Похождения авантюриста

                (по страницам частного дневника вельможи)


       Эта та часть моего дневника, которая никогда и нигде не будет опубликована, и где я предстою тем, кем был и являюсь, а не тем, кем меня хотели видеть мои друзья и враги. Для них есть мой мемуар, который ждет публикации.
       Философия торжествует над горестями прошлого и будущего, но горести настоящего торжествуют над философией. Так хотелось бы мне начать этот дневник.
       17 декабря 1649 г. Третьего дня я приехал в заснеженный Стокгольм для беседы со своим философским другом, живущим в королевском замке.
 Другой причиной моего приезда является свейская королева Кристина, которую называют «северной Минервой» из-за ее страсти к наукам и искусствам. Недавно я услышал сочиненную ею музыку и восхитился. Как я понимаю ее.
       Говорят, что она похожа на мужчину. Ошибаются. Да, она не красавица, но интересна как женщина и обаятельна. Рене не ошибся в своей оценке ее человеческих достоинств и политического таланта примирять интересы противоборствующих партий наших друзей католиков и протестантов, к которым она, между прочим, относится. Французский посол, граф де Шаню, мой дальний родственник, представил меня шведской королеве. Я видел и знал немало прекрасных женщин. И каждая из них обладала таким достоинством, которое нельзя было найти у всех прочих. И не обязательно оно скрывается под юбкой. В последнее время я это точно понял: умные, а не только красивые, заслуживают большего внимания.
       Королева произвела на меня приятное впечатление своей северной, холодной, скандинавской внешностью. По неуловимому движению ее глаз, по тому, как она отводила их от моей особы на приеме, я догадался, что заинтересовал ее как мужчина.  Она не первая и не последняя из королевских особ, у которых я пользовался амурным успехом. Казалось бы, я, как красивый и очаровательный мужчина, должен привыкнуть к излишнему женскому вниманию. Но я рыцарь и кавалер, и даже больше, принц учтивости, и не в моих правилах отказывать прелестным женщинам в их нескромных желаниях. И все же я не стал торопить события, желая насладиться каждым моментом исполнения желания. Тем более, что Кристине еще нет тридцати, и она все еще не замужем. Я даже краем уха слышал, что она еще не женщина, ибо отличается телесной холодностью. Как это может быть? Неужели скандинавки так холодны в любви? Не мешало бы проверить. Холодность королевы, вероятно, связана с какой-то телесной или душевной тайной.
       Я не художник слова, но все же попробую нарисовать ее словесный портрет.  Фигура у королевы была немного угловатая, возможно из-за того, что левое плечо чуть выше правого вследствие детской травмы, допущенной небрежностью нелюбящей матери-красавицы. Она ниже среднего роста и склонна к полноте, но это не мешает находить в ней черты женщины-воительницы, достойной своих предков норманнов. Покойный король Густаф II Адольф, на которого она, кстати, похожа, с детства готовил ее, как мальчика, к престолу. Ее овальное лицо обрамляют длинные темно каштановые волосы, завитые в английские романтические локоны типа «мадам Савинье».
       Эта прическа сейчас входит в моду. Она нравится мне. У меня остались прелестные воспоминания от знакомства не только с прической этой приятной во всех отношениях мадам. Однако вернусь к королеве. Сегодня на званом ужине она показалась с боковыми локонами, уложенными на высоком лбу лесенкой в стиле «Комета». Это ей к лицу. Лесенка ее молодит и придает инфантильный вид. Говорят, что прежде она не уделяла столько внимания своей внешности. Для кого это она так причесалась?
       Нос у нее королевский, крупный, от отца, как у всех из правящей династии Васа, с горбинкой. Но он не сильно портит общее впечатление. Глаза продолговатые, большие, серо-голубые. Губы чувственные, амурные. Узкий подбородок, под которым слегка намечается второй. В общем, мне это не мешает, а кое в чем помогает, завести с ней любовную интрижку. На пристрастный взгляд недруга ее можно было бы расписать маленькой, толстой, горбатой, мужеподобной уродиной с большим носом. Пока, что у меня к ней есть интерес и не только плотский, поэтому я не разделяю с недругом это нелесное описание королевы.
