Метронутые люди

     Фёдора Семёновича никто не знал. Видели, общались,
работали, воображали и по неповторимым признакам иден-
тифицировали то, что он Фёдор Семёнович, но кто он есть
на самом деле, никто не знал. Были некоторые догадки,
но особым разнообразием они не отличались. Он работал
в отделе среди семнадцати человек и носил фамилию До-
стань-Левский.
     В компанию он пришёл вместе с директором, не иначе
как из советской эпохи, и, судя по всему, выполнял какую-
то специальную миссию.
     Население отдела подобралось разношёрстное, с вред-
ным перекосом в женскую сторону и с очевидным разрывом
поколений. Достань-Левский на этом разрыве не зацикли-
вался… Население же редко замечало его по-настоящему —
такое, оказывается, сложилось внутреннее отчуждение.
Правда, никто по этому поводу не страдал.
     Фёдор Семёнович ни женихом, ни любовником ни у кого
не проходил, поэтому и на фиг никому не был нужен, если
рассматривать его по особому счёту.
     Более того, если б он даже и попросил дать ему «пару
ложечек любви» по пьяной лавочке, например на «произ-
водственном» дне рождения, то вряд ли кто бы это воспри-
нял с пониманием. Неловко как-то «давать» незнакомому
мужчине, даже несмотря на то, что как бы свой и при этом
сама акция легко списывается на степень алкогольной ам-
незии.
     Короче, не актуален был Фёдор Семёнович у женщин,
и тем не менее держался он хорошо, с независимой привет-
ливостью и законспирированной иронией. Ни во что не лез,
не вмешивался и никем и ничем не интересовался.
     Однажды прошёл слух, что он занимается оптимизаци-
ей некоторых проблем компании, а также специальным
контролем за деятельностью трёх региональных филиалов.
И этого оказалось вполне достаточно, чтобы кипящее жен-
ское любопытство улеглось и формально удовлетворилось
такой информацией. Тем не менее как-то так повелось, что
другие мужчины в отделе не задерживались, и хочешь не хо-
чешь, а Фёдор Семёнович становился иной раз «громоотво-
дом».
     С директором у него были зрелые, закадычные отноше-
ния, о которых никто никогда не говорил, ибо всем понят-
но: они делятся, причём всем, вплоть до того, что… Это на-
стораживало, но не пугало. Остальное — детали, основное
тоже…
     Вторую неделю дни рождались при помощи кесарева се-
чения, обычным способом получалось совсем плохо. Конеч-
но, это нервировало, когда каждый раз рождаешься вместе
с ними недоношенным, ослабленным, с вяло втягивающим-
ся в реальность зрением, ощупываешь все варианты пас-
мурного и меланхоличного, звучащего на одной и той же
струне: «Опять!»
     Ещё в постели, сгребая все силы в кучку, Фёдор Семёно-
вич рылся в себе, чистил свечи, чтобы заискрило и можно
было трогаться с места и отутюженными тропами двигаться
на службу. Автомобиль с этой целью не использовался —
пробки туда и пробки назад и восемь — девять часов бес-
смысленной стоянки, и всё это для того, чтобы перевезти
задницу в кожаном кресле. И потом, машина дорогая и ма-
рочная, невольно царапает общественное внимание, кото-
рое, собственно говоря, и не знало, есть у него эта вещь
или нет…
     «Зачем?» — произносила другая струна.
     Таким образом, Фёдор Семёнович незаметно, но обос-
нованно для себя стал вполне метронутым человеком.
В этой связи появился целый список примет и знаков, ко-
торые способствовали правильному прохождению двух
ежедневных дистанций. Туда — сюда. В среднем один час
тридцать минут, если считать старт входом в метро и вы-
ход финишем. Ну а потом есть знак, где останавливается
определённый вагон, знак, где открываются определённые
двери, признаки количества людей, в тесной связи с днём
недели и временем суток, и прочее… прочее… Восьмидеся-
типроцентной удачей при расчёте «жопо-мест» являлось
попадание в специальную точку, которая обеспечивает
привилегией «ездока» с одним соседом.
