Накануне

                Часть первая: НА ВОДАХ
       Было лето 1914 года, но ничто тогда не предвещало скорое начало Второй Отечественной войны. В Москве в тот год в начале лета стояла нестерпимая духота и москвичи, особенно в воскресенье, прятались от нее на дачах. Самые расторопные из них отправлялись на курорты в Крым и на Кавказ. Те же, кому нечего было терять, мчались на поездах дальше: на Лазурный Берег Франции, в Италию, Испанию, Грецию и в Палестину. И, наконец, самые отчаянные из московских путешественников устремлялись на Восток, в Африку и даже в Новый Свет, чтобы утолить не только жажду к перемене мест, но и страсть к авантюрам в дальних и неведомых уголках земли.
       Мы с вами, дорогой читатель, остановимся на Крыме, ибо туда направлял свой путь герой нашего рассказа Семен Семенович Шиманский. Семену Семеновичу было  за тридцать и, если бы он был женщиной, то относился бы к категории почтенных дам бальзаковского возраста. Однако он был мужчина и еще надеялся, что у него все впереди. После неудавшегося брака его сердце оказалось свободным. К тому же он являлся начинающим писателем. Правда, об этом еще мало кто знал. Но мы надеемся, что со временем это имя станет известным широкой публике.
       А пока Семен Семенович ограничивался одними студентами, да своими коллегами – преподавателями Московского университета, с которыми был занят трудными научными исследованиями естественных причин да скучными философскими размышлениями о смысле жизни. Несмотря на то, что в юности Семен Семенович учился у немецких профессоров в Германии, он мало где бывал. Объяснялось это просто: у Семена Семеновича было очень развитое воображение, которое заменяло ему страсть к естественной перемене географических мест. Кстати, заметим, раскованное воображение не раз предательски подводило нашего героя и ставило его в неловкое положение.
       Мы нисколько не хотим, дорогой читатель, сравнивать гн. Шиманского с herr Kant;ом. Но все же Семен Семенович имел склонность к путешествиям скорее в сознании, чем в мире вне его. Может быть, таким странным образом на него повлияло учение другого немецкоязычного мыслителя Husserl;я о тотальной тематичности сознания. Тем не менее, наш герой, испытав на себе тяготы общения с учащейся публикой, порой задающей глупые вопросы, и более умными коллегами, чем он сам, решил на время забыть о том, что он доцент и, наконец, ученый. Он вознамерился на летних каникулах набраться реальных впечатлений для будущей книги там, где люди раскрывают свой характер, как какой-нибудь дорожный чемодан. Где бы вы думали, догадливый читатель, они такими бывают? Правильно, на курорте. Вот и мы спешим туда, чтобы на месте вместе с Семеном Семеновичем разобраться в хитросплетении человеческих страстей. Его мы встретили на Казанском вокзале под железной крышей, покрывавшей еще старое вокзальное здание с платформами и путями, ведущими на юг и восток Российской империи.
       Стояло погожее июльское утро. Солнце уже слепило глаза и обещало полуденную жару. Семен Семенович спрятался от непереносимого солнечного света под широкополой фетровой шляпой. На нем удобно сидел шелковый серый костюм. На ногах красовались темно-серые штиблеты. Семен Семенович чувствовал стиль и не только в вещах, но и в человеческих отношениях. Так что имел те психологические задатки, которые необходимы настоящему писателю. Но он не мечтал о славе, так как не был тщеславным человеком. Он занимался сочинением историй из чистого интереса к самому сочинительству. В этом его интересе к «чистому искусству» проявлялся дух времени, тяготевший к модерну.
       На путях Семена Семеновича уже ждал пульмановский спальный вагон, в котором он оставил свои вещи, спустившись со ступенек на перрон.  Здесь его внимание привлекла живописная пара женщин. Одна из них, вероятна, была матерью, а другая ее дочерью. Из их короткого разговора, пока они подходили к вагону Семена Семеновича, можно было заключить, что старшая женщина провожала младшую. Не найдя больше ничего примечательного на оживленном перроне, где суетились садившиеся в вагон пассажиры, Семен Семенович, снедаемый духотой под накалившейся железнодорожной крышей, снова поднялся к себе в купе. Там он нашел, к своему немалому удивлению, привлекших его внимание интересных женщин. Когда он показался в дверях купе, то они подозрительно посмотрели на него. Старшая женщина, вероятно, мать, невольно с недовольством вздохнула. Ее вздох говорил о сожалении, что с ее дочерью в купе поедет не женщина, а моложавый мужчина, присутствие которого будет смущать ее дочь и он, не дай Бог, еще обидит ее «сокровище». Но потом выражение лица все еще красивой дамы смягчилось, как только она, возможно, подумала о том, почему бы ее спутнику по купе не оказаться благовоспитанным человеком, знающим как вести себя с «прекрасным полом».
       Само сокровище ограничилось лишь кивком головы на вежливое приветствие Семена Семеновича, представившегося дамам, как и полагается благородному человеку.
       - Семен Семенович? Да, очень приятно. Как интересно, я никогда в жизни не видела философа.
       - Что вы, никакой я не философ, а только преподаватель философии, - неловко стал извиняться Семен Семенович
       - Но разве можно преподавать философию, не будучи философом? – насмешливо спросила девушка, отчего наш герой смешался не на шутку.
       - Меня зовут Вера Павловна Строгова, - вовремя представилась импозантная мадам, выведя Семена Семеновича из неловкого положения, -  А, вот мою дочь, - Екатериной Николаевной, - продолжила Вера Павловна, сидя вместе с дочерью на  мягком купейном диване перед Семеном Семеновичем, стоявшим в проходе,  потом, немного помолчав, спросила, - Семен Семенович, вы до какой станции едите?
       - До той, до которой идет поезд, - до самого Севастополя.
       - Как интересно, Екатерина Николаевна тоже едет туда к моей родной сестре. Только она проживает в Ялте.
       - Это добрый знак: я ведь тоже еду до Ялты. Как мне говорили, в Севастополе можно взять экипаж до самой Ялты и отправиться туда вдвоем. Вы можете на меня рассчитывать.
       - Катя, как ты смотришь на любезное предложение Семена Семеновича вместе с тобой доехать до Ялты?
       - Посмотрим. Как придется.
       - Не говори так, Катя. А не то с тобой может что-нибудь нехорошее случиться в дороге. Ты меня расстроила.
       - Мама. Все будет нормально. Не переживай. В крайнем случае, я воспользуюсь услугой Семена Семеновича, если он будет не против, - сказала, наконец, Екатерина Николаевна, внимательно посмотрев на него.
       Семен Семенович несколько смешался, пробормотав нечто вроде того, что он всенепременно готов исполнить любую просьбу Екатерины Николаевны. Но его уже никто не слушал. Дамы сердечно прощались. Затем Вера Павловна, пожелав счастливого пути Семену Семеновичу, вышла из купе в сопровождении своей дочери и окончательно простилась с ней на перроне. Семен Семенович стоял в проходе купе и смотрел на сцену прощания матери с дочерью. Он в душе клял себя за то, что оказался мямлей, но обещал себе наверстать упущенное в дороге.
        Однако когда Екатерина Николаевна вернулась обратно в купе, и поезд отъехал от Казанского вокзала, между спутниками повисло тягостное молчание. Семен Семенович попытался его нарушить, но это получилось так неубедительно, что Екатерина Николаевна ничего не ответила. Чуть позже, после посещения их купе проводником, проверявшим наличие пассажиров в вагоне, она внезапно спросила Семена Семеновича о том, как он смотрит на то, что теперь происходит в империи.
       - Так ли все будет благополучно и впредь?
       - Насколько я полагаю возможным, наш век начался благополучно. Но у вас нет такого ощущения, что недавно, как бы точнее выразиться… да, нарушился ритм мирного, спокойного движения к лучшей жизни?
       - Есть, - просто ответила Екатерина Николаевна. Помолчав, она добавила,  – мне кажется, даже больше: ритм мирной жизни сбился и скоро нас ждет мировая война, несущая многим людям смерть.
       - Екатерина Николаевна, я думаю, вы преувеличиваете. Какие войны могут быть в наш мирный век? Ничего похожего на то, что было в начале прошлого века, в наше время быть не может. Насколько мне известно, нет такого человека, который жаждет стать владыкой мира, как Наполеон.
       - Вы так думаете? Я в таких вещах ничего не понимаю. Но считаю, что у нас не все так благополучно, как вы говорите. Вспомните хотя бы недавнюю революцию в Москве. А что до Наполеона, то да, Наполеона у нас нет, но есть корыстные интересы разных стран, если не их правящих верхушек. Люди стали ближе друг другу. А между тем заповедь «возлюби ближнего как самого себя» так и не научились соблюдать. Возможно, эти спорные интересы и вызовут войну. А возможная война наводит на невеселые мысли.
       - Екатерина Николаевна, вы размышляете не хуже вашей именитой тезки, Екатерины Великой.
       - Что вы, Семен Семенович. Меня политика не интересует. И я университетов не кончала. Так что меня интересуют вполне обыденные вещи. Это вы занимаетесь «высокими материями». И все же недавно мне попалась на глаза книга Августина. Я ее открыла и не могла от нее оторваться
       - Что же вас в ней заинтересовало?
       - Прежде всего, то, как Августин понимает время, и еще одно его размышление вызвало у меня вопрос: почему вера является таким даром, что не каждому дается?
       - И что в размышлении Августина о времени у вас вызвало затруднение, напряжение в мысли?
       - Мне непонятна сама по себе природа времени и его связь с вечностью и бессмертием, на которую обратил внимание Августин. Я не буду говорить о том, что трудно объяснить, что такое время. Понятно, что когда мы не задумываемся о природе вещей, то они нам кажутся понятными. Но все же что такое время и как оно связано с вечностью? Можем ли мы быть вечными, бессмертными?
       Семену Семеновичу было трудно отвечать на поставленные его спутницей вопросы не только потому, что они были, в самом деле, трудными, но и потому что их задавала понравившаяся ему женщина. Она не могла не понравиться. Все в ней было хорошо. И мягкость женских линий, и выразительные черты лица, и горевшие серо-голубым сиянием глаза. Однако в то же время Семен Семенович исподволь чувствовал в ней такую силу женской страстной души, от которой ему становилось неуютно. Откровенно говоря, она его пугала. Так что ему пришлось сделать заметное усилие, - собраться с духом,  - чтобы исчерпывающе точно ответить на не простые вопросы собеседницы.
       - Екатерина Николаевна, я думаю, что время не случайно стало предметом размышления блаженного Августина: оно является ощутимым препятствием на пути к вечной жизни. Нам смертным в этом мире может показаться, что вечная жизнь – наша выдумка, ведь мы умираем на глазах других людей. Поэтому в нее можно только верить. Вот почему вы не случайно задали вопросы о времени и вечности. Они противоречат друг другу. Как же их привести в соответствие? Может быть, во времени есть то, чего нет в вечности? Мы живем во времени и временем. Так что же мы не можем найти в вечности? Наверное, то, что скрывает от нас вечность. Что это? Как вы думаете?
       - А знаете, Семен Семенович, мы вообще-то находимся  в поезде, а не в университете, где вы привыкли задавать вопросы своим студентам, - ответила с иронией собеседница нашему самоуверенному доценту.
       - Ой, простите меня, Екатерина Николаевна, за наставительный тон.
       - Да, ничего, Семен Семенович, я вполне могла бы быть вашей студенткой, - поставила на место своего визави молодая девушка, видимо, чтобы показать, что он не ровня ей.
       -  Вот видите, Екатерина Николаевна, и здесь дает о себе знать время, - нашел, что ответить Шиманский.
       Екатерина Николаевна посмотрела на своего спутника недоуменным взглядом, красноречиво говорящим о неуместности такого замечания. Семен Семенович про себя подумал, что молодая особа, сидящая напротив него, еще та «штучка». Вероятно, то, что пронеслось в уме учителя философии со скоростью быстрее скорости поезда, она прочитала у него на лице. Дело в том, что Екатерина Николаевна была неплохая ученица и могла с лету схватывать мысли учителя. Невольная усмешка, зазмеившаяся на губах девушки, едва не возмутила учителя мысли. Но он вовремя спохватился, чтобы ничем не выдать своей досады. Но то, что он все же замешкался, выдало его с головой, о чем ему незамедлительно поведала Екатерина Николаевна.
       - Семен Семенович, вы меня, конечно, извините, но, право, время неумолимо. И, как сказал поэт: «Летят за днями дни. И каждый час уносит частичку бытия»… Так что нельзя бежать впереди мчащегося поезда на парах легкомысленных желаний.
       - Да, вы правы, Екатерина Николаевна. Ну, тогда вернемся к нашим понятиям. Кстати, я заметил у вас явные способности не только к анализу, но и к интуитивному предвосхищению искомого результата. А, впрочем… Так вот, во времени есть то, чего нет и не может быть в вечности: смены состояний, того, что мы называем прошлым и будущим. Что такое прошлое и будущее, как не то, что уходит и приходит, чтобы было настоящее? 
       Внезапно Семена Семеновича охватило такое чувство блаженства, в котором пребывала и его собеседница, судя по ее остановившемуся взгляду. Скрыть его она была не в силах. Им стало понятно, что они находятся в одном и том же состоянии (философ сказал бы, «в состоянии сознания»). Что это было за состояние? Было ли оно состоянием любви, обоюдного очарования, душевного созвучия, или, как говорят мистики, «гармонической вибрации», неважно. Название было не главным. Главным было то, что оно было. То, что оно случилось, нельзя уже было ничем отменить. Это было то, что они искали: явление вечности во времени. Они потеряли счет времени в океане блаженства. И хотя они находились в нем только миг, но и его оказалось достаточно, чтобы понять, что их ждет в будущем.
       Прошло время. Они очнулись под мерное постукивание колес поезда на стыках железнодорожного полотна и убаюкивающее покачивание вагона на поворотах. Окунувшись в вечность, они  вышли обновленные тем, что теперь связывало их души до конца дней на этом свете. Они стали близкими друг другу. Это не отменяло их здешней отчужденности. Но в них самих было что-то такое, что позволяло им смотреть поверх всяческих препятствий и туда дальше, где теряются различия между людьми, вещами, миром живых и мертвых. Любовь является лишь одним из проявлений этого единства, причем таким, в котором важно не оно само, а его особое выражение в отдельно существующих частях. Вечное же важно само по себе и для себя. Во времени же оно есть то прошлое, которое не прошло еще из того, что приходит. Здесь оно есть связь того, что им не является. Поэтому вечность есть сущность вечного как единого во множестве различных, иных по отношению друг к другу.
       Когда вечность их отпустила, Семен Семенович и Екатерина Николаевна, пожелав друг другу спокойной ночи, мирно заснули. Только уже за полночь Семен Семенович внезапно проснулся и стал неловко ворочаться с боку на бок, силясь заснуть. Но сон все никак не приходил к нему. В голову лезли тяжелые мысли о времени. Как Семен Семенович ни отгонял их от своего сознания, они от него не отставали, пока он не надумал, что такое время. Он, наконец, понял, что время есть искушение вечности, испытание человека тем, что может остаться. На самом деле в вечности нет ничего, кроме настоящего. Тогда что такое вечность, как не то, что всегда остается с тобой и тобой? Именно в качестве тебя самого она и может в тебе остаться. В этом и заключается искушение вечности. И это искушение – время. Ты всегда настоящий: и в прошлом и в будущем. Но они сами по себе не настоящие. Только наедине с вечностью ты вечен. Вместе со всем ты временен, конечен, смертен, как только часть части от целого. В этом смысле ты вечен, если вечность твое иное, alter ego. В абсолюте, отдельно, ты вечен, в отношении ты смертен. В отношении вечно не относящееся, но само отношение, связь связанного. Только она свободна. Связанный всем несвободен и несчастен. Его счастье может быть только в отказе от себя или в освобождающем миге быть собой.
       Только перед самым восходом солнца Семен Семенович заснул. Шиманский проснулся в полдень, когда Екатерина Николаевна вернулась из ресторана на колесах. Он смутно помнил свои ночные, предрассветные мысли. Теперь его больше занимало то, как наиболее удобно устроиться во времени их совместного путешествия в Ялту. Этим он и был занят, как, впрочем, и его спутница, до самого последнего момента прибытия на севастопольский вокзал. В пути они стали ближе друг другу. Их отношения остановились, нет, не на духовном уровне, - они его проскочили, - а на чувствительном.  Но ни о каком чувственном сближении не могло быть и речи. Во всяком случае, так казалось Семену Семеновичу наедине с насмешницей Екатериной Николаевной. Бывало, ее душевная расположенность к Семену Семеновичу  оборачивалась  вежливой неприязнью, как только он позволял себе намек на телесное сближение. 
       Наконец, в один из жарких июньских дней наш герой вместе со своей спутницей оказались на севастопольской набережной, где остановили на минуту коляску, чтобы взглянуть на черноморское взморье с искрящейся на ярком солнце лазурной водой. Там, отойдя от вокзальной суеты, они поняли, что оказались среди отдыхающих, лениво прохаживающихся мимо них. Но еще рано было расслабляться, ибо им предстоял довольно долгий, а, возможно, и мучительный путь на коляске до конечной остановки в Ялте. Семен Семенович нашел коляску с извозчиком, который согласился отвезти их в Ялту дорогой, бегущей по южному побережью Крымского полуострова с запада на восток. Несмотря на прекрасные виды на море, расстилавшее свою синюю гладь с правой стороны движения коляски, каменистые уступы на неровной дороге набили им спину и намяли бока. Когда путешественники доехали до Ялты, то они кое-как выбрались из коляски у дома тетушки Екатерины Николаевны. Поэтому им было уже не до местных ялтинских красот.
       Семен Семенович хотел было отправиться в ближайшую ялтинскую гостиницу, но Дарья Павловна Полежаева, сестра Веры Павловны, приветливо их встретившая в дверях уютного двухэтажного дома с мезонином, никак не хотела отпускать спутника ее горячо любимой племянницы. Предложив Семену Семеновичу, если ему у них не понравиться, следующим днем отправиться в гостиницу ее хорошей знакомой, стоящей неподалеку, она показала своим гостям отведенные им комнаты. Вероятно, Вера Павловна заранее известила свою сестру телеграммой о том, что ее дочь едет к ней в сопровождении интересного кавалера. Но то, что было интересно почтенной даме, могло оказаться неинтересным молодой девушке.
       Дарья Павловна была нисколько не дурнее своей более взрослой сестры. Она была чуть-чуть темнее волосом, выглядела моложе и, вообще, была еще очень привлекательная женщина, к тому же довольно богатая вдова. Только, любезный читатель, не подумайте, что Семен Семенович был тем объектом влечения, который в случае небрежения со стороны молоденькой Екатерины Николаевны мог вполне сгодиться для более зрелой Дарьи Павловны.
       Тетушка Екатерины Николаевны могла с ней потягаться в красоте. Вообще порода Никитиных была холеная и благородная. Дарья Павловна была немного старше Семена Семеновича, но выглядела моложе его. При этом она мало красилась по сравнению со своей племянницей. Ростом она была чуть ниже Екатерины Николаевны и немного полнее ее. Так и должна была выглядеть красивая сорокалетняя женщина, фигура которой заставляла оглядываться мужчин на улице. Обратил на нее внимание и Семен Семенович. Особенно его взволновали глаза Дарьи Павловны. Они были орехового цвета и придавали ее лицу теплое ласковое выражение.  Когда она на него впервые посмотрела, он так в них и растаял.
       Семен Семенович почувствовал, что, несмотря на то, что он перекинулся с тетушкой Екатерины Николаевны лишь парой фраз, она оказалась ему ближе, чем племянница. И здесь был виноват не возраст, а, скорее всего, характер Екатерины Николаевны. У Дарьи Павловны он был мягкий, а вот у ее племянницы не то, что тяжелый, но твердый, это точно. И еще: Дарья Павловна излучала не девичий холодный свет, но горячее пламя женской затаенной страсти. Однако был ли готов Семен Семенович броситься в горнило этой страсти? Или он лишь  желал тешить себя безопасными мечтами об упоительной любви? Об этом могло сказать лишь сердце Семена Семеновича. Но оно еще молчало. Причиной тому была не мужская сдержанность, а усвоенная годами философских раздумий и софистических сомнений постыдная нерешительность нашего героя.
        Правда, женское общество, в котором утопал Семен Семенович как шмель в цветочной клумбе, доставляло ему неизъяснимое удовольствие. Ему было в нем уютно и надежно как в животе у матери или в детской колыбели. И на этом фоне уходя в себя, Семен Семенович мог заниматься медитацией в своей комнате, а на стороне -  философской беседой с интересными отдыхающими приезжими. Вот если бы он был захвачен буйной страстью в качестве любовника или занят домашними делами как заботливый семьянин, то, естественно, не имел бы возможности спокойно вести созерцательный образ жизни, довольно инфантильный с бытовой точки зрения.
       Вскоре на водах он познакомился с одним просвещенным господином из Санкт-Петербурга, которого звали Иваном Ивановичем. Они тут же, при случайной встрече, нашли общий язык, несмотря на значительную разницу в возрасте: Ивану Ивановичу было уже далеко за семьдесят. Однако он все еще находился в ровном состоянии духа  и имел светлую голову. В этот раз у них разговор пошел о вере в потустороннюю жизнь.
       - Милый Семен Семенович, как вы полагаете, что нас ждет на том свете и есть ли он вообще?
       - Иван Иванович, вы, право, меня удивили. Неужели вы надеетесь на еще большую жизнь и там, за гробом? – не совсем вежливо ответил на столь банальный, сколь и трудно постижимый вопрос
       - А почему бы и нет? Я уже в том возрасте, молодой человек, в котором поздно отступать от древних представлений о том, что скоро ждет меня впереди. И в этом мне ближе не наша вера, а вера азиатов-индусов о перевоплощении. Она мне понятнее. И в самом деле, почему бы и нет: переродиться в какого-нибудь младенца на Тибете или в далекой Америке?
        - Иван Иванович, я не ожидал от вас такого ребячества. Что за каприз: стать опять куском жизни и начать жизнь с самого начала? Я думаю вам не в чем себя упрекнуть, чтобы расплачиваться за эту жизнь следующей жизнью и наверстывать упущенное.
       - Семен Семенович, я не об этом. Вы меня не правильно поняли. Я, как и вы, есть лишь одна из реализованных возможностей жизни. Причем ее  конечная, ограниченная реализация. Почему бы не быть началом новой, уже другой реализации жизненного проекта? Мне это кажется более вероятным, чем непонятное вечное пребывание в Боге для славословия в его адрес или тем более вечная расплата за временные грехи этой жизни.
       - Я не был бы так категоричен относительно нашей исконной веры. Правда, вечное существование в ином мире никак не вяжется с тем предположением, что если есть вечность, то она есть во всех мирах, а не только ином, чем наш. Так логичнее думать. Также как может отдельно взятое существо быть вечно? Это возможно только единому. Затем, вечное не есть бесконечное.
       - Интересно от вас такое слышать. Вечность существует перпендикулярно, вертикально по отношению к  горизонту временных миров. Я думаю, что отдельно взятое существо может существовать вечно только в мгновенном переходе между мирами. Тогда вечность для него представляет собой мгновение перехода из мира в мир. Но оно не может существовать одновременно во всех мирах. Но ничто ему не мешает переходить из мира в мир и жить последовательно в каждом из них сообразно данному течению мирового времени. Иное понимание жизни каждого из нас мне не дается. Вечность я принимаю на условии вечного, вернее, бесконечного, как и безначального, пребывания в последовательности миров в восходящем и нисходящем течении.
       - Ваше предположение вполне возможно, Иван Иванович. Однако меня больше занимает другой вариант истолкования вечной жизни человека. По-моему, человек вечен в том смысле, что если он живет настоящим, то и может быть только настоящим. В таком настоящем настоящем ничто не проходит и не приходит. У человека в вечности нет истории. Тогда может ли быть у него Я? Если под Я понимается некоторая точка сбора или, наоборот, истока душевных движений, то, конечно, нет, ибо оно подразумевает изменение, а значит время. Но если в вечности нет Я как ядра личности, то что же есть? Есть ли там вообще кто-нибудь?
       - Интересно. И что же там есть, по-вашему, Семен Семенович?
       - Нет ничего того, что мы можем назвать сознанием и самосознанием. Там нет ни личного Я психики, ни самосознания познания. Я думаю, что там пусто. Что такое пустота? Это присутствия отсутствия сознающего. Однако при отсутствии органики Я присутствует как механика материи, так и гармоника Духа. Именно диалектическая органика Я позволяет их различить, дифференцировать, осознать и раздельно осмыслить. В поле интенций осознания телесной механики и самосознания идейной диалектики как подобия гармоники Духа. Сознание и следом за ним самосознание приходят вместе с выдохом Абсолюта, с универсальным духом как иное Тому же Самому, Само Самому. В своем неразличенном виде Само Самое или Абсолют и есть Иное иному сознания сознания и не-сознания. Именно Абсолют есть пункт назначения интенции самосознания. В нем как в пустоте может всякое самосознание или Я найти свой желанный приют. И находит себя в Нем личность на выдохе Абсолюта как пустоты. Сущность Абсолюта, его пустотность заключается в череде (им-пульсе) вдоха – полноты (бог-атства) совершенства - и выдоха – нищеты опустошения. Когда Абсолют чтожится, Он вторит себя, является непроявленным всем в одном.  Когда Абсолют ничтожится, Он творит мир, проявляется как одно во всем.
       - Хорошо, Семен Семенович. Можно ли попасть в абсолютную вечность?
       - Я думаю, можно только при условии соблюдения правил попадания в такие состояния сознания, которые подобны Тому Самому, которое Самое Само. Они пустотны и есть места и времена без объектов как лучи стяжения или схождения осознания в точке осмысления. На обратной или противоположной стороне складываются и ничтожатся объекты без места и времени. Соответствие или адекватность Абсолюту как Иному всего иного доходит до точки, до логического конца, когда обращается в онтологический конец сознания и самосознания и схлопывается в пустоту. Именно это и есть миг счастья как явление вечности блаженства. Сознание, которое всю жизнь тщилось стать не менее реальным, чем тело, стало наиреальнейшим в своем полном прекращении и исчезновении: оно одновременно объективировалось в телесную материю как естественнонаучный факт наличного существования, обрело частичную вещественность или выпало в осадок, стало самодостаточным прахом, и слилось со всей пустотой как вместилищем всего. И теперь оно есть одно во всем как следствие всего в одном.
       - Семен Семенович, вы это кому-нибудь еще говорили?
       - Нет, я сам подумал об этом впервые, вернее, я думал об этом и прежде, но вот так сказал о нем только сейчас.
       - Надеюсь, ваши студенты такого психофилософского пассажа никогда не услышат.
       - Это почему же, Иван Иванович?
       - Вы, я вижу, Семен Семенович, уже обиделись на мое замечание. Право, не берите его в голову, но помните, что такого рода рассуждения похожи на бессвязные бормотания моих пациентов. Вы же не хотите, чтобы ваши студенты считали вас ненормальным?
       - Я как то не задумываюсь над этим. А вы то сами, как считаете: я ненормальный?
       - Меня беспокоит не то, что вы говорите: вам, философам, позволено думать все, что вам заблагорассудится. Но говорить и тем более не  задумываться над тем, чем обернется ваш философский бред для молодых людей, - это верх беспечности и признак явного нервного расстройства.
       - Вот так, да? Позвольте, Иван Иванович, вы не договорили до конца то, что подумали, но умолчали из вежливости.
       - Какой вы, батенька, проницательный человек. Я не раз говорил своим коллегам и ученикам в институте, что сумасшедшие удивительно умные люди, и нахожу, что их можно встретить не только среди прошлых мыслителей, но и в данном случае среди современных философов. Да, действительно, я подумал о вашей психической болезненности. Но это ничего. Главное, чтобы это не заметили другие. Иначе пойдут слухи и вас рано или поздно привезут ко мне для того. чтобы привел вас в чувство. Хорошо, если еще ко мне, а то могут вас отдать на опыты бестолковым молодцам. Так они вас не только отучат от ума, но и сделают бесчувственным.
       Несчастный Семен Семенович был просто потрясен тем поворотом, который принял разговор с любезным Иваном Ивановичем. Он не верил своим ушам и с сомнением смотрел на спокойного Ивана Ивановича, который прямо заявил, что его собеседник сумасшедший. Семен Семенович сначала подумал, не является ли сам Иван Иванович курортным сумасшедшим. Скандальность поставленного диагноза вывела его из себя. Он сильно обиделся на Ивана Ивановича, которому поведал свои сокровенные мысли. А тот так грубо, дико обошелся с его метафизическими признаниями. Но затем, когда кровь, прилившая к его голове, отлила обратно, его беседа с ученым медиком показалась ему  забавной.   
       - Можно ли вас попросить, Иван Иванович, уточнить мой диагноз? – с затаенной иронией спросил Семен Семенович своего откровенного собеседника.
       - Пожалуйте. У вас посттравматическое реактивное состояние сверхценной идеи суицида. Находясь в таком состоянии, вы вряд ли окажетесь полезным студентам в их будущей профессиональной работе на благо Отечества. Видите ли, Семен Семенович, молодым людям, как впрочем, и вам, рано думать о смерти. Им надлежит получить образование, найти место и работать, выбрать спутницу жизни, ее любить и заботиться о детях. И вам пора уже жениться для вашего же душевного здоровья. На курорте нужно отдыхать, ухаживать за женщинами, наслаждаться ярким солнцем, теплым морем, мягкой погодой, веселиться, а не проводить зря время в философских беседах со стариком. Кстати, прочему бы вам не обратить внимания на хозяйку вашего пансиона? Она дама правильная. Мне бы ваши годы, Семен Семенович.
       - Иван Иванович, и вы туда же, в ваши-то годы, - уколол старика «мстительный» Семен Семенович.
       - Так мне и надо, старику, за мою обидную откровенность. Семен Семенович, вы простите, меня, дуралея. Небось, на меня злитесь? – хитро спросил Иван Иванович, поблескивая своими глазками-буравчиками.
       - Да, нет, отчего же. В чем то вы правы. И все же вот вы сказали, что студентам мое рассуждение будет непонятно и даже вредно. Но тогда о чем с вашей медицинской точки зрения мне с ними разговаривать?
       - Я полагаю, что вам следует читать лекцию, а не рассуждать. Лектор, на мой взгляд, есть говорящий учебник. Студенты же должны не понимать ваши философские бредни, которые, кроме вас, никому не могут быть понятны, а осваивать то, что можно освоить, - веками наработанные правила чтения философских книг. Единственная польза от преподавателя философии для студентов заключается в том, чтобы ему быть проводником-указателем, как правильно читать умные книги, которые ему хватило ума понять. Намного больше ума требуется для того, чтобы самому написать так, чтобы было не только умно подумано, но и по уму написано.
       - Как же так, Иван Иванович, то вы говорите о том, что студенты должны только осваивать то, что читают, то вы говорите о том, что они еще должны думать при этом, чтобы понять, как правильно читать философские книги, ибо их буквальное чтение ничего внятно не говорит об их содержании. Так как же обучать студентов?
        - А так и сяк, как придется. Одних, у кого ума нет, садить за чтение и заставлять заучивать их содержание. А у кого он есть, испытывать тем, чтобы они старались понять, что в них говорится, намекая своим примером толковое чтение таких книг.
