Небо на земле

                «Две вещи наполняют трепетом мою душу:
                звёздное небо над головой
                и нравственный закон внутри нас».
                И. Кант


Работа у меня простая. Держать в порядке взлётную полосу. Всего тридцать пять метров в ширину, зато в длину – тысяча триста сорок.
Вот её и чищу.

Месяц назад вертолёт прилетал, красавец МИ-8. Ребята такие хорошие, смеются, говорят:
«Ты-то, старый дед, что здесь делаешь? Зачем ползаешь, чистишь свои полтора километра? Приватизировал их втихаря? Возвращайся в деревню, пока волки не съели. Вертушка на любую поляну сядет, а самолётов здесь как не было столько лет, так и не будет уже никогда. Ни в одном реестре тебя нет, мохнатого отшельника, ни на одной навигационной карте…»

Ну и что – что на карте меня нет… На карте меня нет, но я есть.

Ну да, сейчас моя взлётная полоса считается заброшенной. И нет её ни в каких справочниках. Даже дороги к ней нет. Не нужна никому. Но как можно попустить, чтобы лес вырос на месте для самолётов.

Пятнадцать лет – ни одного самолёта. Но ведь так будет не всегда, правда? Проснётся страна.

Ведь это такое большое дело – малая авиация… Это же только название, что малая. Два десятка живых душ в каждом самолёте, шутка ли? Конечно, когда Печора прочно встанет – можно по льду. А до реки сколько вёрст грязь месить? А весной, а осенью? Без крыльев – никуда.

Возродится малая авиация… Может, ещё прилетят знакомые самолёты. Или даже большие прилетят. «Тушки» летают по сорок лет, редко-редко их вижу, высоко мчатся. А может, и не «Тушки» это вовсе, а современные какие. Не вижу уже ничего.

А что старый – это да. Больше полувека в авиации. Лучшая работа на свете. Лётчики – это боги, но они же взлетают и садятся на землю. Стало быть, мы тоже нужны, наземные службы.

Бывает, говорят мне: ну что это такое – твоя полоса? Сама по себе она бесполезна. Как самолёт сядет без диспетчеров и локаторов? Зря здесь ползаешь.

Ну что, может, и правы они. А всё равно не уйду. Куда уходить? Другое место искать на старости лет? Здесь я человеком стал. Авиационное техническое училище закончил. И по распределению сюда. Самолёты заправлял, техником работал…

В  прежние времена хорошо было. По всему Союзу летали. Льготы были для работников авиационного транспорта. Вот сам я деревенский, а сколько повидал! Ленинград видел, Ригу, Вильнюс… Большая была страна. Что от неё осталось? Даже казённую волчью шубу сносил. Только сапоги на меху ещё держатся. Советские сапоги.

Человек ведь как? Всегда надеется, что когда-нибудь будет по-другому. А когда наступает это другое – всегда хочет вернуться к прежнему.

А тогда жизнь кипела. По десять самолётов в день приземлялось. Аэровокзал заполнен был. Колхозники, заготовители, геологи, лесорубы, рыбаки, золотодобытчики, отпускники на юг. Края у нас непростые, а детям хочется и море увидеть. И всё ведь возили – от мотоблоков до оленьих шкур.

А потом конец пришёл Союзу. И аэровокзал опустел. Все удивлялись, не верили, когда впервые выходные ввели. Субботу и воскресенье. Никогда такого не было. Нельзя было даже представить – как это два дня небо будет пустым? Нам-то что делать? А потом и пятница с четвергом… потом один день в неделю остался…

Аэровокзал наш потеряли… Комитет госимущества его сдал, а муниципальные власти не приняли. Морока одна. Дорого содержать, а прибыль – какая, если люди летать перестали. К большим городам прибились, кто смог, а остальные здесь умирать остались. Медленно, но насовсем.

