав его скучным трусом, он пообещал себе всячески дистанцироваться ныне от того очень плохого, крайне отрицательного человека; на другую сторону улицы переходить при случае, избегать и не поддерживать связь, поскольку с тех пор у Толи из-за таких, как она возник комплекс неполноценности: теперь он казался себе ущербным и боялся подойти к какой-нибудь девушке и даже просто заговорить с ней.
 В вузе новый преподаватель стал снижать Толе оценки только из-за того, что тот был не такой, как все.
 Когда подошло время зачёта, Толю очень сильно обидели тем, что записали в подгруппу к тем, кто учился весьма неважно, хотя сам Толя учился лучше многих. Это было чистой воды предательство – Толя должен был быть в «своей» компании, с которой сработался ещё на первом курсе. Но его так бессовестно отбрили, что за это было-таки возмездие – когда подошла очередь до собственно зачёта, к нему прибежали все, ноя о том, что сами не умеют и кто, если не Толя сможет выручить помочь.
 В ярости к несправедливости был Толя, когда маме его за двадцать пять лет стажа не только не предложили повышение, а предложили драить полы! За всю ту безотказность, ответственность, трудолюбие и пунктуальность – мыть пол???
 На практике Толе не захотели помогать, потому что он отказался шестерить перед начальством – не купил им всем сока. Из-за этого чуть не назрел скандал, ибо Толя пошёл на принцип; в итоге пострадал лишь он сам, поскольку чуть не лишился печатей и подписей в отчёте по практике и нормальной характеристики. Просто Толя терпеть не мог перед кем-то прогибаться, даже если ему это самому надо.
 Перед защитой диплома одна из преподавателей, словно нарочно заупрямилась и ни в какую не хотела ставить допуск; так пошли прахом мечты Толи перегнать всех одногруппников и выйти первым.
 Даром не прошли все задевания людей – по окончанию вуза у Толи резко ухудшилось здоровье, и с тех пор дня не проходило без стресса, психоза, невроза, депрессии и суицидального состояния. Где-то соседи чрезмерно шумные попались в связи с непрекращающимся ремонтом, где-то воспоминания о безответной любви, где-то переживания о будущем, где-то жгло от утраты родных и близких, а также от несбывшихся надежд и нереализованных планов.
 Продюсер кинул, не явившись на деловую встречу; издательство наобещало золотых гор, но не выполнило ни одного из обязательств, озвученных в официальном контракте. Всё это в совокупности своей нанесло непоправимый вред самочувствию, и чего было теперь ожидать благополучного, когда всюду красный свет…
 Попытка поступить в магистратуру провалилась ввиду того, что Толю не предупредили о времени начала следующих экзаменов (предыдущие сдал на грант), а интернета у него не имелось, дабы узнать всю необходимую информацию самостоятельно.
 Толе пришлось даже напомнить работодателю несколько раз про зарплату – кругом одни обещания. Презентация сорвалась из-за обоюдных финансовых проблем.
 Вскоре выяснилось, что та, кого Толя так любил нагло ему лгала. Она под видом незнакомки отписалась ему и всё это рассказала, надеясь на прощение. Но узнав про ложь, Толя обозлился только ещё больше, и послал ту девушку куда подальше.
 Ни крёстный, ни родственники не поддержали Толю в его мечтах, планах и стремлениях стать писателем; мало того, они не без хамства нагло осмелились предложить ему пойти подрабатывать дворником! Толе, человеку с высшим образованием! Да, он на тот момент искал работу, но идти каким-то дворником пахать было бы, наверное, слишком низко.
 Узнав о целом букете диагнозов и прокрутив в уме всю свою жизнь, целиком состоящую из одних лишь неудач, Толя полез в петлю, но верёвка порвалась, и самоубийство аннулировалось, чему Толя был вполне не рад. И вот…


Прошли годы, и Толя преобразился и утёр-таки всем носы, наконец.
 Он стал настолько успешным писателем, что страна вручила ему кубок писателя №1, и с тех пор в школьную программу были включены его произведения, которые обязан теперь знать каждый ученик.
 Толя стал настолько успешным музыкантом и композитором, что лейблы всего мира названивали ему по сто раз на дню, умоляя записать и выпустить его материал, с помощью которого Толя собирал такие аудитории, которые не умещались ни в одно из предназначенных для этих целей зданий и сооружений.
 Он стал настолько известным человеком, что папарацци не отходили ни на шаг, а толпы простых смертных стояли в длиннющих очередях за автографом. Его превозносили и боготворили везде, будь то общественный транспорт, дом, работа или пляж. Пред ним преклонялись ныне и весьма пресмыкались, и наконец-то душа Толи была спокойна и на седьмом небе от счастья, удовольствия и удовлетворения. Наконец-то сбылись все мечты, желания, помыслы и ожидания!
