Сало

Нинка-сало была постоянным членом нашей команды. Возможно лучшим - я не знаю; а иначе почему бы я постоянно возвращался к ней? Не физически, а мыслями: ну почему она такая, почему так поступила тогда, почему всё так вышло? Чего бы я ни вспоминал из своего детства или жизни - она там, непременно.
Что знаю совершенно точно - она чудо! Светлое, теплое, солнечное. И загадочное. Потому что поступать так, как это делала она - дело не то что ненормальное, но как минимум исключительное. А она так делала и при этом - без надрыва, без вызова, и точно - без агрессии. Всё наоборот: у неё получалось мягко, спокойно, умиротворительно.
Нинка была единственным не мальчиком в нашей компашке. Это - как раз не удивительно. Город наш небольшой и за исключением центра состоит из частных домов. И вот так случилось, что у соседей в округе почти исключительно мальчики. Соседи Ложкины - пять пацанов, другие соседи - Дэки, из немцев Поволжья - тоже детей пятеро и так же только мальчики. У меня две сестры, но младшая в нашу компашку 10-12 летних оторвил не входила по возрасту, а старшая, так же из-за возраста уже уехала в областной центр. Были еще Игорь Высотин и Андрей Злобин, но их сестры так же были гораздо старше, а потому не в счет. Так что Нина была единственным пацаном в нашей мужской мальчишеской компании.
  То, что она - наш и свой, никогда не ставилось под сомнение. Обносить черемуху у соседей, ловить рыбу на котловане, идти в лес по грибы - она всегда с нами. И не хвостик! Захотели мы по маленькому, и все достали свои стручки, и Нина присела здесь же, на краю обрыва и ни у кого это не вызвало протест или иных чувств. Она - как мы! Только немного по-иному!
Или вот клички. Во всех компаниях и у всех есть клички. Серегу Ложкина звали "Серый", он же Серега! Миша -"Миха", а их брат Саша - "Ложка", ведь он же Ложкин! Это же логично! Самая большая сложность была со Злобиным. Никакое приличное слово для него не придумывалось, а то, что получалось, категорически  Андрейке не нравилось. Даже закончилось это плачевно - он выпал из нашей компашки. Мы даже засаду на него устраивали чтобы поколотить. А как же иначе, ведь он же уже не наш!?
 Моя ситуация была посложнее. Звали меня или "Пашка Америка" или "Пашка китаец". Почему - непонятно, и никто не знал, но по причине того, что ни Америка, ни Китай в те времена не пользовались популярностью, то мне оба варианта категорически не нравились. На мой вкус лучше так: "Паха" или "Пахан". По молодости своей я не знал значения слова "пахан", но не возражал бы. А потом вышел фильм с героем "Пашка-Америка" и я успокоился. Америка, так "Америка".
Хотя у меня есть догадка по поводу моих кличек. Жили мы все небогато. Моя старшая сестра уехала из дома потому что выросла. Старший брат старше меня на шесть лет, а младшая сестра - кроха. При таком раскладе трусики старшей сестры по наследству перешли ко мне. Это обычные плавки и будь они черного или синего цвета, как сатиновые труселя всех пацанов, то и рассказа про них не было бы. Но они были самого девчоночьего цвета - белого!
Вероятно современный читатель не поймет в чем тут дело, но все пацаны Советского Союза бегали в сатиновых трусиках типа семейные, а тут плавки! Да еще белые!
И всё бы ничего, но поверил я маме, когда впервые такие надевал. Она сказала:
-Нормально, все так носят!
-Меня дразнить будут,- как чувствовал.
-Но ты же в садике чулки носил?! И тебя не дразнили!
Правильно, было такое дело. Но так одевались все. Все - это у кого эти чулки были, а многие жили еще беднее нас и у них даже чулок, пусть и для мальчиков не было.
И я поверил! И надел. А когда на пруду, при обучении плаванию вдруг спросили, откуда у меня "такое", когда все в "таких", то я честно признался что это переходное он сестры! Вот тогда всё и началось.
-Ты девчонка.
И не вопрос это и не утверждение - это подначка. Я среагировал неправильно. Я должен был равнодушно фыркнуть. Или надо было сказать, что это дядя из Венгрии прислал. Там все солдаты так ходят. Тогда стал бы авторитетом. Кто знает как там в Венгрии солдат одевают? А я сказал как мама объяснила и получил немедленно. Дразнили жестко, я бросался в драку, кидался комками глины и камнями.