И аэровокзал умирал по частям, всё выходило из строя. Система оповещения пассажиров… Световое табло… Краска на стенах… Стёкла… Отопление… Двери… Полы… Электричество за долги отключили… Трубы…

А сейчас я здесь сторож, уборщик, охранник, слесарь, тракторист… И начальник для всего этого трудового коллектива. На старости лет начальником стал. И ведь все профессии нужные, даже сторож. Думаю, что сторож – от слова «страж». Гордое слово какое – защитник…

Вообще гордость есть у меня. И рассуждение есть. Моя взлётная полоса – часть чего-то большого, человеческого. Пока держится асфальт, пока не пришла тайга – сохраняется что-то… Тайга придёт и растворит в себе, но пока здесь работает человек – остаётся какая-то часть страны, даже часть города. Здесь асфальт – и в Ленинграде такой же асфальт.

Работа у меня нехитрая, но соображение требуется. Ведь взлётно-посадочная полоса – это наука целая. Мало полтора километра асфальтом выложить. Входные щиты, осевая разметка… Ночные старты… Кабеля... Подъездные пути хоть какие-нибудь, на будущее. Водостоки…

Год назад коммерсанты приходили, предлагали полосу им отдать – под дровяные склады. Три тысячи обещали. Нельзя так. А если самолёт появится? Он на склады садиться будет? На арендаторов этих?

А если беда? Вдруг начнётся война и аэродром понадобится. Прилетят сюда самолёты со спасёнными людьми. Или отсюда, с Севера, из глубины страны, будут взлетать на врага наши молнии-истребители.

Иногда, правда, чувствую, что не повезло мне. Пригожусь, только если случится беда. Хотя все врачи ведь нужны для этого. Жизни спасают, не то что я. Но лучше – для мира работать. Великая эта молитва – о мирном небе над головой, умный человек так сказал.

Страна проснётся. Полетят самолёты, большие и малые, во все стороны света. Человек должен летать.

Хотя жаль всё-таки, что на карте меня нет. Была бы хоть точка на карте... Вся страна ведь состоит из точек на карте.

Хорошо, что пристройка одна уцелела, есть крыша над головой. Вот такой населённый пункт с одним жителем. Вообще странные это слова – «населённый пункт». Как ни всматривайся – нет за этими словами человека. Какой же это пункт, если люди живут?

В пяти километрах отсюда – остатки деревни, в десяти верстах и ещё дальше, за рекой, – тоже несколько, но так, название одно. Сплошь гибнущие места… Людей жалко. Страшное дело – пустые дома. Особенно пустые окна. Ведь свет когда в окнах – тепло на душе. Издалека видно, что люди живут, не дадут друг другу пропасть.
Горят огни – и лес уже не такой чёрный... 

Грустно бывает и тяжело. Возишься целыми днями, уткнувшись в землю, – на небо некогда взглянуть. Но я ведь знаю, что есть над всем этим… Над заброшенными деревнями, над тайгой, над низкими тучами – есть она.

Любовь моя, авиация.

                *****
– Девушка, а можно воды для ребёнка? Спасибо.

Самолёт наполнялся пассажирами. Дети бегали вдоль всего тела могучей машины, возились, баловались. В сухом прохладном воздухе, пахнущем пластмассой, висели гомон и щебет, этот неповторимый язык детей, говорливых, переполненных новыми картинками.

– А почему в бутылке вода запотелая?

– Мама, помоги нарисовать! Без тебя чудовище не получается!

– Я без спасибо машинку не дам! Смотри: это у машинки шиворот, а это – выворот. Модель называется Тойота Корова.

– Мальчик, ты куда летишь?

– Как куда? В отпуск, конечно.

– В море не заплывай далеко. Как я жить-то буду без сестрёнки?

– Я тогда тебя укусил на всякий случай.

– Ты зачем панаму набехрень надела?

– А мою морскую свинку зовут Ксюша.

– Не делай из меня сердитого! Прощи просения!