       Кристина, как я понял, увлечена не только Картезием, но и его философией, и, как видно, не лишена ума, о котором можно судить по ее манере афористически выражаться. Последнее мне особенно близко. Правда, голос у нее несколько грубый, хрипловатый, но в сочетании с чувственным ртом, крупным носом обещает сюрпризы в постели. 
       21 декабря 1649 г. Вчера я принял участие в диспуте Декарта с королевой в присутствии придворных. Темой диспута стали не естественнонаучные интересы мэтра, а нежные чувства. Декарт, в своей манере, различал вещи размерные и вещи безразмерные. К последним он относит душу. Душа идеальна и подлежит не исследованию в эксперименте, а пониманию в общении. Нежные чувства как раз и относятся к душе, ибо являются ее функциями. Королева ему возразила.
       - Как же быть с тем, что вы писали в «Страстях души» о физиологическом механизме действия человеческих чувств?
       - Я там писал о влиянии животных духов как посредственной инстанции или среднем термине между res cogitans и res extensa на человеческую физиологию, которая может быть механически описана по модели рефлекторно-импульсной нервно-мышечной дуги. Страсти или чувства в свою очередь есть этот процесс преобразования идеального в материальное, ментального в телесное в целом, вместе с тем, что не является собственно телесным и что мы называем душой. В человеке душа составляет с его телом целое, но не потому что они части друг друга, а потому что они части объемлющего их целого духа.
       - Что же животные духи? Так они духи, дух или части животного механизма? – добавил я свой вопрос.
       - Животные духи есть фигура речи, которая скрывает факт божественного вмешательства в процесс действия вещи, включая тело человека. Инстанцией такого вмешательства в человеческом теле является шишковидная железа. Само это вмешательство нельзя описать в терминах механики мира, ибо последняя является самодостаточной в том смысле, что принимается как данность, условия существования которой не могут быть изменены. Эти граничные условия принимаются с учетом того, что само не может быть ими описано. То, что мы должны учитывать, мы называем душой, богом и все прочим, что уже не в исследовании, в теории, но в общении, практически, может получить свой смысл.
       - Так значит, страсть сообщительна? И тогда как она может распространяться? – спросила Кристина.
       - Она появляется с божьей помощью или его попущением. Но описывать и объяснять ее мы можем в терминах механики как природное, естественное явление. Мы можем ее наблюдать, но не понимать. Для этого необходимо не беспристрастно ее анализировать, наблюдать, измерять, а самому чувствовать, быть ей увлеченным и изнутри ее понимать. Для этого одной физиологии мало, необходима еще симпатия, любовь.
       - Мэтр Декарт, понятно, что есть искусство любви, но есть ли наука любви, можно ли ей научиться по вашему методу дедукции? – с этим вопросом я обратился к философу и украдкой посмотрел на королеву, заметив, что она тотчас отвела от меня свои глаза, обратившись к Картезиусу.
       - И в самом деле, даже у Овидия мы встречаем науку любви. Он был не прав, спутав науку с искусством, или для древних наука была  едина с искусством?
       Зал диспутаций пришел в движение. Стали слышны голоса и короткие смешки. Декарт на это снисходительно улыбнулся и ответил:
       - Моя королева, вы как всегда правы. В данном случае можно сказать, что для древнего поэта Овидия искусство и наука есть одно и то же, ведь не зря он назвал свое сочинение “Ars amandi”. Древним еще были известны только начала механики, а не ее финалы. А что до первого вопроса моего соотечественника и коллеги, то отвечу так, - дедукция может иметь место и в общении, включая и любовное, а не только в исследовании чисел, фигур и тел. Но в нем не менее важное значение имеет интуиция и опыт.
