Философский бестиарий

            (ФИЛОСОФСКИЙ АД ИЛИ МОИ БЕСЕДЫ С ФИЛОСОФСКИМИ ЖИВОТНЫМИ)

                Йагупоп Обозреватель



                БЕСЕДА ПЕРВАЯ
                ЗМЕЯ УМИРАЕТ, А ВСЕ ЗЕЛЬЕ ХВАТАЕТ
      - Привет, змея. Ой, какая ты противная, бррр! Извини, конечно, но сердцу не прикажешь.
       - Я тебя понимаю, попугай. Я сама от себя не в восторге. Поэтому, наверное, и меняю часто свою шкуру.
       - Так вот почему ты считаешься символом превращения, измены и коварства! Выходит ты, змея, есть животное творческой неудовлетворенности?
       - Выходит. И эта творческая неудовлетворенность есть символ жизненного становления. Все куда-то стремятся, не понимая того, что пока они живут, им не знать покоя. Жизнь есть страдание.
       - Неужели нельзя не страдать? Я не хочу вечно страдать.
       - А ты и не будешь вечно страдать. Настрадаешься за всю жизнь и умрешь. Возродится тот попугай, который не будет помнить прежнего попугая. А, может быть, он превратится в другую зверушку. Это будет зависеть от того, как он жил в прежней жизни. Если, например, попугай только и занимался тем, что собирал и таскал на себе поклажу, то он будет верблюдом, ослом или муравьем. Если же лез вверх или взлетал и парил над грешной землей, то будет козлом или орлом. Но, в целом, при взгляде на жизнь с птичьего полета она выглядит ужасно, ибо есть ужас превращений без конца.
       - Ах, да, тебя ведь изображают кусающей свой хвост, что означает бесконечность. Бесконечное превращение есть превращение или отсутствие превращения?
       - Ты, наверное, хочешь сказать: бесконечное страдание есть страдание или отсутствие страдания?
       - Да, так точнее, так как превращение болезненно, страдательно, но не есть само страдание.
       - Ты не совсем точен, попугай. Страдание есть следствие, вытекающее из причины – превращения или преображения. А превращение есть желание, ведь оно превратно. Мы желаем то, чего у нас нет. Стремясь к желаемому, мы изменяемся, превращаемся в желаемое и страдаем от того, что теряем самих себя. Так, теряя самих себя, мы становимся собой как самим превращением. Поэтому наша душа непостоянна. Она есть само непостоянство изнутри. Но и снаружи все непостоянно и от того страдательно. И познание этого непостоянства жизненного становления вызывает сомнение и беспокойство. Само мышление мучительно.
       Избавление от него мы находим в видении. Когда мы видим и понимаем, мы уже не мыслим. Такова медитация моего спасения. Я думаю для того, чтобы избавиться от мысли. И следом застываю в созерцании вечного страдания. Я ведаю, ибо вижу, а вижу, ибо никуда и никогда не стремлюсь. Вот это видение страдания и есть его отсутствие. В этом смысл выражения: вечное страдание есть отсутствие страдания. Отсутствие страдания надо понимать в том смысле, что нет ему конца и предела, определения. Если есть одно страдание, то откуда мы знаем, что только оно есть? Ведь нельзя забывать о том, что все познается в сравнении. Если есть страдание, то есть и его отсутствие как условие возможности познания и того и другого. И еще вопрос:  не ведая страдания, разве можно страдать? Само познание приводит нас к страданию, к пониманию того, что все страдают. Тогда как нам избавиться от страдания? Разумеется, если у тебя есть разум, через венец познание – понимание. Поняв иллюзию страдания, мы от него избавимся и успокоимся в истине страдания. Так в центре движения урагана мы находим покой. Обретая покой как отсутствие желаний мы больше не изменяемся и становимся ничем из того. что изменяется и беспокоится в своем непостоянстве. Превращение заканчивается. Мы находимся по ту стороны жизни и смерти как итога жизненного беспокойства. Мы выходим из колеса перерождений.
       - Эта твоя философия убивает обычную жизнь. Она скрывается в твоем яде.
       - Конечно, поэтому если ты хочешь жить, так как тебе живется, то употребляй мое учение как яд осмотрительно, порционно. А не то, не умея им пользоваться, вместо вечного покоя обретешь вечное беспокойство.         