Когда надоедало или появлялась новая игра или важное дело, меня прекращали дразнить. Но как только было скучно, дел особых не было - мне вспоминали, и начиналась веселая игра в догонялки с примесью борьбы. Неравная и жестокая игра: я всегда водил. И даже если я кого-то ловил, то другие стаскивали меня с раззявы и всё начиналось заново. Да, жестокая игра и несправедливая.
Думаю, мои клички как-то с этим связаны: непонятно кто такие американцы или китайцы, этого никто не знает. Точно так же непонятно как это ходить в плавках, если все в трусах - это непонятно и никто не знает. Вон Нинка присела рядом - это понятно - она девочка, а как носить "девчачьи" плавки, а девчачьи они потому что не черные или синие, а белые - никто не знал. Потому и дразнили, что сами не знали.
Другое дело кеды. Что это такое - все знают. Мне они достались от Сереги Мошонкина. Вот ведь странное дело: жил он нисколько не дальше чем "Злоба", а в нашу кампашку никогда не входил. Родители наши дружили, он с нами - нет. Наверное это и хорошо, иначе задразнили бы как "Злобкина". Скорей всего его фамилия значит: богатый, от "мошна", но дети - задразнили бы.
Выросла у него нога и его замечательные и прыгучие китайские кеды из натурального каучука перешли мне. А от меня младшему Ложкину, Вовке. И никого это не удивляло и никто не дразнил.
Да, тяжелые истории про клички.
Иное дело у Нинки. Сало - это разумеется от её полноты. Причем не от чрезмерного и мешающего жить слоя сала. Нет, у Нины была небольшая, милая округлость: лицо, покатые плечи, но это нисколько не умаляло её живость, если не резкость в словах и движениях.
Сало - это просто сало. Только слово. Помню один из нас попробовал начать её дразнить:
-Нинка - сало!
-Да.
-Нинка - сало!
Она подошла: не быстро, не агрессивно, не размахивая руками как "Злобкин" и не подымая по ходу комок грязи как "Америка", нет - просто подошла.
-Да. Что хотел?
Оказалось, что ничего не хотел и сказать больше ему нечего.
Сейчас я бы сказал что это очень правильное и взрослое поведение: ну, скажи что ты хочешь? Ведь не обидеть меня?!
Но ей было всего десять лет, а она вела себя как взрослая (или мудрая) женщина. И одним словом укрощала в зачатке крамолу.
-Да, пойдем футбол гонять!
И мы шли. Или по грибы, или за пиканами. Мы шли и она с нами. Она не была лидером и заводилой, она была с нами. Вот такая Нина с кличкой, которая намекала, но не обижала.
Вторая встреча с Ниной прошла даже без неё, без её присутствия.
Мы повзрослели и компашка наша распалась. Я после школы поступил в институт, а потом ушел в армию. Дембельнулся в октябре, никого нет, скучно. То, что планировал последние сто дней, что видел во снах два года - оказалось не то. Не так. Эмоции - совсем не те. Случайно узнал что Нина - здесь и пошел к ней. Она не в армии, не на учебе, не обзавелась семьей и не уехала. Она - здесь. Почему бы не поговорить, не посидеть на лавочке?
На стук в ворота откликнулась её старшая сестра. Честно сказать я её видел впервые. Вот ведь странно. Столько лет жили бок о бок, а увидел её впервые. 
-Что ты хочешь?
Я прямо обомлел. Точно не такого вопроса, не такой встречи я ожидал.
-Чего ты хочешь от Нины?
Фу, ух ты, но, по крайней мере, стало немного понятней. Понятно, почему Нина не вышла, а отправила свою сестру.
-Ты уехал учиться! Так? Потом ушел в армию?! Так? Ты ведь не просил чтобы она тебя ждала!?
-Нет!- истинная правда, а кроме того о чем речь становится всё понятней.
-Чего ты хочешь от Нины?
Вопрос всё тот же, но теперь хоть понятно к чему сеструха клонит.
-Поговорить, вспомнить, общаться.
И снова - истинная правда. Я вообще пошел к ней, потому - что скучно. Честно говоря я и не полагал что могут быть такие подводные течения. Я хотел только новых эмоций от встречи старых знакомцев.
-У неё парень, кажется дело к свадьбе идет.