     Итак, в последние года три читал он редко, а больше на-
блюдал и даже «коллекционировал» людей с особыми досто-
примечательностями, иногда незаметно фотографировал
на телефон. Люди бесстрашно пичкали себя электронной
блажью, и было по всему видно — сидели у неё на большом
«кукане», уже никуда не рыпнутся! У многих появлялись
первые признаки эволюционных изменений. А именно:
у «писателей эсэмэсного жанра» удлинение больших паль-
цев рук, а у «прослушников» неслыханный падёж слуха
и «раздолб» ушных отверстий. Главное же — это круглосу-
точное существование телефона или планшета, такой же
стоимостью для жизни, как и работа электростимулятора
сердца для человека с кардиопроблемами.
     Между тем у него самого появились устойчивые манеры
поведения в метро. С осени и по весну включительно он там
«ложился спать», точнее, «садился в досып», что обознача-
ло, наверное, дефициты энергий.
     Собственно, он не был против просмотра очередной
«короткометражки», тем более внутреннее время всегда
стояло начеку и ни разу не подвело с предупредительным
сигналом: «На выход!»
     Сегодня, прямо посередине весны, Фёдор Семёнович
преодолел триста восемьдесят четыре шага от метро до кон-
торы и успел перенести немного дождя для рассады.
     — Всем — всего! — сказал он нежному коллективу и рас-
творился у себя за перегородкой. Три человека сказали:
«УРА!» и ещё два-три сказали: «Здрасьте!» Потом было две
чашечки кофе и чайничек зелёного чая, три выхода в туалет,
какие-то пригожие слова туда-сюда… Сворачивание, изоля-
ция информационных концов, и в обратный путь…
     Метка для остановки вагона, примета для двери… охота
на «жопо-место». Один сосед. Короткометражка. Оказалась
соседка. Зашли в вагон вместе, но тела расположились так,
что она слева. Милая женщина, хотя и с ритуалом. Прежде
чем присесть, она перекрестила своё «жопо-место», и толь-
ко после этого его заняла.
     — Защита задницы! — констатировал для себя Фёдор Се-
мёнович. — Узнать бы, какова её эффективность.
     Второй особенностью её образа было ношение двух
оправ очков с диоптрией. Одни у неё находились на носу,
а другие выше, в причёске.
     «После того как она перекрестила под себя персональ-
ный участочек, не исключено, что очки могла просто забыть
на себе», — умозаключил Достань-Левский, закрыл глаза
и включил короткометражку.
     И потом был вечер, была ночь, перебежавшая в рассвет.
И опять появились утренние декорации в таком промозг-
лом, шитом и перешитом дождями наряде, что не иначе как
потаканием суицидальным порывам не воспринимались.
     Продолжительность этого «цистита» получила такие
формы, что люди, в особенности метеозависимые, шли с от-
печатками своих паршивых настроений сквозь тревожное
размахивание и дрожание растений. Они принюхивались
к себе и атмосфере и не находили отличий. Звуки и запахи
добавляли терпкости в эту суету и бессмысленность, кото-
рая тем не менее была как-то организована, но безымянна.
     Вагон, «отверстие-распашонка», приземление с одним
неизвестным соседом… И вчерашняя женщина, едва успела
в эту подземную «гремучую змею»… Опять перекрестила
свой «аэродромчик». Села рядом. Сумка на коленках, очки
в небо… Короткометражка.
     «Что бы сегодня посмотреть? Может, в футбол поиграть?
Попробую…» Пару перегонов поиграл, но что-то не очень
пошло. Соседка оказалась полностью разбалансированной.
Её голова медленно наклонялась вперёд и, достигая какой-
то невидимой точки, срывалась вниз, до второй невидимой
черты. Потом включался реверс… И снова голова медленно
шла вниз…
     — Женщина! Ради бога, извините! — обратился он по-
соседски. — Вам надо поставить блокиратор.