– Ты обиделся на меня? Ну то-то же...

Наконец мамы с папами растащили детей по сиденьям, те приклеились к иллюминаторам.

– Не смотри, что небо серое. Взлетим – будет голубое.

– Так не бывает!

«Сначала обеспечьте кислородной маской себя, затем – ребёнка»... Стюардессы произнесли положенные инструкции, проверили ремни безопасности.

Самолёт два раза повернул направо, проехал немного и замер. Дети притихли, взрослые потянулись за газетами и наушниками, некоторые сразу устроились подремать.

Самолёт набрал скорость, пронеслось приземистое здание аэропорта, мелькнули локаторы, деревья слились в зелёную полосу и... Отрыв от земли, чувство пустоты, внизу – прямоугольные крыши домов, ленточки дорог, зелёные и коричневые пятна, овалы и линии...

И скоро уже – проносящиеся обрывки тумана и сквозь облака, похожие на дым сражения... Спокойствие настоящей высоты.

Небо. Величественная библейская твердыня.
               
                *****
…Вот опять зима. Снег с каждым годом будто тяжелее становится. Ничего. Только быстрее нужно работать. У нас ведь как, на Севере? В два часа – уже сумерки, в три – ночь. А вчера к темноте только четыреста метров почистил. Силы уже не те, раньше бы раскидал моментально.

На тракторе – так вообще в удовольствие. Но трактор уже как я. Еле-еле проедет и снова встаёт. Хорошая машина, ДТ-75, вот только был бы помоложе. Вон он, старый мордастик, стоит ждёт. Сейчас займёмся тобой. Бензин, дизельное масло... А куда я смотрю? Не знаю разве, что полканистры осталось? И взять неоткуда. Дым вчера выходил резкими клубами... Нужно прочистить сопловые отверстия и промыть. Может, и распылитель менять... И воздухоочиститель проверить... Сейчас, старина...

Буран какой сильный поднялся... Словно все духи тайги разгневались. Оконце надо укрепить в подсобке, чтобы не выдавило. Печка ещё сто лет проработает. Телевизор две программы ловит кое-как, но ни к чему это. Давно я перестал понимать, что показывают по телевизору.

Понимаю только, что нет на полосе больше сигнальных огней. Отключили всё. Я бы пенсию отдавал, тайга прокормит, но... Две моих пенсии стоят огни. И кабеля старые, лопались всё время. Ночью не увидят лётчики моей полосы, даже если на карту её поместить. Ну хоть днём увидят.

Без рукавиц не высунешься, это значит, что градусов сорок, так-то руки к холоду привычные. Но это хорошо. Снегопад – предвестник весны. Неужели подарит Господь ещё одну весну?..

Не знаю, далеко весна. Оглянулся вчера – остаются следы за мной. И так хорошо на душе стало отчего-то. А через мгновение оглянулся ещё раз и понял: ничего от меня не останется. Замело все следы.

                *****
– Мама, мама, смотри, облако похоже на ангела с крыльями! А эти похожи на... Зачарованный лес… Как в сказке…

– Скорее – загадай желание! Ты же в небе!

Остались позади удивительные, вертикально парящие облака, похожие на сосны в пушистом снегу. Начинались другие...

Тяжёлые тучи-великаны сменились безбрежной белой равниной, сплошь испещрённой следами неведомых зверей. Какие же существа невидимо бродят по этим полям?

Мелькнули радужные полосы, бликами заиграло солнце, заставляя детей закрыть глаза, но вот опять можно смотреть, а там... Без числа, без конца...

Облачные горы и кручи, обрывы, пустыни, острова, синие бездны, пронизанные солнечными лучами... Материки, туманности, невиданные, ослепительные, бесчисленные миры...

Все краски, неведомые на земле. Вся сила безмолвной поэзии неба.