 Прибежали тогда к Толе все те девушки, что ни в хрен собачий его не ставили и ну никак не хотели отвечать взаимностью, только ответом им было то же, что и их ответ когда-то:
 — Прости нас, мы не знали, насколько ты велик. Сомневались в твоём таланте, не ценили и думали, что не добьёшься всех своих целей.
 — Да-а? Вот как? Занятно. Только теперь вы все мне на хрен не нужны, понятно? За всё мне ответите, за всё; за все мои слёзы, за любую нанесённую вами обиду, за всю ту грубость и равнодушие пошли бы вы куда подальше!
 И подползла тогда одна из тех дур к Толе поближе, в то время как тот восседал на кресле, напоминающем трон и взмолилась:
 — Неправа была я, и вину – осознаю. Быть с тобой хочу я, Толик, навсегда да на всю жизнь! Как глупа была я в своих стремлениях и мыслях, не понимая, насколько тупо, жалко и некрасиво всё вышло…
 На что получила в ответ вполне справедливое:
 — Соси. Вот именно. Отсасывай за все свои грехи у меня, да порезче и пожёстче. Как иначе восхотела б ты? В жизни этой платить за всё ведь надо, и отныне я – гений и мастер пера. Не раз тебе аукнется всё то, что делала мне ты. За то, что за нос водила; за ложь твою поганую; за превеликие мученья мои острые; за всё, за всё, за всё.
 Пришла и другая, встав, как истукан, просив о том же, что и первая, что предыдущая.
 — И ты, и ты пожаловала ко мне, шваль? Однажды сказала ты мне, что низок я в величье своём, а сейчас кто – я, и кто – ты? Ты – ничтожество, ничего не уразумевшее в этой жизни, в то время как я – Анатолий; писатель, художник, музыкант, композитор, скульптор, философ, общественный деятель, учёный и идеолог. Кто ты предо мною, дщерь? Помнишь ли, как оскорбляла ты меня да унижала, втаптывая дико и несносно в грязь? Поди, ж ты теперь прочь с глаз моих долой, и не искушая меня своими якобы предивными речами. Исчезни, смойся, растворись, гадина проклятая.
 И обуял Толю гнев, но смолчал и потух взор девицы.
 И сказал он ей тогда:
 — Пади ж ты предо мною ниц, раз каешься весьма! На колени, о собака, на колени!!!
 И упала пред Толей на колени та, что не ответила ему в своё время на его любовь, а он ведь не хотел «хи-хи-ха-ха», но полноценный брак-семью. Таково возмездие стало на земле, и все наблюдали за картиной униженной, глядя, как стоит та на коленях пред Толей, сгорая в краске своего стыда. И видя её, все по очереди припали на колени перед ним; все те, к кому некогда так рьяно, но безнадёжно клеился он…
 И овладел Толя всеми единоборствами мира, всеми боевыми искусствами, записавшись на десятки кружков и только им и мести своей предаваясь. И выйдя, нашёл он своих одноклассников да одногруппников, сверстников и не совсем. И побивал он их руками, как камнями, за всю ту прошлую, но многолетнюю дерзость их.
 — А помнишь, Рыжий, как ты все школьные годы отравлял мне жизнь?
 И убоялся убогий, ущербный, и довлела Толи рать, над ним глумясь до той поры, пока избитый до полусмерти некогда бывший агрессор не преиспустил свой чёртов срамный дух…
 И ринувшись, было, сгинули все враги навечно, потому что в злобном злопамятстве своём отомстил Толя всем обидчикам своим. Все те, кем бит был в своё время он, причём, ни за что, ныне были биты им, за все паскудные делишки их, ибо есть слово и понятие такое, «как справедливость».
 Разуверился в господе боге и высших силах Толя вообще, и над всеми теми, кто смеялся над ним, смеялся, дико хохотав теперь он. Теперь Толя сам творил правду на этой долбаной и грешной земле, ибо от небес или правительства её что-то не дождаться.
 Заделавшись, Робин Гудом, забрал Анатолий всё бабло у богачей мирских, раздав их неимущим, поскольку не может человек тот заработать так честно.
