Церетели, Христофор Колумб и село Няксимволь

   Во всем мире знают скульптора Зураба Церетели. Ну, если и не во всем, то уж в тех странах, которым он норовил продать свои работы, его должны были запомнить.

   Еще когда Зураб был маленьким мальчиком, на вопрос, кем он хочет стать, когда вырастет, малец с серьезным видом отвечал:

   — Когда я вырасту, я стану скульптором и изваяю в бронзе статую Собянина.
   — Зурабчик, кто такой Собянин? — удивлялись окружающие.

   — Это большой человек, — отвечал будущий скульптор и надолго замолкал, не отвечая на уточняющие вопросы.

   Время шло. Церетели действительно стал скульптором и перебрался в Москву. С каждой работой мастерство его росло, скульптуры становились все более монументальными, если не сказать громоздкими. Товарищи по цеху поговаривали о явной гигантомании.
 
   И однажды Зураб почувствовал, что готов к исполнению своей мечты. Он собрал всю свою наличность, которую удалось скопить к этому времени, занял деньги у родных и знакомых, взял большой кредит в Сбербанке и банке Тинькофф. На всю получившуюся сумму Церетели купил бронзу и отлил по собственным эскизам огромную статую.  И с фотографией этой статуи он пришел прямо в Моссовет.

   —  Памятник хочу в центре Москвы поставить. Собянину, — без обиняков заявил он.

   Юрий Михайлович, а мэром Москвы в те годы был Лужков, удивленно поднял глаза на посетителя.

   — Это кто же такой? — опешил мэр. — Не слышал этого имени. В моей столице памятники только известным людям ставить можно.

   — Еще услышишь, Сергей Собянин очень большой человек,— с грузинской прямотой предупредил несведущего Лужкова Церетели. — Я тебе, генацвале, советую идти впереди событий, иначе можешь остаться за бортом истории.

   Однако Лужков лишь посмеялся и оплачивать статую отказался. Церетели покинул кабинет Моссовета ни с чем. Неудача не обескуражила скульптора, он прекрасно знал, как порой бывает трудно нести в народ шедевры. Купив плацкартный билет до Тюмени, Зураб бережно упаковал глиняный макет статуи и отправился в дорогу. Из Тюмени путь его лежал дальше, в Ханты-Мансийский округ. Добравшись на перекладных до села Няксимволь, Церетели зашел в местный сельсовет. За руку поздоровался с председателем и не утруждая себя вступительными разговорами, водрузил на стол главы поселения макет статуи.

   — Вот, — обвел плавным жестом макет, — предлагаю увековечить знатного земляка, установить на центральной площади села памятник, изображающий уроженца твоего села во всей красе. Да к вам туристы потоком хлынут. Гостиницы придется строить, аэропорт. — И, видимо вспомнив Ильфа и Петрова, добавил, — село переименуете в Нью-Няксимволь.

   Председателю идея явно понравилась, но когда он услышал о размерах статуи и тем более стоимости, энтузиазм резко пошел на убыль.

   —  Да тут понимаете какое дело, Зураб Константинович, — замялся председатель, — площадь у нас перед сельсоветом небольшая. А на ней уже памятник Ленину стоит. Владимиру Ильичу. Вождю мирового пролетариата. Снести его нам никто не позволит. А вдвоем они не поместятся, Ваш памятник целиком накроет собой вождя. Да и таких денег, если честно, в селе нашем отродясь не водилось. А вот если Вы макетик этот нам подарите — будет отлично. Я команду столяру дам сколотить стол из досок и вот тут у себя в уголочке кабинета макет на него и поставлю. Хорошо смотреться будет: тут вот на стеночке портрет Президента, а напротив — наш Сергей.

   — Нет, — с сожалением цокнул языком скульптор, — так не получится. Вот если бы вы работу мою купили, я бы вам и макет бесплатно подарил. А так, мне он пока и самому нужен. Надо же мне что-то демонстрировать потенциальным покупателям.

   Честно говоря, Церетели не возлагал больших надежд на Тюменьскую глушь, зная о нищете российских сел и деревень. И потому из Тюмени прямиком махнул в солнечный Тбилиси. В столице Грузии Зураб встретился с министром грузинской культуры и предъявил тому макет скульптуры.

   — Вот, генацвале, хочу предложить моей прекрасной Родине это великолепное произведение искусства, памятник Шота Руставели.

   — Вах, генацвале, Зурабик дорогой, я тебя уважаю, но меня мучают смутные опасения, что дар от прэдателя Родины может оказаться Троянским конем.

   — Зачем конем? — обиделся потомок солнечной Колхиды. — Это не конь. И даже не тигр, с которого витязь шкуру ободрал. Это — чэловек! Это — Шота Руставели, величайший поэт всех времен. Учитель Пушкина, можно сказать. — Воздел пухлый указательный палец скульптор. — Поэтому за Шоту я и цену не очень большую прошу. В масштабах страны, разумеется. Согласен, чтобы расчет был произведен в лари, с последующей конвертацией в надежную валюту.

