Ученик философа

               
      ПУТЕШЕСТВИЕ ИЗ МОСКВЫ В ГАННОВЕР И ОБРАТНО, А ТАКЖЕ ПО ДРУГИМ МЕСТАМ

                Глава первая. В родных пенатах
       В лето 1708 по новому стилю от рождества Христова, введенному Петром I Алексеевичем, нашим императором, третьего дня месяца июля молодой человек двадцати лет от роду по имени Алексей пребывал в грустном расположении духа у себя в поместье Сенницы под Москвой.
       Герой нашего рассказа был сыном князя  Матвея Петровича из рода младших Гагариных, ставшего недавно комендантом Москвы. Но пребывал он в таком настроении, не лестном для розовощекого юноши, не по причине разлуки со своей любимой матушкой Екатериной Степановной, дочерью вятского воеводы и боярина Траханиотова, верно последовавшей за своим мужем в Москву. Не могу не отвлечься, любезный читатель, на матушку нашего героя, чтобы выяснить ее родословную. Екатерина Степановна была из знатного византийского рода Траханиотов. Ее предки пожаловали несколько веков назад на Русь вместе с Софией Палеолог, будущей женой Ивана III.
       Чета Гагариных вместе с младшей дочерью Дарьей уехала в свой московский дворец в венецианском стиле с фасадом на Тверскую. В поместье остался Алексей под присмотром старшей сестры Ксении двадцати двух лет и воспитателя из самой Японии Денбея, который обучал детей Матвея Петровича японскому языку и культуре своего народа. Ксения была старше своего брата на целых два года и поэтому любила его воспитывать. Так что даже сам Матвей Петрович ее побаивался, про себя гадая, «как бы моя Ксения не стала новой Софией Палеолог или того опасней, новой царевной Софьей. Как нашему государю с ней пришлось помучиться»!
       Несмотря на свой грозный нрав, Ксения выглядела еще младше брата. Лицом она была красна, в смысле красива, белолица и румяна. Телом была стройна, но  любила не обнажать его платьями из Парижа, а скрывать русской одеждой, следуя в этом опальной царице Евдокии, супротив императрице Екатерине. Ксения носила под нижней льняной рубашкой верхнюю расшитую золотой ниткой рубаху (горничную) из красного шелка, с рукавами, собранными в складки на руках и в сборки на манжетах. Поверх горничной был надет голубой распашной сарафан с вышитыми на нем цветами. Грудь ее украшала нитка крупного жемчуга. На  ножках у нее были кожаные голубые туфли. А на голове в темно русую косу была вплетена красная лента с накосником в виде богато украшенной треугольной золотой привески с драгоценными каменьями. Глаза у нее были серо-зеленые, как у брата. Она не красила их, как не подкрашивала и чуть большие губы естественно телесного цвета. Греческий нос подчеркивал ее строгость.
       Сейчас Ксения шла к брату с настоятельной просьбой взяться за ум и продолжать учиться, чем он единственно умеет заниматься, а не страдать от любовной истомы. Наш герой сидел на перилах балкона и мечтательно смотрел на пруд, в котором ловил рыбу его японский гувернер Денбей.
       Если бы вы, любезный читатель, были там, то не могли не присмотреться к нашему герою. Алексей Гагарин был мужчина среднего роста, обычного телосложения. То, что он занимался, верховой ездой, фехтованием и тем, что зовется на Западе кулачным боем и греческой борьбой, а в Японии единоборством, никак не отражалось видимым образом на его фигуре. Наверное, он тренировал свое тело и укреплял свой дух только тогда, когда это доставляло ему удовольствие. Так советовал его воспитатель Денбей, прекрасно понимавший, что Алексей готовит себя не к военной карьере и не стремится быть первым, в чем бы то ни было. Алексей не отличался недюжинной силой или мгновенной реакцией. И все же уроки техники боя, которые он брал у французского учителя фехтования  де Курвиля, не прошли для него даром. Его теперешний учитель Денбей, хоть и не был самураем, но умел прекрасно пользоваться своим телом и рукой в единоборстве с врагами. Как раз такому умению он учил Алексея. Так что наш герой мог вполне постоять как за свою честь, так и за честь дамы своего сердца. Именно об этом с ним хотела говорить сестра.
       На днях у Алексея произошла ссора с его другом графом Иваном Головкиным из-за того, что оба были влюблены в Агриппину Нарышкину, родственницу царя. Сама Агриппина была особа импозантная, но, как говорят в таких случаях, не большого ума. Последнее обстоятельство сказалось в том, что она специально одаривала знаками своего избалованного внимания как одного, так и другого, поклонника.
       Между тем племянница царя сама была тайно влюблена в бравого полковника Александера Гордона тридцати восьми лет, племенника уже покойного контр-адмирала Патрика Гордона. Этот шотландец недавно был  возвращен из шведского плена. О том, что их пассия влюблена в уже немолодого иностранца, Головкин сообщил Алексею накануне и в знак примирения обещал ему полюбить одну из его сестер. Алексей со смехом согласился, представив, как Иван будет завоевывать сердце Ксении без всякой надежды на успех гишпанскими мадригалами, которые любил слагать в честь прекрасных дам. Ксения, как минимум, была к ним равнодушна ввиду того, что терпеть не могла петровой моды на все иностранное и в знак протеста стала ходить во всем русском, как это делали в ту пору только купеческие девушки да простолюдинки. Но всего этого Ксения еще не знала. Как не знала она и того, что княжич снова только сегодня влюбился в дворовую девку, которую прежде не замечал.   
       Увидев брата в мечтательном настроении, Ксения шикнула на него так, что от неожиданности он слетел с перил на ковер балкона, как, бывало, случалось с ее котом Васькой.
       - Ксюша, ты, что творишь? Предупреждать ведь надо.
       - Сколько я говорила тебе, Алексей, не называть меня так, по-детски. Зови так лучше свою Агриппинушку. Ты опять мечтаешь о ней? Вот два дурня, ты да твой бестолковый Ванька, влюбились тоже в фифу «Северного парадиза». Она еще ославит вас, так что вся Москва будет потешаться над вами. Как можно сохнуть по такой дуре?
       - Да оставь ты меня в покое. Я и не думаю о ней. Мы вчера помирились с Иваном и посмеялись над Агриппиной. Она предпочла нам старика Гордона.
       - Таковы мужчины. Только на днях ты горевал по тому, что ваша пассия обращает больше внимание на Ивашку, а сейчас уже смеешься над ней. Впрочем, Агриппина хорошо сделала, что обратила внимание не на вас юнцов, а на настоящего мужчину.
        Алексей хотел сказать сестре, что с ней бесполезно спорить, но промолчал. Зачем говорить так, как будто и так ничего не понятно и нужно самому разобраться во всем. Это бесполезно. Какая Ксения ни была умная девушка, но и она, как многие люди, готова говорить по привычке. Как будто у них уже есть в голове сценарий, по которому они проигрывают давно выученные роли механических кукол. И все зачем? Да так удобнее жить. Все повторяется. Может быть, со временем приедается. Но зато в этом повторении как если бы становится «вечным», придавая уверенность в ожидаемом исходе разрядке страстей. Повторять то повторяется, но всякий раз на разном материале. Так обновляется, проверяя через новое свою повторяемость, надежность продолжения себя в том же самом. В этом подтверждении того же самого на всем, что вокруг него вращается, образуется собственная вменяемость, сознание значимости собственной персоны. Развивается самодовольство, обидчивость на тех, кто нас его лишает, зависть к тем, кто вольно или невольно делает других довольными их самодовольством, таким образом, получая всеобщее признание. Все это пронеслось в сознании Алексея, когда его отчитывала сестра.
       Он уже хотел было поделиться  с ней своими новыми раздумьями и переживаниями, но вовремя остановился. Для чего делиться с другим тем, что тот использует против тебя? Тем более, что это касается личных предрассудков тех, кто осуждает чужие предрассудки. Немаловажно было здесь учитывать извечное соперничество детей, рожденных в такие сроки, что трудно было найти между ними существенную разницу. Но все же брат уклончиво спросил сестру о том, как зовут ее рыжеволосую служанку, которая недавно у нее появилась.
       - Зачем это нужно тебе? – спросила с подозрением Ксения.
       - Затем, чтобы в случае чего, например, опасности, поддерживать друг с другом связь через верного человека.
       - Что ты задумал, Алексей? В какую еще вляпался авантюру?
       - Да ни в какую. Я просто абстрактно рассуждаю о том, что на всякий случай нам нужно иметь поверенного наших тайн. Не могу же я везде тебе вслух говорить о моих секретах. А так, если эта девушка тебе близка, то ты можешь через нее передать, что лично тебе от меня надо.
       - Что-то ты темнишь Алеша. Мы с ней недавно познакомились. Способна она хранить тайны или болтлива, я еще не знаю. И потом, я никому не собираюсь поверять свои женские тайны, даже доверенной служанке. Знаешь, тайны на то они и тайны, чтобы их таить и от всех скрывать.
       - Слушай, Ксения. Я сейчас говорю о нас, а не о твоей служанке. Неужели у тебя от меня могут быть тайны? Я ведь тебе признаюсь во всем, несмотря на то, что знаю, что ты меня за это отругаешь.
       - Ну и что? Ты мне что муж? Ты только брат. Это твое дело мне признаваться или не признаваться. Если мне надо, я и так узнаю по твоей глупой физиономии о том, что ты скрываешь. Вот сейчас ты спросил меня о служанке. Для чего? Я вас, мужчин, знаю. Для того, чтобы развлечься с доступной  тебе девкой, раз недоступная девица тебя отшила. Или я не права?
       - Откуда ты знаешь мужчин, ведь ты еще девушка? Вот когда у тебя будет муж или любовник, тогда и делай выводы о противоположном поле.
       - Ты мне зубы не заговаривай, а то ишь, перевел разговор на меня, - не зря говорят: если хочешь отвести от себя подозрения, вали с больной головы на здоровую, - вот так вот, - умозаключила сестра и тут же заметила, - Для того, чтобы знать мужчин, достаточно иметь отца и брата.
       - Не скажи, ты знаешь меня как брата и нашего отца как отца и мужа нашей матери. Но у тебя нет опыта общения с мужчиной.
       - Ты хочешь, чтобы у меня такой опыт появился?
       - Нет, я не хочу, потому что я не знаю тебя в качестве жены чужого мужчины. А хочу я только то, что знаю.
       - Значит, ты не хочешь, чтобы я выходила замуж? - парировала Ксения.
       Алеша понял, что, задавая такие хитрые вопросы, сестра хочет его сделать виновным, чтобы он оказался полностью в ее власти.
       - Нет, не хочу, если ты сама этого не хочешь. Но я пойму тебя, если ты кого-нибудь полюбишь даже вне брака. Так что можешь на меня рассчитывать.
       - Ты на меня не рассчитывай в своих амурных затеях.
       - А в других делах мне на тебя можно положиться?
       - Можно, если они не будут противоречить заповедям церкви.
       - Как же быть с христианским всепрощением, которое невозможно без понимания и признания другого человека в его грехе? Или ты безгрешная и не ведаешь, что человек по природе своей грешен? Я не помню, чтобы ты когда-нибудь просила у кого-нибудь прощения. Или ты ангел?
       - Вот еще буду я просить у тебя прощение. Не за что мне его у тебя просить. Я соблюдаю все заповеди и делаю то, что положено девушке моего положения.
       - Да я не об этом. Ксения, ты, что никогда не сомневаешься в том, что ты умна, порядочна, хороша собой  и прочее в том же духе? Я это говорю не для того, чтобы тебя позлить или сомневаюсь в твоих достоинствах.
       - Для чего еще? Вот ты взял сейчас и меня, походя, обидел. Сказал, что я дурна собой, глупа и порочна. Спасибо тебе на добром слове. И после всего этого ты ищешь у меня доверия. Я больше не хочу с тобой разговаривать, - с этими словами Ксения, надув свои аппетитные губки, резко развернулась и ушла, гордо подняв голову.
       Княжич понимал, почему она это сделала. Конечно, не потому, что была глупа в своем непомерном самомнении. Она, разумеется, сомневалась, но была смущена тем, что он, другой, попробовал заглянуть ей в душу без ее разрешения. Ксения сама туда редко заглядывала и захаживала. Это в природе человека. «Ну, что мне с ними делать, когда даже близкие боятся самих себя, а тем более боятся в присутствии постороннего?» - подумал про себя Алеша Гагарин.
       Однако любопытство, которое тоже в природе человека, гнало Алешку удовлетворить свое желание познания. Познание, как писал князь философов Аристотель, начинается с чувственных впечатлений. Алеша же был под впечатлением от приятной внешности служанки Ксении Анастасии. В ней многое играло на контрасте. Она была чуть меньше Алеши. Но казалась небольшой. Была стройна и в то же время имела такие женские формы, что от них захватывало дух. Глаза  у нее были странного света: не то, что голубые, но и зелеными их трудно было назвать. Нос был прямой, но с характерным изгибом вверх, придававшим ее лицу веселый вид. Молодой князь решил расспросить своего учителя о том, кто такая новая служанка Ксении таким образом, чтобы тот ничего не заподозрил. Подойдя к нему, он поздравил его с уловом. Японец любезно поклонился барину и сказал, что он слишком снисходителен к его рыболовным успехам. Алеша в ответ ему сделал поклон и сказал, что он не знает, что же Денбей не умеет делать. Вот, например, он никогда не жаловался на свою память, и знает всех людей поместья.
       - Давай проверим, всех ли ты знаешь из тех, кто недавно у нас служит.
       - У нас недавно появились только помощник конюха, да служанка вашей старшей сестры, княжны Ксении.
       - И как их звать?
       - Что, господин Алеша, не сказала княжна имени своей служанки? А почему бы вам самому не спросить служанку, как ее зовут, ведь вы брат  хозяйки?
       - Ты не ответил на мой вопрос.
       - Извольте, Анастасия.
       = Я так и знал. А откуда она?
       - Из вашей деревни Сосновка в соседней губернии. Дочь кузнеца Василия, которого недавно задавила лошадь. Теперь никого у нее не осталось. Вот и прислали к молодой госпоже в служанки. Странная она. Стихи вслух сочиняет, что служанки не делают
       И тут наш герой увидел свою героиню. Она шла к пруду, задумчиво глядя в сторону. Алексей бросился к ней наперерез. Догнал и окликнул.
       - Здравствуй, Настенька. Не обидел ли кто тебя?
       Анастасия остановилась, повернулась к нему и поклонилась.
       -  Здравствуйте, барин. Чем могу служить?
       Ему захотелось встать перед ней на колени и прижаться к ее стану головой. Вот это Алексей и сделал, упав перед ней на колени, но не смог к ней прижаться, потому что она от него отстранилась, и тогда он завалился на бок и ударился своей непутевой головой о  камень, закрыв глаза от боли.
       - Алексей Матвеевич, что с вами? Вы не ушиблись? - в голосе Насти он услышал неподдельную тревогу за свою жизнь.
       Потом княжич услышал, что Настя опустилась перед ним на колени и осторожно притронулась нежной рукой к его лбу. От ее прикосновения ему стало на душе легко и весело. И он приоткрыл один глаз и решил посмотреть сквозь ресницы на Настю. Но не успел на нее посмотреть, как она резко встала и сказала, что барин над ней смеется. Алексей привстал и стал ее умолять не уходить и снова приложить свою ладонь к своему лбу, потому что ему так не больно.
       - Алексей Матвеевич, мне прямо неловко, что люди скажут? Неужели вы не понимаете, что меня тем обижаете?
       - Чем я тебя обижаю? Тем, что влюбился по уши, как тебя увидел? Никакой я тебе не Алексей Матвеевич. Зови меня Алеша.
       - Как так можно? Я сейчас уйду.
       - Ну, и уходи, а я в пруду утоплюсь, раз ты меня не любишь.
       И не дожидаясь того момента, как она от него уйдет, книжич пошел к пруду «топиться». Он сам не знал того, утопится или нет. Не надо ему было оставаться в Сенницах. Поодаль стоял Денбей с удочкой и вытягивал из воды большого окуня. Позади себя Алексей не слышал ни одного звука. Тогда он пошел прямо в воду при полном параде: в красных туфлях, в белых чулках с панталонами салатного цвета, в коричневом камзоле и зеленом жюстокоре. Ему самому было интересно, до какой глупости он может дойти в своей любовной причуде. Но он пошел дальше, потому что вдруг понял, что решается его судьба. Когда Алеша скрылся под водой и уже пошел на дно, то, теряя сознание, почувствовал, что кто-то тянет его вверх на поверхность пруда, а потом тащит по воде до самого берега. Он не открывал глаз. Его чуть приподняли и подложили под него ногу. Когда он к ней прикоснулся, то ему стало приятно. Затем перевернули на живот. Алексей открыл глаза и увидел округлую коленку. Кожа на ней была нежная и загорелая. Ему стали давить на спину ласковыми и сильными женскими руками. Он опять закрыл глаза, когда его повернули и стащили на землю.
       На этот раз он больно ударился о землю, потому что та, кто ему оказывала помощь, уже выдохлась из сил, упала рядом с ним и, вздохнув и задержав свое дыхание, приложила свое ухо к его груди. Княжич предусмотрительно тоже задержал дыхание. К сожалению, бег своего сердца он не мог остановить, чтобы понаблюдать за реакцией любимой. Услышав его сердцебиение, но, не уловив дыхание, Настя  прикоснулась своими  нежными губами к его губам и вдохнула в него свежую струю воздуха. Нельзя было сказать, что Настя не вложила больше нежности в свой вдох, чем следовало. Княжич почувствовал на своих губах легкое яблочное дыхание Насти. Алешу пронизала мысль, что его спасительницей стала любимая. Он закашлялся и вздохнул. Потом открыл глаза. Над собой он видел прекрасное лицо Насти, которая улыбнулась ему своей обезоруживающей улыбкой.
       - Алексей Матвеевич, а вы обманули меня, - сказала просто Настя.
       - Настя, я на самом деле потерял сознание, - заверил он честно Настю. Его голова лежала на ее коленях, как на пуховой подушке.
       - Вы не сознание потеряли, а совесть. Заставили меня переживать, - сказав это, она быстро встала, а голова непутевого влюбленного оказалась в мокрой траве. – Смотрите, что вы со мной сделали, - стала его укорять Настя, показывая всем своим видом то, что ей необходимо переодеть мокрый голубой сарафан и такую же мокрую широкую белоснежную рубашку под ним. Когда она привстала, Алексей увидел, как левая лямка ее сарафана соскользнула с плеча и показалась ее высокая грудь с выступавшим розовым соском с прилипшей к нему намокшей рубашкой. Она быстро поправила лямку и с укоризной посмотрела на виновника своего стыда, покрывшись ярким румянцем на щеках. Настя отвернулась от него и побежала. Княжич побежал следом, схватил ее и стал умолять не уходить.
       - Настя, ты не видишь, что со мной делаешь?
       - Что вам от меня надо? – сказала она, разозлившись.
       - Настя не говори со мною так, а не то я сделаю еще какую-нибудь глупость. Пожалей меня. Или ты меня спасла для того, чтобы я от тоски умер?
       - Хорошо. Раз вы совсем с ума сошли, я вам скажу: если меня сейчас с вами увидят, то велят выпороть плетьми на конюшне за то, что я морочу голову своему барину. Вы этого хотите?
       - Я этого не хочу. Если тебя хоть кто-то пальцем тронет, то я того убью.
       - Если это будет ваша сестра?
       - Я не дам тебя в обиду никому или убью себя.
       - Мой господин, вы книжек романтических начитались, от них у вас  голова и закружилась, так что ведете себя как ребенок.
       - Настя. Я тебе вольную дам. Ты больше не служанка. Мы с тобой в Германию поедем и там женимся.
       - А, меня вы, Алексей Матвеевич, не спросили, люблю ли я вас, или я рабыня?
       - Нет, ты не рабыня, ты моя милая Настя.
       - Но так не бывает, чтобы сразу любовь до смерти.
       - Настя, ты меня сейчас от нее и спасла. Теперь я в твоей полной власти. Если ты меня не любишь, то можешь меня оставить. Я опять сделаю то же самое.
       - Так вы меня шантажируете?
       - Нет. Я просто говорю, что моя жизнь в твоей власти.
       - Но я же вам не ровня.
       - Ты современная, образованная девушка. Я тебя сделаю княгиней, или сам стану простым человеком.  Для начала, пожалуйста, перестань называть меня «Алексей Матвеевич», «мой господин». Зови меня просто «Алеша».
       - Нет, не могу, пока не буду уверена в том, что вы говорите правду.
       - Что мне делать?
       - Это вы у меня спрашиваете? Я сама не знаю, что мне делать, ведь ваш каприз не могли не увидеть все, кто этого хотел.
       - Настя – это не каприз, а любовь. Со мной так еще никогда не было. Ты мне веришь?
       - Ладно. Делайте, что хотите, вы барин. Хоть убейте меня. – сказала она, сквозь слезы, и зарыдала горючими и крупными слезами, которые потекли у нее из глаз. – У меня теперь все глаза от вас будут красными, - добавила она и еще больше заплакала.
       Алексей встал на колени перед Настей и обнял ее, прижавшись к ее стройному и мягкому телу. Она погладила его своей рукой по волосам.
       - Какой вы глупый Алеша, прямо как деревенский дурачок.
       - Пока ты меня не полюбишь, я таким и буду.
       - Настя, так ты меня любишь?
       - Хватит с вас и того, что я сказала «Алеша».
       - А, что это значит?
       - А, ничего это не значит, кроме того, что мне пора переодеться и идти работать.
       - Тебе больше не надо работать. Ты будешь жить самостоятельно.
       - Алеша. Вы хотите, чтобы я была вашей наложницей? – спросив это, она сверкнула своими глазами.
       - Нет, ты будешь мне женой. Я брошусь в ноги нашему царю и попрошу его разрешить нам жениться, а не то пусть сошлет меня на галеры.
       - Алеша, давайте рассуждать трезво. Вы же понимаете, что ваши близкие на это не пойдут. Есть разные способы нам помешать сделать то, что вы задумали. Один из них, не самый плохой, сделать меня монахиней. Или можно похитить, насильно выдать замуж или еще чего выдумать. Вы можете подумать и обо мне тоже?
       - Я только о тебе и думаю. Давай завтра здесь встретимся в это же самое время и поделимся своими планами на будущее? Хорошо?
       - Хорошо. До свидания, Алеша.
       - До завтра, Настя.
        Когда Алексей выходил из аллеи на сам пруд, то встретил идущего к нему навстречу Денбея, довольно несущего свой улов. Княжич прямо его спросил, был ли он свидетелем объяснения с Настей. Он утвердительно кивнул ему головой.
       - И что мне делать?
       - Это зависит от того, что вы хотите от Насти.
       - Я хочу от нее любви, хочу, чтобы она жила вместе со мной.
       - Если так, то вам не позавидуешь. Лучше всего вам уехать без нее или с ней, но это хуже. В любом случае ей будет хуже вас.            
       - Я это понимаю.
       - Если бы я был князем, а не простым японским купцом, то сделал бы ее свободной и пристроил к верным людям в столице. Потом поехал бы за границу, взял ее с собой и там женился бы на ней.