     — Что надо поставить? — изумилась она.
     — Блокиратор. Иначе вы можете упасть.
     — А где взять эту штуку? И потом — это дорого?
     — Ну что вы! Я научу вас, как это делается, а пока устра-
ивайтесь у меня на плече. Я до «Сретенского бульвара»…
     — А я до «Трубной»! Вы милейший человек! Ставьте свой
блокиратор! — решилась она и разместила голову у него
на плече.
     Вот так они стали спать вместе. Сначала только туда,
потом и туда, и сюда… Фёдор Семёнович поставил ей «бло-
киратор», который ничем не отличался от плеча, и она
с удовольствием ему отдавалась, ощущая такую простую
и дружескую опору. В выходные у них не происходило под-
земных встреч и путешествий — ничего страшного, зато
было время посвятить себя независимости. Их обычными
штабами становились квартиры, которые сами увязли в из-
делиях собственности и привычках и обычно боялись до-
статься тому, кого не знали.
     В общем, всё шло по расписанию, в городах оно у мно-
гих уже полностью заменило чутьё жизни, запахи, рефлексы
и внутренние часы. Внутреннее ощущение потери, может
быть отсюда и потерянности, смогло проникнуть даже в та-
кого стоика и начинающего педанта, как Достань-Левский.
     «Вирус», бесцеремонно действующий на психологиче-
ское состояние, не сдавался, даже наоборот — всё чаще и ча-
ще стал заправлять настроением и не пропускал ни одной
концовки дня, особенно концовки дней.
     Только что расставшись с Анастасией, своей «редкозе-
мельной» подругой, он «всплыл» наверх и заблудился в мага-
зинах и магазинчиках, плохо понимая, что ему в них надо.
     В конце концов, загрузив тележку минеральной водой,
он всё-таки застрял среди соблазнительных «фантиков»
и стал медленно изучать этикетки алкогольных предложе-
ний. Казалось, надобности никакой в этом не было, но он на-
стойчиво усваивал родословную чилийских, аргентинских,
австралийских, итальянских и прочих производителей. Втя-
нулся и не заметил, как попал под влияние вакхической про-
паганды. Потом соприкоснулся с высокой женщиной, кото-
рая без тени сомнения взяла две коробки с вином. Коробки
были с ручками и краниками. Посмотрев на содержимое его
тележки, она произнесла:
     — Самое бесперспективное — это борьба с самим собой!
В любом случае проиграешь!
     — Тогда уж лучше по очкам! — отбился Фёдор Семёно-
вич.
     — Кому лучше? Очкам? — улыбнулась она и направилась
в сторону касс. — Нет, мужичок, пей лучше воду!
     К кассиру, приехавшему «кассирить» в Москву из Кирги-
зии, получилась толпа с тележками на ручном управлении.
     — Господа! — обратилась эта женщина к очереди. —
Пропустите! Не могу я долго стоять среди вас, дорогие мои
москвичи!
     Она протиснулась вплотную к кавказцу, посмотрела ему
внутрь живота, который был в периоде полнолуния, и, за-
глянув в «арбу» с продуктами, невольно связала их одной
мыслью.
     — Господин кавказец, скажу упрощённо: вы меня пропу-
стите с галлоном вина?
     — Пожалуйста! — посторонился господин кавказец, ли-
цом показывая все преимущества национальной системы
воспитания девочек.
     — Я счастлива! — она слегка ударила винными коробка-
ми друг о друга и подчеркнула: — А я скоро буду счастлива,
очень!
     — Так нельзя! — возразил господин кавказец.
     — Нет! Понимаете, дорогой кавказец, я тогда смогу ви-
деть вас москвичом! И вообще, я тогда другими глазами по-
нимаю. Я — художник! Вот в чём беда!