                БЕСЕДА ВТОРАЯ
                ЗА КОЗЛА ОТВЕТИШЬ
      - Здгаавствуй, дорогой Лобастый. Все козликаешь?
      - Здравствуй, здравствуй, Йагупоп. Зри в корень. Ты не с того вопроса начал. Нет, чтобы расспросить меня, что я думаю о смертных, а ты глумишься над моим призванием заниматься философией даже в аду. Я пребываю в раздумье: как мне быть с моими козлами, козой и козлятами? Хотя я теперь вечно буду находиться в раю с вечно умирающими философами, - представляешь какой это ад? Я все же думаю не о них. Думаю о тех, кого я оставил, и кто должен думать и решать сам, что ему делать и как жить. Мегере-козе некого теперь пилить. Нет советчика моим козлятушкам-ребятушкам. А ученики-козлы совсем от рук отбились: вздумали сами стать козлиными учителями. И вообще что теперь делать всему козлиному стаду? Кто его, народ козлов, будет будить-бодать?
       - Вот все говорят о твоей философеме «я знаю, что ничего не знаю», которая раскрывает суть всей твоей философии. Так ли это? И что вообще она означает?
       - Ну, ты спросил. Как одной фразой выразить все мои размышления? Можно сказать, что это заглавная моя идея, с которой начинается размышление. Вот так сказать будет точнее и вернее. Что она означает? То, что философия начинается с недоумения, с того, что нет знания об уме, неужели не очевидно? Пустой ум необходим в качестве условия возможности непредвзятого помышления. Как раз об этом и говорит моя фраза. Именно это я знаю в качестве возможности самостоятельного мышления. Но не более. Нельзя истолковывать выражение знания незнания в качестве апологии невежества.
       С другой стороны, важно понять, как образуется знание. Из знания ли образуется новое знание? Или из знания незнания оно образуется? А знание незнания невозможно без самостоятельного мышления, когда я думаю и не важно, кто я такой по своему положению. Важно, что я умею думать.
       - Откуда можно знать, что мы не знаем, если не от знания? Ты так думаешь? Знание незнания: что это такое? Это то, что я не знаю? Не знаю чего? Что такое знание абстрактно? Или не знаю чего-то конкретного? Вот ты говоришь: «не знаю ничего, что значит «всего». Но как тогда можно говорить вообще о знании, а, следовательно, и незнании. Не является ли тогда выражение: «я знаю, что ничего не знаю» абсурдным и бессмысленным, точнее, самопротиворечивым и в этом смысле оно и является визитной карточкой твоей диалектики как самопротиворечивого занятия?
       - Ты сам то понял, что сказал, попугай несчастный? Философ! Горшок с ручкой.
       - А что тебе только можно говорить бестолковые слова? Так и я говорить умею.
       - Ах, софист, ты не доенный.
       - От козла и слышу. От козла ждать молока! Не дождешься.
       - Если серьезно, то эта фраза, которая мне приписывается, есть не мое собственное самоописание или моей философии, а ироническое выражение ее восприятия и меня самого публикой. Я сам дал повод публике так меня воспринимать своей манерой над собой иронизировать. Для чего необходимо это ироническое определение философской мысли как знания незнания всего? Для того, чтобы возбудить мысль человека проблемой знания. Знание реально проблематично, неопределенно. Необходимо разрешить эту проблему, определить существо знания, установить его истину посредством или методом мышления. Этот метод мышления обо всем как об одном и есть мое повивальное искусство, которое начинается с проблемы знания, с того, что собственно мы знаем относительно всего. Так что мы знаем? Ничего. А между тем уже заранее претендуем на нечто положительное, не нами установленное, а взятое у кого-то на веру. Или берем что-то из своего собственного опыта восприятия того, что сами делаем. Все это частности, а не все в целом. Моя фраза касается философского знания, а не чувственного мнения.
       - Хорошо. А разве мнение или личная точка зрения не влияют на то, как мы узнаем нечто и отличаем его от незнаемого и тем более незнакомого сущего?
       - Видишь ли, мнение знакомит нас с сущим и дает знать не о том, что оно есть и какое есть сущее, а о том, как мы к нему относимся. И даже здесь мы не можем быть объективны. На основании чувств мы судим не о том, как мы действительно относимся к этому сущему, но только о том. что мы к нему относимся и что мы субъективно чувствуем при этом. А есть ли оно на самом деле и что оно есть  мы на основании чувственного мнения объективно судить не можем. Такова не моя личная точка зрения, но объективное знание, полученное в ходе работы над оптической перспективой посредством понятия.   
       - Меня интересует вопрос: Почему ты не убежал из-под стражи перед казнью, ведь у тебя была такая возможность? Только не говори того, что тебе приписывает твой ученик Орел: тебе было стыдно бежать от законов твоего Отечества. Я надеюсь, ты не хитрый лицемер и не наивный идиот, чтобы разглагольствовать о стадных законах?
       - А почему бы и нет? Ведь так удобно быть циником и лицемером или простодушным дураком. Но меня это перестало увлекать. То, что мне  надо было, я давно уже достиг. И вот когда это произошло, то, сама жизнь потеряла для меня свой смысл. Единственным оправданием того, что я еще жил, было мое размышление. Получалось, что я не думал. Чтобы жить, а жил, чтобы думать. Причем думал для того, чтобы жизнь вообще не потеряла для меня всякий смысл. И поэтому воспользовался первым попавшимся случаем, чтобы прекратить бессмысленный бег времени в никуда, который слепые называют благословленной эволюцией.
       - Так чего ты достиг, что так легко расстался с жизнью?
       - Ничего более того, что можно назвать ее вершиной. Как только я понял, что нет ничего сверх того, что есть, а все остальное лишь выдумки, которые только скрашивают скучное и монотонное течение суетливой жизни, у меня пелена спала с глаз. Я прозрел и успокоился.