       - Не зря вы мой учитель. Я тоже подумал об этом. Но на кого я могу положиться?
       - На мою хорошую знакомую в Москве. Она вдова. И если я ее попрошу, то она поможет вам решить эту проблему.
       - Учитель попроси ее скорей, а то, как бы, что ни случилось с Настей.
       - Алеша, вы мастер создавать проблемы. Прежде всего, необходимо обходить Настю стороной. Пока вы объяснялись с ней, я постарался отвлечь внимание слуг и дворовых людей на себя. Не знаю, удалось ли мне это сделать. И самое главное, как вы можете дать вольную Насти, если она принадлежит вашей сестре и вашему отцу, а не вам?
       - Я договорюсь с сестрой и представлю отцу Настю в качестве компаньонки Ксении.
       - Не знаю, не знаю. Но сейчас главное уговорить княжну  вам не препятствовать. Она человек традиционный и принципиальный. На сделку с совестью не пойдет. Может быть только, если вам будет угрожать опасность, она решится пойти на соглашение. 
       Алексей нашел Ксению в ее покоях. Она спросила его, что заставило побеспокоить ее? Он ответил, что должен решить с ней одно деликатное дело.
       - Не касается ли это дело Насти? – неожиданно спросила Ксения.
       - Да, совершенно верно. Я хочу тебе сказать, что люблю ее больше жизни и ради того, чтобы сделать ее счастливой, пойду на все.
       - Может быть ради ее счастья тебе лучше оставить ее в покое?
       - Если так лучше, хорошо. Ради ее счастья я готов пожертвовать собой. Уйду в монастырь или уеду на чужбину.
       - А что, может быть монастырь – это наилучший выход.
       - Хорошо. Ладно, я пойду собираться в монастырь.
       - Не дури, Алеша. В монастырь идут не для того, чтобы себя замуровать, умереть для мира, а для того, чтобы посвятить всего себя службе Богу. Таким, как ты, с такими намерениями нечего делать в монастыре.
       - Тогда я покину вас и уеду искать утешение от личного горя на чужой стороне, раз родная сторона оказалась ко мне равнодушна.
       - Как быть с долгом продолжить свой род и быть опорой семьи, отечества?
       - Я готов продолжить наш род только по любви. И только так я могу стать опорой семьи и нашей родины и никак иначе. В любом случае я оставлю на время вас и уеду за границу учиться. Я все сказал.
       - И на какие средства ты будешь содержать свою семью и учиться?
       - Я пойду работать. Мне ваших денег не надо.
       - Ладно. Я подумаю. Во всяком случае, я не буду наговаривать на тебя родителям. И не буду плохо относиться к Насте. Если ты, правда, так любишь человека, то я тебя уважаю. Надеюсь, это не твоя очередная блажь. Сейчас на кону счастье и жизнь не только твоя, но и другого человека. Пойми это.
       - Я это понимаю. Откуда ты узнала, что я люблю Настю?
       - Да, весь дом знает о твоем спектакле. И Настя сама сказала мне о том, что случилось. Она оказалась честной и порядочной девушкой.
       - Любит ли она меня?
       - Как можно любить такого дурака?  Вообще, ты в своем уме? Влюбился в сироту из народа. Устроил перед ней и дворовой публикой  трагикомедию. Ты бы еще родителей дождался и перед ними организовал свой театр. Иди, глаза бы мои тебя не видели. Вот скажи на милость, как мне тебе помочь?
       - Последовать голосу своего сердца, которое не хочет несчастья для своего брата.
       - Иди уж, знаток девичьих сердец.

                Глава вторая. В Москве
       На следующее утро Денбей отправился в Москву, чтобы уладить дело, связанное с поиском временного пристанища для Насти. Днем Ксения  решила ехать в Москву с Настей  в сопровождении Алеши. Выехали в Москву на следующее утро. К вечеру они уже были в Москве в доме князя Матвея Петровича. Вернувшийся со службы комендант Москвы удивился тому, что его дети так скоро приехали в Москву. Сын выразил желание ехать в Германию. В Лейпциг. В тамошний университет на философский факультет.
       - Дело хорошее – учеба. Но странный выбор предмета обучения. Философия полезна для себя, на закате дней, когда приходит пора подводить итог  своих трудов и дней. В твоем же возрасте, да и для отечества полезней, занятие науками естественными и техническими, как о том сказывает государь.
       - Уму все возрасты покорны. Да к тому же, батюшка, ты говоришь о практическом уроке, который выносит с годами наш разум из прожитой жизни. Я же желаю в Германии узнать манеру чистого мышления натуральных философов. Вот одного я недавно читал. Его зовут Лейбниц. Он организовал в Германии Академию наук и служит историографом Брауншвейгской династии в Ганновере. Вместе с философией я буду изучать науки точные и естественные.
       - Это, кажется, тот философ, с которым Петр Алексеевич общался в Ганновере. Я попрошу государя написать рекомендательное письмо к философу Лейбницу.
       - Спасибо батюшка. В конце лета или в начале осени начинается учеба. Так что через месяц, может быть раньше, надо будет ехать в Германию на учебу на два-три года. Ты понимаешь, что образованные люди нужны короне, а образование им просто необходимо, чтобы чувствовать себя культурными людьми. Я думаю, может быть, ты отпустишь Денбея со мной?
       - Хорошо, так и сделаем. Вот только  матушка будет против этой долгой отлучки. Попробуй ее уговори, ведь ты единственный наш сын. И не рискуй понапрасну за границей. Я не против того, чтобы ты взял с собой Денбея. Но он человек свободный и сам решает, что ему делать. Ты с ним говорил об этом?
       - Я, конечно, попрошу матушку не препятствовать исполнению моей заветной мечты заниматься любимым делом. А с Денбеем у меня уже был разговор о моей поездке. Если он согласится поехать со мной, я буду рад.
       Вот такой разговор вышел у младшего Гагарина со своим отцом. Старший Гагарин, как и обещал, поговорил с царем о поездке своего сына в Ганновер, когда ему представился случай пожаловать в Санкт-Петербург. На всякий случай, вдруг государь сам захочет посмотреть на юношу, которого он рекомендует ганноверскому философу, Матвей Петрович взял Алексея с собой в «Северный Парадиз».
       Свою мать Алексей взял да, в конце концов, и уговорил.. Екатерина Степановна была женщина ученая, говорившая на нескольких языках и числившая в своих предках даже греческих философов. Так что она, здраво рассудив, согласилась с решением сына продолжать ученое образование.
       А в это время Ксения повлияла на решение своего отца дать своей служанке вольную и определить ее в Немецкой слободе, Кукуе, в компаньонки немецкой купчихе Анне Кребс, знакомой Денбея по торговой и иной части. Японец, желая познакомиться с европейской жизнью, о которой много слышал в России, согласился сопровождать Алексея.
 
                Глава третья. Поездка в Санкт-Петербург
       В середине июля отец и сын Гагарины посетили строящийся град Петра на Неве. Старший Гагарин приехал сюда по делам службы и одновременно решил уладить дело своего чада. В северной столице Петр  бывал наездами, прежде всего занятый войной со шведским королем Карлом.
       Задачей сего сочинения не является описание жизни и дел исторических особ. Поэтому царю мы уделим только то время, которое необходимо для раскрытия сюжета нашей истории. Встреча нашего героя с государем состоялась на острове между Фонтанкой и Мойкой в его тогда еще толком не отделанном  Летнем дворце.
       Царь сидел в своем кабинете и занимался государственными делами. Что такое государственные дела, если ими занимается сам государь как командор всех начальников, было ведомо только ему, да тем, кто ему служил верой и правдой. Наш герой имел перед собой пример такого служения в лице своего родителя. Государева служба его не  прельщала: ему не улыбалась ни военная карьера, за что впоследствии судьба сыграет с ним злую шутку, определив матросом после предания старшего Гагарина сомнительному суду и жестокой казни, ни чиновничья стезя, которая  отличалась безотрадными для нежного сердца пылкого юноши  чинопочитанием и корыстью.
       Царю доложили, что просит приема московский комендант с сыном. Пока Гагарины ожидали своего часа встречи с государем, Алексей размышлял о природе власти. Он думал, что в коридорах власти трудно найти разумного человека, ибо там по большей части обитают люди-пауки, плетущие политические интриги. Ума там нет, а есть только животная хитрость. Власть держится силой, внушающей страх, которому сопротивляется сознание человека. Поэтому главная задача любой власти – это оболванивание людей, лишение их чувства реальности, которое вырабатывает сознание. Как подавить человеческое сознание? Возбуждением и пробуждением зверя в человеке власти и доведением унижением и оскорблением народа до скотского состояния. Власть внушает страх, избавлением от которого является покорность. Сознание атакуется страхами, ими блокируется, окаменевает. После этого с сознанием легко уже работать так, как выгодно самой власти в лице ее служителей. Предлагаются простые решения, соответствующие ничтожащим состояниям сознания людей, доведенным до уровня животных, которых ласково утешают, чтобы они покорно исполняли то, что им внушают властные звери в образе людей, вроде волков в «овечьих шкурах».
       Однако вернемся к царю, которому было не до коменданта, а тем более его сына. Он занимался важными государственными делами. Только выйдя из кабинета, он заметил Гагарина и спросил его, с каким делом комендант пожаловал к нему. Старший Гагарин осторожно представил самодержцу своего сына, чтобы тот его ненароком не обидел. Главный злодей России взял за плечи Алексея, встряхнул его, посмотрел ему прямо в светлые очи, но, не заметив там животного страха и подобострастного отношения к себе, с презрением сказал, что у него самого есть такой же никчемный умник, который не радеет о благе государства. Разумеется, говорилось о благе государства, но подразумевать  надо было благо государя.
       Старший Гагарин стал говорить о полезном для России желании своего сына учиться в Германии у самого Лейбница, с которым царь имел беседу в Ганновере в своем Великом посольстве за границей. Царь немного смягчился, как только услышал дифирамб в честь своего первого выезда за границу.
        - Sprechen sie deutsch? – обратился царь к младшему Гагарину.
        - Ja souver;n, - ответил тот.
        - Ausgezeichnet, mein freund. Herr Leibniz ist ein guter Lehrer. Na los. Lerne einfach gut. Ich werde sie dann pers;nlich untersuchen.
        При этом царь оговорился, что он отпустит его в Германию и напишет рекомендательное письмо философу, если только княжич будет подслушивать и подсматривать за тем, что происходит в Брауншвейгском княжестве и обо всем докладывать ему через надежных людей, используя дипломатические каналы.
       На уме Алеши не могла не появиться мысль о том, что тирану нужны подданные только в качестве солдат, «пушечного мяса» и шпионов, доносчиков на своих или чужих подданных, или и тех и других. Раз он предпочел смерти жизнь, то его удел быть шпионом. Конечно, он этого не сказал ни царю, ни потом своему отцу, ибо такое признание было сравни тому, чтобы самого себя высечь.
       Еще он отметил, что царь ведет себя так, что если бы он не был русским царем, то выглядел бы чистым немцем. К тому же его русский был еще хуже немецкого языка.   
       Царь сказался занятым и сообщил, что пусть они пожалуют завтра, если у него на то будет время. Но и завтра, и послезавтра дело княжича Алексея не сдвинулось с мертвой точки. Так что пришлось Матвею Петровичу уговаривать петрова стольника и поверенного друга царя графа Меньшикова, подмаслив его солидным кушем, вступиться за своего сына и разрешить ему покинуть пределы России с целью поездки на учебу в Германию с рекомендательными письмами к герцогу Бранушвейгскому и его   слуге, славному господину Лейбницу.

                Глава четвертая. Путешествие в далекие края
     Спустя неделю уже в Москве стали собираться в дорогу Алексей Гагарин со своим воспитателем Денбеем. Они выехали по смоленской дороге в далекую Германию вместе с девицей Анастасией Климовой, представленной в качестве племянницы Денбея. Это представление удалось осуществить при помощи туго набитого кошеля расторопному дьяку, выправившему документы вольноотпущенной Анастасии Денбей.
       Путь наши путешественники держали в Нижнюю Саксонию через Речь Посполитую, Пруссию, Священную Римскую империю Габсбургов. Через три недели они были уже в Ганновере, где благодаря рекомендательному письму Георгу-Людвигу курфюсту Брауншвейгскому Алексей Гагарин получил право обучения у придворного историографа фон Лейбница.
       Посетив Лейбница в Ганновере в конце августа 1708 г., Алексей утвердился в мысли стать его учеником. Лейбниц удивился тому, что его случайная встреча с Петром I в ганноверском замке Коппенбрюке имела столь странное продолжение в виде высочайшей просьбы принять в его ученики юношу с Востока. Лейбниц сказал Алексею, что он, в принципе, не против того, чтобы взять его в ученики по философии, но только при условии, что Алексей попробует подучиться прежде год в Лейпцигском университете на философском факультете, где он сам когда-то в годы Алексея учился на юриста. Следом он о себе сказал, что «Две вещи принесли мне огромную пользу, хотя обыкновенно они приносят вред. Во-первых, я был, собственно говоря, самоучкой, во-вторых, во всякой науке, как только я приобретал о ней первые понятия, я всегда искал новое, часто просто потому, что не успевал достаточно усвоить обыкновенное».
       - Судя по вашему разговору, вы тоже, я понял, самоучка. Для нас, самоучек, важно новое. Но это не значит, что оно противник старого, которое тоже в свою очередь было новым, но, устарев, ушло в достаточное основание появления нового. Новое возникает не как нечто ясное и отчетливо очевидное, а как то, что является проблемой и требует многократного опытного подтверждения и логического обоснования, доказательства не только истинности следования и вывода, но и логической возможности посылок и предпосылок. Последнее важно как то, из чего следует исходить для выведения. Из чего же следует исходить, как не из того, отрицание чего не противоречит полагаемому утверждению и вместе с тем является логически непротиворечивым? Но само выведение есть то, отрицание чего ведет к противоречию, то есть, является необходимым. Новое возможно, но старое необходимо как достаточное условие самой возможности его появления. Ведь новое, когда становится старым, то оно уже предполагает необходимость своего обновления и тем самым получает свой смысл того, с чем согласуется, а потом и вместо чего устанавливается новое. Я исхожу из логической возможности, но предполагаю то, что оптимальным является то, что имеет минимум начал и максимум следствий. Таковым является все, что можно назвать счетным, математическим. Именно числа, какими бы бесконечно малыми они ни были, например, монады, просты в начале и в начале начал составляют тождество неразличимых. В этом заключается единообразие всего сущего. Но при этом в своем росте они стремятся к совершенству как пункту своего стремления и назначения. По мере роста они развиваются и различаются во всем и воспринимают то, что с ними происходит, доходя согласно движению к совершенству до осознания своего стремления, начинают рефлектировать и спекулировать. В результате появляется сложно организованное живое собрание начал, оптимально реально существующее при логической возможности существования иного порядка причин.
            Так и в вашем случае. Логически возможно вам стать моим учеником. Но ваше стремление к знанию еще не стало совершенным, еще не совершено. Вот когда вы станете воспринимать его необходимость изнутри самого себя как монады  в качестве точки роста и динамического центра силы знания, действующей так, что ее отрицание будет всегда вести к противоречию в принципе, вы будете готовы у меня учиться тому, чтобы не учиться, а открывать новое в старом. Но эта готовность должна быть вами на самом себе испытана в мысли и на практике в собрании с такими же учениками ассоциирована к оптимальному взаимному согласию.
       Алексей согласился со своим будущим наставником, про себя подумав о том, что недостаток обыкновенного у философа с лихвой компенсируется  достатком его необычных дарований, вызывая в нем стремление к их гармоническому упорядочиванию, что приводит к необходимости признания принципа достаточного основания его философским кредо. Достаточным основанием обыкновенного у него становится  необыкновенное в качестве бесконечно малого простого.
       Лейбниц дал ему рекомендательное письмо на философский факультет университета Лейпцига. Благодаря этому письму и вступительным экзаменам, которые Алеша сдал кое-как, для него оказалось возможным стать студентом оного заведения.
       Здесь, любезный читатель, я слагаю бразды своего правления фабулой повествования и передаю слово самому главному герою. Благо до меня дошла часть его дневниковых записей. Я взял на себя труд их только упорядочить и распределить по главам, которые, я надеюсь, прольют свет на сколь  интересные, столь и таинственные, события его приватной жизни. 

         Глава пятая. Моя учеба в университете, занятие философией и приключения в Лейпциге
       Я вместе со своими спутниками располагал средствами для безбедного существования на время годичной учебы в университете. Учеба оказалась скучнейшим занятием. Скуку я развеивал усиленным чтением философских текстов и умными беседами с Настей и Денбеем. Что касается преподавателей и моих сокурсников, то с ними мне нечего было обсуждать. Во всяком случае, то что обсуждалось на занятиях и диспутах, оставляло меня к этому равнодушным.
       Мои отношения с Настей развились до такой степени близости, когда для меня стало очевидным ее любовное ко мне расположение. Но я не стал торопить события и не хотел воспользоваться случаем для того, чтобы иметь то, к чему все шло, как само собой разумеющееся и установленное по необходимости. Только тогда наш союз в гармонии обретал верное постоянство. Но вскоре случайные события заставили нас ускорить сближение наших сердец.
       Спустя некоторое время я попробовал обсудить с Денбеем содержание моей мысленной беседы с Лейбницем. Изложив свои мысли по поводу основных положений немецкого философа, я посмотрел на Денбея. Он мне хитро подмигнул и сказал, что со многим, услышанным от меня, он согласен. Вот, например, то, что я назвал началом. Это начало, по его понятию, пустотно и есть пустая вещь. Следует заметить, что Денбей исповедовал традиционное верование «синто», или, по-нашему «путь богов». Но для себя тяготел к учению индийского мудреца Будды.
       То, что в основе всего сущего в мире лежит пустота, он взял, с его слов, у Будды. Когда я спросил о том, что он имеет в виду, определяя причину возникновения всего существующего из ничего, он ответил, что так он желает уйти от вопроса, на который сам Будда не ответил.
       Что же касается учения Лейбница, то он его понимает, если немецкий философ истолковывает сущность монад как таких простых вещей, которые в своем счете стремятся к нулю, то есть, не имеют в самих себе разделения, не состоят из частей. Как неделимые целые они могут составлять друг с другом бесконечные комбинации. Так вот эти комбинации и являются достаточным условием возможного многообразия миров, стремящегося к бесконечности. Из бесконечного множества возможных миров есть, как минимум, один реальный. Причем такой, который разумен и оптимально устроен. То есть, реальный мир из всех возможных миров один является самым совершенным. В таком мире мы и живем. Здесь он с Лейбницем согласен. Но этот реальный мир совершенен, в общем, в мировом масштабе, тогда как в частности он полон страданий. Наш мир потому есть мир страданий, что мы его видим частным, а не целым образом. Видение мира частных страданий в целом виде превращается в ведание, в знание того, что все эти частности условны, ничтожны. Так подлинное знание делает человека мудрее, свободнее, счастливее.
       Состояние умудренного ведания и есть нирвана как отсутствие желания самого себя в качестве части. Преодоление стремления к самоутверждению, заводящему человека в круговорот мира страдания, выводит его на прямую блаженства.
       Однако ожидаемое блаженство так и не наступало. Тем более такое отступление стало касаться моих любовных дел, особенно после того, как за Настей стал увиваться немецкий барон фон дер Кропф. Это был человек средних лет. Он был высок ростом. Имел симпатическую внешность, за которой скрывалась подлая натура. Впервые мы встретились с бароном в опере. Тот стал набиваться в знакомые. Но вежливо дали понять, что не нуждемся в его обществе. Однажды подкараулив Настю на улице, он предложил ей совершить экскурсию по памятным местам города и его прекрасным окрестностям. Когда Настя отказалась, то барон извинился за свою назойливость и вежливо удалился. В это время я был занят учебой в университете и поначалу не придал значения этому эпизоду наших контактов с местной культурной публикой. Однако тревога Насти и предостережение Денбея, сразу «раскусившего» сущность негодяя, настроили меня на решение проблемы  с бароном. Мы были иностранцы и поэтому могли стать жертвами подлого заговора барона с властями. Денбей вызвался убрать барона с нашего пути. Я не согласился с Денбеем, сказав, что это мое дело. Ожидать подлости было глупо. Для того, чтобы вызывать Кропфа на дуэль, нужно было иметь формальный повод. Где его взять? Ждать, когда представится случай, рискуя честью и самой жизнью Насти, противоречило моему желанию. Поэтому я решил подкараулить барона и убить собственноручно. Другого выхода не было, сколько я ни думал. К тому же Денбей уже видел соглядатая барона, который наблюдал за домом, где мы жили во время моей учебы в университете. Вероятно, можно было подкупить шпиона Кропфа. Но такого рода люди, как правило, ненадежны и могут служить двум господам. Если идет слежка, то, видимо, действительно готовится, например, похищение. А после похищения, которое возможно, ибо нельзя все предусмотреть, похищенная вряд ли окажется в состоянии дать о себе знать, а может быть окажется уже мертвой.      
       Денбей зря время не терял и узнал, где шпион встречается с бароном, а потом выследил и самого барона. Я стал периодически следить за домом барона, соблюдая необходимые в таких случаях предосторожности. И вот, наконец, однажды через несколько дней, барон вышел, а не выехал из ворот своего дома. Я последовал за ним поодаль, проверив сначала, не следует ли за ним еще кто-то. Однако заметив за ним самим слежку, я повременил убирать его со своей дороги, только проследил его до дома с вензелями графа фон Кенигсмарка. Шпион подождал пока барон зайдет в дом, а потом стал удаляться восвояси. В глухом переулке я догнал шпиона и ударил его эфесом шпаги по голове. Тот упал без чувств. Когда, он очнулся, то я прикрыв лицо краем плаща, приказал ему доложить под страхом смерти о том, почему он следит за бароном. Прижатый лезвием клинка к самой земле, шпион был вынужден мне признаться в том, что следил за бароном по приказу его светлости Рихтера.
       - Зачем следил?
       - Если я скажу, то мой хозяин сведет меня со свету.
       - Не скажешь, я первым тебя туда отправлю ударом шпаги, - пригрозил я, уколов его в районе левой груди.
       - Не убивайте меня, господин, я все скажу, - взмолился шпион.
       - Говори, - прошипел я.
       - Господин Рихтер сказал, что барон украл у него красную тинктуру, вот так и сказал «красную тинктуру».
       - А где живет твой хозяин?
       - На улице Медников в доме № 5.
       Добившись от шпиона признания, я пригрозил ему смертью, если он расскажет хоть кому-нибудь о том, что мне сообщил, и быстро удалился. Поплутав в центре города, чтобы замести за собой следы, я подошел к дому барона. Спрятавшись напротив, я стал за ним следить. Я не поверил словам шпиона, что барон выкрал у некоего Самюэля Рихтера алхимический эликсир жизни розенкрейцеров. В существование магистериума или философского камня, посредством которого можно не только трансмутировать неблагородные металлы в благородные, но и при определенном размешивании в виде питьевого золота использовать в качестве панацеи против болезней, старости и смерти, я не верил. Однако все же предполагал, что в этой идее пятого элемента или квинтеэссенции что-то есть. Значит, барон является похитителем не только девушек, как я предполагал, но и сокровища розенкрейцеров. Тут у меня заработала фантазия, и я подумал о том, что барону Настя нужна не для любовных утех, а для приготовления мистического снадобья как девственница. Моя любимая будет служить живым материалом  для опытов злодея. Во мне закипела кровь от негодования, и я чуть было не кинулся к дому барона. Но он меня опередил, выйдя из его ворот мне навстречу. Я его пропустил, внимательно разглядывая, есть ли за ним «хвост». Я понимал, что удача мне второй раз не улыбнется: если барон «под колпаком», то теперь после промашки шпиона, за ним будут шпионить не следом, а, напротив, навстречу или у места его возможного прибытия.
