07. Дельфины Талассии

   На самом кончике пяты лошади-Руссии простирается степная страна диких клежей и солёных озёр, насквозь продуваемая морскими ветрами. Дивный край - Талассия. Люди здесь испокон веков живут рядом с морем и нашли применение всем его дарам. С утра пораньше уплывают в синюю даль сотни рыбацких лодочек, а вместе с ними пара-тройка солидных судов. Прыгают под воду, взмахнув напоследок ластами, охотники с гарпунами наперевес. На мелководье пашут сетками дно ловцы креветок, они же по отливу собирают мидий. По пляжам маршируют босиком целые отряды местных жителей с корзинами, ищут вынесенные на берег пёстрые поделочные камни, ракушки, "русалочьи слёзы" - так здесь называют кусочки старинного стекла, обкатанные волнами в гладкие формы и приобретшие неповторимый матовый блеск.
   И, конечно же, ныряльщики за жемчугом не забывают свой древний промысел. Никаких гидрокостюмов и аквалангов ты здесь не увидишь. Их снаряжение не меняется на протяжении тысячелетий: груз, зажим на нос, сетка для улова, кинжал и собственные лёгкие. Опытные ловцы жемчуга могут задерживать дыхание более чем на три минуты, погружаясь на тридцать метров вглубь... Благодаря торговле сокровищами моря ныряльщики могут позволить себе нечто большее, чем дом из рыжего ракушечника. Многие, разбогатев, перебираются жить в города. Но взамен глубина отнимает самое ценное, что есть у людей. Здоровье. Охотники за жемчугом уже к тридцати годам - старики, с дряблой кожей и больными суставами, почти лишённые слуха.

   Почему-то именно о них я думала каждый раз, когда мы проезжали очередную деревушку, какие в огромном количестве разбросаны по прибрежным равнинам. Я не часто выбираюсь куда-либо с друзьями, но если это происходит - можно рассчитывать на прекрасно проведённое время. У нас было много своих маленьких традиций. Фотографии с местными достопримечательностями "в руках", лимонад из общего чана с кучей соломинок, заплывы наперегонки с последующим закапыванием проигравшего в песок... И никаких облагороженных пляжей! Никаких зонтиков, шезлонгов и толп отдыхающих! Благо, в Талассии таких диких уголков достаточное количество.

   Знаю не понаслышке, что во многих других местах вдоль побережий тянутся бесконечные высокие заборы под охраной, и попасть к воде можно разве что заплатив. Здесь же море свободно, как и тысячи лет назад. Были, конечно, попытки присвоить себе эти берега со стороны приезжих дельцов, но всем им хватило однажды дерзости не пустить на мыс церемонию местных жителей - в день праздника, посвящённого морским божествам. Скандал был масштабнейший. А утром следующего дня все ограды, сувенирные ларьки и прочие постройки лежали в руинах.
   И это не было последствиями буйства быстротечного шторма, уверял насмерть перепуганный ночной сторож. Каким-то чудом ему удалось не оказаться погребённым под обломками и убежать. Он говорил, что ночью, ровно в три часа, к запертым воротам приблизились те самые люди, и с застывшей на лицах суровой мстительной уверенностью, взявшись за руки, медленно двинулись вдоль ненавистной преграды. Они просто шли, без слова, без жеста... А всё вокруг крушилось, рвалось на части и сминалось какой-то неведомой, необузданной стихией. Не волнами, не ветром. Этой стихией были сами люди, их чувства, их воля.
   Ведает Талассия и множество других, более древних легенд. Путешествуя на запад от Горгиппии, так или иначе замечаешь, что холмы и песчаные пляжи практически исчезают. Вместо них подступает к самой кромке воды поросшая дикими травами низменная равнина, что простирается до самого Азова: смотришь вдаль - и не видишь, где она кончается. Только корабли, выволоченные на берег, возвышаются над морем травы. Старые, ржавые, спят они беспробудным сном, и видят сны, в которых бороздят океанские просторы... Они мечтают о прошлом. Когда-то эта земля, равно как и все степи к северу отсюда, принадлежала удивительному народу кочевников. Издали их караван можно было принять за флот под парусами. Да, не волы и не лошади тянули их кибитки: они умели приручать ветер. Говорят, вольты слушались звуков их флейт, и несложной мелодией могли музыканты велеть им залечь в траве, или подняться, или запрячься в парус. Где они теперь? Кто знает... После них здесь жили греки, ещё позже - турки. Следы исконных обитателей этого края затерялись в глубине веков, а здешние ветра совсем отбились от рук.