      Потом мы перешли на другие, не менее интересные темы, заводящие пытливый ум в тупик проблемы, но они не имеют прямого отношения к тому, что может последовать далее, и поэтому я умолчу о них. Только когда мы расходились, в ответ на просьбу королевы иметь меня  в качестве гостя на королевской охоте я ответил утвердительно, поблагодарив от всего сердца и добавив как бы невзначай: «Было бы интересно заняться любовной наукой с тем, кто интересуется ей».
       Королева сказала: «Вы так думаете или шутите?» и внимательно посмотрела на меня. Я не стал отводить от нее глаз. Я почувствовал, что между нами началась дуэль: «кто кого переглядит». Бывает, после такого обмена взглядами может вспыхнуть между соперниками либо антипатия, либо симпатия, а возможно и более крепкое сердечное чувство. Я заметил, что щеки Кристины стали наливаться легким румянцем и как учтивый кавалер отвел глаза. Но как многоопытный воин я тут же взял реванш, как будто бы потеряв равновесие, прикоснулся к ней рукой. Я почувствовал, что между нами ударила искра волнительного чувства. В таких случаях словесный эмпатический контакт необходимо закреплять телесным прикосновением. Моя ладонь нащупала ее ладонь, и я нежно сжал ее. Королева невольно ответила ответным сжатием, но следом ее нервно отдернула. Грудь Кристины высоко вздымалась от чувственного и душевного волнения, открывая украдкой свои пышные прелести. Первым моим желанием было грубо до хруста обнять ее и впиться страстно в губы. Но, естественно, я сдержался. Возможно, тень моего желания все же невольно отразилась на моем лице. Она резко отвернулась от меня. Если она желает, а она желает, то это еще больше пришпорит ее и приведет к тому, что она сама уступит. Никто, или почти никто, этого не заметил. Только когда я тоже сдвинулся с места, то  в зеркальном отражении поймал на себе недобрый взгляд ее ангела-хранителя и одновременно мучителя, канцлера, графа Оксинштерна. Но я не подал и вида, что заметил явную неприязнь первого министра королевы.
       Выходя из философских покоев королевы и пребывая в сердечных, если не животных, чувствах я обратил внимание на девушку, которая шла навстречу мне. Она смотрела мимо меня, точнее, смотрела вглубь себя и тому улыбалась. Я машинально прошел мимо нее. То, что было прежде, мигом испарилось. Я в сердцах чертыхнулся. Вся сердечная игра прахом рассыпалась. Душа моя рвалась за незнакомкой.
       То, что она не просто миловидна, но и красива, только теперь дошло до меня. Однако это не имело уже никакого значения. Главным было то, что она обворожительна. Она отравила меня своей персоной. Я стоял как вкопанный. И почему я такой невезучий? Неужели опять начинается долгая и мучительная любовная лихорадка, от которой я излечивался годы своими многочисленными любовными похождениями. Это создание было похоже на мадонн старых итальянских мастеров. Для того, чтобы хоть что-то делать, а не заниматься созерцанием своих душевных ран, я подбежал к Декарту, который все сидел за столом и смотрел, как расходятся люди из зала философских заседаний. Он первым заговорил со мной, видя, что я не в состоянии внятно спрашивать: «Она подруга и фрейлина королевы, графиня Эбба Ларсдоттер Спарре. Когда успокоишься, тогда поговорим. Давай завтра утром. Утро вечера мудрее». В его глазах я прочел все то, что он думает о человеческих чувствах, как аффективных, так и интеллектуальных. Было понятно без слов.
       22 декабря 1649 г. Встав ранним солнечным утром с теплой постели, я открыл окно, которое выходило в сад. Удивительно, но если бы не прохладный воздух северного края, то я подумал бы, что никуда не уезжал, а по-прежнему нахожусь в своем фамильном замке Вертей в Шаранте. У меня было прекрасное настроение. Передо мной раскрывался отличный вид на луг, который лежал перед небольшой и неглубокой речкой, окаймлявшей королевский замок. Под окном стояли в редком снегу фруктовые деревья. Но на лугу снег растаял. С него доносился прелый запах опавшей листвы. Невдалеке от луга в туманной дымке чернел хвойный лес. Было хорошо после холода прошлых дней.
