Юлиан

-Нет, только не это! Подумал синеглазый юноша-брюнет, видя, как опутывают его лианы, увлекая на дно. Они душили его, норовили полностью связать  по рукам и ногам, а сопротивляться сил уже не было.
- Юлиан! Где ты?
 Услышал он, уже теряя сознание, но не смог ответить, ведь лианы-монстры уже опутали его полностью, последний глоток воздуха он сделал 5 минут назад, и тьма постепенно накрывала его, успокаивала, смерть увлекала за собой.  Юлиан понял, что это – конец, и закрыл глаза, ожидая неизбежного, ему начало казаться, что тело уже не принадлежит ему, оно изменилось, стало сильнее, и за спиной выросли большие мощные крылья…
Это было весной. Пели птицы, цветы одурманивали сладчайшим запахом, голубело полупрозрачное небо. В южной части страны царили покой и благодать. Восстание уже давно подавили, и люди не боялись выходить на улицу. И лишь только в маленькой провинции, в поле окружённом со всех сторон лесом  догорало сражение, хотя по сути оно  являлось просто примитивной бойней. Наёмники- убийцы расправлялись с последними мятежниками, жестоко, без малейшего сострадания сеяли мучительную смерть. Именно этот  клан славился особым хладнокровием и искусством за пару секунд нанести десяток таких ударов противнику, что после тот падал, и, не в силах подняться, около недели медленно и мучительно умирал, мучаясь от боли, сравнимой разве только с сожжением на костре 10 раз подряд. Но в этот раз наёмники особенно старались, получив задание от императора применить все знания их искусства. Простые воины-мятежники ничего не могли противопоставить самому могущественному клану безликих, сражались до последнего со скользящими в воздухе с быстротой молнии закутанными в чёрное фигурами, молча падали, сцепив зубы, изредка издавая стоны, когда  боль была особенно жестокой.  Последние, мужчина, женщина, 2 девушки и мальчик собрались в круг, окружённые, знали что пощады не будет и старались подороже продать свои жизни. Пару наёмников упало, убитых ужасной силы ударами изогнутых клинков,  чёрные маски на их лицах испарились – (знак смерти безликого) а  остальные жрецы смерти добили сопротивляющихся, и ушли бесшумными тенями в лес, оставив поверженных умирать. Наёмники знали, что как минимум неделю туда больше никто не придёт.
Однако произошло иначе. Спустя 6 дней на поле выбежал подросток лет 15 и, перепрыгивая через десятки скрюченных трупов, ориентируясь на указательный луч амулета, прибежал к оставшимся в живых – своей семье. Они, как последние поверженные в битве, были удостоены самой благородной и самой медленной смерти по мнению клана наёмников. Сотни мелких кровоточащих ран покрывали их тело, сотни отравленных игл было воткнуто в каждого, чтобы причинять как можно большую боль. На подростка умирающие не смотрели, они ничего уже не могли соображать, и уже отчаялись ждать конца их мучениям, не в силах даже издавать стоны из надорванных глоток. Тогда он взял один из валявшихся мечей, перерезал всем пятерым шеи выверенными ударами, а после, качаясь, пьяно пошатывающийся от горя, ушел в лес,  и прислонился  к невысокому дереву. Он сполз по нему на землю, и долго сотрясался от беззвучных рыданий. Подростка звали Юлиан. Спустя несколько часов безумной истерики он потерял сознание, словно провалился в вязкую, душащую темноту, которая тем не менее была лучше действительности. Милостивая тьма недолго продержала его в бессознательном состоянии, Юлиан открыл красные от пролитых слёз глаза. Сначала он мало что разглядел, пелена закрывала лес непроницаемым пологом, а после ужаснулся – перед ним стояла красивая черноволосая  женщина с несглаженными чертами лица в одежде высших аристократов – касты, вызывающей у народа беспредельный ужас. Она держала в руке раскалённое клеймо в виде короны и улыбалась. Юлиан сначала беспредельно ужаснулся – он знал, что такое клеймо предназначается для превращения свободного человека в своего раба на магических условиях, но спустя секунду, окончательно придя в себя и вспомнив произошедшее на поле, просто сел, опёрся спиной о дерево, и, не глядя на женщину, опустил голову с поседевшими за несколько часов волосами на трясущиеся руки. Юлиану было плевать теперь  не только на свою свободу, но и в целом на будущее – сказали бы ему сейчас, что будут пытать, он бы и не обратил внимания. Женщина опустилась перед подростком на корточки, посмотрела на него пару секунд, а после в течение мига опрокинула его на спину и поставила раскалённым железом клеймо на спину, под правым плечом. Юлиан даже не шелохнулся, хотя ощущал как железо испепеляет кожу – моральная боль была намного сильнее. К нему подошли пара мужчин, до этого незаметно стоявшие поодаль, и по приказу аристократки понесли его в сторону поля.