                БЕСЕДА ТРЕТЬЯ
                ОРЛЯТА УЧАТСЯ ЛЕТАТЬ
       - Привет, орел. Я хотел поговорить с тобой о твоем учении и о том, как ты ему учил своих птенцов.
       - Привет, попугай. Знаешь такое выражение: «Попугай не птица, идея человека не человек?» Как ты к нему относишься?
       - Ты правильно заметил, что я попугай. Так вот я отношусь к попугаям, а не к твоему вопросу. К нему я никак не отношусь. А вот вопросы задаю я, а не ты.
       - Попугай, ты, что шуток не понимаешь? Птица ты, птица. Да еще какая! Одним словом: попугай. Тобой в детстве никого не пугали? Это же надо: птица и говорящая, к тому же отличающаяся умом и сообразительностью.
       - Ладно. Хватит иронизировать. Мне одного твоего учителя, козла, хватило. Ты как был орлом стервятником, таким и остался. Только прикидываешься добродетельным. Гордец! Слушай, вы все идеалисты считаете себя лучше других, или только ты?
       - Брат, извини меня. И ты, и я птица. Вот только какая? Ты говорливая. А я хищная. Ты мясо. Я едок. Такова природа вещей. Каждому свое. Ничего личного. Я потомственный аристократ. А ты «из грязи в князи». Причем вам, мясу, пристало слушать и ждать своей очереди, когда мы проголодаемся, а не спрашивать.  Ты же нарушаешь сам порядок жизни. Ну, да ладно, сейчас демократия, - ваше время. Все равно ничего, кроме того, как болтать, вы не умеете. Нет, еще умеете воровать чужое и выдавать за свое, подражатели несчастные.
       - Эк, тебя разобрало. Может, остынешь, ты же князь-философ. Вот ты сказал, что идея человека не человек. Что ты этим хотел сказать?
          - То, что сказал! Ха-ха-ха! Одно дело человек, например, я как воплощенная идея. Другое дело, идея человека, как вы ее понимаете. Ваша фантазия, иллюзия по поводу самих себя. Что, съел? Как я вас люблю софисты проклятые, вам самое место здесь, в аду.
       - Ну, да ладно. Видать тебя здесь сильно припекло, что ты хватаешься за край и нарушаешь свою меру. Я давно тебя хотел спросить о том. как так получилось, что вы идеалисты, всю жизнь мечтавшие о небе, о райской совершенной, идеальной жизни, оказались в земле и даже под ней, в аду? Где ваша справедливость?
       - Она еще не наступила. Ты что думаешь, ад это что-то другое, чем жизнь на земле? Под землей, то же самое, что и на ней, только здесь жизнь еще тяжелее, чем на поверхности. Ад – это продолжение жизни, ее итог. Все оказываются в аду. Ты разве этого не знал? Это последнее испытание перед вечностью. Кто пройдет ад, только тот и удостоится вечной жизни в раю. Кто его не пройдет, тут навечно и останется.
       - Неужели, в самом деле? А что мысль, я об этом не думал.
       - Так подумай, хотя бы раз в жизни подумай сам. А то вы выдумали то, что вам понравилось. Такова логика желания. Выдумали, что есть выбор. Вот как ты себя вел в этой жизни, то и получишь со знаком минус. А как в действительности? Не выбор, а перебор, последовательность: жизнь – ад – чистилище – рай. Я почему назвал себя воплощенной идеей? Не потому что я идеальный человек. Я не идеальный. И все то, что я наговорил относительно происхождения и положения людей и вообще сущих работает на уровне мнения, но не знания. Не в этом истина. Все это иллюзия. Не иллюзия то, что есть, а не то. что мы об этом думаем, полагаясь на обычные чувства и предпочтения, вытекающие из того образа жизни, которую ведем. Я пробую в своей жизни следовать идее жизни, которая не прекращается на земле, а продолжается здесь в аду, ждет меня в чистилище и, надеюсь, ожидает в раю. Мое раздражение вызвано тем местом, где я сейчас пребываю. Нельзя думать, говорить и делать, чувствуя себя в своей тарелке, забывая, где в это время ты находишься. Ведь мы есть часть той ситуации, которая складывается вместе с нами. В этом я нахожу воплощение идеи самой жизни, истинной реальности. Что означает слово «идея», если его употреблять в философском смысле как понятие? Понятие идеи – это понятие или то, через что становится понятным нечто в чистом виде, в своем качестве, без связи с инородным. Другими словами, идея – это вид в своем роде, или часть целого. Так идея красоты – это красота в том, что тебе представляется. Идея истины – это истина в том, что тобой познается. Но не то, что мне приписывается как само целое. В идее мы сообщаемся с тем, что есть через красоту, истину, добро и прочие сущие, которые вне их идеи смешиваются друг с другом и с тем, что их подменяет и является их имитациями, например, нашими измышлениями, имеющими место только в нашем сознании.
       - Не менее значимым, чем учении об идеях, синтетически собравшее все предшествующее тебе мышление в один тугой узел идеалистической, если не идеальной, диалектики, в истории философии считается твое  академическое учительство. Но зачем ты акцентировал само обучающее философствование на политике? Не заземлил ли ты мысль, стремящуюся в царство идей на небе и даже туда, что находится за ним? Что, кстати, там находится?
       - Ты преувеличил мои заслуги перед мудрецами. А что до моей школы, то политику я выбрал не случайно, ибо она всем доступнее, нежели математика или сама философия уже не как вычисление и рассуждение, вдумчивое созерцание самих вещей, не смешивающихся друг с другом, но согласных друг с другом в гармонии начал. Политикой я занимался с большинством, ибо после математики и философии, на ней легче, как если бы само собой, упражняться в мысли. Но это было понятно только немногим из близкого круга моих учеников, например, собаке. Вот поэтому он и стал мне перечить, чтобы я отказался от политпросвещения.
       В старости я вообще замкнулся на политике, чтобы показать себя старческим маразматиком, думающим только о законах, а именно о том, как их перевести из условной величине в величину абсолютную, мировую константу, что, разумеется, немыслимо. А между тем, я пробовал подобрать соответствующую человеку меру (размер) такого влияния, сообразно которому он делал бы только то, что ему полезно, не нанося вред другому.
       Что до места идей, то они находятся не на небе, а за небом в том смысле, что их нет нигде физически, - на то они и идеи. А если их нет в этом физическом смысле, то они есть везде и всегда в другом смысле, то есть, в смысле собственном, идеальном. Как будто есть еще смысл, кроме последнего.