       - Но тогда получается, Иван Иванович, что мало заниматься чтением философских книг. Необходимо еще  заниматься и тем, что можно узнать не только их этих книг. Опять же для того, чтобы лучше узнать, что и о чем в них говориться. Поэтому желательно заниматься на занятиях по философии еще и рассуждениями вслух и размышлениями про себя.
       - Экий вы, батенька, молодец. Ну, что ж, ладно: уговорили. Но, еще раз «но». Вы преподаете свою философию не так, как преподают науки. Почему? Мы осваиваем и усваиваем то, что есть в качестве нечто данного. А вот вы выдумываете, сочинители, то, чего нет и в помине.
       - Отчего же, Иван Иванович. Мыслители не сочиняют. Они берут в толк то, что есть. Исследуют, анализируют и синтезируют, выводят, как и вы, ученые. И помнят то, что многие забывают, постоянно восстанавливая цепь рассуждения, перебирая ее звенья и проверяя на прочность связь между ними. Но при этом они не прекращают отдавать себе отчет в том, в каком состоянии сознания они находятся, как это состояние связано с объективным содержанием самого сознания, с его формой, строением, структурой в качестве предметов актов внимания, или, как говорят, философы, интенций. Философы различают то, как человек приходит к знанию, как познает, и то, что это за знание, какова его сущность, что оно собой представляет, из чего состоит, и, наконец, то, для чего оно нужно. Нужно ли вообще.
       Между тем то, что мы встречаем в университете, не редко бывает лишь поверхностным знакомством с предметом, директивно установленным к усвоению без размышления. Причиной тому является то, что первокурсники приходят из гимназии способными только читать, а читают они не для того, чтобы вникнуть в само чтение, для чего необходимо от него отстраниться с целью осознания разницы между внутренним содержанием вложенного в текст предмета и формой композиции его представления, но лишь для того, чтобы повторить про себя, только писать, записать знаки, чтобы буквально их запомнить, заучить, вместо того, чтобы через запись увидеть умом, узреть как излагает автор текста то, что знает, пряча от самого себя за своим знанием то, как он думает об этом, и, наконец, только считать, утверждать и отрицать, складывать и раскладывать, измерять и наблюдать лишь за предметом, а не за тем, как он представляется, на каких условиях является познающему сознанию. Здесь необходимо еще думать, а не только читать, писать и считать. Для этого одного научного рассудка мало. Требуется еще и философский разум, интеллект, логика и понимания как интеллигибилия. Но для его пробуждения требуется художественная фантазия, творческая медиумичность и душевная интуиция, а также воля к осмыслению, решимость мыслить смысл.
       - Семен Семенович, сколько много лишних слов. Мечите реже, да точнее. Этак вы умножите не только слова, но и сущности. Как это вы все разом взяли. Удержите ли?
       - Согласен. Трудно удержать. Скрепой удержания мыслей у предмета может быть искомый смысл. Направленность на него и есть сознательность. Но ее нужно не просто бездумно повторить, а осмысленно породить. Для чего требуется как интуиция, проницательность, так и воображение, творческая фантазия, которой необходимо отдаться, оставив путь к отступлению на данные рефлексией позиции.
         - Хорошо,  Семен Семенович. К сожалению, мне необходимо идти на обязательные лечебные процедуры. Понимаете ли, возраст.
       - Я все прекрасно понимаю. Утомил я вас. Пора подышать свежим воздухом.
       Собеседникам больше нечего было сказать друг другу. Семен Семенович пребывал  в тягостном расположении духа: он никак не ожидал услышать от милейшего доктора такого убийственного диагноза. Ему, считавшему себя одним из тех, кто отличался отменным здравомыслием, было в нем отказано и объявлено, что он ненормальный. Но беда не приходит одна. Когда наш герой отправился на прогулку на городской пляж, то случайно встретил у воды Елену Николаевну в купальном костюме, с неподдельным восхищением смотревшую на атлетически сложенного молодого человека. Подойдя к ним поближе, он услышал всего несколько фраз, которые своей откровенной банальностью заставили его удалиться восвояси. Семен Семенович с горьким сожалением подумал о своем романтическом настроении в поезде и потерял к былой спутнице всякий мужской интерес, поняв, наконец, как мало надо молодой женщине для счастья:  наличия загорелого мускулистого самца своего возраста.
       В расстроенных чувствах, кляня свою глупость, погнавшую его за тридевять земель от родного дома за призрачным отдохновением от надоевшей ему скучной  работы с неблагодарной студенческой публикой, московский философ шел по направлению к дому Дарьи Павловны.
       - Что я здесь забыл? – спросил себя Семен Семенович, поднявшись на веранду дома.
       На ней никого не было. Он решил присесть на диване и передохнуть от нервного напряжения тяжелого дня. Но забыться ему помешал еле уловимый, но настойчивый шум за стеной. В раздражении он решил проверить, что ему мешает. За стеной оказалась комната самой Дарьи Павловны. Семен Семенович уже решил отправиться в свои покои, когда  дверь  в комнату хозяйки неожиданно дрогнула и приоткрылась. Наш философ осторожно подошел к приоткрытой двери и позвал Дарью Павловну. Но никто не откликнулся на его зов. Тогда он вплотную подвинулся к самой двери и открыл ее пошире. Раздался предательский скрип, и Семен Семенович непроизвольно зажмурился от смущения, понимая, что без приглашения заходит в спальню хозяйки дома. И все же, чего ему смущаться, ведь он позвал хозяйку прежде, чем входить в ее покои? В спальне никого не было. Мало того: пропал сам неприятный шум, который заставил его войти в чужую спальню. Когда он уже выходил из спальни, в дверях, за своей спиной он услышал опять странный и неприятный звук. Полуобернувшись, он краем глаза уловил движение.
       То, что он увидел, привело его в ужасное состояние: на его глазах мгновенно, казалось бы, из ниоткуда появилась Дарья Павловна. Такое дьявольское действо не могло не потрясти любого человека. Но окончательно добила Семена Семеновича моментальная пауза, в течении которой из судорожного мельтешения частей тела, -  головы, рук, ног и туловища, - возникла обычная, нормальная женщина. Сам мгновенный процесс появления Дарьи Павловны из не-бытия был похож на синематографический аттракцион картинок, в ускоренном темпе мелькания которых рождается неподвижная картина представления. Только здесь имело место некоторое рассогласование последовательности картинок, рассинхронизация кадров представления. Было так невыносимо жутко наблюдать возникновение живого существа из механических нервных подергиваний куклы, что Семен Семенович не мог сдержаться и не показать всем своим видом ощущения животного страха, первобытного неизбывного ужаса от того, свидетелем чего он невольно стал.
       Вдруг за своей спиной он услышал недоуменный возглас Екатерины Николаевны, встревоженной немой сценой откровенного потрясения Семена Семеновича и еле скрываемой неловкости Дарьи Павловны.
       - Что случилось?
       - Да, ничего особенного. Просто Семен Семенович меня застал врасплох, - ответила спокойно Дарья Павловна, смотря в глаза своего визави.
       - Я… я задумался и вошел не в свою комнату, - неубедительно стал объяснять свой поступок Семен Семенович. Он ни словом не обмолвился о том, что на самом деле его привело в столь ужасное состояние духа. Воспользовавшись паузой, он добавил, - как я страшно устал.
       - Да. в самом деле, Семен Семенович, вы неважно выглядите. Вам лучше всего прилечь отдохнуть. Я к вам позже загляну, чтобы поговорить о нашем недоразумении, - многозначительно пообещала Дарья Павловна, сверкнув своими пронзительно серо-голубыми глазами.
       Обещание дамы привело Семена Семеновича в дурное расположение духа. Он итак настрадался. А теперь придется опять вспоминать то, что он хотел забыть, оправдывая свой страх перед неведомым или раскаиваясь в том, что оказался невольным свидетелем настоящего феномена, виновницей которого явилась сама Дарья Павловна.
      Оказавшись в своей комнате, Семен Семенович, утомившись после пережитого волнения, прилег на диван и забылся. Ему снилось, как он идет по пустынной московской Мытной улице. Вдруг из Арбузовского переулка на улицу молча вышла большая серая масса народа и стала медленно, но неуклонно наступать на него. У него появилось паническое настроение забежать куда-нибудь в укромный уголок и там спрятаться от угрюмых людей, угрожающих его втоптать в уличную брусчатку. Когда толпа серых людей, запрудивших всю Мытную, стала его догонять, то гулкое эхо их шагов, перегнало его, отдаваясь болью в его ушах. Эта пульсирующая боль заставила его проснуться. Но как только он открыл, то тут же наткнулся своими глазами на проницательный взгляд стоявшей над ним как сама судьба Дарьи Павловны.
      И тут Семену Семеновичу стало не по себе. Он вдруг понял, что его знакомая настоящая ведьма. Ему померещилось, что Дарья Павловна есть та самая панночка из «Вия» Николая Васильевича Гоголя, какой он себе представлял, когда впервые прочитал еще в детстве эту страшную повесть. Он подумал о том, что она специально пришла, чтобы запрыгнуть ему на спину и, используя его вместо ступы, пуститься в свой полет на шабаш ведьм на Лысой Горе. 
       Но наваждение тут же исчезло, и перед ним снова появилась лучезарная Дарья Павловна. Она сидела на диване в его ногах и ласково смотрела на него, как ни в чем, ни бывало, мило его отчитывая.
       - Семен Семенович, что с вами? Я вас не узнаю. Странно, вы реагируете на меня как испуганный, неуспевающий гимназист на классную даму, делающую ему замечание о правилах языка и хорошего тона. Право, я не такая страшная, как вам кажется.
       - Извините меня, Дарья Павловна. Мне вдруг показалось, что это не вы, а…
       - Неужели, Семен Семенович, я так стара, что похожа на ведьму? – пошутила  хозяйка, посмотрев ему прямо в душу.
        От этого очаровательного взгляда наш бедный герой смешался и «поплыл», не ведая куда. Ему казалось, что пленительная кудесница несет его на своих руках в неведомый чертог далекого будущего. Он чувствовал всем своим существом полную власть над собой Дарьи Павловны.
        - Дарья Павловна, зачем я вам? Вы меня съедите и не подавитесь, - неожиданно для себя подумал Семен Семенович, до конца не вполне уверенный, что только подумал, а не сказал вслух.
       - Нет, что вы, Семен Семенович, я не такая жадная, как вам кажется – сказала певучим голосом прекрасная вдова.
       У Семена Семеновича было такое чувство, что его очаровательная собеседница разговаривает с ним не губами, а глазами. К нему невольно пришла мысль о том, что может быть не правы противники телепатии, отказывающие ей в существовании. К своему стыду, «бедный философ» признался себе, что и он сам прежде грешил против телепатии. Но тут его размышление прервал голос Екатерины Николаевны, звавший Дарью Павловну.
       Пленительная хозяйка, извинившись и ласково улыбнувшись на прощание Семену Семеновичу, покинула комнату, оставив его наедине со своими тревожными мыслями. Как змея к нему в сознание заползла темная мысль, о том, почему Дарья Павловна стала вдовой. Неужели она «черная вдова»? Что она сделала со своим бывшим мужем: выпила из него капля по капле кровь или просто-напросто съела его сердце? Он сделал над собой усилие, чтобы больше не фантазировать, а то больное воображение могло завести его в опасные края сознания, где оно переходит в подсознание. Однако тревога не проходила. Понимая, что она питает его воображение, Семен Семенович стал думать о Екатерине Николаевне, чтобы отвлечься от безумных мыслей.
       «А не послушать ли мне то, о чем говорят Екатерина Николаевна с Дарьей Павловной? Может быть, мне станет ясно, что здесь творится», – сказал себе Семен Семенович, и осторожно вышел из своей комнаты и пошел по направлению к приглушенным женским голосам. Послушаем и мы, любезный читатель, что услышал любопытный Семен Семенович, приложив ухо к прикрытой двери в спальню Екатерины Николаевны. Я надеюсь, что нам не очень будет стыдно за подслушанный разговор двух милых дам.
      - Тетушка, как ты выносишь такую жару?
       - … (Семен Семенович не разобрал, что сказала в ответ своей племяннице Дарья Павловна) 
      - Да? И помогает? Попробую. Спасибо за совет. Да, кстати, а почему было такое испуганное лицо у нашего «домашнего философа»? Вы что, его стали уговаривать заняться домашними делами?
       - Ты не права, Катя. Такие мужчины, как Семен Семенович, вполне могут пригодиться в домашнем хозяйстве, только к ним нужно подобрать удобный для управления ключ.
       - И вы, тетя, даже знаете какой?
       - Без примерки нельзя знать заранее, какой именно нужен ключ. Ты ведь уже поняла, что в книжках его не найти. Опыт обращения с мужчинами тебе поможет в этом деле. Для этого нужны годы укрощения такой непослушной и непостоянной скотины, как мужчина. Впрочем, с Семеном Семеновичем, это проще простого, ведь он уже значительно приручен своей философией. Она сделала из него достаточно послушного человека. Катиш, ты сама его назвала «домашним философом». Это не мои слова.
       - И все же тетя, вы так и не сказали ничего конкретно про Семена Семеновича. Скажите честно, он вам нравится?
       - Ты сама со мной не так честна, как хочешь показаться. Он же с тобой появился у меня. Я вижу, что он тебе явно нравится. Почему же ты его мучаешь ревностью, заигрывая на его глазах с более молодыми мужчинами. Таким манером ты его только отвадишь от себя.
       - И он тут же окажется в твоих объятьях, тетя?
       - Екатерина, ты хочешь меня обидеть? Не думай, что меня уже просчитала. Я не так глупа, как ты хочешь думать. Не будь я твоя тетя…
      - То, чтобы со мной сделала? Извела, как своего покойного мужа?
       - Вот оказывается, что вы обо мне думаете с твоей мамой. Я такого не ожидала ни от тебя, ни от Веры.
       - Тетя Даша, а что я такого сказала? Если ты обиделась, то прости меня, - я бываю так глупа, что это замечаю, когда уже скажу. Ну, убей меня, если ты так хочешь.
       - Не говори вслух такие слова. Слова имеют магическую власть над нами. Как у тебя все просто получается. Жизнь намного сложнее, чем мы думаем и говорим о ней. Я не собираюсь тебе мешать в соблазнении твоего «домашнего философа». Не спорю, он мне нравится, когда я сравниваю его с моим покойным мужем, который был по-настоящему несносен. Но я еще не отошла от долголетней жизни с таким тупым животным, как мужчина.
       - В самом деле? И все же мне кажется, что ты, тетя Даша, что-то от меня скрываешь. Ты стала какая-то другая, чем была. Неужели занятия магией так меняют человека?
       - Катя, зачем ты это мне сказала? Какая ты глупая. Разве можно говорить такие опасные вещи вслух? Было бы намного проще, если бы здесь была замешана только магия.
       - И что, теперь молчать? Ведь ты моя родная тетя. Ты не помнишь, как меня растила, когда моя мама занималась выяснением своих отношений с мужчинами?
      - Катя, родная, ты еще всего не знаешь. Рано тебя посвящать в то, что тебе предназначено судьбой. А пока развлекайся, хотя бы с этим умником Семеном Семеновичем. К слову сказать, он излишне любопытен. Так что будь с ним осторожна. Например, что ему мешает нас сейчас подслушивать,  - сказала Дарья Павловна, приблизившись к двери, за которой стоял Семена Семеновича.
       Семен Семенович все же успел вовремя постучать в дверь до того момента, как ее откроет перед самым его носом Дарья Павловна. Так что видимость приличий была соблюдена.
       - Можете войти.
        - Дарья Павловна, Екатерина Николаевна, я услышал в коридоре ваши голоса и решил к вам обратиться. Мне нужно сказать вам, Дарья Павловна, несколько слов.
       Женщины многозначительно переглянулись и Дарья Павловна, сказав Екатерине Николаевне, что договорит позже, повела Семена Семеновича, взяв его под руку, в свой кабинет.
       - Значит, Семен Семенович, вы слышали наш с племянницей разговор?
       - Что вы, Дарья Павловна, я не имею привычки подслушивать чужие разговоры. Подходя к двери, я услышал только ваше предупреждение, вероятно, Екатерине Николаевне, что со мной надо быть осторожной. 
       Дарья Павловна остановилась, высвободила свою руку и  посмотрела на Шиманского своими проницательными глазами.
       - Семен Семенович, какой вы, право, ловкий человек. Только, пожалуйста, не перехитрите самого себя.
       В ответ он промолчал. Тогда Дарья Павловна взяла Семена Семеновича опять под руку, и они пошли по направлению к ее кабинету. Входя в кабинет, она спросила своего визави, что его беспокоит. 
       - Один пустяк… для вас, но для меня он имеет важное значение. Наверное, я вас стесняю, раз вы советуете своей племяннице держаться от меня подальше. Я думаю, мне следует незамедлительно съехать.
       - Семен Семенович, напрасно вы обиделись на меня. Моя сестра мне наказала присматривать за Катериной. Вот я и предупредила ее о том, что надо быть осторожной с мужчинами. Вот если бы вы были почтенной дамой, а не представительным мужчиной, то я не давала бы таких советов. Вы нас нисколько не стесняете. Наоборот, нам с вами очень интересно. Без вас нам было бы ужасно скучно.
       - Что вы говорите, Дарья Павловна. Неужели я вам могу быть интересен.
      - Не мне, нам, вот например, Екатерине Николаевне.
      - То есть, лично вам, без Екатерины Николаевны, я не интересен?
       - Почему же? Наш разговор напомнил мне, что написала моя московская приятельница о своем сыне. Он учится в вашем университете. Так вот она сообщила мне, что Петя, это ее сын, с увлечением учиться. Особенно ему нравится философия. Так его учитель философии его прямо поразил своей интертрепацией (она так и написала «интертрепацией») теории идей Платона. Не вы ли есть этот учитель?
        - Дарья Павловна, таких учителей философии, как я, в университете полная куча. Как фамилия Пети?
       - Новицкий.
       - Новицкий? Гм… Эта фамилия мне ни о чем не говорит. Она не написала, конкретно какое толкование дал теории идей учитель ее сына?
       - Нет, что вы. Она ведь не ученая дама. Да, к тому же не в ладах с научной терминологией. Но меня это занимает. Я помню, что когда-то, еще в девичестве, учила греческий язык и брала читать книги у моего бывшего соседа. Это был ужасно просвещенный человек, по происхождению грек. Ему тогда уже было много лет. Но он обладал удивительной свежестью восприятия жизни. Так вот однажды мне на глаза попался томик творений Платона на его языке. Как сейчас помню диалог «Парменид», который я пыталась осилить.
       - Это делает вам честь, Дарья Павловна. «Парменид» один из самых «темных» диалогов Платона. Мне интересно, что вы в нем поняли?
       - Это было так давно, что я сомневаюсь, было ли вообще. Однако вот что я помню: трудность заключалась в том, есть ли идеи у всех вещей в качестве их прообразов? Как вы сами думаете, Семен Семенович есть ли в жизни идеальное?
       - Разумеется, есть: сверхъестественно в вечной жизни, искусственно в нашем сознании.
       -   Это как понимать? Так, что естественно его нет?
       -  Да, натурально есть материальное. Только если мы естественное понимаем как натуральное, а не как то, что есть тем, что есть. Например, идеальное есть как то, что оно есть, а именно в качестве идеального. Однако о том же идеальном можно сказать, что оно есть не как то, что есть, а превращенным образом.
       - Если я правильно вас поняла, Семен Семенович, то в переводе на мой бытовой язык вы сказали то, что идеальное есть превратное материальное. Или как сказать? Можно так: то, что в вещах есть материальное, в сознании становится идеальным в виде его представления? Представления или понятия?
       - Да, можно и так сказать. Есть в качестве понятия. Это и есть интеллектуальный, теоретический смысл идеального.
       - А сверхъестественный момент идеального? Оно есть принцип или существо?
       - Как принцип идеальное интеллигибельно и есть изначальная форма мышления, в полном качестве представленная в виде понятия. А вот как существо оно иллюзорно.
       - Да что вы говорите. А как же идеальная женщина или сам Бог?
       - Извините, дорогая Дарья Павловна, но идеальных женщин не бывает, если только они не ангелы. А Бог не является настоящим предметом философского мышления, ибо таковым выступает идея Бога.
       - Значит, вы отрицаете существование идеальных существ?
       - Что вы имеете в виду, Дарья Павловна, когда говорите об идеальных существах?
       - Только то, что они существуют. То, что они собой представляют,  зависит от того, кто их представляет. Они обретают кровь и плоть тех, кто находит себя в идеях.
       - Дарья Павловна, вы хотите сказать, что идеальные существа воплощаются в идейных людей?
       - Да, что-то в этом роде. Хотя нет. Это не совсем то, что я хотела сказать. Они могут находиться в кое-ком из нас. И поэтому эти кое-кто их могут представлять сообразно своему характеру.
        - Вы хотите сказать, что идеальные существа могут нас посещать, пребывая в нашей душе и являясь нам в наших фантазиях?
       - Примерно так.
       - Значит, они в нас не воплощаются, с нами не сливаются?
       - Они могут в нас превращаться, управляя нами, помимо нашего желания и сознания. Могут быть случаи временного воплощения. Но это не означает, что мы можем этим управлять.
       - Получается, что в таком случае воплощения мы выступаем своего рода медиумами, местом проникновения таких существ в наш мир?
       - Да. Я думаю, как вы любите говорить, если у человека развитое сознание, но не развитое подсознание, то они вряд ли будут его использовать в качестве места присутствия в нашем мире.
       - Вы намекаете на то, что такие, как я, вряд ли могут сообщаться с ними прямо. Тогда как вы, женщины с более тонкой душевной организацией, но менее рассудочные, чем ученые мужчины, более расположены к контакту с высшими существами? Так что ли?
       - Ваше рассудочное сравнение страдает двузначностью формальной логики. А вот «живая жизнь» многозначней «мертвой» логики.
       - С каждой минутой вы, Дарья Павловна, меня приятно удивляете. То вы читали Платона в подлиннике, то показываете знакомство с проблемами традиционной логики. Дарья Павловна, а вы не думали давать частные уроки философии?
       - Нет, Семен Семенович, увольте. Я предоставляю вам такое заслуженное право. Я даже думаю предупредить ваше пожелание мне в построении своей системы и сказать, что достаточно тех, которые имеют место в любимой вами философии, вроде системы Гегеля. Хотя и я понимаю, что если думать, то нельзя не развивать понятия для прояснения сознания относительно умопостигаемых предметов в свете их идей. Вот так: не только вы умеете складывать и раскладывать смыслы по словам.
       - Вы даже не знаете, Дарья Павловна, как мне с вами интересно разговаривать. Ваше знакомство с Платоном и Гегелем, очевидно, не прошло даром, - сказал с неподдельным восхищением наш герой, добавив после многозначительной паузы, - И все же могу ли я, по-вашему, контактировать с высшими существами, как это дано вам, Дарья Павловна?
       - Я разве сказала, что с ними контактировала? Я предполагаю, а не утверждаю.
       - А как объяснить ваше появление в своей спальне? – вдруг в лоб спросил Семен Семенович Дарью Павловну.
       - Не поняла? – сказала очаровательная ведьма, сделав удивленное лицо.
      - Когда, я вошел в вашу спальню, то вас там не было. Но через мгновение вы там появились. Причем таким образом, что не сразу вся целиком, а по частям, как если бы вас показывали в синематографе, перематывая ленту изображений с разным темпом ускорения. Я понятно выразился?
       - Да, я вас поняла. Только это ваша чистая фантазия. Вероятно, вы переутомились на нашем знойном солнце. Я все время была в комнате.
       - И вы не слышали, как я вас позвал?
       - Нет, я слышала Катю, но не вас, - с напускной искренностью в голосе ответила Дарья Павловна, а потом, улыбнувшись, посмотрела на незадачливого собеседника и заявила со смехом в голосе, - Семен Семенович, вы прямо софист, - на ходу придумываете всякие глупости. Нельзя же так: ваш намек на то, что я находилась в медиумичном состоянии и, сама не ведая того, побывала в мире духов, является явным перебором. Уж не считаете ли вы, что я настоящая ведьма?
       - Честно вам скажу, Дарья Павловна, я поначалу так и подумал. Но теперь я думаю иначе. Вы не колдунья, - вы сами высшее существо или человек, сознающий в себе его наличие. Но если это так, то как вы с ним справляетесь?
       - Семен Семенович, я не буду с вами спорить. Мне, конечно, лестно о себе слышать, что я высшее существо, даже богиня, или хотя бы медиум высших сил. Но, к вашему огорчению, я простая женщина, занятая бытовыми проблемами. Советую вам сейчас прилечь и отдохнуть. К вечеру я жду вас в столовой на ужин.
       Семен Семенович понял, что Дарья Павловна от него уже устала и, извинившись за допущенные предположения, восвояси удалился к себе в спальню. Там он попробовал поразмышлять о том, что услышал от Дарьи Павловны. Однако неведомо откуда навалившаяся сонливость все-таки уложила его в постель и заставила заснуть. Проснулся от с головной болью уже под самый ужин. Первая мысль, которая ему пришла в голову, была о том, что Дарья Павловна, без сомнения, обладая гипнотическим даром, внушила ему заснуть и все забыть. Но он не забыл, - не забыл потому, что обладает завидным интеллектом, способным сопротивляться чужой воле.
       Он задумался над тем, что Дарья Павловна есть больше, чем ведьма. При том, что у нее явно есть все задатки натуральной колдуньи. Внезапно Семена Семеновича осенило: что сказал бы о нем Иван Иванович, если бы услышал только малую толику того, что он уже наговорил? Разумеется, он не только подумал бы, но и, конечно, сказал бы, что Семен Семенович не просто психически ненормальный, но точно настоящий сумасшедший, вроде шизофреника.
       Или сама природа бывает ненормальной и способной вот на такое чудо, как то, что произошло на его глазах? Ведь это было, в самом деле, для него таким же реальным, как реальна была беседа Екатерины Николаевны с загорелым парнем на пляже. 
       И все же если он не сумасшедший, то Дарья Павловна может быть посланницей иных миров.
       Единственно, что было приятным для Семена Семеновича в том, что случилось, так это то, что Екатерина Николаевна к нему не равнодушна. Но в то, что она флиртует со своими ровесниками на пляже, чтобы он приревновал ее, в это ему верилось с трудом. Было же видно, что ей, естественно, нравится общество  ровесников.  Тогда как с ним чувствовалось, что она напряжена. И это несмотря на то, что она была близка ему по умонастроению, душевному расположению и культурным привычкам.
       К тому же и насчет Дарьи Павловны он не ошибся. Она была опасна, тем более, что проявляла к нему женский, но не только женский, но и еще какой-то интерес. А вот какой интерес, Семена Семеновича страшно волновало. Он торопился узнать о нем на ужине. Только, не дай Бог, чтобы вы, любопытный и неторопливый читатель, подумали, что это был гастрономический интерес.
       Тетушка с племянницей благосклонно приняли Семена Семеновича за ужином. Они ни словом не напомнили ему о его мальчишеской выходке с подслушиванием, как будто ее и не было в помине. Они вели себя естественно и особенно на него не обращали внимания, за исключением вежливых предложений откушать наиболее вкусные блюда и напитки. Так Дарья Павловна предлагала ему отведать румяный пирог с балыком. А Екатерина Николаевна предлагала попробовать вкусный суп из телятины на кости и печеными овощами, приготовленный тетушкой своими руками. Семен Семенович закусил и тем, и другим, и нашел их превосходными. Особенно ему понравились тетушкины пирожки с картошкой, творогом, клюквой и яблоками, и еще с красной рябиной. Екатерина Николаевна налила ему прохладительный напиток из горних крымских трав, собственноручно ей приготовленный по рецепту хозяйки дома.
       Откушав и отпив травяного напитка, Семен Семенович перешел в гостиную, где племянница исполнила незнакомый нашему герою русский романс под тетушкино фортепиано. Грустный певучий голос Екатерины Николаевны выдавил из нашего героя пару слез, после чего он шмыгнул носом и хмыкнул, чтобы никто не заподозрил его в сердечной слабости чувств. Затем Дарья Павловна сыграла партию клавесина на рояле в увертюре к «Пигмалиону» Глюка. Ее игра была так хороша, что Семен Семенович под нее как под колыбельную  уснул, прямо сидя на диване. Таким образом, вечер удался на славу: наш «горе-философ» на время покинул приятное дамское общество. Оставим на время нашего героя и уделим внимание его пассиям, - они это давно уже заслужили.
       Пока Семен Семенович спал, Дарья Павловна и Екатерина Николаевна обсуждали, а не осуждали, как он себя ведет для его же пользы. Короче говоря, вечер не предвещал ничего необычного. Он был похож на все другие вечера. По тону и содержанию разговора, было видно, что он касался близкого человека, к которому беседующие испытывали настоящую симпатию. Не было между ними и соперничества за право обладать им.
       Один только раз Дарья Павловна показала свое раздражение, когда Екатерина Николаевна напомнила ей о той сцене, свидетелем которой она стала, стоя в дверях спальни тетушки и видя испуганное лицо Семена Семеновича, махающего руками, как бы говорящими: «Чур меня!».
       - Что ты, Екатерина! И ты туда же!? Ну, право, спелись!
       - И в самом деле, отчего так испугался Семен Семенович? – не унималась Екатерина Николаевна, - неужели ты, тетя, не заметила?
       - Какая ты несносная, Екатерина. Да, я заметила испуг Семена Семеновича. Он был не в себе. Мне кажется, что он был сердит на тебя из-за твоего флирта на пляже. Вот и померещилось ему что-то от нервного переутомления.
       - По-твоему, я во всем виновата?
       - По-вашему, моя дорогая.
       - Ах, вот так.
       - Вот теперь ты на мне срываешься. То Семен Семенович меня пугается как приведения, то ты на меня нападаешь. В чем я виновата?
       - Тетя, не обижайся на меня. Ты ни в чем не виновата. Но посуди сама, если бы Семен Семенович был сердит на меня, то он бы не испугался тебя, а, наоборот, стал бы на меня жаловаться. Ведь, правда? Чем ты его испугала?
       - Катя, я устала. Пожалей родную тетю. Да, уже довольно поздно. Пора отправляться спать.
       На этом разговор был закончен. Дамы, оставив нашего героя досматривать философские сны, накрыли его пледом, притушили свет настольной лампы, и вышли из гостиной, направившись в свои спальни. После их ухода служанка осторожно прибрала в гостиной и, выключив полностью свет, закрыла за собой дверь, предоставив Семена Семеновича власти Морфея.
       Бой напольных часов в углу гостиной разбудил Семена Семеновича. Машинально он насчитал десять ударов и, опомнившись, полез в нагрудный карман за брегетом. На горящем агатами циферблате стрелки стояли на двенадцати. Оказывается, была уже полночь. От того, что Семен Семенович лежал неудобно на диване, у него затекла шея и левая рука. Поэтому он решил немного размяться и сразу не пошел к себе в покои, а стал осторожно в потемках бродить по дому Дарьи Павловны.
       Его рискованные хождения не могли не обернуться если не падением его самого, то неудачно подвернувшегося стула, что могло разбудить чуткий сон тонко чувствующих и во сне прекрасных женщин. Но тут до Семена Семеновича случайно донеслись приглушенные деревянным полом голоса из подвального помещения большого дома. Припав ухом к паркету и почувствовав резкую боль в затекшей шее, наш незадачливый слушатель все же различил два голоса. Женский голос ему напомнил Дарью Павловну. Мужской голос был незнаком. Однако слова он не смог расслышать. Тогда Семен Семенович ужом пополз по полу на голоса, пока не дополз до двери в подвал. Привстав на колени, он попробовал ее открыть. Она легко поддалась его слабому нажиму: не хватало еще того, чтобы она предательски заскрипела. Теперь он, наконец, ясно услышал, о чем говорит Дарья Павловна с незнакомым мужчиной. Разговор шел о каких-то делах, которые прямо не назывались, вероятно, потому что были секретными.