       И вдруг я вспомнил, как ночью вскочил с постели в ужасе от того, что не знаю, кто я. Мне показалось, что я механическая кукла, у которой внутри нет ничего, кроме железных колес, цепей, муфт, шарниров, шпонок, шпинделей, цилиндров, подвески, приводного ремня, шатуна, коленчатого вала и прочих механических деталей. Я думал, что меня нет, что это не я, а кто-то другой наблюдает за тем, что во мне происходит и приводит меня в движение или держит в покое. Где сам я, где моя душа? Ее не было на месте. Не страшно то, что душа не на месте, а то, что ее нет. Есть место, но оно пустое.
       Напрашивается вопрос: «Есть ли душа?» Если она есть, то ей есть место. Может быть, она находится не там, где следует ей быть, на месте, но не на своем, а на чужом, в другом теле? Может быть, она где-то задержалась или ее держит кто-то, не давая ей возможности вернуться на свое место, в мое тело? Или я ее потерял? И все же я чувствую пустоту, значит, я есть потерянная душа. Я себя потерял. Или меня кто-то похитил? Я догадывался, кто меня похитил. Но не это меня сейчас занимало.
       Кто я есть? Телесная кукла? Ничего больше, чем протяженная вещь, имеющая массу и как-то действующая, энергично функционирующая согласно законам механики? Эта кукла и есть я? Или я есть побочный эффект работы этой куклы? Почему же я чувствую себя потерянным? Или это научное самоистолкование себя, наведенное вчерашней беседой, есть попытка защитить себя от того, что со мной на самом деле произошло, что я был восхищен кем-то для чего-то, стал восковой магической куклой? Потому-то я и чувствую себя потерянным? Моя душа находится не во мне, а в этой восковой кукле? Вероятно. Значит, не все потеряно. Я есть душа, и она не умерла, она жива. Я жив. Но я живу не в живом, естественно выросшем и сжившемся с душой, осознавшем себя душой, мыслящем теле, а в мертвом теле, искусственном, искусном теле магического обряда.
       Что за ночной кошмар. Не надо умножать сущности, субстанции без необходимости, как советовал старина Оккам. Не проще ли сказать, что у меня душа не на месте в том смысле, что она расстроена, потеряла себя, как строй, который должна держать в качестве настройки подвижного или покоящегося тела. В результате у меня возникло чувство потери я. Что такое это «я»? Отвлеченно от всего, оно есть нечто внутреннее, ушедшее внутрь или на дно всего, располагающегося в отношении него снаружи, как нечто внешнее. Что мы наблюдаем? Тело. Что является его гармонией, единением различных частей, их связью, или я, душой? То, что скрывается, а скрывается то, что внутри. Так, себя успокаивая, как заправский последователь «нашего Эпикура», отца Пьера Гассенди, я готовился к встрече с Декартом.
       Моя беседа с Декартом многое прояснила, но не все расставила по своим местам. Последнее может сделать только время. Декарт выслушал мои бредовые и разумные доводы и подвел под ними черту заключения. Он сказал, начав не с них, а с обстоятельств своего пребывания во дворце.
       - Франсуа, ты знаешь, королева Кристина приютила меня, и я желаю ей добра и помогаю в том, что в моих силах, - в философских и научных трудах. Поэтому я прошу тебя, ты не обижай ее. Она итак настрадалась от своих родителей. Отец видел в Кристине не нежную дочь, а своего наследника, относясь к ней в полном соответствии с поговоркой: «Отсутствие доброго молодца – выход для женского лица».  Мать ей пренебрегала, ибо видела в ней не себя, красавицу, а нечто не то, что на нее похоже, а прямо противоположное, безобразное. Отца убили на войне, мать уехала от греха подальше из-за того, что постоянно срывалась на дочери. Девочка рано осталась одна наедине с хитрыми царедворцами. Что из нее могло получиться? Иногда она совершает необычные поступки. Дело доходит до скандала. Я бы не хотел, чтобы ты был виновником подобного. Я же твой друг. Я понимаю, что ты к ней неравнодушен. И она вот-вот за тебя возьмется («это мы еще посмотрим, кто за кого возьмется» – от автора). Не провоцируй ее. Одной постелью это не кончится. Но и брак вам заключить не удастся. Королевские особы по любви не женятся.