   А ещё здесь живут русалки. Точнее не живут, а обитают - это мёртвые существа. Дело в том, что местные жители никогда не хоронят моряков в земле. Их одевают не в саван, а в сырую рыбью шкуру, пробивают отверстие в центре лба, увозят на на корабле подальше в море и сбрасывают за борт. Согласно поверью, у таких мертвецов есть все шансы обратиться в русалок. Может, такое и непривычно слышать человеку, который в этих краях никогда не был и "русалкой" назовёт скорее красивую купальщицу, а не привидение в рыбьей коже, но их считают существами, приносящими удачу. Или во всяком случае просто дружелюбными.
   Погода портилась. Солнце скрылось сперва за переменной облачностью, потом нагустели уже полноценные тучи. Температура понемногу падала, и воздух за окном становился влажным, даже парким. Окна мобиля начали запотевать. Вы когда-нибудь видели тёплый туман? Он возникал где-то под берегом и плотной стеной сползал на воду, где ветер рвал его на клочки и уносил дальше в море. Оля даже спросила, есть ли смысл сегодня ехать на пляж, но её наивный вопрос как-то прошёл мимо ушей. Грозы не было, дождя тоже. А смысл определённо был.

   Мы остановились на берегу небольшой бухточки - очень закрытой, с морем её соединял только узкий пролив, обрамлённый с обеих сторон высокими, почти отвесными скалистыми утёсами, тающими в белой дымке. Весьма коварное место для купания, если задуматься, но мы не задумывались. Лето же. Тепло, мысли тают, плавятся. Народ высыпал из автомобиля и побежал к воде, сбрасывая на ходу верхнюю одежду. Они дурачились, как малые дети, залетали с разбега по пояс в набегающие волны и тут же с визгом "ай, холодная!" выскакивали назад.
   Оставшись в одиночестве и получив возможность передохнуть от тесноты и толкучки, царившей до этого в переполненном салоне, я спокойно переоделась, а потом вытащила сумки из багажника и поплелась к ним. Пляж был галечный, и только у самой кромки воды виднелся чуть присыпанный песком плоский массив ракушечника. Если не знать, издалека эту ровную площадку со вмурованными в камень раковинами древних моллюсков можно было бы принять за бетон. Но на этом берегу не было никаких бетонных обломков, брошенных лодок, даже мусора не было. Совсем дикое место. Ступала ли здесь вообще нога человека? Я подошла к самой кромке воды и крикнула ребятам:
      - Эй, а кто коврики будет стелить?
   Похоже, из пяти болтавшихся в волнах голов услышал меня только Макс.
      - А ты солнце видишь? - спросил он и с бульканьем ушёл под воду, но тут же вынырнул. - Я нет.
      - И вы собираетесь весь день в воде торчать, как тюлени?
      - Угу. И не надо никаких ковриков.
      - Да ладно тебе, давай к нам!
   Саша шлёпнула руками по воде в надежде, что брызги долетят до меня. Не долетели. Я смирилась с мнением большинства, но быстренько размотала одну подстилку персонально для себя, прижала её камнями, чтобы ветер не унёс, и пошла плавать. Вода, кстати, холодной не была. Она была кристально чистой и прозрачной. Каждую гальку, каждый пучок водорослей, каждого лениво бредущего по дну краба или морского ерша можно было рассмотреть во всех деталях.

   Я всегда считала, что хорошо плаваю. За мной даже парни не могли угнаться, быстрее всегда оказывался только Борис, но он спортсмен, вроде как, ему проиграть не обидно. А произошло нечто непредвиденное. Над водной гладью вдруг вскипели белые гребни, и мощное стремительное течение схватило меня за ноги, потащив прочь от берега. Я в ужасе осознала, что угодила в тягун, и со всей силы поплыла в сторону по диагонали, чтобы выбраться из него, но бурлящему потоку не было конца и края. Волны поднимались настолько высоко, что захлёстывали меня с головой. Брызги попадали в глаза. Пытаясь вдохнуть воздуха, я глотала только горькую морскую воду.
   Казалось, весь колоссальный объём воды, находившийся в бухте, вдруг разом решил утечь в открытое море, увлекая за собой всё, что попадётся на пути... Яростная вода гремела оглушительно. Мне кричали "плыви сюда!", но я не понимала, откуда раздаются их голоса. Да что уж там: для меня в тот момент не было никакой разницы между левым и правым, низом и верхом. Соль въедалась в горло, ноздри, глаза. Я ничего не видела. Совсем выбилась из сил. Могла только удерживать голову над водой, чтобы не захлебнуться. А меня всё тянуло, и тянуло...