                *****
…Самая красивая она у нас – северная весна. Быстрая только, как ветер. Только откроется небо, растают снега – и всё. Вот сейчас как раз эта минута – всё ещё белым-бело, но выглянуло солнце и вдруг теплом повеяло... Девочка-весна пришла.

Разлилась весна... Благодать какая... Просто душа разрывается и слов нет. Тишина... Говорить сейчас – точно весенний лес углём рисовать. Минутку хоть постою под небом.

Все деревья знакомые. Как перезимовали? Да, долгая зима была. Братья мои молчаливые... Там, на закатной стороне, – в прошлую весну был молодой лес. Невысокий, как я особенно люблю, в человеческий рост. А сейчас – только голову запрокинуть, как вырос. Идёт время… Вёсны проходят...

А работы много. Жаль, что крышу одному не подлатать, не залезу. А залез бы – руки не поднять над головой. Водостоки засорились. Каждую весну в дренажи попадает старая трава. Может заводниться и сделать подмыв под полосу.

И ручей изменил русло, подтапливать стал. Нужно придумать, как отвести его от полосы. Иначе беда, заболотится всё. Нельзя так, ведь посадка для самолёта – самое сложное. Половина всех происшествий. Страшное дело, когда самолёт бьётся...
Кровь проливается на землю...

Кажется почему-то, что небо не такое высокое, каким было в молодости. Одиноко мне сегодня. Нет, наверное, ничего хуже одиночества весной. Вон там парит в вышине ястреб, а тень его скользит по листве и траве. Он не один и радуется, наверное, в своём простом разуме, что есть у него подруга-тень… А человеку мало собственной тени, нужен другой человек.

Нужно всё же разговаривать с собой потихоньку. Чтобы волком не стать. Человек ведь не волк. Человек цель имеет. А тайга обступает… Тоже слово интересное... Может, тайга – от «тайна». А может, от «таять». Человек тает в тайге... 

                *****
– Что желаете на горячее? Говядина с овощами, минтай с рисом, вегетарианский микс?

– Чай или кофе? Может быть, холодный сок? Апельсиновый, виноградный, яблочный?

– Хрр…

– Зайчик, не возись, видишь, бабушка заснула.

– А у меня тёща посреди газона картошку посадила.

– Жаль только, комплектующие китайские, своих нет. Если поднимем завод, вся область поднимется. Тысячи рабочих мест, сады построим, школы.

– А они ремонт начали. Точно – как два пожара, месяц уже голова кругом. Деньги летят только.

– Там кусочек земли небольшой совсем, за сараем. Может, треугольная теплица влезет.

– В следующем году нужно бабушку нашу отправить на отдых, а то всё сопротивляется. А у самой руки не разгибаются от работы, в четыре утра приходит в пекарню. Железное поколение...

– Дочери двадцать семь, а ещё не замужем. Карьеру делает, по командировкам шастает, звонит раз в месяц. А я ночами не сплю, всё мечтаю о внуках.

– Так необычно – видеть своё имя напечатанным... Первое стихотворение опубликовали. Такое чувство... Как ветер под крыльями...

                *****
Что это я выдумал? Лето – и вдруг заболел. Жар сильный. Ладно, как-нибудь.

Как же быстро зарастает асфальт. Секатор я поломал ещё прошлым летом, нет ничего. Нужно руками рвать.

Сколько вокруг следов... Давным-давно ограждение сгнило и колючая проволока упала. Волков много, воют ночами. Но на аэродром ни разу не заходили. Чуют что-то. Наверное, для них асфальт – как для человека поверхность другой планеты. Сложно даже представить – как наступить? Всё чужое. 

Гнус и комары тучами висят. Даже привычка не спасает. Но зато нечаянная радость у меня. Прямо у подсобки целая поляна иван-чая выросла. Говорят, что только на пепелище растёт, но вот же он. Сквозь маленькие сиреневые цветы солнце просвечивает... 

А вон там недавно самолёт пролетел. След остался. Как белая царапина на синей эмали... Видно ли с такой высоты муравья вроде меня?

