Был в аду

БЫЛ  В  АДУ.

Школьные зимы в старших классах жил на квартире у дальней родственницы, доброй старушки бабы Гане. Часто долгими зимними вечерами приходил её зять дядя Вася. Садился у горящей печке, закуривал самокрутку, долго молчал, вздыхал, а потом начинал вслух вспоминать.
Его рассказ – воспоминание не был предназначен для слушателей, для нас, я это чувствовал. Ему нужно было выговориться, излить душу, выплеснуть всю горечь, накопившуюся за многие тяжкие годы. Не любил наших вопросов, уточнений, сочувствий…
В самый канун войны был призван на военную переподготовку. Оказался в Прибалтике, на самом берегу моря. Располагались в палатках, готовились зимовать, строили огромные землянки…какая там переподготовка, винтовку разбирал – собирал, чистил. Землю копали, лес пилили.
Солдаты открыто говорили – скоро быть войне! Местные жители. не скрываясь, ждали немцев. Война, как свинцовая туча надвигалась, а мы готовились к ней плохо. Надо бы учиться военному делу, а мы шагистикой занимались, да плац сутками мели, камешками выкладывали, красоту наводили…
Дядя Вася надолго замолкал, подкидывал в печку дрова, крутил очередную самокрутку. Баба Ганя тяжко вздыхала, хлопотала у стола, а я со своими тетрадками…
И всё – таки война началась внезапно, в самое неподходящее время, тихое, тёплое солнечное утро. Всё радовалось жизни, хотело жить…
В считанные минуты наши палатки ветром артиллерийским снесло. Небо почернело, Кругом всё горело. Нас не бомбили, только из пулемётов самолёты с крестами «поливали». Никакого сопротивления немцам мы не оказали. Стоны, крики… Никто никем не командовал, никто не знал что делать. Паника, страх, растерянность.
Началось наше не отступление, а позорное, постыдное бегство. Оружие не бросали, Это неправду теперь говорят – рассуждал дядя Вася и не шли навстречу немцам сдаваться. Это неправда!
Все и всё устремилось на восток, в тыл. Солдаты рассуждали: там в тылу точно готовы к войне, там мы будем нужны…
Болото, от горизонта до горизонта поросшее камышом. Узкая булыжная дорога. Всё на ней перемешалось, отступающие, гражданское население, воинские команды, идущие нам навстречу. Никто никем не управлял, да это и невозможно было. Паника! И только немецкие самолёты чётко работали, ни минуты не давали нам передохнуть – это было избиение, уничтожение беззащитных.
Все искали спасение в камышах, тонули в болоте…
Ранило в ногу, с трудом перевязал куском, оторванным от рубахи. Наступила ночь. Кругом раздавались стоны, мольба о помощи!
Утром на дороге появились немецкие грузовики. Немцы прочёсывали придорожные камыши. Появился и около меня немецкий солдат с засученными рукавами, автоматом. На фоне неба мне казался он огромным богатырём… Разбил мою винтовку о камень, мой ремень с пятью патронами забросил в болото.
Я оказался в кузове машины уже набитой такими же измученными и дрожащими, как и я.

 

Баба Ганя плакала, не утирая слёз, тихо повторяя: « Петя! Сынок, Петя!».
Я знал – её девятнадцатилетний сын погиб при форсировании Днепра.
Согнали в огромный овраг пленных, охрана с собаками и пулемётами, почти все раненые, никому не оказывали помощи. Неделю ничем не кормили. Пили воду из откопанного руками ручейка на дне оврага… Мёртвых складывали штабелями невдалеке.
Длинной колонной под конвоем, под зуботычины и постоянные расстрелы на обочине, повели на запад…
Все концлагеря были похожи друг на друга. Несколько повидал. Колючая проволока, охрана с пулемётами, прожектора, овчарки, Завидовали умершим, концу их мучений.
Несколько человек и я ночью пытались бежать. Лесом далеко, как нам казалось, ушли от лагеря. В какой – то избушке у поляков раздобыли хлеб. На четвёртый день догнали нас с собаками, овчарки умело действовали, набросились на меня со спины, сбили с ног, стали рвать…


Избили, привезли в лагерь. Двоих перед строем расстреляли, а остальных подвесили за ноги, долго висели, сознание потеряли. Ждал смерти! Молил Бога о смерти!

 