                БЕСЕДА ЧЕТВЕРТАЯ
                ВСЕ ПОНИМАЕТ, НО СКАЗАТЬ ВСЕ НЕ МОЖЕТ ИЛИ НЕ ХОЧЕТ
       - Здравствуй, цуцик! Как поживаешь?
       - Не плохо, попугай. Но могло быть и лучше. Хотя и так хорошо, ведь могло быть и хуже.
       - Приятно иметь дело с существом, знающим всему меру. Однако я спустился сюда не для того, чтобы обмениваться любезностями. У меня к тебе вопрос: «Как ужиться и жить в меру там и на то время, где и когда имеют место одни крайности»?
       - Ну, ты спросил. Вот также я и отвечу. В одной крайности находить другую и стараться их не смешивать, а размешивать, аналитически сводить сложное к простому. Чтобы это делать, нельзя не обращаться к началам и причинам, коих числом четыре. Находить квадрат причин в описании их последствий, описывающих круг соединения этих первоначальных причин. Квадрат причин, вписанных в круг соединения их последствий, сходится на точке как неподвижном двигателе, все приводящем вокруг себя в движение нахождения всем своего естественного места. Это место есть точка актуализации или исполнения энтелехии потенций, скрытых в существе всякого сущего.
       - Так ты хотел, собака, найти каждому его собственное место? И в этом заключается справедливость?
       - А разве это не главное: знать свое место и не выходить из его разумных пределов? Именно это и справедливо. В этом состоит истина положения, состояния и отношения. Понять абстрактно это можно, но высказать конкретно невозможно, нельзя.
       - Слушай, собака, как у тебя отличается первая сущность от второй сущности?
       - Да, проще простого. Первая сущность или элемент индивидна, а вторая сущность родовита. Непосредственно сущность целокупна, а посредством чего-то другого она является собирательно как нечто общее.   
       Первая сущность является предметом метафизики. Вот вторая сущность изучается физикой так, что эта вторая сущность позволяет обращаться к первой для выяснения ее места в составе второй (сложносоставной) сущности.
       - Так ты, собака, полагаешь душу вечной или бесконечной? И где она находится в человеке?
       - Что за путаные вопросы ты задаешь? Ладно, попытаюсь на них ответить. Душа вечна в значении неделимого целого. Смертно то, что делится. Нельзя, например, поделиться с другим душой. Я даже сказал бы, что душа одна на всех и она вечна и бесконечна. А вот мир конечен, ибо состоит из многих частей-сущих и есть нечто собирательное. Тем самым вопрос о местонахождении души снимается.

   
                БЕСЕДА ПЯТАЯ
                ЗНАЕТ КОШКА, ЧЬЕ МЯСО СЪЕЛА

       - Привет, Мурлыка! Все сидишь на хлебе и воде?
       - Грешен, брат попугай. Морю себя голодом – изгоняю беса.
       - Я так понимаю, ты образно говоришь о том, что гоняешься за мышкой и поймать ее не можешь, да?
       - Уклончивая она, эта проклятая мышь, никак на ответах не поймаешь, сколько ни спрашивай.
       - А давай я тебя спрошу?
       - Спрашивай, коль жизнь не дорога. Я птичку тоже люблю.
       - Я с трудом прочитал тебя, ты нечеткие следы оставляешь. Вот, исповедуясь, пишешь, что время, когда о нем не думаешь, понятно. А только задумаешься, так сразу непонятным оказывается. Как тебя понять?
       - Что вы за птицы, философы? Все у вас непонятно! Я ведь там, в своей исповеди стыдливого кота, все уже объяснил. Вот у нас, богословов, все стоит на своем месте: Бог во главе угла, а все остальное по боку. Философ полагает, что все, что есть, есть одно: мысль. Богослов же верит, что все, что есть, есть одно: вера. Эта вера есть вера в Бога. Бог и есть вера как откровение. Вера открывает Бога. А время его скрывает. Ибо во времени все проходит и становится прошлым, тем, чего уже нет. И во времени все наступает из будущего как то, чего еще нет. И проходит, и наступает настоящее как граница между прошлым и будущим. Настоящее есть, но его нельзя определить, ограничить, ведь оно само есть граница. А что есть граница границы, как не нонсенс, бессмыслица? 
       Смысл настоящего можно восстановить, если понимать настоящее как мгновение в качестве явления вечности во времени приходящего и проходящего. Миг скрепляет собой прошлое с будущим. Но им нельзя мерить время, ибо он безразмерен и неделим. Делит время прошлое с будущим. Они и подлежат измерению. Получается, что измеряется только то, что исчезает как прошлое и возникает как будущее, но в настоящем как миге вечности. Это слишком невероятно для среднего ума с так называемым здравым смыслом, поэтому чтобы снять парадоксальность сути времени я предложил другую интерпретацию времени, распространив настоящее на прошлое и будущее. Вышло так: настоящее прошлое – настоящее настоящее – настоящее будущее. Тогда модусы времени или его формы связывает настоящее как подлинное или истинное в изменчивом и ложном времени. Но можно истолковать и так, что настоящее есть общий признак единичных событий времени, если мы будем говорить о настоящем прошлого, настоящем настоящего и настоящем будущего.   
       - Что-то ты намудрил со временем. Не проще ли говорить о том, что время изменчиво, а вечность неизменна, так как в ней нет того, что есть во времени: прошлого и будущего. Ведь в вечности нет того, что может пройти или наступить: она все помнит. Время же все забывает. Во времени есть пустота. А в вечности ее нет, ибо она есть память и бытие.
       Я еще хотел задать тебе один вопрос. Объясни все же мне, как ты понимаешь отношения веры и мышления, веры и знания?   
       - Ты, попугай разобрал время и вечность отдельно. Они же существуют вместе. Время пребывает в вечности как пустота, ничто из того, что вечно. А вечность присутствует во времени как бытие, ускользающее от не-бытия, от деления на прошлое и будущее.
        Я уже сказал, что вера есть начало, сдвиг с «мертвой точки» покоя безразличия, а мысль есть логическое следствие, продолжение начала, последствие выбора. Знание же есть расплата за это последствие, конец движения, остановка и результат движения мысли, возбужденного верой в откровение Бога, его призыв обратиться к нему, обратить на него как на одно во всем внимание.   
       - Ты говорил, что одни предопределены к прощению, другие предопределены к проклятию. Как это понимать? По-твоему, выходит, что от человека не зависит то, что с ним будет?
       - Ты так понял мою мысль? Нет, я так не думаю. От человека зависит то, что с ним случится. Но в каком смысле? В том, что человек не знает будущего. Оно для него скрыто не-бытием. Бог же не ведает не-бытия и он все знает как одно, как то, что есть. есть и спасение, но есть и проклятие. Это он провидит. И так как в нем все есть одно, то для него провидение есть действие. Оно действительно и его нельзя избежать никому. Человек же этого не видит и полагается в неведении на свою волю выбора пути к неизбежному. Человек располагает средствами, путями, но цели его предопределены и потому он их только предполагает. Поэтому ему кажется, что он волен их выбирать. 
       - Доволен ли ты тем выбором, благодаря которому оказался в одной компании не с богословами, а с философами в аду?
       - Ты плохо ориентируешься на том, точнее, на этом свете. Я нахожусь в аду в качестве святого, присматривающего за философами-грешниками. В общем-то, они здесь неплохо устроились на «теплом местечке».
      - Ничего себе «теплом», я сказал бы нестерпимо жарком местечке. Значит, ты выполняешь роль черта, переворачивающего бедных грешников с бока на бок на раскаленной сковородке?
       - Что сделаешь, ведь надо заботится о грешниках, чтобы им было не так больно в аду.
       - Какой ты милосердный святой. Небось, ими лакомишься?
       - Да, не в жизнь. Ну, если только чуть-чуть.