Куда смотришь, старый? Вот же ржавая арматурина торчит. И дальше ещё три. Здесь трещина, и большая... И болото наступает с трёх сторон... Это его места, раньше здесь болото было.

Опять приходили какие-то не наши, чтобы полосу в аренду взять. Нет у них понятия. А угрожать мне зачем было? Я дело делаю. И крепости мне хватит, чтобы его до конца делать. Да и как можно землю отдать, она не моя, а общая. Я и полосу-то своей называю только любя, потому что привык к ней. А вообще думаю так: не может быть земля чьей-то, как не может быть чьим-то живое существо. Земля терпит и кормит нас. Не для того она, чтобы наживаться на ней.

Кустарник прёт из зазоров плит. Крепкий какой! Вот ведь бамбук! Разрушит мне весь бетон. Проклятая спина... Словно гвоздь вбили – и не туда, и не сюда. На четвереньках попробую.... Невмоготу всё равно. Да что ж со мной! Давай поползу потихоньку, так легче. Секатор бы мне...

                *****
– Пуся, ты помнишь, как расположены цвета радуги?.. Каждый охотник желает знать, где сидит фазан. В детском саду говорили? Так и расположение нот легко запомнить. Ты же хочешь сыграть свою любимую песню? Повторяй за мной... Такие фразы, для запоминания, называются «мнемонические». Мне. Монические... Молодец.

– Расставляй сюда буквы! Да нет, чукча! Смотри, что написала! Не «егемнот», а «бегемот»!

– А я никогда море не видел.

– А я зато памлю видела.

– Да не памлю, а пальму!

– Никогда не думал, что поступлю на режиссёрский. Волнуюсь ужасно, вдруг я бездарнее всех. Там такие ребята есть... Всю жизнь мечтал снимать кино.

– Понимаешь, он так смотрит на меня, что я вижу: я для него – всё, просто всё на свете. Он не красавец какой-то, просто симпатичный. Очень смешной. Как ты думаешь, это любовь? А если он просто увлёкся и скоро забудет меня? Как думаешь, меня можно полюбить на всю жизнь?

                *****
Осень сначала появляется в небе. Потом уже листья желтеют и ветер кружится, играет. Не спится мне осенью. Звёзды такие тревожные...

И воздух холодный, и вчерашняя чёрная туча видна над далёкими лесами. На самых границах небесной страны...

Светлячки исчезли. Значит, уже утро. Да, светает. Ветер переворачивает листья, павшие за ночь...

А туча-то грозовая, вон какие молнии на горизонте. Лето, слава Богу, пережили без пожара. Хуже всего – лесной пожар. Это каменное поле будет  – как сковородка в печи...

Так и думал, слишком долго мне везло. Гроза разразилась и молния срубила огромную ель. Рухнула прямо на аэродром. С позавчерашнего дня рублю на колоды, чтобы одному утащить под силу. Наверное, столько же буду перетаскивать в сторону. По несколько метров в час, что ли. Быстрее не получится. Спину ломит.

Солнце садится. А в той стороне каждый вечер – такая красота… Волна закатного света движется от земли и по деревьям – снизу вверх… И растворяется в вышине...

Вот уже настоящая осень. Облака бегут друг за другом... Как волны могучей небесной реки. И ветер такой... Что бы ни говорили люди, а всё-таки есть, несмотря ни на что... Есть внутри крылатая душа, не знающая страха и холода. Ветер напоминает человеку, что у него есть душа.

                *****
– Евгений Геннадьевич, автопилот отключился.

– Вижу. Сбой питания…

– Контроль управления…

– Правые аккумуляторы…

– Перекинем на другое крыло.

– Нет...

– Указатели курса... Навигация не работает.

– Расчёт отклонения от курса…

– Датчики крена вышли из строя...

– Запрашиваем экстренную посадку.

