Она, танцевала одинокое Танго Смерти

Она, танцевала одинокое «Танго Смерти». Сказка.


  Были такие, кто на публику, считали ее невестой-красавицей, без устали перечисляя  достоинства, дескать, и статная, она, и чернобровая, и богатая, и себе цену знает, а потому вся так и светиться  уверенностью. 
   Впрочем, за спиной говорили всякое непотребное, дескать, была красавицей, но  после того, как злые прохожие, проделали с ней, против ее воли,  операцию, частично  вивисекцию, а частично трансплантологию, без предварительной проверки на иммунологическую совместимость, думали, мол, так приживется, чай, пациенты не чужие друг другу, но не прижилось, и превратилась бывшая красотка в  нечто очень похожее на Франкенштейна, причем в финальной стадии.
   Одним словом, порченая она, от таких лучше держаться на расстоянии.
  И хотя все понимали, что она уже не жилец, тем не менее, возможно именно по этой причине  не было отбоя от предложений, руки и сердца, причем  самого серьезного характера, от  весьма серьезных господ,  причем  не слишком скрывающих вполне меркантильные интересы на брак по расчету. Самому крепкому браку из всех возможных!
  Ну, да, разумеется, меркантильный интерес был вполне обоснован, поскольку, хотя формально она была не вполне свободна, но как ей объяснили заинтересованные  в новом браке многочисленные сваты и свахи, прошлые отношения, давно исчерпали себя, потеряли всякий смысл, превратившись в неудобный багаж,  который нужно бросить без сожалений, чем быстрее, тем лучше, в конце концов, «..была без радости любовь, разлука будет без печали», кажется так у вас говорят?
  А, вот после окончательного развода, она, как очаровательнейшая  европейская красавица, причем отнюдь не бедная, что очень важно для перспектив обеспеченной, успешной жизни в новом  обществе,  готовом принять ее,  и даже более чем вероятно, в новой, счастливой семье, созданной с самыми яркими и достойнейшими членами этого общества, пусть, пока традиционной семье   с одним партнером,  но есть возможность союза со всеми членами сразу, или с представительницами своего пола, что также признано вполне нормальным, и соответствующим либерально-толерантным общечеловеческим ценностям, основе европейской цивилизации.
  Такие вот нравы в сегодняшней Европе, следует привыкать, не отставать от  модных трендов и передовых тенденций, чтобы не стать всеобщим посмешищем, отсталой хуторянкой, Золушкой.
  Слова свах и сватов, падали на богатый чернозем, где сразу расцветали, хотя, как выяснилось чуть позже, пустым, но буйным цветом всех оттенков радуги.
   И, в общем, все было правдой. Восхищение красотой, но  особенно богатством, вполне  соответствовало  действительности. Хотя сама она не слишком считала деньги, относясь к ним с   презрением, поддерживаемым  новыми друзьями,  как к пустяку, как к чему то должному,  тому, что предыдущий так называемый «супруг»,  обязан давать постоянно, не смея ограничиваться жалкими крохами,  полученными в ходе развода!
   Ведь она,  такая красавица, по общему мнению, изысканного, благороднейшего общества, потратила столько лет своей  жизни, практически всю молодость, на это недоразумение, имеющее наглость называть себя «супругом»,  который, опять же  по  единогласному мнению, новых и старых знакомых входящих в высшее общество, был явно ее недостоин.
   Он не пара, Вам! Просто, какой то возмутительный  мезальянс, кошмар, quelle honte!!! Хайли лайкли, что с его стороны это был не свободный брак, а жестокое  изнасилование, преступление за которое так называемый «супруг», должен всегда каяться и платить, платить и каяться, как любой озверелый сексист,  и хайли лайкли, безусловно,  гомофоб!
   Так продолжалось некоторое  время после  объявленного  формального расставания, хотя официально  развод полностью не был оформлен, и они оба продолжали жить фактически в одной квартире, ведя совместное хозяйство, поскольку она, хотя, и чувствовала себя достойной лучшего, но не связывалась с хлопотами по разводу, потому что новые друзья щедро обещали хлопоты взять на себя, и устроить все в самом лучшем виде.
   Впрочем, время от времени,  новые-старые знакомые, не упускали случая указать на необходимость ускорения, полного расторжения  позорного мезальянса, и ее возвращения  в настоящую,  безмерно любящую, благородную  европейскую семью, настаивая, что для ускорения начала процесса, необходимы минимальные расходы, но самое главное, грандиозный скандал, с потоками крови и очередным гнусным надругательством бывшего «супруга», над беззащитной жертвой. То есть, пострадать все же придется, зато потом….
   И в какой то миг, она сама не поняла, как такое могло получиться, но их мнение стало ее мнением.
  Произошло это,  под ритмичный грохот майдана, коллективные прыжки и речевки, странного вида и запаха импортные печеньки, и необычно терпкий вкус неизвестного напитка, который разливавшие его активисты-волотеры, отмахиваясь от неуместных вопросов, называли «чаем», на затянутой  дымом горящих покрышек, обезображенной площади. И пламя, много пламени, среди которых метались горящие наймиты режима.
   О, как ей объяснили друзья, и она это объяснение  сразу приняла полностью и бесповоротно, это был священное пламя, огонь, очищающий от всего старого, отмершего, и уже тогда, за громом горячих слов, она впервые услышала,  где то вдали, слабую мелодию танго.
  Сначала она думала, что эти звуки, просто фантазия, навеянная шумом и черной гарью майдана, странными печеньками и необычным «чаем», потому что уж слишком неуместным была мелодия  танго в такой ситуации.
   Да и танцевать было не с кем, несмотря на кажущееся обилие потенциальных партнеров. Все кого она приглашала на белый танец,  как то, странно отнекиваясь, и  ссылаясь на личные обязательства, несвободу, занятость, и прочие уважительные обстоятельства,  избегали участия в красивом танце, мелодия которого раздавалась все ближе и ближе, пока, памятной весной в Одессе,  не стала совершенно оглушительной.
  Тогда ей почудилось «всесожжение, всесожжение»! И, отбросив глупые сомнения,  она  принялась танцевать одна, без партнера, принимая позы известные ей ранее по танцам с оказавшимся  недостойным, предыдущим «супругом», и извиваясь в новых позах которые частично придумала сама, а частично подсказали новые друзья.
  Начав одинокий танец, иногда она понимала, что в действительности танцует не сама, а ее ведет кто то  другой, хотя и не всегда против ее воли, но чаще все же она была настолько против, что противоречие чужих желаний и ее собственной  воли, становилось  настолько очевидным,  что  со стороны, она,  выглядела бесноватой.
  Проблесками сознания она понимала необычность происходящего, но  продолжала танцевать, и  танцевала это танго одна, хотя и не одна, а с тем, кто был в ее голове и  ее теле.
  И даже слыша со стороны  новых друзей,  свистящий шепот: «... вот она, Страсбургская танцевальная чума» она, не могла  остановиться, воспринимая танец как акт гордости, надругательства над своим,  и его, проклятого бывшего «супруга» прошлым!
   Но  ее обострившийся слух улавливал не только  музыку, становившуюся с каждой минутой все глумливей, но и усиливающийся шепот  публики, наблюдающей за ее одиноким танцем. «Танго Смерти», это «Танго смерти»! Она одержима Адскими демонами!
  Сначала ее забавляли глупости произносимые публикой, которая раньше казалось ей изящной и образованной.
  Ведь   она сама, начиная  одинокое танго, считала, что танцует  «Утомленное солнце», танго, которое они танцевали, когда то, в сороковых годах прошлого века,  вместе с  ее тогдашним «супругом», тогда  триумфатором, победителем дракона, и даже не одного, а целой стаи, но сегодня, в изменившемся реальности, оказавшимся  Недостойным Неудачником. Без права обжалования вердикта.
  И хотя одна ее часть,  больше  не желая, никаких танцев, пытаясь заставить тело остановиться, ничего не получалось, попытки заканчивались ранами, когда  она натыкалась на очень острые  предметы, причиняющие раны, из которых  обильно текла кровь, заливая ее платье, ее саму и все вокруг. Ножки заплетались, головка кружилась, и больше всего хотелось немедленно  все закончить.