       Помня народную поговорку о том, что «за двумя зайцами погонишься, ни одного не поймаешь», я все же решил ее перепроверить. И тут я нащупал заблаговременно приготовленную, но прежде забытую маску. Я решился напасть на барона, обезоружить и выпытать его тайну.
       Но за поворотом меня ждала неожиданность. Барона за ним не было, - он, как будто, провалился под землю. Я остановился в нерешительности и внимательно осмотрелся на месте. И буквально уперся взглядом в углубление в стене. Оглянулся. Никого рядом не было. Я стал ощупывать простенок и выступающую каменную кладку по сторонам вокруг углубления. Я щупал до тех пор, пока не нащупал ключевой камень, нажав на который, открыл проем в стене и, недолго думая, в него вошел. Хорошо, что у меня на всякий случай был заготовлен факел. Проем за мной закрылся, и я погрузился в непроглядную темноту. Вокруг была тишина. Прислушавшись, я вдалеке услышал приглушенный шум шагов. Идти на ощупь я не решился и зажег факел при помощи огнива. Необходимо было поторопиться и догнать барона, ибо это были катакомбы и, не зная их плана расположения, можно было остаться здесь навсегда. Держась на безопасном расстоянии от барона, я, по-видимому, углублялся в их центральные галереи. Наконец, я услышал голоса. Из разговора барона со своим собеседником следовало, что приворотное зелье, составленное на основе питьевого золота, будет  готово завтра. Я про себя подумал, вот как, оказывается, мой враг попытается соблазнить Настю. Она сама ему отдастся под влиянием колдовского зелья. Здесь под сводами катакомб мне с двумя, отлично ориентирующимися в темноте противниками, не справиться. Лучше дождаться часа, когда барон уйдет.
       Через полчаса барон ушел, договорившись с алхимиком, которого назвал Питером, встретиться завтра на этом самом месте. Ушел он другой дорогой, чем та, по которой пришел в алхимическую лабораторию в катакомбах. Когда его шаги стихли, я выглянул из-за угла коридора. Алхимик прошел к приоткрытой двери. Я осторожно к ней подошел и заглянул внутрь. Моим глазам предстала картина типичной алхимической лаборатории. В глубине лаборатории Питер-алхимик растирал и толок пестиком в ступе какой-то корень. Спустя минут двадцать, в течение которых у меня затекли ноги в одной позе,  Питер довольно хмыкнул и, фыркнув, произнес: «Вот теперь готово. Для верности проверю ка я полученную смесь на жене аптекаря. Вот будет то смеху». Но он не долго торжествовал, ибо я, подкравшись к нему из-за спины, ударил его табуретом по голове. Алхимик упал на землю без сознания. Я связал его и стал искать эликсир жизни. Им не могло быть приворотное зелье, которое хоть и готовилось с использованием магистериума, но не было им самим. Когда алхимик  очнулся, я уже был в маске.
       - Где красная тинктура? - спросил я его без предисловий, пригрозив пистолем, который приставил к его виску, и добавил, - когда сосчитаю до трех – выстрелю: раз, два…
       Но «три» я не успел произнести, ибо алхимик запросил пощады и стал уверять меня в том, что признается, где она лежит.
       - Показывай, - коротко приказал я.
       Он мне показал на приворотное зелье. Я в ответ рассмеялся и выстрелил ему в ногу, на всякий случай, вдруг он решит сбежать из лаборатории без меня. Питер закричал от боли. Я освободил его руки от веревки.
       - Теперь в твоих интересах использовать часть питьевого золота, иначе ты истечешь кровью.
      Когда я произносил свою реплику, то Питер внезапно бросил в меня нож. Хорошо, что я держал шпагу у груди. Нож ударился прямо в эфес шпаги. Если бы я этого не сделал, то нож вошел бы мне в сердце. Чтобы унять прыть алхимика я пригвоздил его правую ладонь к земле и повернул клинок по оси в самой ладони. Питер взвыл от боли.
       - Сам виноват. Теперь тебе явно понадобится эликсир жизни. Где он?
       - В шкатулке в левом ящике стола, - сквозь зубы прохрипел алхимик.
       Я проследовал по направлению к указанному месту. И действительно там стояла шкатулка. В шкатулке находилась склянка с красной вязкой жидкостью. Я отлил ее в колбу столько, сколько он просил: самую малость. И затем разбавил спиртом и дал выпить. Алхимик прилег на пол. Через несколько минут его стало трясти. Вскоре он затих. Его раны перестали кровоточить и стали чудом затягиваться. У меня от удивления замерла душа и похолодело на сердце. Я связал ему руки и освободил ноги от пут. Положив эликсир жизни и приворотное зелье себе в сумку, я повел впереди себя алхимика, освещая путь факелом и держа шпагу у его шеи. Я уже понял, что алхимик был в состоянии разорвать путы на руках и убежать от меня, оставив меня в одиночестве в катакомбах. Но ему этого было мало. Ему нужен был эликсир, который я у него отнял. Значит, нужно было ждать  с минуты на минуту его нападения, ибо мы, как я понял по дуновению факела, уже приближались к выходу из катакомб.   
       И тут, не  дожидаясь  удара шпагой, алхимик бросился в сторону и побежал со всех ног, забежав за поворот прохода. Я кинулся за ним следом, сделав подкат и выставив вперед шпагу, на которую он накололся грудью, когда выскочил мне навстречу из-за угла. Алхимик, не сходя с места, упал замертво на землю. Для верности я оттащил тело отравителя к провалу в земле и сбросил его туда. Затем вернулся на  дорогу из катакомб и подошел к глухой стене. Видимо, здесь путь заканчивался дверью. Теперь ее следовало обнаружить. Ощупав и осмотрев стену, насколько мне позволяла разрешающая способность факела, я нашел выступ и надавил на него. Он мне поддался и зашел в стену. Часть стены отошла, и я вышел из нее, оказавшись в каком-то склепе. Осторожно открыв дверь склепа, как я и предполагал, оказался на кладбище на краю Лейпцига.
       Так я стал тайным обладателем «философского камня». Заканчивался год моего обучения в университете. И меня больше ничто не задерживало в Лейпциге. Затея барона закончилась без ощутимых для нас последствий. Он было сунулся еще раз нагло заигрывать с Настей. Но я был рядом и урезонил негодяя предложением скрестить с ним шпаги. Он мое предложение, казалось, принял, но не прислал своих секундантов. Когда же я при свидетелях стал вольно с ним говорить, то он, сославшись на то, что не понимает мой плохой немецкий, тотчас удалился, что было мне на руку. Все это навело меня на невеселые размышления. У меня возникло такое впечатление, что кто-то мешает моим врагам серьезно взяться за меня. Но это не значит, что у меня объявился тайный покровитель. У меня в сознании маячила тень розенкрейцеров, которые возможно были в курсе, у кого действительно находится магистериум или то, что люди принимают за него. Я думал, что это, конечно, не был искомый философский камень. Не был хотя бы потому, что такой камень не материален в качестве естественного или искусственно приготовленного алхимического вещества. Но он может быть символичен, означая не то, что о нем говорят. Именно в этом состоит его мистическое, оккультное значение нечто называемого, но не познаваемого в материальном виде.
       Перед отъездом в Ганновер у нас с Настей состоялся интересный разговор. За этот год не только я, но и она заметно развила свои природные способности к языкам и наукам. Ее заинтересовала проблема идеального. В разговоре со мной Настя показала себя не только как умная женщина, но и как мыслящее существо. Она озвучила такую мысль: идеальное – это то, что является исполнением желаемого, приводящим все силы существа в гармоническое состояние, при котором, как говорят, «душа поет». Она телом правит и не требует на себя управу.
       - По-твоему, получается, что идеальное – это гармония сил тела. Можно ли назвать его душевным?
      - Душевное не есть само идеальное. Душа есть условие возможности стремления к идеальному. В этом смысле идеальное доступно для человека благодаря душевному порыву. Порыв души к гармонии,  ее идеальный мотив предполагает наличие не только идеального совершенства, но и реального несовершенства, противоречивого и дисгармонического пересечения или сочетания противоположных душевных состояний и естественных или физических сил. Искомым является достижение равновесия психо-телесных сил. Путь к физической реализации и телесному исполнению порыва к идеалу усыпан не только лепестками роз, но и их шипами, которые препятствуют скорому продвижению к нему.
       - Выходит идеальное как цель или идеал есть то, к чему стремится в несовершенной жизни человек?
       - Да, если идеальное понимать в смысле совершенства, как совершенное. А совершенное есть актуальное. Тогда как материальное есть возможное. Так выходит на взгляд последователя Аристотеля. В этом смысле идеальна форма или сущность как нечто в чистом виде. Чистая форма или идея есть то, что является не только целью, которая требует реализации, но и причиной или мотивом, который держит, несет возможное или материальное в его стремлении к совершенству.
       Для примера возьмем музу. Она по своей природе женственна и есть стимул или мотив достижения искомого желания.
       - А само желание, Настя, идеально или материально?
       - Само желание материально в том смысле, что есть чувственное выражение человеческих отношений. Тем более оно материально, чем предметнее становится в своем воплощении в качестве видимых свидетельств вдохновений.
       - То есть, желание находит свое воплощение в произведении автора?
       - Да, разумеется, произведение есть выражение того, что мы хотим и делаем свое желание доступным для признания другими. И еще. Обыкновенно идеальное понимается материалистически через исполнение желания и желаемого как ставшее тем, чем оно есть. Такое понимание идеального отдает скукой и дурным вкусом. Между тем идеальное есть то, что вечно становится собой как тем, что есть не то, что оно есть, и не есть то, что  оно есть.
       С течением времени мы стали ближе и перестали утаивать свои сокровенные мысли друг от друга. Настя показала свое умение развивать мысли, создавая неисчерпаемую неоднозначность осмысления ею сказанного. Но она занималась не только мышлением и научным исчислением, но и пробовала сочинять песни, которые разыгрывала на лютне и чембало.

           Глава шестая. Повторная встреча с ганноверским философом
       И вот опять мы встретились с Лейбницем. Он согласился поговорить со мной о философии. Мы остановились в Ганновере неподалеку от места жительства Философа. У нас осталось немного денег, большую часть которых я отдал за аренду дома. Жду поступления средств с далекой родины. А пока развлекаю себя и Настю амурными ухаживаниями.
       Вчера имел продолжительную беседу с Философом. Я завел разговор о розенкрейцерах и отношении к ним самого Лейбница. Он отнесся к их деятельности серьезно, сказав, что люди, бывают, склонны к маскировке и притворству, которым научаются у самой природы, имеющей привычку скрываться. Правда, они этим увлекаются, нарушая меру естества, что проявляется в их искусственных фабрикациях, выдавая желаемое за действительное. Еще хуже то, что, как это свойственно людям, они пытаются использовать то, что создают, для собственного возвеличения и духовного господства. Это господство из средства извлечения возможностей естественно превращается в цель их исследований. Отчего, разумеется, они открещиваются. Но их дела сами говорят за себя, как они не пытаются их оправдать благозвучными доводами. Власть и тайна имеют одну природу господства и подчинения. Тайна власти скрывается во власти тайны над душами людей, покорно следующими за искушениями нечистых духов.
       - Неужели есть не только неправильное понимание и употребление духовных даров, но и сами дары духа бывают опасны?
       - Конечно, в первую очередь люди недопонимают того, чем они располагают, используя себе во вред многое из даров духа. Чтобы оптимально их использовать необходимо понятие, суждение и умозаключение. Сбивают людей с толку не действительные дары бога, но возможные миры, в которых они имеют место быть в качестве потенций и перспектив своей реализации в телесном мире. Но для того, чтобы научиться ими пользоваться, уже необходимы изначальные расположения или интуиции как ближайшие условия обнаружения предустановленной гармонии монад.
       - Учитель, как научиться думать так, чтобы думы вели к знанию?
       - Ты, вероятно, хочешь знать о том, возможно ли измыслить знание, получить его из мысли, из нее вывести. Вывод из мысли знания возможен для человека ума. Опытный же человек не признает такой возможности. Можно ли согласовать эти противоположные позиции в теории познания, выбрав в качестве примирителя третью, срединную позицию? Я думаю, можно. Как это сделать? Просто. Саму теорию можно понять как практику, работу мысли и опыт работы над мыслью. Вот из такого размышления выводится знание, отрицание которого ведет к противоречию. Но опытное наведение тоже необходимо для теоретического выведения. Из логически возможного разумная жизнь выбирает оптимальное как реально состоятельное.
       Я еще немного поговорил с Лейбницем о его философии и универсальной математике, основанной на принципе двузначной логики и системе бинарного исчисления.  Покинув его, я задумался и решил результаты своих размышлений «обкатать» в беседе с Настей. О чем же я думал? О том, что называется материальным или естественным и идеальным или сверхъестественным.
       В нашей жизни нет прямых путей сообщения с миром идей, с царством идеального. Идеальное  становится доступным для человека через движение чувств, когда человек занят интересующим его делом. Для появления идеального необходимо желание, интерес, настраивающий человека на настоящее дело. Вот тогда идеальное является не абстрактно возможным, а конкретно реальным, не ставшим мертвым материальным грузом, лишающим стремящегося к идеализации свободы движения, но становящимся актуальным живым делом в материале возможного. Идеальное обретает «плоть и кровь», становится для нас реальным в качестве конкретно всеобщего через веер возможных проявлений развивающегося в каждом из нас отдельно взятом особенным образом. Стремление к идеализации или совершенству должно постоянно подпитываться нашей постоянной неудовлетворенностью собственной частичностью, восполняемой за счет объекта влечения или желания не раз и навсегда, но постепенно и когда на это есть душевные и телесные силы. Если их нет, то и пропадает стремление к идеализации объекта влечения, который для реализации идеального начала должен превратиться в субъект влечения, чтобы желание стало обоюдным, достигшим оптимума своей состоятельности.               
       Недавно мне в голову пришла мысль о том, что во сне мы бываем объективнее, чем при пробуждении, ибо с пробуждением появляется чувство Я, которое заслоняет собой весь мир, собой его подменяет, мешаю увидеть таким, какой он есть. Причем я пишу о чувстве Я, а не о мышлении Я. С другой стороны, находясь в таком состоянии сознания, как Я, мы становимся состоятельными как познающие существа. Налицо очевидное самопротиворечие познающей инстанции Я и самой позиции познания: посредством Я мы способны познавать и вместе с тем оно мешает нам знать истину. Вот эта антиномия познавательного Я раскрывает конфликт разума и чувств. Но он лежит и в самом разуме и проявляется уже как не ошибка соответствия чувств разуму и разума чувствам, а как иллюзия разума относительно его способности устанавливать истину, а не выдумывать ее.
       Для нас, как правило, бесконечным и совершенным представляется не то, что является таковым, но что нам кажется с нашего уровня познания. На самом же деле оно тоже конечно и несовершенно, но меньше, чем является на нашем уровне. Так что абсолютная актуальность идеального есть иллюзия, а не реальность. Его актуальность относительна и потенциально бесконечна.
       До меня лишь спустя некоторое время реально дошло то, о чем говорил мне Лейбниц, когда имел в виду своеобразие философского учения. Научиться у философа думать можно только в том смысле, что приходится это делать самому за учителя. Учитель необходим только в качестве инстанции наведения не на мысль, а на личную позицию в мысли. Для одних достаточно одной встречи с учителем, чтобы не только это понять, но и научиться делать мысли. Для большинства же необходима каждая новая встреча с учителем. Для себя я решил проверить эту дилемму на практике, с ним расставшись. Я сказал Лейбницу, что я плохой ученик и чтобы проверить это предположение, должен его покинуть. Он согласился со мной, только заметив, что это не логическое правило, а психологический случай, касающийся лично меня. Но в любом случае он будет ждать со мной повторной встречи. На том мы и расстались. После изъявления моей искренней благодарности за то, что он наставил меня на путь истины, по которому мне предстоит идти самому без посторонней помощи. 
       Единственно, что меня задерживало на чужбине, так это не ожидаемые деньги на продолжение путешествия, а то, что вернувшись обратно в Россию, я ставил под удар наши любовные отношения с Настей. Никто бы не разрешил мне, князю, пожениться с крестьянкой. Значит, необходимо было представить ее дворянкой, чтобы люди больше нас не мучили своими глупыми условностями. Но как это сделать? Кто ее удочерит, ведь это жизнь, а не старый греческий любовный роман или новая  французская сказка, где золушка оказывается принцессой.
       Пробуя решить эту проблему, я задумался вообще о мужчинах и женщинах и стал проводить между ними различия. Так мужчины отдаются любви. Тогда как женщины отдаются в любви. Что это означает? То, что для мужчины важно не столько отдавать или давать, сколько брать. Но не только это. Для него важно само состояние любви. Напротив, женщине важен человек, которому  она отдается.
       Потом мужчина акцентирует внимание на борьбе за женщину и ему важно в разделении единение с женщиной. Женщина же преувеличивает значение единения с мужчиной. Но в этом единении с мужчиной она разделяется. Как это понять? Возьмем пример. Женщина любит мужчину и вся ему отдается, прекрасно зная, что все мужчины одинаковы и этим от нее отличны. Мужчина же и в любви остается самим собой, полагая,  что женщина становится своеобразной в связи с ним.
       Проблема с удочерением Насти была разрешена тем, что я предложил одному германскому графу Александеру фон Вильдунгену из вестфальского дома Вальдек верное средство выздоровления от чахотки. Медицина была бессильна ему помочь. И только пресловутая розенкрейцерова панацея могла облегчить его жизнь. С ним я познакомился в библиотеке Брауншвейгов и мы сошлись во взглядах на природу человека. Александер фон Вильдунген из младшей линии графов Вальдек был одинокий человек уже в годах. Похищенный мной магистериум оказался как нельзя кстати и поправил здоровье Александера. Я выдал его за чудесный бальзам, приготовленный лесной колдуньей у меня на родине. После того, как графу стало лучше, я поведал печальную историю своей любви к Насти. Я не льстил себя надеждой на то, что граф удочерит Настю. Но попросил у него убежища для Насти в случае невозможности нам быть вместе в России. Граф сам предложил ее удочерить как сироту. Само собой она не могла унаследовать графский титул. Но в качестве удочеренной графом знатного германского дома Вальдек могла заставить с собой считаться на моей родине.
       Мои опасения по поводу преследования меня в Германии таинственными розенкрейцерами оказались беспочвенными. Во всяком случае, мне так показалось. Тепло простившись с графом Александером и моим философским учителем герр Лейбницем, я вместе со своими спутниками отправился на родину.
       По мере того, как я приближался к родине, я находил приметы того, что количество людей, живущих по-человечески, в свободном и благополучном состоянии, сокращается как шагреневая кожа. У нас в России только знатные люди живут как люди. Это общее место обрело передо мной наглядный вид в сравнении разных образов жизни: европейского и азиатского, точнее, российского. Но тут же мне пришла в голову другая мысль о том, что именно религия делает людей близких, являясь общим местом их сознания, вернее, той части сознания, которая есть у всех и сознательных и тех, кто редко им руководствуется, поступая чаще всего бессознательно под влиянием страстей, а не разума. Если говорить словами моего учителя, то это общее место можно назвать монадами, находящимися на ступени уже перцепции, но еще не апперцепции.
       Это размышление навело меня на мысль о высшем как истине низшего. Так ли есть на самом деле? Если истина есть высшее, а ложь низшее, то истина есть истина не только истины, но и лжи. В этом смысле высшее тогда есть истина низшего. Однако на всякое высшее найдется более высшее, если высшее понимать как конкретное и реальное, а не абстрактное и идиллическое.
       Меня с давних пор беспокоила мысль о том, как развиваются мысли в истории человека. Есть ли история самой мысли, имеет ли она свою историю? Если да, то вот она родилась. Но и до рождения она имела то, что можно назвать ее местом рождения, ее происхождением. Откуда она появилась? Из ума? Несомненно. Но кто позволил ей там появиться? Кто допустил ее рождение или даже зачатие? Она зачинается как дар духа, под влиянием вдохновения как ответ на вопрос, который беспокоит человека. Перед ним стоит проблема, которая сама собой не разрешится. Она требует участия самого человека. Однако он ее не выдумывает в том смысле, что творит мысль на пустом месте из ничего. Ее готовит почва душевных терзаний, в которую падает зерно, брошенное в нее духом для того, чтобы напитавшись ее соками, она взросла, сняв суету лишних движений и примирив противоположные тенденции самого развития того, что было, есть и будет во времени. Зароненное в душу, зерно мысли вынашивается и в муках рождается мыслителем. Она растет как сказка, рассказывается на все лады, пробуется на вкус сомнения, чтобы затем обрести реальность в виде понятия. И в таком понятийном качестве мысль становится понятной, то есть, такой, что знаешь, с чем ты имеешь дело. Так мысль становится совершеннолетней. Но со временем она застывает в своей догматической бесспорности, настаивает на своем, уже не считаясь с тем, что все вокруг меняется, все же оставаясь по видимости такой же. Мысль, точнее, мыслитель, ее придерживаясь, начинает настаивать на своем, тем самым теряя реальную почву под собой, тешит себя иллюзиями и отстает от жизни. Он со своей мыслью  дряхлеет, выходит не только из моды, но и из ума, деградирует и умирает. Или она вся уже в прошлом? Так что остается от мысли в будущем? Остается то, что из нее вытекает, но только если она простая в истоках и сложная в путях-следованиях своего движения. А это возможно только при условии держания строя разумения. Но если она не в форме или, мало того, еще выдумана, то это уже не мысль, а одна глупость.
       Мысль зачинается как гипотеза или предположение в форме нахождения проблемы, затем рождается как идея или вид на проблему. Следом принимается положение или теза. Рассматриваются другие виды на указанную проблему. Пока не определяется теза от обратного как предела иного, чем она есть. Появляется антитеза. Возникает необходимость тезу и антитезу расположить так, чтобы не возникало противоречие при их взаимодействии или оно было снято. Возможные исходы такого взаимодействия противоположностей: положительные – их поляризация при фиксированном или статическом взаимном расположении или их гармонизация посредством снятия взаимного отрицания друг другом с учетом положительного эффекта самого отрицания, отрицательные – амбиваленция или смешение противоположностей, апория или ход мысли от противного, антитетика как сложение через деление и сшив через обрыв и разрыв противоположностей, антиномия или парадокс, доведенный до формулы закона, в качестве равновесия взаимоисключающих возможностей, и, наконец, антагонизм как взаимоуничтожение противоположностей. Вот с такими мыслями я себя занимал на обратной дороге в Москву.