Вот это замечание показалось мне обидным: не хотел я ничье счастье рушить - только поговорить. Но высказать свое возмущение мне не удалось: сестра уже встала с лавочки, уже повернулась и уже сделала шаг к калитке:
-Пока.
-Пока,- всё что я выдавил.
Дома сел за книгу - отвлекало, а кроме этого снова зарядил уральский осенний дождь. Повертел в руках повестку в милицию.
"Вам, как отслужившим в рядах "СА" предлагается встать на учет в кабинете №3 в здании 2 по Углегеологов 17".
Ну что ж, пойду… Завтра… Когда кончится дождь! Мне от них ничего не надо.
Но что же так муторно на душе? Ведь я не хотел обидеть Нину! Точно! Оказывается не иметь дурных намерений - этого мало. Не говори - и тогда оправдываться что тебя поняли неправильно не придется, не делай - и тебя ни в чем не обвинят. "Не верь, не бойся, не проси". Ой, кажется это снова не из той оперы.
Третья встреча была самая короткая. Приехал я в отпуск на родину. Сходил на кладбище, зашел в церковь поставить свечку. Служба уже закончилась, чтец с хоров поминает Спасителя, и я совсем уже собрался уходить, только подойти к центральной иконе праздника, как увидел её: очень стройная, глаза на пол лица и улыбка.
Нет, улыбки не было. Было выражение лица. Когда улыбаются, то губы растягиваются, или уголки этих губ ползут вверх. По-разному бывает у всех. У всех - по-разному, а она улыбалась лицом.
Улыбка вообще - это или этикет или вежливость или расположение. В любом случае человек показывает эмоцию (искренне или натянуто) и в этом процессе принимаю участие мимические мышцы. У неё - у этой женщины, а по виду - почти молоденькой девочки играло всё тело, вся внешность, вся она. Почему "она", а не Нина, да потому что я её не узнал.
-Привет Пашка!
Хорош Пашка: мне уже не двадцать и даже не тридцать! Пашка! Да еще в церкви. Я остолбенел. И даже не от не совсем уместного обращения в этом месте и даже не от несоответствия мимики и её вида. Пашкой меня назвать ни одна девчушка во всем мире не могла - не было у меня таких знакомых или родственниц. Всё - нет.
Да, я растерялся и остолбенел от неё самой: она стояла, сияла лицом, полуповернувшись ко мне и словно ожидала: то ли слов, то ли реакции от меня. А я не знал что сделать. Я не понимал кто это такой красивый и одухотворенный смотрел на меня.
Немую сцену (с моей стороны) прервал мальчик лет 7, он подошел к девочке, взял за руку:
-Всё? Мама пойдем!
И они ушли, а я продолжал глупо улыбаться. Я забыл зачем пришел.
Потом я поговорил со старостой - по совместительству сторожем и садовникам.
-А кто это была…
Пока я придумывал как обозначить эту неизвестную девочку-мать, ведь староста при нашем полуразговоре не присутствовал, он совершенно уверенно ответил:
-Это наша Нина, певчая.
То, что дальше последовало, было не то что невероятным, но сильно удивило меня. Я наконец то сообразил что за Нина могла назвать меня "Пашкой".
За прошедшие годы Нина родила, сильно похудела, а потом выяснилось что это не реакция организма: ну кто-то после родов поправляется, а кто-то худеет, нет, это коварная болезнь подобралась. Болезнь эта оказалась неизлечимой, но Нина ни рук не опустила, ни надела на себя маску скорби. Она придумала иной ход: договорилась с одной прихожанкой о том, что та после её смерти возьмет мальчика к себе.
-А сестра, родственники, муж, наконец.
Староста только плечами пожал.
-Она ничего никому не объясняла и не просила. Всё мы знаем случайно и в большинстве от этой прихожанки. Заведешь разговор, а она только улыбается.
Но не удалось мне с Ниной встретиться, хотя так хотел. Мне пора было уже уезжать, а в следующий отпуск я узнал, что именно так всё и случилось: Нина умерла, а прихожанка оформила опекунство.
Кажется всё, про её жизнь.
Но почему я всё время вспоминаю её? Разумеется не из-за печального конца истории. Столько в мире горя, так что её случай не самый душещипательный. Тогда что?
Мне стыдно!