«Нет» - закричал Юлиан, осознавая, что ему придётся снова видеть могилу своих родителей, братьев и сестёр, он бездумно пытался вырваться, но что мог противопоставить обычный мальчик, едва прошедший 4- летнее обучение боевым искусствам для обычного воина, телохранителям аристократки? Тем не менее, когда его вынесли на поле, то сразу же усадили в карету на заднее сидение, закрыли дверцу, сели на переднее сидение с разных сторон, а чуть позже рядом с ним села она – его новая хозяйка, и по всей видимости, очередной мучитель – для аристократов люди представляли собой лишь материал для генетических экспериментов, и совместно бесправных слуг. Что уж говорить об отношении элиты страны к своим рабам? Впрочем, Юлиан не размышлял над своей судьбой и жестокостью аристократов во время того, как карета ехала в неизвестном направлении, он даже почти не замечал острой боли около правого заклеймённого плеча, а только вспоминал скрюченные тела своих родных в неестественных позах, искусанные в мелкие клочки языки, искривлённые судорогой лица.
Женщина посмотрела на застывшее лицо Юлиана, сказала с усмешкой: « парень, да ты совсем плох», и надавила ему на шею в определённой точке. Юлиан потерял сознание.
…Жизнь раба сумасшедшей герцогини Роуз Рэд – о таком кошмаре любой житель страны боялся не только размышлять, но и просто думать. Юлиан же убедился на практике, что не так уж это и плохо. Конечно, слуги и гости всячески измывались над странным седоволосым парнем, имевшем дурную привычку кричать по ночам, однако Юлиан привык к  такого рода неприятностям ещё во время обучения в  школе воинов. Ещё в начале  подросткового возраста  жестокие учителя преподали Юлиану науку терпеть боль, гнусное отношение, не обращать внимание на чью-то ненависть, заставляли много раз делать всякие мерзости, и в итоге он спокойно мог переносить десятки ударов плетей, пощёчины вышестоящих по статусу  людей, и даже залезть в канаву с помоями для него стало чем-то обычным, не требующим усилий. Юлиан знал, что воину приходится по жизни не сладко (хотя у кого вообще сладкая жизнь в мире насилия?) и научился попросту не обращать внимания на вещи, от который ребёнок бы заплакал, потерял сознание или свернулся комочком и  поддался рвотному рефлексу. Более того, Юлиан был лучшим учеником среди младших классов, он умел настолько контролировать сознание что даже не испытывал дискомфорта при различных неприятных ситуациах. Конечно, это не касалось чего-то действительно ужасного, как гибель его семьи. В итоге жизнь раба юноше бы даже нравилась, если бы не кошмары и вопоминания из прошлого, от которых сердце начинало стучать где-то в глотке, и требовалось немало волевых усилий, что бы его успокоить. В большинстве случаев к нему относились как к ходячей мебели, работать ему было не трудно, и в целом Юлиан не понимал, зачем герцогиня поставила на него клеймо. Ведь суть магического рабства, в котором он пребывал, заключалась в нерушимой обязанности выполнять абсолютно все приказы хозяйки,  любой промах печать запечатлевала, и расценивала как мучения от одного костра, то есть сожжения тела. И впоследствии рабу после смерти приходилось расплачиваться, магия не отпускала провинившихся до полного искупления, которое иногда длилось веками, а то и тысячелетиями.
Всё же, пока печать Юлиана не запечатлела ни 1 костра, ведь условия его рабства были крайне лёгкими. Пока. Зачем самой могущественной персоне мира после императора нужен был простой воин-недоучка, окончивший всего 4 класса, пусть даже и с отличием, впервые за десятки лет?