       В голову Семена Семеновича стали приходить непрошенные мысли: одна безумнее другой. То ему казалось, что Дарья Павловна чуть не немецкая шпионка, то она хитрая контрабандистка. И только когда разговор дошел до своего пика напряжения, в голове у Семена Семеновича загорелась лампочка понимания, осветившая дальние уголки сознания. Услышанное обрело для него зримый смысл, когда речь зашла о нем. Вот, что ему удалось разобрать из таинственного разговора.
       - Кхтулку, мы о всем договорились? – робко спросила незнакомца Дарья Павловна.
       - Не знаю – не знаю. Что же вам сказать?! Только то, что впредь будьте осторожны со своим постояльцем. Иначе его придется убрать. И это ваша проблема. Он может быть нам полезен только вслепую. Какая от него будет польза, если он все узнает без утайки, я вас спрашиваю, милейшая Орихлоя?
       - А если немного приоткрыть карты и сделать один пас в открытую? Было бы интересно, как здешние интеллектуалы находят выход из положения.
       - Рискованно, даже косвенно вмешиваться в их дела и тем более занимать их ум нашими проблемами, - ответил неизвестный густым басом, затем что-то пробурчал и отрывисто с бульканьем в горле заметил, - как вы можете говорить на этом протяжном диалекте?
       - Можно ко всему привыкнуть, - даже к человеческому языку.
       Собеседник тихо засвистел, издал гортанный возглас и замолк. Через две-три минуты тишину нарушил томный стон Орихлои, ее частое дыхание и продолжительное шипение. Следом без всякой паузы раздался спокойный женский голос.
       - Хорошо. Я отыграю роль колдуньи.
       В ответ раздалось недовольное бурчание. Вскоре Семен Семенович услышал, как по подвальной лестнице стал кто-то подниматься. Чтобы его не заметили, наш философ завернул за угол коридора в закуток. Краем глаза он уловил движение выходящей Дарьи Павловны в ореоле яркого света, пробивающегося через щель закрывающейся двери в подвал. Семен Семенович дождался момента, когда Дарья Павловна удалится в свои покои, вышел из поворота коридора и осторожно пошел по направлению к двери в подвал. Он намеревался узнать, кто же скрывается под именем «Кхтулку» и является ли Дарья Павловна названной «Орихлоей».
       Однако когда он проник в подвал, то там никого уже не застал. Он был немало удивлен этим обстоятельством. Как можно было покинуть подвал, если единственным выходом из него была та лестница, по которой он спустился. Этим путем воспользовалась только Дарья Павловна. Значит, она и была искомой незнакомкой по имени «Орихлоя». Но как быть с таинственным «Кхтулку»? Он то куда делся? И кто он такой? Кто такая на самом деле Дарья Павловна? 
      Войдя в свою спальню, Семен Семенович стал напряженно думать над вставшими перед его удивленным сознанием вопросами. Судя по тому, что он услышал, выходило, что Дарья Павловна и ее таинственный собеседник являются пришельцами из другого времени или места. Семен Семенович вспомнил, что похожим именем на «Кхтулку» буддисты называли человеческое тело будды. «Тулку» или нирманакая – это одно из трех тел будды, а именно его проявленное тело в виде физического тела человека. Но может быть это имя лишь случайно похоже на буддистское наименование? Еще более непонятным для него было женское имя «Орихлоя».
       Из содержания таинственного разговора можно было понять, что Кхтулку и Орихлоя утаивают нечто от людей, например то, что они сами не-люди, и в случае своего разоблачения могут пойти на крайние меры. Причем такие меры они готовы применить как раз к нему, оказавшемуся невольным свидетелем появления Орихлои из ниоткуда в виде Дарьи Павловны.
       Тут Семена Семеновича стали мучить сомнения. Если они пришельцы, то почему значительную часть своего разговора вели не на своем языке, а на языке людей? Может быть, их явление в человеческом теле препятствует употреблению их языка? Если это так, то интересно, какая у них внешность? И тут Семен Семенович представил их в виде чудовищ и невольно содрогнулся, вспомнив о своей симпатии к Дарье Павловне. Знает ли сама Дарья Павловна, что в ее теле живет чудовище? Или самой Дарьи Павловны уже нет, а есть ее видимая оболочка, прикрывающая неземную женщину? Ответы на эти вопросы нельзя было найти путем абстрактных размышлений. Поэтому Семен Семенович отложил их рассмотрение на будущее, следуя мудрому правилу, что «утро вечера мудренее», и с трудом от пережитых необычных событий забылся беспокойным сном, сотканным из кошмарных видений чудовищ, преследующих его по неведомым закоулкам его подсознания.
       На следующее утро к нему в комнату заглянуло любопытное солнце, заигравшее у него на лице солнечными зайчиками, так что ему пришлось, поморщившись, проснуться. Окно в сад было полуоткрыто. Веяло утренней свежестью. Вдали раздавались звуки просыпающегося курортного города. Все окружающее располагало к хорошему настроению. То, свидетелем чего он стал в полночь, ему показалось дурным сном, которое развеяло теплое и солнечное утро.
       «И, в самом деле, не явилось ли то, что я видел и слышал вчера днем и ночью, случайным помутнением рассудка?» - спросил он сам себя, идя к завтраку в столовую Дарьи Павловны.
       По дороге ему попалась Екатерина Николаевна, которая благосклонно кивнула в ответ на его приветствие и ласково предложила пройтись после завтрака по набережной Ялты. У Семена Семеновича сразу же при этих многообещающих словах часто забилось сердце, и закружилась голова от волнения.
       «Неужели, Екатерина Николаевна, все же испытывает ко мне интерес?», – с надеждой подумал про себя многоопытный философ.
       На завтрак они отведали омлет и котлеты с рисом на салатном листе. На десерт как всегда милая Дарья Павловна предложила попробовать свои сладкие сдобные булочки с яблоками и сливки с малиной. После вкусного завтрака Семен Семенович с Екатериной Николаевной отправились на променад.
       На утренней прогулке по набережной, на которой был слышен плеск набегавших волн на шуршащий песок Черного моря и пронзительные крики морских чаек, Семен Семенович почувствовал себя вполне еще молодым человеком и решил приударить за своей прекрасной спутницей. Но один только насмешливый взгляд Екатерины Николаевны заставил его отказаться от своей неудачной попытки.
       - Семен Семенович! Я хотела с вами серьезно поговорить. А вы между тем ведете себя чересчур легкомысленно. Как вы находите мою тетушку? Нравится ли вам она?
       - Она хорошая. Но вы, Екатерина Николаевна…
       - Постойте, Семен Семенович. А не кажется ли вам, что Дарья Павловна разительно изменилась? Впрочем, ведь вы ее не знали прежде.
       - В общем-то, Дарья Павловна такая же сейчас, какой была и прежде, когда я впервые ее увидел. Только вот вчера она мне показалась не сама собой.
       - Как это: «не сама собой»? Что вы хотите сказать?
       - Вчера у меня было чувство, что она была не то, что не в себе, а себе чужая, другая, чем собственно она сама.
       - Как странно, у меня было такое же чувство. А вы не слышали сегодня ночью ничего необычного?
       - Да, спросонья я слышал голоса.
       - Спросонья? А это не вы гуляли по коридору мимо моей спальни? Ведь поздним вечером мы вас оставили отдыхать в гостиной.
       - Да, признаюсь. Ночью я проснулся в гостиной. Но больше там не смог заснуть, и тогда пошел к себе «на боковою».
       - Признайтесь, вы не могли слышать кто, где и что говорил?
       - Екатерина Николаевна, вы плохо обо мне думаете. Я не какой-то слуга, чтобы подслушивать то, что говорят господа.
       - А никто вас не считает слугой. Но если бы я услышала ночью голоса, то естественно бы к ним прислушалась. А вдруг это злоумышленники? Необходимо в наше время быть осторожной.
       И тут Семен Семенович почему-то подумал о том, не является ли Екатерина Николаевна сообщницей Дарьи Павловны, вернее, того страшного существа, что обосновалось в особе ее тетушки. Интересно, как это быть питательным телом для паразита?
       «Нет, серьезно, если так посмотреть на возникшую проблему», - пронеслось в голове у Семена Семеновича.
       И все же Семен Семенович никак не мог взять в толк, как милая Дарья Павловна может быть только питательной средой для паразита или его личинки. Что если это правда? Но тогда во что она превратится? В нечто вроде феи или русалки, а может быть ужасного чудовища?
        «Неужели я впал в детство? Но еще слишком рано для этого», - успокаивал себя Семен Семенович.
       - Семен Семенович, почему вы молчите? О чем вы думаете?
       - Я думаю о вас. Да, и что вы сделали, когда услышали ночные голоса?
       - Когда я, наконец, решилась выглянуть и посмотреть, кто это говорит, то услышала шаги в коридоре и прикрыла дверь. В щели я увидела женский силуэт и поняла, что это моя тетя. Чуть позже мимо моей двери прошел еще один человек. Это были вы, Семен Семенович. О чем вы говорили с Дарьей Павловной, да еще ночью?
       - Могу вам честно сказать, Екатерина Николаевна, что говорил с вашей тетей не я, а незнакомый мне мужчина или некто, кто говорил мужским голосом. Я сам, когда проснулся в полночь в гостиной, обратил внимание на приглушенные голоса в подвале. Но содержания разговора мне не удалось расслышать. Меня это заинтриговало, и я дождался, когда собеседники выйдут из подвала. Однако из подвала вышла только Дарья Павловна. Когда я заглянул в подвал после ее ухода, то никого там не нашел: ее собеседник бесследно исчез.
       - Что вы говорите? Как интересно.
       - Мне было не до интереса. Представьте себе ночь: темнота, таинственные собеседники в подвале и в довершение ко всему исчезновение одного из них. Правда, может быть, в подвале есть потайной ход из дома. Но я его не нашел.
       - Семен Семенович, да вы прямо сыщик какой-то. Вы не любитель рассказов Конан Дойла о детективе Шерлоке Холмсе?
       - Когда я был гимназистом, я зачитывался этими занимательными историями. Но тогда я не был свидетелем необычных историй. Благодаря вам, милая и остроумная Екатерина Николаевна, я невольно им стал.
       - Семен Семенович, прошу вас, не держите на меня зла за мой несносный язык. Я тоже, как и вы, стала жертвой необъяснимых явлений в доме тетушки. Странно, такого я здесь никогда прежде не встречала.
       - Екатерина Николаевна, вы сообщите Дарье Павловне о нашем разговоре?
       - Семен Семенович, а вы хотите, чтобы это была наша маленькая тайна?
       - Можно и так сказать.
       - Хорошо, я могу на время закрыть глаза на наше предубеждение и не сообщать о нем моей тете. Но не совсем прилично держать ее в неведении, что твориться у нее в доме. Или вы, Семен Семенович чего-то не договариваете?
       - Почему же? Я… совсем не думал… как сказать…
       - Семен Семенович! Говорите, как на духу. Вы что, подозреваете саму Дарью Павловну в этом… самом? – стала допытываться Екатерина Николаевна у московского философа. Затем она, прямо посмотрев в глаза своего собеседника, вдруг спросила, - Что случилось между вами в спальне тети?
       От такого неожиданного вопроса Семен Семенович смешался и не знал, что ответить. Он молчал, а его спутница ждала ответа. С каждой минутой молчания у нее все больше округлялись глаза от недоумения. Так что нашему незадачливому философу пришлось найти силы для того, чтобы открыть если не всю правду, то хотя бы ее половину.
       «Полуправда в таких обстоятельствах, угрожающих жизни и моей и, вероятно, Катерины (так он звал Екатерину Николаевну про себя), полуправда лучше правды», - сказал себе Семен Семенович, а потом возобновил разговор.
       -  Ничего, если не считать того, что она возникла у меня прямо под носом.
       - Как это «возникла прямо перед носом»? А до этого, где была Дарья Павловна?
       - Хоть убейте, не ведаю. Вот это то и странно. Потом эти ночные разговоры с незнакомцем или незнакомкой.
       - Как их звать?
       - Кого? Незнакомца или незнакомку?
       - Ну, конечно.
       - Не знаю.
       - Семен Семенович, я уже знаю, когда вы говорите правду, а когда мне врете. Итак, их имена?
       - Екатерина Николаевна, вы говорите со мной как квартальный на допросе.
       - А вы бывали на допросе в полиции?
       - Было дело.
       - Я надеюсь, не воровское дело?
       - Нет, политическое
       - Так вы, Семен Семенович, оказывается «революционер»?
       - Нет, Екатерина Николаевна, я не революционер, но и не контрреволюционер.
       - Семен Семенович, а не думаете ли вы, что моя тетя революционерка или хотя бы контрабандистка?
       - Нет, не думаю. Такие предположения были бы слишком легким объяснением. Я давно от него отказался.
       И тут Семену Семеновичу пришла отчаянная мысль посвятить Екатерину Николаевну в то, что он знал. Настоящая польза может быть только от полной откровенности.  И он все без утайки ей рассказал, рискнув своей жизнью и жизнью Екатерины Николаевны, только если она сама не была в сговоре с Дарьей Павловной.
       - Значит, вы, Семен Семенович, полагаете, что под личиной моей тети скрывается нелюдь по имени «Орихлоя», - с ноткой скепсиса заметила Екатерина Николаевна.
       - А что бы вы на моем месте подумали об этом, Екатерина Николаевна?
      - Думать – ваша привилегия как философа.
       - Хорошо. Тогда Дарья Павловна разыграла спектакль или это все мне привиделось и послышалось.
      - Ну, почему же? Может быть, было все так, как вы объяснили. Только я никак не могу поверить в то, что моя тетя уже не моя тетя, а какое-то, может быть инопланетное чудовище, вроде тех, что беспокоят воображение читателей современных бульварных романов о монстров.
       И все же вы меня приятно удивили тем, что мне доверились как близкому человеку, несмотря на то. что я могу ненароком, а может быть специально, проговориться Дарье Павловне о том, что вы о ней думаете. Если буквально понимать ваш пересказ услышанного, то это прямо угрожает вашей жизни.
       В ответ на вашу откровенность я хотела бы вам помочь. Но как это сделать? Шпионить за своей тетушкой? это низко, да и у меня нет для этого никакого желания, - она ведь моя тетя. Собственно говоря, Дарья Павловна меня воспитала.
       - Что вы, Екатерина Николаевна, я ни в коем разе не и не думал, чтобы вы следили за своей тетей. Я вот о чем подумал. Если это произошло с Дарьей Павловной, то почему не может случиться со мной или вами? Конечно, при условии, что Дарью Павловну используют высшие силы, так что она сама не ведает, что творит.
       - Семен Семенович, вы намекаете на то, что моя тетя одержима злым и коварным духом «Орихлоя»? Но тогда в ком пребывает упомянутый вами, как вы сказали, -  «Кхтулку»?
       - Я не знаю. Если он был в теле человека, то куда делся этот человек? Екатерина Николаевна, а нет ли тайной комнаты или потайного хода из подвала дома Дарьи Павловны?
       - Слушайте, Семен Семенович, действительно, что-то такое я уже слышала. Вы мне напомнили, что когда я была ребенком, то однажды услышала, как прислуга шепчется о каких-то тайнах господского подвала.
       - Я вот что подумал, Екатерина Николаевна, не является ли подвал вашего дома порталом пришельцев. вполне может быть, что они более тонкой природы, чем мы. И для своего пребывания на Земле выбирают тела, прежде всего, тех, у кого развито воображение или слабо работает машина ума, чтобы носители не догадались об их присутствии в собственном теле.
       - Семен Семенович, мне было бы интересно знать, что сказал бы о таких экстравагантных предположениях ваш знакомый доктор Иван Иванович?
       - Тут нет никакой загадки. Разумеется, он подумал бы, что я настоящий сумасшедший. Так проще объяснять поведение людей, которое вызвано необычными событиями в их жизни.
       - Семен Семенович, у меня есть возражения. Несмотря на то, что Дарья Павловна ведет обычный образ жизни, она весьма необычна, умна и умеет прекрасно справляться со своими желаниями и фантазиями. Именно этому она меня и научила, когда я подолгу гостила у нее в детстве и девичестве.
       - А не легче ли будет предположить, что Дарья Павловна вас просто разыграла?
       - Да, конечно. А вы ей подыграли в роли загадочного «Кхтулку»? Кстати, почему именно «Кхтулку»?
       - Семен Семенович, вы, в самом деле, думаете, что мы способны на такие детские каверзы?
      - …
       - А что если Кхтулку и Орихлоя являются наблюдателями, прилетевшими со звезд, чтобы следить за развитием землян?
      - Как интересно вы рассуждаете, Екатерина Николаевна. Тем более будет интересно, если таким наблюдателем вы и являетесь.
       - …
       - Екатерина Николаевна, ваше молчание можно расценить как знак согласия?
       - Что вы, Семен Семенович, ваша фантазия зашла не туда, куда следовало бы. Ведь по вашему предположению Дарья Павловна является инопланетянкой.
       - Ах, да, в самом деле, я увлекся, - признался наш незадачливый мыслитель, поняв, что сболтнул лишнего.
       Про себя же Семен Семенович подумал: а почему бы и нет? Вдруг настоящей гостьей Земли является та, которую он зовет «Екатериной Николаевной», а Дарья Павловна есть всего лишь оболочка для воплощения чужеродной субстанции? Но тогда может быть Екатерина Николаевна и есть Кхтулку?
       И тут Семен Семенович подумал о том, что человеческое тело будды как просветленного существа вполне может быть Екатериной Николаевной. Перед ним вдруг пролетела его жизнь на пути в Ялту и в самой Ялте. Везде присутствовала Екатерина Николаевна в качестве знака пробуждения сознания от привычной темноты его существования. Но он продолжал оставаться типичным интеллектуалом с характерным для такого сорта людей набором предрассудков. Казалось бы, ему то, интеллектуалу, совершенно не свойственно иметь предрассудки.   Однако то, что он умел размышлять, нисколько не мешало тому, что в повседневной жизни он часто забывал о своей интеллектуальной любви к богу и терял чувство меры, вводящей в мир идей.
       То, что он услышал от Екатерины Николаевны, позже, в тот же день, привело его к интересным размышлениям. Ему подумалось, что, почему бы и нет: не является ли она, и в самом деле, той, кого он ждал всю жизнь?
       Но как это связано с тем, что и Екатерина Николаевна, и Дарья Павловна являются не только идеей, значимой для него самого, но и реальными живыми существами, существующими независимо от него? То, как они совмещают в себе и качество идеи, и качество лица, тем более становится для него проблемой, чем менее они являются людьми. Что если эти дамы действительно не-люди? А если они не-люди, то могут ли они быть женского пола? Или их пол одна видимость? И как они выглядят на самом деле? Может быть, они нечто вроде пресмыкающегося или насекомого, или того «хуже», растительного существа?
       Правда, когда наш герой глубоко задумался над природой возможных не-людей, он понял, что они могут быть намного более развитыми, чем люди. В этом случае, ни о каких разумных пресмыкающихся или насекомых, а тем более растительных формах разумной жизни не могло идти и речи. Проблема при такой оказии могла быть в том, являются ли такие высоко разумные существа психо-соматическими или духовными субъектами. При условии их психосоматической конституции они могут быть более или менее  похожими на людей. А вот если они духовные существа, то чем может быть тело их воплощения?
       Эти спорные вопросы вскоре стали предметом беседы Семена Семеновича с Екатериной Николаевной. Случилось это на пляже, когда они сидели в тени у пирса на теплом песке. Море лениво накатывало волны на берег. Солнце уже клонилось к закату, а плеск воды не мешал их занятной беседе.
       - Семен Семенович, вот вы, философы, все или почти все знаете о метафизических, «высоких материях». Так скажите мне, могут ли ангелы существовать самостоятельно, как люди, и в то же время не являться в их виде?
       - Странно, я как раз недавно думал о нечто подобном. Дайте подумать. Гм… Да, вы, вероятно, имеете в виду, что ангелы в качестве божественных сил зависимы от воли Бога. Тогда естественно напрашивается вопрос о том, могут ли они существовать отдельно? А если могут, то в каком виде? Причем вы замечаете в таком виде, который отличен от человеческого. Я правильно вас понял, Екатерина Николаевна?
       - В общем, да. Так как вы полагаете?
       - Самостоятельно могут существовать «падшие ангелы». непокорные воле Бога. Так как ангелы являются духовными существами, состоящими из эфира, огня, света воздуха, то они в этом качестве располагают телом из чистых стихий. Поэтому у них иная телесность, чем у человека. Но они могут воплощаться, точнее, превращаться в людей.
       - Семен Семенович, вы хотите сказать, что тех, кого вы именуете «падшими ангелами», могут вселяться в людей?
       - Да, так как у них нет вещной, отличной от среды, от стихии, телесности, то они вынуждены обращаться в людей, чтобы действовать в нашем мире. Это знали древние. Вспомните  комедию Менандра «Амфитрион», в которой Юпитер обратился в Амфитриона, чтобы сойтись с приглянувшейся ему его женой. Или ее переложение Мольером на французский лад с намеком на отношения между королем Людовиком и маркизей де Монтеспан.
       - Интересно, что вы понимаете такое превращение в комическом духе. Однако, как вы думаете, верные богу ангелы могут обращаться в физические существа?
       - Конечно, вспомните явление архангела Гавриила Деве Марии или самому Иисусу в виде голубя. Но здесь они действую не самостоятельно, а в качестве посланцев Бога.
       - Хорошо. А другие существа, уже не ангелы, могут обращаться в людей?
       - Екатерина Николаевна, если мы с вами вспомним детство и бабушкины сказки, то, конечно, признаемся, что верили тогда в превращения не только других существ в людей, но и людей, например, в волков, ослов и прочее. Возьмите хотя бы «Метаморфозы» Овидия или «Осла» Апулея. Оборотни, суккубы, инкубы и прочие существа, склонные к превращениям сопровождают человека в течении всей его истории. Лишь в последнее время ввиду распространения научных идей народные суеверия сошли на обочину обыденного сознания.
       - Так вы верите в возможность такого превращения?
       - Нет, я не верю, но допуская возможность того, что народное или магическое сознание описывает как метаморфозу существ друг в друга.
       - А чем такое допущение отличается от веры?
       - Сложно точно ответить на этот вопрос. Но я попробую. Допущение есть предположение ума. Вера же есть волевое решение, побуждаемое влечением к тому, от чего зависишь. Получается так, что ум предоставляет нам возможность полагать, а вера уже предполагается в качестве того, что является необходимой предпосылкой самого разумения. В силу чего она предпослана уму? В силу того, что бессознательно усвоено как привычка через многократное повторение того же самого.
       - Значит, по-вашему, вера есть привычка, а допущение ума – умение?
       - Да, наверное. Точнее, умнее сказать: привычнее уметь добывать знание из опыта ума, полагающегося на восприятие и переживание.
       - Хорошо, - согласилась Екатерина Николаевна, а потом внезапно изменила тему беседы, заметив, - ладно, давайте попробуем понаблюдать за моей тетей. Таким образом, мы сможем избавиться от навязчивого восприятия принимать непривычное за необычное, порой таинственное и чудесное.          
       - Что ж давайте. Только уговор: о результатах наших наблюдений делиться без остатка друг с другом.
       - Согласна, но с одним условием: наблюдать с осторожностью, чтобы не задеть мою тетю.
       Наши герои договорились следить за хозяйкой дома таким образом, чтобы она оставалась в неведении относительно их действий. Семен Семенович понимал, что это очень опасно, если верить тому, что он услышал в полночь из подвала дома.
       Когда они вернулись с пляжа домой и разошлись по своим комнатам, то  московский философ, усевшись поудобнее в кресле у постели, глубоко призадумался. Он искренне недоумевал: почему Екатерина Николаевна согласилась вместе с ним следить за своей тетей? Теперь они были сообщниками не в совсем благовидном деле. Шпионить за близким – малопочтенное занятие. Что заставило Екатерину Николаевну предложить ему такое? Для этого должны быть серьезные основания. Семен Семенович не обманывался на свой счет. Вряд ли причиной такого предложения была заметная уже симпатия Екатерины Николаевны, которая могла ради нее нарушить правила приличия. Ведь не любит же она его? В этом он сомневался. До того, чтобы потерять голову от любви и быть готовой предупреждать капризы любимого, было еще очень далеко. Правда, в любовных делах планирование неблагодарное занятие по причине их непредсказуемости. Но тем не менее.
       Значит, Екатерина Николаевна имела свой личный интерес шпионить за своей тетей. И это было не детское любопытство: она была не в том возрасте. Тогда что? Не оставалось ничего другого, как предположить, что Екатерина Николаевна оказалась свидетелем нечто подобного, что произошло на глазах нашего героя. Когда эта мысль, наконец, дошла до Семена Семеновича, то он по-настоящему смутился и осознал всю серьезность их положения. Все сходилось на том, что это не его фантазия и не их коллективный фантом, а действительно событие посещения людей чужеземными существами, угрожающее не только их жизни, но и жизни других людей.
       Причиной такой обеспокоенности Семена Семеновича могло быть такое простое предположение: разве будут таиться чужеземцы и замышлять убийство в случае малейшего раскрытия своих планов и своего собственного присутствия, если они заранее не замышляют недоброе против людей? Не было достаточных оснований в этом сомневаться до тех пор, пока не будет доказано обратное результатами их расследования.
       Но тогда что нужно было в первую очередь делать? Было трудно сразу ответить на этот вопрос. Несомненным было только то, что не нужно было привлекать к себе излишнего внимания Дарьи Павловны. Затем могло оказаться так, что она не одна такая в доме. Ведь где-то же скрывается пресловутый Кхтулку. Почему не там, где его слышал Семен Семенович? Может быть, подвал дома Дарьи Павловны является местом синхронизации разных миров, порталом иного мира?
       Следовало ли о том, свидетелем чего он стал, сообщать властям или друзьям для поддержки? На этот вопрос Семен Семенович знал ответ: ни в коем случае. В противном случае его могли «поднять на смех» или вообще упрятать в сумасшедший дом как умалишенного.
       Оставалось вести себя, как ни в чем не бывало, повысив бдительность, и быть крайне внимательным, обращая внимание на всякие мелочи, могущие сыграть в будущем свою роковую роль. Они могли, как навести Семена Семеновича на нужную мысль, так и отвлечь его от того, что на самом деле происходит с ним рядом. Поэтому нужно было постоянно держать наготове свою способность суждения, чтобы сделать правильные выводы из суммы накопленных данных наблюдений.
       Несмотря на изрядную настороженность, Семен Семенович не замечал в поведении самой Дарьи Павловны и ее домочадцев ни малейших признаков странности, несовместимой с человеческим образом жизни. Все было, как всегда, - привычно и обыкновенно. А время шло, и курортный отдых вот-вот должен был подойти к неминуемому концу.
       И тут неожиданно с Семеном Семеновичем произошла беда. Как-то днем в полдень, отплыв от берега на приличное расстояние, он перевернулся на спину и поплыл медленно обратно, еле шевеля ногами от усталости. Вдруг в правую икру что-то больно кольнуло, и вся нога непроизвольно дернулась. Ее стала сводить судорога, так что Семен Семенович непроизвольно согнулся, запрокинув голову, и сразу наглотался соленой, горькой воды. Он еще не успел, как следует испугаться, но уже понял, что находится на волосок от смерти. Вот она, с ним рядом. Время как будто остановилось. До него только теперь дошла та простая истина, что вечность не имеет измерения. Она не знает перемен. Это и есть «вечный покой» смерти. Все остальное – иллюзия. Рай – глупая сказка. Открытие вечности опустошило Семена Семеновича. От него осталось одно воспоминание, которое тут же растворилось в океане вечности.
       В следующее мгновение Семен Семенович почувствовал, что ему дурно. Он судорожно выпускал из себя порции горькой морской воды, лежа животом на согнутой ноге Екатерины Николаевны, мягко стучавшей его по спине на берегу пляжа. Это она, увидев, как Семен Семенович захлебнулся, барахтаясь в воде, бросилась его спасать. Как она оказалось в мгновение ока рядом с Семеном Семеновичем, для него было загадкой, ведь он отплыл от берега на значительное расстояние. Но не это его сейчас беспокоило, и даже не то, как он очутился чудом тут же на берегу, а то, свидетелем чего он стал миг назад.
       По мере того, как Семен Семенович приходил в себя, его все больше мучила мысль о том, что такое вечность, с которой он столкнулся. Он уже понял, что был при смерти, смотрел ей в лицо. «Лицом смерти» была пустота вечности или ничто. Было бы неверно сказать только это. Он не просто представлял себе вечность. Он находился в ней. Она приняла его в свои объятия. Но кто-то или что-то вернуло его обратно в этот мир времени – мир перемен.
       Гадание о том, что время как будто или на самом деле остановилось, и ему открылась вечность, заставило его опять вернуться к пережитому опыту испытания события вечности. Что такое событие вечности? Это сингулярное событие в ряду иных событий времени или, все же, со-бытие с вечностью, партикулярная причастность к ней? Скорее второе, ибо вечность не есть момент временной последовательной. Она не имеет длительности. Образом вечности может быть точка, лишенная размерности. Если и можно говорить о вечности во времени, то только как о миге разрыва последовательности моментов времени. Именно этот разрыв «паутины времени» испытал Семен Семенович в миг потери сознания того, что с ним происходило в воде, когда он захлебнулся.
       Он вдруг подумал, что нечто подобное может опять когда-нибудь случиться. Но тогда, может быть, уже никто не вернет его обратно в этот мир. Что он будет там делать? Разве можно там что-то делать?
       Потом он стал думать о том, что мгновенен не только вход в вечность, но и выход из нее. Об этом он судил по тому, как сразу пришел в себя, лежа на коленке Екатерины Николаевны и извергая из себя поток солоновато-горькой черноморской воды.
       Интересным в встречи с вечностью было то, что там ничего и никого не было, если не считать самой пустоты. Семен Семенович подумал о том, что смерть есть «вечный приют» живущих, точнее, поживших. Но как тогда они снова могут попасть в своем ли виде или в виде уже других существ или, может быть, сущих вещей в наш мир и в наше время, а может быть какой-то другой мир и другое время? Это может быть только, если сама вечность есть во времени как ее разрыв, нечто времени иное, но свое. Вечность как «свое иное» времени тогда не есть нирвана, отдельно взятая от сансары. Она есть нирвана вместе с сансарой. От этих интересных мыслей Семена Семеновича отвлекла его спасительница, задав вопрос.
        - Семен Семенович! Вы что опять в гамлетовском раздумье? Быть или не быть?
        - Екатерина Николаевна, простите меня ради бога. Я вас не поблагодарил за чудесное спасение. Теперь навеки я раб у ваших ног.
       - Семен Семенович, не говорите глупостей.
       - Но как, как вы меня спасли? Это удивительно.
        - Об этом после. А то мы привлекли к себе излишнее внимание всего пляжа. Как вы полагаете, что подумает об этом Дарья Павловна?         
       - Ничего хорошего.