     — Надо обратиться к богу! Он поможет…
     — Милый! Всё дело в том, что бог — это мой единствен-
ный работодатель! — сказала она и увидела Фёдора Семено-
вича, «опозорившегося» минеральной водой. — Только по-
сле бокала вина можно видеть… без содрогания. Напишу
что-нибудь… нежненькое!
     Слово «нежненькое» оказалось действующим настолько,
что Достань-Левский вернулся в глубину магазина и купил
коньяк и пяток лошадей, которые понесли его к открытиям
мироощущений.
     Открытий оказалось столько, что Фёдор Семёнович
«проснулся» и вместо того, чтобы собраться пучком, вернул-
ся обратно, под плёнку, туда, где копошился сюжет…
     В этот день он на работу не пришёл, а значит, не вышел.
Директор был в прошлой жизни его бывший зам, человек от-
зывчивый и благородный. Во времена великих перемен он
всегда следовал проверенному принципу — принадлежать
к ведущей политической партии. Образовывались такие об-
стоятельства, при которых люди с подобным пониманием
жизни становились опорой государства, то есть теми, на кого
оно могло положиться… Оно так и делало — ложилось на них.
     Таким образом, произошла рокировка, но они поняли,
что в любом случае надо держаться своей поляны. Короче
говоря, сообщение Фёдора Семёновича о желании отсут-
ствовать директор принял к сведению и только слегка под-
страховался:
     — Федя, всё нормально?
     — Паранормально, — ответил Достань-Левский. —
Не беспокойся.
     Ещё через час… и на него уже вытаращился день,
по имени Вторник, как ни странно, но с ним проблем
не оказалось. Особых проблем. Принципиальных похоже-
стей и непохожестей с окружающими днями, конечно, было
полно, и это заметно облегчало общение.
     «Долго и независимо смотреть в мокрую рожу этого юно-
го перца было непривычно», — думал Фёдор Семёнович.
     Тем не менее они сошлись сначала взглядами, а потом
и во взглядах. Обоюдное проникновение первое время вы-
глядело демонстративно и немного состязательно. Может
быть, потому, что они сразу прицелились друг в друга,
но не угрожающе, а изучающе и без каких-либо обяза-
тельств. Потом разговорились, и не напрасно…
     Завтрак был похож на завтрак, а не на экстренное погло-
щение пищи, попавшейся под руку, и Вторник спросил:
     — Голова не болит?
     — Голова тоже…
     — Я так и думал… Часто срываешься?
     — Нет никакой закономерности, только внутренняя тос-
ка и импульсивность.
     — А что вчера?
     — Внутренняя тоска и слово «нежненькое»…
     — Где взял слово и почему завёлся?
     — Подслушал, и под откос! Автор и слова, и упрёка
в пользу свободы — женщина-художник. В результате сло-
малась режимность существования. Всё равно что вместо
тебя наступила бы «баба»…
     — Среда, что ли? Ни за что!
     — А что такое?
     — Сам завтра увидишь! Хочешь, рисанусь?
     — Как? Хочу!
     И солнце вспугнуло его глаз! Залило оба глаза!
     — Эффектно, но очень нарочито, дамочкам больше под-
ходит, — заключил Фёдор Семёнович.
     И солнца как не бывало…
     «Ну и что, привычная ситуация», — подумал Федор Се-
мёнович.
     В конторе немного забеспокоились отсутствием посто-
янно циркулирующего человека, но текучка оказалась силь-
нее, и про него опять забыли. К «пропадшему» на полном
серьёзе приклеился Вторник, и, чувствовалось, оба получа-
ли от этого много пользы.
     Во-первых, он помогал Федору Семёновичу формулиро-
вать всё до конца, во-вторых, он научил его «разгребать
золу» и «продувать дымоходы» в своём доме, в-третьих,
поменять стиль жизни, который невозможно изменить без
смены смысла. Единственное, чем он остался неудовлетво-
рён в этот день, — это тем, что пропустил парный сон
с Анастасией. Они научились ассистировать друг другу,
не нарушая «государственных границ», ну разве что пере-
лётом «птиц», лёгких и понятных слов. Что-то подсказыва-
ло ему, что сегодня она волновалась и не смогла заснуть
одна в грохочущей вагонетке.