Герцогиня в основном не обращала на него внимания, приказала лишь помогать слугам по хозяйству, и занималась своими делами. Поговаривали, что каждую ночь она спускалась на 2 этаж под землёй, считая от уровня земли, и в многозальной, оборудованной по последнему слову техники пыточной изобретала новые способы продлить мучения людей, крики которых не были слышны во дворце лишь из-за магической заслонки. Однако Юлиан не обращал внимания не только на слухи, но и на реальную жизнь во дворце. Он всё время работал, стараясь не подпускать к себе тяжкие воспоминания, ночью принимал наркотики, которые в большинстве случаев помогали, хотя иногда и давали сбои, и жил по инерции. Субботними вечерами он напивался до беспамятства, и находился в таком состоянии все нерабочие часы до утра понедельника, когда его приводили в чувства.
За 2 года монотонной жизни Юлиан только 3 раза выходил из бездумного состояния,  при разговоре Роуз Рэд. В 16 и 17 дни его рождения герцогиня звала парня к себе в покои, а вернее на огромный балкон при спальне, со столиком и двумя стульями, и очень долго разговаривала с Юлианом. Они говорили так, если бы Юлиан не был её рабом, с самого начала Роуз отменила многие обязанности, которые возложила на Юлиана печать, и говорили ни о чём. О погоде, политике, истории государства, о войне и многом другом. И в тоже время Юлиан догадывался, что во время этих разговоров аристократка исправляет, выравнивает его покалеченную психику, на душе становилось легче, и после уже не так часто приходили кошмары. После второго разговора прошло несколько месяцев, и Юлиан, улучив время, когда герцогиня гуляла одна по саду, подошёл к ней, учтиво поклонился, как по дворцовому этикету кланяется ученик-воин и спросил,
- Зачем я Вам? Госпожа, скажите, для чего Вы лечили меня, когда разговаривали со мной на балконе? Я уже выздоровел, и  готов послужить Вам.
Юлиан,  хоть и был почти доволен своей жизнью, всё же не мог существовать просто так. Печать обязывала делать всё возможное, что бы услужить тому, кто её поставил.
Роуз остановилась. Она повернула голову, посмотрела на Юлиана, и впервые за 2 года хищно посмотрела на него, как смотрят на нижестоящих людей аристократы. Она улыбнулась, сверкнула теменью бездонных жестоких глаз, и ответила нежным, высоким мелодичным голосом:
-Когда я узнала, что впервые за десятилетия в стране появился отличник, то решила узнать подробнее. Я изучила твою биографию, информацию о семье, и с самого начала хотела заполучить такой ценный экземпляр для пыток. Ведь ты единственный, кто умеет так хорошо подавлять болевые ощущения, у тебя очень устойчивая психика и развитый самоконтроль. Да вот незадача, когда я увидела тебя, то обнаружила лишь сломленного, жалкого мальчишку. Ты тогда был почти трупом. Тогда я решила создать для тебя подходящие условия, восстановила психику, которая с годами стала ещё сильнее, и  скоро ты послужишь идеальным экземпляром для тестирования моего нового, любимого вида пыток, сочетающего в себе как психическое, так и различные новейшие виды физического воздействия.
Она очаровательно улыбнулась. Если бы не холодные глаза, то сейчас герцогиня напоминала бы юную милую девушку, радостно рассказывающую о каком-то удивительном событии.  Роуз взяла юношу за подбородок, немного приподняла руку  посмотрела в глаза Юлиана, долгим, изучающим взглядом.
Юлиан, пока герцогиня рассказывала, думал о детстве, ещё до школы, он вспоминал уют родного дома, тёплые улыбки, ежевечерние разговоры. Он вспомнил смех сестёр и младшего брата, объятия мамы, вспомнил, как ходил на охоту с отцом, и мысленно улыбался. Если герцогиня говорит правду, он получит ещё при жизни достаточно мучений, и сможет не только купить за них свободу души и выбор места вечной жизни, но и сумеет взять с собой родных, где бы они ни находились, ведь смешанная пытка – это самый мучительный вид, не придумали ещё за тысячелетия люди более изощрённых пыток, сколько ни пытались. Когда герцогиня заставила посмотреть его в глаза, он внутренне улыбался. Она удивлённо приподняла правую бровь.