       - Как вас понимать, Семен Семенович? То, что я вас вытащила из воды, это дурной поступок?
       - Ни в коем случае. Просто Дарья Павловна подумает, если мы правы в своих опасениях на ее счет, что вы не по-человечески проворны. Кстати, о чем это может говорить?
       - Хорошо, Семен Семенович. Одевайтесь. Я вижу, вы никогда не отстанете от меня с вашими назойливыми расспросами. Об этом мы поговорим в городском саду.
       Уже одеваясь, Семен Семенович вдруг подумал о том, что к вечности имеет отношение не только то, что он испытал, но и то, что сделала Екатерина Николаевна. Ведь она мигом оказалось рядом с ним и тем же мигом или уже другим очутилась вместе с ним на берегу. Как это так возможно? И потом в самой пустоте вечности ее не было с ним рядом. И тут Семен Семенович похолодел от ужаса при мысли, что и его не было в этой вечности. Там вообще никого не было, кроме нее самой как стихии стирания существующего и уничтожения. А может быть  это и есть существование в чистом виде без существующего?
       Но тут в нем заговорил ученый: а вечность ли это? Может быть, пугающая пустота вечности есть просто нулевое содержание события потери сознания. Однако откуда тогда то чувство пустоты, воспоминание о котором его никак не покидало? Так это чувство и есть свидетельство факта отсутствия сознания в форме присутствия бессознательного. Наличность пустоты и было сознанием отсутствия сознания. Имело место пустое сознание, которое испугалось своей пустоты, самого себя, не заполненного превращенным в себя  инородным содержанием мира вне сознания, «слитым» водой «утопа».   
       «Утопия» - сыронизировал над самим собой Семен Семенович, но сразу же себя осек, увидев идущую ему навстречу Екатерину Николаевну.
       «Боже! Как она прекрасна в этом сиреневом летнем платье из китайского шелка», - сказал с неподдельным восхищением про себя Семен Семенович.
       Но с появлением прекрасной спутницы душой нашего незадачливого философа вновь овладели сомнения. Как быть с тем, что Екатерина Николаевна успела его спасти? Чудо ли это? Может быть, в этом нет ничего чудесного, ведь пока она его спасала, будучи хорошей пловчихой, - недаром она с детства часто гостила у тети на море, - он был без сознания, а значит, сознательно был вне времени. Вот поэтому ему и показалось, что как только он стал тонуть, так сразу же, в следующий момент времени, оказался на берегу на коленке своей спасительницы.
       Нельзя было не согласиться с Семеном Семеновичем в том, что одно появление Екатерины Николаевны в нем сразу же вызывало философское настроение. Начитанному читателю можно про ту же философскую роль, которую сыграла в судьбе Данте Алигьери его возлюбленная Беатриче. Для Семена Семеновича его Биче стала Екатерина Николаевна.
       Его сомнения  сразу же рукой сняла Екатерина Николаевна, взяв его под локоть и поведя в летний ялтинский сад. Они шли молча. Семен Семенович думал о том, что рядом с ней ему спокойно: она его ангел-хранитель. О чем думала Екатерина Николаевна, для нас так и осталось загадкой. И только когда они зашли в сад, то у садовой скамейки, стоявшей в углу в стороне от главной аллеи, она сказала: «Семен Семенович, признавайтесь! Вы, я полагаю, считаете меня тоже инопланетянкой»?
       - Признаться вам, Екатерина Николаевна, считаю. Вы, конечно, можете меня поднять на смех.
       - Почему же? - вдруг переспросила к немалому изумлению Семена Семеновича Екатерина Николаевна, прямо смотря своими очаровательными дымчатыми серо-голубыми глазами на своего собеседника.
       - Как, вы согласны с тем, что вы инопланетянка?
       - Мы все в каком-то смысле инопланетяне. Ведь вы, Семен Семенович, наверное, слышали такую историю, что мы прилетели на эту планету для наказания за наши грехи. Не зря же многие считают Землю местом ссылки для всей Вселенной.
       - Интересная история! Я же не в этом, переносном смысле, а буквально понимаю это относительно вас.
       - Вы что, Семен Семенович, полагаете, что я заодно со своей тетей?
       - Поскольку я с вами откровенен, то скажу, что думаю. А думаю я о том, что вы сами по себе, и здесь наблюдаете не только за нами, но и за своей тетей.
       - Вот так вот, да? Наблюдаю за вами – за людьми? А тетя - значит тоже инопланетянка, так что ли? И кто я такая? Дух, нежить, путешественница в пространстве или во времени?
       - Вам лучше знать, Екатерина Николаевна.
       - Не пригласить ли нам для прояснения вопроса Ивана Ивановича?
       - Нет, увольте. А не то сразу замучает своим психиатрическим диагнозом.
       - Хорошо, Семен Семенович. Буду с вами тоже откровенна. Не буду вам говорить, откуда я, да это и не важно, для того дела, которое у меня есть к вам, именно к вам, Семен Семенович.
      - И все же, не для простого любопытства, а для моей души, скажите, Екатерина Николаевна, откуда вы к нам пожаловали?
      - Из другого мира.
      - Из какого другого мира, - с того света, что ли? Или из другой Вселенной?
       - Из другой Вселенной, которой нельзя найти на вашей звездной карте.
       - А разве Вселенные сообщаются друг с другом?
       - Прямо, нет. Но через «тот свет», - да.
       - Ах, вот так? Интересно.
       - Я бы сказала мучительно.
        - То есть, вы хотите сказать, что для того, чтобы попасть сюда, надо пройти через «врата смерти».
       - Примерно так.
       - Так мы все попадаем после смерти в ваш мир?
       - Нет, конечно. Это происходит не само собой.
       - А каким образом?
       - Нужен проводник. Вот вы, Семен Семенович, были на пороге смерти и, умерев, могли оказаться не в том месте, в котором вы могли бы быть с моей помощью.
       - И в каком я мог оказаться месте?
       - Лучше об этом не говорить.
       - А я не мог остаться в пустоте вечности?
       - Нет, еще. вы обременены желаниями, стремлениями, страхами, надеждами и всем прочим.
        - Я тоже, но в меньшей степени, чем вы. И у меня есть то, чего нет у вас.
       - И что это?
       - Возможности. Они позволяют мне совершать трансгрессию на границу между мирами.
       - Так вечность есть граница между мирами?
       - Можно и так сказать. Уточню только: между всеми мирами и временами.
       - А вот эта трансгрессия всегда возможна?
       - Разумеется, нет. Только если есть энергия трансгрессирования.
       - Если думать так, как вы говорите, то не получается ли то, что вечность современна всем мирам в качестве их границы настоящего? Она есть синхронизация всех мировых времен в качестве мировой линии развития.
       - Нет. Она не есть мировая линия развития. Это мировая линия развития развертывается в вечности, раскрывается, распаковывается в ней как поверхность сферы. Семен Семенович, вы правы в том, что она синхронизирует многообразие мировых времен, перпендикуляром которых является.
       Я бы сказала так: вечность современна всем временам, но именно поэтому никогда не своевременна. Она есть не свое, а иное времени.
       - Можно ли сказать, для чего нужна вечность? И еще вопрос: Как такая вечность связана с Богом и разумом?
       - Семен Семенович, вы задаете сложные вопросы, на которые мне трудно ответить так, чтобы быть понятной такому ученому философу, как вы.
       - Так вы же инопланетянка и в этом виде более умное существо, чем я – человек. Кому как не вам знать ответы на поставленные вопросы?
       - Вы преувеличиваете мои собственные возможности. Но Я удовлетворю ваше человеческое любопытство в той мере, в какой способна это сделать. Извольте. Хотя я чувствую вашу внутреннюю иронию относительно моего согласия на именование меня инопланетянкой. Я понимаю, что вам трудно это принять, когда все вокруг говорит о том, что ничего не изменилось от такого признания, несмотря на его необычность.
       - Пожалуй, вы, Екатерина Николаевна, правы. Кстати, как вас звать на вашем родном языке и откуда вы прибыли, если это не секрет?
       - Меня зовут Екатериной Николаевной.
       - Как вас понять? Или вы прилетели из будущего?
       - Семен Семенович, вы же помните, что я прилетела из другого мира. Вам будем понятнее, если меня зовут Екатериной Николаевной.
       - Екатерина Николаевна, не буду настаивать. Если вы не хотите точно сказать кто вы и откуда, тогда оставим это.
       -  Пока не вижу в этом смысла.
       - Так все же, как быть с вечностью и как она связана с Богом и разумом?
      - Вечность - это среда разума, который является телом духа. Дух вы зовете Богом. Это не совсем точно, ибо дух не есть существо. Бог же – это одно из множества духовных существ.
       - Екатерина Николаевна, так вы и есть бог? Или лучше сказать богиня?
       - Лучше сказать богиня.
       - Хорошо, ладно. И зачем вы пожаловали на нашу Землю?
       - Видите ли, Семен Семенович, ваша планета является уникальным местом в Универсуме. Но не потому, что, как вы предположили, она есть испытательный полигон миров, а потому что здесь скрыто то, что является ключом к управлению самой Вечностью.
       - Что это за ключ такой?
       - Земля – место хранилища ключа к тайне самой Вечности, спрятанной Древними Богами, так называемыми «Предтечами» как наиболее близкими к тому, что можно назвать Духовным Принципом или Абсолютным Духом.
       - А зачем они его здесь спрятали и где они сами?
       - Они находятся в Вечности. Кто этот ключ отыщет, тот к ним присоединится.
       - Так просто?
        - Так просто, что никто, кроме них не знает, как выглядит этот ключ и вообще что он такое: вещь, существо, идея или еще что-то.
       - Хорошо. А кто такая Дарья Павловна и таинственный Кхтулку?
       - Дело в том, что искомый ключ ищут не только боги, но и демоны.
       - А кто такие демоны? Да, если есть демоны, то есть и ангелы. Не проще ли вас назвать ангелами?
       - Ты можешь и так меня называть. Мы духовные существа. Демоны тоже духовные существа, но только не светлых, а темных энергий.
       - У нас святые отцы в стародавние времена говорили, что стремление к представлению ангелов отдает прелестью, ибо являются всякие духи, но не все они от Господа. Их необходимо проверять евангельским аршином. Святой Дух склоняет человека к осознанию своей греховности, а не унижает человека и не возвышает его.
       - Да, естественно, так и положено думать в опоре на веру и различать духов по религиозному канону.
       - Правильно ли это?
       - В каком смысле? В религиозном смысле правильно. А вот в моем случае такому представлению можно дать иное истолкование.
       - И какое же?
       - Нет ничего проще: тех, кого вы называете ангелами, есть просто более сложные и совершенные существа, у которых больше возможностей реализовать свои идеи и желания, чем это могут люди.
       Больше ничего примечательного не было в их разговоре. Уже по дороге к дому Дарьи Павловны Семен Семенович почувствовал себя не «в своей тарелке». Как здравомыслящему взрослому человеку и тем более интеллектуалу, привыкшему к постоянной рефлексии, ему было неловко перед самим собой и прежде всего перед Екатериной Николаевной за то, что он позволил вслух помечтать о том, что могло бы иметь место только во сне. Он понимал, что Екатерина Николаевна только из-за симпатии к нему поддержала его безумную фантазию о ее внеземном происхождении. Вместе с тем его не покидала мысль о том, что в Екатерине Николаевне есть что-то нечеловеческое. Нет, не животное, а вот именно нечеловеческое. Что именно он не мог точно сказать, за исключением того, что оно касалось как естества, так и культуры, но и еще чего-то такого, что он называл духом. Но это нечеловеческое так не по-человечески искусно было вписано в человеческое естество и душу, что его было трудно от них отмыслить. Вероятно, как раз эта искусность и была приметой или симптомом нечеловеческого.
       Семен Семенович стал думать о природе такой нечеловеческой искусности. Разумеется, она касалась инопланетного или, по крайней мере,  нечеловеческого ума. Он был, как понял Семен Семенович, естественен для Екатерины Николаевны.
       То, что она не сказала ему о том, как ее зовут, не обидело Семена Семеновича. Он решил, что придет время, и она признается ему, как  ее зовут.
       Более сложным для понимания было то, для чего она пожаловала на Землю. Что это за ключ Предтеч? Вдруг Семена Семеновича осенила безумная по своей смелости мысль: не является ли сам человек этаким ключом? Может быть, как раз Адам и был таким ключом? Но он его потерял. Потерю ключа люди посчитали событием изгнания Адама и Евы из рая.
       И все же что это был за ключ? Умение Адама называть вещи своими именами? Или его вечная жизнь до первородного греха различения добра и зла? А может быть что-то еще? Семен Семенович терялся в догадках. И тут внезапно ему почему-то вспомнился Кант с его различением рассудка и разума. Отвлеченный и абстрактный рассудок ученого ограничен фактами чувственного опыта при проверке теоретических положений идей на соответствие реальному положению вещей. Он стал склоняться к мысли, что бремя бесконечного и безграничного разума, тяжелого даже для более разумных инопланетян, чем люди, может показаться непосильным. И вот тогда предпочтительным окажется животная жизнь в земном раю с его откровенным древом жизни и прикровенным древом добра и зла. Может быть, в древе жизни и заключен искомый ключ Предтеч?
        Этой догадкой Семен Семенович решил поделиться с Екатериной Николаевной. Для чего отправился к ее покоям. Но на пути он наткнулся на Дарью Павловну, которая его спросила о том, как он себя чувствует, и не могла ли она помочь ему своим советом. Дарья Павловна так ласково посмотрела на Семена Семеновича, что он оттаял сердцем и пошел вслед за Дарьей Павловной в ее кабинет. Там наш бедный философ стал предметом пристального осмотра наметанного глаза Дарьи Павловны.
       - Семен Семенович, вы серьезно нуждаетесь в немедленном лечении. Вы хотите вернуться в Москву положительно здоровым человеком?
       - Дарья Павловна, меня трогает ваша забота о моем здоровье. Но, право, вам не стоит им беспокоиться. Я вполне прилично себя чувствую.
       - А как же быть с вашими видениями? В последнее время вы часто морщите свой красивый лоб. Не от мигрени ли?
       - Да, пожалуй. А знаете, Дарья Павловна, вы меня переубедили. Действительно, я теперь часто чувствую головную боль. Может быть от того, что я плохо сплю?
       - Да, конечно. Вы плохо спите. Одиночество в вашем возрасте, я по себе знаю, часто приводит к бессонным ночам. И все же ваша головная боль есть только следствие, симптом более опасного недомогания.
       - Дарья Павловна, откуда вы знаете то, что неизвестно моему доктору?
       - Видите ли, Семен Семенович, я ведь тоже доктор. Я на него училась. Но я использую не только доказательную, научную медицину. Для вашей же пользы могу сказать, что наружный диагноз по сетчатке ваших глаз свидетельствует о том, что у вас серьезное заболевание мозга. И пока не поздно требуется медицинское вмешательство в его работу. Иначе последствия течения болезни будут необратимы, и вы потеряете рассудок.
       - Как? Неужели дело так серьезно? Дарья Павловна, вы меня сильно расстроили, - сказал Семен Семенович, нервно вытирая пот со лба в сильнейшем волнении. Про себя же он подумал, что даже если Дарья Павловна его обманывает, она все равно уже добилась своей цели, - повергла его в ужасное состояние тревоги за свою жизнь.
       - Не беспокойтесь, Семен Семенович. Мы оперативно проведем диагностику работы вашего мозга. Исходя из полученных результатов проверки мозговой активности, мы можем определить возможные способы лечения, если, конечно, мое наружное наблюдение  расстройства этого органа подтвердится.
       - И где я могу пройти такую диагностику, Дарья Павловна? - спросил он упавшим голосом.
       - Тут же на месте, у меня в домашней лаборатории, где есть соответствующая диагностическая аппаратура. Ну, что, Семен Семенович, вы согласны на мое предложение? – спросила его участливо Дарья Павловна, ласково добавив, - Семен Семенович, я больше не могу смотреть на то, как вы страдаете.
       Семен Семенович не долго думал о том, чем может для него закончиться такая сомнительная диагностика на дому.
       Правда, если смотреть с другой, нейтральной стороны на ее рискованное предложение, становилось ясно, что Дарья Павловна, при условии, что подозрения нашего философа обоснованы и она не та, за кого себя выдает, вполне располагает возможностями и без его ведома индуцировать сознание в нужное ей состояние.
       Дав согласие на проведение диагностики своего головного мозга, он отложил ее до послеполуденного времени, чтобы заблаговременно до проведения неведомой ему прежде процедуры посоветоваться об этом с Екатериной Николаевной. Семен Семенович терялся в догадках относительно того, что она скажет о предложении Дарьи Павловны.
       Однако Екатерина Николаевна его неприятно удивила, когда, выслушав опасения, не придала им должного значения и посоветовала ему принять предложение Дарьи Павловны.
       - Что если Дарья Павловна, используя неведомую мне технику, заставит меня открыть все то, что мы от нее скрываем? Мало того, что тогда она будет на шаг впереди нас во всех наших начинаниях. Она вообще может решить проблему с нами просто: нет нас, нет и проблемы с нами.
       - Не драматизируйте ситуацию, Семен Семенович. Если бы Дарья Павловна вас подозревала, то она не прибегла бы к такому замысловатому способу дознания и контроля над вашим сознанием. Достаточно было бы провести сеанс гипноза или поверхностной  (экстравертной) телепатии, чтобы узнать все ваши страхи. Другое дело – интровертная телепатия, которая доступна только высшим духам. У вас она обозначена следующей фразой: «В сердцах людей читает только бог».
       Подошло время назначенной процедуры диагностики мозга Семена Семеновича. Он никак не мог на нее решиться, подумывая о безумном выходе из тупика: взять да и сбежать из Сочи домой в родную Москву. Наверное, в конце концов, он так и поступил бы, да тут не вовремя с ним приключилась беда: когда он метался в лихорадке по своей спальне, ему прямо на голову упала тяжелая коробка со шкафа с одеждой.
       Сознание медленно возвращалось к Семену Семеновичу, пока он не осознал, что находится в кромешной темноте. Как только он это понял, так его сразу охватил настоящий животный ужас: ему почудилось, что он находится в могиле в закрытом гробу, уже засыпанном землей.
       - Как!? Они уже меня похоронили? – безумно вскричал Семен Семенович и стал нервно ощупывать ватными руками пространство вокруг себя.
       Однако его руки не наталкивались на ожидаемые стенки гроба. Счастливо обманувшись в своих страхах, Семен Семенович с облегчением перевел свой мятежный дух. Он попробовал повернуться на бок и опираясь на локоть привстать с деревянного ложа на колени. С третьей попытки, мучительно морщась, наш несчастный философ встал на колени и «на корточках» полез на тускло мерцающий свет. Он полз на коленках, пока не уткнулся носом в дверь. Ему почудилось, что он уже имел с ней дело в прошлом.
       «Не нахожусь ли я в подвале дома Дарьи Павловны»? – пулей пронеслась мысль в мозгу Семена Семеновича. От боли в голове он почувствовал дурноту. Если бы философ был на свету, то точно увидел, что мир покачнулся в его сознании. Но так, впотьмах, он только задохнулся от внезапной головной боли. Сознание боли вернуло его к действительности, к возможной причине того, почему он очутился на деревянном полу в подвале Дарьи Павловны.
       От невыносимой боли ему стали приходить в голову бредовые мысли. Почему бы не предположить, что Дарья Павловна, не дождавшись его в назначенное время в своей лаборатории, не отправилась к нему в комнату. Там найдя его без сознания, она возблагодарила судьбу, которая ей предоставила разом избавиться от него. Для начала она сбросила его в свой подвал, чтобы позже в удобное время, когда все будут спать, навсегда от него избавиться.
       Вдруг раздался звон курантов напольных часов стоявших в коридоре, заставивший его вздрогнуть. Нужно было спешить, пока хозяйка не хватилась, что добыча уплыла прямо из-под носа. Кое-как доковыляв до своей комнаты, Семен Семенович наспех оделся в дорожную одежду и осторожно прокрался в спальню Екатерины Николаевны. Та мирно спала в своей постели. Семен Семенович решил на прощание поцеловать ее в открытый лоб. Но как только он прикоснулся к ней губами, так Екатерина Николаевна,  ничего не понимая спросонья, в удивлении вытаращила глаза и собралась закричать во все горло. Но наш герой зажал ей рот рукой, чтобы она не подняла весь дом на ноги. Екатерина Николаевна оттолкнула его от себя. В результате простыня слетела на пол, обнажив тело прелестницы, еле прикрытое тонкой ночной рубашкой. Влюбленные глаза Семена Семеновича увидели то, что не должны были видеть. Не в силах совладать со своей запылавшей от близости любовной страстью, Семен Семенович воспользовался слабостью Екатерины Николаевны и получил все, о чем не смел мечтать. Непоправимое случилось. Возможно, Екатерина Николаевна не приложила должных сил для того, чтобы воспрепятствовать тому, что сделал с ней Семен Семенович. После понятного возбуждения ей овладела преступная слабость. И она сдалась на милость похитителю ее девичьей чести.
       Совершив непоправимое, Семен Семенович не знал, что делать. От стыда он не мог вымолвить ни слова. Напрочь потеряв голову и забыв о том, что нужно поддержать Екатерину Николаевну предложением руки и сердца, «герой нашего времени» заметался по комнате. Вот тогда Екатерина Николаевна в сердцах вскрикнула: «Подите прочь»!
       Семен Семенович, обрадовавшись приказу, пулей выскочил из дома и побежал по улице. Он не помнил сам, как оказался у приморского ресторана. У самого входа загулявших посетителей ожидала роскошная пролетка. Пообещав извозчику кучу денег, Семен Семенович сел в пролетку и понесся на хрипящих и шипящих пеной лошадях, пришпоренных услужливой рукой возничего, в далекий Симферополь. Там он сел в полупустой вагон и поехал домой в Москву, кляня себя «на чем свет стоит» за то, что упустил свой шанс, быть может, единственный в его пустой жизни.

                Часть вторая: ВСТРЕЧА С ВЕЧНОСТЬЮ
                Глава первая. Начало
       Шло время, попутно стирая былые впечатления случившегося. Этому способствовала в немалой степени наступившая в августе 1914 года Вторая Отечественная война, вытеснившая своей повседневной трагичностью из сознания миллионов людей их радости и огорчения мирного времени. Не миновало трагическое чувство жизни и нашего философа. Он больше не возвращался к воспоминаниям о прошлогодней курортной жизни, приняв  удивительные события, связанные с соломенной вдовой Верой Павловной и ее очаровательной племянницей Екатериной Николаевной за глупый розыгрыш, жертвой которого стал.
       Пришла морозная зима 1915 года, кричащую пестроту осени накрывшая белым пушистым покрывалом из снега. Неутешительные сводки с фронта не внушали надежды на скорое и успешное окончание войны с немцами. Заголовки газет раздражали патриотическими лозунгами думцев о войне с беспощадными тевтонцами до победного конца.
       Семен Семенович на неопределенное время оставил гражданскую службу в университете и пошел в помощники по военной пропаганде к Николаю Николаевичу Янушкевичу, бывшему начальником штаба при верховном главнокомандующем Русской армией великом князе Николае Николаевиче в начале войны. Не то, чтобы он стал «записным патриотом», но и в его широкой душе горел огонь благородной ненависти к врагу, нагло топтавшему своими коваными сапогами его родную землю. 
       Однако служба при штабе в ставке «верховного» в Барановичах под Брестом не принесла Семену Семеновичу ничего хорошего. Он был человек штатский и никак не мог вписаться в офицерскую среду, ибо не был ни штабистом, ни, тем более, боевым офицером, «ходившим на немца» в штыковую атаку вместе с солдатами и кормившим с ними окопную вошь. Он так и остался тем же самым интеллектуалом, но в новых, уже армейских, предлагаемых обстоятельствах. Здесь, на месте, ему было никак невозможно играть роль агитатора  победы русского оружия. К тому же ему не прибавило уважения близость к бесталанному начальнику штаба «верховного», носившему такую же именную сигнатуру. Невольно складывалось такое впечатление, что начальника своего штаба великий князь выбрал по созвучию имен. Генерал от инфантерии Николай Николаевич Янушкевич не обладал ни стратегическим, ни тактическим даром. Он выполнял дипломатическую роль оперативного исполнителя самоволия великого князя.
       Через два месяца бессмысленной пропагандистской суеты в  штабе при ставке верховного главнокомандующего Семену Семеновичу, ввиду его очевидной бесполезности на фронте, указали на дверь, и он восвояси отправился в Петроград. В столице царила совсем другая атмосфера, чем на фронте и в прифронтовой зоне. О кровавой военной мясорубке напоминали только пропагандистские прокламации, от которых у Семена Семеновича кружилась голова и в глазах появлялись темные мушки.
       Бестолково потолкавшись в течение нескольких дней в государственных присутственных местах в Петрограде, наш герой ни с чем отправился в Москву. В первопрестольной его ждал университет с обычной учебной рутиной. Последняя как нельзя была кстати, - она могла отвлечь Семена Семеновича от болезненных воспоминаний о фронтовой жизни, травмировавшей его тонкую и ранимую психику.

                Глава вторая. Превратности любви
       Проходили месяцы, но тревога никак не хотела покидать своего несчастного пленника. Она только удобно улеглась на его груди и на время затаилась. Пришел декабрь 1915 г. Он принес с собой ледяной ветер и высокие сугробы, которые не успевали разбирать лохматые дворники своими широкими лопатами. Однажды Семен Семенович возвращался по Моховой улице с вечерней лекции домой, освещаемый неверным светом тусклых фонарей, чугунной цепью выстроившихся вдоль занесенных снегом улиц. Ходьба его порядком утомила: ноги так и вязли в глубоком снегу, заставляя его делать лишние движения. Каждый новый шаг давался ему с большим трудом, чем предыдущий. Он был вынужден на время остановиться, тяжело, с глухим хрипом переводя мокрое дыхание. Внезапно налетевший ветер его накрыл заснеженной пеленой, залепив ноздри, глаза, пробравшись студеной струйкой под воротник рубашки. Семен Семенович резко дернулся от неприятного ощущения в груди, - ему показалось, что сама зима прикоснулась к нему своим ледяным жезлом, и он мгновенно оцепенел от жуткого холода. Ветер стал его раскачивать из стороны в сторону, пока ноги не подкосились и он, поскользнувшись на ледяной корке застывшего тротуара, не упал с шумом в большой сугроб. Лишь окунувшись в сугроб всем телом, Семен Семенович пришел в себя и стал панически выбираться из неловкого положения, заваливаясь набок. Он испугался как ребенок, что задохнется прямо в сугробе. К счастью, пятясь задом, он на коленках выбрался наружу. С облегчением отдуваясь и качаясь, Семен Семенович огляделся вокруг себя. Улица все еще прыгала у него в глазах, голова кружилась, во рту и носу ощущался привкус крови, а в ушах звенело от только что перенесенного кошмарного падения. И тут из-за спины он услышал, как кто-то его окликнул: «Что с вами случилось»? Семен Семенович не сразу понял, что вопрос был обращен именно к нему. Неловко обернувшись, он увидел стройный женский силуэт.
       - Да, вот угодил прямо в сугроб, - еле промямлил наш герой, кое-как приходя в себя.
       - Не ожидала вас увидеть, Семен Семенович,  при таких драматических обстоятельствах, - иронично ответила прекрасная незнакомка, выходя из тени на свет стоявшего рядом фонаря.
       Сам голос и вид случайной собеседницы заставили бешено забиться его сердце. В очевидице своего смешного падения он узнал неведомо откуда взявшуюся Екатерину Николаевну и тут же сердечно обрадовался. Элегантно одетая в соболиную шубку и меховую шляпку серого цвета дама показалась нашему философу вылитой Снегурочкой.
       - Как я рад вас видеть, прекрасная Екатерина Николаевна, - дрогнувшим голосом признался неловкий философ.
       - Что-то я с трудом вам верю, Семен Семенович, - шутливо стала укорять Екатерина Николаевна господина Шиманского, отряхивая его пальто от снега, налипшего на спине, - где вы скрывались все это время?
       - Мне стыдно вам признаться, Екатерина Николаевна, в том, что я так постыдно бежал из Крыма и больше не искал с вами встречи потому, что просто испугался как глупый гимназист.
       - Семен Семенович, неужели вы приняли меня за ведьму? Я так плохо выгляжу? Я страшна как Баба Яга?
       - Что вы такое говорите, Екатерина Николаевна. Вы самая прекрасная девушка, с которой я знаком.
       - Так чем же вызван с ваших слов испуг?
       - Мне трудно об этом говорить. Но постараюсь удовлетворить ваше любопытство.
       - Вот еще, если не хотите говорить, не утруждайтесь.
       - Вот вы и обиделись на меня, дорогая Екатерина Николаевна. И поделом. Я это заслужил.
       - Да, бросьте вы, Семен Семенович, каяться. Что было, то было и прошло.
       - Не скажите. Вот у меня не прошло. А знаете, Екатерина Николаевна, мне сначала показалось, что вы Снегурочка из оперы Римского-Корсакова. Вас словно снежной бурей занесло из неведомой северной страны.
       - Что у вас за фантазии, Семен Семенович. Вы бы еще сказали, что я Снежная Королева из сказки Андерсена.
       - Нет, в самом деле, Екатерина Николаевна, вы мне представляетесь неземной женщиной. Земные женщины не бывают такими прекрасными.
       - Где-то и когда-то я это уже слышала. Теперь я представляю, почему вы испугались летом в Крыму. Знаете, Семен Семенович, что Снегурочка у японцев это ледяная ведьма, пьющая кровь у  замерзших путников?
       - Постойте, японцы такую «снежную женщину» называют «юки-онна». Пишут, что она говорит, как поет весенняя птица, ласкающая ухо. Прямо как вы.
       - Как интересно узнать о себе что-то новое. Вот мы и пришли, - сказала Екатерина  звонким голосом, дрожащим то ли от холода, то ли от волнения, и  свернула на Большой Знаменский переулок, подведя Шиманского к угловому дому.
       - Вы здесь живете? - спросил, переводя дыхание, Семен Семенович. Он так был занят беседой, что не обратил никакого внимания на то, что они вообще прошли немалый путь по заснеженному Антипьевскому переулку.
       - Да, - односложно ответила девица Строгова и замолчала, как будто что-то ожидая.
       - Вас, наверное, заждалась ваша мама, Вера Павловна?
       - Нет, она гостит у моей тетушки.
       - Позвольте вас проводить до дверей квартиры, а то я вижу в подъезде темно.
       - Время позднее и вам пора домой. Что до меня, то я привыкла к темноте и сама найду дорогу.
       - Время сейчас тревожное, поэтому я настаиваю на своей просьбе.
       - Послушайте, Семен Семенович несколько минут назад вы и не думали о моем существовании. Но вот меня случайно встретили и уже выражаете озабоченность о моей безопасности. Где вы были раньше?
       - Неужели вы, Екатерина Николаевна не дадите мне шанс исправить мою вину?
       - Ладно, уж, так и быть. Только будьте осторожны: как откроете дверь, не наткнитесь на ступеньки.
       Шиманский увлек свою спутницу в подъезд. Но как она и предупреждала, Семен Семенович наткнулся на ступеньку и больно ударился коленкой о чугунную решетку лестницы, чуть, было, не упав на холодный мрамор, но Екатерина Строгова вовремя схватила его за рукав пальто. В результате наш неудачливый кавалер упал на свою даму, прижав ее к перилам лестницы. Даже сквозь одежду он ощутил горячее женское тело и невольно обхватил ее тело своими руками, с хрустом сжав его в своих объятиях. У него закружилась голова от приятного женского дыхания и запаха ее тела. Тело Екатерины Николаевны обмякло, но затем резко выгнулось, и она тихо сказала ему прямо в ухо: «Семен Семенович, мне неудобно так стоять»!