                Глава седьмая. Снова в Москве
       В Москве уже отпраздновали победу русского оружия над шведом под Полтавой. Близкие мне были рады. Я был счастлив встретить матушку с батюшкой, да Ксению с Дашей и своевременно поспешил отрекомендовать им бывшую их крепостную как удочеренную Анастасию фон Вильдунген-Вальден в качестве моей невесты. Когда близкие поняли всю серьезность моего решения, то отступились меня отговаривать, потому что они знали мой характер: уговаривать меня было бесполезно. Но это не значит, что они смирились с моим любовным выбором. Настю я от греха подальше решил отправить в Кокуй к вдове Анне Кребс. Свое будущее я видел, попади я на государеву службу, в Посольском приказе. В каком качестве, на то воля государя. А, в общем-то, я хотел заниматься философией, науками и искусствами.
       В поездке назад в Россию у меня стал складываться план моей работы по истории философии. Идея работы была такая: в различные эпохи в умах людей властвуют различные идеи. Например, в древние времена у греков и римлян популярной идеей была идея самой идеи как формы мысли, которой придерживается мысль мыслящего, обдумывающего дела или вещи, ей близких. Идея выступает чистым видом или качеством этих дел и вещей. Сами дела и вещи являются копиями идей. Они находятся друг с другом в состоянии войны за право обладать местом, близким идее-прототипу. В свою очередь мысли об идеях вещей подражают самим вещам, подражающим идеям, и являются копиями копий. Для наглядного представления взаимного отношения идей, вещей и мыслей древний мыслитель Платон прибегает к сказке о состязании женихов царевны. Самым достойным женихом, который, женившись, получит с женою полцарства в придачу, является сам царевич, похожий на царя-идею. То, что он о себе думает, должно соответствовать его статусу первой копии оригинала или парадигмы, отражать в себе через подражание царю царское значение. Такая сказка, как и сама доктрина идеи, отвечает духу греков, равным образом соперникам друг другу и друзьям истины, которая открывается испытанным борьбой хитроумным ее служителям. Вот тогда истина понимается как несокрытость.
       В следующую эпоху уже не сказки, а веры, мысль находит свое основание не в том, что поддерживает ее непосредственно в ней самой, а в том, что скрывается и является не от мира сего. Оно доступно только для веры. А мысль в таком деле веры имеет только служебное значение прояснения и разъяснения не самого запредельного источника существования, который доступен только вере в качестве бога, а его творения – мира и в нем человека.
       В новое время результатом такого разделения того, что лежит за пределами возможностей человеческой мысли, и того, что находится в ее пределах, явилась философия француза Картезия. То, что находится в границах мышления, является экстенсивной вещью, занимающей место в пространстве на определенное время. То, что находится в самой мысли, нельзя обнаружить вовне, а потому оно является интенсивной вещью, состояния которой можно переживать, осмысливать и понимать, передавая эти состояния в общении другим субъектам.
       Следующие за Картезием философы, такие, например, как Спиноза и Лейбниц, продолжают это новое направление развития мысли, каждый на свой лад основывая эту самую мысль то на единстве всего сущего в целом, как Спиноза, то на разнообразии элементов целого сущего, как Лейбниц.
 
                Глава восьмая. Похищение Насти
       Однако наступившие в моей жизни драматические события помешали мне вовремя осуществить задуманное философское дело. Спустя две недели, как мы оказались в Москве, произошел странный случай, настороживший меня. Я получил анонимное письмо,  в котором меня предупреждали о грозящей мне и Насте опасности. Больше в письме ничего не было. Это письмо я получил не прямо в свои руки от посыльного, а мне его передал слуга отца, получивший послание от незнакомого мальчишки-посыльного. Письмо было написано на дорогой, лощеной бумаге красивым женским почерком, говорящем о спокойном, ровном и незлобивом характере его обладательницы. Что это была за опасность, в письме не разъяснялось. Я немедленно сообщил о содержании послания Насте, и мы стали думать о том, откуда нам ждать беды. Затем я поделился своими опасениями по поводу письма с Денбеем и Ксенией. Но они не знали, в чем эта опасность заключалась. Я подумал о розенкрейцерах. Но потом усомнился в том, что они против нас злоумышляют. И не потому, что Россия находится вне сферы их влияния, что, наверное, было не так категорично, а потому, что похищенный мной бальзам явно не тянул на легендарный магистериум. Так зачем же наказывать за то, что не я собственно у них украл. Если бы они ко мне прямо обратились, я бы им вернул то, что колдун назвал философским камнем. Барон, будучи не в состоянии причинить нам неприятности у себя на родине, вряд ли стал злоумышлять против нас на чужбине. Мои близкие на такое были неспособны. Тогда кто и как нам угрожает? То, что это была злая шутка, у меня не было оснований с этим согласиться, ибо я еще не нажил себе настоящих врагов. Так и не найдя ни одного ответа на тревожные вопросы, я спрятался от них за предположением о том, что письмо доставили не по назначению, хотя в письме упоминалось имя Насти.
       Но это было только начало разворачивающейся драмы. Через три дня исчезла Настя. Никто не знал, куда она делась. Восстанавливая цепь минувших событий, я установил, что она пропала в полдень, выйдя из дома Анны Кребс в Немецкой слободе. Накануне мы решили встретиться  после обеда и погулять в летнем парке. На следующий день отец по моей настоятельной просьбе поднял всю московскую полицию «на ноги» на розыск пропавшей Насти. Но этот розыск не дал никаких результатов Было несколько вариантов исчезновения Насти. Во-первых, ее могли похитить. Во-вторых, она сама могла исчезнуть в силу ей только ведомых причин. В-третьих, она стала жертвой несчастного случая. Два последних варианта отпадали, ибо в своем собственном исчезновении она не была заинтересована. Настя не хотела сделать меня несчастным. Перед своим исчезновением она была такой же, как всегда приветливой и жизнерадостной. Но она не могла быть и жертвой несчастного случая, после которого остаются его последствия в виде неопровержимых улик происшествия и наблюдений очевидцев в людном городе.
       Следовательно, имело место похищение Насти. Но с какой целью? Не дать мне на ней жениться? Но это наивно и глупо. Я не мог даже допустить мысли, что так могли обойтись со мной мои близкие. Тогда имело место похищение Насти с целью выкупа? Возможно. Но тогда необходимо было ждать извещения об условиях ее выкупа у похитителей. Но такого извещения не поступало. С каждым днем я терял все больше надежды на ее возвращение. И потом письмо с предупреждением о грозящей опасности, написанное женщиной или лицом, выдающим себя за женщину. Я стал думать о том, что, может быть, угроза исходит из Германии и связана с ее удочерением  графом  фон Вильдунгеном-Вальденом. Я незамедлительно написал ему письмо об исчезновении Насти и отправил нарочным по морю через град Петра. Ответ пришел через две недели вместе с человеком от графа Александера, который рекомендовал мне этого человека по имени «Франц Герхард» в качестве толкового сыщика. В письме названный отец Насти искренно сожалел об ее исчезновении и выражал готовность в ее обнаружении всем, чем он располагает: влиянием, средствами и советами бывалого сыщика. Я тотчас ему ответил с выражением благодарности за благородный ответ и неоценимую помощь в расследовании этого запутанного дела.
       Франц Герхард был человек высокого роста, дородной наружности и среднего возраста. Он производил впечатление умного и толкового человека, сведущего во многих вопросах касающихся закона и отношения к нему людей. К тому же Франц прилично говорил не только на европейских языках, но и на русском языке тоже. Первым делом он посетил дом Анны и расспросил ее саму и ее слуг о том, как жила Настя у нее дома и каким был день ее исчезновения. Затем он стал опрашивать людей округи о том, с кем она была из них знакома, и каким был обычный маршрут ее передвижений по городу. Об этом же он спросил и у меня и у Денбея. Он также поговорил о Насти и с моими родственниками.
       Немалый интерес у Франца вызвала записка с предупреждением. Он стал ее скрупулезно изучать. Когда я его спросил о том, что она означает, он мне сказал, что пока у него недостаточно данных для вразумительного ответа.
       На следующий день мы выехали в родовое поместье Сенницы, а оттуда в деревню Сосновку, где жила прежде Настя. В Сенницах Франц попросил меня ознакомить его с семейным архивом. Что он искал, мне было невдомек. Еще его интересовало то, кто как относился к Насти, с кем она дружила, кто в нее был влюблен, разумеется, помимо меня. В Сосновке Франц расспрашивал старожилов села о происхождении Насти, что она была за человек.
       На обратном пути Франц поделился со мной своими соображениями по поводу опроса очевидцев жизни Насти и тех улик, которые могли пролить свет на это таинственное дело об исчезновении моей возлюбленной. Во-первых, он согласился с моей гипотезой о том, что имело место быть похищение. Как я и предполагал, он сличил почерки мой, моих близких, Денбея и Анны Кребс с почерком таинственной нашей доброжелательницы. Как это ни странно звучало, но он сказал, что возможно письмо было написано либо мной, либо Ксенией слегка измененным почерком. Конечно, глупо было предполагать, что автором предупреждения был я: зачем мне это было надо? Если только я не сумасшедший. Но Франц полагает, что я разумный человек. Значит, автором была Ксения? Почему она ее написала, а не устно сообщила о своих опасениях? Вероятно, это ей привиделось и она написала об этом так, чтобы самим сообщением не спровоцировать угрозу. Франц сказал, что он даже думал о том, что Настя может быть нашей сводной сестрой, и поэтому, чтобы грех нас не попутал, ее спрятали от меня. Но потом отказался от этой версии из-за ее неправдоподобия.
       Дальше, происхождение Насти вызывает сомнение в том, что кузнец и его жена, жившие в Сосновке, являются ее настоящими родителями. В этом деле слишком много загадок, чтобы ограничиться разумными объяснениями. Конечно, в наш разумный век было бы опрометчиво ссылаться на козни темных сил, на происки нечистого духа, но и это тоже не надо сбрасывать со счетов.
       Когда мы приехали в Москву то я прямо сказал Ксении, что это она написала письмо с предупреждением о похищении. Ксения не стала отпираться и призналась, что это она сделала. Только она написала не о похищении, а о грозившей мне и Насти опасности.
       - Значит, ты знаешь, кто угрожает мне и Насти, кто виновен в ее похищении? Почему ты не сказала мне об этом?
      - Я этого не знаю. Мне был сон за несколько дней до похищения о том, что Настю забирают на небо ангелы, а ты безутешно страдаешь от разлуки.
       - И что мне теперь делать?
       - Ждать. Время все рассудит и расставит по своим местам. Но нельзя только ждать. Тебе надо заняться каким-нибудь делом. Подумай, каким именно. Я думаю таким, к которому у тебя лежит душа.
       Мне осталось только горевать. Проводив Франца на родину, я предался этому бесполезному чувству. Так прошло несколько месяцев. Я продолжал заниматься философией, языками и физическими науками. До меня, наконец, дошло то, что Насти мне больше никогда не дождаться. Я бы хотел ее искать и найти, но где искать я не знал.
       Немного позже мой друг Иван Головкин собрался в поход в Европу в качестве помощника посланника российской короны в Англии. Для того, чтобы развеяться, я увязался за ним в роли товарища помощника российского посла в Британском королевстве.

                Глава девятая. В Британии
       Оказавшись в Англии, я с интересом наблюдал за тамошней жизнью и нравами англичан. Они разительно отличались не только от русских, но и от немцев. Те англичане, которые служили у нас царю, а это были большей частью шотландцы, для московитов казались на одно лицо с немцами. Здесь, в Лондоне, я увидел их такими, какими они были на самом деле в своей естественной среде обитания. Во-первых, бросается в глаза пресловутая сдержанность англичан, окруженных со всех сторон водой. Они отгорожены от всего мира и это проявляется в их народном характере. Так называемый “the english character”. Англичане считают свой дом крепостью.
       Сдержанность, порой медлительность в выражении чувств, с лихвой компенсируется их деловитой суетливостью. Задержка в чувствах, их незрелость, и даже чувственная холодность оборачивается активностью в действии. Это, во-вторых.
       Акцент на действии, на action, имеет своим результатом то, что они знают свои границы и любят все считать и пересчитывать. Из англичан получаются хорошие лавочники. Это видно даже по их аристократам, так называемым «лордам». Англичане расчетливы. Это, в-третьих.
       Несмотря на то, что англичане рассудительны, они плохие философы. Не то, что немцы. Они больше ученые, чем философы, ибо рассудок важен не в философии, где помимо рассудка обязателен разум, а в науке.
       То, что англичане закрыты, и эта закрытость культивируется у них, начиная со школы, я узнал на собственном примере. На второй месяц в Англии я имел случай познакомиться с дамой под вуалью. Своей фигурой и речью она мне напомнила Настю. Я еще в России слышал, что в мире обязательно есть у каждого человека свой двойник. Может быть, это был как раз такой случай? Я совершенно случайно столкнулся с ней в церкви. Это была новая пресвитерианская церковь. Склад ума, а не только вид веры англикан как протестантов, правда, умеренных, отличается от склада ума и типа или вида веры католиков, которые ближе к нам – к православным. Как я понял, католики и православные полагаются на веру, но согласуют ее с разумом. Вера у них носит разумный характер и связана со здравым смыслом. Тогда как у протестантов вера полагается абсурдной и разум предоставлен сам себе. Вера протестантами понимается сверхъестественным даром, а разум – естественным, природным качеством.
       Я вот опять погнался за призраком навстречу своему желанию сообразно человеческому уделу. А что говорит по этому поводу бог Денбея -  Будда? В общем-то, ничего. Он молчит. Но само его молчание говорит. У него единственное сходство с Богом в том, что он молчит, а люди любят говорить. Если Бог есть, то ему равным образом безразличны ужимки добродетели и гримасы порока. Люди примеряют на себя самого Бога. Таким приземленным образом Бога и является Иисус Христос как человек в  Боге. Бог находится по ту сторону добра и зла. Ему все равно и он безразличен к человеческим жалобам и просьбам, молениям и горестям, а равно и к счастливым мгновениям их несчастной жизни. Но как это понять досужим восточным мудрецам, изрекающим «вечные истины», которые на поверку оказываются кучей банальностей. Взять хотя бы пресловутое буддистское милосердие, равным образом расположенное ко всему живому. Что это такое? Глупость учеников Будды, возомнивших себя учителями людей. Будда потому и молчал, чтобы не говорить глупостей, прекрасно сознавая то, что за него их расскажут его бестолковые ученики.
       Древние говорили, что ничто в мире не случается без страсти. И они правы. Страсть оглупляет и люди творят глупости. Возьмем величие и задумаемся над тем, что оно такое. Это есть, конечно, ничтожество. Если рассмотреть его изнутри, то увидишь прах, труху так называемого величия. Ничтожность есть обратная сторона величия. Я здесь пишу конкретно об абстрактном, тогда как многие говорят абстрактно о конкретном.
       Взять наших уважаемых древних греков. Вот Гераклит. Что он говорит? То, что все течет, все изменяется. То есть, высказывает азбучную истину. Да это так и не так, если придерживаться логики его мысли, тем самым его опровергая. На всякого мудреца довольно или достаточно простоты, то есть, высказывания другого, ему противоположного по мысли банального философа Парменида. Парменид ругает Гераклита за его «текучие мысли», объявляя, что то, о чем он говорит, остается неизменным, тем же самым. Поэтому то, что есть, не изменяется и может быть предметом знания. О том же, что меняется, невозможно знание, а возможно только мнение как об относительном, а не абсолютно самодостаточном. И тот, и другой мыслитель схватывают только часть того, что им является в мысли. До целого картину мира, раскрывающую свое содержание мысли, доводит Платон, находящий в движение всего как пути к  покою одного и в покое одного движение всего к нему как к цели. Но и у Платона можно найти погрешности в размышлении, на которые он сам указывает, представляя движение неизменных идей в мыслях в виде понятий.
       Однако вернемся от глубокомысленных размышлений к наблюдениям за английской породой людей. Англичане полагаются не только на здравый смысл (common sense), который отличается от французского общего чувства (commun sense) тем, что это не просто заразительное чувство, а то, что у французов называется рассудком. Но французский рассудок дискурсивен, тогда как у англичан он интуитивен. Поэтому в своих суждениях англичане полагаются не столько на рассудок, сколько на опыт восприятия, на свой нюх, чутье. И вот на основе опыта восприятия они строят свои размышления в словах. Так что восприятия наводят англичан на мысли. Если англичане чувствительны, то французы чувственны. Французы различают чувства и рассудок, а не смешивают их как англичане. Немцы же потому мыслители, что из мыслей выводят чувства. Чувства у них абстрактны и поэтому немцы сентиментальны. Абстрактно они добродетельны, а конкретно, бывают, грубы и жестоки.  Что до русских, то они и в чувстве, и в мысли, и в деле естественны, но не изобретательны, полагаясь на «авось», на то, что само собой получится, без лишних затей и мудрствований.
       Но это все мысли, а что же конкретно я сделал, когда увидел двойника Насти в пресвитерианском храме? Я как завзятый европеец поступил разумно и осторожно, а не как варвар-московит, прямо и откровенно, проследил за ней, где она живет. Кстати, вот эта осторожность и медлительность англичан, их чутье, на основе которого они нечто полагают в мысли, со стороны выглядит так, как будто они что-то скрывают, выдавая желаемое за действительное, как бы лицемерят. Возможно, этим объясняется их так называемое «коварство», видимая неискренность. Причина ее кроется в их чувственной задержке, осмотрительности.
       Через три дня я уже знал, что двойника Насти зовут Нэнси Смит и что ей 19 лет. Она недавно осталась одна с приличным наследством. Я познакомился с ее слугой Джоном, который мне выложил за кружкой доброго эля то, что Нэнси скоро отправится в путешествие в Париж к своей тетке, вышедшей замуж за галантерейщика-француза. Я стал думать о том, как мне с ней познакомиться до ее отъезда. Ничего умнее того, чтобы устроить спектакль с моим другом, мне не пришло в голову. Я сказал Ивану, что если он мне друг, то исполнит мою просьбу пристать к Нэнси с нескромным предложением, а я «нечаянно» окажусь рядом и спасу ее честь.
       - Ты ничего не мог придумать умнее? Мало того, что это дурной тон. Но ты еще хочешь выставишь меня злодеем. Представь, что напишут лондонские газеты: «помощник посла российского царя нагло пристает в служебное время к благовоспитанным английским дамам». Вот будет международный скандал, - ответил, смеясь, на мое предложение Иван Головкин. – А впрочем, чем черт не шутит. Только я одену маску. И важно, чтобы действие происходило вечером без свидетелей. Вычисли ее маршрут, когда она вечером возвращается домой и сообщи мне. Так мы уладим твое дело.
       К счастью, все обошлось само собой и мне не пришлось идти на риск оказаться в интересном положении мнимого спасителя. Через два дня представился случай и я познакомился с Нэнси. Вот как это было. Выйдя на прогулку со своей служанкой, Нэнси нечаянно оступилась и сломала каблук туфли. Я, следуя за ней, подбежал и вовремя поддержал за локоть, чтобы она не упала. Нэнси на меня искоса взглянула и поблагодарила за оказанную любезность.
       - Мы с вами прежде не встречались? - она спросила меня с улыбкой.
       - Быть может в прошлой жизни. Позвольте представиться, товарищ помощника российского посла граф Гагарин Алеша.
       - Приятно с вами познакомиться. Меня зовут Нэнси Смит. А вы, Алеша, меня случаем не преследуете? А то я вчера, кажется, тоже видела вас рядом. У вас в России так люди знакомятся?
       - Вы, Нэнси, меня полностью разоружили. Я не могу быть с вами нечестен. Вот именно это, а не ваша красота, которая бесспорна, меня заставило искать с вами встречи. Я уже несколько месяцев не могу найти человека с кем мог бы без утайки поговорить.
       - О чем же вы намерены со мной поговорить, если вам так наскучили дипломатические собеседования?
       - О жизни. Взять хотя бы вас, англичан. Я уже второй месяц здесь обитаю, но никак не могу понять английский характер. Может быть, вы меня просветите на его счет?
       - Я бы  поостереглась вам отвечать на этот вопрос потому, что я не полная англичанка. Я наполовину американка. А мы, американские колонисты, как, я полагаю, и вы, русские, чувствуете себя не вполне на своем месте в Англии. 
       - Вы правы, Нэнси, относительно меня. Я думаю, что вы ответили так, как и положено настоящей английской леди.
       - Вы, Алеша, мне льстите, потому что я не леди, а миссис Смит.
       - А разве это что-то меняет?
       - Для многих да, меняет.
        - Но не для всех.
       Поговорив еще, мы расстались. Я не стал торопить события и назначать встречу. Я уже не был нетерпеливый юноша, с ходу берущий препятствия.
       До меня стало доходить то, что единственным, за что может держаться человек, - это за обычаи или традиции. Они помогают ему сохранить в себе человеческие состояния на минимальном пределе. Поэтому так крепко за них держатся. Это единственная их опора. Обычай – это коллективная привычка, а привычка есть то, что повторяется при определенных обстоятельствах в нужном месте и в нужное время в нужном душевном состоянии или расположении духа. Вот таким обычаем для меня стало придержаться правила не откладывать на потом или не придерживаться никаких правил и действовать так, «как бог на душу положит», а выбирать по смыслу оптимальное, наилучшее из возможного как наиболее реальное. Именно поэтому я выбрал Лейбница в качестве своего учителя, ведь он занимался как раз этим. Наиболее оптимальным было для меня ждать своего часа. Про себя то я держал то, что чаще всего выходило в не целом, а в мелочах как раз обратное, - наиболее реальным было не оптимальное, а усредненное. Как раз об этом говорится в русской пословице: «надейся на лучшее, но ожидай худшего». Так вышло и на этот раз. Меня никто не предупредил об отъезде Нэнси. Так что мне пришлось подсуетиться для того, чтобы узнать ее конкретный парижский адрес. Я понимал, что она не проявляла такого интереса к моей особе, как я к ней. И в лучшем случае ей было бы приятно снова меня увидеть в качестве воздыхателя по ее драгоценным достоинствам. Не более. Но меня трудно было сбить с намеченного пути. Я прекрасно понимал, если ты не хочешь быть вором и рвать чужие цветы удовольствия, то нужно вложить свои силы и самого себя в то, чего ты добиваешься, чтобы вложенное обратно получить с процентами по вкладу. В любом случае ты можешь получить, а не потерять, самого себя и то чувство, которое тебя с самим собой связывает. Это чувство есть идеализация того, к чему ты стремишься.
       Так, изменив свои планы, я хотел получить себя обратно. Вложив в Настю и получив в Нэнси. Но надо было еще ее заполучить. И вот я нахожусь на дороге во Францию, в сам Париж.

                Глава десятая. Париж и его окрестности
       Волею судьбы я оказался в Париже. Здесь меня никто не ждал. Это было мне на руку, ибо никто не мог мне помешать осуществить задуманное. Первым делом я обратился в русское посольство в Париже, используя проверенное средство – рекомендацию. В данном случае рекомендацию моего друга Ивана Головкина. Прием оказался еще более дружественным, когда посол признал во мне сына своего товарища Матвея Петровича Гагарина, коменданта Москвы. Но я не стал злоупотреблять именем и спросил, где можно снять неплохой, но не шумный уголок для домашнего времяпровождения. Посол мне назвал адрес и пообещал предупредить о моем визите. Я поблагодарил его и сказал, что он может мной располагать. Оказалось, что дом, в котором я поселился, находится недалеко от того места, куда приехала гостить Нэнси.