-Значит, не боишься?
Это было скорее утверждение, чем вопрос, но Юлиан всё равно  кивнул. Он спросил, когда его будут пытать, но Роуз только усмехнулась, надела на лицо каменную маску, и ушла, обернувшись на несколько секунд, чтобы  тихо произнести:
Что ж, тем интереснее будет заставить тебя молить о прекращении мучений, с удовольствием обещая за эту милость что угодно, от продажи своей души до собственноручного определения душ умерших родственников в ад низшей категории. Мой мальчик, поверь, даже в худшем из кругов ада ты не найдёшь таких мучений.
Юлиан не мог оторвать взгляда от её глаз, похожих на две мерцающих бездны. Он смотрел, словно маленький кролик на хищного удава, и тем не менее, начавший подступать панический ужас прогнала мысль о том, что не в его власти отправить души других умерших куда бы то ни было, а уж тем более в ад. А за самого себя Юлиан с малых лет приучил себя не бояться, для воина страх - худшая помеха. И тем не менее, после того дня юноша с тревогой ожидал дня, когда придётся опуститься на 2 этаж в подземелье.
Прошёл ещё месяц, однако жизнь  текла по-прежнему. Юлиан боялся конца, но тем не менее ждал его. Кошмары больше не приходили, эмоции юноша полностью взял под контроль, и стал жить как обычный слуга, всё так же занимаясь хозяйственной работой в замке. И только  по вечерам он выходил в сад, прогуливался около места, где в последний раз говорил с герцогиней. Однажды, в полумраке вечерних сумерек, идя по одной из дорожек сада, он услышал, как перешёптываются в дальнем уголке среди кустов служанки.
-Госпожа то заболела, третьи сутки из покоев не выходит.
-Говорят, на неё проклятие наложили, маг один, жутко сильный, из древних.
-Что же за проклятие?
Точно не знаю, однако говорят, что оно причиняет ни с чем несравнимые муки, и точит человека где-то с год, а себя жертва убить не может, магия поддерживает жизнь.
Сколько же костров проклятие наносит?
-Где-то с сотню.
-Ну, маловато для нашей мучительницы, столько народу погубила, что и тысячи на неё не хватит.
-Погоди, Кэт, не сотню, а сотню тысяч костров я имела в  виду
-Сколько? Да разве хоть кто-то такое выдержит, пусть даже император?
-Выдержит, магия не даст не выдержать. Я вот думаю, так ей и надо, бессердечной, пусть узнает, какого  было её жертвам.
-Да ты что, милая? Сотня тысяч костров! Да сам дьявол такого не заслуживает, а тут человек, да ещё женщина, пусть и аристократка.
-Ничего Софья, вот посмотрела бы ты, как  она трое суток назад в покои заходила, с абсолютно белым лицом, да так губы прикусила что кровь пошла, дворецкого умудрилось так ударить, что тот ещё часа 2 в судорогах корчился, даже крикнуть не мог. А у самой, змеи, на лице печать татуировкой растеклась, так что она в каком-то смысле клеймёная я всё этого от самого дворецкого узнала, информация верная, и знаешь, что самое удивительное?
Юлиан после этих слов уже ничего не мог понять. Пульс стал стучать в висках, словно по голове с двух сторон ударяли молотком. Он представил, как герцогиня мучается от страшной боли, и почему то сам начал испытывать душевные муки. Ничего не соображая, он поднялся в покои к Роуз, оттолкнул охрану, вернее вырубил, сам не зная как, и вошёл в спальню.
Герцогиня лежала, положив руку на лоб. Она будто спала, и лишь лицо было мертвенно бледным, а по лицу растеклись чёрными нитями узоры. Они делали и так красивую  женщину ещё прекрасней, только теперь её красота была по истине ужасающей. Герцогиня, видимо с трудом, открыла глаза. Юлиан стоял в дверях, и не мог сдвинуться с места. Чутьём он понимал, что уже сейчас Роуз очень больно, и не мог ничем помочь, хотя зачем то страстно этого хотел.