     - Тысяча извинений за мою неловкость, - с явным сожалением промолвил Шиманский и оторвался от мадмуазель Екатерины, с трудом преодолевая естественное желание поцеловать ее в соблазнительно манившие уста.
       Когда они поднялись на второй этаж, то Шиманский встал в позу ожидания, как будто бы он забылся. Екатерина Николаевна молча взглянула на него своими сиявшими синевой продолговатыми глазами, так что у несчастного философа похолодело на сердце от невольного страха: а, вдруг, она позволит мне войти, и я останусь наедине с такой неземной красотой! Что со мной будет?!
       - Что ж,  Семен Семенович, пора прощаться, - неожиданно раздался нежный голос хозяйки.
       - Как уже? Так скоро! - только и мог, что вымолвить Шиманский с искренней горечью в  душе.
       - Впрочем, если вы обещаете, что будете прежним учтивым и предупредительным Семеном Семеновичем, я приглашу вас на чашку чая, - наконец смилостивилась строгая Екатерина Строгова.
       - Я буду сама учтивость, - искренне пообещал Семен Семенович, галантно поклонившись.
       Екатерина Николаевна достала ключ от квартиры из внутреннего кармана шубы, открыла дверь и пригласила своего спутника войти в свой дом. Семен Семенович сделал шаг по направлению к черному проему двери, однако на пороге остановился. У него внезапно возникло ощущение, что тьма, сгустившаяся впереди, впилась в него мириадами черных глаз. Их враждебные  взгляды он почувствовал, нет, не на себе, но, о ужас, уже в самом себе, сглотнул комок в горле и поперхнулся.
       - Что с вами, Семен Семенович? Вы боитесь темноты? – встревоженно спросила Екатерина Строгова онемевшего спутника.
       - Да нет, что вы, - сказал со скрипом деревянным голосом Шиманский.
       Он сделал над собой усилие, но почувствовал, что  ноги перестали его слушаться, налившись свинцом. У него появилось дикое желание развернуться и, очертя голову, умчаться подальше от этой проклятой двери. Однако легкий толчок в спину привел его в движение, и он оказался внутри страшного дома. Позади себя он машинально услышал за собой щелчок замка закрывшейся двери. Шиманскому нестерпимо захотелось закричать диким голосом от внезапно напавшего на него детского страха перед темнотой, которая не просто обступила его со всех сторон, но закружила его и стала медленно всасывать в свою жуткую вездесущность.
       Внезапно в его глаза, округленные от ужаса, ударил сноп света от люстры, зависшей у него над головой в прихожей. На мгновение он ослеп и непроизвольно прикрыл глаза рукой.
       _ Как вы сейчас похожи на Василия Ивановича, - сказала со смехом Екатерина Николаевна, показывая Семену Семеновичу на своего кота, который встретил их на пороге радостным «Мяу», щурясь от света.
       - В самом деле, - с облегчением ответил Семен Семенович, кляня себя за то, что испугался как ребенок темного коридора. «Что обо мне подумает Екатерина Николаевна», - подумал он про себя.
       Екатерина Николаевна позвала Шиманского в гостиную. Ему было невдомек, почему в такой богатой квартире, гостиная которой обставлена дорогой антикварной мебелью и старинными гобеленами, нет прислуги.
       Хозяйка, как будто читая мысли своего гостя, сказала, между прочим, что  сейчас живет в квартире совсем одна, отправив прислугу по ее просьбе на три дня в деревню.
       - А теперь давайте пить горячий чай, - сказала она, приглашая Шиманского за стол, и затем добавила, - что будет дальше, если уже теперь так холодно?
       - Да, в народе говорят, что на Рождество будет свирепый мороз. Уже сейчас холод пробирает до самих косточек. Но у вас тепло. Я даже сказал бы: жарко. Впрочем, если прислуга уехала домой в деревню, кто будет топить камин? – спросил Семен Семенович, засмотревшись на камин, в котором весело потрескивали дрова.
       - Не беспокойтесь, Семен Семенович. За камином смотрит утром и вечером наш дворник Афанасий Никитич. А продукты с рынка приносит его заботливая дочка Маша. Кое-что я сама готовлю. Вот отведайте мои пирожки.
       Шиманский потянулся к высокому блюду из мейсенского фарфора, из которого аппетитно выглядывали своими острыми носиками пирожки с мясом, грибами, творогом, медом и ягодами. Екатерина Николаевна налила в голубую чашку чай из самовара, сияющего своими золотыми боками, и поставила перед носом гостя.
       - Я вижу, вы совсем продрогли, Семен Семенович. Может быть, попробуете наливочки моей мамы?
       - Почему бы с холода не попробовать. Знаете, Екатерина Николаевна, вы чудная хозяйка: у вас такие вкусные пирожки, что я, боюсь, как бы их все не съел.
       - Ешьте-ешьте, я уже давно наелась.
       Семен Семенович стал уплетать за милую душу пирожки, запивая их крепким ароматным чаем и терпкой наливкой. Екатерина Николаевна зачем-то вышла из гостиной. Шиманский почувствовал, как тепло разливается по всему телу и на время смежил очи от сладострастного удовольствия.
       Очнулся Семен Семенович, когда уже забрезжила заря. К своему удивлению и стыду, он обнаружил, что лежит в гостиной совсем голый на смятой простыне под красным одеялом на разложенном диване бежевого цвета. Вокруг дивана валялись его вещи. Шиманский вскочил с дивана так, что чуть не упал, и стал торопливо одеваться, не попадая сразу ногой в штанину.  Его шатало, тело нестерпимо ныло и ломало. Странное дело: он немного выпил. Но его мутило. То ли наливка оказалась с секретом, то ли он элементарно простыл. Короче, самочувствие было скверным и «на душе скребли кошки». Вернулась нервная дрожь. Семен Семенович заметил, что в комнате стало холоднее. Огонь в камине еле тлел.
       Где же хозяйка? Шиманский стал тихо звать Екатерину Николаевну. Но никто не откликнулся. Тогда он вышел в коридор и стал подряд стучать в попадавшие на его пути двери. За дверями на кухню, в кабинет и в спальни никого не было. Семена Семеновича потрясло то, что на вещах и мебели лежал густой слой пыли. От удушливого запаха пыли он закашлял и невольно подумал, что комнатами давно уже не пользовались. И тут ему внезапно пришла дикая мысль в голову: что если Екатерина Николаевна так никогда и не возвращалась домой с курорта? А как же Вера Павловна? Так она уехала следом за дочерью к сестре.
       - Что за фантазия? – спросил вслух самого себя Семен Семенович и тут же испугался своего голоса, гулко раздавшегося под высоким потолком.
       «Я ведь совсем недавно видел и общался с Екатериной Николаевной. Или это была не она? Но тогда кто это был»? – пронеслось у него в сознании.   
     В ответ он неожиданно услышал неприятный скрежет за дверью в конце коридора. Оттуда до него донесся злобный хохот. Семен Семенович остановился как громом пораженный перед дверью в чулан, раскрыв руки и расставив ноги. Вдруг все стихло. Наш герой задержал дыхание и застыл в ожидании. Наконец, он шумно перевел дыхание.
       - Семен Семенович, пожалуйста, откройте, - внезапно раздался из-аз двери чулана знакомый голос Екатерины Николаевны.
       Но Шиманский на всякий случай спросил: «Кто там»?
       - Будто сами не знаете, - с горечью ответил голос Екатерины Николаевны, - помните я вышла из гостиной?
       - Да, кажется, припоминаю.
     - Так вот. Я зашла в чулан и впопыхах забыла, что в двери нет внутренней ручки. Дверь за мной закрылась. Я никак не могу выбраться наружу. Помогите мне, пожалуйста.
     - А почему в двери нет внутренней ручки?
     - Шиманский, вы, что надо мной смеетесь? Кавалер вы или кто?
     - Екатерина Николаевна, так это вы?
     - А кто еще, несносный вы человек. Ну-ка, немедленно открывайте!
     - А вы там одна?
     - Разумеется. Вы что испугались?
      - Вот еще. Открываю, - с этими словами Шиманский осторожно открыл дверь в чулан, и на пороге показалась разгневанная Екатерина Николаевна.
       - Как это называется, - держать женщину целую ночь в чулане?
     - Екатерина Николаевна, я вас не закрывал. Вы же сами сказали, что дверь захлопнулась.
       - Ну, ладно. Почему же вы сразу не открыли?
       - Вы знаете, что я услышал прежде, чем вы со мной заговорили?
       - Что именно?
       - Злобный хохот ведьмы.
       - Так что же, по-вашему: я ведьма? – с немалым огорчением спросила Строгова
       - В том то и дело, что нет, вы дивно красивы. Поэтому я вас и спросил, кто с вами за дверью.
       - Ладно, пойдемте в гостиную.
       - И еще, когда я вас искал… знаете, Екатерина Николаевна, мне неловко говорить, но я скажу, чтобы рассеять свои сомнения, - вашими комнатами давно никто не пользовался.
       - Неужели? – спросила Екатерина Николаевна и открыла первую дверь на пути в гостиную. Это была ее спальня. Поднимавшееся зимнее солнце освещало все уголки чистой и ухоженной комнаты, в которой не было ни одного клочка паутины, - И что же? – с нескрываемым торжеством продолжила хозяйка, с укором посмотрев на гостя.
       - Простите меня, дурака, Екатерина Николаевна, видимо, у меня от падения на тротуаре помутился рассудок, - ответил Семен Семенович незаметно смахнув с волос своей собеседницы паутинку из чулана.
       Екатерина Николаевна ничего не сказала и молча дошла до гостиной. На пороге она остановилась.
       - Вы мило устроились, как у себя дома, - я сижу, горюю в холодном чулане, а вы лежите в теплой гостиной, - возмущению Екатерины Николаевны не было предела. И вдруг она горько, как дитя, расплакалась.
       Семен Семенович не знал, что делать.
       - Екатерина Николаевна, не плачьте, - жалобным голосом затянул волынку Семен Семенович, а то я сам заплачу.
       - Ну, и плачьте, себе на здоровье. Я так надеялась, так надеялась, а вы…
       - Что я, что я. Я заснул, подлец такой-сякой. Чем я могу загладить свою вину?
       - Встаньте передо мной на колени и просите прощения, - всхлипывая, приказала Екатерина Николаевна, указав своим дивным перстом на пол.
       Семен Семенович покорно встал на колени и клятвенно попросил прощения у дамы своего сердца. Правда, он хотел, было, нечаянно обхватить стройный стан своей возлюбленной, но она вовремя отступила, так что он поймал только воздух и рухнул на пол.
       - Какой вы неловкий, Семен Семенович, сильно ушиблись? – уже весело спросила его хозяйка. Бесята так и прыгали в ее глазах.
       - Что-что вы хотели сказать? Вот и молчите, а не то опять рассержусь на вас, - предупредила его слова Екатерина Николаевна, гордо подняв свой подбородок и опустив глаза на Семена Семеновича.
       - Молчу, молчу.
       - Лучше дайте мне поленья вон в том углу. Да, да, вон там. Как вы, Семен Семенович, застудили гостиную, - заметила Екатерина Николаевна, качая головой.      
        Семен Семенович с виноватым видом отправился в угол комнаты, наклонился за поленом и повернулся к Строговой, чтобы ей сказать в свое оправдание, но его внимание привлек предмет, сиротливо лежавший под диваном. Это было женское нижнее белье. Ему показалось, что в его голове что-то щелкнуло, и вдруг перед глазами открылась живая картина, как они страстно занимаются любовью. Шиманский покраснел от желания и стыда.
       - Семен Семенович, что вы там застыли? Гостиная уже вся выстыла, - начала Екатерина Николаевна отчитывать Шиманского, но вовремя остановилась. Выражение лица гостя было красноречиво. Лицо прекрасной хозяйки зарделось, когда она увидела, на что смотрел Шиманский.
       - Отвернитесь, - приказала Екатерина Николаевна, и, подбежав к дивану, схватила женское белье и выбежала из гостиной.
       Вернувшись, она без обиняков сказала, что торопится успеть на встречу со своей подругой.
       - Что случилось, дорогая Елена Николаевна? Вас как будто подменили. Спору нет, я, конечно, виноват… Будь она неладна, эта проклятая дверь, - высказался в сердцах Семен Семенович, потом помедлив, предложил, - Мне в голову пришла хорошая идея: почему бы нам не сходить в оперу. Я помню, что она вам очень нравится, да и мне тоже. Завтра дают в театре Зимина оперу Римского-Корсакова «Царская невеста». Вы не против похода в оперу?
       - Нет, не против. Почему бы не сходить? – риторически спросила Екатерина Николаевна.
       - Что ж, засиделся я у вас, Екатерина Николаевна. Пора и честь знать. Жду вас завтра вечером в шесть часов у входа в театр на улице Большая Дмитровка, 6.
       - Хорошо. Я знаю, где он находится. Рада была  с вами встретиться, Семен Семенович, - сухо ответила хозяйка, выпроваживая неловкого гостя из своей квартиры.
       Шиманский чувствовал, что обидел девушку. Причем уже не тем, что уснул и не вызволил девицу из чулана, а тем, что ненароком заметил неприлично валявшееся у ножки дивана дамское нижнее белье. Какой конфуз! Что если Екатерина Николаевна была без нижнего белья? Или она вышла, чтобы в него одеться?  Спускаясь с лестницы, Семен Семенович гадал: было или не было… это самое между ними? Затем его внимание переключилось на  резкую перемену настроения Екатерины Николаевны. Он так и не пришел ни к какому определенному выводу. Только зашел по пути домой в Городскую управу. Там он решил навести справки о том, кто именно проживает по адресу, где он только что был до самого утра. Благо дело, в управе работал его приятель, которого он упросил узнать, где сейчас проживает Екатерина Николаевна Строгова. Тот в ответ пошутил, что никак не ожидал от такого серьезного человека склонности к романтическим знакомствам. Но за приличную мзду он не только перестал пошлить, но еще и дал исчерпывающий ответ по искомому вопросу. По указанному адресу проживает девица вместе со своей maman.         
        - Не проживает ли с Екатериной Николаевной еще ее сестра-близнец? – внезапно спросил Семен Семенович.
       - Ах, вот так? История обещает быть интересной, - начал было опять шутить приятель Шиманского, но, увидев, как исказилось его лицо, тут же осекся.
       - Нет, судя по сведениям, такового близнеца нет и в помине.
       Шиманский поблагодарил своего приятеля и с легким сердцем отправился домой. Однако дома он не мог больше ни о чем думать, - его мысли постоянно возвращались к ночной интриге. Его мучил вопрос о том, каким образом он отключился и обнаружил себя совсем голым в постели, в то время как хозяйка квартиры оказалась запертой в чулане. Он клял себя за то, что сразу же не проверил на самом себе правдивость слов Екатерины Николаевны. При этом он понимал всю щекотливость сомнительного эксперимента a la Cherlock Holmes и явное нежелание оказаться собственной персоной в безвыходном положении. Как Екатерина Николаевна отреагирует на такое недоверие с его стороны?
       Но не только это беспокоило Семена Семеновича и обостряло и без того его патологическую мнительность, вызванную неистощимым воображением. Он живо представлял себе то, что могло иметь место ночью, воочию переживая вновь бесстыжие сцены любовной страсти. Обессилив от нахлынувших воспоминаний, возможно мнимых, он забылся. Разбудил его голос Екатерины Николаевны сладострастно звавший его к любовным утехам.
       Вскочив с постели и уронив «Всю Москву. Адресную и справочную книгу»  за 1915 г. на пол, Семен Семенович услышал дребезжавший звонок телефонного аппарата в кабинете. Бросившись на телефонный звук, он поднял трубку аппарата и услышал, как кто-то томно дышит в трубку на противоположном конце провода. Однако затем она затрубила иерихонской трубой, заставив оторвать ее от уха. Шум в трубке стих. Вдруг трубка зашелестела, зашуршала как мышь в бумаге, заскрипела не смазанным колесом и стала чавкать как навозная куча. Шиманскому стало так противно, что он невольно сплюнул себе под ноги. Плевок попал ему на левую турецкую туфлю и сполз как улитка на пол, где стал лопаться. Более не в силах смотреть на него, Семен Семенович его растер, оставив грязный след на чистом паркете, и злобно выкрикнул: «Вот черт»! Из трубки донеслось: «Да, слушаю». Шиманский замер.
       - Где вы там? – он опять услышал голос, отлитый в металл.
       - С кем я говорю? – робко спросил Семен Семенович.
       - С кем-с кем, с тем самым, кого вы назвали, - с усмешкой ответил голос.
       - Как вас понимать? Вы что – черт? – уже веселым тоном отозвался Шиманский.
       - Да, собственной персоной, - просто прозвенел звучный голос.
       - Но как же так. Разве черт является голосом? – невольно снизил свой голос Шиманский, озираясь по сторонам.
       - Вам ли это не знать, дорогой философ? Да, не оглядывайтесь вы,  - все равно меня не увидите. И не пугайтесь. Я специально выбрал этот способ связи, чтобы вам было удобно со мной говорить.
       - Не бойтесь, я не собираюсь в вас вселяться.
       - Значит, вы не мой внутренний голос?
       - Семен Семенович, бросьте сомневаться в своем рассудке. Вы не сошли с ума, если только разговор со мной не есть признак сумасшествия.
       - Но тогда вы не черт, а просто меня разыгрываете. Кто вы? Как вас зовут?
       - Имя мне легион. Не важно, как меня зовут индивидуально. Важно то, что я вам скажу.
       - Хорошо, Легион. Что я могу знать?
       - Семен Семенович, Я вам явился, чтобы сообщить, что вас выбрали.
       - Для чего выбрали?
       - Как для чего? Для испытания, конечно.
       - Какого?
       - Будто вы не знаете. Семен Семенович, какая у вас короткая память. Неужели это я изнасиловал вашу возлюбленную в Ялте?
       - Быть такого не могло.
       - Как это не было? Было-было, еще как было. Только вы это забыли, чтобы не мучить себя.
      - Как, неужели это было? Не может быть. Я ничего не помню.
       - Вы знаете, кем мне приходится Екатерина Николаевна?
       - Нет, - односложно ответил Шиманский, чувствуя, как ужас подбирается к его холодеющему сердцу.
       - Уже догадались? Верно. Приемной дочкой.
       - Так что же делать?
       - Жениться, Она чистый ангел. И вы ее сломали. Что мне прикажете с вами делать? Единственно кого я берег от зла, от самого себя, так это ее. И вот вы пришли и все испортили. Она пережила большой стресс и от того, что вы с ней сотворили, и от того, что вы ее бросили. Исправьте положение, и вам воздастся по заслугам.
       - Если я действительно это сделал, то готов искупить свою вину.
       - Чему быть, того не миновать.
       На противоположном конце провода щелкнуло, и отключилась связь. Шиманский машинально положил трубку на рычаг телефона. Он не ведал, что подумать. Проще простого было объяснить разговор тем, что его разыграл злой насмешник или доброхот либо родственник Екатерины Николаевны, случайно узнав, что с ней случилось на курорте,  таким образом решил его примерно проучить. Неужели сам князь зла позвонил ему по телефону для того, чтобы восстановить справедливость и наказать преступника? Так подумать мог только тот, кто лишился последних остатков рассудка.
       Действительно, Семен Семенович забыл, вернее, дал себе волю забыть некрасивый поступок. Он вспомнил о нем только теперь, во время разговора с чертом.
       - В самом деле, черт, будь он неладен. Напомнил мне о том, что я скрывал от самого себя, - вслух выразился Шиманский и пожалел об этом, - вдруг это настоящий черт, и он его услышит. Впредь надо быть более предусмотрительным и не болтать почем зря.
       Шиманский осознавал, что сам ход его мыслей есть медицинский факт, свидетельствующий о болезненном состоянии его сознания. Он подошел сам к черте или его подвели к этому обстоятельства, а может быть живые люди? Вот какой вопрос теперь мучил Семена Семеновича. Конечно, можно было поверить в то, что с ним продолжает происходить. Но что это означает? То, что есть пришельцы и даже черт, ведьма Дарья Павловна и чертовка Екатерина Николаевна. Живые люди ли они или мертвецы, а, может быть, существа иного мира?  Неужели признавая это, можно оставаться рассудительным человеком? 
       Здраво рассуждая, можно объяснить это тем, что Семен Семенович болеет душой, точнее, болен рассудком. Все невероятное, что с ним случилось в Ялте и здесь в Москве есть плод его больного воображения. Обострение заболевания, может быть, было вызвано близостью с Екатериной Николаевной в Ялте в доме ее тетушки и уже в Москве. Но если ему память теперь не изменяет, она не сильно сопротивлялась. Как часто бывает в таких случаях, женщины сдаются не столько силе страсти, сколько в силу своей слабости.
       Семен Семенович понимал и то, что полезнее было для психического здоровья обо всем забыть и помнить только о том, что его разыграли как дурака, опять же для того, чтобы вынести из всего урок и не поступать так впредь.
       Вместе с тем то, что с ним сейчас произошло, не отвадило его от желания вновь встретиться с Екатериной Николаевной в опере. Он гнал от себя мысль о том, что само это желание есть характерный симптом душевного заболевания. В самом деле, не наказал ли его бог Екатериной Николаевной?
       Прошел день. Наступил вечер. Шиманский отправился на встречу со Строговой в театр Зимина на Большой Дмитровке. Он прождал Екатерину Николаевну целый час, прохаживаясь вдоль фасада театра от входа до угла улицы. Первоначальная нервная поступь Семена Семеновича быстро сменилась усталой походкой, пока он не застыл в оцепенении напротив театра под фонарем, обдуваемый со всех сторон колючим, студеным ветром. Он так бы и замерз, если бы добрая душа швейцара не сжалилась над ним и не предложила ему место в фойе театра. Однако Семен Семенович, поблагодарив его, вежливо отказался, резко развернулся и пошел на Большой Знаменский переулок.
       Шиманский не помнил, как на него попал, настолько он был погружен в свои мечты о том, как хорошо было бы сидеть рядом со своей возлюбленной и слушать прекрасную оперу о несчастной любви. Любовный инстинкт привел его к самим дверям квартиры Екатерины Николаевны. Нащупав в темноте звонок, Семен Семенович позвонил в дверь. Но никто не подошел к ней. Тогда он приложил ухо к двери, но, не удержавшись, нечаянно нажал на дверь виском. Входная дверь под нажимом открылась. В передней было темно и тихо. Шиманский осторожно переступил порог квартиры и закрыл за собой дверь. Замок щелкнул. Семен Семенович встрепенулся. Но никто не отреагировал на наглое вторжение постороннего. Шиманский сожалел о том, что без приглашения вошел в чужую квартиру. Для приличия пора было подать голос. Но он медлил. Наконец, Семен Семенович подошел к двери в гостиную и легонько в нее постучал. Никто не ответил. Ничего не оставалось больше делать, как войти в пустую гостиную.
       Гостиная была еле освещена рассеянным светом луны, заглядывавшей своим краем в окно гостиной, смотрящее на улицу. Семен Семенович переводил глаза, привыкавшие к темноте, с предмета на предмет, пока не задержал их на неподвижно сидящей фигуре в глубине комнаты. Судя по очертаниям изящного профиля, это была фигура женщины. Она сидела спиной к окну, уставившись в глухую стену. Как завороженный Шиманский прошел на негнущихся ногах через всю гостиную и остановился рядом с женской фигурой. У него было такое впечатление, что это делает не он, а кто-то другой. Мало того, ему показалось, что все происходящее он видит со стороны. Он смотрел на свою руку, которая коснулась щеки женщины, и почувствовал могильный холод ее мраморной кожи. Странное дело, но он никак не мог отделаться от ощущения, что этот холод стал проникать ему прямо в душу, заполняя ее со всех сторон, как будто душа обладает конечным объемом. Ему стало страшно, как никогда в жизни. Еще ужаснее было то, что его душа стала съеживаться как шагреневая кожа. И вдруг кто-то за спиной ему положил на плечо руку. От чужого прикосновения Шиманский буквально одеревенел. Только теперь Семен Семенович понял весь смысл народного выражения: «Душа ушла в пятки».
       - Семен Семенович, вы как всегда оказались в ненужном месте в ненужное время. Что с вами прикажете делать? Наказать или помиловать? – спросил его женский голос из-за спины. Голос показался знакомым.
       - Помилуйте, Дарья Павловна, - жалобно попросил Семен Семенович. Ему казалось, что он видит сон, и поэтому было трудно определить, сказал ли он это или только подумал сказать.
       - Извольте, - ответила Дарья Павловна и добавила со злорадной  усмешкой, -  Вы еще не знаете, что лучше.
       Было такое впечатление, что время как если бы остановилось, но потом быстро забилось как птица из далекого детства, сбитая на лету пулькой из рогатки. Вместе с ощущением времени пришло ощущение нестерпимой боли в затылке. Тут же Семен Семенович почувствовал, что сливается с темнотой, которая его заворачивает в свой траурный саван.
       Очнулся Семен Семенович, лежа на полу. Он никак не мог поднять свою голову с женских колен, одетых в теплые и мягкие чулки телесного цвета. Напротив него в ярком свете лампы, светившей где-то там, наверху в обычном мире, он заметил под диваном в еле заметном слое пыли закатившуюся золотую запонку с перламутровым камнем и вспомнил, что сегодня ее искал у себя дома и так не мог найти. Теперь затылок болел меньше. Но как только Шиманский попробовал пошевелить головой, она налилась тяжестью и острая боль тут же вернулась. Он поморщился и застонал. Нежная женская рука легла ему на затылок и осторожно поправила повязку.
       - Семен Семенович, не шевелитесь. Я дала вам снотворное, и вы скоро уснете, - стал успокаивать его близкий голос.
       Шиманский хотел поблагодарить свою возлюбленную от всего сердца, но его глаза непроизвольно закрылись и он заснул.

                Глава третья. В плену
       Семена Семеновича разбудила канонада, грохотавшая вдалеке. Он долго лежал в темноте, принюхиваясь к невыносимой вони, буквальной стоявшей в морозном воздухе. В помещении были еще люди. Они стонали, плакали, выли от боли и грязно ругались. Плохо пахло давно немытыми телами, грязной одеждой, кровью, человеческими отходами и смертью. Шиманский лежал на мерзлой земле, накрытый худой шинелью. Его периодически трясло и осыпало мелкой пылью, забивавшейся в ноздри и вызывавшей сухой кашель. У него появилось знакомое с фронта ощущение присутствия на боевых позициях. Как, каким образом он оказался прямо на войне, ведь мгновение назад он лежал в гостиной на коленях Екатерины Николаевны Строговой?
       Однако действительность была еще страшнее: из разговоров товарищей по несчастью ему стало понятно, что он находится в немецком плену у самой линии фронта. Уже светало. Привыкнув к полутьме в блиндаже, он осмотрел себя. К счастью, тело было целым. Вот только голова вызывала опасения: продолжал ныть затылок, перебинтованный рукавом от когда-то белой рубашки. Вероятно, он потерял сознание от взрыва или шальной пули, случайно задевшей его. Так как же он оказался в плену? Какая неведомая сила его бросила в самую гущу военных событий? Или все то, что с ним произошло в последнее время, есть результат воспаленного воображения, вызванного ранением в голову. Такой вывод напрашивался сам собой. Шиманский стал лихорадочно себя обыскивать. Он был одет в военный английский френч цвета хаки. Под френчем была рубашка без правого рукава. На ногах сидели галифе. То, во что он был обут, Шиманского повергло в ужас: вместо его офицерских сапог на босу ногу были напялены разбитые солдатские ботинки, которые просили кушать. Видимо обмен состоялся, когда он пребывал в беспамятном состоянии. Только теперь он ощутил как все же холодно. 
       - Очнулся, мил-человек? – спросил его сосед с перевязанной левой рукой в чине пехотного ефрейтора, прислонившийся к неровной стене блиндажа. Ему было лет сорок. Крупные черты лица прорезала лучистая улыбка.
       - Спасибо за участие, - благодарно ответил Шиманский. От хорошего обращения ему стало легче на сердце, - зовите меня Семен Семеновичем.
       - Добре, а меня кличут Нилом Степановичем. Вы, я вижу, Семен Семенович, невоенный человек. Энтелихент, так сказать.
       - Скажите, пожалуйста, Нил Степанович, как я здесь оказался?
       - Кто его знает. Наверное, как все, кто здесь лежит, сидит, - при нашем отступлении. Давайте лучше, Семен Семенович, подумаем о том, в чем вам ходить. С этими штиблэтами вам долго не протянуть. Теперича, не месяц май. Вон глядите, да не туда, вот, вот, там, где лежит капитан. Он еще не остыл. Стяните с него сапоги. Потом замучаетесь снимать. Вам будут в самую пору.
       - Да, мне как то несподручно.
       - Экой вы человек, благородный. Ну, и ходите тогда голыми ногами по снегу, - сказал он, чертыхнувшись, и предупредил, -  Охотники найдутся.
       Деваться некуда. Пришлось Семену Семеновичу, таки, стянуть сапоги с еще не окоченевшего трупа капитана. Они были в самую пору.
       - Ладные сапожки, - заметил ефрейтор и одобрительно цокнул языком. - Плохо то, что скоро нас наверняка шлепнут немцы. Зачем им такая обуза при отступлении?
       - Есть среди раненых еще офицеры?
       - Последним был капитан.
       - А фельдшер?
       - Нашего лекаря убило пулей. А немецкой к нам не захаживал.
       - Что вы предлагаете, Нил Степанович?
       - Оба мы калеки один человеки. Остальные того хуже. Им пора на тот свет или в ногу раненые. Какие из них ходоки. Вы я тоже вижу, нетвердо на ногах держитесь.
       - Дверь на затворе?
       - А как же. При двери часовой. Впереди окопов минное поле. Нам туда. Если свои не убьют, то немцы шлепнут или мина взорвет. Но здесь точно смерть. Нас басурмане в живых не оставят. Так что решайтесь. Слышите шум? Наверное, наши уже пошли в наступление. – Ефрейтор схватил Шиманского за рукав солдатской шинели и быстро затараторил, - Один я не совладаю с часовым. Вы говорите по-ихнему?
       - Да.
       - Ну, так позовите часового.
       - Что спросить?
       - Просите помощи. Мол, помираю, пошлите за лекарем.
       - Вы думаете, это подействует?
       - Нет. Но можно завязать разговор. А там видно будет, что будет.
       - Вы шутите?
       - Что делать. Давайте, зовите.
       Шиманский доковылял до входа в блиндаж и позвал часового.
       - Herr Soldaten! Bitte ;ffne die T;r, ich f;hle mich sehr schlecht. Ich sterbe. Hilfe!
       - Geh weg von der T;r oder ich werde schie;en!
       - Ruf bitte einen Heiler, damit er meinen Schmerz lindert!
       - Ich z;hle bis drei und schie;e: eins, zwei, drei. 
       При счете Шиманский бросился прочь от двери. Часовой действительно выстрелил и попал в сидящего напротив двери раненого. Тот вскричал от боли и завалился набок.
       - Сволочь! – закричал ефрейтор.
