Счастливый путь. Рассказ

         Жили-поживали старик со своею старухой. И вот на исходе золотого времени Застоя, когда кругом была тишь да гладь, да Божья благодать, решили они как-то развеяться и совершить путешествие по стране Советов. Может, кто-то им на ушко нашептал или, может, у кого-то из них своё предчувствие подсказало; мол, пользуйся моментом, пока Союз республик свободных ещё не рушим... И потому пробудился у этих старичков интерес к странствиям. Захотелось им белый свет посмотреть (а заодно и родственников), и себя показать. (А история эта, не смотря на давность лет, может произойти и в нынешнее время, а потому не лишена поучительности.)
         Вот как стукнет людям за шестьдесят, под семьдесят, так им как будто бы кто молодую кровь вливает - не сидится дома. Начинают себе на старость лет искать приключения и прочие удовольствия.
         А родственников у старичков, на счастье или на горе, чуть ли не в каждой республике тогдашнего Советского Союза, от края до края огромной страны, хоть круглый год катайся. Но им год в путешествиях проводить не к чему и поэтому решили они на это мероприятие потратить месяц-полтора, от силы два и домой возвернуться по добру по здорову по лету, или хотя бы в начале осени, то есть по теплу.
         И вот, ничтоже несумняшися, наметили маршрут. Вначале на Запад, по Средней полосе России, где по пути намеревались сделать две-три остановки; потом по Средней, но уже ; Азии, в достославный город Самарканд; потом в Поволжье; потом... А надо тут сказать, что старички наши были не настолько уж закоренелыми сибиряками. Один (глава предстоящего мероприятия) – чуть более полувека назад освоил загадочные просторы Сибири (раскроим тайну ; не по своей воле, ибо в те далёкие времена запросто можно было угодить, как на холодный Север, так и на знойный Юг, хотя б притом же раскулачивании). Другая же ; из того сибирского рода-племени, которое теряется в пыли времени. Поэтому не мудрено понять намерение пожилых людей. Особенно, его руководителя. Видимо, к этому возрасту чётче обостряется зов предков, влекущий потомков на родину, как горбушу на нерест. Тем более отпрыски их, повинуясь этому зову, уже вернулись в края своего родителя на Среднерусскую равнину.
         Но не это главное, это лишь мотив.
         Главное все-таки: перемена обстановки, новые впечатления, новые люди, радость встреч, то есть всё то, что называется романтикой, где адреналин и впечатления. А сведущие люди сказывают: в мире такое творится, что не в сказке сказать, не по телевизору показать.
         Словом, наши старички деньжат кое-каких поднакопили за свои пятьдесят с хвостиком рабочих лет, чемоданчики упаковали и где-то в полдень появились на железнодорожной станции, при молодом, красивом и большом (провинциальным назвать – язык не поворачивается) городе Ангарске. А там – цветы, улыбки и тёплые пожелания от Мисс железных дорог, что всякий раз с неизменной улыбкой провожает пассажиров и всяких там путешественников с фронтона станции:

                Счастливого пути!

         Старички ей тоже улыбнулись и помахали ручками. Хоть и намалёванная, а всё равно приятная.
         Как они ехали к детям, сделав пару остановок по пути, рассказывать нет смысла. Тот, кто ездил по России на "России", сам знает. Ничего особенного: радио слушаешь, газетки, книжки почитываешь, чаёк попиваешь…
         Но если вы до этого не ездили в южном направлении, например, в Одессу или Самарканд и, кстати, в Кишинёв, то вам и сравнивать не с чем. Поэтому вы воспримите комфорт в "России" – как обычный, и, может быть, даже и не заметите в нём ничего особенного: и чай, как чай, и туалет без запаха. И путешествие вам покажется на тех же "России" и "Байкале" до тоски будничным и скучным. Так что, что на это время тратить и листы марать. Поедем дальше, пока электровозы ходят, и пока электроэнергия в проводах имеется.