   Министр культуры, соглашаясь, покивал головой:
   — Прекрасно понимаю тебя, Зураб, однако вынужден отказать. Ходят слухи, что Президентом скоро у нас станет Саакашвили, а он не понимает и потому не любит поэзию. А заодно и поэтов. Так что, извини. Приятно было познакомиться. При других обстоятельствах с удовольствием бы выпил с тобой нашего вина… или чачи. Смотря что любишь.

   И скульптор в очередной раз оказался наедине со своей невостребованной работой. Огромные части разборной бронзовой скульптуры загромождали весь двор. Церетели сбил о них колени, бедра были в синяках. Время шло. Как-то вечером, сидя у телевизора и растирая «Вольтареном» разбитое колено, скульптор услышал в новостях, что весь цивилизованный мир готовится отметить 500-летие открытия Америки Христофором Колумбом.

   — Вот оно! — вскричал скульптор. — Эврика! Клондайк и Эльдорадо! Говоря проще — бинго! Помимо Испании, на двух американских континентах расположено множество стран. Да они у меня статую с руками и ногами оторвут. Может и не какая-то одна страна. Возможно придется делать копии, — и он, предвкушая большие барыши, радостно потер руки. —  Я назову свою работу Кристобалем Колумбом, памятуя при этом, что на самом деле статуя Сергею Собянину.

   Действительность оказалась не столь радужной. В Испании эксперты
критически изучили макет статуи и заявили, что предложенный им Колумб совсем не похож на испанца.  Скорее в его лице усматриваются черты манси. Американцам, тем вообще глубоко безразлично, на кого похож Колумб. Хоть на капитана Америка или Бэтмена. И запрошенная цена устроила, станок свой, доллары напечатать не проблема. Но когда узнали, какой высоты статуя, категорически пошли в отказ. «Это что же получается? — говорят. — Он же выше статуи Свободы. Чтобы наш национальный символ демократии находился в тени испанца? Не бывать такому». Тут уж уперся автор. Категорически не согласился урезать хотя бы на метр свое детище. С тем и разошлись. У остальных стран, латиноамериканских, попросту не было денег.  Конечно, Канада могла себе позволить Колумба, но они тоже отказались, мотивируя тем, что испанец к их открытию не имеет ровно никакого отношения. Мол, задолго до него на берега нынешней Канады не раз высаживались викинги.

   Дело принимало скверный оборот и Церетели, загнав мечту в дальний угол собственной  гордости, снова постучался в двери Моссовета. Лужков принял скульптора тепло.

   — С чем на этот раз пожаловал, Зураб Константинович? Надеюсь, не с очередной скульптурой неизвестного? Я не Эрнста имею в виду, — пошутил Лужков.

   — Хочу предложить, Юрий Михайлович, установить в центре столицы Вашу скульптуру. Под названием «Второй по нумерологии, но первый по величине мэр». Это, конечно, рабочее название. Можно памятник назвать поэтичнее. К примеру, «Солнышко, осветившее столицу».

   — Это ты на мою лысину намекаешь? — усмехнулся хозяин кабинета. — Не пойдет такое название. Неуважительно к Гавриилу. Да и головной убор на твоей статуе не в тему. Я без своей кепки никуда. Так что, откажусь от твоего предложения.

   — И куда же я теперь с этакой громадиной? — огорчился скульптор. — Столько трудов и денег вбухал и все впустую?

   — А знаешь, Зураб, у меня идея. В прошлом году исполнилось 300 лет российскому флоту. Вот и давай, посвяти свою работу императору нашего Петру Великому — основателю российской морской мощи. У тебя и каравелла от Колумба как раз осталась.  Вот на ней за штурвалом и поставишь фигуру. Деньги мы выделим. Только не забудь Императору под треуголку кепку надеть.
 
   А вот это в планы скульптора никак не входило. Кепка на Собянине?! Да он отродясь их не носил. Хотя Лужкову знать про это было совсем не обязательно. И Церетели пошел на хитрость. Когда был готов насыпной остров (почти, как в Арабских Эмиратах) и на остров водрузили, словно севшую на мель каравеллу со статуей, отчего она отдаленно напоминала кита, который выбросился на сушу, скульптор пришел к мэру и сказал.

   — Юрий Михайлович,  дорогой, извини, но бронзы на треуголку, а тем более на кепку не хватило. Будешь гордо стоять с непокрытой головой.

   И в честь 301-й годовщины создания российского флота памятник с большой помпой был открыт. Но только два человека знали, кто именно стоит на палубе корабля. Юрий Михайлович был твердо убежден, что это именно он вплывает в Историю, твердо сжимая в руках штурвал России. А душу Зураба Церетели грело осознание факта, что он первым поздравил и сделал колоссальный подарок Сергею Собянину, когда того избрали мэром столицы.