     Что-то стало подсказывать ему, что надо заканчивать
с этой формой регулярной обречённости и существовать
иначе.
     Что-то стало настойчиво подсказывать ему перемены,
которых ему не хватало…
     — Я так и не дождался главного, — посетовал Вторник
во второй половине себя.
     — Я тебе что-то должен? — спросил Фёдор Семёнович.
     — Вывод. Как ты понимаешь, мы скоро расстанемся, и я
должен быть уверен в том, что наша встреча не была про-
стой закономерностью.
     — Ну, хорошо! С твоей лёгкой руки!
     — Спасибо. Я собой доволен.
     — Понемногу начинаю подражать тебе! Ты хочешь вы-
вод?
     — Я его знаю, мне интересно, как ты его сформулиру-
ешь.
     — Я увидел абсолютную глупость своей жизни, беспро-
будную глупость… Первый план занимает осознание того,
что сам процесс зарабатывания денег — это трата жизни
на зарабатывание денег, и это как будто такая программа,
которая не позволяет остановиться… Почему не могу?
Инерция. И потом я себя спрашиваю: может быть, с деньга-
ми пора кончать? Иначе очень похоже на абсурд. Гробишь
время для зарабатывания, выуживания, выпиливания —
и в результате? Если замешкаешься и не потратишь, их раз-
берут и растащат. Растащат десятилетия твоей жизни. Зачем
я до сих пор занимаюсь этой хернёй? Когда мне их пора тра-
тить, пора ими пользоваться и наконец-то не беречь! Сло-
вом, берусь продолжить жизнь в совершенно другом на-
правлении.
     — Выговорился?
     — Как-то так! Благодарю за выдержку! Это ж надо?
     — Зато приятно, что ты наконец совершил мировоз-
зренческий подвиг. Кстати, минут через двадцать пойдёт
дождь. На час, не больше… Так что если хотел на воздух,
сейчас самое время… Давай прогуляемся?
     — Куда?
     — Опять ты за своё? Просто… Бесцельно.
     — Согласен.
     Внешне действительность мало располагала к какой-ли-
бо раскованной жизни, более того, она даже отталкивала
от себя… Итак, надо было иметь большую долю оптимизма,
чтобы попробовать относиться к этому по-другому.
     — Оптимизма не займёшь? — улыбнулся Достань-Лев-
ский, выходя из подъезда.
     — У самого мало, всё на тебя извёл!
     Сама собой появилась лёгкая простуда, но её порыв по-
дойти поздороваться был немедленно остановлен угрожаю-
щим жестом ежедневности. Лужи на асфальте выравнивали
те места, куда не пришла ещё настоящая культура хороших
дорог и дорожек. Они валялись с приземлившимся в них
небом, старались поддерживать с ним связь, выкладывая
его фотографии.
     Люди же, по большей мере, возвращались по равно-
значным и неравнозначимым адресам, прижимая к себе
настроения и привычные определения своего будущего
на ближайший уик-энд. Но для того чтобы сохранить
и продолжить способ своего существования, необходимо
было проходить через магазины, покупая в них обычно то,
что попало бы в поле зрения всего биологического вида.
     Федор Семёнович не противопоставлял себя этим про-
цессам, так что чувство голода его бодрило только до поры
до времени. Вторник не соврал. Откуда ни возьмись стал
намекать дождик. Намёки были однообразными и достаточ-
но навязчивыми. Необходимо было куда-нибудь отступать,
«на заранее заготовленные квартиры». Человек, привыкший
к самому себе, вдоль и поперёк перемявший и разгладив-
ший своё ФИО — человек, осознавший разрушение и разре-
шение на новое ощущение жизни, значительно более пол-
ное и долгожданное, чем её осмысление.