Первый эпизод - это ничто, это даже не событие. Она была среди нас и ничего этакого, выдающегося или обычного детского подвига, не совершила. Просто она была вместе с нами и могла быстро погасить конфликт. Нет не так: конфликта, как такового и не было, она его просто не допускала! А что мы? А мы смотрели и не видели. Я кидался грязью и на людей, а "Злобкин" так свирепствовал, что вообще выпал из нашей команды. Мы все были свидетелями как можно решить проблему, но упрямо повторяли одно и тоже - и кто дразнил и кто протестовал. Правильное поведение, не то что отвергали, а игнорировали, будто и нет его, словно не видим. Слепые, глухие, дурные.
Второй эпизод вообще обошелся без нашей встречи. Очной. Но по степени воздействия на меня он нисколько от этого не проиграл.
Конец службы, предчувствие встречи с мамой, родственниками, близкими. Эмоциональный накал такой, что зубы сводит. Кто-то готовит кружки из обрезанных немецких бутылок, кто-то обклеивает дембельский чемодан переводными красавицами, кто-то рисует дембельский альбом. И все покупают метр. Обычный портняжский метр: сто кусочков дермантиновой клеенки до свободы.
Можно еще вставки в погоны сделать, каблуки нарастить или бляху иголкой отполировать. Да мало ли занятий можно себе придумать, только бы унять этот психоз. Аксельбанты, шинели, сапоги, тренчики, хлястики…
А приехал - мир твоего появления и не заметил. Сплошное разочарование. Где же этот праздник жизни оттого что ты отслужил? Где ежедневный карнавал? Ах, как красиво этот парадокс показал Шукшин в "Калине красной", правда герой из другого места возвращался.
Вернулся, на второй день встал на учет в военкомате и форма снята НАВСЕГДА. Ну, если только злой враг на родину не посягнет. Тут без лохматых аксельбант не обойтись, никак!
И вот скамеечка у её дома - снова шок от того, что еще раз всё не так. Оказывается неоправданные ожидания от перемены твоего статуса после армии - не единственный провал твоих представлений в собственной жизни об этой самой жизни.
Ты целовался с ней в девятом или десятом классе, потом перебежал к другой, более красивой или более раскованной девочке. А что тут такого, ведь ты же не клялся ей в вечной любви?! Вообще ни в какой любви. Это был эксперимент и всё. И дальше: ну вот, пришел пообщаться, ведь не целоваться предлагал! А так - за жизнь. Но оказывается что она воспринимала всё иначе. И тогда иначе и сейчас не так. В жизни, оказывается всё не так.
Просто невероятно: она мне лично ничего не сказала, но голову повернула. Надеюсь что в правильное положение.
Ну и, наконец третья встреча. И снова без слов, только:
-Привет, Пашка.
Ни слова упрека, ни крохи намека на недовольство или память о негативном.
-Привет!
Есть что сказать?
Ах, не узнал!
Я буду здесь завтра, на следующей службе.
А главное: её вид, её улыбка (которой не видно), ей наклон к тебе - всё говорит о том, что ты - для неё главный, она будет тебя слушать, тебе сочувствовать, а надо - и поможет. Но не будет ныть, жаловаться и уж конечно ничего клянчить не станет. Даже сочувствия!
Хочешь поговорить? Ах, еще не узнал, ну до завтра! Пока.
Не важно: нуждаешься ты в этом или нет - я - готова.
Вот такие встречи. Если посчитать, то получится где-то полторы, от силы. А стыдно мне за то, что она показывала как надо, а я не видел.
Мне часто снится сон: я иду по полю с ромашками, делаю еще один шаг еще и еще; и замираю от понимания того, что еще один мой шаг означает то, что еще одна ромашка будет сломлена и затоптана. Я - не хочу ломать, и просыпаюсь.
Очень странно: такое чувство бывает при встрече с некоторыми людьми - ты боишься сказать хоть что либо - только бы не обидеть, настолько он тебе дорог. Или рядом с дорогими, прекрасными вещами - вдруг неосторожным движением толкнешь, разобьешь, испортишь. Или в музее: ты знаешь, что вещи на витринах, под стеклом, все ценные. Потому и идешь по середине дорожки, на экспонаты не дышишь и говоришь тихо.
Эти предметы - ценность.
И не потому что дороги в плане стоимости, а потому дороги что от них тепло. Вот этот очень красив, а этот держал в руках сам… А вот с этого началось это. Предмет не сам по себе, а то, как он делает нас лучше.
Или, если не делает, но способен сделать. Они - вот такие.