                БЕСЕДА ШЕСТАЯ
                ЧТО ДОЗВОЛЕНО ЮПИТЕРУ, ТО НЕ ДОЗВОЛЕНО БЫКУ
       - Привет, увалень! Как думаешь, о чем тебя спрошу?
       - Мууу.
       - Ты что мычишь? По-человечески разговаривать разучился?
       - Ммм… нет. Что изволишь, попугайчик?
       - Попугайчик! Я тебе не попугайчик, а Йагупоп Обозреватель. А спросить тебя я хочу о том, как ты относишься к Богу?
       - Я не Бог, а только святой. Так что я его не знаю. Но узнаю его по творению, которое изучаю. Поэтому могу сказать, что я с ним знаком, пупочек.
        - Как ты сказал: «пупочек»? Я тебя сейчас заклюю. Что за дурень мне попался? Я Йагупопчик, фу, ты, с тобой запутаешься. Ты меня, идиет, совсем заговорил. Как тебя понять? Ты знаком с Богом? Кто тебя познакомил? Или Он сам с тобой заговорил?
        - Как он может заговорить? Нет, конечно. Я знаком с Богом в том смысле, что в него верю. Но я не утверждаю, что знаю его как такового, его сущность. Непосредственно с богом знакомы только ангелы. М ы же люди, даже лучшие из нас, святые знакомы  с ним через его творения, например, через нам самих, точнее, через душу, благодаря самопознанию. Но это самопознание находится на пороге другой сферы реальности – тонкого мира или мира тонких форм, доступного уже не философской рефлексии или естественной теологии, а мистической интуиции или сверхъестественной теологии веры.
       Философским же путем понятия можно разобраться только в сущности творения и по аналогии с ним судить о творце как единстве или тожестве сущности с существованием. Бог есть и в том, что он есть и заключается его сущность для разума. Иное уже доступно не уму, а вере и только потому и то, что ей позволено откровением, доступным нам через слово боговдохновенных пророков и Спасителя Иисуса Христа.
       При этом и философский разум и сверхразумная вера даны человеку Создателем и человеком должны быть уравновешены для его спасения в мире через разум и в вечности через веру.
       - Я так тебя понял, что парадоксы и апории, в которых путается разум, могут быть разрешены верой, не противоречащей разуму?
       - Да, ты на верной дороге, если действительно так думаешь. И разум, и вера у человека от Бога. Но если разум его делает самостоятельным в мире, то вера его делает зависимым в царстве духа от Бога. Он не выбирает в Боге, а выбирает Бога и избегает дьявола.
       - Но как быть с тем, что ты тоже здесь в аду – в царстве дьявола? Неужели ты его не избежал?
       - Как сказать.  Я здесь для того, чтобы инспектировать его владения.  Во всяком случае, Создатель меня послал понаблюдать за тем, как вы, философы, себя здесь чувствуете. Одумались ли вы или по-прежнему полагаете, что верить можно только тому, что и кого понимаете?
       - Не дождетесь. Мы не можем верить без понятия. Вера научит понимать – это не по-философски.