   Опомнилась я уже в открытом море. Вокруг были только вода и туман.
   Я совру, если скажу, что не пыталась доплыть до берега. Я пыталась, и много раз. Едва я продрала глаза - меня охватила паника. Я замерла, чтобы прислушаться, попытаться уловить крики друзей, но их не было. Даже отдалённых. Только шелест волн и стук собственного сердца. Оно билось так сильно, что я чувствовала, как кровь свистит по артериям. Я поплыла. В тумане я не видела земли, даже не знала, в какой она стороне, но продолжала отчаянно грести против течения, пока не начала захлёбываться. Возможно, я тогда сделала только хуже. Двигалась куда-то, сама не зная куда, а потом поняла, что слишком устала и больше не могу плыть.
   Я опустила ноги и посмотрела вниз, под воду. Она была такой же удивительно чистой, как и у берега, но я не видела дна. Его как будто вообще не существовало. Я висела над невообразимой глубиной, и это ещё сильнее меня угнетало. А потом я увидела скалу. Странно, что она не была обозначена буйком или чем-то подобным. Огромная глыба желтовато-серого, ноздреватого, поросшего водорослями камня поднималась из малахитовой бездны почти до самой поверхности. Я медленно подплыла к ней и обнаружила, что на самой её вершине можно стоять.
   Там я и простояла, наверное, часа три, может, больше.

   За это время в моём поле зрения не появилось ни одного корабля, ни одной несчастной лодочки. Я только слышала вдали что-то, похожее на мотор катера. Кричала, умоляла о помощи... Но он так и не приблизился. Бледная дымка потихоньку рассеялась, и я увидела берег. Он был далеко. Слишком далеко. Я понимала, что шансов доплыть у меня совсем немного, но всё равно пыталась. Тщетно. Ветер летел с суши, и едва я останавливалась передохнуть, волны сносили меня назад. Каждый раз я просто возвращалась к скале.
   По большому счёту, мне ещё повезло, что день был пасмурный. Я слышала, как люди умирали в открытом море - от соли и солнца. Светило не угрожало мне, а вот жажда одолевала. Я успешно подавляла навязчивое желание отхлебнуть из моря, но просто не могла не думать про берег, где остался каркаде, фруктовое пиво и целый чан холодного, освежающего лимонада. "Интересно, они, наверное, уже весь район на уши поставили," - думала я. - "Переполошили местных и вместе с ними прочёсывают побережье в поисках меня. А я и сама толком не знаю, где нахожусь..."
   Что происходит на пляже мне видно не было. Вокруг ничего не менялось - не было видно ни рыбы, ни птицы, ни зверя. Время было сложно воспринимать. Наверное, нигде на земле нет возможности почувствовать одиночество в той же степени, что в открытом море. Я качалась вместе с волнами, словно в невесомости, давно потеряв счёт минутам и часам, давно перестав различать, где море, а где небо. Разницы действительно было мало. И то, и другое поздний облачный день окрасил в тусклый, тяжёлый сизый цвет, и линию горизонта совершенно не было видно. Лишь с одной из четырёх сторон света две стихии разделяла узкая тёмная полоска далёкого берега.

   Прошло ещё немного времени, и эта серость сменилась смутно просвечивающими из-за туч цветами заката. Жёлтым, оранжевым, розовым, фиолетовым. Вечернее небо горело в каждой волне, в каждом крохотном водяном лоскутке. В тот день я осознала, что каждый раз, когда я любуюсь закатом у моря - вижу не один, а тысячи закатов... Тысячи! Говорят, где-то в океане живёт тысячелетний синий кит. Он столь огромен, что проглатывает белых акул как сардин и морских змеев как угрей. Он обитает в тёмных глубинах и поднимается к поверхности за глотком воздуха лишь один раз в год. Какова удача увидеть его, такова и неудача: ведь всплывая он вздымает посреди океана гору, а ныряя - оставляет пропасть. Очень немногие суда переживали такую встречу.