     Вот так жизнь продолжала процветать жителями страны
на все четыре стороны, причём стороны никогда не меня-
лись. И этому придётся подчиняться ещё не одной сотне по-
колений, пока не свернут шею траектории и не начнут раз-
влекаться с гравитацией. Фёдор Семёнович откуда-то точно
знал, что его траектория уже изменилась и что наступает
непредсказуемое, начало которого уже поджидает в Среду,
совсем рядом, вон за теми домами…
     Затем боги по собственным каналам оповестили челове-
чество о том, что Среда чревата тяжёлыми испытаниями
и даже катастрофами, так что многих можно будет недосчи-
таться, и лучше бы за неё не цепляться, а пропустить, изви-
нившись перед теми, кому были предписаны дни рождения.
Короче говоря, человечество первый раз проявило самосто-
ятельность и решило проигнорировать законы природы, по-
тому что они расходились с милосердием божьим, возьми
да и перепрыгни сразу в Четверг… Всё ближе к выходным.
     Так получилось, что Вторник оказался на редкость дру-
желюбным и тем самым хорошо запомнившимся Фёдору
Семёновичу. Они поблагодарили друг друга за важность об-
щения и тепло распрощались.
     Перестановочка удалась, всё прошло безболезненно,
а скорость инерции существования не дала даже задуматься
над произошедшим, так что всё обошлось без жертв,
но с одним на всех планетарным жертвоприношением всего
одних суток… Четверг не разочаровал, мельком передал
привет…
     Во-первых, Достань-Левский неестественно помолодел,
конечно, больше душой, чем телом, хотя телу тоже хорошо
досталось. Например, в таком костюме, как у него, в метро
не живут, а если заходят, то на минуточку, сфотографиро-
ваться. Фёдор Семёнович приближался к внутреннему вол-
нению, пошёл вниз, по меткам и приметам, результат
оправдал себя — получил «призовое жопо-место»…
     — Извините, Фёдор Семёнович? — спросила незнакомая
женщина, демонстрируя такие внешность и голос, которые
подкупят любого присяжного заседателя. — Я от Анастасии.
     — Присаживайтесь, её место не занято, а где она сама,
что-нибудь случилось?
     — У неё заболела сестра, и она уехала в Смоленск, а я
вместо неё… Я её подменяю.
     — Неужели в полном смысле?
     — Я имела в виду работу.
     — А где она или вы работаете, если это не женская госу-
дарственная тайна?
     — Убираем квартиры. У богатых… Между прочим, Ана-
стасия — музыкальный критик. А вы?
     — А я он и есть, если без излишней скромности, не му-
зыкальный критик. А вас как зовут?
     — Марина.
     — Ну что, Марина, переспим или как?
     — Конечно, с «блокиратором»… Конечно.
     После этих слов она достала надувной воротник, и он
стал надувать его под прямым и скрытым наблюдении зри-
телей. Затем она нахлобучила эту надувную подкову ему
на левое плечо, прижалась и притихла.
     — Хорошо же вы меня модернизировали, — произнёс он
на прощание, и они уточнили время обратного пути.
     Итак, впервые он шёл на работу и не чувствовал, что ему
нужно туда идти и действовать, или отбывать «номер», или
имитировать добросовестность. Работа лишилась интереса
и личного смысла. И она его не ждала, и он её не жаждал.
Всё кончилось, но тут же прибился план. План конца трудо-
вой, капиталистической деятельности. Спонтанно следуя
его пунктам, Фёдор Семёнович мимоходом опрокинул жен-
ское любопытство, пропитанное эстрогенами, и засел у ди-
ректора, Евгения Викторовича.
     — Женя, — сказал он, — я отхожу от дел.
     — Прямо так, резко? И чего так?
     — Не возбуждает!
     — Это бросается в глаза. Костюм ну просто твой! Что, уже?