         А надо сказать, что в те времена былинные обстановка с расписанием поездов была, мягко говоря, путанная и для пассажира не совсем понятная. Слабоватая была дисциплинка на железнодорожном транспорте. Поезда опаздывали и на час, и на два, и до нескольких суток. И зная об этом, путешественники наши, однако же, не остановились перед трудностями и доехали до столицы Союза Советских… беспечно и с комфортом.
         Последнюю остановку первой половины своего маршрута старички совершили под Калугой – от Москвы рукой подать. Где, погостив у своих отпрысков, направились во второй тур увлекательного путешествия, в славный и загадочный город Самарканд, в сказочные края Средней Азии. И отбыли в те края живыми, здоровыми и даже жизнерадостными, предвкушая скорую встречу с родственниками уже со стороны руководите¬ля круиза, у которых рядовой член группы ни разу не бывала.
         И надо тут ещё раз заметить, что те места обетованные, куда направились наши путешественники, были освоены старшей сестрой руководителя похода, как, впрочем, Поволжье – младшей, в первой половине прошлого столетия, также не по своей охоте, как и их брат – раскулачивание расширило географию их проживания. И теперь, пока кое-кто из них был ещё жив-здоров, хотелось с ними повидаться. Быть может и в последний раз.
         Появились наши путешественники на Казанском вокзале где-то во второй половине двадцать девятого августа, чтобы уехать на поезде в Самарканд в первой четверти суток тридцатого августа, то есть ночью. И приехали они так рано на вокзал не затем, чтобы посмотреть на ночную Москву и не из стариковской предусмотрительности, боясь опоздать на поезд в южном направлении. А потому, что позже в столицу добраться из глубинки не на чем. Много перекладных, и те рано прекращают движение.
         А на Казанском том вокзале народу, как пчёл в улье, только те в сотах, а тут... Кто сидит на чемоданах, кто стоит у стен, кто нашёл приют на полу, поскольку все сидения заняты. Что дедк; крайне удивило.
         – Ах ты, мать честная! Это что же деется? Яблоку упасть негде? Куда бы здесь притулиться?
         А куда? Ищи. Кто вас тут ждал-поджидал с мягким креслом да с кофеём на подносе? Экий странный народ, – сочувственно смотрит на них станционный персонал.
         – И куда вас черти гонят?!.
         И их понять можно.
         А на Казанском том вокзале пол каменный. Где-нибудь на маленькой станции, такой пол произвёл бы впечатление, а в столице впечатляют только грязь на нём и ещё то, как гости столицы обтирают его своими пиджаками, и она неплохо прилипает к одежде.
         Дедок перед тем, как поставить свою вещь, затёр ногами пол и подстелил газетку.
         – Садись, старушка, на чемодан, – говорит, – будем ждать наш паровоз.
Села старушка на чемоданчик и даже платок под подбородком распустила, расслабилась.

         Час сидят, два сидят – по очереди, то дед, то бабушка. А народ ни с места. Словно все казанские сироты на Казанский тот вокзал ночевать съехались. И каких тут только наций нет: и казахи, и армяне, и грузины, и русские, и узбеки, и цыгане, и татары... Бог ты мой, на пальцах всех не перечтёшь. Весь букет Советского Союза. И все табором, вперемежку, как семья большая.
         Живёшь вот так вот в четырёх стенах, живёшь и видишь народ только по телевизору. В телевизоре он живой, весёлый, а здесь – глаза бы не смотрели, как сонные мухи. И что дома не сидится? Что по вокзалам ошиваются? Все сиденья позанимали, даже присесть негде. Эх, Господи, Господи... И куда смотрит милиция? Раньше хоть с полов сгоняли, к каждому спящему присматривались. Глядишь, и они устроились бы где-нибудь поудобнее… – оглядывается дедок.
         Только поздно вечером возле окна место освободилось. Снизошла-таки благодать вокзальная. И ещё чем удобным то место оказалось, на нём не воняет и от туалета подальше. Старушка уж больно брезгливая и чистоту любит. Даже покушали немножко – так слегка, чтобы червячка заморить. Уж там, в поезде, наверстают, наедятся и напьются вдоволь. А сейчас и водичкой газированной обойтись можно, вместо чая. А, покушавши, на ночь пристроились.