       В ответ часовой опять выстрелил, но пуля застряла в косяке двери. Через мгновение, словно в знак возмездия за дверью просвистел снаряд и там же разорвался. Где прежде была дверь, зиял большой пролом в блиндаже. Шиманского и ефрейтора засыпало землей с песком. Они еле вылезли наружу и, скатившись по крутой насыпи траншеи, побежали вперед навстречу наступавшей русской армии. Сзади опять разорвался снаряд. Он лег прямо на лазаретный блиндаж, похоронив раненых под землей. Шиманский оглянулся и увидел, как Нил Степанович упал, схватившись здоровой рукой за спину. Он подбежал к ефрейтору и взяв его за пояс обеими руками потащил к ближайшей воронке. Рядом лязгали пули. Одна из них угодила ефрейтору в голень. Воронка была глубокой. Осмотрев раны ефрейтора. Шиманский скинул шинель и снял френч. Потом разорвал на себе рубаху и стал перевязывать пробитую спину Нила Степановича.  Сцепив зубы, ефрейтор мычал от нестерпимой боли. Одеваясь, Семен Семенович обдумывал, что делать дальше. Впереди стояли заграждения из колючей проволоки. Что было за заграждениями, он не знал. Но там вполне могли быть минные поля. Что если атаку русских отобьют немцы?
       Но тут он услышал сразу за заграждениями многоголосое «ура».
       - Черт! Дожить бы до победы, - простонал ефрейтор.      
       - Не говорите, берегите силы, Нил Степанович.
       Вскоре мимо их воронки пробежали офицеры и солдаты русской армии. Один унтер задержался, посмотрел внимательно на Семена Семеновича и Нила Степановича и закричал, повернувшись назад: «Санитара сюда»! Через минут десять в воронку спустился санитар. Он подошел к ефрейтору и покачал головой, коротко сказав: «Не жилец». Тот пытался что-то прошептать Семену Семеновичу, но у него горлом пошла кровь и он, захрипев, затих, испуская кровавые пузыри. Шиманский как завороженный смотрел на остекленевшие глаза Нила Степановича, стараясь прочитать по ним, что ему хотел напоследок сказать умерший ефрейтор.
       Затем санитар внимательно осмотрел рану на голове Шиманского, обработал ее зеленкой и, заново перебинтовав, заметил, что необходима помощь хирурга. Уже когда Семен Семенович вылез из воронки, от острой боли в затылке у него закружилась голова, и он в очередной раз упал на землю, потеряв сознание.
               
                Глава четвертая. С ума сойти
       Сознание медленно возвращалось к Семену Семеновичу. Он раз за разом силился открыть глаза, но они не хотели его слушаться, предательски закрываясь. Им был нестерпим блеск солнечного цвета. Собрав последние силы, Шиманский поднял ватную руку и прикрыл глаза. Теперь они открывались все шире и шире, пока не привыкли к притушенному блеску. Солнце зашло за темную нависшую тучу. Уже смеркалось. В палате было прохладно. Семену Семеновичу показалось, что все еще свирепствует зима. Присмотревшись к окну, он удивился, что оно расположено высоко под самым потолком и на нем стоит железная решетка. Еще не окрепшее сознание философа пронзила дикая мысль, что его, не разобравшись, держат в тюремной больнице как немецкого шпиона. В пользу такого предположения говорило то, что он один лежал в узкой палате. Семен Семенович повернул голову по направлению к двери и с облегчением обнаружил, что не болит затылок. В дверь было врезано окошко для приема посуды и лекарства. Оно было закрыто на засов снаружи. От увиденного настроение у Семена Семеновича сразу испортилось. Что делать? Ничего не оставалось, как встать с постели и с трудом, со скрипом, ахая и охая от непривычной ломоты в суставах доползти, держась за мокрую и холодную стену до двери. «Неужели меня здесь не кормили. Или я так долго лежал, что с трудом могу передвигать своими ногами?» - спрашивал себя Шиманский.
       Семен Семенович тихо постучал в окошко и позвал санитара. Но никто не откликнулся на его просьбу. Он стал стучать еще и уже бил ногами в дверь. Устав, он приложил ухо к двери. В коридоре было тихо. Вдруг в соседней палате слева что-то уронили, вероятно, железную тарелку и кто-то стал прыгать и грязно ругаться. В ответ напротив раздался женский визг и такой звук, словно кто-то трется причинным или задним местом о саму дверь. Движение трения сопровождалось сладострастными выкриками. Лицо Семена Семеновича пошло пятнами от смущения.
       - Ах, ты е… сука. Ну-ка, сейчас же покажи свою лохань, -  грубо загрохотал мужской голос из соседней палаты справа.
       - Чтоб тебе кокушки прищемили дверью, - как заведенная стала повторять, похохатывая, странная женщина. 
       Что было дальше, Шиманский уже не слышал, заткнув свои уши. Что за гадость, прямо сумасшедший дом. «Неужели я нахожусь в доме для умалишенных»? Когда Семен Семенович осознал свое предположение, он яростно затряс ручку двери, требуя его выпустить на улицу. Обессилев, он скатился по двери на пол.
       - Ты что совсем дурак? - спросил его сосед слева, - неужели ты не слышишь, что здесь все слышно? Вот придут санитары и свяжут нас по рукам и ногам.
       - …
       - Я к тебе обращаюсь, кретин проклятый.
       - Отстань. Я, наконец, очнулся. И что я вижу?!
       - Что я вижу, что я вижу… дурдом ты видишь. Да, тяжело тебе будет первое время. Но ничего, из тебя быстро сделают человека. Знаешь, как я попал сюда?
       - Как?
       - Обычным образом, через дверь, - засмеялся своей плоской шутке сосед и от радости стал приплясывать, хлопая в ладоши.
       - Послушайте, как вас звать?
       - Зови меня Петром Великим.
       - Петр Великий, а какой сегодня день?
       - Сегодня? 10 февраля 1717 года.
       - Нашел, кого слушать, - заметил сосед справа, судя по басу огромного роста и веса, - он же дурак.
       - Сам дурак, - ответил «Петр Великий».
       - Сегодня 10 февраля, но не 1717 года, а 1917. Утром врач сказал.
       - Не слушай его, он дебил.
       - Кто, я дебил? – загрохотал гигант и со всей силы затряс железной дверью.
       - Хорошо, ты не дебил, а просто идиет, - нараспев заголосил «Петр Великий».
       Гигант за стеной горько заплакал как ребенок.
       - Хочешь, я покажу тебе свою лохань? -  предложила странная женщина.            
       - Хочу, - промямлил гигант сквозь слезы.
       - А, вот не покажу, не покажу, - стала ломаться уже немолодая женщина как испорченная отроковица.
       Шиманский не выдержал и закричал, чтобы они все заткнулись. Так Семен Семенович провел первый час в своем теперешнем доме.
       На следующее утро санитар вошел в дверь, чтобы проверить состояние больного и сделать внутривенный укол глюкозы. Но когда он увидел, что Семен Семенович находится в здравом уме, то немедленно позвал врача.
       Врач назвал себя Антоном Ивановичем Поповым. Это был уже седой человек с добродушным лицом, располагавшим к душевному разговору. Шиманский представился. Антон Иванович сказал ему, что прекрасно знает, с кем имеет дело.
       - Но если вы знаете, кто я такой, то почему меня поместили рядом с ненормальными и умственно отсталыми? Я вчера был свидетелем таких неприличных сцен, что, поверьте мне на слово, здесь нормальный станет ненормальным.
       - Кто вам сказал, батенька, что вы были нормальны? Сейчас да, вы производите впечатление трезвомыслящего человека. Но как вы вели себя, когда сюда попали. Да уж, я вам скажу, - сказал врач, качая головой.
       - Как же я себя вел? Было бы интересно узнать, - сказал с вызовом Семен Семенович.
       - Как сумасшедший. Вы утверждали на полном серьезе, что явились в наше время из будущего, чтобы изменить ход истории.
       - Это в связи с ранением в голову?
       - Разумеется. Что прикажете делать? Пришлось вас поместить сюда, чтобы успокоить. Когда вы успокоились и больше не несли сверхценный бред, мы вас выписали. Но вы опять впали в безрассудное состояние и снова стали нашим пациентом. Вот и все, - с довольным видом ответил доктор.
       - Теперь моя голова в порядке?
       - Если вы имеете в виду физическое ранение, то да. Но вот психическое состояние… хотя, судя по вашему поведению, вы миновали душевный кризис и ведете себя так, как вел бы себя психически нормальный человек, оказавшийся рядом с настоящими маньяками, - понизив голос, признался Антон Иванович, потирая свое пенсне о рукав халата.
       - Так почему меня здесь держат до сих пор? – возмутился Шиманский.
       - Тише, милейший Семен Семенович. В связи с недофинансированием нашего почтенного заведения вас можно выписать. Но я вас искренне прошу, если вы почувствуете что-то неладное, смело к нам обращайтесь, - сказал доктор, однако по его скептическому виду было видно, что он мало верит в то, что Семен Семенович добровольно обратится к нему за помощью.
       - Покорно вас благодарю. Кстати, мои соседи действительно маньяки?
       - Конечно, они загубили немалое количество невинных людей. Но это не значит, что все сумасшедшие кровавые маньяки.
       - Еще один вопрос, Антон Иванович. Какое сегодня число?
       - На дворе февраль 1917 г., 11 число.
       - Не может быть, - сказал твердо Семен Семенович, но его глаза говорили об обратном, - в них сквозила неуверенность.   
       Антон Иванович пристально посмотрел ему в глаза и с облегчением сказал о том, что с головой при таких ранениях процесс выздоровления затягивается на продолжительное время.
       - И последний вопрос: не посещал ли кто меня?
       - Знаете, был однажды мой коллега профессор Иванов. Он говорил, что познакомился с вами на юге.
       -  Иван Иванович?
       - Да, да.
       - И что он сказал?
       - Я надеюсь, это последний вопрос? – улыбаясь, спросил психиатр.
       - Антон Иванович!
       - Хорошо, хорошо. Насколько я помню, а помню я все хуже и хуже. Знаете, возраст. Итак, да, он согласился с моим диагнозом.
       - Что за диагноз, доктор?
       - Психическое расстройство.
       - Антон Иванович, вы не находите, что это слишком общее, абстрактное название?
       - Да, да, ведь вы философ. Что ж, могу сказать конкретнее: психоз, вызванный ранением в голову.
       - Вы серьезно?
       - Разумеется.
       - И с таким диагнозом можно жить и оставаться приличным человеком?
       - Вполне. Ведь вы уже здоровы. Или больны?
       - Вам лучше знать, - вы же доктор. А дамы, не приходили ли дамы?
       - Нет, при мне не было.   
       Спустя час Шиманский оказался на улице. У него было странное, но радостное чувство, будто он избежал страшного наказания – наказания неволей.  Семен Семенович взял извозчика у самой больницы и поехал домой. Прислуга была рада появлению хозяина. Приведя себя в порядок, Шиманский отправился прямо к Екатерине Николаевне. Его выздоровевший мозг сверлила мысль, - что случилось с возлюбленной за то время, пока он был на фронте и в больнице. Было ли то, что он помнил, на самом деле? Но то, что доктор рассказал о его сверхценной идеи – представлении себя гостем из будущего, он оставил для будущего размышления. Не это было сейчас главным, - он чувствовал, что значит быть настоящим. 
       
                Глава пятая. Встреча с любимой
       Чем ближе Семен Семенович подъезжал к дому Екатерины Николаевны, тем тревожнее ему было на сердце. Как его примет любимая? Может быть, до нее дошли слухи о том, что он оказался в психиатрической лечебнице. Что если она уже вышла замуж? Шиманский стал ругать себя за малодушные сомнения, приличествующие подростку, но не ученому мужу. И тут Семену Семеновичу пришла в голову новая мысль. Он остановил извозчика и попросил его заехать по пути в городскую управу. Он повторял про себя: «Только бы мой приятель в управе был на месте». Если бы тот подтвердил запрос Семена Семеновича о местожительстве девицы Строговой, то это послужило бы основанием для уверенности в том, что он действительно встречался с Екатериной Николаевной у нее дома в декабре 1915 г. Однако на месте работы в управе приятеля не оказалось. Там ему сказали, что уже как полгода он находится в действующей армии. Пришлось Семену Семеновичу ехать к Строговой, не развеяв своих мучительных сомнений. И все же то, что он знал, куда путь держать, было добрым знаком, указывающим на то, что не все из того, что он помнил, можно было подвергнуть сомнению.
       Уже подъезжая к дому любимой, Семен Семенович, заметил ее знакомый силуэт. Она с какой-то дамой повернула на другую улицу. Он стремглав спрыгнул с возка и не упал, не поскользнулся, - это была хорошая примета. Завернув за угол, он закричал вслед спешащим дамам: «Екатерина Николаевна, подождите»! Они в удивлении обернулись, но увидев его, развернулись, и стали быстро удаляться  от опешившего Семена Семеновича. Но Шиманский не был бы Шиманским, если бы не последовал за ними. Он перегнал их и встал перед ними. В спутнице девицы Строговой он признал ее  злосчастную тетушку.
       - Здравствуйте дорогая Екатерина Николаевна! Мое почтение Дарья Павловна! Если бы вы знали, как я рад вас видеть!   
       - Если бы вы знали, господин хороший, как мы не рады вас видеть, то не приставали бы к нам, как назойливый гимназист! – передразнила Дарья Павловна незадачливого влюбленного.
       - Ругайте меня, Дарья Павловна, ругайте, - я это заслужил, - стал себя бить в грудь Семен Семенович.
       - Тетя, кто этот господин? Я его знать не знаю, - сказала Екатерина Николаевна, смерив Семена Семеновича пренебрежительным взглядом.
       - И в самом деле, кто вы? – спросила со злорадством Дарья Павловна.
       - Я, я Семен Семенович Шиманский, - машинально сказал несчастный.
       - И что?
       - Как что? Неужели вы, Дарья Павловна, не помните, как я у вас гостил в Ялте в 14 году?
       - Я помню одного… уже немолодого господина, который соблазнил мою племянницу, а потом бросил ее.
       - Это был Я. Каюсь. Но со мной произошла странная история. Екатерина Николаевна! Прошу у вас прощения и предлагаю вам руку и сердце, - выпалил Семен Семенович, ибо он не мог больше это держать в себе, и упал перед своей любимой на колени в снежный кисель, склонив повинно голову.      
       Дамы весело рассмеялись, обошли Семена Семеновича стороной, и Екатерина Николаевна бросила на прощание: «Что за жалкая комедия. Вульгарный паяц»!
       - Дарья Павловна, посмотрите, - этот клоун мне запачкал шубку грязью.
       - Не обращай внимания, моя дорогая, на городских сумасшедших. Да, да, сумасшедших, - эти слова уже предназначались для ушей Семена Семеновича.
       Прохожие, проходя мимо, отпускали в его адрес шутки, но никто из них ему не помог подняться с колен. Семен Семенович затемно пришел домой. Он не помнил, какими улицами шел: ноги сами его привели к родному порогу. Только дома его никто не ждал. Он сразу прошел в кабинет и, не снимая пальто, повалился на диван. Лишь утром, когда пришла прислуга, он разделся и прошел в спальню. Встав с постели в полдень, Семен Семенович принял ванну и велел подать завтрак в кабинет. Вместе с едой ему принесли в кабинет почту. Разбирая почту, он обнаружил неподписанное письмо. В письме незнакомым женским почерком была написана короткая просьба: «Семен Семенович! Не могли бы вы встретиться со мной завтра в 18 часов у входа в известный вам театр Зимина».
       Сердце у Шиманского, как говорят в таких случаях, екнуло и застучало часто. Письмо его взволновало, - дело не обошлось без интриги. Почерк незнакомки не походил на почерк ни Екатерины Николаевны, ни Дарьи Павловны, - он знал их почерк. Может быть, письмо написала Вера Павловна, мать девицы Строговой? В это верилось с трудом. Тогда кто такая, эта незнакомка, которая намекает ему на несостоявшуюся встречу с Екатериной Николаевной?  Семен Семенович терялся в догадках. Он был уверен в одном, - в том, что все, что он помнил, было на самом деле. Это подтверждало таинственное письмо. Оно помогло ему странным образом примириться со своим некрасивым поступком в Ялте. Может быть потому, что отвлекло на себя его внимание.
      Еще не было восемнадцати, как он уже стоял на часах у входа в театр Зимина. В этот день театр пустовал, и на улице встречались только редкие прохожие, которые не останавливались и спешили по своим неотложным делам. Уже темнело. Когда Семен Семенович услышал за спиной быстрые шаги, он застыл. Застыли и шаги.
       - Здравствуйте, милый Семен Семенович! – услышал он знакомый голос. Это был голос Екатерины Николаевны. Семен Семенович не мог пошевелиться.
       - Ну, же, Повернитесь ко мне лицом. Или вы мне не рады?
       - Как вы можете так говорить, Екатерина Николаевна, - наконец, ответил Семен Семенович, с усилием повернувшись  лицом к своей любимой.
       Перед ним стояла несравненная Екатерина Николаевна Строгова. Она улыбалась именно ему.
        - Какая вы красивая, Екатерина Николаевна, как «гений чистой красоты».
       - О, какие у вас высокие сравнения. Вам, Семен Семенович, осталось только назвать меня «Премудрой», чтобы я оказалась в сказке. Я обыкновенная женщина. Зовите меня просто «Саша».
       - Почему Саша?
       - Мне так нравится. Или этого вам мало?
       - Что вы, такое прекрасное имя.
       - Так звали вашего поэта.
       - А меня, Саша, зовите «Семой».
       - Сема? Какое странное, но доброе имя. Выходит мы, как дети: Саша, Сема. Смешно, да?
       - Нет, почему? Совсем наоборот. Нет, не то. Признаюсь, вам, Саша. Я давно не чувствовал себя, так хорошо. Так хорошо было только в детстве среди родных.
       - Можно вам предложить руку?
       - Извольте, - ответила просто Саша,  и они пошли по улице, все равно куда.
       - Саша, помните, как мы договаривались с вами встретиться именно на этом месте год назад?
       - Да, вы меня приглашали на оперу Римского-Корсакова «Царская невеста». Знаете, Сема, а мне очень нравится эта опера. Я бы хотела сходить на нее с вами. Но ее больше не дают в Москве.
       - Почему же тогда вы не пришли на встречу?
       - Сема, давайте не будем вспоминать тот год. Он был для меня тяжелым. Да, и вас он не пожалел.
       - Саша, вы знаете, что со мной случилось?
       Они остановились. Саша посмотрела ему в глаза, а затем поцеловала онемевшего Семена Семеновича в губы. Поцелуй был таким проникновенным, что Шиманский покачнулся. Чтобы не упасть, он обнял свою любимую за стройный стан, но она ловко вывернулась из его объятий.
       - Сема, не надо. Вы же не хотите, чтобы пропало обаяние сказки. Это был детский поцелуй. 
       «Ничего себе детский. Самый что ни на есть взрослый» - подумал про себя Семен Семенович.
       - Сема, о чем вы сейчас подумали?
       - Как о чем? О том, что вы поцеловали меня как дитя.
       - Как вы двусмысленно выражаетесь. Нет, не об этом вы подумали.
       - Тогда о чем?
       - О том, что это был не детский, а взрослый поцелуй.
       - Саша, вы телепат?
       - Разумеется, как выражается наш общий знакомый, - призналась Саша.
       - Кто это: Не…
       - Остановитесь. Довольно, - я сама виновата. Лучше давайте поговорим о телепатии. Знаете, Сема, те, кого люди называют телепатами, умеют прислушиваться к словам своих собеседников. Вот вы переспросили. О чем это говорит?
       - О том, что я соврал?
       - Верно. Теперь понятно? Да, я умею целоваться. Это говорит о том, что я испорченная женщина, так, Сема?
       - Нет, что ты… что вы, Саша. Мне очень понравилось. Можно я вас поцелую?
       - Нельзя, Сема. Мужчина это делает без спроса. А вы спросили. Так нельзя, не по правилам.
       - И что делать?
       - Ничего. Пока ничего. Сема, я надеюсь, вы прилежный ученик. Недаром вы стали учителем философии.
       - Причем тут это?
       - В том то и дело, что ни при чем. Вот мы и пришли. Тут не далеко до моего дома. Я дойду сама.
       - Нет, Саша, я  не пущу тебя. На улице темно и не ровен час, ты можешь наткнуться на  лихого человека.
       - Сема, что за тон? И потом вы не находите, что злоупотребляете русским «ты»?
       - Я учусь у вас.
       - Какой вы Сема софист. Не бойтесь за меня, а бойтесь за лихих людей.
       - Саша, мне с вами не страшно.
       - Вот это правильно. Сема, вам есть о чем подумать.
       - Когда же мы встретимся снова?
       - Когда придет время.
       - Как я об этом узнаю?
       - Как сегодня. Я вам напишу.
        - Что если вам тоже я буду писать?
        - Исключено.
       - Почему?
       - Догадайтесь сами. До свидания, милый Сема. Я вам обязательно напишу.
       В ответ Семен Семенович быстро поцеловал Сашу в губы. Она не отстранилась, но затем мягко его оттолкнула и, развернувшись, скрылась в сумеречной темноте.
       Семен Семенович стоял несколько минут на месте, переживая случившееся. А потом тоже пошел своей дорогой домой. Два поцелуя, сложившись вместе, горели на губах Шиманского. Он заново переживал все мгновения их встречи. Но содержание их разговора еще не стало предметом его размышлений.
       Только попав домой, Семен Семенович призадумался. Он стал медленно прокручивать весь разговор с Сашей. Первый вопрос напрашивался сам собой: Почему Саша, а не Катя? Семен Семенович полагал, что лучший способ проверки истинности любого выражения – это постановка себя на место говорящего. Что было бы, если бы он попросил называть себя, например, Львом, а не Семеном? Вполне вероятно, что Екатерина Николаевна сочла бы его ненормальным. И правильно бы сделала. Что из этого следует? Естественно то, что либо это не Екатерина Николаевна, а ее неведомый близнец, ведь она так на нее похожа и фигурой, и лицом, и голосом, либо это сама Екатерина Николаевна, но тогда она безумна. Однако Саша производила впечатление умной женщины. Семен Семенович думал, что если бы у Екатерины Николаевны было раздвоение личности, то оно все равно сказалось бы в ее словах, и, наконец, в поведении. Между тем она вела себя как нормальная женщина. И все же, такого рода нормальные женщины легко переходят в разряд роковых. 
       Не добавило уверенности в подразумеваемом и мешало прояснить ситуацию и то, что Саша намекнула на их общего знакомого, склонного часто употреблять глагол «разумеется». Вероятнее всего, им был доктор Антон Иванович Попов. Откуда она могла его знать? Была ли она его пациенткой? Или, может быть, Саша посещала его в психбольнице?
       И почему она назвала Александра Сергеевича «вашим», - только ли потому что он  сравнил ее с образом поэта?
       Еще Семен Семенович обратил внимание на то, что при встрече Саша легко стала своей, родной, но потом запустила в него свои коготки и не отпускала до самого расставания. Иными словами, ему показалось, что она вела себя с ним как кошка с мышкой. Такого обращения прежде не было. Там, на курорте, Екатерина Николаевна была иронична, но вела себя с Семеном Семеновичем как младшая со старшим. Теперь же она держала себя с ним свысока, как это иногда бывает у молодых, которые в дерзкой своей самонадеянности опекают старших, или в отношении так называемых «нормальных» к «ненормальным».
       И, последнее, - Семен Семенович все боялся хоть что-нибудь пропустить из непродолжительного разговора с Сашей, - ее признание в  том, что она знает о том, что как тяжело дался ему тот год, и что не менее тяжел он был для нее. Воспоминание о былом вновь поставило его перед вопросом о том, как, каким образом Саша оказалась в чулане, а он, не дождавшись ее, заснул. При этом он очнулся от сна, лежа на гостином диване на простыне под одеялом. Ведь не он сам себе приготовил постель. Тогда кто? Саша или Екатерина Николаевна? Но она сидела в чулане. Или она позже попала в чулан?
       На этих мучительных воспоминаниях оставим, любезный читатель, нашего героя. Негоже вас утруждать столь подробными и скучными описаниями. Такое под силу только несчастным философам, которым только дай повод для размышлений, так они скоро из мухи собственного мнения сделают слона публичного значения.
 
                Глава шестая. Долгожданное письмо
       Семен Семенович ждал письмо от любимой. А оно все не шло и не шло. Он порывался броситься к ней домой. Но, вспоминая хамский прием, тут же остывал, объясняя себе невозможность посещения злополучного дома тем, что его не хотят там видеть, - и  не важно, по какой причине. К тому же сама Саша его предупредила о нежелательности такого посещения. Возможно, препятствием для оного могла быть Дарья Павловна. Ведь именно после ее неожиданного появления в доме Саши Семен Семенович почувствовал тупую боль в затылке и чудесным образом оказался в плену. Найти объяснение такому магическому обращению времени и места он до сих пор не мог. Он понимал, что, может быть, он не там ищет или ищет не то, что нужно.
       Между тем на дворе стоял конец февраля 1917 г. и в столице начиналась революция. Жалкий царь отрекся от престола. Так бездарно и глупо пала монархия. Семен Семенович не испытывал к павшему монарху ни малейшей симпатии и вообще мало придавал значения дворцовому перевороту, который спустя несколько дней буржуазные агитаторы раздули до циклопических размеров всенародной революции. Шиманский был неглупым человеком и прекрасно понимал, что вопрос власти есть вопрос не ума или не-ума, но желания поживиться за чужой счет, получив удовольствие от унижения большинства кормильцев. Таково существо власти, независимо от того, чья власть имеется в виду: монарха, олигархов или народа. Причем под народом при  так называемой «демократии» понимается не весь народ, а только народ, представленный во власти, то есть, правящий слой. При феодальной монархии народом является дворянство, при буржуазной демократии – буржуазия, разумеется, крупная буржуазия и меньше всего средняя. О мелкой буржуазии и речи нет, ибо она имеет тенденцию превращаться в пролетариат.
       И вот, как-то раз, выйдя на улицу, он увидел демонстрацию, среди участников которой он увидел знакомое лицо Саши, поравнявшись с ним, она замахала ему рукой, и он присоединился к демонстрантам. На лице ее горел румянец, она возбуждено говорила Семену Семеновичу, что они идут к Кремлю выразить свой протест против продолжения войны с немцами. Семен Семенович чувствовал себя не в своей тарелке среди протестантов, ибо таким путем войну не остановить, но вполне можно навлечь на себя беду со стороны власти уже не царя, но его преемника – Временного правительства – по вопросу о войне.  Он был вынужден гримасничать, чтобы не обидеть Сашу, и, пока не случилось непоправимое, попробовать вывести ее из толпы протестующих. Но это трудно было сделать. Недалеко от Кремля на Воздвиженке им путь преградила шеренга солдат, вставших поперек улицы. И вдруг с Моховой на них выехал эскадрон казаков, которые  нагайками  и шашками стали разгонять авангард демонстрантов. Демонстранты бросились врассыпную. Побежали и Семен Семенович с Сашей. И тут они услышали предательские выстрелы солдат в спины протестующих.
       Вдруг впереди Шиманского упала девушка, схватившись за голову. Пробегая мимо нее, он посмотрел и увидел, как на нем остановился ее взгляд, потускнел и глаза закрылись.  Из-под копны каштановых волос несчастной демонстрантки заструилась алая кровь, забрызгивая только что выпавший чистый снег. Рядом был подъезд. Шиманский оглянулся назад и заметил скакавшего на них казака, размахивавшего своей шашкой направо и налево. Саша потянула его за рукав, и они бросились к спасительному подъезду. Чудом они успели до него добежать. И все же казак успел сбить с него бобровую шапку и погрозил им кулаком. Он уже хотел спешиться. Как раз в это время кто-то из демонстрантов запустил ему камнем по голове. Тот упал. Шиманский смотрел через подъездное стекло на серые спины протестующих, в остервенении избивающих кричавшего казака ногами. «Так тебе, гнида, и надо»! – про себя подумал Семен Семенович. Но тут другие казаки, увидев как горожане обижают их станичника, пустились через толпу во всю прыть на хрипящих рысаках.
       Стоявшая за спиной Семена Семеновича, Саша коротко сказала: «Немедленно наверх» и побежала вверх по лестнице. Было бесполезно стучаться в двери, все равно никто бы их не открыл, - кому нужна чужая беда. Они добежали до верхнего этажа, который заканчивался лестницей на чердак. Семен Семенович попросил заколку у Саши и через минуту открыл навесной замок на чердачной двери.
       - Ловко, - заметила, улыбаясь, Саша.
       - Детские шалости. Вот помню…
       - Тише. Кто-то поднимается по лестнице.
       Внезапно раздались выстрелы у входной двери и послышались крики людей на первом этаже.
       - Иди сюда, падаль, - дико заорал казак.
       Семену Семеновичу показалось, что он обращается именно к нему и рефлекторно сжал пальцы в кулак. Однако угроза была обращена к кому-то другому, ведь он с Сашей спрятался за чердачной дверью, которой было не видно с нижних этажей. Вот этот другой, настигнутый шашкой, опустившейся со свистом на его голову, не успел вымолвить и слова, как что-то покатилось вниз по ступенькам с пугающим стуком, а тело уже без головы перевернулось через перила и полетело в лестничный пролет. Семен Семенович инстинктивно закрыл рот Саши, с ужасом смотревшей на происходящее из дверной щели.
       - Я же сказал, будь лаской и  подойди сюда. Эх, Расея! – бросил на ходу безжалостный казак, поднимаясь до верхнего этажа. Не заметив ничего подозрительного, он опустился ниже. Затем скрипнула дверная дверь, хлопнула и все затихло.
       Прошло полчаса. Семена Семеновича бил озноб то ли от случившегося, то ли от холода на чердаке. Саша прижалась к нему как озябшая птичка и повторяла: «За что»?
       - За все хорошее. Так всегда бывает. Вспомните, Саша, Французскую революцию с беспощадной диктатурой якобинцев. У нас, у варваров, это будет куда кровавее. Ладно, пошли.
       - Может быть, еще подождем?
       - Чего? Мы тут больше ничего не высидим.
       В этот момент на нижнем этаже скрипнула дверь и кто-то прокричал: «Ироды проклятые»!
       Другой голос заметил: «Да-а, придется стены оттирать от крови».   
       - Спускаемся, - сказал Семен Семенович и повел Сашу вниз по лестнице. Двери от шума шагов немедленно со стуком закрылись. На первом этаже ничком лежало несколько мертвых тел демонстрантов. Когда они вышли из подъезда, то не могли не заметить, что мостовая усеяна телами погибших. В сумерках Семен Семенович не мог найти глазами среди них тела запомнившейся ему упавшей девушки. Он только убедительно сказал: «Вы как хотите, Саша, но я вас никуда не отпущу. Здесь рядом я живу. На улице, как вы видите, не безопасно. Поэтому пойдем ко мне домой». Саша молча кивнула в знак согласия.  На их счастье, они добрались до дома без приключений.
       Оказавшись дома, Саша обрадовала Семена Семеновича тем, что нашла его дом уютным и теплым. Она сказала, что его хранит добрый дух. Семен Семенович порывался задать в лоб вопрос о том, а какой дух хранит ее собственный дом, но так и не решился, ожидая  не то, что услышать нечестный ответ, но скорее увидеть фигуру умолчания. Правда, как увидеть глазами то, что предназначено для ушей, пытающихся услышать то, что бессловесно. Саша внимательно посмотрела на Семена Семеновича.