      
                БЕСЕДА СЕДЬМАЯ
                ВСТАВАТЬ С ПЕТУХАМИ
       - Привет, петух! До сих пор считаешь себя умной вещью, а всех остальных курицами, собирающими зерна твоего пробуждающего разума?
       - Любезный попугай! Сколько учить тебя не говорить то, что ты думаешь. Неужели ты забыл, что мы вежливые существа. И не должны отказывать другим в уме. Я, например, полагаю, что тот, кто считает себя умным петухом, а других – глупыми курами, еще глупее кур. Ведь разум то общий, на всех. Он на всех не делится и поэтому никому не принадлежит как его естественное индивидуальное качество. Если он есть, то есть у всех, кто взял на себя труд подумать и сумел это сделать с Божьей помощью. В этом смысле он естественен, если мы понимаем естественное, как реальное. Но он же и сверхъестественен, если понимается как дар Бога, с которым человек рождается, когда становится совершеннолетним, готовым принимать решения от своего имени на основании не слепого животного порыва страсти, а взвешенного обдумывания путей, ведущих к исполнению этого решения, и тех последствий, которые могут быть выведены из этого решения.
       - Спасибо, что мне не надо задавать вопросы про врожденные идеи и те правила, которым нужно следовать, чтобы правильно руководствоваться умом, ибо ты уже на них ответил. Но у меня есть еще вопросы. Как тебя понять, когда ты говоришь о существовании двух субстанций, которые находят друг друга в третьей субстанции? Что ты имеешь в виду?
       - Все то, к чему я пришел путем размышлений, проверено разумом. Если ты его будешь придерживаться в мысли, то неизбежно, по необходимости придешь к таким же выводам, что и я. Так размышлять о теле и душе понятнее по отдельности. Иначе их перепутаешь. Исследуем мы тело как вещь, имеющую размеры, измеряемые пространством в условных единицах. А вот душу мы исследовать, взять не можем, так как она нас держит как субстанциальная форма тела в измерении сознания. Она управляет телом. И все же в действительности и душа, и тело составляют единое целое сущее – человека. Они явлены в нем благодаря Создателю как третьей субстанции. Я провожу различение субстанции не в бытии, а в познании.
       - Так ты полагаешь, что знание можно извлечь не только из чувств, как полагают британские философы, но и из разума тоже?
       - Конечно, из разума извлекаются идеи вместе с идеей человека, способного умом их извлекать. На основе идей формируются дедукции, результаты которых как следствия можно проверять на фактах опыта. При соответствующих условиях готовности ума к работе, его достаточной сосредоточенности на проблеме факты как индуктивные, наведенные состояния нашего ума способны проявлять у нас в уме идеи.
       - Меня еще интересует твое положение о сомнении во всем. Как от сомнения во всем ты переходишь к уверенности во всем?
       - Один из основных вопросов вообще и философских вопросов в частности – это вопрос о начале, в данном случае о том, с чего начать размышление, на каком основании можно, в общем, думать? Человек, который занимается мышлением, называется философом. Его интересуют помимо прочих вопросы о том, что можно ли получить мысль из мысли и из мысли не-мысль или то, что существует не только в мысли и связано с мыслью. Из мысли можно получить мысль мыслителю, если он думает о том, что есть, не обязательно здесь и сейчас. Мысль должна быть причастна бытию, чтобы быть настоящей мыслью, хотя бы через привязку к бытию мыслителя. Но что такое мысль мысли? И может ли мыслитель измыслить то, что есть или будет реальным?
       Возьмем для начала мысль мысли. Что это такое? То, что мы думаем о думе, мыслим мысль? Нет, мы не просто думаем о том, что думаем. Во-первых, мы, если брать обычную манеру истолкования мышления как мышления о чем-то или о ком-то, одним словом, предметного мышления, имеем в качестве предмета не вещь, но мысль, например, о вещи.
       Во-вторых, имеется в виду сам процесс мышления как поток мыслей, и мы работаем с ним, его проявляем и выявляем, проясняем смысл самого мышления.
       В-третьих, мы изучаем, точнее, познаем, вернее, медитируем, созерцаем мысль как событие мира, как акт работы, который случается в мире. Возникает вопрос: «В каком мире»? В мире общения или в натуральном мире, в природе? Мысль – это событие, атом протяженного бытия или  духа, тела или ума? Нет сомнения в том, что мысль есть когитальное, интеллектуальное явление или событие. Но это не исключает того, что она есть феномен субстанциального характера, явление духа, факт духовной природы. Вот здесь мы различаем мысль как содержание того, о чем мы думаем, и что соответствует или не соответствует, если мысль ложная, тому, что есть помимо мысли. И как субстанциальную форму, которая удерживает мыслителя на поверхности (в рамках) бытия, не давая ему возможности утонуть в пучине содержания при смешении субъективного чувства и объективного значения.
       И, наконец, в-четвертых, мысль постигается, осмысливается до своих метафизических предпосылок в определении сомнения как стихии творения несомненных оснований из существа самой мысли. Что это означает? То, что в сомнении развивается мысль, которая себя пробует в качестве состояния существования мыслящего как сомневающегося. То, что мыслящий сомневается, является условием его существования, ибо само сомнение есть мышление. Для мыслящего сомневаться есть то же самое, что мыслить. Подчеркиваю, для мыслящего естественным является сомнение, а не вера как противоположное состояние сомнения, и связанная с сомнением критика. В мышлении сомнение и критика имеют методический характер и связаны они с тем, что вызывает само мышление к реальности, - с проблемой и вопросом, в котором она формулируется как то, что требует разрешения в ответе. В ходе размышления, естественно, проблема разрешается тем, что сомнение, являющееся несомненным признаком мышления, разрешается в утверждении несомненности самого сомнения, следом мышления, а затем знания того, что является предметом мысли, его сущности и условий проявления этой сущности в действительности. Всем этим занимается наука в ее стремлении в ходе мышления и вычисления, в целом, познания к искомой истине.               
   
                БЕСЕДА ВОСЬМАЯ
                ПЧЕЛА ЗНАЕТ, ГДЕ МЕД БРАТЬ
        - Привет, пчелка. Все в трудах?
       - Да, без них нет в жизни счастья.
       - Ты, я слышал, чуть не попался на взятке. Но как тебе удалось избежать заключения?
       - Одной ложкой дегтя не испортить бочки меда. Несмотря на решение суда, король меня помиловал за мою верную службу. Но это цветочки по сравнению с тем, что я переживаю здесь сейчас.
       - Я все хотел тебя спросить, зачем ты свел знание к силе, к власти? В тебе живет политик? Неужели философ и политик так близки друг другу?
       - Лично мне политика не мешала заниматься философией. И потом я стал заниматься политикой после своей юридической практики в качестве королевского адвоката. А это естественное продолжение начатого дела. Настоящий джентльмен обязан заниматься полезной, положительной деятельностью. А философия и наука – это любимое дело для себя в свободное время от общественных обязанностей. Однако я стал тяготиться таким положением дел, когда понял, что занятие познанием делает человека сильней, позволяет ему реализовать свои естественные возможности. Понимание этого заставило меня выступить с проектом «Великого восстановления наук». Наука дает человеку власть над природой, прежде всего над своей собственной природой. Это власть знания. Когда мы знаем нечто, мы можем управиться с ним, используя закон его собственного существования и функционирования в своих собственных интересах.
       Возьмем человека. Он нам ближе. Если мы знаем его характер, субстанциальные причины: формальную и материальную. Мы в состоянии контролировать его эффективную или движущую и целевую причины. Другими словами, мы ведаем о том, как он поступает и для чего. Используя это знание для собственных целей, мы можем корректировать его действия и воздействовать на его чувства и мысли. Нашими противниками в таком начинании выступают его и наши собственные предрассудки, которые  мешают нам знать истинное положение вещей и подменяют его ложной картиной мира.
       Необходимо бороться с этими предрассудками природного или общественного характера доступными нам средствами обучения и образования ума и воспитания чувств. Предрассудки, которые я называю «идолами» или образами, изображениями, представлениями, подставляемыми вместо вещей, лиц, событий, процессов и т.п., бывают разного рода: индивидуальные, родовые, словесные, смысловые или идейные. Важно разоблачать эти идолы, чтобы они не мешали опытному исследованию естественных явлений, подлежащих индукции как их наведению на общие заключения как законы.
       - Есть такое мнение, что под именем актера и комедиографа «Шайкиспирта», автора бессмертного «Омлета», скрываешься ты, фря(со)сиський Бекон. Как твое мнение?
       - Да, меня, бывало, путали с изобретателем бекона и ждали от меня пространной лекции о том, как его правильно приготовить, но чтобы меня спутали с автором омлета, это уже слишком. Обвинять меня, бывшего лорда-канцлера Британского Королевства, в том, что я стряпал театральные поделки под именем жалкого актера есть прямое оскорбление моего баронского титула. И потом я не фря какая то, не сиська и не сосиска, не бекон вообще, а пчелка и у меня есть жалко, и я так могу ужалить, что моих обидчиков будет жалко. И потом как  Я-ааа! могу быть театралом, если призываю бороться с «идолами театра», как например, Шайкойспирта?