         Вот старушка, сидя на чемодане, носом стала поклёвывать, да нет-нет лбом в подоконник стукнется. Так, не сильно, чтоб только почесать.
         А дед бодрствует. По залам ходить начал. Ему, видите ли, интересно стало, посмотреть захотелось. Другие, может быть, с определённой целью прогуливаются, присмотреть, где что не так лежит, или просто чего стибрить. А ему чужого не надо, своё бы довести в целости да сохранности. Он, видите ли, лет сорок пять такого не видывал, только в войну довелось. Тогда точно также на полу беженцы валялись, дети бегали, плакали, спали. И, глядя на весь этот цыганский табор, грустно, тоскливо у дедка на душе стало. Жалко горемычных сделалось, переживать даже начал: некому о народе позаботиться, негде ему головушку притулить, бездомному…
         (Знал бы он тогда, какая сказка через семь, десять лет настанет? Может быть, не так сокрушался бы, сердешный.)
         Тут слышит, по радио передают: такой-то поезд на два часа задерживается. Мужчина в помятых брюках было дёрнулся, потом выругался и на другой бок перевернулся. Видимо его поезд был. Потом ещё какой-то поезд объявили: задерживается. Там третий... Как в войну после бомбёжек на железнодорожных линиях. Беспокойство старика одолевать начало. Эко, какое время тревожное. Может, и вправду остатки недобитых бандеровцев из лесов вышли? Может не на Самарканд, а домой подаваться?..
         А время тянется... Ах, как время тянется. Вот бы старость так. Ждал бы её, ждал, а она не приходит. Так нет, пока поезд дождёшься, умереть можно.
         Ходит дедок, на народ посматривает и думу думает. За поезд на Самарканд переживает: как бы и им на Казанском том вокзале суток надвое не задержаться. Начал было место уж поудобнее для себя и своей старушки присматривать, чтобы влиться в дружную семью братских народов.
         Однако поезд на Самарканд – на удивление! – не опоздал, вовремя объявили. Бабушка к тому времени третий раз головой в подоконник стукнулась. Дед через тела и чемоданы к бабуле на радостях кинулся. Кому на ногу наступит, кому на руку – спят люди, хоть за ноги вытаскивай. Привыкли, видать, к комфорту вокзальному, на суматоху внимания не обращают.
         Прибежал к своей старушке, а та на голову под платок какой-то блин из платочков подвязывает.
         – Ты чего это, бабуленька-красотуленька, – говорит, – темя застудила?
Бабуля позевает.
         – Нет, – говорит, – этот подоконник, паразит, надоел, по голове больно стукает.
         – Всё, старушка, спать некогда. Поезд наш объявили.
         – Ах ты, господи! А тут не слышно. Прохрюкало где-то чёй-то, как поросёнок, видать, тоже с просыпу, не поймёшь…
         Вышли на перрон, а там - темно! Хоть глаз коли, и ничего не видно. Хоть бы какая лампочка где горела или маячок мигал. Куда бежать, в какую сторону? А тут ещё дождь, как на грех, мелкой брызгой сеет.
         – Эй, гражданин! – кричит дед какому-то прохожему. – Где тут поезд на Самарканд, а?..
         Гражданин рукой махнул, не то направление указал, не то послал куда-то по направлению. Старички и побежали. Дедок чемоданчик прёт, бабуля – в одной руке дамскую сумочку, в другой хозяйственную сумку. Семенит за дедком, спотыкается.
         А носильщики пассажиров обгоняют. Который сигналит, а который тележку, как паровозный буфер перед собой катит, того гляди, под колени подденет. Не видит, чёрт впотьмах. Бабушку слегка и поддел. Слава Богу, не совсем зашиб, отпрыгнула. Потом на деда. Да не на того наехал. Дед не такие тараны видел. И здесь не растерялся. Чемоданом на тележечника замахнулся. И ударил бы, рука не дрогнула. Если бы поднял. Чемодан оторвать от пола можно, а уж помахаться им, силёнка не та.
         Носильщик, ясное дело, не стал дожидаться, когда его чем-нибудь огреют, смотался. Растворился в темноте и дожде, как приведение.