– Я пятьсот шестой, как слышите? Я пятьсот шестой..!

– Датчики авиагоризонта…

– Рейс пятьсот шесть, пятьсот шесть, пятьсот шесть! Не слышу вас! Не слышу вас! У нас проблемы с электропитанием! Прошу запасной аэродром!

– Вся бортовая электросеть...

– Рейс пятьсот шесть!!!.. Прошу экстренную посадку!..

– Топливные насосы?

– Встали...

– Не слышу вас! Я пятьсот шестой!..

– Топлива на полчаса.

– Снижаемся.

– Нет радиосвязи!

– До аэропорта назначения не долетим.

– Топлива хватило бы до Ухты, но нет навигации…

– Здесь ни одной полосы!

– Сядем на воду.

– Рейс пятьсот шесть!..

– Тепловой разгон...

– Низкая облачность...

– Лена, Настя, подготовьте пассажиров... 

– Уважаемые пассажиры! Самолёт совершает посадку. Просим пристегнуться, убрать колющие и режущие предметы, снять зубные протезы, очки и обувь на высоком каблуке, поднять спинки кресел в вертикальное положение…

– Девушка, что-то случилось?

– Нет, просто эшелон нужно поменять.

– Высота – три тысячи…

– Если облака не откроются...

– Выхода нет.

– Закрылки не выйдут.

– Зайдём на чистом крыле…

– Скорость слишком большая, у земли будет больше четырёхсот…

– По руководству – максимум 375...

– Если нормальную поверхность найдём – сможем.

– Облака открылись...

– Реки нет. Только тайга...

– Неужели конец... 

– Настя, что в салоне?

– Спокойно. Дети спят почти все.

– Хорошо.

– Сплошная тайга, ни просвета…

– Приготовиться к аварийной посадке.

– Лена, под нами тайга. Мы разобьёмся… Прости, что тогда накричала на тебя.

– О чём ты, родная? Мы же как сёстры. Держись крепче. Голову при-жми ниже, не смотри на меня. Не смотри так, всё будет хорошо…

                *****
...Самолёт падал в смерть. Лишённый внутреннего света, с тёмными глазами-иллюминаторами, он нёсся над неподвижной рассветной тайгой, как огромная зловещая тень. Слепая и глухонемая тень, летящая могила для семидесяти людей.

Внизу близилось, ширилось зелёное море деревьев, протыкающих насквозь, видны уже острые, как колья, жёлтые сосны.

Ни реки, ни прогалины, ни просеки, ни поляны... Ни дороги, ничего… Везде тайга…

Крылья срубят верхушки первых деревьев, а потом... Крики ужаса, удар, взрыв, месиво искорёженного железа и горящей плоти...

Внутри самолёта смешались все слова и мысли. «Везде лес. Самоубийство садиться... Уважаемые пассажиры, сохраняйте спокойствие. Посадка пройдёт в штатном режиме. Я маме не позвонила перед вылетом... Топлива на десять минут. Примерная высота... Скорость... Господи... это конец».

– Командир... Похоже на полосу...

– Заброшенная?

– Нет… Вижу разметку...

– Не может быть! Ближайшая в Ухте...

– Это точно полоса… Прямо в тайге…

– Да где, где?

– Женя, вижу полосу!!!

– Тоже вижу. Заходим на посадку. 

– Препятствий нет. Но короче, чем нужно.

– Короткая… Километра полтора… Для малой авиации.

– И узкая совсем...

– Выкатимся за полосу, пробьёт баки.

– Другой нет. Садимся…

Самолёт в последний раз качнул крыльями, ещё снизился, едва не задев верхушки деревьев, прижался к земле, коснулся, пронёсся с отчаянным рёвом, из последних сил унимая, укрощая скорость, и наконец остановился на самом краю.

Клочья сгоревших шасси ещё долго тлели на старом асфальте. Заброшенной взлётно-посадочной полосы.