       Пришла пора опять обратиться к вам лично мой все понимающий читатель. Как вы уже поняли, наше повествование является не бытоописательным, но характерологическим погружением в сам порядок следования нашего героя по линиям движения его мыслей и их аффектов, осознаний в переживании, описывать которые представляется затруднительным предприятием. И вот повинуясь необходимости расплетать хитросплетения страстей персонажей и извлекать из потока сознания героя рассказа окаменевшие мысли в виде драгоценных камней смысла, мы продолжим дальше тянуть нить повествования.
       Осмотрев окрестности дома мужа тетушки Нэнси на улице Риволи, я нашел рядом с королевским залом для игры в мяч (Жё-де-Пом), на который выходит эта улица, сад Тюильри. Так как Нэнси любила гулять в саду, то она там непременно появится. Зная время прогулок Нэнси, а именно под вечер, я стал ее там выжидать, гуляя по садовым аллеям. На второй день я, как и предполагал, встретил Нэнси в сопровождении ее тетушки и еще одной мадемуазель. Проходя мимо, я снял треуголку и им поклонился. Нэнси ответила встречным легким поклоном головы и представила меня своим компаньонкам, заметив, что неделю назад беседовала со мной в одном из Кенсингтонских Садов, который ничем не хуже сада в Тюильри. Благовоспитанные дамы оставили Алешу с Нэнси наедине, ускорив свой шаг. А наша парочка шла, отстав, чуть поодаль.
       - И как только я вышла в сад Тюильри, так вскоре вы появились снова. Как это понимать, Алеша?
       - Мадемуазель Нэнси, это надо понимать так, что у нас скоро появится привычка вместе гулять в саду. Я не вижу в этом ничего плохого. Или я заблуждаюсь?
       - Нет, вы не заблуждаетесь, если это только прогулка и ничего более.
       - Конечно. В самом деле. Странно, что человек в моем возрасте ищет встречи с прекрасной девушкой, которая, не предупредив его об отъезде, этой встречи поспешила избежать.
       - Так значит, сегодня у нас будет вечер обвинений в жестокосердии холодной дамы. Вы думаете, что эта девушка так далеко удалилась от дома, чтобы избежать встречи с чужестранцем?
       - Извините меня, госпожа Нэнси, что я вас утомил своим вниманием.
       - Не обижайтесь Алеша. Вы меня не утомили, а развлекли здесь, в гостях. Вы, после тети вместе с ее мужем Франсуа, единственное знакомое мне лицо среди этой пестрой толпы праздных парижан. Интересно у вас в Московии также много людей гуляет в саду?
       - У нас в Москве мало праздношатающихся людей. В основном все заняты работой. Причем в отличие от вас мы не умеем так экономно и рационально занимать себя временем. Так получается, что работаем зря немалое время и вовремя не отдыхаем.
       - Интересное и самокритичное наблюдение, делающее вам честь. Но вы слишком увлекаетесь, когда думаете, что в Англии или здесь, во Франции, люди так рациональны. Они, как и везде, много времени тратят зря на удовлетворение своих бездумных и даже безумных желаний.
       Разговор с Нэнси навел меня на мысль о реальном, идеальном и материальном. То, что есть, является  материальным, но оно существует только потому, что в нем есть духовное. И это духовное не есть идеальное, если идеальное понимается как существующее у нас на уме. В духовном как реальном есть и материальное и идеальное. Стихии материального и идеального можно различить в духовном по тому, как мы делим дух на чистый, идеальный, и нечистый, телесный или материальный. То идеальное, которое есть в духовном, нельзя полностью свести к идиллическому как содержанию нашего сознания о том, что есть вне него. Вот это духовное вечно. Мы из него сделаны и в него обернемся. Здесь мы на время в гостях. Но потом опять вернемся  туда, откуда пришли. На Земле духовное появляется в нас на какой-то момент, а потом исчезает. Когда мы в духе, мы творим, это блаженное время вдохновения. Но плоть не в состоянии долго удерживать дух. Гореть духом, держать его в себе невозможно постоянно. Материя держит дух, пока ровно дышит. Когда она сбивается с ритма, с разумной последовательности или логики, то его теряет, мертвеет памятником воплощения.
       Наши отношения с Нэнси стали более близкими, чем были раньше. Мы быстро нашли общий язык. Нэнси, как и ее русский двойник - Настя, имела живой и гибкий ум и была любознательна, а также одарена способностями к искусствам: сочиняла эпиграммы, играла на лютне и чембало и хорошо пела.
       Прошло несколько недель и вдруг пришло известие из Нового Света, что ее ближайший родственник в колониях за океаном умер, оставив ей в наследство поместье в Новой Англии в Пенсильвании на границе с колонией Францией в Квебеке недалеко от озера Онтарио. Для улаживания дел с наследством необходимо было незамедлительно Нэнси выехать в Америку. Я предложил свои услуги в качестве провожатого и Нэнси, подумав, согласилась с моей кандидатурой на правах ее друга.
       Перед самым отъездом в Новый Свет у меня состоялась странная встреча с неизвестным мне покровителем. Вот как это было. Мне пришло письмо с предложением встретиться в Фонтенбло под Парижем относительно предмета, который у меня оказался случайно в Ганновере. Я понял, что речь идет о чудесном эликсире розенкрейцеров. Подумав, я принял решение съездить туда и отдать находку. Оказавшись в Фонтенбло по нужному адресу, который мне ни о чем не говорил, кроме того, что его владелец богат и имеет отличный художественный вкус, я встретился в особняке с «другом розенкрейцеров», как он сам себя называл. Этот друг оккультистов, имевший светский титул шевалье де ла Бреза, выразил благодарность за мое решение отдать ему то, что принадлежит розенкрейцерам. Розенкрейцеры всегда расположены к тем, кто честен и справедлив, и поэтому в таком случае они просят меня оставить эликсир у себя и считать его наградой за мое к ним расположение.
       - Спасибо за эликсир. Но что конкретно хотят от меня розенкрейцеры?
       - Ничего, кроме дружбы. Им приятно видеть в вас такого человека, который предан идеям истины и справедливости. Вот и все.
       - Если так, то прошу их мной располагать в делах истины и справедливости.
       - Иного ответа они от вас и не ждали. Позже они с вами свяжутся.
       На этом мы простились с шевалье. Я никак не мог избавиться от впечатления, что шевалье чем-то неуловимым мне напомнил Нэнси и Настю. Нэнси и Настя одно лицо? И она вместе с шевалье околдована розенкрейцерами? Или они сами розенкрейцеры? Но на эти вопросы я не мог ответить сам без помощи розенкрейцеров.

                Глава одиннадцатая. В Новом Свете
       Преодолев за несколько недель расстояние между Старым и Новым Светом, мы оказались вблизи берегов нового континента. В дороге я втайне метал о встрече с пиратами и о том, как я спасу от этих морских  варваров мою Нэнси. Но пираты игнорировали наше судно и не показывались на горизонте. Нэнси ничем, и по характеру и по внешности, не отличалась от Насти, только вела себя более независимо, говорила на другом языке и имела иное, но по звучанию похожее, имя. Высадившись в г. Бостон мы наняли карету для поездки в поместье Нэнси вглубь континента. Из этого самого крупного города Британской Америки нам нужно было доехать до поселения Филадельфия. До Филадельфии дорога растянулась на более, чем 500 км, по побережью Атлантики. Мы кое-как ее преодолели за полторы недели. В пути на нас был совершен набег отряда грабителей индейцев. Слава Богу, мы ехали в обозе военного каравана. В противном случае наши скальпы сушились бы уже у вигвамов индейцев ирокезов. Воины этого воинственного племени напали на нас ночью. Я был вынужден тоже принять участие в защите каравана. Получив скользящий удар томагавка, этого индейского боевого топора, в плечо я заколол шпагой в грудь его обладателя с копной волос на макушке. И застрелил наповал из пистоля еще одного нападающего индейца прямо в лицо, разворотив ему весь нос. После того, как мы отбили нападение грабителей, я спросил через проводника одного из плененных индейцев, как снимают скальпы. Он, не говоря ни слова, показал мне на убитом мной ирокезе, как они это делают. Я под его руководством совершил подобную операцию со вторым мной убитым противником. Видимо мой учитель по скальпированию гордился своим варварским искусством и я, чтобы установить контакт с туземцем, стал следовать его советам так, что тот снисходительно кивнул в знак одобрения головой. Позже я стал брать уроки ирокезского языка у проводника каравана. Если ты путешествуешь по незнакомой земле, то, с целью к ней приспособиться, необходимо изучить язык, быт и нравы ее жителей.
       В учении я не заметил, как быстро прошло время нашего похода до Филадельфии. От Филадельфии в 15 км находилось поместье Нэнси. Вокруг были глухие леса, по которым бродили трапперы да местные племена индейцев, которые, в общем-то, пока были настроены не так враждебно к поселенцам, чтобы каждую минуту нужно было опасаться за свою жизнь. Я не мог удержаться от того, чтобы не спросить Нэнси о том, что она собирается делать в такой глухомани вдалеке от цивилизации среди грубых поселенцев и диких индейцев. Или она собирается обращать туземцев в христиан в качестве миссионера в юбке?
       - Если не удастся продать поместье с прилегающим участком земли, то останусь на один год пожить в этом месте. Не приживусь, поеду обратно в Старый Свет. А ты что намерен делать?
       - Куда ты, туда и я.
       - Ты собираешься быть моим верным паладином?
       - Такова моя судьба, быть несчастным пажем бесчувственной госпожи моего сердца.
       - Ладно. Я поговорю с ней, может ее сердце оттает… через год или немножко раньше.
       - Поговори, поговори. У меня на тебя одна надежда.
       Была уже ранняя осень. В Филадельфии мы наняли слуг. Через полтора месяца мне пришла оказия из далекой России с достаточной суммой денег, чтобы жить безбедно. Я ждал, когда Нэнси проявит свое настоящее намерение, ради которого совершила столь рискованный поступок путешествия за тридевять земель. Я понимал, что заокеанское наследство является только поводом. Но для чего? Для несметных сокровищ, которые скрыты неподалеку от поместья? Или еще для чего-то? Но моя прекрасная спутница не посвящала меня в свои тайны. Я надеялся, что став мне еще ближе, она раскроет свои карты и откроет свое сердце. Мне важны были не сокровища, а ее душевная откровенность и сердечная искренность.
       Один молодой слуга по имени Питер, нанятый мною в Филадельфии, является религиозным диссидентом. Он верит в то, что призван Ангелами, которые обитают в здешних лесах. Эти Ангелы спустились 1000 лет назад с Небес на Землю и почитаются местными индейцами в качестве родовых духов, от которых они, якобы ведут свое происхождение. Что за дикая ересь! Я удивился, что Нэнси заинтересовалась бреднями Питера. Она стала подробно расспрашивать Питера об Ангелах. Что она в них нашла, мне было неведомо. Но я понял, что не сама вера привлекла ее внимание. Тогда что? Если Нэнси принадлежит к ордену розенкрейцеров, то вполне понятен проявленный ею интерес. Я и сам стал догадываться, что в рассказе Питера об Ангелах есть что-то ненормальное, необычное для того, что нам привычно в их представлении.
       В связи с этим для меня, естественно, возник вопрос об осмысленности, а следом и истинности обычных представлений ангелов. Наше представление ангелов осмысленно в рамках жизненного уклада. Для чего мы в них верим? Для того, чтобы иметь тех, кого мы не видим и в кого поэтому верим. Мы их не знаем, как не знаем и Бога. Мы знаем Бога и его вестников – ангелов не прямо, непосредственно, а через мир творения и, прежде всего,  самих себя как венец его творения. Поэтому рассуждаем не от причины к следствию, а от следствия, творения к его причине – Творцу. По аналогии с творением мы судим о Творце. Иной путь не возможен для того разума, который нам доступен. Прямо можно только интуитивно мнить и действовать сообразно воле. Теоретически знать, а тем более практически быть ангелом для человека невозможно.
       Весть (или ангел) становится доступной только через веру, которая позволяет видеть духовное царство ангелов. Эта вера есть соединение или синтез слова и разума, есть смысл. Вера не может быть бессмысленной. Вот когда веры нет, то есть бессмыслица, смысл жизни потерян. Через веру становится доступным царство духа. Вера есть выражение деятельной воли. Воля активна, а разум пассивен. Разум активен в волевом существе, которое стремится достичь желаемого. Значит, если есть желание, то может быть и воля. Воля есть организованное желание, которому для достижения необходим разум, изыскивающий короткий путь для этого среди множества превратных путей ведущих не туда, куда следует согласно логике желания.
       Какие же желания вызывают к жизни веру в Ангелов? Желания совершенной жизни. Эти желания многообразны, ибо совершенная жизнь представляется такой, какой является человек желания. Что он хочет, то и есть эта жизнь. Вот почему она становится совершенной в качестве предела возможностей ее существования. Поэтому Ангелы и совершенны как исполнители желаний людей. Сколько людей, столько и желаний, столько и ангелов как представлений их достижения или исполнения. А Бог есть ангел ангелов, предел пределов желаний как возможностей существования существ. В этом смысле Бог есть ограничение, определивание или определение самой беспредельности возможностей или желаний существования. Разве можно познать эти желания как его качества? Поэтому и нельзя вразумительно сделать умозаключение от сущности к существованию, если эта сущность в целом непознаваема для человека. А если ты не знаешь, ты гадаешь, выдумываешь, сочиняешь, пока не покажется тебе, что это ты видишь и находишь в самом себе как его искру, которую пытаешься раздуть в пламя веры, близкой тебе. Есть выражение: «Тебе нет веры!». Когда его говорят и почему его говорят? Его говорят тогда, когда не могут полагаться на кого-то, основываться, утверждаться на ком-то, имея привычку в этом. Значит, тот человек доказывал и оправдывал и не раз своим примером выказываемое ему доверие. Если мы доверяем кому-либо, то мы ему верим. Вера предполагает доверие, основанное на привычке подтверждать то же самое post factum.
       Следовательно, вера усваивается бессознательно. Когда же она становится достоянием сознания, а тем более самосознания, то принимается, осознается и понимается в качестве того, что имеет место тогда, когда нет знания и видения, и только она одна может быть опорой человека. Такова вера и в Ангелов как носителей чудесной силы волшебства делать то, что выходит за границы привычного, обычного и возможного для человека, его сознания.
       Таким образом, вера в Ангелов принадлежит миру бессознательного или монад-перцепций, допороговых трансцендентальной апперцепции как монаде самосознания, если использовать словарь моего учителя.
       В свете сказанного становится понятным, почему розенкрейцеры и Нэнси увлечены магическим поиском ключа превращения всего в одно и одного во все. Символом этого превращения становится золото. Так называемый «философский камень» и есть этот ключ, которым можно открыть дверь в неведомый мир духов, не просто веря в его существование и помощь, но и пробуя его «на вкус», что значит быть одним из них – существ этого мира.
       Но возникает вопрос, как именно стать одним из ангелов или хотя бы научиться управлять ими? Нужно добыть, открыть или изготовить нечто материальное, позволяющее на них воздействовать? Нет, не получится, ведь ангелы не материальные и даже не душевные существа, но существа духовные. В таком случае материальное есть только видимый знак совершения в душе преобразования или материальные последствия для преобразователя? Или и то, и другое? Возможно. Выходит, значит, то, что есть естественные, природные силы в этом диком месте, которые располагают нас к необычному, ибо мы находимся за чертой цивилизации. Именно в таких девственных местах человек ближе к сущему, к тому, что естественно, а не искусственно. И здесь ему через естественное может явиться то, что его превосходит и находит, опускается на него и его покрывает, защищает от всяческих напастей.
       Я не долго ждал момента, чтобы увидеть явное желание Нэнси заняться магией на природе подальше от поместья. Однажды проснувшись раньше обычного часа, я заметил, как Нэнси выходит из поместья в сопровождении Питера. Наступала заря, окутывающая все своим призрачным розовым цветом. Я быстро собрался в дорогу и поспешил за скрытыми любителями лесных чудес. Держась от Нэнси с Питером на расстоянии, я отходил все дальше вглубь темного леса, в котором в это время сама жизнь как будто затаилась, ожидая чего-то таинственного и неведомого. Лесная тишина притупила мою бдительность, и я смог задуматься над тем, что меня прежде занимало, а именно вера и знание в связи с мыслью. Взять науку. Она предполагает веру как уверенность в математических аксиомах и физических постулатах в качестве самоочевидных истин знания. Получается, что знание опирается на веру. Но что такое вера в научном смысле? Она есть результат научной практики подтверждения одних истин и опровержения других в качестве заблуждений, ошибок, просчетов и недочетов научного измерения и исчисления. Следовательно, научная вера это то, что установлено в ходе научного исследования и что отложилось в научном обычае, традиции в виде привычек мышления и измерения, счета, и что воспринимается без размышления как предпосылка самого существования научного восприятия, знания и действия. Вопрошание о научных основах нервирует ученых и они порой теряют меру, критикуя метафизиков за схоластические мудрствования о том, что само по себе ясно и понятно, хотя на самом деле представляет из себя проблему. Это метафизическая, а не математическая или физическая проблема. Поэтому многим ученым, если они не философы, невдомек, что царство идей проблематично. На это мне указывал еще Лейбниц. Так что не только я испытываю сомнение в ясности и очевидности простых интуиций разума.
      Философские размышления отвлекли меня от острожного преследования моей возлюбленной и ее слуги, и я чуть не потерял их из вида. Однако все же спохватился и стал их искать. Через минут сорок, когда я уже отчаялся их найти, я услышал невдалеке голоса и пошел им навстречу. Подойдя поближе в пределах видимости их обладателей, я увидел Нэнси и Питера, занятых приготовлением магического обряда.
       Место вокруг себя на опушке они обвели магической чертой и стали чертить какие-то магические знаки на земле. В центре они сложили небольшой костер из заблаговременно приготовленных веток и разожгли, бросив в него какой-то порошок. Потом они догола разделись и обмазались  колдовской пастой: Нэнси белой, а Питер черной. Спустя несколько минут Питер стал невнятно бормотать, перемежая слова неизвестного мне языка с латинскими словами. Из латинских слов я разобрал то, что он вызывает духов явиться перед ним для принесения в жертву порочного мужчины рукой девственницы. Внезапно он замолчал. Затянувшуюся паузу заполнил усиливающийся шепот Нэнси. Вдруг я увидел  в руках Нэнси ритуальный нож. Я привстал как громом пораженный. Мне давно уже было дурно. Но теперь я видел то, что никак не ожидал увидеть. Нэнси вся затряслась как бесноватая. Было заметно, что с ней что-то происходило: как будто некто, преодолевая сопротивление ее души, входил в нее. Затем она уже в трансе стала выкрикивать непонятные звуки и медленно подошла к неподвижно лежащему у костра Питеру. Подойдя, она упала на Питера и нанесла ему несколько смертельных ран в жизненно важные органы. Оказывается, моя возлюбленная совершила ритуальное убийство жертвы, которая добровольно приняла смерть. От увиденного и услышанного я оцепенел. Но это оцепенение, видимо, усилилось от тех ядовитых паров, которые поднялись от костра и распространились вкруг него в разные стороны. На моих глазах зашелестела трава вокруг магического круга. Деревья стали раскачиваться и в так им стала раскачиваться Нэнси, вставшая с трупа Питера. От порыва ветра вспыхнул костер, озаривший место ритуального убийства зловещим огнем. Огонь чудесным образом перекинулся на тело Питера, которое загорелось как сухой стог соломы в жаркий полдень. До меня донесся тошнотворный запах горелого человеческого мяса. У меня все поплыло перед глазами. На мгновенье я отключился. Когда я открыл глаза, то нашел себя на том же месте. Опершись спиной о ствол лиственницы, я взглянул на лесную поляну. Труп Питера еще тлел и дымился, а Нэнси сидела на коленях неподвижно у догорающего костра. Вдруг тело Питера вздрогнуло и приподнялось над землей. Питер привстал и посмотрел в мою сторону пустыми глазницами лопнувших от жара и выгоревших глаз. У меня сердце похолодело от наплывшего ужаса. Неуверенно поднявшись во весь рост, он, шатаясь из стороны в сторону, пошел ко мне. От паленых волос Питера шел дым. Кожа, отваливаясь от его тела кусками, лоснилась от животного жира, обнажая чернеющее мясо, еще шипящее от жара костра. Мне опять стало дурно, и земля закачалась подо мной. Но тут Нэнси окликнула его своим властным голосом. Питер нехотя развернулся всем телом в ее сторону и гортанно  прорычал в ответ. Остановившись в метре от вставшей Нэнси, смотревшей на него ничего не видящими глазами, он отрывисто рыкнул: «Что тебе надо? Поторопись, я еле держусь в теле».
       - Где находится сокровище преображения?
       - Выпей это и сама увидишь, - ответило ей существо в теле бедного Питера и костлявой рукой Питера вырвало его кровоточащее сердце из груди и протянуло Нэнси.
       Нэнси взяла сердце и выжала черную кровь Питера в чашу. Пригубив из чаши кровь Питера, Нэнси закашлялась от отвращения, но, пересилив себя, выпила ее до дна. Я не мог поверить своим глазам, тому, что творила Нэнси. Тут же ее стало выворачивать наизнанку, и она упала на колени и на четвереньках побежала в сторону, обратную той, где находился я. У меня волосы зашевелились на голове от такого кошмара. Я спросил себя: в уме ли я? но все вокруг поляны было таким же, как и всегда. И только сама поляна представляла собой нечто невероятное. Вскоре, шатаясь, на поляну опять вышла Нэнси. Она была безумна. В руках она держала серебряный куб. Она производила впечатление не человека, а нимфы, горящей желанием обладания сокровенным предметом.
       -  Этот? – спросила Нэнси существо в образе Питера.
       - Да, этот, - ответило существо и упало на землю.
       Было видно, как нечто выдохлось из тела Питера и взлетело над головой Нэнси. Нэнси сразу поникло всем телом и упала у догоревшего костра. Я тоже почувствовал в себе внезапный упадок сил и завалился на бок за лиственницу в кустах жимолости.