         А люди, как с цепи сорвались. Туда-сюда, туда-сюда… То пихнут, то прошмыгнут, перед носом. Того гляди, стопчут. И откуда народ взялся? – только что ведь спал. А тут, похоже, от радости, как тараканы, изо всех щелей повылазили. Прямо светопреставление в потёмках на Казанском вокзале.
         А на Казанском том вокзале асфальт, надо сказать, тогда был ядрёный. По нему, видать, как ещё Наполеон прокатил ядра, так с тех пор его и не ремонтировали. Нет, может быть, Наполеон тут и не причём, может быть, в то время и Казанского вокзала не существовало, но дыры в асфальте имеются. А попробуй в темноте да под водой разгляди их? Это ж, какие очки иметь надо?
         Бегут пассажиры друг за другом, спотыкаются. Передний упади – задние затопчут. И бабуля, возьми да оступись на ямке, ухнула со своим имуществом прямо в лужу, только брызги в стороны. Дед и тут не растерялся. Чемодан бух на асфальт! – и с бабкиной стороны в него опёрся, как за крепостную стену. Насмерть стоял, пока старушка не поднялась.
         Поднялась бабушка и плачет.
         – Я, – говорит, – новое платье вымочила. Туфли напоила. И вообче, – говорит, – как курица мокрая.
         Дедок её за руку подхватил и к поезду на Самарканд поволок.
         – Хорошо, – говорит, – что сама ещё живая. Смотри, впотьмах с платформы не унырни. Держись, – говорит, – за меня крепчей.
         В другой раз можно было бы подумать, что на Казанском том вокзале электричества вообще нет. Предположим, по причине, отсутствия столбов. Однако, когда наши старички, каждый по очереди об них стукнулись, это предположение отпало.
         – Ты смотри-ка, – удивляется старик, – столбы на месте. Для каких фонарей они тут стоят?
         А если вы впервые на Казанском вокзале, откуда вам знать? Может нa Казанском том вокзале специально так задумано, в целях экономии электроэнергии на закате золотой эры застоя? А тут чиркнул пассажир головой об столб, у него свои фонари вспыхнули. Сплошное самообслуживание.
         А может быть специально, в честь гостей из Сибири и прочих пассажиров этой ночи свет выключили, для пущей впечатлительности?
         Да ладно, – что пытать, когда гадать! – спешить надо.
Семенят наши старички по перрону Казанского вокзала. Пытаются к кому-нибудь пристать, чтобы с направления не сбиться, по которому их направили. И к какой-то многодетной семье прибились. У тех один на руках и трое за подол держатся. Шлёпают без разбора по лужам, попискивают, как утята. Родители их успокаивают.
         – Потерпите, – говорят, – маленько. Где-то здесь должен быть поезд. Хоть бы пукнул что ли, для ориентировки.
         Поняли старички – этой семьи придерживаться можно. Дорогу к поезду по признакам сыщут, и их выведут.
         И верно. Сами вышли и старичков вывели.
         Спасибо, вам, люди добрые. Есть ещё некоторые, идущие по верному пути.
         Теперь другая забота. Номеров вагонов не видно. И проводников у тамбуров нет. Не то поезд ими не укомплектован, не то сон сморил бедолаг, в два часа ночи пассажиров встретить не могут.
         Но дедок находчивый человек, вычислил. Вагон номер тринадцать впереди состава не может быть, но и сзади не должен. Метались-метались по перрону, да и прыгнули в первый попавшийся вагон и аккурат угадали, в свой вагончик. Вот когда от радости слеза прошибла ; в сухом помещении, при свете, правда, ночничка, да ещё на своём законом месте.
         Фy-y... Мокрые, уставшие вваливают они в этот вагон. А вагон тот как раз на Самарканд следует. Туда, куда им и надо. В их, значит, направлении, к родственникам деда. И определили старички это даже не по направлению, а по запаху, в вагоне чем-то специфическим подванивает. Но при посадке не до запахов в тот ночной час было. Вошли в вагон, слава Богу, живыми и на том спасибо: и добрым людям, что к поезду вывели, и электрикам за светопреставление на Казанском том вокзале.