       - Сема, скажите честно, что вас притягивает в том доме, в котором я живу?
       - Я не могу взять в толк два обстоятельства, имеющих ко мне прямое отношение.
       - И какие это обстоятельства?
       - Мое первое появление  в вашем доме привело к тому, что я очутился в гостиной укрытым одеялом, а вы просидели закрытой всю ночь в чулане. Как это объяснить?
       - Семен, и это вы называется тем обстоятельством, которое вас до сих пор тревожит? Нет ничего проще в том, чтобы дать ему простое объяснение. Вы банально заснули в гостиной в кресле. Я думаю, виной было ваше падение на мостовой. Поэтому я позаботилась о том, чтобы вы прилегли на застеленный диван. В поисках подушки я зашла в чулан и нечаянно прикрыла за собой дверь. Сколько я вас ни звала на помощь, вы так и не явились. И понятно почему. Там я, в конце концов, заснула, следуя вашему примеру. Остальное вы знаете.
       - Больше дома никого не было?
       - Семен Семенович, о чем вы говорите! - сказала взволнованно Саша.
      Семен Семенович сразу почувствовал, как напряглась Саша. Ей явно не нравился его вопрос.
       - Странно Саша, Вы даже перестали меня называть «Семой» и перешли на отчество. Если не хотите, то и не говорите. У вас, видимо, есть причины избегать такого рода вещей.
       - Семен, на что вы намекаете? Я никак не могу понять.
       - Саша, я не намекаю. Я просто хочу научиться вас лучше понимать.
       - Если вы этого хотите, то не сомневайтесь в моих словах.
       - А я в них и не сомневаюсь. Только помните наш разговор в Ялте относительно Дарьи Павловны?
       Как только Саша услышала упоминание имени своей тетки, она тут же изменилась в лице. Было заметно, что это изменение было не в лучшую сторону. Но она сделал над собой усилие и только сказала: «Нет, не помню».
       - Хорошо, Саша, я вам напомню.
       И Семен Семенович вкратце передал Саше содержание их разговора в доме Дарьи Павловны.
       - Семен, я, конечно, не должна так говорить, но вы в своем уме?
       - Саша, вот ты опять сердишься. Не сердись. Я и сам, покинув Ялту, разуверился в том, что ты инопланетянка. Мне показалось вдруг, что вы, ты и Дарья Павловна, меня разыграли.
       - Семен Семенович, вы знаете, не то говорите. Ладно, я инопланетянка. Вы странный человек. Но что я вас обманула… Кстати, зачем? Что вам взбрело в голову? Ах, да. Вероятно, для того, чтобы над вами посмеяться? Хорошо же вы обо мне думаете. Все, - и с этими словами Саша в гневе кинулась в переднюю.
       Семен Семенович догнал ее и обнял за плечи. Саша стала сопротивляться, но потом обмякла и посмотрела с укором на Семена Семеновича.
       - Саша, я давно уже так не думаю. Вы хорошая женщина. Я считаю, что вы не обманываете меня. Но как объяснить тот разговор. Он на самом деле был в Ялте. Что мне сделать, чтобы вы мне поверили?
       - Хорошо, - ответила Саша, проходя опять в гостиную, - но почему тогда я ничего не помню? Если я по вашему, как вы меня назвали, кажется, «инопланетянка», допустим это так. Зачем мне скрывать от вас то, в чем я уже призналась? Непоследовательно получается. Или что же я – ненормальная?
       - Саша, вы знаете Антона Ивановича Попова?
       - Да, знаю. Семен, не хотите ли вы сказать, что я…
       - Нет, Саша. Это я лежал в его клинике. Он диагностировал у меня психоз, вызванный ранением в голову на фронте.
       - Да, да, знаете, Сема, я припоминаю, что в разговоре с тетей Дашей он говорил о вас.
       - Почему же вы тогда, зная, что я ненормальный, со мной встречаетесь?
       - Сема, вы не ненормальный, вы просто несчастный человек, покалеченный войной. Признаюсь, я вас посещала в клинике профессора Попова.
       - И это после того, что между нами случилось на курорте?
       - Семен, вы хотите, чтобы я опять ушла?
       - Конечно, нет.
       - Ну, тогда молчите.
       - А я молчу.
       - Вот и молчите.
       Семен Семенович, осмелев, молча обнял Сашу и крепко ее поцеловал. Что было дальше? То, что бывает между любящими мужчинами и женщинами. В этом ни Семен Семенович, ни Саша не были оригинальны.
       Семен Семенович был на седьмом небе от счастья. Его волновала тайна близости с женщиной. Причем не с абстрактной, а с конкретной женщиной. При этом с  горячо любимой женщиной. Но этого было мало. Теперь он знал, что это неземная женщина. Почему же? Что было не так? Все так, но было что то еще. И это было не то, что обычно вкладывают в словосочетание «неземная женщина». Не поэтическое преувеличение, выражающее силу любовного чувства. Семен Семенович понял, что познал богиню. Он чувствовал всем своим существом, что между ними установилась какая-то тайная, мистическая связь. Между тем Саша выглядела простой земной женщиной, лежащей рядом с Семеном Семеновичем и тесно прижимавшейся к нему своим теплым и мягким телом.
       - Сема, что опять не так?
       - Я вот о чем подумал…
       - Потом об этом.       
       Вскоре Семен Семенович заснул. Когда он проснулся, было раннее утро. Предметы стали выступать из тени. И Семен Семенович стал отличать их друг от друга. В комнате было тихо. Правую руку он положил рядом с собой там, где должно было лежать тело Саши. Но там его не было. Место было еще теплым, но самой Саши не было. Семен Семенович испугался и громким голосом позвал Сашу. Сколько он ни прислушивался, никто ему не откликнулся. Тогда Семен Семенович вскочил с дивана и огляделся. Он увидел почти ту же самую картину, которая тут же услужливо всплыла в его памяти, когда год назад он проснулся в Сашином доме. Он подумал: «С одним единственным отличием, - у меня нет чулана, который не открывается изнутри». Заглянув во все комнаты, Семен Семенович не нашел там Саши. Ни ее самой, ни ее вещей не было и в помине. Видимо, она недавно от него ушла. Семен Семенович почувствовал себя потерянным ребенком и горько заплакал от одиночества.
       Немного погоревав, он стал утешать себя тем, что все образумится.  Нечаянно его взгляд наткнулся на стол, на котором лежала бумага. На ней было что-то написано. Он поднес к глазам бумагу, стал разглядывать слова в рассеянном свете хмурого зимнего утра и определил по характерному почерку, что письмо написала Саша. Записка была короткой. В ней говорилось о том, что судьба вынуждает Сашу спешно покинуть дом Семена Семеновича. Но они еще встретятся, когда сложатся благоприятные обстоятельства. Что конкретно можно было понимать под «благоприятными обстоятельствами» в записке не пояснялось. Для чего тогда они были упомянуты? Для того вероятно, чтобы Семен Семенович принял разлуку с любимой за объективную данность, которую нельзя отменить, и не старался из упрямства изменить естественный ход событий.

                Глава седьмая. Революция души
       Шиманский, наконец, понял, что от судьбы не уйдешь и не стал торопить события. Оставалось только ждать и надеяться на счастливый случай. Он появился лишь осенью 1917 г. К тому времени двоевластие Временного правительства и Советов в России дошло до критической точки. Временное правительство уступило, Советы взяли всю власть в свои руки. От лица народа заговорили большевики, занявшие Советы. Горе тем, кто оказался под диктатурой народа с ружьем. Горе Шиманскому Семену Семеновичу, ибо он был не из народа, не из семьи трудовой. Семен Семенович был из семьи мелкопоместного дворянина. Отец его, Семен Петрович Шиманский, довел свое поместье до разорения и оставил своего единственного сына без ощутимого наследства. Да, действительно, собственности у Семена Семеновича было немного: квартира в Москве и квартира в пригороде Парижа, доставшаяся ему от матери, наполовину француженки. И еще небольшие счета в банках Москвы и Парижа. Конечно, Семен Семенович не был малоимущим, но и богатым человеком он тоже не был. Он получил дворянское воспитание, служил в университете. Такому человеку не было места в новом будущем, которое обещали большевики тем, «кто был ничем». 
       Семен Семенович, напротив, был  чем-то, вернее, кем-то, а именно интеллигентом, специалистом по культуре мысли. Такие специалисты были опасны для новой власти, которая считала себя во всем правой. Как, впрочем, и для самодержавной и православной России свободомыслие было «костью в горле». Если к февральской революции Семен Семенович относился благосклонно, то переворот большевиков вызывал у него подозрение в будущем якобинском терроре. Не надо было быть «семи пядей во лбу», чтобы понимать, что дело идет к радикальным социальным изменениям, развязывающим Гражданскую войну. Так и случилось. Вскоре наметилось противостояние двух военно-политических сил: Красной Армии большевиков и «Белого движения» дворянского офицерства и зажиточных казаков. Между ними обозначилось неопределенное поле, усеянное разрозненными отрядами так называемых «зеленых» или сельских богатеев (кулаков), сопротивляющихся большевистской хлебной продразверстке. Жизнь поставила Семена Семеновича перед неизбежным выбором между «красными» и «белыми». Правда, он мог сделать негативный выбор – отказаться от самого выбора. Но в таком случае выбор сделали бы за него в пользу одной из сторон конфликта. Единственно, что ему оставалось сделать для того, чтобы не выбирать, - это эмигрировать во Францию. В таком случае он все равно сделает выбор в пользу «белых». Но этот выбор будет минимальным. К сожалению, он чреват проживанием вне Родины, где началась Гражданская война.
       Однако Семен Семенович не решался покинуть Москву без Саши. Он потерял терпение в ожидании встречи с ней и отправился на Большой Знаменский переулок. Оказавшись в заветном подъезде, Шиманский поднялся на второй этаж и позвонил в  знакомую дверь. Но никто не ответил на его звонок. Он звонил еще, стучал и бил ногами в дверь. Все было тщетно. Внизу кто-то его окликнул и пригрозил полицией, если он не прекратит хулиганить. Семен Семенович, свесившись через перила, спросил поднимавшегося по лестнице дворника, где сейчас находится Екатерина Николаевна Строгова.
       - Как-как? – удивленно переспросил его дворник.
       - Младшая Строгова, - коротко ответил Семен Семенович.
       - Кем вы им приходитесь, барин? – помедлив, спросил дворник, внимательно вглядевшись в собеседника.
       - Женихом.
       - Ах, жених. Понятно. Нету здесь барышни. Они с матушкой, Верой Павловной, как уехали на курорты, так с того времени и не возвратались..
       - Как это так, не возвратались… не возвращались? – опешил Семен Семенович.
       - Я о том же и сказываю. Они не возвращались. Почитай уже годик третий.
       - Обе?
       - Дай, хороший человек, припомнить. Нет, Вера Павловна, жила какое-то время, а вот ее дочка, говорят, пропала.
       - У Веры Павловны есть еще дочка? – неожиданно спросил Семен Семенович.
       - А как же, конечно, есть. Вот она до последнего времени тута и жила одна-одинешенька.
       - Вы говорите про Сашу?
       - А как же? Конечно, про нее самую.
       - Сестры похожи?
       - Как две капли воды.
       - Где же сейчас Александра Николаевна? Она не просила вас передать Семену Семеновичу, где она сейчас?
       - Так ты, барин, Семен Семенович?
       - Позвольте представиться Семен Семенович Шиманский.
       - Вона как. Ну, так слушай, барин. Лександра Николаевна, просила меня в случае чего передать, стало быть, тебе, что она поехала на поиски своей сестры.
       - В Крым, что ли?
       - Это тебе виднее, барин.
       - Добрый человек, скажите, наконец, где моя невеста.
       - Это самое. Не пойму я тебя, мил-человек. Так ты чей жених то будешь?
       - Да-а, не спрашивай, старик. Скажу так: познакомился я с Екатериной Николаевной, а влюбился в ее сестру, Александру, - признался Семен Семенович.
       - Так бы и сказал. Не повезло тебе, барин, с невестой то. Да, ладно, Все тебе скажу. Только это…
       - Ах, да, - догадался Семен Семенович и сунул в косматую руку дворника ассигнацию.
       - Мог бы и больше дать. По нонешним временам бумага мало стоит, - сказал с недовольным видом старика.
       Семен Семенович протянул еще одну ассигнацию. Но дворник, молча, продолжал на него смотреть. Шиманский был вынужден достать из своего объемистого бумажника еще одну купюру.
       - Благодарствуйте, барин. Все скажу.
       - Ну, же.
       - В Крым она поехала. К тетке.
       - И все?
       - Кажись все.
       - Что же ты тянешь, договаривай.
       - Ладно. Напоследок Лександра Николаевна сказала, что скоро улетает.
       - Как улетает? На аэроплане, что ли?
       - Бог ее знает. Хоть на метле, - загадочно молвил дворник. Потом махнул рукой и на ухо поведал Семену Семеновичу, - кто их разберет, нечистую силу. 
       - Слушайте, почтенный, как вас зовут?
       - Смолоду Иваном Никифоровичем кличут.
       - Уважаемый Иван Никифорович, а что за семейством Строговых водилось недоброе?
       - Да, как сказать. Сама Лександра Николаевна была добрая душа, а вот ейная сестра та еще ведьма.
       - Прям и ведьма?  И почему была?
       - Вот тебе крест, - ведьма. Говоришь с ней лицом к лицу, а она за спиной отвечает.
       - Что-то ты, Иван Никифорович, привираешь.
       - Как можно, барин. Чистую правду говорю. 
       - Да, будет вам. И почему вы о Саше говорите в прошлом времени?
       - Кто ее знает. Впрочем, я так привык говорить. Может она живая. Но по мне все они, эти Строговы, мертвые.
       - Это почему?
       - Кто знает, - опять повторил себя дворник, хитро взглянув на Семена Семеновича.
       Тяжело вздохнув, Шиманский вновь полез за ассигнацией  в свой бумажник. 
       - Знаешь, барин, мое дело сторона. Но тебе как на духу скажу: эти … как по вашему то, - по интилихренски, - дамы того, с тово света.
       - Почтенный, вы хотите сказать, что сестры прилетели из мира мертвых?
       - Именно. Прилетели, пришли или просто заявились, - не в том дело. Я всегда робел в их присутствии. В них было что-то не земное. Был я однажды в северной столице, так там белой ночью люди шатаются как приведения. Вот Лександра Николаевна вылитая петрогрядка. Ейная же сестрица чистая ведьма из муромского леса. Меня сглазила, вот тебе крест. А мамаша ихняя совсем… ****ь старая.
       - Но-но, милейший, не выражайся.
       - Че, но-но. Ну, сказал, да сказал. Теперича народу рот не закроешь, барин. Кабы того…
       - Не петушись, метельщик. Зачем ты так грязно отозвался о мадам Строговой?
       - Так она меня тово… Все барин. Вы меня расстроили. Пойду я, - отрезал дворник и предупредил Семена Семеновича, - смотрите, как бы с вами худо не было.
       И тут произошло непредвиденное. Этажом выше заскрипела дверь и захлопнулась как крышка гроба. Семен Семенович и Иван Никифорович буквально остолбенели и уставились с ужасом друг на друга, ожидая появления, если не упыря, то, по крайней мере, живого мертвеца. Однако на верхних этажах царила могильная тишина, периодически прерываемая лишь завыванием северного ветра, напоминавшим своими порывами шелест демонических крыльев с отзвуками хохота из преисподней. К ним никто не спускался, и оробевшие собеседники заспешили к людям на улицу. Там их дороги разошлись.
       Семен Семенович был весь в раздумьях. Его подозрения подтвердились Саша и Екатерина Николаевна были не одним и тем же лицом, а сестрами-близнецами. Казалось бы, если он хотел увидеться с Сашей, следовало ехать в Крым. Но он был заинтригован скрипом двери на этаже Строговых. Правда, интрига вызывало в нем неподдельное чувство животного страха. Но сила любви была сильнее силы страха. Поэтому Шиманский вернулся вечером того же дня на этаж Строговых. Он был вооружен самодельными отмычками, которые нашел в своей детской после продолжительного и утомительного осмотра. После непродолжительных манипуляций с отмычками дверь поддалась его усилиям и открылась со скрипом. Скрип открыл в его душе былые страхи и он, с великим трудом превозмогая холодные волны ужаса, перешагнул через порог квартиры. В доме стояла немая тишина. Присмотревшись, Семен Семенович заметил, что открыта дверь в гостиную. Чего-то не хватало. Чего же? Конечно, звука напольных гостиных часов. Почему же они остановились? Потому что их давно никто не заводил? Но как же Саша? Ведь она недавно была дома. Хотя, впрочем, это «недавно» было больше трех месяцев назад.
       Что-то в этой пугающей квартире его тревожило. У Семена Семеновича было такое чувство, что за ним кто то наблюдает. Оно не исчезло даже тогда, когда он обошел все комнаты, и никого в них не нашел. Освещая покои Строговых английским фонариком, он терялся в догадках относительно того, что они примерно чисты. С этим контрастировало то, что часы остановились. Но, может быть, хозяйка квартиры не придавала значения часам? Но было еще одно «но». Семен Семенович вспомнил, что когда он посещал эту квартиру во второй раз, то отметил, что в комнатах грязно и пыльно. Это наблюдение явно расходилось с его нынешним осмотром.
       И тут Шиманскому пришла в голову интересная мысль: не является ли эта квартира окном в иную реальность? На такое окно, точнее, дверь в другой мир мог претендовать злополучный чулан, который он невольно пропустил при поспешном осмотре. Зайдя в чулан, он стал пристально его разглядывать, пока ему не показалось, что за гобеленом на задней стене что-то скрывается. У него тут же разыгралось воображение, и он представил себе, что гобелен прикрывает в стене пролом в другое помещение, а может быть, - чем черт не шутит, - маскирует коридор в другую реальность. Неодолимое любопытство толкало его к самому гобелену. Преодолевая свою фобию неведомого пространства, Семен Семенович осторожно подошел к гобелену, взял его за край и приподнял. За ним открылась часть задней стены. И это все? Как видно, все. Факт того, что воображение подвело Шиманского, был налицо. Но Семен Семенович уже не мог успокоиться и остановиться. Он все шарил по стене и шарил в поисках потайной двери.
       - Семен Семенович, что вы там ищете? – неожиданно раздался знакомый женский голос у него за спиной.      
       Шиманский резко обернулся и встретился глазами с Дарьей Павловной. Та с нескрываемым интересом разглядывала его.
       - Мой дорогой гость, вы опять без разрешения появились в квартире моей племянницы.
       - Дарья Павловна, давайте, наконец, во всем разберемся, - решительно ответил Семен Семенович.
       - Что ж, давайте, - согласилась тетушка Саши и плавным движением руки пригласила его в гостиную.
       Уже в коридоре Шиманский заявил, что со слов дворника Александра Николаевна отправилась к ней в Ялту. Дарья Павловна на него странно поглядела и ничего не сказала, только молча указала ему на стул, стоявший слева от гостиного стола.               
        - Семен Семенович, вы ошиблись. Никакой Александры Николаевны не существует. Как, впрочем, и дворника. Тот третьего дня помер. Что до моей племянницы, то она уже третий год по вашей милости сидит в сумасшедшем доме, - спокойно сообщила Дарья Павловна сногсшибательную новость.
       - Как так? Саша живет в дурдоме?
       - Да, - коротко ответила она, добавив, - только не Саша, как вы выразились, а Екатерина Николаевна.
       - Но я же несколько месяцев назад видел вас вместе, выходящими из дома.
       - Я это помню. Кстати, если бы Катя с вами не встретилась, она не попала бы туда опять.
       - Так она лечится у Антона Ивановича Попова?
       - Как, вы и его знаете?
       - Да, Семен Семенович. Вы друг друга стоите. А я вам предлагала еще в Ялте пройти курс лечения. Но вы отказались. Видите, к чему это привело?
       - К чему?
       - К тому, что моя племянница из-за вашего назойливого внимания оказалась в клинике. И я не поручусь, что в будущем ее ждет нормальное женское счастье.
       - Дарья Павловна, что же мне делать?
       - Естественно, оставить нас в покое. Но я вижу, вы на это не способны. Вас самих нужно привести в кондицию.
       - Я готов.
       Дария Павловна внимательно посмотрела на Семена Семеновича. Глаза их встретились, и только теперь Шиманский обнаружил, как похожа Дарья Павловна на его Сашу. Это была та же Саша, только на двадцать лет старше. Он хотел это сказать вслух. Но Дарья Павловна приложила к его губам свой указательный палец. Семен Семенович почувствовал запах жасмина и судорожно сглотнул слюну.
       - Тише, Сема. Какой ты все-таки еще ребенок. Приляг на диван.
       Семен Семенович как завороженный последовал приказу Дарьи Павловны. На него непроизвольно накатывали волнами страстные желания, и он судорожно принялся сжимать в стиснутых кулаках кожу дивана. Дарья Павловна присела рядом с ним и стала ласково гладить его нежной рукой по непослушным волосам. Семен Семенович стал успокаиваться, пока не затих и крепко заснул. Потом она, выключив свет, легла рядом с Семеном Семеновичем и закрыла глаза. Комната погрузилась в темноту московской ночи. 
        Ближе к утру Семен Семенович проснулся. Он долго лежал на диване, припоминая, где он оказался. Пока события прошлого вечера не вернули его к реальности. Рядом с ним лежала спящая Дарья Павловна. Пикантность положения и близость желанной женщины привели Семена Семеновича в известное физическое расположение и душевное волнение. Он не мог долго сдерживаться и прикоснулся к соблазнительному объекту влечения. Дарья Павловна очаровательно потянулась, юбка задралась, обнажив женское белье, и вытянулась рядом с ним, прижавшись к его животу своей мягкой попой. Прикосновение теплого женского тела обожгло Семена Семеновича нестерпимым желанием. Дрожащей рукой он стал стягивать с Дарьи Павловны нижнее белье, чувствуя рукой любовную влагу ее манящей плоти. Но безжалостная рука Дарьи Павловны остановила его руку и она срывающимся от желания голосом прошептала: «Семен Семенович, какой вы все же бабник, - говорите, что любите одну, а сами трогаете другую».
       - Дарья Павловна, я не могу ничего с собой поделать. Вы нравитесь мне.
       - Семен Семенович. Счастье племянницы мне дороже вашего желания.
       - Это желание взаимно.
       - Я больше ничего не хочу.
       - Даша, тебе никто не говорил, что ты собака на сене?
       - Ах, вот так?
       - Да, вот так.
       - Хорошо. Тогда выбирай между мной и моей племянницей.
       - Ладно. Я скажу, но после того, как ты мне ответишь на один вопрос.
       - Задавай.
       - В прошлый раз после того, как мы встретились, я оказался в плену у немцев. Как это произошло?
       - Так ты был в плену? - участливо переспросила Дарья Павловна, вставая с дивана и поправляя платье.
       - Конечно.
       - Я помню только то, что я пригрозила тебе и выпроводила из квартиры.
       - Если это так, то свое решение я хочу объявить в присутствии Саши.
       - Не Саши, а Кати, - поправила Дарья Павловна Семена Семеновича, - кстати, тебе все равно, как твой выбор отразится на состоянии ее душевного здоровья?
       - Разумеется, нет.
       - Не лучше ли тогда сказать о нем только мне после посещения Кати?
       - Хорошо, - поколебавшись, согласился Семен Семенович.
       - Если так, то мы можем встретиться завтра утром здесь же.
       - Зачем откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня?
       - Семен, ты не учитываешь то, что необходимо предварительно договориться с доктором о посещении.
       - Хорошо.
       На этом они расстались, договорившись, что Дарья Павловна пришлет нарочного с известием о времени посещения клиники. Семену Семеновичу необходимо было время, чтобы пережить и понять случившиеся с ним неожиданные события. Самым важным из них было явление по имени «Дарья Павловна». По пути домой Семену Семеновичу неожиданно пришла в голову мысль о том, что она и есть Саша, только на двадцать лет старше. Она была его ровесницей. Теперь ему было трудно разобраться в том, так кого же он на самом деле любит: племянницу или ее тетушку. Что и говорить, - пикантная ситуация. Он и прежде, еще в Ялте, замечал удивительное сходство между Дарьей Павловной и Екатериной Николаевной. Однако это ему не мешало влюбиться в племянницу и испытывать мужской интерес к ее тетушке. Но он не был влюблен в Дарью Павловну. Когда же он узнал, что у Екатерины Николаевны есть сестра-близнец, то он полюбил Сашу, а не Екатерину Николаевну.
       Семен Семенович чувствовал, что Дарья Павловна и есть Саша. Но как она помолодела и стала одного возраста со своей племянницей? Однако затем вновь постарела. Как это возможно?  Неужели Дарья Павловна ведьма, склонная к превращениям? Или того еще невероятнее, - пришелица из другого мира?
       С другой стороны, все эти загадки и чудеса могли иметь чисто натуральное объяснение. Они могли быть вызваны искаженным восприятием обыкновенной реальности его больным сознанием.
       Уже дома Семен Семенович задумался о причудах своего сознания. Удивительная жизнь последнего подвела его к признанию того, что другой или иной мир и есть мир сознания. Причем не только его. Что если сознания имеют  возможность связываться друг с другом помимо воли и контроля своих носителей?
       Другой вопрос, тревоживший его сознание, был вопрос об избирательности его памяти. Почему он помнил былую встречу с Дарьей Павловной, а вот то, что было после нее вплоть до пленения на фронте, он начисто забыл?
       Странные мысли ему лезли в голову, - одна причудливей другой. Так он стал подозревать, что не только Екатерина Николаевна имела свою двойняшку, но и Дарья Павловна могла иметь свою копию, удивительно похожую на племянницу.
       К тому же, как объяснить его разговор с призраком накануне усопшего дворника?
       На следующее утро Семен Семенович долго ждал посланника Дарьи Павловны, пока не стал сомневаться в честности ее намерения. Но, наконец, явился нарочный с известием о том, что Екатерина Николаевна просит его зайти в гости.
       Семен Семенович поспешил к Екатерине Николаевне. Племянница Дарьи Павловны встретила его радушно, но как друга семьи, а не личного милого друга. В ее отношении к Семену Семеновичу заметна была некоторая холодность не чужого, но и не близкого человека. Это произвело отрезвляющее впечатление, как будто на него вылили ушат холодной воды. Не этого он ожидал от долгожданной встречи. Семен Семенович искал и не мог найти в облике Екатерины Николаевны милый образ любимой Саши. Они были похожи как две капли воды и в  то же время бесконечно далеки друг от друга как живой оригинал и мертвая копия. Семен Семенович про себя подумал, что может быть такое впечатление вызвано самим отношением Екатерины Николаевны, явившейся не столько объектом влечения, сколько субъектом внимания.
       Семен Семенович выразил удивление, что не застал Дарью Павловну.
       - Кстати, где она?
       - Она у себя в Ялте, - в свою очередь удивилась Екатерина Николаевна глупому вопросу Семена Семеновича.
       - Как в Ялте? Только вчера я здесь, в этой гостиной, договорился с Дарьей Павловной, что мы вместе отправимся навестить вас в клинике.
       - В какой еще клинике? Я не больна, - недовольным тоном ответила Екатерина Николаевна.
       - Екатерина Николаевна, пожалуйста, ущипните меня за руку, а то я сомневаюсь в том, бодрствую я или сплю, - с веселой миной на лице попросил Семен Семенович.
       Хозяйка дома нехотя, но ощутимо ущипнула Шиманского за руку, и он был вынужден громогласно признаться в том, что нет причин сомневаться в происходящем.
       - Знаете,  Семен Семенович, я вас разыграла, - призналась, наконец, с виноватым видом Екатерина Николаевна, - действительно, моя тетя сегодня еще утром была здесь. И она строго-настрого запретила мне принимать вас. И вы знаете, почему. Но я тоже виновата перед вами. Не следовало мне вас третировать на улице. И дело не в тете. Так что прошу у вас, Семен Семенович, прощения за мой проступок. Для чего и вызвала вас сегодня сюда.
       - Екатерина Николаевна, вы ни в чем не виноваты, это я во всем перед вами виноват. Знаете, Екатерина Николаевна, я готов служить вам до самой смерти, - с чувством ответил Семен Семенович. И он не кривил душой, ибо в своей собеседнице стал узнавать любимую Сашу.
       - Не будем об этом больше говорить. Лучше расскажите, чем занимались, когда вернулись обратно с курорта.
      И тут Семена Семеновича разобрало, и он выложил Екатерине Николаевне все, что с ним случилось в последнее время, разумеется, опуская неприличные места в повествовании. Только ближе к ночи он закончил свой утомительный рассказ. Но Екатерина Николаевна живо, с неподдельным интересом слушала своего занимательного рассказчика.
       - Семен Семенович, вы рассказали мне целый роман. Выходит, по-вашему, я косвенно к нему причастна. Знаете, Семен Семенович, вы внушили мне такое настроение, что будто я не я, а собственный двойник не то себя, не то моей тети. Вы не находите, что это как то странно выглядит?
       - Да, вполне нахожу. Но что делать. Кстати, Екатерина Николаевна, вы помните наш разговор в Ялте о вашей миссии.
       - Семен Семенович, какой вы фантазер. Я только подыграла вашей невероятной фантазии. Надеюсь, вы меня понимаете?
       - Как мне вас не понять. Екатерина Николаевна, я  в вас вижу необычную женщину. Можно сказать женщину не земную, а со звезды. Поймите меня правильно: не женщину звезду, а женщину со звезды. Вы меня понимаете?
       - Честно?
       - Ну, конечно.
       - Нет, не понимаю, хотя хочу понять. Будь я на вашем месте, то я бы признала такую девушку, как я, за инопланетянку только в том случае, если она подменила меня на время моего отсутствия. Вы думали об этом?
       - Разумеется. Я, например, думаю, что вы и ваша тетя имеют двойников инопланетного происхождения. Они присутствуют у нас в качестве наблюдателей из другого мира.
       - Что это за мир?
       - Я думаю, это тот мир, который проникает в наш мир через сознание. Он идеален и потому прямо с нашим материальным миром не контактирует.
       - Семен Семенович, если говорить проще, это мир наших фантазий?
       - Екатерина Николаевна, вы неверно меня поняли. Я не говорю о том, что это воображаемый мир. Он не иллюзорен, он реален.
       - Как он может быть реален, если он не материален?
       - Дорогая Катя, вы делаете типичную ошибку, свойственную современным людям, - ошибку отождествления реального с материальным. Между тем реально не только материальное, но и идеальное. Только оно реально не объективно, а субъективно. 
       - Хорошо, но тот мир, который является вам в сознании помимо нашего мира, тоже материален?
       - Затрудняюсь сказать. Я так понимаю, тот мир никак не сообщается с нашим миром «помимо», ваше слово, сознания. Вот это я знаю точно. Почему же сознаю это только я? Наверное, потому что тот мир обращен именно ко мне. И для этого он использует образы интересных мне людей в качестве наставников, нет, поверенных моих тайн.
       - Как интересно вы говорите, Семен Семенович. Значит, меня используют в качестве поверенной ваших тайн под именем Саши? А может быть Саш;?
       - Может быть.
       - Почему же я об этом ничего не знаю? Выходит, существует мой клон, который за моей спиной делает такое, что это бросает тень на меня. Разве это хорошо? Меня используют втемную, чтобы вам морочить голову? Не находите ли вы, Семен Семенович, что это слишком сложно для правды?