Наверное, судьбе было угодно, чтобы я жил…
Один день похож на другой. Шли месяцы за месяцем, Страха перед смертью уже не было. Тупое равнодушие…
Из длинного строя пожилые немцы, немки выбирали себе рабов. Так оказался у богатой немки. Её муж был высокопоставленным офицером на Восточном фронте.
Ухаживал за цветником, свиньями, с ними и жил, около них питался…
Человек ко всему может привыкнуть, даже к голоду и унижению. Невозможно привыкнуть к изнуряющей тоске по дому и родным. Немка меня не замечала, смотрела мимо. Только указания отдавала. Немножко стал понимать немецкий язык.
Прикормил ворону, она прилетала каждое утро, разговаривал с ней. Расспрашивал о доме, об Уварове, о своей крохотной дочурке.
Шли месяцы, годы.
Из разговоров немцев понимал, дела у них на Восточном фронте плохие, всё чаще видел заплаканных немок. Получила похоронку и моя хозяйка. Не плакала, не выла. Сразу постарела, лоск и гонор спал. Со мной стала разговаривать и даже иногда молча приносила остатки еды ко мне в сарай…
Снова возвратили в лагерь. На утреннем построении группа офицеров объявила: желающие могут быть зачислены в немецкую армию. Будем кормить, проявившим муж матьество и героизм в боях будет обеспечена в Германии после победы достойная жизнь.. Агитация была короткой – спрашивает офицер первого в строю:» Вступаешь?» Нет! Выстрел, отказавшийся падает мёртвым.
Второго спрашивает: « Вступаешь?» Нет! Выстрел!
Четвёртый согласился, потом и мы «добровольно» вступили в Вермахт.
Вскоре оказались на берегу Ламанша, выдали рваное немецкое обмундирование, допотопную винтовку на двоих. Расположили « добровольцев» между немецких частей.
Перед форсированием пролива союзники нанесли мощный артиллерийский и авиационный удар по нас. Всё перепахали. Многие погибли. Оставшиеся в живых сдались в плен в первом бою.
Союзники были очень удивлены: « немцы» не говорят по – немецки.
Дядя Вася подкладывает в печку дрова, закуривает очередную самокрутку.
« Вася! Вася! Ты был в аду!» - со слезами говорит бабушка.
« Да, мать. На небе меня ничем не удивишь, на земле всё прошёл!»,
Снова часовые. Собаки, охрана с пулемётами.
В английском лагере начались драки с власовцами, они демонстративно щеголяли в немецкой форме, издевались над нами, утверждали, что в Россию не поедут.
Мы требовали, чтобы нас переодели, избавили от немецкой ненавистной формы, не смешивали с власовцами.
Однажды на утреннее построение вышли все в одних кальсонах в знак протеста.
Англичане умеют порядок наводить. Комендант ввёл военную полицию с резиновыми дубинками…
По лагерю распространялись слухи, что Сталин не хочет нас принимать, что нас отправят то в Индию, то в Бразилию. Вывесили на кумаче лозунг: « Вас ждёт Родина!».
Приехали представители советского посольства, уговаривали возвращаться на родину, обещали – никого преследовать не будут… Принять письма отказались.
Были и другие агитаторы – не возвращайтесь, вас ждёт расстрел, Магадан.
В одно холодное, дождливое утро увидели другой кумачовый лозунг:» Вас ждёт Родина, сволочи!».
Кто и зачем его вывесил? Отношение к нам мы поняли. Мы ни кому не нужны. Представители нашего посольства не требовали снять позорный лозунг…
Начался холодный, с пронизывающим ветром и мокрым снегом октябрь. Мы были по-прежнему в летнем немецком обмундировании. В Ливерпуле три дня грузили нас в огромный пароход, набили как селёдку в бочку. Воды не хватает, бесконечные очереди в туалет…
Казалось, целую вечность болтались в осеннем штормящем море. Умерших не выносили…
Прибыли в Мурманск. На пирсе оркестр духовой. Конвой, собаки. Родина встретила нас…
С зуботычинами, оскорблениями, унижением конвоя, в вагонах отправили в Эстонию, в нескольких километрах от моей предвоенной части. Круг замкнулся!
Предстал перед юным следователем – тщательно подогнанный мундир, золотые погоны ( я их видел впервые!),медали, пропах одеколоном…
« Как попал в плен?»
Начал подробно объяснять.
« Вас послушаешь, вы все герои!».
« Винтовка была? Патроны были?»
« Были, пять штук!» - отвечаю.
« Почему не отстреливался? Добровольно сдался в плен!». « добровольно и в фашистскую армию вступил!...»
Дядя Вася тяжело вздыхает: « Что я мог объяснить? Кто меня хотел слушать?!».
За измену Родине 10 лет! – определила тройка судей в полковничьих погонах.
И снова вагоны с нарами и решётками, конвой, собаки и Магадан. Лагеря все одинаковые – что в Германии, что в Англии, что в Магадане – горько размышляет дядя Вася. Миром правит не закон, не справедливость, судьба, её не обхитришь – философствует дядя.
Без вины виноватый.
Я начинаю возмущаться, убеждать, что дядя Вася должен бороться за себя, доказывать свою правоту…
« Это тебе всё легко, ты жизнь не видел! Читай свои умные и справедливые книжки!».
В лагере было немало грамотных людей, вспоминает дядя Вася. Бывший военный прокурор помог написать письмо в Москву. Через несколько месяцев вызвал комендант лагеря: « Амнистия тебе!».
В прожженной у костра телогрейке, шапке – треухе прибыл домой. Какая уж тут радость встречи!...
Самым тяжёлым днём для дяди Васи был День Победы. Фронтовики шли на митинг, их поздравляли, вручали подарки. Дядя Вася приходил к бабе Даши. Доставал из кармана бутылку водки, пил один и горько размышлял: « И почему меня не пристрелили?! Зачем меня немец пожалел и не повесил?!»
Горько и больно было его слушать…
Рядом с нашим домишком жил вечно пьяный сосед. Часто через плетень он кричал на всю улицу на дядю Васю:» Предатель! Власовец! Отсиделся в плену!».
Дядя Вася молча уходил в дом.
Однажды я не выдержал и громче его крикнул на всю улицу: « Дядя Вася фронтовик! Он честный человек! Он Родину не предавал. Ты пьяница и вор!».
Через пару дней со мной состоялся длинный разговор в учительской. Из него я сделал вывод : дядя Вася мог бы и не говорить про пять патронов к винтовке, тогда бы и в Магадане не был. Правда не всегда благо. А я не должен кричать на всю улицу, что думаю, что сверлит мозг! Только учителя как – то вяло и неуверенно убеждали меня. Говорили слова, в которые и сами, наверное, не верили.
Прошли годы. Наступило другое время.
А мне иногда нестерпимо хочется крикнуть на всю вселенную в лицо самозваным судьям – праведникам : « Не вам судить дядю Васю!».
Дяди Васи давно нет, а я его так отчётливо помню, слышу каждое слово и ярко вижу!
 
 Февраль  2005 года.   Январь 2017 года.