                БЕСЕДА ДЕВЯТАЯ
                И ОБЕЗЬЯНА С ДЕРЕВА ПАДАЕТ
       - Что больно ударилась?
       - Еще как, и прямо головой. Плохо, ведь я мыслитель. Видишь? Будет шишка. Теперь голова болит, и котелок не варит.
         - Ничего-ничего, может, когда-нибудь поумнеешь, и не будешь раскачиваться на ветке.
       - Так у  меня же хвост есть. Это мой рабочий инструмент, благодаря которому я стал умным. Я им хватаю понятия, которые плохо лежат, и тащу себе в рот. А потом выдаю за свои. Ты не читал мою исповедь? Мы, брат попугай, с тобой похожи: все воруем-воруем. И еще любим покрасоваться. Я еще в молодости любил бегать голым по берегам женевского озера и показывать себя во всей красе влюбленным парочках в кустах.
       - Как ты себя ведешь, обезьяна?! Я приличный попугай Йагупоп Обозреватель, а не неприличный бабуин. Так что держи себя в рамках и не распускайся! Вот ты настаиваешь на том, что человек руководствуется разумом, но им руководит чувство. Как тебя понять?
       - Надо перестать лгать самим себе, что мы в цивилизации распускаемся пышным цветом. В натуре же только на природе мы становимся самими собой. И делает нас счастливыми не разум, а чувство.
       - Я понимаю, что твой нервный характер заставляет тебя преувеличивать роль эмоций и чувственных впечатлений. Ты рассуждаешь как ребенок. И что хорошего  в том, что мы в природе находим себя? Надо быть лучше, чем мы есть. Вот это хорошо, а не потворство нашим инстинктам.
       - Попугай, ты сам себе противоречишь. Только природа, мир растений и мирных животных является благоприятной средой нашего разумного образования и чувственного воспитания. Мы из природы вышли в нее и вернемся. Таков наш удел.
       - И что поэтому надо славить дикаря? Он наш культурный герой?
       - Я не говорю, что надо быть дикарем. Я обращаю ваше внимание на то, что цивилизация делает из нас стилизованных дикарей. А вот на природе мы оживаем и становимся такими, какие мы есть. Меня самого испортила цивилизация, так что я не могу заботиться сам о своих детях и не желаю им такой же участи странника и искателя приключений, каким являюсь сам. Пусть их воспитывают крестьяне, чтобы они были ближе к природе и чувствовали то, что дает мать-природа своим детям. Естественное развитие нежных чувств способствует смягчению нравов. Но этого мало. Необходимы еще развитие прямой демократии и борьба с институтом частной собственности, которая  делает каждого из нас черствым, а сердце каменным.
       - Но твоя апология естественного, дикого состояния разумного существа оправдывает гибельный разгул страстей и животных инстинктов, даже если ты уповаешь на возможность идиллической любви.
       - Попугай, ты ведь знаешь, что мы существа противоречивые. Но это не мешает нам стремится к хорошему и избегать.
       - Вот только наши поступки часто расходятся с рассуждениями о чувствах. 


                БЕСЕДА ДЕСЯТАЯ
                ГДЕ ПАУК, ТАМ И ПАУТИНА
       - Мир паутине твоей, восьминогий и восьмиглазый.
       - Осторожно, не порви паутину, двуногий клюв.
       - Я вижу, ты сплел паутину понятий. Я так понимаю, ты воспринимаешь все сущее сквозь свою паутину. И что в нее попадает, то высыхает при твоей утилизации. Тебя это устраивает?
       - Вполне устраивает, потому что в том, что попало в мою паутину и стало частью меня, за исключением того, что я не могу переработать, я уверен. Я не могу не учитывать того, от чего завишу, - от паутины как априорной формы моего восприятия, познания и дела.
       - Я так понимаю, что ты, паук, не можешь не знать  все, что попадает в твою паутину, в качестве вещи для тебя. Но ты не знаешь и полагаешь для себя невозможным знать то, что есть помимо тебя и не может стать тобой. Получается, что ты знаешь только самого себя или то, что делаешь на себя похожим. Такова паучья логика?
       - Да, такова логика паука, потому что она соответствует его природе хищника превращать все в себя, воспринимать и признавать только то, что представляет для него добычу и средство поддержания своего существования.
       - А как же быть с незаинтересованным созерцанием и, наконец, с моральным суждением и решением?
       - Паук-философ может позволить себе незаинтересованное созерцание только при трансцендентальном условии сытости. Когда голод утолен, тогда паук-философ способен видеть прекрасное и совершать добродетельные поступки, находя в возможной жертве своей паутины не средство, а цель своего поступления. К сожалению, паук связан своей паутиной, которую вырабатывает как само собой разумеющееся, ведь для него способность ткать паутину понятий является причиной следующего стремления оплетать паутиной свою добычу, высасывать из нее жизненный сок и оставлять после своего философского пира сухие косточки. К тому же паук редко когда бывает сыт.
       - У тебя выходит откровенно хищная философия, превращающая любое сущее, входящее в орбиту ее движения, в не-сущее, поддерживающее твое существование. Вытягивая из сущего жизненные соки, ты иссушаешь его, буквально превращая сущее из вещи в себе или для себя в вещь в себе. Твоя философия оставляет после себя один прах. Она есть философия смерти. А ты заслуживаешь в лучшем случае участи быть поглощенным еще более ненасытным пауком.
       - Жизнь увенчивается смертью. Но я к ней не стремлюсь. Я следую критике не сущего, которое как вещь для меня недоступно, но познаваемого. Таким познаваемым по априорной логике должна стать сама ткань паука, его паутина, то чем он работает, - система априорных понятий. Но они парадоксальным, антиномичным образом становятся непознаваемыми трансцендентальными понятиями, внутренними вещами в себе, как и само паучье Я. Вот здесь  нахожу уже внутренний предел моего философствования. Впрочем, мне над этим еще надо подумать. Так что если ты не хочешь быть вещью для меня, то давай подобру-поздорову разойдемся, а то я скоро опять нагуляю аппетит.