 — Меня никто никогда не любил и не ценил. Все всегда издевались надо мной. Я всюду был изгоем, гонимым отовсюду. Получайте же теперь! Теперь я здесь хозяин, и отныне будет только так, как скажу всем вам я. В противном случае будете биты и уничтожены. Я вам покажу, и за всё отомщу. За всё с лихвой, сполна ответите. Двадцать лет, двадцать лет терпел я помыкательства сии, и вот, пришёл ваш черёд и час. Я заставлю этот мир измениться к лучшему, чего бы мне это не стоило; даже если действовать я буду не вполне резонно, разумно и законно. Завидовали мне? Избегали? Игнорировали? Сторонились? Обижали? Избивали? Предавали? Подставляли? Лгали, врали, обманывали? За что? Разве сделал я вам что плохое? Теперь я надо всем произведу порядок свой. Вы будете-таки читать мои книги, вы обязаны срисовывать нарисованные мной изображения и восторгаться ими вовек. Вы будете слушать то, что включу вам я. Вы всегда обделяли меня своим вниманием, я вечно был никому не нужным. Зря вы так со мной, не надо было так. Теперь ждите воздаяния за всё то равнодушие ваше. Не раз пожалеете, ибо с этих пор заставлю я вас слушать свою музыку, читать свои книги и уважать мои рисунки.
 Немного отдышавшись, Толя продолжил:
 — У меня никогда не было девушки. Я всю жизнь девственник. Теперь же буду трахать всех до талого. Не хотели по-хорошему? Значит, выйдет по-плохому. Вы всегда обращали внимание на красивых, высоких и богатых. А как же я? Всегда в стороне. Вы не оценили мои чувства, качества, талант, ум, разум и всё то, чем я ещё обладаю. Вы вешались на тех, кто пьёт и курит, трахает и тут же бросает. А я, а я, а как же я? Я бы не бросил, и семью-брак бы создал! Может, некрасивый, маленький, нищий; быть может, немного скучный и невесёлый, зато – настоящий! Теперь получите взамен всё то, чего так ждали. Хотели секса? До конца дней своих буду рвать все щели я на женском теле. Посмотрим ещё, как вы все запоёте! Денег хотели? Теперь я сказочно богат, но ни копейки не получите! Потому что нельзя так, нельзя! Я двадцать лет делал людям добро, даже когда они делали мне в ответ зло, но уж хватит, и чаша терпения перелилась. Должно быть что-то, что обелит меня. Не бывает так, что одним – всё, а другим – ничего; так неправильно! Меня били за то, что я – не как все. А теперь же только суньтесь, ублюдки, и я, обладая ныне чёрным поясом по каратэ так отмудохаю вас, что мало не покажется и мать родная не узнает. А будете рыпаться – моя охрана пустит вас по кругу, и иметь будет беспрестанно. Теперь у меня большие связи, и за мной стоят большие люди. Один мой звонок – и вас нет. Не надо было со мной так; по-другому надо было со мной; интересоваться надо было мной хотя бы немножко! Теперь будет происходить то, в чём вы виноваты сами. Наконец-то у меня есть деньги и власть!..
 Толя перестал общаться со всеми теми, кто плохо думал о нём и всегда при случае опускал, потому что они все недостойны дружбы с ним. Доверие следует ещё заслужить…
 Теперь все просто обязаны были спрашивать у Толи на всё разрешения.
 — А я вот хотел…
 — Мало ли что ты там хотел! Я двадцать лет всего хотел, и что с того? Всюду мне затыкали рот, всюду красный свет. Ныне обратная сторона: раз я сказал – так и будет, по-любому! Иных вариаций нет.
 Позднее Толя заякшался с криминальными авторитетами, и его популярность от этого только возросла. Теперь он купался во всём том, что было обделено для него в детстве. Не стало более в его жизни нищеты, подаяний, голодных дней и ночей и всего прочего; теперь не на Толю показывали все пальцем, а он им – на всех.
 Дрогнул и смирился мир: Толя поставил планету Земля на колени. Всемеро воздалось за каждую капельку Толиной крови и слезы по ночам. Исчезла лютая былая обида, и душа наполнилась спокойствием и удовлетворением.
 Так и не женился Толя, ибо не заслужили женщины его внимания – такова была им кара за их же равнодушие в своё время; ныне каждая теперь мечтала о таком обеспеченном, самодостаточном и устоявшемся человеке; о гениальной личности по имени Анатолий…
 Однажды Толя стал президентом, потом – главой мира. И нещадно он творил немилость в отношении непокорных, потому что над ним всю жизнь когда-то ни за что ни про что измывались; и вот, пришёл и настал черёд всех тех.