       Прошло немало времени, прежде чем я очнулся. Солнце стояло в зените. Значит, прошло часа три. В моем сознании не умещалось то, что произошло здесь несколько часов назад. Признаюсь, я не ожидал от Нэнси и сотой части того, что она вытворила сегодня ранним утром.  Как после всего случившегося мне к ней относиться? Я не мог сделать вид, что не видел того злодеяния, которое произошло на моих глазах. Я должен был помешать проведению колдовского изуверского обряда. Но  был не в силах ему помешать. На меня самого что-то нашло. Первые признаки наведения на меня порчи обнаружили себя в сцене со снятием скальпа с моих поверженных врагов. А я оправдывал это тем, что необходимо было познакомиться с местными обычаями. Во-первых, мне не надо было идти следом за Нэнси в лес. А если я пошел, то нужно было ее отговорить от такого похода. Или на самой опушке все сделать для того, чтобы не случилось непоправимого, - убийства и сговора с демоном. Но мое пассивное созерцание сделало меня невольным участником ритуального убийства. Что теперь мне было делать? Забыть случившееся? Но это было не безопасно. Тут я поймал себя на мысли, что в слабости духа, а напавший на меня морок был следствием нетвердости духа, реальным становится как раз материальное. Душевное моментально исчезает и становится условной величиной, которой можно произвольно пользоваться в угоду телесным животным желаниям. Такое животное желание в человеке – это жажда владения самим желанием, его удовлетворением, что как раз сказалось на примере Нэнси. То сокровище преображения и есть символ этого желания самого желания, его возможного исполнения. У меня вдруг закралось подозрение в том, что Нэнси может быть вовсе не Настя, а ее дьявольская подмена.
       Живое и веселое пение птиц отвлекло меня от горьких мыслей, и я вспомнил о том, что неоправданно долго нахожусь вне дома. Для себя я отметил, что я лежал не у той поляны, которая была местом изуверского ритуала. Так значит, я еще какое-то время бродил по лесу?  Как мне вообще объяснить Нэнси мое подозрительно продолжительное отсутствие? Обдумывая как мне схитрить и не выдать себя Нэнси, я подошел к дому и остолбенел: мне навстречу шел слуга Питер.
      - Где вы так долго были, лорд Алексей? – участливо спросил живой Питер, добавив, - а то, госпожа уже вас обыскалась и послала меня на ваши поиски.    
       - Я с утра занимался медитацией и философскими рассуждениями. И в ходе размышлений, видать, заблудился, забрел в незнакомое место. Так что кое-как нашел обратную дорогу домой.
       - Больше так не делайте. Вы рисковали своей жизнью, ведь индейские разбойники могут бродить рядом с поместьем, чтобы поживиться  добычей.
       - Ты думаешь. Я предоставлю им такую возможность?
       - Философия делает нас беззащитными, лишая осторожности, когда мы задумались.
       - Ладно. Буду это иметь в виду, когда в следующий раз выберу место для философских прогулок.
       На этом мы расстались. Как мне после этого ко всему относиться? Я видел мертвого Питера. Спустя несколько часов после смерти он является передо мной живым и невредимым, без единого следа от ожога. Как мне к этому относиться. Или это уже не Питер? Как и не Настя то существо, которое приняло ее облик? Так или иначе, но все эти существа, почему то со мной связаны. Что им от меня надо? А может быть они все порождения моего больного, безумного сознания? Как мне это проверить? Я все больше склонялся к мысли, что мне как человеку никогда нельзя будет ясно и отчетливо, точно и непротиворечиво знать, что есть и что не есть в этом мире и моей жизни. Всегда остается сомнение в том, что мы знаем. Возьмем данный случай. Что на самом деле случилось? Если исходить из того, что было, у меня возникло видение, которое я принял за реальность. Вероятно, оно возникло под действием ядовитых паров от порошка, брошенного Питером в костер.
       Если же исходить из очевидности увиденного, то, принимая во внимание действие ядовитых паров, все же можно утверждать, что у Нэнси через медиума Питера было общение со злым демоном. Не побоюсь добавить, демоном, вселившимся в нее и в Питера и его после убийства на время оживившего для сеанса связи со своим адептом. За служение он даровал Нэнси своей колдовской реликвией, еще больше привязавшей ее к себе.
       Какое из этих двух объяснений верное, можно судить в зависимости от точки зрения: здравой или очарованной. Я больше склоняюсь к здравой точке зрения, ибо она позволяет мне примириться с миром, обычным для меня, как и для многих других людей. Другая же точка зрения требует от меня руководствоваться уже не умом, а восприятием, которое ненадежно.
       Если продолжать думать, полагаясь на мистическое восприятие, то следует предположить, что Нэнси есть видимая оболочка Насти, принятая злым и коварным духом для того, чтобы сбить меня с пути истины. Для чего это надо? Вероятно, я подошел к открытию чего-то важного, что не должны знать люди. Надо крепко подумать, что такого опасного для демонов я могу открыть. Может быть открытие того, что мысль есть дело, активность. Причем не только личная, но и коллективная, точнее, личная в коллективе как особая часть в целом. В этом смысле мысль реальна, как реальна природа, реален сам дух, а не призрачен, как свидетельствуют своим существованием призраки сознания. Эти призраки сознания и есть демоны. Тогда получается, что борьба с демонами есть борьба с заблуждениями своего сознания или сознания всех людей, их общественными предрассудками, укорененными в человеческом роде еще во времена сплошной магии. В этой проблеме объективного существования идеальных объектов или идей важно различать два плана план мысли или познания, гнозиса и план воли или практики, действия, прагмы. Одно дело интенция или внимание, концентрация мысли как когнитивный акт и связанное с ним состояние веры, точнее, верования, ментальной сосредоточенности, нацеленности на объекте веры, предполагающий описание мира веры и причинно обусловленный фактами веры и ее объектами, сакральными предметами, их изображающий.   А другое дело конативный акт и связанное с ним состояние желания верить, предполагающий стремление вызвать в мире явление духа, Божией воли. Так вот, магия, да и религиозная вера, связаны  с этим желанием вызвать к жизни, явить колдовством и верой то, к чему человек стремится.  А к чему он стремится? К полноценной жизни, в которой не предполагает, а располагает собой. В такой жизни мышление, предположение уже есть существование. Но наша жизнь другая. В ней человек предполагает, а Бог располагает к наилучшему. Сам Бог и есть наилучшее, к которому он располагает. Только в этом качестве он и нужен, а потому согласно логике желания и есть. Он есть и есть его посланники или ангелы. Другое дело как именно эти посланники представляются человеку.
       Таким образом, выходит, что духовное в этом материальном мире, который воспринимается как реальный в нашем обычном состоянии, не может не существовать. Но существует оно не как смешанное со всем, а как от него отличное в качестве чистого элемента, качества, идеи, как нечто идеальное, идиллически существующее в голове или сознании в виде его призрака. Объективно идеальное существует также реально, как и объективно материальное. Но идиллически в сознании оно понимается как уже не реальное, а логически возможное, если мы схватываем его в понятии в плане познания, или волитивно, желательно или потребностно возможное, если воспринимаем не только грубо, но и тонко, материально в плане мимезиса или подражания-отражения (перцептивно), а не только отражения, и выражения (аффективно).
       Когда я пришел к такому выводу, то на время успокоился. Получается, то, что я видел, имело место в моем отравленном сознании, а в реальности предположительно или возможно было другим, например, таким: Нэнси и Питер проводили обряд общения с духами, которых они называют Ангелами. И это обряд был символически, а не материально изуверским, каким привиделся моему больному воображению. Когда я так себе сказал, все встало на свое место, и я успокоился. И хорошо. На таких условиях я мог принять реальность существования вместе с Нэнси в качестве моей возлюбленной. Осталось дело за «малым»: необходимо было отговорить Нэнси от намерения прибегать к колдовству, кое является богопротивным занятием. Но как это сделать, если Нэнси является розенкрейцером или им сочувствует? Таких не переубедишь разумным доводом, ибо их занятие связано не столько с познанием, а тем более мышлением, которое эпизодически в нем используется в качестве вспомогательного орудия прагмы власти над миром, сколько с желанием благополучия и господства. Единственная надежда была на то, что она женщина и может откликнуться на голос нежного чувства. Правда, если только она меня любит, а не использует в своих интересах и желаниях.
       Мне необходимо было поговорить с Нэнси о ее ненормальных затеях, но делать это надо было осторожно, чтобы не отвратить от самого себя, ибо, как я понял, она себя стала отождествлять с той силой, к которой прибегала, будь эта сила силой воображения или восприятия, не важно. И скоро для этого представился случай. На днях у нас зашел разговор о ритуалах и я как бы ненароком обмолвился, что недавно, когда медитировал, оказался свидетелем магического ритуала. Только я не разобрал, чему он был посвящен.
       - Нэнси, ты не знаешь, зачем вы с Питером колдовали? Вы кого-то хотели сглазить или желали зарядиться и подпитаться силами духов леса?
       Нэнси напряглась и хотела промолчать, потом, вероятно подумав о неадекватности такой реакции на прямо заданный вопрос, нехотя ответила.
       - Питер уговорил меня втайне от тебя провести обряд посвящения лесу, иначе здесь мы не приживемся. Здешние леса привыкли к индейским обрядам посвящения. Извини меня за то, что я не хотела оскорблять твои религиозные чувства языческими обрядами.
       Сказав это, она посмотрела на меня таким взглядом, который говорил не только о том, что она так действительно думала, но и о том, что она хотела, чтобы я так подумал. Как мне в общении с людьми избавиться от моей манеры сомневаться в словах и истолковывать их символически как некоторую двусмысленность? Вероятно, только путем прекращения размышления и полагания на слепое доверительное отношения ко всему сущему. Но я так уже не мог жить, потому что перестал быть наивным болваном, которого кому не лень все обдуривают. Может быть Насти и годился в мужья такой деревенский дурень, но я живу не для того, чтобы стать мужем Насти или Нэнси.
       Единственный урок, который я из всего этого вынес, была моя уверенность в том, что философия и быт, семейная жизнь есть две вещи несовместные. Правильный выбор делают немецкие учителя философии. Они философствуют за кафедрой университета перед студентами. А вот живут они не философией, а домашними делами добропорядочного бюргера, законопослушного филистера, подсчитывающего свой барыш на рынке, а не витающего в облаках царства идей. Скорее всего, именно в терминах-опорах дома необходимо было прочитывать смысл поведения Нэнси, а никак не в мистическом ключе розенкрейцеров или критическом взгляде философов. Я сделал вид, что так и думаю. И все же я отдавал себе отчет в том, что Нэнси является необычной девушкой, у которой есть много других занятий, помимо домашних дел. Не так-то она проста, как хочет показать всем своим видом. Она была мистическая натура. Правда, занимать ей ума было не надо. Мистика и ум, бывает, уживаются в одном человеке, тем более, если этот человек женщина.
       Через три дня после описанного разговора Нэнси меня спросила, когда мы сидели в комнате, которую условно назвали библиотекой, так как  в ней уже было более двух десятков книг, о том, кто такая Настя.
       - Кажется, так я зову ее на русский манер?
       - Да, по-русски Нэнси значит «Настя». Я могу и так звать тебя. Но я не помню того, чтобы я так тебя называл, - смущенно я ответил.
       - Ты произнес имя «Настя», когда здесь вчера заснул. Кто такая Настя? Если не хочешь, не отвечай, - спросила меня Нэнси, но так, что я не мог ей не ответить, кто такая Настя. И я ей все рассказал, конечно, в тех границах, которые были мне нужны для того, чтобы не нарушить покой медленно разгорающегося нежного чувства.
       - Насколько мы с Настей похожи?
       - Во всем, за исключением имени и места проживания.
       - Ты хочешь сказать, что я и твоя любовница одна и то же лицо?
       - Нет, Настя не была мне любовница, она осталась в моей памяти девушкой, которая таинственно и бесследно исчезла.
        - Значит ты, Алеша, познакомился со мной, чтобы в моем обществе найти утешение в потери своей любимой?
       - Еще раз нет. Я с тобой познакомился, чтобы общаться с человеком, у которого есть как имя «Настя», так и имя «Нэнси».
       - То есть, ты намекаешь на то, что я и есть Настя не только чисто внешне, но и по характеру?
       - Да. Но помнишь ли ты, что прежде была Настей, я не знаю.
       - Сейчас ты признался в том, что мне не доверяешь, и что я тебя обманываю, прикидываясь чужим именем.
       - Да, нет. Я тебя ни чем не обвиняю. Только ты можешь сказать, что именно делала в прошлом году, ровно год назад?
       - Я не помню, что делала неделю назад. А ты хочешь, чтобы я припомнила то, что со мной было год назад. Давай попробуем вспомнить. Год назад я была в Англии.
       - Подробно ты что-нибудь помнишь?
       - Знаешь, нет.
       Я почувствовал в тоне Нэнси не напускную тревогу.
       - Кого ты помнишь или что ты помнишь из бывшей английской жизни?
       - Во-первых, я не знаю русского языка и хорошо владею английским и французским языками и сносно говорю по-немецки и по-итальянски, а также разбираюсь в  латыни. Во-вторых, я помню Лондон и его окрестности как место, где я долго жила и гуляла. В-третьих, я знаю английскую жизнь, как свои пять пальцев. В-четвертых, у меня есть знакомые в Лондоне и тетя с мужем в Париже, а также моя служанка.  Давай спросим у нее.
       - Давай, если ты хочешь.
       И Нэнси позвала служанку Мэри. Мэри была славная девушка. Не совсем красивая, но умная, добрая и исполнительная. Когда Мэри пришла, то Нэнси ее спросила о том, сколько она ее знает.
       - Меньше года госпожа. Меня наняла ваша тетушка.
       - А ты, Мэри, не помнишь обстоятельств того времени, когда тебя наняли в служанки?
        - Почему не помню, помню. Тетя госпожи Нэнси мне сказала, что вы, госпожа, от горя по безвременно погибшим родителям потеряли память. И наказала мне ее восстановить, показывая лондонские места и разговаривая с вами на тех языках, которые я знаю. А я была в домах не только английских, но и за границей.
        Выслушав Мэри, Нэнси ее отпустила. Мы друг с другом переглянулись.
       - Но это еще ничто не доказывает, - стала доказывать мне Нэнси.
       - Как и не опровергает то, что я тебе говорю. Потом, кто такой Питер? Не кажется ли он тебе темной личностью?
       - Нет, не кажется, - ответила мне Нэнси не без нотки противоречия тому, что я говорил.
       - А мне вот кажется. Не зря он вовлек тебя в богопротивный обряд.
       - Давно ли ты стал таким истово верующим, философ?
       Каюсь, я использовал тогда традиционную веру для того, чтобы переубедить Нэнси.
       Последняя беседа с Нэнси открыла мне глаза на многое. Вероятно, так называемая тетка Нэнси, никакая ей не тетка, а одна из похитителей Насти. Но для чего они ее похитили, лишили памяти и выдали за другую девушку? Какая у них была цель? И кто такой Питер? Фигура явно не случайная в нашей истории. 
       И вдруг у меня появилась безумная мысль о том, что Настя вовсе не человек, но какое-то более совершенное существо, чем человек, намеренно принявшее человеческий вид, чтобы на самом себе испытать, что значит быть человеком, с целью понять, как нам можно правильно помочь, а не оказать «медвежью услугу». Для чистоты эксперимента это существо изменило незначительно некоторые свои личные данные и намеренно забыло свое действительное происхождение ввиду изменения условий испытания. Может быть, этим объясняется превращение Насти в Нэнси? То, что с ней произошло, как то связано со мной.
       Вот что думал наш герой, когда «ломал голову» над тайной своей возлюбленной. Добавим только: если это был действительно эксперимент, то его последствия должны были сыграть для людей решающую роль в возможности их спасения. Примером такого опыта может быть судьбоносная история страстей Иисуса Христа.
       Держа в сознании мысль о том, что Нэнси, ее тетка, Питер и шевалье не те люди, за которых себя выдают, я на основании этого общего признака и того, что они так или иначе друг с другом связаны и сплели сеть заговора вокруг меня, назвал их одним именем «розенкрейцеры», хотя на самом деле, они могли быть совсем не розенкрейцерами, а кем-то другими, да и вообще не людьми, а только принявшими их вид неведомыми существами, вроде существ Сирано де Бержерака. Мне нужно было пристальнее присмотреться к Питеру, с которого начались проблемы с моим сознанием.
       Но Питер никак не показывал своего «двойного дна», собственной природы. Шло время. Пришла весна. Мы решили ехать в Европу с целью разузнать хоть что-то о тете Нэнси. О настоящей цели отъезда в Старый Свет мы никому не сказали, отговорившись тем, что едем в Бостон за необходимыми вещами из Европы для моих научных занятий и для цивилизованных развлечений. Как Нэнси не упиралась, я настоял на том, чтобы Питер остался в поместье в качестве его смотрителя, а мне слуга не нужен. Видно бессознательно Нэнси как-то была связана с Питером и он на нее, по-моему, дурно влиял. Я не буду описывать наш долгий путь из диких мест Америки в Европу, ибо ничего примечательного мы не встретили на своем пути. В мае мы опять оказались в Париже.

              Глава двенадцатая. Снова в Париже: приоткрытие завесы тайн
       И вот мы в Париже. Я был рад не столько Парижу, сколько Старому Свету. Но за радостью, которая скоропостижно преходяща, я не забывал своего намерения выведать, кто же скрывается за личиной тетушки Нэнси? Когда мы появились без приглашения в доме ее мужа, то никого не застали дома. Да, и вообще, консьержка, которая смотрела за этим домом, сказала, что около года назад его сняла странная пара, к которой пожаловали в гости через, где-то, неделю я с Нэнси собственной персоной. После нашего отъезда съехала и эта пара. После слов смотрительницы дома я выразительно посмотрел на Нэнси. Нэнси ничего не оставалось делать, как в недоумении развести руками.
       - А как они вышли на аренду дома? – спросил я у смотрительницы.
       - Хозяин дома дал объявление в газету о его аренде. Вот по этому объявлению и пришли ваши знакомые. Или они не ваши знакомые?
       - Наши, наши. Спасибо за объяснения, - добавил я, дав старушке золотой.
       На следующее утро я отправился в Фонтенбло в шале шевалье де ла Бреза. Но когда я нашел дом, то он оказался необитаемым, а по расспросам господ, живущих рядом и с ним общавшихся, сам шевалье де ла Бреза погиб в войне с англичанами 5 лет назад. И тут я вспомнил, что когда встречался по письменному приглашению с шевалье, то удивился, в каком запущенном состоянии был дом.
       Все сходилось на том, что я общался в прошлом году с живыми мертвецами или подставными фигурами. И тут я задумался над непредсказуемостью человеческой судьбы и превратностью жизни. В ней бывает то, что нельзя выдумать самому невероятно изворотливому уму. Приехав  в гостиницу «Бристоль», в которой мы остановились, я рассказал о том, что узнал в Фонтенбло о шевалье. Значит, вымышленные лица оказались даже не розенкрейцерами, а неизвестно кем. Я стал звать их «загадочными незнакомцами из прошлой жизни».
       На следующий день я неожиданно столкнулся в дверях гостиницы… вы уже догадались с кем? Конечно, с Питером, который, фамильярно взяв меня под руку, отвел в угол и пригласил присесть за стол. Я посмотрел на него недоуменным взглядом, потом махнул рукой и принял позу «я весь в твоем внимании».
       - Извините меня, дорогой Алексей Матвеевич, что вольно к вам обращаюсь, но то, что вы услышите, заставит вас забыть об условностях, - сказал Питер на удивление мне на чистом русском языке.
       - Извольте, - только и мог произнести я, опешив.
       - Я, как и шевалье и тетя Нэнси или Насти путешественники во времени, мы не можем долго находиться в одном времени. Мы похищены существом времени. Есть не только существа места, но и времени. Вот таким существом времени является Настя или Нэнси. Она сама себя забывает со временем. Мы были вовлечены во время той, кого вы называете Настя-Нэнси. Для вас она явилась девушкой по имени Настя. Для других она являлась в другом виде. Важно только то, что вы пока еще можете от нее освободиться. Мы же уже нет. Мы постепенно превращаемся в существ времени. Это ни плохо, ни хорошо. Но это долгий и мучительный путь, который никому не пожелаешь. Подумайте над моими словами. Если вы не сможете себя перебороть, победить свое влечение к Насте, то вы обречете себя на страдания потери себя во времени. И нет никакой гарантии, что вы станете полноценным существом времени, которое мимолетно, как счастье. Насте хорошо, так как она напрочь забывает все то, что было, а было больше плохого, чем хорошего. Подумайте над моими словами. Вам принимать решение и нести перед собой ответственность за принятый выбор.         
       С этими словами он меня покинул. А я остался наедине с моими невеселыми мыслями по поводу услышанного. То, что поведал мне Питер, меня повергло в прострацию. Если он честен, то получается то, что Нэнси есть Настя, которая в следующий раз изменится и будет, например, испанкой Тачой. Она также меня не вспомнит, как и Нэнси. Что она собой представляет? Что означает существо времени, если не предательскую забывчивость? Через нее я также потеряю себя. Нужно мне это сомнительное приобретение? Конечно, нет. Можно ли вывести Настю из коловращения времени и вернуть ей саму себя? Но разве я бог, чтобы вернуть Насте вечность? Как я вообще смогу сделать это? Может быть, для этого я должен пожертвовать собой? Ответить на эти вопросы я пока не в состоянии. Но в моих силах попробовать подтолкнуть Нэнси к осознанию того, что она теряет в своей забывчивости. А теряет она саму себя. И это так при всем при том, что если Питер меня не обманывает и не выдает желаемое за действительное. Это только его версия объяснения происходящего. Мне было необходимо незамедлительно поговорить с Нэнси. Но то, что мне сказал Питер, как это ни невероятно звучало, было похоже на правду. Вот именно было «похоже на правду», но правдой могло и не являться.
       Вернувшись обратно в нашу комнату в гостинице, я сказал Нэнси, что столкнулся в дверях гостинице с Питером, который мне сообщил, что она существо преходящего времени.
       - Мне об этом уже говорил Питер в Новом Свете. Я думаю это его фантазия. Но как он назойлив, что преследует нас. Алеша, ты можешь избавить меня от его преследования?
       - Хорошо, что мне с ним сделать? Убить его?
      - Зачем? Он мне просто надоел. Прогони его прочь. Если все же он будет нас преследовать, то поколоти его, ему этого хватит, чтобы от нас отстать.
       - Ладно. Если я его еще увижу, то спущу с лестницы.
       - Вот и хорошо. Что мы будем делать?
       - Я думаю, подождем посылку с моей родины. В крайнем случае, поедем ко мне в Россию или вернемся назад в Америку.
       У меня никак не выходило из головы, что мне сказал Питер про Настю. Как мне быть теперь с Настей, зная то, что она не совсем человек, Он сказал, что она существо времени. В каком смысле? Ведь мы тоже есть существа времени. Но мы помним самих себя. Получается, что она проживает в течение своей жизни несколько жизней. Что это значит? Это значит, что Настя имеет свой микроцикл персональных (не личных, а личинных или масочных) перевоплощений в макроцикле индивидуального воплощения. Получается, ее перевоплощения являются вариациями инварианта воплощения. Единство времени индивидуального воплощения сохраняется, однако сознанием Насти не удерживается и распадается, расщепляется на целую серию вариаций или фрагментов субиндивидуации. Между ними сохраняется разрыв, требующий диалектический прыжок для восстановления темпорального единства. Что это за разрыв? И как его можно преодолеть. Вероятно, это разрыв в ноуменальной ткани рассудка Насти. Что рвет разумные связи во времени и лишает Настю рассудка и памяти? Другой вопрос, естественно следующий за первым, сводится к тому, что вразумляет Настю и дает ей память на момент течения очередного фрагмента истории личной жизни?