   Вслед за китом из глубины сознания забили ключом разнообразные вещи и явления, о которых я когда-либо знала. Наверное, думать о том, что будет, было слишком угнетающе, поэтому разум переключился на то, что было. Охотнее всего почему-то вспоминались стихи и песни. Мне удалось оживить в памяти музыку и слова множества песен, которые я даже никогда не пела, может быть, просто слышала однажды. Это были колыбельные, детские песенки, романсы, баллады, душевные напевы далёких стран. Даже вспомнила одну песню на первичном. Чем-то она меня зацепила. Я пропела её в голове раз, и два, и три, потом стала петь вслух, повторяя, как мантру.
   Занятно, я учила первичный всего пару месяцев, но с каждым новым разом всё яснее понимала смысл древних слов. Может быть, правду говорят, что этот язык родственен любому языку из существующих... Первый стих был про мир, похожий на спутанный клубок ниток. Бессмысленное, хаотичное переплетение жизней, судеб. Как узел, в котором каждая часть скреплена с другой и не позволяет ей освободиться, Потянешь за одну нить, а вытащишь целую верёвку, цепь неизбежных событий. Второй стих сравнивал мир со звериной шкурой. Все мы, живые существа - блохи на этой шкуре, ползаем, копошимся, поглощённые своими мирскими заботами. Мы не знаем, что почва, на которой мы стоим, на самом деле кожа, лес на ней - шерсть, а вода в наших колодцах - кровь. В третьем стихе мир представлен рыболовной сетью. Рыбы, попавшие в неё, бьются, извиваются, отчаянно пытаются вырваться, но только сильнее запутываются. Лишь рыхлое, скользкое тело медузы никогда не попадается в сеть, потому что медуза не бьётся и не извивается. Она не пытается, не старается, не прилагает никаких усилий...
   Это натолкнуло меня на мысль. К тому моменту я уже потеряла всякую надежду доплыть до берега своими силами. Решила - будь что будет! - легла, раскинув руки, и замерла. Теперь я была как медуза. Безвольное тело, колышущееся на слабых волнах. Теперь меня несло течение. К суше ли, или прочь от неё, в открытое море - я не знала. И знать не хотела.

   Перед глазами было только небо. Остатки облаков начали постепенно расходиться. То там, то здесь вспыхивали крохотные, но яркие искорки далёких звёзд, безупречно отражаясь в поверхности тихого моря. Показалась луна. Большое светящееся гусиное яйцо в небе, ещё бы немного - и полнолуние... Если подумать, это всё было чертовски красиво. А я думала о своём прошлом. О доме, о школе, об университете. О своих родителях, о сестре, о друзьях, которые, скорее всего, уже отчаялись меня отыскать. О том, какую короткую и бесполезную жизнь мне суждено было прожить и как нелепо она в конечном счёте оборвётся.

   Но, видимо, у Судьбы не было намерений меня убивать. Она просто играла со мной. Мои спасители пришли так же неожиданно, как и бурное течение, утянувшее меня в море. Они просто вдруг появились неподалёку, перекрикиваясь и громко шлёпая хвостами по волнам, и стали нарезать круги вокруг меня. Афалины. Я не знала, что мне делать. Слова Макса так и гремели в голове:
      - Осторожнее с дельфинами. Эти варвары не посмотрят на то, что ты человек, сухопутная, с руками и ногами. Для них главное, что ты девушка!..
   Один знакомый из Галатии меня в своё время научил шутки ради некоторым простым словам их языка: "здравствуй", "море", "суша", "быть", "плыть", "есть", "прошу", "спасибо" и ряду других. Но это было очень давно. Я молчала. Боялась, что забыла и могу перепутать, ляпнуть что-то не то, или что моя пересохшая, солёная глотка просто не сможет сложиться должным образом. К счастью, мне не пришлось первой начинать разговор:
      - Йа ерррек? - прощебетал один из них, обращаясь ко мне. Края его ноздри шевелились, как губы. Должно быть, он хотел сказать "на берег", но произношение оставляло желать лучшего.
   Я отчаянно закивала. Морской народ знал и понимал этот жест. Тот, что был слева, сразу же грубо ткнул меня носом в бок и каким-то невероятно мощным рывком подкинул над водой. Я даже ахнуть не успела. Упала на твёрдую, мускулистую спину, нащупала плавник и схватилась за него. Почувствовав это, афалин почти сразу рванул с места, рассекая воду белыми брызгами. Рванул туда, где не было видно горизонта... Он словно понял, насколько силён был мой испуг в ту секунду. Разразился заливистым смехом и повернул на север, так резко, что я едва не сорвалась.

