Рассказывает ветеран о войне 22

                МЁРТВЫМ НЕ БОЛЬНО

          Повесть
     Автор Василь Быков

 Василь Владимирович Быков, (белор. Васіль Уладзіміравіч Быкаў(1924-2003), советский и белорусский писатель, общественный деятель, участник Великой Отечественной войны. Член Союза писателей СССР.
Герой Социалистического Труда (1984). Народный писатель Беларуси (1980). Лауреат Ленинской премии (1986). Лауреат Государственной премии СССР (1974). Лауреат Государственной премии Белорусской ССР (1978).

Продолжение 21 повести
Продолжение 20 http://www.proza.ru/2019/08/01/1017

                Глава двадцать первая

 «Обессиленные и подавленные, мы бредём по неглубокому снегу в село.
Нас немного – человек двенадцать. Одного двое несут на шинели. Второй изнеможенно плетётся, опершись на товарища. Все молчат. Многие с обнажёнными головами. Кто-то прижимает к боку обвисшую, как плеть, руку. Я ковыляю последним. Карабин, который ничем не послужил мне в бою против танков, теперь с успехом заменяет костыль.
Узкой тропкой вдоль тына мы выходим на улицу и сразу натыкаемся на «виллис» и «додж». Машины аккуратно приставлены к самой завалинке хаты. Возле них несколько командиров. Впереди видна высокая смушковая папаха на маленьком вертлявом полковнике. Этот полковник злым окриком останавливает всю нашу группу:
– Кто командир?

 Хлопцы по-одному подходят и останавливаются. Все хмуро молчат, полные ещё не до конца пережитого страха. Даже не верится, что мы уцелели. А сколько погибло в воронках!.. Полковник нетерпеливо переступает валенками и зло щёлкает себя прутиком по голенищу. Рядом молча стоят несколько командиров из его группы. Все мрачно смотрят на нас.
– Кто старший, я спрашиваю? – со скрытой угрозой выкрикивает полковник.
– Ну, я старший, – подходя к начальству, хриплым басом говорит Евсюков. По-прежнему он распахнут, из-под куртки видна нательная рубаха. Бинт на шее в крови.
– Кто вы такой? Ваше звание? – спрашивает полковник и сводит над переносицей брови.
– Старший артмастер старшина Евсюков, – мрачно рапортует старшина, приставив ногу к ноге.

 Полковник в упор приближается к старшине. Тот внутренне весь напрягается и сверлит полковника упрямым неуступчивым взглядом.
– Почему ушли с высоты? Кто разрешил?
– А кто нам приказывал там быть?
Видно, как полковника передёргивает от этой дерзости, и он деланным басом кричит:
– Что? Я вас спрашиваю: кто разрешил оставить высоту? Вы что – в трибунал захотели?
Евсюков, как-то не в лад с этой строгостью, тяжело вздыхает и расслабляется всей своей сильной фигурой.
– Эх, где вы раньше были, товарищ полковник?

 Бритое лицо полковника краснеет от возмущения:
– Молчать! Вы с кем разговариваете?..
– Идите вы!.. – вдруг бросает старшина и, склонив голову и пошатнувшись, шагает на улицу.
Кто-то из командиров отступает в сторону, давая ему дорогу. Двое поднимают с земли раненого. Хлопцы медленно идут за своим командиром.
– Старшина! Приказываю вернуться! – кричит полковник, резко повернувшись назад.
Поравнявшись с ним, я тоже останавливаюсь. В душе у меня вдруг вспыхивает гневное чувство обиды:
– Он танки остановил. Если бы не он, немцы бы давно село заняли.

 Полковник впивается в меня сокрушающим взглядом и минуту бессмысленно смотрит, будто не понимая, что я сказал.
– Вы кто такой?
– Младший лейтенант Василевич! – выпаливаю я, с вызовом уставясь в его злое лицо.
Я не боюсь. Что он мне сделает, раненому? Всё, чего мы добились и что сумели, было совершено по нашей доброй воле. Не надеясь уже остаться в живых, мы легли под самые танки. Действительно, где ты тогда был, товарищ полковник?
– Марш туда, младший лейтенант! Приказываю подразделению оборонять высоту!
– У меня нет подразделения.
– Как нет? Где ваше подразделение? Марш один, сам! Чёрт вас возьми! Я вас заставлю!..
– Я ранен! Вот, не видите? – кричу я в ответ. После пережитого этот тон и требовательность, этот наскок неизвестного полковника раздражает и злит до бешенства. Пусть бы шли и защищали – вон сколько их тут, свежих, здоровых, высоко образованных в военном деле! Зачем заставлять калек!

 Полковник что-то кричит и замахивается на меня прутом. Но тут где-то рядом раздаётся взрыв, который, видно, впервые в жизни меня не пугает. Соломой и какой-то трухой бьёт в наши лица, чем-то горелым густо посыпает возле машин снег. Полковник падает, и тогда я невольно спохватываюсь: не убит ли? Чёрт с ним, пусть бы уж жил. Всё же командир. Но я напрасно пугаюсь. Вскоре полковник поднимается, выползают из-под машин его командиры, и чей-то встревоженный голос предостерегающе вскрикивает:
– Товарищ полковник, генерал!
С улицы к нам сворачивает еще один «виллис». Полковник торопливо отряхивает с бекеши снег, а я, уже безразличный к его тревоге, бреду себе, куда пошли наши. Меня уже никто и не останавливает: им не до меня. Вскорости слышу, как генерал принимается отчитывать полковника:
– Что у вас тут делается? Почему дорога не перекрыта? Почему не выполнен приказ о выдвижении ИПТАПа? Разгильдяйство и головотяпство! Я отстраняю вас от командования...

 Оказывается, он сам не выполнил приказ, потому так и накинулся на нас. Но мы не в силах заменить противотанковый полк. Мы не можем искупить его оплошность. Мы можем только погибнуть. Однако мы уже совершили что-то значительное, к чему не имеет касательства полковник, и это даёт нам право не подчиниться несправедливому приказу. Не вполне осознанно ещё, но я чувствую нашу правоту в этом конфликте.
Я вижу, как впереди какой-то боец с забинтованной рукой спрашивает о чём-то второго, встречного, и тот указывает ему вдоль улицы. Нетрудно догадаться, что они имеют в виду. Я иду за этим, перевязанным, стараясь не упустить его из виду. Тем более что уже темнеет: солнце скрылось и меж мазанок сгущаются сумерки. Просто странно, как быстро пролетел день, который там, на пригорке, казался таким бесконечным. Танки в другом конце села куда-то уходят. Теперь стрельба и скрежет болванок слышны за бугром в степи. Там же дым. То ли от того, подожжённого капитаном, то ли на этот раз уже от нашего. Возможно и такое.

 Прежние переживания отступают, и меня всё больше охватывает беспокойство за Юрку. Жив ли он хоть? Неужели не выживет, погибнет теперь, когда чудом выбрались из самого ада? Теперь наши танки, видно, немцев сюда уже не пустят. Тем более когда появился генерал. Уж он наведёт порядок. Так я полагаю, ковыляя по улице. Вернее, мне хочется, чтобы было так. Я совершенно выбился из сил, чувства мои одеревенели. Единственное желание владеет мной – прибиться где-либо к теплу и свалиться. Боец, идущий впереди, сворачивает к домику с обведенными синей краской окнами. Похоже, это нежилой дом, может, сельсовет или немецкая управа, под жестью, с высоким крыльцом. С помощью костыля-карабина добираюсь туда и я. Скрипучая дверь неохотно открывается, пропуская меня вовнутрь».

 Продолжение повести в следующей публикации