Он, ничего не соображая, подошёл к изголовью кровати, посмотрел на искусанные в кровь губы Роуз, на её подёрнутые серой, безжизненной дымкой глаза, и захотел только одного, избавить, спасти, хотя бы её, если не удалось сохранить родителей, сестёр и брата. Он наклонился, взял безвольную, абсолютно белую руку герцогини, и подумал, что готов всё отдать, лишь бы забрать у неё её боль, хотя знал – проклятие древних не снимаемо.
В тот же миг нити татуировки на лице герцогини  шевельнулись, и поползли змеями по шее, плечу, к руке, которую держал Юлиан, а с её руки переползли на его руку, обожгли нестерпимым огнём боли, начали обматываться вокруг тела, добрались, до шеи, лица, словно опутали Юлиана, лианами, и он погрузился во тьму.
-Нет, только не это! Подумал синеглазый юноша-брюнет, видя, как опутывают его лианы, увлекая на дно. Они душили его, норовили полностью связать  по рукам и ногам, а сопротивляться сил уже не было.
- Юлиан! Где ты?
 Услышал он, уже теряя сознание, но не смог ответить, ведь лианы-монстры уже опутали его полностью, последний глоток воздуха он сделал 5 минут назад, и тьма постепенно накрывала его, успокаивала, смерть увлекала за собой.  Юлиан понял, что это – конец, и закрыл глаза, ожидая неизбежного, ему начало казаться, что тело уже не принадлежит ему, оно изменилось, стало сильнее, и за спиной выросли большие мощные крылья…
Юлиан стал меняться. Вернее, это был уже не он. Во тьме, опутанный многочисленными путами, погиб юноша, и освободил место для того, кто был в нём всё это время, тихо и скромно жил, не просыпаясь в сознании, и тем не менее, контролируя жизнь юноши. Новый Юлиан раскрыл выросшие за спиной острые, пронизанные шипами крылья, разорвал ими опутавшие его назойливые тонкие верёвки, и взлетел с самого дна, на вершину…
Юлиан открыл глаза. Он лежал во дворце, на постели герцогини, но было немного неудобно. Юлиан, ещё не сбросив с себя пелену подсознания, окинул внутренним взглядом весь дворец. Он увидел, как в залах танцуют люди, наслаждаясь балом, как в служебных помещениях слуги работают, как в подземельях с абсолютно пустыми помещениями гуляет сырой озорной ветер, а на балконе стоит она, и смотрит вдаль. Вот пелена спала, и Юлиан чётко ощутил, что огромные тяжёлые крылья, твёрдые, как камень, очень мешают лежать. Он сел на кровати, глотнул свежего воздуха, наполнившего комнату благодаря открытому балкону, и ощутил во рту острые, выросшие вместе с крыльями клыки. Проклятие испарилось, вернее, вплелось в его силу, став надёжной бронёй. Очень хотелось крови и убивать, но Юлиан легко сумел подавить это желание, ведь самоконтроль с самого детства был его сильной стороной. Юлиан понял, что прежнего юноши нет. Да и был ли он вообще?
Новый бог тьмы встал с кровати, вышел на балкон к герцогине. Та стояла, не в силах вымолвить ни слова от изумления. Юлиан призвал внутреннее зрение, и увидел, как через год Роуз будет стоять в глухой деревеньке в церкви, рядом с ней какой-то мужчина, очень похожий на портрет императора, который люди вешали в каждом доме, и счастливо улыбаться. Их обвенчает священник, и долго ещё церковь на том месте будет для людей местом поклонения. Юлиан знал теперь многое. Он посмотрел на продолжающую недвижно стоять герцогиню, потом на ночное небо, такое бездонное, как и глаза Роуз, и улетел далеко, и чем выше он улетал, тем глубже опускался  теперь желанную, и такую родную тьму.
Новый бог стал ждать. Ждать, когда и Роуз проснётся. Теперь он за неё не волновался, раньше чем нужно герцогиня не умрёт, она ведь уже нашла отличного защитника.
Впереди у Роуз были тысячи лет земной, лёгкой для такой как она и весёлой жизни, а Юлиана –после стольких перерождений и земных путей,  ждали объятия долгожданной, наконец достигнутой тьмы.