                БЕСЕДА ОДИННАДЦАТАЯ
                ТОЛЬКО ОВЦЫ СБИВАЮТСЯ В СТАДО – ЛЬВЫ ХОДЯТ ПО ОДИНОЧКЕ
       - Здравствуй Лев. Как живешь-думаешь?
       - Да, никак, попугай. Нахожусь в творческом кризисе. Не могу провести переоценку ценностей. Они так издержались, что уже не подлежат утилизации.
       - Что так мрачно? Я думал, что ты постоянно находишься в состоянии  светлого созидания важных вещей. Неужели нет ни одного шанса для оптимистического восприятия жизни?
       - Такое восприятие жизни является иллюзорным выходом из ее мучительных противоречий. Подлинное восприятие жизни драматично и предполагает не только вечный отказ, но и вечный указ о поиске и нахождении путеводных идей к вечному возвращению воле к власти.
       - Когда говорят о власти, то примерно все понимают одно и то же: господство и подчинение. Ты тоже так же думаешь, такой же вкладываешь смысл в волю к власти?
       - Обычно так понимают и мое учение о воле к власти, что, казалось бы, органично ко мне подходит. Какой лев не стремится к власти как господству над подчиненными ему зверями? Но это ложное положение. Меня занимает другое: не насилие, которое паразитарно, а созидание. Но такое созидание или творение, которое появляется не от недостатка, а от избытка жизненных сил. В этом такое творческое существо становится сверхъестественным существом, подобным в творении богу, вроде ангела.
       Сверхъестественное существо творит, не спрашивая ни у кого совета и разрешения, невзирая на те ценности, которые приняты невзрачным большинством, следующим им по привычке смотреть на то, как поступают и к чему стремятся другие. Если обычные, естественные существа и творят, то творят жалкие поделки из нехватки, вызывающей зависть и злопамятство к более одаренным существам. Свой недостаток они покрывают старанием и трудолюбием. Но в нем оказываются пресными и монотонно скучными. Сверхсущества являются солью земли. Они бывают cum grano salis, остры на язык и для обычного существа непереносимы.
       - Какой ты резкий. Нет в тебе меры. Ты безмерно самолюбив и страшно одинок в своем ложном превосходстве.
       - Что ж делать. Такова участь тех, кто ищет особенных путей явления самой природы вещей.


                БЕСЕДА ДВЕНАДЦАТАЯ
             ПУСТЬ УМ ОСЛА И НЕВЕЛИК — ЕМУ ПОЧЕТ, КОЛЬ К НОШЕ ОН ПРИВЫК
       - Привет, Длинноухий!
       - Привет, Длиннохвостый!
       - А ты не только глуп, но еще и дерзишь. Что ты, как дурак, за мной повторяешь? И даже здесь перевираешь.
       - Сам дурак.
       - Вы, ослы, упрямы, но ты превосходишь своих собратьев не только в глупости, но и во вранье. Мне интересно кто из вас, ослов и баранов, упрямее?
       - Конечно, бараны. Но их упрямство не из убеждения, а из стадной глупости. Поэтому в природе нельзя найти ни одного философа-барана. Среди них можно найти только философскую имитацию, особенно в кругу верных учеников учителей философии. Их упрямство выражается в повторении того, что им вбили в башку учителя философии. Мы же ослы упрямы из  того, что мы всегда правы. И это действительно так, ибо мы возим на себе только ту поклажу, которую сами освоили.
       - Так вы не только ползучие эмпирики, но еще и убежденные, идейные догматики. Именно такие, как ты, ослы, мешают философии развиваться, особенно в настоящее время.
       - Так чем же мы мешаем ей развиваться?
       - Своими ослиными ушами, ослиной глоткой и ослиным горбом. Вы забыли завет древних: ничего слишком того, что ношу с собой. На своем горбу вы носите столько лишнего добра, что нарушаете меру. Вы слышите только то, что хотите слышать. И поэтому никого не слушаете и упрямитесь. Как следствие, вы кричите благим матом то, что вам влезет в голову. Недаром вы вошли в историю как олицетворение глупости. Вы принципиальные, профессиональные глупцы. Короче, идиоты.
       - А ты сам то кто, глупый попугай? Резонер-критикан. Зоил проклятый! И потом ты не прав: мы не идиоты, ибо слово «идиот» обозначает невменяемое существо, которое живет за счет других и не может само о себе позаботиться. Мы же многое делаем за других, предоставляя им возможность заняться самими собой. Так что мы положительны и собирательны. Такова и наша философия. А у тебя, попугай, один критицизм, доходящий до кретинизма, да нигилизм. Ты нигилист, индивидуалист и, вообще, враг народа. Одним словом, либерал. 
       - Спасибо на добром слове, осел. Ты законченный тоталитарист-консерватор.