Поезд бесконечного следования. Три дня и три ночи

Последнее, что он помнил…
Треск веток большой сосны, что не упала сразу, а зависла, зацепившись макушкой за другую сосну. А комель,  только что спиленный им, повис в воздухе.
- Ничего, - подумал он, -
Куда ты денешься!? Вот сейчас и эту спилю.

И он навалился пилой, врезался в шершавый ствол её тела зубцами вращающегося металла. Брызнуло опилками её тело, смолой потекла слеза, стоном отдалось на макушке. И, словно, откликнувшись на этот стон предсмертный, шевельнулся бор, ожила и зашевелилась сосна- подруга.

Небо летело на парня вместе с деревом.

Витька, однокашник, услышал грохот, короткий вскрик и бросился к напарнику.
Белое, как мел лицо, быстро затекало кровью.
Глаз не видно. Ветки кругом. И ещё пила вдобавок закрыли Васькину голову.

Страшно стало Витьке. Сосну не сдвинуть, не растолкать товарища.
Касок им не давали. Да и не спасла бы она.

Кинулся за помощью. Еле дрожала точка связи телефонной.
Увезли на скорой Ваську в область за триста километров. Раньше бы на вертолёте.
Но кто в наше время даст вертолёт?

Хоть и при работе это случилось. На делянке пилили на хозяина. Да кто сейчас будет разбираться? Доски-то в Тайланде позарез нужны.

Три дня и три ночи Васька спал непробудным сном. Три дня и три ночи не отходила от него мать. Он стал седым в свои тридцать три года на глазах у матери. Три трещины на его  головушке, бывшей когда-то русоволосой.

Встанет ли? Не женатый. Вот ведь. Не могут эти ребята выжить в городе. С детства привыкли с отцами ходить по лесным тропам. Не выжить там, в шуме и перегаре бензинном, в сутолоке и непонятности отношений. Возвращаются к родным порогам, где всё знакомо. А временная работа только в лесу с непостоянным скудным заработком.

И пока он был в забытьи, странные картины, как в кино, плыли пред ним.

Рвалась литовская братва в самые дебри вологодские, лёгкой добычи искала, кровью политой. К самой границе дошли. Там архангельцы тайгу топчут.
Двигались они и пешие, и на лодках плыли, и конные, как чума.
Одежды длинные чёрного цвета. Копья да секиры - их оружие. Сердца каменные и жестокие. Грабили, жгли живьём, разоряли монастыри.
Только треть оставляли, да и то если успевал народ в леса податься.

Спокойная и сытная жизнь тихо плыла у озёр на заливных лугах. Хлебным духом и мёдом дышала земля.

На какой-то день дошла банда до реки. Переправы не было. Думали  разбойники брод найти.

 Васька спал-не спал. Что там творилось в его ушибленной голове?  Но точно был он среди своих, на том берегу. И чуяли уж беду люди. Молиться стали о защите и помощи.

Набежали в небе тучи чёрные. Хлынул ливень с градом по яйцу куриному. Поднялись волны стеной выше роста человеческого. Застонал, закачался бор единым стоном и криком. Кто слабее был, тот рушился, на землю валился.
Никогда разбойники не видели такого, чтобы лес стеной встал, словно не сосны перед ними, а русичи богатырями стоят.

Вот под этот треск и град с неба повернули они коней вспять.

Очнулся Васька. Рядом мать сидит. Тишина и всё белое- белое, как снег выпал.

Таисье позвонила дочка.
- Мама, как ты?
- Да я - то ничего. А вот беда у нас. Васю сосной прибило. Хоть бы выжил.
- Мама! Живой он!
Мы ведь все в сетях. Живой! Очнулся.
Что за чудо!

И когда вернулась домой Тася, увидела парня, то обрадовалась. Знала она их всех с первого класса. На её глазах они вырастали.

- Вася, как ты нас всех испугал. Мы переживали.
Он смотрел на неё чистыми ясными васильковыми глазами, в которых никогда не было и не будет хитрости.

А матери признался, что иногда повернёт голову, и что- то словно булькнет в ней.

- А ведь это тот самый бор заповедный мы пластаем, - мелькнуло у него в голове.
Недаром старики завещали беречь его, даже сухое дерево не трогать.Десять поколений сменилось за три столетия. Но не наша воля рубить леса.
А чья?

фото автора