         Упали на лавки и дух, кажись, вон.
         Нет, если бы посадка была при свете, если можно было бы приглядеться к вагону, к проводникам, тогда конечно, слов нет, много претензий у старичков возникло бы. Может, из принципа не поехали бы в Самарканд. Сдали бы билеты и по другому направлению отбыли.
         Но ночью это было. В темноте. А в потёмках попробуй, разберись, что тебе подсунули на Казанском вокзале. Может, на Казанском том вокзале специально темноту наводят, чтоб людей с толку сбивать. Чтоб в тухлый и грязный вагон человека втискивать. Поэтому и проводников попрятали. Кто что поймёт, что разберёт? Дело тёмное. Так на тёмную и отбыли.

         Утром проснулся дедок, смотрит, а его старушка у окна сидит, в оконную щель носом уткнулась.
         – Пошто, – спрашивает, – не спишь? Угорела?
         Старушка платок на глаза и сипит сквозь слёзы.
         – Я, – говорит, – так ехать не могу. Я, – говорит, – хоть и не брезгливая, но это настоящая душегубка. Они что в этом вагоне баранов что ли в Москву привозили! Весь вагон мочой пропах и притом кислой.
Дедок подшучивать вздумал.
         – В Москве с мясом плохо, – говорит, – узбеки в нашем вагоне шашлык в живом виде доставляли.
         У старушки лицо землистый оттенок приняло.
         – Я, – говорит, – твою родню семьдесят лет не видала, и ещё бы столько не видать, не умерла бы. Дура я, – говорит, – что согласилась к ней ехать. Труп мой в Самарканд привезёшь, уморят тут псиной.
         Дедок язык прикусил. Взял полотенце и в туалет пошёл.
         Приходит, старушка спрашивает:
         – Ты почто не умытый? Занято?
         А он ей:
         – Ну, старая, – говорит, – кажись, и влипли же мы, как мухи, только не подумай, что в мёд. В туалете грязь и сплошная гадость. Сказал проводнику: мол, пошто у тебя такое свинство в вагоне? Так он меня по-узбекски к матери послал. Это я и без переводчика понял.
         Пригорюнились. Дед боится бабушке слово сказать, бабуля не хочет с дедушкой разговаривать. Настоящее крушение взаимоотношений. Ох, правду говорят: счастливый путь, да неладен он будь.
         Едут час молча, едут два. Проводник в купе заглядывает.
         – Шай, – спрашивает, – пит будэш?
         Фуражка бараньи патлы прикрывает и рожа чёрная, как сапожная щётка, небритая, и на глазах сонливый прополис. У бабушки слеза навернулась:
         "Господи, да неужто в Узбекистане получше проводника не нашлось? Или специально таких подбирают, чтобы гостей отпугивать?.."
         Старик поднялся и со своими кружками за чаем пошёл.
         Принёс, а старушка к чаю не притрагивается. То ли чай не вкусный, то ли цвет не нравится? И от окна носа не отнимает.
         На вторые сутки дед забеспокоился. На какой-то станции побежал за водой, отпаивать старушку надо. От тоски и безводья совсем высохнет. Не спит, в туалет не ходит, и вообще жить не хочет. С Казанского вокзала ничего в рот не берет...
         Правда, после одного маленького случая покушала.
         На границе с Узбекистаном вваливают в вагон ревизоры вместе с бригадиром поезда. И проводника ругать стали.
         – Ты почему, – говорят, – такой сякой, вагон в кошару превратил? Почему грязь кругом и сам, как чабан, не бритый и не моешься? У тебя что, – говорят, – воды нет или мыла?
         А тот стоит, глаза навыкат и вид делает: что моя твою не понимает, дескать, по-узбекски говори.
         Ревизор долго объясняться не пожелал, достал компостер и продырявил там какой-то талон у проводника.
         У того глаза сузились, по-русски материться стал – на межнациональный язык перешёл. Тут только возникло у них взаимопонимание.
Вот он-то, этот визит, и снял со старушки предсмертную дрёму. Нашлась-таки и на этого чабана управа.
         Маленько покушала. А покушав, повеселела бабушка.