       - Екатерина Николаевна, вы намекаете на то, что лучшее объяснение – это объяснение без умножения сущностей или натуральное объяснение. Но тогда я просто ненормальный. Так?
       - Ну, зачем сразу так, радикально. Лучше сказать, это игра вашего воображения. Вы желаемое приняли за действительное.
       - Екатерина Николаевна, мне еще далеко до старческого маразма и я давно прошел пору подросткового преувеличения. Я занимаюсь серьезным делом, если преподавание в университете считать серьезным занятием.
       - Но вы же писатель. Вот вы, Семен Семенович, и увлеклись сюжетом  придуманной истории, что стали воспринимать ее за правду.
       - Знаете, Семен Семенович ваш случай напоминает мне эпизод с моим сном. Недавно я читала одну книгу в неловкой позе. У меня устала спина, и я прилегла на диван. Не знаю, сколько прошло времени, но уже потемнело. Я поняла, что заснула. Мне что-то снилось, но я не помню что. Внезапно раздался звонок в дверь. Я встала, подошла к двери и уже хотела открыть замок. Но дверь была не на замке. К своему ужасу я представила, что кто-то мог войти ко мне в квартиру, когда я спала и воспользоваться моей беззащитностью. Не ведет ли так себя ваш поверенный, похищая мое тело?
       - Вопрос, конечно, интересный, но он уводит вопросника не туда, куда надо. Суть дела не в том, что похищается ваше тело. Натурально оно остается с вами. Работа идет не с телом, а с его образом в сознании как «своим иным» сознания, ему имманентным. Ваше тело остается трансцендентным, чужим сознанию контактера. Образ другого в его сознании мотивирован эмоцией, переживанием, представлением как любованием, заставляющими его задуматься, погрузиться в медитацию на нем. В результате сознание контактера раскрывается и становится полностью доступным для наблюдения визитера. Сам то поверенный в качестве визионера остается в тени этого образа, скрывается за ним. При этом он может, я не исключаю, принимать образ и контактера, меня самого, выдавая себя за мою произвольную фантазию.
       - Как же быть со мной? Вот, например, используют мое тело хотя бы как модель мотива для образа в сознании другого, но само это употребление вносит изменение в отношение с этим другим, влияет не только на него, но и на меня, лишая свободы выбора или ограничивая его. Неужели те, кого вы называете «визитерами» из иного мира, не вмешиваются в нашу жизнь, нарушая ее независимость, ее собственное естественное течение? Или им важны только те, кого они избрали, а другие являются лишь материалом их вмешательства? Если это так, то могут ли они быть моральными личностями?
       - Екатерина Николаевна, мне интересен ход ваших мыслей. Немногие девушки способны на такие умные вопросы. Но что мне вам ответить? Вы думаете, я не задавал самому себе таких вопросов? Приходится гадать, как это делают проницательные женщины, я бы даже сказал,  колдуньи, или судить по самому себе, что может быть глупо.
       - Семен Семенович, вам не откажешь в любезности, но то, как вы говорите о женщинах, в частности девушках, вряд ли может им польстить.
       - Милая Катя, я никогда не думал, что для вас, такой умной девушки, достоинства других девушек  имеют  значение.
       - Нисколько, милый Семен Семенович, - той же монетой отплатила Екатерина Николаевна, - благодаря вам я узнала, что значит быть женщиной.
       - Екатерина Николаевна, вы знаете, как я к вам отношусь.
       - Да, знаю. Я помню все. Я уступила вам, и вы тут же уехали. Сначала я считала, что сама во всем виновата, что я вам противна, что дурна собой, что показала себя доступной девушкой. Потом стала винить вас. Наконец, посчитала вас ненормальным из-за ваших диких предположений.
       - Вы правы. Я во всем виноват. Именно я показал слабость, недостойную кавалера. Особенно горько то, что я вас не переставал любить. А свой подлый поступок оправдал тем, что вы с вашей тетей меня разыграли. Вы не верите в мое раскаяние?
       - Теперь я верю. Но влюбленность прошла.
       - Екатерина Николаевна, вы меня совсем не любите?
       - Зачем вам я, ведь вы влюблены в Сашу.
       - Нет, Екатерина Николаевна, я люблю вас. Я люблю вас даже в Дарье Павловне, которая на вас похожа.
       - Странная у вас манера признаваться в любви женщине, которую вы находите в другой.
       - Так она ваша родственница.
       - Тем более. Вы что с ней спали?
       - Нет, конечно, Екатерина Николаевна. Хотя… Нет, я не могу вам врать. Совсем недавно я чуть не изменил вам с вашей тетей, настолько грезил вами, что в ней увидел вас.
       - Вот видите. Вы называете любовью измену мне с моей тетей. Слава богу, что она вам отказала.
       - Так значит, тетя рассказала вам о том, что я был недавно здесь?
       - Да. Она мне призналась в том, что вам нравится.
       - Больше она вам ничего не говорила?
       - Этого мало?
       - Она мне нравится, потому что похожа на вас. Вас же я люблю.
       - Семен Семенович, вы со мной не до конца честны. Женщины это чувствуют.
       - Так что мне делать?
       - Езжайте к тете.
       - Я не могу. Я люблю вас, а не Дарью Павловну.
       - Может быть, вы любите идеальный образ Саши, на который я похожа? Я не она, я земная, реальная женщина.
       - Екатерина Николаевна, я это понимаю. Только теперь я понимаю, что люблю именно вас.
        - Как же образ?
       - За ним я вижу вас.
       - Хорошо, Семен Семенович, я должна подумать. А теперь меня оставьте. О своем решении я сообщу.
       - Вы это уже обещали и я напрасно ждал.
       - Я ничего вам не обещала. Это была не я, а ваша Саша.
       - Если без фантазий, то выходит, что это был я сам.
       - Правда?
       - Здраво рассуждая, выходит так.
       Так ничего окончательно не добившись, Семен Семенович ушел восвояси.

                Глава восьмая. Разрешение неопределенности
        По дороге домой он не мог ни о чем думать, и только переживал случившееся. Спустя час после разговора с любимой  душевное смятение унялось и Шиманский смог задуматься над создавшимся положением дел. Лежа на диване, он перебирал в памяти перипетии своей любовной истории. Если не принимать в расчет фантасмагорию с визитерами, то выходило следующее: одновременно он влюблен в Екатерину Николаевну и увлечен Дарьей Павловной. Дарья Павловна уехала, осталась Екатерина Николаевна. Дело шло к развязке, - предложению руки и сердца Екатерины Николаевне Строговой. Московский эпизод любовной истории Семена Семеновича Шиманского послужил  развязкой сердечной драмы, завязанной в тугой узел любовного треугольника в Ялте. Почему Дарья Павловна уехала, так и не дождавшись решающего разговора с тем, к кому была неравнодушна? Неужели она предпочла счастье своей племянницы своему женскому счастью? Хотя какое это счастье – жизнь с таким невезучим интеллигентом, как Семен Семенович? Если читатель поставит так вопрос, то во многом он будет прав. И все же  почему уехала Дарья Павловна? И где на самом деле была  Екатерина Николаевна?
       У Семена Семеновича было такое чувство (известно, что интеллигенты живут больше чувствами, чем своим умом, как это ни хотелось бы считать реальным), что если он в тот же час явится к Екатерине Николаевне, то там ее уже не застанет, или столкнется с Верой Павловной, а то и с самим Кхтулку. А что, - не плохой тесть, это самое чудовище грез древних сказочников. Последнее предположение немного развеселило нашего героя. Он уже метил в героя сказки, заезжего принца, попавшего в Тридевятое Царство Тридесятое Государство. Как в любой сказке в этой истории есть место и для злой  ведьмы в облике тетушки, и  для царевны, укоряющей своего жениха за нетерпеливость в обличении ее превращений («Зачем, Иван-Царевич, ты сжег раньше срока мою лягушачью кожу?! Теперь мы больше с тобой никогда не увидимся. Злой Кощей посадит меня навсегда под замок»), и, наконец, для чуда-юда, желающего смерти нашему герою. Все на месте, только сердце никак не на месте у Семена Семеновича, ибо чует он, что неспроста необыкновенные события следуют друг за другом. Взять хотя бы дом Строговых с неожиданным появлением и исчезновением обитателей, с призраком мертвого дворника. Квартира Екатерины Николаевны, очевидно, является аномальной зоной. Даже нормальные люди, как например, здравомыслящий философ или ученая дама, становятся в ней ненормальными.
       Семен Семенович прекрасно понимал, что не следует идти к Екатерине Николаевне, ибо ничего кроме неприятностей, а может быть и смертельной опасности, ему там не найти теперь. Но он пошел. Он не мог не пойти потому, что уже был не в состоянии терпеть неизвестность. В таких случаях говорят, что человек дошел до кондиции, до своего предела. Подходя к заветной двери квартиры Екатерины Николаевны, Семен Семенович ожидал, что ему никто ее не откроет. Однако он счастливо, нет, точнее говоря, несчастливо обманулся в своих ожиданиях. Дверь открылась и на пороге появилась Дарья Павловна, любезно приглашавшая его широким жестом в дом.
      Уже в передней она стала журить Семена Семеновича за то, что  тот так долго не появлялся, хотя они еще вчера договорились о встрече днем.
       - Вы, уж извините меня, Дарья Павловна, что не смог вовремя появиться, как мы договаривались с вами, - всему виной моя больная голова, - решил подыграть своей собеседнице Шиманский, с удивлением ощущая боль в затылке.
       - Что у вас с головой? – участливо стала спрашивать Дарья Павловна и ласково прикоснулась своей нежными пальцами к затылку Семена Семеновича. От ее  прикосновения Семену Семеновичу на мгновение показалось, что он опять в Ялте на курортном пляже, рядом с ним лежит Дарья Павловна и он слышит сквозь полуденную дрему, как она его расспрашивает о московских новостях. На удивление боль отпустила Семена Семеновича.
       - Былая фронтовая рана, - коротко ответил Семен Семенович. – У вас легкая рука, Дарья Павловна. Знаете, у меня прошла голова.
       - Вот и славно, Семен Семенович. А, знаете, Екатерина Николаевна снова с нами, - сказала Дарья Павловна, открывая двери гостиной. И действительно за столом сидела Екатерина Николаевна и приветливо ему улыбалась. Но как только Семен Семенович встретился с ее глазами, то по их выражению догадался, что не стоило ему сюда возвращаться поздним вечером.
       - Присаживайтесь, Семен Семенович, - предложила Екатерина Николаевна, добавив, - видимо, вы никак не могли дождаться нашей встречи.
       - Да, Семен Семенович, сегодня разрешаться все ваши вопросы. Но прежде, как мы с вами уже договорились, вы должны сделать выбор между нами, - подчеркнула Дарья Павловна и пристально посмотрела на него. Екатерина Николаевна молча, опустив глаза, ждала приговор Семена Семеновича
       Семен Семенович на мгновение смешался, но затем, с трудом овладев своими растрепанными чувствами, выговорил, поперхнувшись, краткий ответ: «Дарья Павловна! Я к вам прекрасно отношусь. Но сердце мое принадлежит Екатерине Николаевне». Сказав это, он с облегчением перевел дух и с надеждой посмотрел на Екатерину Николаевну. Та не могла сдержать счастливой улыбки на своем просиявшем лице.
       -  Ну, что ж. Другого ответа я не ожидала. Буду утешать себя тем, что все остальное из организма Семена Семеновича будет находиться в моем распоряжении,- ответила Дарья Павловна, криво усмехнувшись, но, заметив на лице Екатерины Николаевны тень гнева, поправилась, - чего не скажешь в ответ на такое: «… к вам прекрасно отношусь. Но…».
       - Итак, первая часть нашей беседы благополучно завершилась. Теперь перейдем к основной части. Нужно, как у вас говорят, «расставить все точки над «i». Возможно к вашему сожалению… (тут Дарья Павловна сделала театральную паузу) вы оказались правы в своих догадках. Мы с Екатериной Николаевной действительно являемся… как бы это сказать… - не закончив сообщение, Дарья Павловна застыла в неподвижности, как бы приглашая Семена Семеновича самого продолжить ее предложение.
       - Ну, же, Семен Семенович! - стала подбадривать Дарья Павловна Шиманского.
       - Неужели вы приняли всерьез мои опасения относительно вашего земного происхождения? – с сомнением спросил Семен Семенович.
       - Да. Конечно, вначале мы, признаюсь вам, Семен Семенович, испугались, и стали вас отговаривать, намекая вам на то, что у вас не в порядке с головой. Но теперь, мы надеемся, вы готовы.
       - Готов к чему?
       - Не пугайтесь так, Семен Семенович. Готовы к сотрудничеству.
       - В пользу кого?
       - Большевиков.
       - Вы хотите сказать, что большевики – инопланетяне? – усмехнулся Семен Семенович.
       - Семен Семенович! Не передергивайте. Вы отлично понимаете, что это шутка. Мы не инопланетяне.
       - Тогда кто вы?
       - Мы обитатели другого мира.
       - В таком случае, где он находится?         
       - Для вас нигде в том смысле, что «нигде» в вашем мире. К нему нет никакого физического доступа.
       - Тогда как мы можем беседовать друг с другом?
       - С помощью вашего сознания.
       - Каким образом?
       - Для того, чтобы понятно ответить на ваш вопрос пришлось бы вам долго учиться, а у нас нет на это достаточного количества времени.
       - Ну, у вас хотя бы есть время на то, чтобы в общих чертах рассказать об этом?
       - Вот для этого мы вас и ждали, если не считать выбор вами вашего проводника.
       - Проводника в наш мир.
       - Зачем вам понадобился землянин? К тому же такой, как я? Ведь я не гений и не государственный деятель, от решения которого что-то зависит в моем мире.
       - Землянин нам нужен для установления контакта между мирами. Этого достаточно для того, чтобы вы были в курсе  Вы нам подходите как типичный представитель удобного нам слоя людей интеллектуальной ориентации.
       - Как я смогу прижиться в вашем мире, если я обитатель этого?
       - Конечно, это большой риск. Тем более переход в наш мир лежит через вашу смерть в этом мире. И есть вероятность того, что вы не сможете ожить в нашем мире.
       - Какова эта вероятность?
       - В таких случаях у вас говорят: «пятьдесят на пятьдесят».
       - Мягко говоря, приятная неожиданность. У меня есть шанс отказаться от вашего предложения?
       - Конечно, есть. Вы можете отказаться от дальнейшего проведения эксперимента по интеркосмическому переселению, но мы не можем дать гарантии, что это пройдет безболезненно для вашего душевного здоровья.
       - Ясно, Хотя не черта не понятно. Если  приму ваше предложение, то Екатерина Николаевна станет моим проводником в ваш мир?
       - Совершенно верно.
       - Но тогда она тоже умрет в этом мире?
       - Нет, умрет не она, а тело той, кем она представляется вам, а именно Екатериной Николаевной.
       - Значит вы, прежде чем вселяетесь в тело своего носителя, убиваете его душу?
       - Что за кровожадные предположения беспокоят вас, Семен Семенович? Мы использовали тела только тех людей, которые к этому моменту уже были мертвы не по нашей вине.
       - И что же случилось с Екатериной Николаевной и Дарьей Павловной? Жива ли Вера Павловна? Неужели вы не могли предотвратить их гибель? Или вы ждали удобного случая, когда они умрут? Как вас самих зовут на вашем языке?
       - Семен Семенович, не волнуйтесь и не прыгайте с одного на другое. Я вам отвечу по порядку. Начну с себя. У нас нет имен. Мы общаемся друг с другом без слов. Поэтому называйте нас так, как вы уже привыкли звать. Настоящие обладатели этих имен погибли на море в Крыму. Они не были готовы к переселению и поэтому мы им не помогли. Вы не совсем отдаете себе отчет в том, что это за переселение в иной мир.
       - Тогда расскажите мне о нем, если я уже готов к его восприятию.
       - Вы не вполне еще готовы. Впрочем, извольте. Я буду использовать ваши умные/философские слова для описания уровней вашего развития и самоусовершенствования. Вы благополучно миновали в своем развитии непосредственно телесный уровень, не застряли на эфирном уровне магического и научного воздействия на природу как две фазы соответственно символического и знакового освоения физической и социальной реальности, или, как говорят в ваших университетах, два способа субъект-объектного отношения к действительности.
       В качестве уже писателя, занятого сочинением артефактов вы погрузились в астральную атмосферу желаний, их представлений и переживаний, страхов, короче говоря, в сферу представлений и аффектов, раскрыв свой душевный потенциал. Именно на этом уровне вы научились вступать в субъект-субъектные отношения с миром. В познавательно плане вы расширили свое сознание не только до логического обоснования своей позиции в мире в споре с другими, но и до интуитивного понимания беседы со всяким сущим и существом, располагающими собственными индивидуальными позициями. 
       Но вы еще и философ и поэтому развили в себе способность не только выходить в астрал как мир ваших грез, но и погружаться в ментал, абстрактно сообщаться со всеобщим в спекулятивной форме понятия.
       Даже больше вам стало доступно царство идей. С помощью последних вы научились приспосабливаться к разумным мирам, преодолев собственный личный уровень восприятия и понимания истины. Сами идеи для вас стали существами, которых вы называете Екатериной Николаевной и Дарьей Павловной. Это то, что ваш старинный философ называл «интеллектуальной любовью к богу».    
       Однако в вас нет того, что лежит по ту сторону слов, восприятий и переживаний. Это мир без форм уже не просто не телесных, не душевных, но и не ментальных как средств/понятий, так и целей/идей. Этот уровень есть уровень средний, надличностный уровень сосредоточений, предустановленной гармонии монад/личностей. Вы находитесь на нижнем уровне. Переход на средний уровень происходит в смерти как обособленности вашего Я другим Я. Есть еще и высший уровень – это духовный уровень. Но он вам недоступен и после смерти. Вы поняли меня?
       - Да, в меру своего понимания.
       - Отлично. Тогда я вас спрошу быть внимательным. Прежде чем ответить на мой прямой вопрос, хорошенько подумайте  Готовы ли вы умереть сейчас? Предупреждаю, вы можете просто умереть, не возродившись. Это зависит от вас. Если сможете, то Екатерина Николаевна будет вашим проводником в смерти к новой жизни  в лучшем мире.
       - Интересное у вас предложение. Вы можете убить меня, не гарантируя воскресение? И спрашиваете у меня на то мое разрешение. Это вроде лицензии на убийство по соглашению с убиенным? Или это закамуфлированное самоубийство?
       - А как другие умирают?
       - Разумеется, есть и те, кто умирает своей, естественной смертью.
       - Естественно. Но вы умрете смертью, неестественной для других. И все же у вас есть шанс на другую жизнь в ином мире. Хотя он небольшой. Он не увеличится с возрастом. Конечно, если вы любите эту жизнь, то наше предложение преждевременно. Но вот вопрос: предложит ли кто-нибудь его потом именно вам.
       - Итак, что вы решили?
       - Если я отвечу отказом, то больше с вами не увижусь?
       - Кто знает…
       - Так значит, нет гарантии ни новой жизни, но общения с вами. То, что вы не будете со мной общаться и мне являться, и есть ваше «улетели»?
       - Можно так сказать. Однако и в этом случае, - в случае как вашей смерти, так и вашего одиночества, - мы будем с вами сообщаться независимо от вашего сообщения с нами.      
       - Если вы будете сообщаться со мной в смерти, значит, я не совсем умру? 
       - Вы не умрете для жизни вообще, но умрете полностью для себя, такого, как вы есть теперь. Появится вновь некто, кто будет связан с вами, и уже от него будет зависеть, где он окажется в дальнейшем, - выше или ниже вашего нынешнего положения. Если вы не умрете, то Екатерина Николаевна будет вашими глазами и ушами в царстве мертвых.
       - Что ж, я выбираю Екатерину Николаевну.
       - Это ваше решение. Теперь закройте глаза, - безразличным, механическим голосом сказала Дарья Павловна.
       Семен Семенович посмотрел на Екатерину Николаевну. Она подбодрила его спасительной улыбкой, и он послушно закрыл глаза. Постепенно звуки позднего вечера стали отступать. Издали стали раздаваться перестуки колес на повороте. Внезапно раздался гудок паровоза, невольно заставивший Семена Семеновича открыть глаза. Он находился в спальном вагоне. Видимо, была ночь. Темнота сгустилась в углах вагона. Но он явственно видел мужское тело, лежащее на спальном диване, напротив, на своем месте сидела дама и смотрела в окно поезда. В черноте ночи показались желтые огни, горевшие в окнах домов. Но это не был затерянный в широкой украинской степи полустанок. Частота огней указывала на то, что приближается долгожданная конечная остановка поезда в Симферополе. Поезд сбавил свой ход. Заскрипели переборки вагона, он дернулся и потом вновь поехал, но уже медленнее. У Семена Семеновича было странное чувство восприятия окружающего мира. Он не мог сказать, где точно находится. Ему показалось, что больше сверху, как бы над вещами. Дама обратилась к проснувшемуся мужчине: «Семен Семенович! Пора вставать. Мы въезжаем в Симферополь». По голосу он узнал Екатерину Николаевну. Ее спутник качался вместе с вагоном из стороны в сторону, вслепую нащупывая ногами свои туфли на полу вагона. Это был он сам собственной персоной. Семен Семенович почувствовал легкое движение. Он уже был над поездом. Поезд действительно въезжал в Симферополь, горевший отдельно взятыми огнями в темноте ночи. Странное дело, он видел себя и свою спутницу через крышу вагона. Но постепенно их фигурки становились все меньше и меньше, пока полностью не растворились в ночных потемках. Он не испытывал ни малейшего сожаления о былом вояже в Ялту. И тут он услышал рядом знакомый голос: «Полетели»?
       - Полетели, - ответил он и погрузился в непроглядную темноту смерти.   
               
                Глава девятая. Жизнь в смерти
       Что такое смерть? Ее пытался познать Семен Семенович с помощью Екатерины Николаевны. Собственно та, что называлась «Екатериной Николаевной», не только потеряла свои неповторимые черты и женскую фигуру, но и утратила вообще зримый вид. Проще говоря, она стала невидимкой. Единственно, что от нее осталось, так это ее своеобразный женский голос, такой чистый, звонкий, но не громкий, и на удивление легко различимый. Впрочем, и сам Семен Семенович потерял собственный вид: он просто не видел самого себя. Поначалу невидимость себя страшила его. Но потом он скоро к этому привык. За счет чего? За счет того, что среда, в которой он находился, постепенно обретала свои пока зыбкие очертания. Она становилось им. Прежде он отождествлял себя с темнотой. Но теперь Семен Семенович стал ассоциировать себя со светом, который в борьбе с темнотой по контрасту приобретал зримые очертания. Это была среда приглушенного света. Со временем, если вообще употребимо понятие времени к такой световой протяженности во тьме, белый свет стал ярче и начал преломляться в призме разделения единого на ряд дискретных цветовых отрезков. Свет иного мира представлял собой живое, подвижное начало в неподвижном мраке. Его игра не могла не увлечь Семена Семеновича, ибо он и был этим светом, как им была и Екатерина Николаевна. Он если не физически, то душевно ощущал свое единство с ней в потоке света жизни, освещающем тьму смерти. Его душа не умерла вместе с телом. Но теперь она была неотделима от другой души, ему близкой, как была неотделима и от того места, в котором находилась. Семен Семенович чувствовал себя тем, что он видел, а видел он свет. Так значит, он есть свет. Но может ли свет сознавать себя светом? Оказывается, не только может сознавать, но может еще и вопрошать об этом. Он видит не глазами, а умом. Он чувствует умом. Он чувствовал, что Екатерина Николаевна, точнее, то существо, которое он привык называть Екатериной Николаевной, находится рядом. Еще ему было интересно знать, какова природа того света, которым он является.
       - Это свет знания как то, что ты не можешь не знать, - ответила на немой вопрос Екатерина Николаевна.
       - Неужели я стал ангелом?
       - Те, кого вы зовете, ангелами, - это духовные существа. Но ты еще не ангел. Ты разумное существо.
       - Значит, я не умер, я выжил?
       - Да, если то, что ты чувствуешь, можно назвать жизнью. Трудно будет тебе привыкать к бестелесной жизни.
       - Екатерина Николаевна, может быть, ограничимся именами?
       - Если так вам будет легче, то, пожалуйста.
       - Зачем же на этом останавливаться? Не лучше ли перейти на «ты»?
       - Как тебе будет угодно, - ответила Екатерина Николаевна, согласившись без всякого усилия со своей стороны.
       - Лена, почему ты назвала меня разумным существом? Я не сознаю себя поумневшим.
       - В смерти живым остается от человека только разум. Именно в нем твое Я находит свое последнее прибежище. Вот поэтому я называю тебя разумным существом. Твой разум «твой» в том смысле, что живет еще воспоминаниями о прошлой телесной жизни с ее страстями и страхами.
       - Да, знаешь, Лена, ты права. Я чувствую себя свободным от страстей. И самое главное: страхи не беспокоят меня больше. Смотри, Лена, вон туда, направо от черного края. Там показалась почва под ногами.
       - Семен, почему ты называешь это почвой? Оно скорее похоже на облако.
       - Хорошо. Пускай облако. Оно кажется плотнее и серее света. Если это облако, то свет можно сравнить по ассоциации с воздухом.
       - Теперь ты понимаешь, Семен, что, попав в новое место, вы люди ведете себя так, как будто вы находитесь еще на старом месте  - на земле. 
       - Да, для нас Земля – это земля, а мы земляне, а не ангелы, живущие на небе. Я прекрасно понимаю всю условность употребления таких слов, как земля и небо применительно к тому, где мы сейчас.
       - Видишь ли, Сема, ты еще полностью не слился ни со мной, ни с тем местом, в котором оказался. Ты все еще отделяешь себя от всего.
       - Нет, знаешь, Лена, это не совсем так. Я не воспринимаю все помимо себя, как не мое, и не отделяю себя от всего. Да, во мне еще есть чувство «моего». Именно оно тебя вводит в заблуждение.
       - Может быть, ты и прав, но это «мое» ты делаешь «твоим» и тем отдаляешься от меня. Надеюсь, что здесь, где нет ничего собственного «твое мое», оказавшись пустым, выйдет из твоего словоупотребления.
       - Лена, смотри, - ты сама себе противоречишь. Для тебя тоже «твое» и «мое» имеет значение.
       - К сожалению, да. Такова расплата за недавнее воплощение. Даже то, что я его определило во времени как «недавнее» означает, что я не чиста как идеальное существо.
       - К счастью, для меня ты не есть чистое существо в идее.
       - Я продолжаем с тобой говорить.
       - Да, конечно. Это человеческий язык. Мы говорим на нем. Но странно, как немые. Что это за язык? Человеческий? Если он человеческий язык, то не может существовать без местоимений. Да, это уже не язык тела. Можно сказать, что такой язык в качестве вне телесной передачи состояний сознания есть то, что мы называем таинственным словом «телепатия».  Но он еще не стал языком идеи, тем, что мы называем чисто формальным и понимаете как нечто внешнее. Оно уже внутри. Точнее, я внутри него. Однако еще отделен его мембраной «своего». Ему мешает душевное содержание воспоминаний и мечтаний, которым до сих пор питается человеческий ум.
       - Я тебя понимаю. Недаром именно меня назначили твоим проводником. Ты меня заразил своими человеческими чувствами. Вам, людям, ведом разум в душевном состоянии.
       - Знаешь, Лена, ты стала ближе мне всех остальных. Я могу говорить с тобой, как с самим собой, без утайки и стыда за себя. И я скажу то, что меня уже не мучает, но совсем недавно еще очень мучило. Мне было страшно умирать.
       - Почему?
       - Наверняка потому, что я никогда не умирал прежде. Людей страшит то, что нам не привычно. Мы привыкли жить. Мы живем жизнью и знаем ею, понимаем ее силой. Это сила любви. Хорошо еще, что я быстро умер и не увидел внешнюю страшную сторону смерти с ее медленным приближением к телу. Телесное умирание ужасно. Я вспомнил, что читал у Толстого в «Войне и мире» про умирание князя Андрея Болконского. Рядом со смертью он становился чужим для тех, кто любил его, - для Наташи Ростовой, для своей сестры, семилетнего сына. Его отделило от жизни и живых то, что открылось во сне, -  смерть есть пробуждение от жизни, которая сравнима со сновидением. Это я понял, только не в смертной жизни, как Болконский, а в жизни смерти.
       - Хорошо. Теперь ты знаешь, что есть такие люди, которые не умирают целиком и полностью.
       - Но продолжаю ли я быть человеком?
       - Да, ты еще человек, поэтому и жив в смерти.
       - Как может быть такое?
       - Вероятно, ты быстро проскочил пробел между жизнью и смертью, что его до конца не почувствовал, не прожил целиком. Ты еще умираешь, только не в жизни, как большинство людей, но в смерти.
       - Так это не то, о чем ты говорила с теткой?
       - Не то еще. Оно должно наступить. Если все же не наступит, то ты не вернешься в жизнь, как большинство возвращается. Тогда наступит другое. Но и оно будет отлично от того, что ты чувствуешь и переживаешь теперь.
       - На что оно похоже?
       - Только на себя. Оно бесподобно.
       - Это и есть идея?
       - Можно и так сказать.
       - Тогда благодаря чему я все еще живу в смерти?
       - Благодаря тому, что ваши оккультисты зовут элементалом или эгрегором. Оно питает тебя энергией жизни в смерти грубого тела. Это твой энергетический двойник, личный вампир. Его как поле ты засеял семенами личных и заимствованных от других людей желаний, страхов и страстей.
      - Как это?
       - В том, что ты жив еще, есть слабая надежда на то, что возродишься для жизни в ином мире иным, не человеком. Я уже вижу его как тенденцию. Он еще не полностью проявился в тебе. Ты сам ему мешаешь показаться и вытеснить тебя в небытие.
       - Значит, меня больше не будет?
       - Конечно, в любом случае не будет, даже если ты вернешься в жизнь вашего мира и тем более, если ты войдешь в иной мир. Не бойся и не огорчайся. Под «тобой» я называю того в тебе, кого ты знаешь. Иной в тебе есть тот, кто был в тебе  всегда, но ты его пока не узнаешь.
       - Так кто же это?
       - Ты до сих пор не догадался? Что ж я вынуждена признаться это тот, на кого я похожа.
       - Но как? Ты ведь сказала, что идея бесподобна.
       - Да, относительно своей копии, которая является ее мистификацией. Екатерина Николаевна есть мистификация меня, если понимается в качестве копии как образа моего воплощения в человеческом теле. Иначе будет, если ты явишься передо мной разумным существом. Я стану твоим путеводителем по иному миру. Осваивая его, ты меня усвоишь.
       Семен Семенович потерял счет времени, если вообще его чувствовал, когда здесь оказался. Наметившееся было различие геометрический линий в пространстве и расслоение его на области неравномерной плотности  смешались и слиняли в однородную световую массу, которая по мере смазывания стала терять свою яркость, чтобы затем погрузиться в обступающую со всех сторон черноту бездонной пропасти, в которую  провалилось «Я» Шиманского. Сознание стало меркнуть, пока совсем не погасло, и Семен Семенович, наконец, полностью отключился.
       Включился он только когда вышел из полосы смерти. Только это был уже не Семен Семенович, а неведомый прежде избранник судьбы. Кем он станет в ином мире тема уже другой истории. А наша история о занимательных приключениях Семена Семеновича Шиманского на этом заканчивается.