 Под страхом смертной казни было официально запрещено употребление алкогольной, табачной и наркотической продукции. Гомосексуальность была пресечена на корню. Инфляция и коррупция прекратились. Экономика и политика пошли вверх. Восстановились флора и фауна в первоначальном виде. Нефть была низложена, и транспорт пересел на водородное топливо. Все ТЭЦ и ГЭС сменились на ВЭС и СЭС. Озоновый слой был сохранён. Гидросфера, атмосфера и литосфера были немедленно очищены от всех отходов – тюрьма и расстрел ждали завод и тех, кто посмел бы сбросить нечистоты и отработанные элементы в те основные оболочки эллипсоида. Были уничтожены рок-музыка, шансон, опера, рэп и даб-степ. Реклама аннулировалась – кому надо, сами искали необходимое. На моду наложили цензуру. Культура улучшилась. Все религии ввиду своей идеологической брехни были закрыты. Оккультизм, сатанизм и эзотерика были объявлены вне закона. Из кино исчезли такие жанры, как эротика, экшн, триллер и хоррор. Все порно-сайты были истреблены напрочь. Проституция перестала существовать. Пожизненное заключение было заменено высшей мерой наказания в виде расстрела одной пулей в лоб или висок. Эвтаназию разрешили. Аборты запретили. Всё стало очень строго и серьёзно. Все шутки подвергались жесточайшей проверке на наличие пошлостей. За мусор люди отвечали строго – не штраф, а тюрьма. За нарушение ПДД лишали прав сроком до 15-20 лет, чтобы неповадно было. Людей научили пользоваться ресурсами рационально и экономить бумагу и вообще изделия из дерева. Стали цениться и превозноситься бедность, простота, скромность и целомудрие. Все половые отношения до брака стали являться страшным грехом. Благодаря профессиональной медицине средний возраст человека стал сравним с годами жизни допотопных людей. Люди стали болеть реже, а экраны телевизоров, компьютеров, телефонов и прочих вещей стали излучать не губительные, но полезные для глаз волны. Феминизм и матриархат канули в прошлое, в небытие. В далёких галактиках обнаружили разумную жизнь и установили с ней дружеские, партнёрские отношения.
 И вернулись тогда и эльфы, и гномы. Всё стало хорошо. Земля превратилась в рай; рай на земле. Здесь, тут, и ходить далеко не надо…
 Именно таким видел Толя прогресс изменения планеты, и довольно потёр руки: всё встало на свои места; всё стало так, как хотел того он на протяжении многих десятков лет.
 Толе удалось то, о чём мечтали многие: он построил и социализм, и коммунизм. Теперь он – бог, хотя некогда был рабом рабов. Или не бог? Все равны, просто его, Толю уважать, ценить и любить можно чуть больше, нежели остальных, ведь так, не правда ли?
 Всё же с летами подозрительность у Толика росла, и он отныне доверял только себе, храня под подушкой нож и пистолет, а в трусах – ценные бумаги, документы, чеки и деньги. Улучшив весь мир, он не улучшил себя, так и не оправившись от пощёчин детства, юности и молодости. Слишком тяжело, когда ты вечно не у дел, и всем на тебя плевать. Это топило, точило, томило…
 В один прекрасный день Анатолий решил обмануть и жизнь, и судьбу.
 «Я умнее, я буду умнее; я стану-таки им. Не хочу дожить до дня, когда пойму, что постарел и обрюзг, когда всё бабло будет спускаться на операции и лекарства. Не хочу с ужасом рассматривать себя перед зеркалом, понимая, что я уже всё. И поэтому я не дождусь фразы «умер своей естественной смертью», а уйду сам, сейчас».
 Долго вынашивал в планах Толя свой суицид, и вот, это случилось, это произошло. Но не в рай попал он, и не в ад – в чистилище.
 — Почему, господи?
 — Потому что злопамятство, месть, отчаяние, злоба, обида. Да, ты не убил и не украл, но ты не осилил путь свой, как сын мой, как мессия. Отчего ж он – смог, а ты – нет?
 — Он же твой сын!
 — Благодать с рождения дарю я всем одинаково.
 — А разве по справедливости со мной поступали люди?
 — Ты не должен был отвечать тем же.
 Метнул тогда Толя гневный взгляд на бога, и изошёл в ад, где его с распростёртыми объятьями принял, было дьявол.
 — Чему радуешься, козлиная ты рожа?
 — Приходу твоему.
 Яростен стал тогда Толин взор, и произнёс он следующее:
 — Да пошли вы все! Я не верю больше ни в бога, ни в сатану! Я иной раз не каждому человеку доверяю – при этом я их вижу материально перед собой. А вы говорите верить в вас? Которых я не видел никогда. Я атеист, и я не верю ни во что – ни в себя, ни в случай, ни в судьбу, ни в справедливость и правду! Под «богом» понимается наша совесть, под «сатаной» – её отсутствие. Я ухожу в рай!!!
 Сказал – и, вознёсшись, очутился, оказался именно там. И исчезли и бог, и сатана, и ангелы, и демоны, потому что нет на самом деле их; это лишь плод человеческого воображения…
И ждали его в раю такие же непризнанные гении, как и он сам. И прислуживали им всем те, кто всю жизнь издевался, отбирая последнее…