         Нет, если вот так вот посмотреть на это путешествие, то можно подумать, что на Самарканд ехать, это сущее наказание для легко ранимой души. Позвольте, с вами-с не согласиться. В Кишинёв, в Одессу в те достославные времена тоже не лучше было ездить. По себе знаем-с. И в кафе на Дерибасовской даже тухлых курочек покушали, за что от официантки имели-с милое объяснение в невинной форме на претензию:
         – Да, пошёл ты!..
         Словом, везде хорошо, где нас нет, и потому нам туда хочется. И если раньше нашим старичкам очень хотелось в Среднюю Азию, в славный город Самарканд, то теперь наоборот, очень обратно захотелось. Напутешествовались. На людей насмотрелись и на жизнь весёлую. Будет что вспомнить на этом и на том свете. И теперь им их родной Ангарск представлялся сказочным, даже со всеми окружающими его химическими предприятиями, от которых запах привычнее и даже, кажется, благо¬роднее, чем в этом чудо-вагоне.
         Однако и в поезде на Самарканд бывают праздники и очень даже приятные.
         На третьи сутки утром почувствовалось оживление. И в том оживлении была какая-то приподнятость. Старушка нос от оконной щели отняла. Головой крутит, ничего понять не может.
         Со стариком испуганно перешёптываются.
         – Слушай, старый, может за ночь наш поезд на Самарканд на "Россию" поменяли? В Сибирь к себе едем?
         Дед пожимает плечами, дескать, тогда для чего мы всё это претерпели?
         – Если б на "Россию", – говорит, – то уже полы прибирать стали и чай с сахаром предлагали бы, радио включили...
         И не успел он это проговорить, как дверь в купе открывается, и незнакомый человек с веником входит.
         – Гражданы, – говорит, – ногы задырытэ.
         Граждане команду выполнили и с удивлением на человека смотрят: голос знакомый, а по внешности не похож. Дед смотрит, бабуля смотрит, и налюбоваться человеком не могут: рубашка чистая, волосы причёсаны, лицо побрито и притом улыбается. А говорят, чудес не бывает. Бывает, и не только в сказках.
         А человек подмёл пол и новую команду подаёт:
         – Апусты ногы, – говорит, – я кончил. Скора шай пит будэм, – и вышел из купе.
         Старушка руками всплеснула. Уж очень ей мужчина понравился.
         – Ты посмотри-ка, – говорит, – что деется! Чабан-то наш никак побрился? И вообще, человек какой обходительный.
         А сосед с верхней полки, узбек, говорит ей.
         – К Ташкенту подъезжам, бабушька. К столице. Нельзя, – говорит, – не побритым быть. Нельзя грязный быть. Совест поимет надо.
         С этого часа в вагоне, а может быть и во всем поезде, праздник начался. Радио заговорило, музыка полилась, и хоть на узбекский манер, но все равно хорошо. Все лучше, чем вонь, как в кашаре. Старушка платком глаза промокнула и повеселела будто бы. У дедушки на душе отлегло: ничего, теперь довезёт голубушку, покажет ей славный город Самарканд. Сказывают, столица была...
         Ах, Самарканд! Ах, Самарканд! Мечты и грёзы с детских лет для сибиряков. Края далёкие, края неведомые, сказочной молвой овеянные. Сибирь в лице почтенных старцев тебе поклон передаёт. Живи и процветай под звёздным небом, о славный город Самарканд! Прими и обласкай гостей из дальнего Прибайкалья.
         И Самарканд принял стариков теплом, солнцем, и фруктами: словом, всем тем, чем он богат, как Сибирь снегом. Только в отличие от фруктов в Самарканде, снег в Сибири бесплатный и чистый.

         Однако, несмотря на тёплую встречу в Самарканде, старички в нём надолго задерживаться никак не могли – на недельку, от силы на полторы.
         Во-первых, чтобы гостям хозяева не надоели, а во-вторых – по причине скорого осеннего похолодания в родных краях. И потом, им хотелось ещё в Поволжье завернуть. Там младшая сестра деда их поджидает.