       Конечно, нет ничего проще, как признать Настю сумасшедшей, потерявшей на время рассудок между фазами разумного существования. Тогда Настя душевнобольная с признаками расщепления личности. А кто такой Питер как не другой психически больной, одержимый ангельскими голосами, совершающий дикие ритуалы и сочиняющий о Насте всяческие небылицы? А тетка Нэнси и ее муж – это то же сумасшедшие? Итак, я  оказался жертвой заговора сумасшедших? Нет, это слишком глупо и просто для того, чтобы быть правдой. Тогда что придерживаться интерпретации самого Питера? Но это было бы еще глупее первого варианта. Может быть, я сам сошел с ума? Нет, мне сейчас не до смеха.
       Единственно здравым решением этой запутанной проблемы является допущение фактов провала памяти Насти, события его исчезновения, наличия лиц, заинтересованных  в том, чтобы держать Настю в неведении относительного того, кто она есть. Они, вероятно, и выкрали Настю, отняв у нее память. Но как они это сделали? Еще вопрос: тайна происхождения Насти. То, что мне рассказал Питер, можно истолковать как только его объяснение при условии, что он психически нормален. Правда, это объяснение было дано, чтобы меня запутать или мне открыть то, что на самом деле думает о казусе Насти Питер. В любом случае он дает только свою интерпретацию событий. И у мен нет оснований принимать такую интерпретацию не только за интерпретацию, но и за удовлетворительное объяснение того, что случилось и до сих пор случается.
       Если подумать о том, чем может быть выгодно разыгрывание ситуации с Настей как существом времени, так это материальными выгодами, если у Насти есть или, точнее, ожидается богатое наследство в результате близкой смерти того, кто ей его завещает. А таким может быть только  Александер фон Вильдунген из младшей линии графов Вальдек. Хорошо, но это если только фон Вильдунген решился пожаловать ей титул графини вместе с наследством. Мне он такого не говорил. Но это еще ни о чем не говорит. Если представить себе такую возможность, то я, разумеется, явился бы ощутимой помехой в случае успешной реализации хитроумной комбинацией мошенников с имуществом графа. Но это можно провернуть, организовав, кстати, преждевременную кончину графа, только после того, как заранее представив найденную Настю ее приемному отцу. Кто такое дело может провернуть, как не сам сыщик Франц Герхард? Вот кто скрывается за всем этим! Какой он негодяй. Но чтобы так говорить, необходимо это еще проверить, съездив к самому фон Вальдунгену. А каким образом мошенники отбили память у Насти, можно решить вспомнив о том, что именно в Германии я нашел целительный бальзам. Если там изготовили целебное лекарство, то еще проще изготовить вредное средство, отнимающее память. Но если это так, то нет никаких существ во времени, за исключением обычных людей. Так что ли? Или не так. А может быть и то, и другое? Вряд ли. Скорее одно из двух или, во всяком случае, если и есть что-то загадочное в случае с Настей, то оно может быть использовано другими, ее врагами, ей во вред. Поэтому моим долгом как ее кавалера является не просто защита Насти от чуждых ей посягательств, но и расследование того, что с ней действительно сделали, для ее спасения.
       Но как мне ее спасти? Пойти ва-банк и встретиться с графом, объяснив ему, какой он подвергается опасности и как именно хотят использовать мою возлюбленную его подлые изменники? Или обратиться за советом к мудрому учителю философии? В итоге я решил обратиться за помощью к Лейбницу.
       Поставив в известность Нэнси относительно наших новых планов, я под покровом ночи исчез с ней из гостиницы «Бристоль» и направился в Ганновер. Мы не взяли с собой даже служанку, чтобы, не дай бог, не навести своих врагов на след. Верхом на лошадях мы доскакали до Ганновера меньше, чем за неделю. В дороге мы смертельно вымотались, особенно устала Нэнси. Но дорожные испытания стоили того. Поздним вечером я постучался в дверь дома своего учителя и попросил его оказать нам услугу, пустив нас на ночлег. Лейбниц был от души рад моему приезду, но заметив, в каком мы уставшем состоянии, настоял на том, чтобы мы отдохнули, на ночь глядя. Утром я имел с учителем беседу. Я ему все чистосердечно рассказал о наших злоключениях и стал ждать его ответа. Он долго мне не отвечал.
       - Алеша, ваша история взволновала меня. Думаю, ты правильно сделал, что приехал ко мне. здесь ты можешь оставаться сколько можешь, мой дом – ваш дом. Это не подлежит обсуждению. В любом случае Нэнси должна остаться здесь, пока ты не выяснишь и не уладишь дело. Это необходимо для твоей и ее безопасности. Я со своей стороны обещаю держать ее тайком от всех, так что даже никто из смертных, кроме верной мне служанки, не будет знать, что она здесь. Ты же не должен ехать к фон Вальдунгену ни в коем случае. То, что ты о нем подумал, есть только одна из множества логических возможностей. Ее отрицание не противоречит смыслу ситуации. Возможна прямо противоположная версия случившегося. Почему не могло быть так, что фон Вальдунген, заинтересовавшись необычной девушкой Настей, ей не увлекся. Как это часто бывает в его возрасте сам через доверенного человека, как например, вот этого самого Франца Герхарда не организовал ее похищение? И потом в Лондоне ждал часа, когда плод созреет, для того, чтобы его сорвать? А ты взял да вмешался и смешал его карты. Если ты к нему заявишься, то сам себя подставишь. У себя в поместье ему легче всего с тобой расправиться, чтобы добиться желаемого. Что тогда тебе, всем нам остается делать? Необходимо в первую очередь выведать, кто такой фон Вальдунген. Я про него слышал, что он темная личность. Путался не то с псевдорозенкрейцерами, не то с подозрительными личностями уголовных наклонностей. Ты, Алеша, сегодня сиди дома и никуда не выходи. А я попробую разузнать хоть что-нибудь про твоего графа.
       - Будьте осторожны, мой учитель.
       - Сказало яйцо курице, чуть не разбившись. – ответил мне шутливо Лейбниц, чтобы приободрить меня, и добавил, - само собой, мой друг.
       Оставшись наедине со своими мыслями, я стал сокрушаться о том, что все наши беды начались с того, что я покинул родину в поисках знаний и приключений на нашу голову. Но время охладило мой пыл самобичевания, и я стал рассуждать здраво относительно того, что делать дальше.
       Во-первых, необходимо дождаться прихода Лейбница с известием о том, кто такой фон Вальдунген.
       Во-вторых, еще до получения этих известий требуется понять, что связывает розенкрейцеров с графом. Может быть он сам стал розенкрейцером после того, как я вылечил его при помощи их эликсира, от которого они якобы отказались через их посредника шевалье де ла Брезе, а на самом деле агента фон Вальдунгена.
       Вскоре пришел Лейбниц и сообщил, что фон Вальдунген сейчас у себя во дворце в Ганновере. В округе старожилы говорят, что он занимается черной магией: вызывает духов, насылает порчу на добропорядочных ганноверских бюргеров, оживляет мертвецов.
       - Учитель, как вы относитесь к такого рода слухам?
       - Я не оригинален. Для меня слухи являются слухами, а не правдой. Но в них порой есть не сама правда, а на нее намек. Таким намеком на правду может быть то, что фон Вальдунген занят тем, что в народе называется «черной магией». Я думаю, что эта черная магия сводится к тому, чтобы , как говорят в народе, «наводить тень на плетень». Он выдает свои «темные делишки» за труды розенкрейцеров. Вот только как его «вывести на чистую воду»? Не возьму в толк. Я вот что подумал. В Германии вам трудно будет с ним бороться. А вот в России, на родной стороне, будет легче. Только у вас, в Москве, вероятно, есть его агент, который участвовал в похищении Насти. Причем он входит в круг ее ближайших друзей. Иначе трудно было провернуть такое ловкое похищение. Как ты думаешь, кто им может быть. Возможно, это даже женщина. Вероятнее всего, немка. С ней граф мог бы столковаться. Да, и ей было бы проще совершить преступление против туземки, с которой у нее нет ничего общего.
       - На примете есть только одна немка, которая принимала горячее участие в испытаниях судьбы Насти. Это Анна Кребс. У нее же Настя и жила в Москве после нашего возвращения отсюда.
       - Вероятно, эта версия случившегося похищения должна быть принята к сведению и расследованию. Полагаю, ты вполне в состоянии прояснить ситуацию и выяснить то, что было. Так факты разума могут получить подтверждение фактами опыта.
       Теперь главное, как вам незаметно выбраться из города и благополучно добраться до России? Я думаю, что под покровом ночи вам следует немедленно двигаться на север и  там сесть на ближайший корабль, чтобы морем добраться до Петербурга.
       Под покровом ночи мы с Настей, простившись с нашим философским другом, выехали из Ганновера. Но у самой городской заставы на нас из темноты напал разбойничий отряд. Я отбивался как мог, защищая Настю. Но врагов было много. И, несмотря на то, что я положил двоих нападавших, меня выбили из седла и ударили чем-то тяжелым по затылку. В результате я потерял сознание. Последнее, что я запомнил, так это Настю, бежавшую мне навстречу.
       Очнулся я от звука падающей воды мне на голову. С трудом и болью в затылке, на котором я рукой нащупал кровоточащую ссадину, присел и прислонился к мокрой и ледяной стене, оглядевшись вокруг себя. Я находился в каком-то темном и глухом каземате. Одежда на мне промокла, голова кружилась, надежда на то, что я когда-нибудь еще увижу Настю, превратилась в бесконечно малую величину. Нет мне спасения. Кому я теперь нужен как опасный свидетель похищения? Нападение на нас с Настей на городской заставе дело рук фон Вальдунгена. Кого еще? Эти мысли проносились у меня в голове со скоростью выпущенной из пистоля пули.
       Что было делать? Ничего, пока не придет время и не расставит все по своим местам. Рано или поздно ко мне должен был пожаловать сам Вальдунген, хотя бы для того, чтобы отпраздновать свою победу надо мной в борьбе за Настю. Теперь она в его руках, как, впрочем, и я. Почему бы не поглумиться над поверженным противником? Но для этого надо, как минимум, позаботиться о том, чтобы прежде этого он не умер с голоду. Значит, ко мне спустятся в этот каменный мешок, чтобы дать еды. Почему бы мне этим не воспользоваться и  не попробовать с боем выйти из темницы? К этому надо быть готовым. К черту уныние. Необходимо сосредоточиться, чтобы собраться с силами и противостоять наступающему холоду, сковывающему мои руки и ноги.
       Размышление над своей несчастной судьбой придало мне силы, и я погрузился в медитативное состояние. Из этого состояния меня вызвал отчетливый звук шагов и лязг замка входной двери темницы, окованной грубым железом. Я быстро прилег на скользкий и холодный каменный пол темницы. Дверь со скрипом отворилась, и луч света из тюремного фонаря осветил убогую обстановку каземата.
       - Осторожно спускайтесь герр Герхард, ступеньки скользкие и неровные, - неровен час, подскользнетесь и упадете прямиком в лапы злодея, - прожевал сиплым голосом старик-тюремщик своему провожатому. Подлый сыщик и тюремщик, спустя несколько минут, осторожно подошли к моему неподвижно лежащему телу. Герхард для уверенности в том, что я без сознания ткнул меня шпагой в плечо так больно, что я чуть не вскрикнул, почувствовав, как кровь бежит по локтю и капает на пол. Но я не зря занялся медитацией, которая все же притупила мои чувства, обострив мои резервные возможности. Так что мои недруги уверились в своей безопасности и неспешно заговорили.
       - Как здесь воняет! Ади, почему ты не следишь здесь за чистотой? – спросил тюремщика Герхард.
       - Вот еще. Чтобы висельники жили как в раю накануне встречи с адом? Это же немилосердно по отношению к ним.
       - Какой ты сердобольный, мой ужасный Ади. Поставь миску рядом с негодяем, и пойдем отсюда, а то мне тут не по себе.
       После того, как тюремщик поставил рядом со мной миску с тюремными помоями, которые я как собака должен был лакать прямо из миски, они развернулись и пошли обратной дорогой, повернувшись, усыпленные моей неподвижностью, ко мне спиной. Вот этим я и воспользовался, выхватив из голенища сапога острый стилет. Я незаметно и неслышно подобрался к ним из-за спины, как учил меня этому ловкий Денбей, и вогнал по самую рукоятку стилет в спину Герхарда прямо под сердце. Тюремщика я ударил наповал кулаком в голову, так что он упал с лестницы прямо головой на каменный пол каземата. В его голове, при падении что-то неприятно треснуло. Вероятно, раскололся череп. Герхард был со мной почти одной комплекции. Поэтому я переоделся в его одежду, чтобы меня приняли за сыщика на свободе, взяв с собой из карманов моего кафтана все личные вещи, которые при мне оставили. «Лучше надо было меня обыскивать, господин сыщик, тогда были бы сейчас живы» сказал я, обращаясь к безмолвному трупу подлого злодея.
       Выбравшись на волю, на «белый свет», я оперся  на косяк входной двери в темницу, чтобы перевести дух и затем, оглядевшись и заметив двух вооруженных молодцов и положившись на удачу, бросился им навстречу. Завязался бой, из которого я вышел с честью слегка раненный в плечо. Мои противники лежали на земле, - один был убит наповал в самое сердце, другой стонал и ворочался на траве, хватаясь за нее левой рукой и вырывая с комьями земли от боли, вызванной колотым ранением в живот. Пересекая двор, я бросился в дом, по пути разгоняя прислугу графа. Оказавшись в доме, я стал искать бедную Настю по комнатам. Но ее нигде не было, как не было и графа. Схватив одну из женщин за рукав и угрожая ей шпагой, я стал ее допытывать, куда они пропали. Но она не могла мне сказать ничего вразумительного. Единственное, что я узнал, так это то, что утром граф с какой то дамой и камердинером покинул дом и уехал в своей карете в незнакомом направлении.
       Мне не оставалось ничего другого, как скрыться из дома графа. Пройдет немного времени и меня начнет искать ганноверская полиция как сбежавшего из темницы «злодея». На время мне надо было где-то переждать до того, как на Ганновер спустится ночь и я под ее покровом смогу добраться, не вызывая подозрений до моего философского учителя. Я подумал о единственном месте в Ганновере, которое могло меня спасти, и оказался на кладбище, находящемся неподалеку от дома графа. Там я нашел потайную дверь в городские катакомбы. В них я переждал до сумерек, периодически впадая в состояние, близкое бреду, вызванное потерей крови от сравнительно легкого ранения в руку, которую я предусмотрительно перевязал оторванным рукавом рубашки.
       Под покровом темноты я направился к дому Лейбница. Он, как всегда, был дома и радушно меня встретил, сокрушаясь над тем, что со мной и Настей приключилось. Он здраво мне посоветовал немедленно скрыться из города и отправиться в Россию, чтобы там  собраться с силами. А потом отправиться на поиски Насти по всем тем местам, где я с ней уже под другим именем имел встречи. Я решил последовать его совету. Он дал мне рекомендательное письмо своему родственнику во Фленсбурге капитану торгового брига Карлу Лаутнеру, чтобы тот помог мне добраться морем до Петербурга. 
      Через три недели я был дома.

                Глава тринадцатая. Опять в Москве
       Мои приключения, точнее, злоключения, за границей оказались весьма поучительны с той точки зрения, которая утвердилась у меня на Родине. Разумеется, всего я своим близким не рассказал, чтобы не травмировать их души. Иначе они не отпустили бы меня больше за границу. Все это время я не мог не думать о Насти. Ведь только я был виноват в ее несчастной жизни. Я должен был восстановить справедливость и разыскать Настю, чтобы сделать ее счастливой.
       Однако шло время. Боль утраты возлюбленной утихала и сердечная рана затягивалась. Я стал думать о том, чем мне заняться, пока Лейбниц в Германии и Иван Головкин, ставший уже посланником царя в Лондоне, не проведают что-нибудь о графе фон Вальдунгене. Но о нем самом не было слышно ни слуху, ни духу. Известно было только то, что он сообщается со своими немногочисленными людьми при помощи писем, отдавая им необходимые распоряжения по ведению хозяйства в Германии. Письма доставлялись в Ганновер через лондонскою почту до востребования.
       Родители хотели меня скорее женить, чтобы я в заботах о жене и будущих детях забыл свою несчастную любовь – Настю – и оставил философские бредни, которые уместны на склоне лет или в монашеской келье. Когда же я как непутевый сын, наконец-то, возьмусь за ум и займусь нужным семье и отечеству делом?  Даже присмотрели мне невесту Василису Лопухину - дочь стольника Петра Алексеевича Авраамия Федоровича Лопухина. Брат царицы Евдокии был другом моего отца. Отец и старший Лопухин стали меня соблазнять тем, что Василиса была умна и начитана, а также интересовалась европейской литературой и, что совсем удивительно, философией. Вот только  был у нее один недостаток: чересчур самолюбива. Опять же со слов Авраамия  Лопухина.
       Через некоторое время представился случай и меня помимо моего желания с ней познакомили, чему в немалой степени способствовала моя сестра Ксения. Объяснялось ее участие в нашем знакомстве просто: Василиса была ее подругой. Было это так. Меня матушка послала к Лопухиным за Ксенией. Там я и познакомился с Василисой. Ксения предусмотрительно меня оставила на несколько минут со своей подругой. Чтобы поддержать разговор, я навел его на философскую тему.
       - Ваш батюшка сказывал при мне моему родителю, что вы, Василиса Авраамовна, интересуетесь философией. Если так, то это достойно похвалы, - немногие девицы ей интересуются. Да, и вообще, у нас до нее мало охотников. Даже скажу больше: их число у нас исчисляется единицами. Не так обстоит дело в Европе, например, в Германии или во Франции. С чем это связано? Наверное, с тем, что просвещение ума еще ждет своего часа в России, тогда как пламя веры горит и жжет наши сердца.
       - Как вы замысловато выражаетесь, Алексей Матвеевич, прямо в духе пиитов времен Алексея Михайловича Тишайшего.
       - Да, вы, любезная  Василиса Авраамовна, надо мною, видно, надсмехаетесь?
       - Что вы, Алексей Михайлович. Я не привыкла к такому галантному обращению здесь, в наших диких Палестинах. Чай мы не в Европах, - колко мне ответила Василиса Лопухина, взглянув на меня своими чудесными глазами, на которые я не мог надивиться.
       Сказать, что Василиса была красивой девушкой, значило ничего не сказать. Она была не просто красива, а прекрасна и вместе с тем возвышенна. И это прямо контрастировало с ее  словами, потому что ее красота не забавляла, а привораживала и властно притягивала к себе любопытные взоры. Видно было, что она знала о своей неземной красоте, но специально ей не пользовалась для своей выгоды, а, напротив, старалась не только ее не показывать, но и всячески ее скрывала. Этим, наверное, она расположила к себе мою сестру. Но красот, как ни пытайся, нельзя скрыть от пристального внимания.
       Глаза Василисы были прозрачно голубого света и на свету переливались как небо после дождя всеми цветами радуги. Ксения любила ее называть «моя Василиса Прекрасная». И точно красота Василисы была сказочная. Эта сказочность возможна была связана с ее царственной походкой. Вот эта походка, напоминающая движения сказочной змеи – василиска, - скользящего по земле, приподняв голову и среднюю часть своего удлиненного тела, а также завораживающий взгляд, от которого каменели сказочные герои, как от взгляда Горгоны Медузы, делали Василису загадочной в ее устрашающей красоте. Телом Василиса была стройна и гибка как змея. Я подумал, что тот, кому она достанется в жены, не будет скучать в постели и с ее помощью изведает все тайны богини любви.
       Однако из разговора с Василисой мне показалось, что она являет собой вид не только простонародной Афродиты, но и возвышенной Афродиты, доступной немногим любителям мудрости. Вот эта двойственность ее существа грозила пленнику  Василисиной красы оказаться недостойным ее внимания воздыхателем. Нельзя сказать, что я был пленен ее красотой и подпал под влияние чар Василисы. Одно могу сказать: она произвела на меня сильное впечатление и невольно заинтересовала. Но я продолжал еще любить Настю. Только от моей любимой не было никаких известий, и я не знал где ее искать.
       Между тем я все никак не мог надивиться на Василису, которая показывала чудеса учености и развитого ума. Откуда она могла знать то, что я воспитанник Философа из Ганновера, учившийся в тамошнем университете, с трудом мог часть отыскать в своей объемной памяти, часть сам додумать и для себя открыть, а часть совсем не знать? Я терялся в догадках. Причем со временем общения с Василисой я стал находить в ней то, что не просто было неведомо, но принципиально не понятно. Так она иногда проговаривалась, возможно, намеренно о том, что явно расходилось с принятым как у нас, так и за границей, чем невольно приводила меня в состояние легкой растерянности. Тогда я не знал, как себя с ней вести. Меня это страшно завораживало и одновременно пугало.
       Однажды, договорившись с Василисой о встрече, я пришел к ней с опозданием. Ее служанка сказала, что она уже давно меня ждет. Постучавшись в дверь ее комнаты и не дождавшись ответа, я все же в нее вошел, ожидая упреков в том, что заставил себя долго ждать. Однако меня никто не встретил. На первый взгляд в комнате никого не было. Приглядевшись, я увидел в углу комнаты сидевшую ко мне спиной Василису. Кашлянув для предупреждения, что она не одна в комнате, я подошел к Василисе. Она сидела с потухшим взором и смотрела в одну точку, никак не откликаясь на мое приглашение к разговору. Тогда я решил поговорить со служанкой о том, что ее госпожа отключилась. Меня беспокоил вопрос о том, часто ли с ней такое бывает?
       Выйдя из комнаты Василисы, я невольно услышал разговор на лестнице служанки Василисы с кухаркой. Старуха жаловалась камеристке Василисы о том, что молодая госпожа опять перестала употреблять кровь убиенных животных и поэтому впадает в спячку. Служанка же тихо ответила кухарке, так что я едва услышал, следующее, от чего у меня волосы на голове зашевелились: «Да, не говори. Только это кровь не убиенных животных, а невинных девушек, замученных в неволе». Но тут кто-то открыл дверь, так что она жалобно заскрипела, от чего две болтливые служанки в страхе вскрикнули, а я вздрогнул, покрывшись потом, от неожиданности и, сказав, «Вот страхи то!», удалились восвояси, оставив меня гадать о том, правда это или только сплетня служанок о своей сказочной госпоже.
       После увиденного и услышанного я, естественно, в душе почувствовал  тревогу и стал задаваться вопросами с неоднозначными ответами. Неужели Василиса вампир или, как говорят в нашем народе, «упырь», и она пьет кровь своих крепостных девушек? Что действительно имя «Василиса» так привязано к названию сказочного животного «василиск» и его обладателя наделяет качествами оного зверя? Нет, конечно. И все же между самим именем и его носителем есть некоторая словесная, смысловая или разумная, духовная и душевная или чувствительная связь. Но не между Василисой и «василиском» же эта связь существует? Или она есть в данном отдельном случае? Если есть, то нужно указать дополнительное условие ее возможности. Что это за условие?  Таким условием может быть связь врожденная с миром вампиров или приобретенная самой Василисой. Получается, что она либо урожденный упырь или, как говорят немецкие ученые по демонологии, «суккуб», либо ее саму укусил вампир. То, что Лопухины вампиры, а значит и царица Евдокия и царевич Алексей тоже вампиры мне показалось слишком экстравагантным предположением. Значит, Василису когда то, может быть совсем недавно, укусил вампир. Это может быть правдой. Да, звучит правдоподобно, если верить в существование вампиров. Следовательно, это вопрос веры, точнее, суеверия, а не логики. Для логики или, хотя бы, научного анализа, необходимы рациональные аргументы и факты чувственного опыта. А где мне такие факты найти, если не придавать большого значения сплетням служанок, часто распускающих небылицы о своих господах и госпожах?