  Но  было уже слишком поздно, и в голове ее уже не звучали как раньше милые песенки, а крутился патефон с единственной пластикой «Танго смерти».

  И, кроме того, в  компании, где она оказалась, так не было принято. Раз уж вышла, то танцуй! la disposition oblige, так что нужно упорно шаркать....
   Понятно, что пластинку менять никто не будет, она уже поставлена, патефон накручен, и обязательно доиграет смертельную мелодию, до конца как доигрывал эти зловещие ноты, оркестр воскрешающихся мертвецов, надеясь продолжить  минуты, складывающиеся в часы. Дни и недели, с   1941 по 44 года прошлого века, в Яновском концлагере  (DAW Janowska) около Львова.
  Тогда, доиграв «Танго Смерти», до последнего аккорда, для двухсот тысяч заключенных, музыканты, положив инструменты на лагерный плац, возможно с облегчением людей, прекративших череду  ежедневных смертей и воскрешений, без возражений приняли пулю эсэсовца в затылок.
   Вспомнив, что это за мелодия, она в последний раз, с надеждой оглядела  то, что раньше казалось «лицами друзей»,  теперь превратившиеся в жуткие оскаленные морды, надеясь увидеть лицо «супруга», которого когда то отвергла, но не видела его, вместо этого слыша  оживленные пари: «…это финиш, - еще нет, но вот, она же вся в крови, - сколько поставите? Ну, не слишком много. Она уже никому не интересна».
   Это было последнее, что она услышала, перед тем как упасть и умереть, тем самым вполне толерантно позволив «друзьям», рыча, отталкивая, и кусая друг друга кинуться на обездвиженное тело, чтобы разорвать его на кусочки, по размерам, соответствующим статусу каждого члена стаи.

   Над дверями  висел красивый, в три цвета рекламный плакат-приглашение. « Танго-танец двоих. Но  сегодня один из партнеров вряд ли дойдет до финиша».
  А теперь внимание: «Как зовут неудачницу"? Правильно! Бинго! Вы выиграли! Все восхищены! Поздравления! Оркестр, Туш!».