   Он двигался со скоростью, никак не сопоставимой с той, что может развивать в воде житель суши. Может быть, он был даже быстрее, чем моторная лодка. Остальные не отставали от него, плыли рядом, смеялись и иногда выпрыгивали из воды. Пока мы плыли, я не могла не заметить, что эти дельфины были не совсем обычными. У одного из них на шее было нарисовано по пять акульих жабр с каждой стороны, у другого - какие-то волнистые узоры на спине, оканчивающиеся спиралью, у третьего - стилизованная оскаленная морда какой-то рыбы. Эти рисунки были видны очень чётко. В море есть и чернила каракатиц, и острейшие иглы морских ежей, но у дельфинов нет рук, так как они могли нанести графизмы на свою кожу? Если честно, правдоподобного ответа я до сих пор не нашла. Но я снова вспомнила старую легенду.
   Около века назад, может, чуть больше, где-то в Талассии жил человек по имени Тахир. Он был обычным рыбаком и вёл такую же обычную, простую жизнь. С афалинами он связывался по своей воле не больше и не меньше, чем другие местные жители, но так уж получилось, что родители его научили дельфиньему языку ещё в раннем детстве, и он владел им настолько хорошо, насколько для человека это вообще возможно. Оттого соседи его зачастую звали к берегу на обмен еды и богатств - не столько переводить, что говорится, сколько отвечать с правильным акцентом.
   Однажды к нему приплыла афалина, вислый плавник, в глазах отчаяние. Сказала, что её дочь больна, что она умирает, и что подходящего лекарства во всём море она не смогла найти. Сказала, что просит помощи у тех, кто ходит по земле. Тахир побежал за врачом. Врач был человечий, в морских созданиях ничего не смыслил, но по описанию недуга всё же смог понять, что это такое и чем его нужно лечить. На месте были куплены лекарства и отданы афалине. Через пару дней она снова приплыла к Тахиру, рассказала, что лечение было действенным и что её дочери уже намного лучше. Она была благодарна и спросила, чем сможет отплатить. Человек сказал, что ему ничего не нужно.

   Но после этого случая он как будто... лучше стал дельфинов понимать, что ли. Не язык, а именно их самих. Стал чаще с ними общаться, не по делу, а просто так. Бывало, даже рыбачили вместе. Его безмерно вдохновляла дикая и свободная жизнь этого народа, какой человечество лишило себя ещё на заре своего существования, начав строить дома и пахать землю. Он всё больше времени проводил в море, возвращаясь на берег только к ночи. Дом его обветшал, окна поблёкли и ослепли - в них больше никогда не горел свет. Говорят, он даже стал есть сырую рыбу незадолго до того, как исчез.
   Да, Тахир пропал без вести однажды. Ушёл в море и не вернулся. Лишь спустя месяц или два к берегу прибило его лодку, потрёпанную штормом и совершенно пустую. Ещё много, много лет после этих событий некоторые местные утверждали, что изредка видят его далеко в море. Как будто русалку, только во плоти. Человека тощего, бледного, но живого, с ног до головы покрытого рыбьей чешуёй, плывущего вместе с дельфинами...

   Афалин доплыл почти до самой кромки воды, остановился, шаркая хвостом о дно, и замолчал. Я слезла с него, шаткой походкой выбралась на берег и легла, уткнувшись мокрым от брызг лбом в холодный песок. В кои-то веки мне было приятно ощущать под собой землю. Мои спасители почти сразу уплыли, как ни в чём не бывало, беззаботно беседуя о неизвестных мне вещах, и я снова осталась наедине с бесконечно долгими минутами. Моё измождённое тело наконец получило возможность отдохнуть после злоключения длиною в день. Я не двигалась и старалась ни о чём не думать, но что-то не позволяло мне уснуть. Та песня на первичном. Я не могла выбросить её из головы. Три её стиха, следуя друг за другом, всё повторялись, и повторялись...
      - ЛИЗА! ЛИЗААА!
   Я приподняла голову. Распинывая направо и налево тучи песка, ко мне со всех ног бежал Борис. Серьёзный, встревоженный. Никогда раньше его таким не видела.
      - Боже мой, ты как, жива? - Он помог мне встать на ноги. - В порядке? Угораздило же... Мы тебя со службой спасения искали, с катера! По всему побережью прошлись... Ты бы хоть, не знаю, кричала нам... Ты вообще нас видела? Слышала, может быть?
   Я была явно не в том состоянии, чтобы адекватно отвечать на его вопросы. Следом за Борисом ко мне подоспела целая толпа. Меня закутали в полотенца, помогли доковылять до автомобиля, напоили чаем. Друзья и незнакомцы суетились вокруг, о чём-то договаривались. Я на мгновение задумалась о тех дельфинах. Они казались такими безразличными, но, наверное, мне стоило хотя бы сказать им спасибо... Что ж, уже было поздно. Засыпая на тёплом сиденье, я сосредоточилась только на одной, простой, но безусловно важной мысли:
      "Я всё ещё жива. Моя мантра продолжает повторяться."