       Интересно было бы проверить, есть ли удлиненные клыки у Василисы, как у вампира. Этим я займусь завтра. А сегодня необходимо осторожно подробнее расспросить все, могущее иметь к делу к возможному инфернальному существу Василисы, у Ксении.
       Однако поговорить с Ксенией у меня представился случай только на следующий день. Вот тогда она мне сказала, что Василиса справлялась у нее через нарочного, почему я так спешно ее покинул, так и не поговорив с ней. Я ответил Ксении, что возникло недоразумение: заглянув в ее комнату и ее не заметив там, я ушел, полагая, что она занята неотложными делами.
       - Скажи, Ксана, а Василиса вполне здорова? А то в последнее время я видел ее очень бледной, анемичной, в лице не кровинки.
       - Что-то я не заметила никакой бледности в ее наружности. Она выглядит загорелее тебя. Это ты привык сидеть и корпеть над книгами. А вот Василиса, не смотря на всю свою начитанность, любит проводить время на природе, изучая ее как книгу жизни.
       - Да, на воздухе за городом хорошо и загореть можно. А тем более изучать саму природу в ее собственном натуральном виде. Правда, там, в лесной чаще, можно  встретить опасных зверей. Вот от их когтей и зубов трудно увернуться, особенно беззащитной девушке. Да, и лешие с кикиморами не дадут покоя. Опять же водяной может утащить на дно болота.
       - Алешка, ты, что, в детство впал? Какие лешие, кикиморы, водяные? Разве этому вас в университетах учат? Или ты меня за сельскую дурочку принимаешь?
       - Ксана, с тобой и пошутить нельзя. Все за правду принимаешь. По-твоему выходит, что я над тобой надсмехаюсь и говорю неправду?
       - С тебя, умника, станется.
       - Да, нет  же. Я сейчас подумал о том, что на природе, в дремучем лесу или в чистом поле, человек становится близким самому естеству вещей и многое видит, чего в городе не замечает. Ведь лешие, кикиморы, водяные и прочие обитатели леса, на нас похожие, есть наши ожидания того, что с нами может сделать природа леса, поля, реки, болото, ну и прочего, - всего не перечислишь.
       - Может быть ты и прав. Алеша. У меня тоже просыпается в душе близость народным поверьям и сказкам наедине с природой. Так недавно мы разговорились с Васеной об этом, и она мне поведала, - смотри, Алеша, никому не проговорись, иначе я больше никогда с тобой ни о чем секретном не буду говорить, -  о  том, что год назад с ней был такой случай.
       И тут Ксения мне поведала, перейдя, наверное, для нагнетания туманной атмосферы на полушепот, о том, что приключилось с Василисой в прошлом году в лесу недалеко от ее имения у Царицыно. Отдыхала Василиса в своей усадьбе и так ей стало скучно одной, что даже музыка, пение и чтение не могли унять ее тоски. От скуки она взялась за исследование трав и зверей в соседнем лесу, взяв для этого в свои провожатые дочь местного лесника Алена, чтобы та ей объяснила, что да как в лесу делается.
       Пошли они в лес рано поутру. Но там задержались до полудня, собирая лечебные травы. Алена в округе слыла колдуньей и знала толк в травах и лесном зверье. Полуденный зной на поляне, на которую они вышли, чтобы передохнуть перед возвращением в имение, вскоре их сморил, и они забылись легким дневным сном. Тут я ожидал услышать как оборотень или летучая мышь их накроет. Но рассказ оказался еще более неожиданным и потому интересным.
       Когда Василиса очнулась, она долго не могла прийти в себя от сна. Но когда ее сознание прояснилось, то она встревожилась, что уснула в лесу, где бродят опасные звери. Оглядевшись, она не нашла рядом с собой Алены. Вот тогда она закричала во все горло от недоброго предчувствия: «Алена, Где ты?» Никто ей не ответил, только невдалеке скрипнула подломившаяся под тяжестью веса чьего-то тела сухая ветка и взлетела вверх в том месте птица. Василиса быстро повернулась в ту сторону, где раздался шум. Но никого там не заметила. Внезапно у нее за спиной раздался спокойный мужской голос.
       - Что вы одна в лесу делаете? Не страшно? – почти без паузы спросил незнакомец с акцентом.
       Василиса от неожиданности вздрогнула всем телом и, отшатнувшись, обернулась, чуть не упав на колени. Перед ней стояло странное существо, полностью завернутое в темный плащ. Капюшон плаща прикрывал лицо незнакомца.
       - Кто вы такой? – машинально спросила Василиса своего собеседника.
       - Ты даже не ведаешь, Василиса, что нет ближе меня тебе существа на всем белом свете, - ответил незнакомец, сделав шаг к Василисе. От сделанного движения капюшон приоткрылся, открыв то место, на котором должно было быть лицо незнакомца. К ужасу Василисы на его месте был клубящийся туман, в котором мелькали блески молний и были слышны далекие раскаты грома.
       - Не пугайся Василиса, - это твоя стихия. Мы странники Вселенной. Ты одна из нас. Я пришел навестить тебя. Ты меня помнишь? Или человеческое полностью в тебе загасило огонь духа?
       - Ты дух огненный?
       - Да, а ты огненный ангел – серафима.
       - Так я огненная змея?
       - Можно итак сказать.
       - Но почему я это не чувствую? Почему не чувствую огонь?
       - Потому что ты есть сама огонь. А почувствуешь ты его в людях, когда будет вскипать их кровь и превращаться в твой огонь. С этого начнется твое возрождение. Кровные души смертных станут собираться в твоем огненном дыхании. Каждым своим вздохом ты будешь вбирать в себя их испаряющиеся души. Для этой миссии мы тебя здесь оставили.
       - Но как же люди? Ведь они все умрут! Не надо мне такой судьбы. Высасывать из людей кровь?! Я что упырь какой-то что ли?
       - Не думал я, что ты до такой степени срослась с этим смертным телом, что чувствуешь к людям близость, а от меня отталкиваешься. Но ты свободна. Теперь рассчитывай на саму себя. Это твой путь долгого возвращения в наш мир духов. Попробуй совладать с тем, что внутри тебя я разбудил.
       С этими словами огненный дух поднялся вверх и растворился в послеполуденном воздухе, полном жизни земных обитателей. 
       - Вот что мне передала Василиса. Даже не знаю, как к этому относиться, - заключила свой рассказ Ксения.
       Теперь я понял, что испытывала Василиса, будучи не в силах совладать со своей огненной природой. Вероятно, она помимо своей воли завлекала как василиск свои невинные жертвы и высасывала энергию огня с кровью из их тел.
       Но как к этим страшным сказкам может относиться тот человек, которого уже один раз «оставила в дураках» целая шайка мистификаторов, выдающих себя за розенкрейцеров, во главе с графом Вальдунгеном? Или мне случая с Настей в образе «существа времени» мало? У меня, слава Богу, уже выработалась защитная реакция в виде логического сомнения к такого рода случаям словесного или магического внушения. И все же в этом происшествии, которое случилось с Василисой, помимо ее ложного самоистолкования, есть какая-то логика или хотя бы здравая мысль. Вот, в чем она заключается, необходимо было мне измыслить или, в худшем случае, догадаться. Догадка явно уступает размышлению. Это я как философ знаю. Но догадка вроде гипотезы может навести на мысль. Этого у нее не отнять.
       Вероятно, Василиса на самом деле имела дело с чем-то необычным, которое представилось или самопроизвольно явилось ей в образе незнакомца без лица. Пробуя разобрать этот случай, я вспомнил учение Лейбница о возможных мирах. Возможно, упомянутый Василисой незнакомец был представителем другого мира, а не нашего, что противоречит идеи Лейбница о том, что все другие миры, кроме этого, не реальные, но только логически возможные. Можно, конечно, следуя его логике, предположить, что возможные миры есть миры опыта, например, миры сказки, науки или истины, и они не пересекаются друг с другом, а только сосуществуют как альтернативы описания одного и того же реального мира. То, что ей явилось и заявило о себе, есть превращенная сознанием Василисы форма представленности того же мира, который был до встречи с незнакомцем. Только не названное ей обстоятельство или состояние ее чувств либо ума сделало эту часть реальности неузнаваемо необычной, символом чего явилась фигура незнакомца. Что это за обстоятельство или состояние можно было постараться выявить из моей беседы с самой Василисой, что я и решил незамедлительно сделать, чтобы разгадать интриговавшую меня загадку. Поэтому я попросил Ксению связаться с Василисой и пригласить к нам домой для беседы, как я сказал, «на волнующие меня темы». Ксения меня спросила, что конкретно меня волнует? Я ответил, что содержание наших последних разговоров с Василисой. Ксения на меня странно посмотрела и с надеждой спросила меня о том, неужели я стал забывать Настю? В ответ я промолчал и только хмыкнул.
       На следующий день я встретился с Василисой. Это была другая Василиса, - не та, с потухшим взглядом, что я застал у нее дома. В середине нашей вводной беседы обо всем понемногу, я, как будто невзначай, проговорился, что мне сообщила Ксения, и попросил ее подробно описать тот чудесный случай. Василиса сначала обиделась на Ксению за то, что она мне проболталась и выдала секрет своей подруги. Но потом под давлением моих уговоров и силой аргументов смягчилась или сделала вид, что простила мою сестру за болтливость. Спустя некоторое время Василиса, всячески оговариваясь, все же рассказала мне во всех подробностях о встрече с незнакомцем.
       Я полагал, что незнакомец является проявлением во внешнем плане духовного горения Василисы, сжигающего ее изнутри. Вероятно, в прошлом рождении ее душа была зажата догмами лжеучения, так что когда эти догмы оказались сняты, дух, предоставленный самому себе, стал сигнализировать о своем существовании повышенным горением. Требовалось умелой рукой отрегулировать огненный поток духа, проходящий сквозь тело Василисы.
       Следовательно, я принимал восприятие Василисой того, что с ней произошло, за фантом ее ума, потерявшего равновесие. Причем я допускал, что фантом в силу своей душевной проницательности вполне был способен взволновать и вывести из равновесия любой другой ум, если только он находился на пороге реальности. За ее порогом начиналось неизведанное пространство иррациональной стихии расстроенного ума. У меня не мог не возникнуть вопрос о том, если есть предустановленная гармония монад, то монады в своем развитии по пути обострения восприятия могли сбиться и расфокусироваться в своем оптическом совершенствовании. Это грех обострения монад, означающий нарушение меры их развития. Выходит фантом Василисы есть пример такого душевного обострения восприятия, вызванный беспокойством духа.  И он может быть заразен в том смысле, что вполне способен вывести из равновесия ум душевно близких ей людей или таких людей, к которым она проявляет повышенный интерес, ослабляя тем самым их энергетику. Фигура незнакомца, его фантомный образ может стать превращенной формой извлечения энергии душевных движений или флюидов, символизирующей работу духа в рассеянном состоянии. Вот тогда такой фантом есть явление больного сознания, объяснение природы которого возможно только при его интерпретации как знака или символа энергетического вампиризма. Установление такого философского диагноза означало для меня следующее: необходимо придерживаться здравого смысла при встрече с необычными явлениями не для того, чтобы понять их, что проблематично, а для того, чтобы невольно не поддаться опасности безоглядно согласиться с их интерпретацией теми, с которыми они случились.
       Но тогда я не могу не задаться вопросом о том, чем  для меня может обернуться сближение с такого рода существом, как Василиса, подверженная явной фантазийной или мистической одержимости. Ничем хорошим. Я представил себе жизнь с суккубом, и меня охватила внутренняя дрожь и чувство прикосновения к чему-то до дурноты скользкому от крови и скверно пахнущему человеческими трупными останками. Понятное дело, ощущения были неадекватными, и я решил преодолеть естественное отвращение. Тем более, что общение с Василисой и ощущение близости с ней мне было приятно. Сама она меня страшно волновала как некое неземное существо.
       Что мне теперь делать? Жениться на Василисе и тем самым обречь себя на жизнь с суккубом? Или активно взяться, наконец, за поиски Насти? Или, может быть, вместе с Василисой, используя ее нечеловеческую силу симпатии вещей, заняться розыском следов моей былой возлюбленной? Но согласится ли на эти розыски своей соперницы сама Василиса?
       Ответы на эти вопросы, которые так жестоко беспокоили меня, неожиданно пришли ко мне ночью во сне. К невольному изумлению и немалому страху мне явился сам фантом Василисы. Без предисловий он обратился прямо ко мне, расположившись в тевтонском кресле, приобретенном в Ганновере.
       - А как ты думал? Я отвечаю за Василису. Она моя дочь. Ты же все вьешься вокруг нее. Что тебе от нее надо?
       - Кто вы, дух или наваждение? И почему вы называете ее своей дочерью, когда князь Лопухин ее настоящий отец?
       - У вас, мыслителей, как я вижу, заведено отвечать вопросом на вопрос. Ты владеешь не совсем точными сведенимия о происхождении Василисы. Ну, да ладно. Могу просветить на этот счет. Василиса является суккубом. Она рождена женщиной от демона, то есть, меня, принявшего облик ее мужа, которого ты упомянул.
       - Славную сказку вы мне рассказали Как я могу удостовериться в том, что вы не плод моего прихотливого воображения или фантом души самой Василисы, а действительно демоническое существо?
       - Неужели ты, княжич Алексей, не в своем уме, раз предполагаешь, что говоришь с самим собой и представляешь свои фантазии в виде существа вне себя?
       - Интересно, оказывается, среди демонов есть и философы.
       - Вот видишь, между нами есть много общего  и нечего нам беседовать как каким-то врагам, - ответил мне фантом, обратив ко мне ссохшееся как пергамент лицо с тонкими чертами Авраамия Федоровича Лопухина.
       И тут меня взяли сомнения в моей убежденности в том, что я имею дело с фантомом. Может быть, действительно ко мне явился сам демон? Когда он прямо передо мной появился, то его лицо было скрыто ночной тьмой. А вот теперь в неверном свете ночного светильника лицо отца Василисы смотрело мне прямо в глаза. Как будто нарочно, в углах его тонкогубого рта змеилась дьявольская улыбка. Неужели мне все это видится во сне? И тут колкая фраза фантома демона все поставила на свое место.
       - А почему ты, Алеша, не подумал о том, что и Настя, как и Василиса, является моим порождением?
       - Как вас понимать?
       - Ведь ты уже хотел меня спросить про Настю. Где она?
       - Да, где она? Вы причастны к ее исчезновению? И как вас величать?
       - Зови меня «Атма». Как я могу быть причастен к исчезновению Насти, если ее похитил граф Вальдунген? Я не помешал ему это сделать, ибо люблю Василису больше Насти, - она на меня так похожа.
       - Так вы заранее готовили нашу встречу с Василисой?
       - Какой ты догадливый.
       - Если вы прикинулись князем Лопухиным, то за кого вы себя выдали, когда сошлись с матушкой Насти? За простого кузнеца?
       - Нет, не за кузнеца, а за его хозяина. Теперь понимаешь, почему я пекусь о вашем счастье с Василисой, а не с Настей.
       То, что я услышал, было для меня не просто новостью, а убийственным приговором моей  любви к Насте. Выходит, что я полюбил свою сводную сестру! Я был буквально раздавлен таким сообщением фантома. Но тут же меня взяли сомнения. Действительно ли фантом есть тот, за кого себя выдает. Может быть, все же он есть плод моего разгоряченного больного воображения. Я тоже хорош, - как такое непотребство вообще могло прийти мне в голову. Я не нашелся ничего сказать, как только довести наш разговор до абсурда.
       - Может быть, и я твое порождение? Или, наоборот, ты мое порождение? Что ты на это скажешь, Атма? Кстати, почему тебя так зовут? Я слышал от Денбея, так индусы называют свою душу.
       - Некогда мне с тобой играть в загадки. Предупреждаю тебя, что если ты не прекратишь искать Настю и не женишься на Василисе, то уже тебя будут искать твои близкие.
       С этими словами фантом просто взял и растворился в воздухе. Точнее сказать, его слова заставили на него обратить внимание. Однако странное дело: сказанное им еще звучало в моих ушах, а глаза мои его уже не видели.
       Тут же я пришел в себя, обратив внимание, что сижу на постели весь в поту и лихорадочно дрожу от холода в теплую летнюю ночь.
       «Что это было за наваждение?», - пронеслось сразу у меня в голове. Но слова фантома меня не на шутку встревожили. А что, если это был действительно демон, а не призрак моего сознания? Но как это может быть, если является правдой?
       Затем я стал думать о Насте. Итак, она сестра Василисы. Для меня Настя стала сама фантомом идеальной женщины, о которой я никак не могу забыть. Недавно она мне приснилась. Уже это для меня было счастьем. Хоть во сне она была со мной. Вот так я разрывался между Настей и Василисой.
       В конце концов, я решил, что «Атман» есть такая духовная сущность, которая является не только мне, но и людям, к которым я испытываю нежные чувства. Это демон моей страсти, который меня мучает. Но этот «Атман» не есть то, что индусы понимают, когда произносят это имя, если я правильно понял Денбея. Атман Вед есть собственно сам я. Но не могу же я быть тем, что есть вне меня.
       Кто мне поможет ответить на эти вопросы? До меня только теперь стало доходить, что на проклятые вопросы человеческой жизни может ответить только сам конкретный человек. Наконец, я понял, что перестал быть учеником философа. Сам Лейбниц мне не поможет. Я понял простую истину, открытую еще в древности Аристотелем, этим «князем философов». Как я мог проходить мимо нее и ничего не понимать? Эта истина выражена в сакраментальной фразе Аристотеля или приписывается ему: «Платон мне друг, но истина дороже»! Философия закачивается, точнее, еще и не начинается там, где есть ученичество. Для того, чтобы заниматься философией, достаточно самого и одного мыслителя, как говаривал новый философ Картезий. Это нисколько не мешает тому, чтобы иметь друзей среди философов. Если переиначить народную поговорку, то выйдет следующее: «Дружба дружбой, но философии врозь». Это как раз и есть проблемная ситуация самой философии, с которой она начинается. У философа понятие, но не мнение, как у простодушных и хитрых, и не знание, как у ученых, является общим, а вот понимание – отдельным. Всякий философ принимает его за свое. Почему? Вероятно потому, что философия является занятием не божественным, а человеческим. Предмет философии – всеобщее. Но сам человек есть не всеобщее, а особенное его выражение на свой, собственный, индивидуальный лад. Любой философ пробует «стирать» свое во имя всеобщего. Но, в лучшем случае, у него получается подмена своим всеобщего. Здесь, как нельзя кстати, пример с Аристотелем, принявшего свой собственный идеальный образ за бога-философа. Выдает Аристотеля с головой не он сам, но интерпретация его последователями  в качестве собственно Философа.
       Одно мне стало ясно, что путем размышления сердечных тайн мне не раскрыть. И все же необходимо было выработать стратегию поиска ключей если не к тайнам, то к загадкам происхождения моих возлюбленных. То, что у меня тоже, как и у Насти с Василисой, есть означенная родовая проблема, я отметал начисто «с самого порога».
       Поисковая стратегия ответов н проклятые вопросы подвели меня к мысли о том, что я не там и не то ищу. Нет никаких сомнений в том, что я человек, а не суккуб. Настя пропала, но рядом Василиса. В ней ключ к разгадке моей странной привязанности к необычным феноменам. Я могу узнать то, что во мне отзывается на нечто вне меня, если только с этим нечто установлю полный контакт. Однако как с ним установить контакт, если обладательница этого нечто, как Василиса, не вполне со мной искренна или, того хуже, сама не ведает о нем.
       Проще простого отделаться от таинственного утверждением, что оно непознаваемо, и никогда не будет познано. Но это не выход. Как все  же отделаться от многозначности объяснения и понять главное, - истину случившегося? Это случай, явление или феномен, чудо? Одной веры для меня мало, чтобы выбрать чудо. Необходима еще осмысленность такого выбора. А она возможна только при условии своей повторяемости и, если не наличия свидетельств других очевидцев, то хотя бы разумности его истолкования, толковости случившегося.
       Прошло несколько дней и я, наконец, решился сделать предложение руки и сердца моей любимой Василисе. Как говорят: «лучше синица в руке, чем журавль в небе». Да, я люблю Настю больше, чем Василису. Но ее не было со мной. К тому же Василиса была так хороша, что я давно в нее влюбился. Может быть, потом она еще послужит мне помощницей в моих поисках Насти. Я уже понимал, что эти мучительные поиски стали для меня сущим наваждением. Пора и честь знать. Сколько можно предаваться пустым ожиданиям и безрезультатным поискам. Жизнь продолжается.
       Разумеется, мое решение о женитьбе было вызвано вовсе не угрозой Атмы, кто бы он ни был: демон или призрак. И все же, есть ли какая разница между этими созданиями мифа, народной и церковной фантазии? Можно сказать, что народная фантазия не возникает на пустом месте. И тем более имеет свои основания в истине церковная традиция. То, что бывает призрак как создание личного сознания, не могло вызвать у меня сомнения. Сомнительно было, что призрак или приведение существует в том же виде, как и вещь, независимо от восприятия. Приведение - это то, что привиделось. Демон существует уже не как приведение, а как агент зла. Конечно, он может тоже привидеться, как привидение. Но в таком качестве он не исчерпывает своего содержания. Можно предположить, что демон мне явился как наваждение, вызванное моей нравственной виной перед Настей, которую я не смог защитить от посягательства мерзавца Вальдунгена. Будучи не в состоянии спасти свою любимую, я стал искать утешение в любовных объятиях другой прелестницы, чем-то похожей на похищенную. Чем же Василиса походила на Настю? Тем только, что я ту и другую выбрал? Но что тогда послужило причиной такого рода выбора?
       Есть нечто, что есть и в Настасьи Васильевне и в Василисе Петровне,  и что меня влечет к ним. Что это?  Да, это мои женщины. Мы созданы друг для друга. Но не только это. В них, как и во мне, есть что-то нездешнее, то, что тянет нас прочь с Матушки Земли на ее край и дальше в закраину. Это нечеловеческое. Значит и во мне оно есть. Иначе я не стал бы так убиваться по тому, что есть в Насте и так мне не хватает. Оно есть и во мне, и в Василисе, но в Насте оно является в собственном виде, а в нас скрывается. «Что это?», – спрошу опять себя. Это «свое иное», ставшее в моих глазах второй, альтернативной половиной моей природы.
       Но если на мои предположения посмотреть со стороны трезвого рассудка, то выйдет одно наваждение, жертвой которого я стал по собственному желанию. Я устал от горьких переживаний и пытался найти пусть даже невероятное, но объяснение всем тем небывалым событиям, невольным или вольным участником которых стал.         
                (Продолжение следует)