         И первое, что они сделали, - пустились по историческим местам. Им, видите ли, очень нужно было побывать в городище Афраснаб с музеем города Самарканд; на мавзолеях Шахи-Зинда, Гур-Эмира; в культовом комплексе Биби-Ханым и пр. пр. Куда их с посошком в руке сопровождала престарелая сестра старика. И ни она, ни тем более старички-сибирячки не сообразили, что прежде, чем вступить на площадь Регистана, им в самую первую очередь надо было засвидетельствовать своё почтение железнодорожному вокзалу. Всякая эпоха вносит в жизнь свои ценности, свои правки, на них и надо ориентироваться. А уж, всё остальное - во-вторых.
         Но в сознании старичков осознание действительности заморожено сибирскими морозами до наивности, а в сознании местного гида с клюшкой - оно от азиатской жары иссохло, как кизяк. И потому железнодорожному вокзалу они предпочли Аксарай          с его пышным мозаичным и станковым декором.
         А старушка надивиться не может.
         - Ой, дед, - говорит, - я как будто бы в сказках Шахерезады побывала, иль в касаи Сайфуль-Мулюк.
         - Ха! Сейфюль-Мулюков, во-первых, он не косой, - замечает авторитетно дед, - а во-вторых, ты видела его и до приезда в Самарканд, он программу "Время" ведёт.
         Старушка на смех деда подняла.
         - Касаи Сайфуль-Мулюк, - говорит, - так называются узбекские сказки на манер сказок Шахрезады!
         А деду всё равно, смеётся вместе с бабушкой, несмотря на то, что оплошал. Весело ему. Он нарадоваться не может, глядя на неё: не зря старушка маялась от Москвы до Самарканда. Пусть душу хоть теперь отведёт.
         А бабушка слегка загорела, и от прежней купейной бледности не осталось и пятна.
         Но как бы не было в гостях хорошо и как бы не было красиво в дивных краях Средней Азии, да пора и честь знать. Насмотрелись чудес - на всю оставшуюся жизнь хватит.
         На десятый день упаковали чемоданчик.
         - Нy, прощевайте, дорогие родственники! Не поминайте лихом! - говорит дедок. - Просим теперь в гости к нам, пожалуйте.
         - У нас хоть нет таких красот, - старушка добавляет, - однако, мы и по тем уже соскучились, что имеем.
         - Прощайте, прощайте! Скатертью вам дорожка! – провожают хозяева. – Заезжайте, коли будете мимо проезжать.
         - Спасибо! Как только, так сразу. Поедем, мимо не проедем.
         И, как в воду глядели, явились - не запылились.
         Как только гости и сопровождающие их лица вступили на вокзал и оказались у касс, им представился тот самый случай, что позволяет убедиться в приходящих ценностях, созданных эпохой, и ещё в том, насколько уважаем в Узбекистане гость.
         - Вай, вай! Послушай, дарагой, как ты не солидно поступаешь. Гости, понимаешь, только на порог, а ты их уже выпроваживаешь? Вай, вай! – усовещают на Самаркандском том вокзале хозяина.
         - Пусть поезжают, Аллах с ними. И так больше недели отгостиванили.
         - Што ты гаваришь? Вай, вай, как тебе не стыдно, гостей гонишь. Нельзя, слушай, так. Пусть поживут ещё пятнадцать дней.
         - Што вы, што вы! - восклицают старички. - Мы уже нагостеванились.
         - Э-э, нет, гости дарагие, у нас такой обычай. Билеты продаем только за пятнадцать дней по предварительным заказам. Для удобства, понимаешь, обслуживания. Если хошь уехать раньше, бери билеты счас. Порядок такой. Нарушать как можно? Если хошь ещё погостить - приходи завтра.
         - Нам сегодня нужно! Нам бы домой до холодов поспеть.
         - Вай, вай! Никак не можно! Нам долг гостеприимства не позволяет. Погостите ещё. Вы нам понравился. Шестна слово...
         Не успела хозяйка стол после проводин убрать, а гости уж вновь на пороге.
         - Здравствуйте, - говорят, - вы приглашали, так мы вот они, явились.
Хозяйка слезу промокнула.
         - Проходите, - говорит, - куда вас денешь. С вами и пошутить нельзя.