     — А куда тянуть? Всё, что мог, я уже… Дальше или аб-
сурд, или конец абсурду! Выбрал последнее, хочу пожить.
Хочу, Женя, написать что-нибудь «нежненькое».
     — Понимаю… Своё продавать не будешь?
     — Рано пока, дай мне хоть немного поразвращаться ре-
зультатами своего труда.
     — Понимаю…
     — Ну а женскому ансамблю я распространяться не буду,
за пару дней передам тебе всё, что требуется… Вместо меня
можно взять Светлану с суровой фамилией Жгут. Есть каче-
ства, в некоторые темы можно и не посвящать. Остальное
и так нормально.
     — И всё же, Федя, слишком уж ты скоропостижно.
     — Простить не могу себе, что припозднился, раньше на-
до было, Женя, — это и тебе намёк. Смысл умер. Надо найти
новый. Ладно, я пошёл, ещё наговоримся…
     Если кто-то и мог незаметно раствориться в буднях,
так это Достань-Левский. Но тут возьми да и бросься
в глаза костюмом. Голоса разделились примерно поровну:
одна половина заметила костюм, другая — Достань-Лев-
ского в костюме. Ему показалась ближе и милее вторая
половина. Шмотка, проявившая его как личность, впервые
смогла, хотя и ненадолго, сыграть свою роль. Но было уже
поздно — Достань-Левский рвался наружу из Достань-Лев-
ского.
     На протяжении всего дня он трижды брал себя в руки
и не подавал вида, улыбаясь и односложно отвечая на доле-
тавшие до него вопросы. В документах был типологический
порядок, оставалось лишь кое-где обобщать и наносить за-
вершающие реплики. За этим занятием он и добил день, ед-
ва успев в двуспальный и попутный сон с очаровательной
женщиной. Правда, заснуть не очень получилось, зато они
отщипнули кое-что от своих биографий и поделились этим
друг с другом.
     Время спряталось за словами и промелькнуло в ту же
сторону, в которую они двигались. Оно оказалось незамет-
но, во всяком случае его не почувствовали, настолько оно
хорошо маскируется.
     На следующей неделе он передал всё, чем заведовал,
Светлане Жгут, и она совершила утечку информации. Кол-
лектив немного опешил, лишний раз почувствовав, что он
почти ничего не знает об этом человеке, а это верный при-
знак того, что они не знают и самого этого человека. Стало
быть, так ничего и не изменилось в этом мире. На массовую
попытку выяснить всё, что только можно, Фёдор Семёнович
отреагировал легко:
     — Это решение суда, и я не могу идти против этого ре-
шения, — улыбался он.
     — Какого суда? — спросили тут же на разные голоса.
     — Моего собственного суда, который постановил мне
жить по-другому! Итак, я всегда был рад вас видеть; к сожа-
лению, спешу! Благодарю вас!
     Достань-Левский растаял, но вспыхнувшие разговоры
неожиданно докатились до приёмной, и директор вынес
свою небольшую речь с серьёзным недоумением:
     — Да, Фёдор Семёнович покинул, так сказать, процесс,
но, с другой стороны, он самый крупный акционер, совладе-
лец компании, так что он здесь…
     — Фёдор Семёнович — совладелец? — спросили сразу
несколько человек.
     — Да! И очень холостой и очень состоятельный человек!
Вы что, нюх потеряли?
     Молчание оказалось на грани согласия…
     Вскоре секта «метронутых» покинула «андеграунд»
и в количестве двух человек забилась сначала в Европу, по-
том вернулась удовлетворить свою ностальгию. Анастасия
хорошо владела тремя музыкальными инструментами,
но в основном это был рояль. С ней интересно было узна-
вать музыку и природу, вплоть до потаённых мест и закоул-
ков. Впечатления крались за ними следом, некоторым
из них удавалось опережать их настроение или воздейство-
вать на него так, что получалось «нежненько». Ещё нежнее…
И даже луна иногда казалась — Бизе.


Рецензии