Старик объяснять стал.
         - Мы ненадолго, - говорят, - всего на пятнадцать дней. Больно вежливый у вас народ на жеде вокзале работает, гостеприимный. Позагораем ещё в Самарканде, ну его к Аллаху это Поволжье. Отменять придётся.
         И действительно, погрелись. Думали, иссохнут до мощей за эти полмесяца. Леность даже в теле появилась, и на красоты Самарканда сквозь слезы смотреть стали, на базар вообще носа не показывают.
         Если первые дни на нём (на базаре), ничего дурного не замечали, так теперь каждая гнилая арбузная корка или абрикосовая косточка в глаза бросается, а тухлый запах весь вкус к фруктам отшиб, как тухлый поезд на Самарканд…
         Вай-вай, железнодорожники, - вздыхают гости, - вай-вай! Что вы наделали, все впечатление о Самарканде изгадили! Уехали бы люди вовремя, так бы и остался Самарканд сказкой. Так нет, обязательно нужно сказку дурнинушкой подпортить!
         Гости до того измаялись, и устали от тёплого солнышка Средней Азии, что, когда через пятнадцать дней оказались на Самаркандском том вокзале, бабушка готова была вагон целовать. Дед удержал. И провожающие.
         Хоть и днём на этот раз они в поезд садились, однако, не до ку¬ражей им опять было. Рады были, хоть в каком телятнике уехать. Запрыгнули в вагон и даже ручкой помахать забыли. Хозяева вагон перекрестили и назад гостей не приглашали. Из суеверия, видно. Побоялись им счастливый путь сглазить.
         Слава Богу, едут. Старушка помаленьку в себя приходить начала. Носом по купе заводила, принюхиваться стала. Нет, ничего вроде бы, воздух в купе не замаранный, и постели без дурных запахов. Проводники - сибиряки, и приветливые, и опрятные. В купе чисто, и кроме их двоих - никого - чудеса! Бабушка плечиком пожимает, дескать, ничего понять не могу:
         - Предварительной продажей мозги компостировали, а вагон-то пустой!..
Дедок подшучивать начал.
         - Ну, бабуленька-красотуленька, - говорит, - вот уж уважили нас узбеки, так уважили! Мы с тобой счас, как дипломаты, мож быть, даже и как главы государств - одни на все купе. Побудь, - говорит, - хоть раз царицей.
         Старушка довольная сделалась. Даже строптивость в голосе появилась.
         - Сходи, - говорит, - закажи чаю. Мы чай изволим кушать.
         Едут довольные, посмеиваются. Ещё бы, вагон полупустой, чем не кум королю, иль сват министру!
         Едут, радуются. А чем ближе к Сибири, тем ниже градус по Цельсию. А сентябрь, тем более октябрь в северных широтах несколько отличается от сентября и октября в Средней Азии. В Сибири в конце сентября месяца, коли исподнее не поддел, то очень даже может быть, что что-нибудь поморозишь. И если до Новосибирска можно было по два одеяла на себя натянуть и матрас сверху, то ближе к Красноярску, царская жизнь стариков кончилась. Заселился вагон полностью, и с царицы вторые одеяла стянули. И покатили они до своего Ангарска согреваемые тем, чем запаслись на солнышке в Самарканде, на внутренних аккумуляторах.
         Вот так старик со своею старухой и попутешествовали, с радостью подъезжая к дому. А дома, недаром говорят, и стены согревают, а ноги – унтики.
Однако, всякий путь, будь он хоть какой сказкой, может иметь тогда своё счастливое завершение, когда в конце его видится долгожданный финиш: родной вокзал, с перрона которого вы взошли на подножку вагона, и куда вновь ступила ваша нога. Тут вам вновь цветы, улыбки от всё той же Мисс железных дорог и сердечные приветствия крупным шрифтом:

                С благополучным прибытием!

         А вам отчего-то хочется плакать. Наверное, от счастья, что выжили. И вы в ответ качаете головой и мысленно благодарите за предоставленное удовольствие.
         Есть много сказок со счастливым концом. Эта одна из них.
                1987г.