       Любишь ли ты ее? Не уверен. Я вчера увидел, что тебя «задела» La belle comtesse Ebba. Если я прав, ты телом и умом с Кристиной, а душой, сердцем с Эббой. Это вдвойне опасно. Между ними есть связь, какая связь я не буду уточнять, я не светский сплетник. Представь, что они тебя любят, а ты разрываешься между ними. Вывод: три несчастных человека, которые не могут не мучить друг друга. Или ты думаешь, что вы заживете счастливо, создав шведскую семью? Даже если ты будешь жить с Эббой, Кристина допустит, что ты предпочел фрейлину королеве? Ведь это женщины. Я уже не говорю, что ты давно женат и у тебя есть дети. Это твое дело. Я тебя не осуждаю, я просто говорю то, что обо всем этом думаю. По тебе я вижу, что ты, за исключением некоторых подробностей, все это знаешь, но делать будешь по-своему. Делай, раз не можешь иначе, но только без лишних движений.
       Твое рассуждение о душе напомнило мне самого себя. Но к твоим фантазиям с механической и магической куклой я отношусь скептически, хотя Эбба неравнодушна к мистике, - у меня с ней был об этом разговор.
       Как я смотрю на сложный союз души и тела? Как только мы начинаем его исследовать, то возникают непреодолимые сложности. Если же мы по отдельности их изучаем: одно исчисляем, другое понимаем, и там, и там используя интуицию и опыт чувств и мысли, то путь к ним становится легким на подъем. О спуске я уже не говорю. Вот им надо пользоваться с умом, умеренно, иначе упрощение приведет к опустошению.
       Душа ведь есть не только мысли, но и чувства и решения. И все они есть не только мысли, чувства и решения, о осмысленные чувства и дела, а также переживаемые и решительные мысли. В ней все они связаны друг с другом. Естественно возникают вопросы: Чем они связаны? Что есть их единство? Что придает им душевную целостность, гармонию? Может показаться, что ответ очевиден: логика. Но что она есть? Вот наш общий знакомый «мыслящий тростник» говорит, что есть логика исчисления и логика образов, логика ума и логика чувств, математическая и поэтическая логика. У него получается, что уже логика раздвоена, точнее, удвоена. И в этом я вижу не столько свое влияние, сколько характерный вывод раздвоенного, но и сдвоенного человека: и математика, и мистика, и монаха, и светского человека, чье увлечение азартной игрой приводит к научному открытию теории вероятности.
       У меня не такое понимание логики. Логика имеет место везде, где есть нечто. Она едина во всем, только все различно, а порой и противоположно, и в сочетании противоречиво. Поэтому получается так, что у одного res, например, у тела, она одна, а у другого res, например, у души, она другая. Но для понимания единства логики требуется интуиция интеллекта, которую нельзя выработать или заслужить, получить в качестве выводного тезиса. Она есть естественный свет разума. Только в его свете «я» обретает свой смысл, а логика действует. Если этот свет разума есть, то есть и возможность и описания, и объяснения, и толкования, разъяснения всего того, что мы узнаем в качестве искомого ответа – истины.
       Условием логической работы является естественный свет разума. Чувство тобой потери «я» есть пропуск, затемнение прямого света разума преломляющим его аффектом. Аффект начинает искажать истину как открытости этому свету разума, его закрывает в силу рассеивания или перенапряжения, от чего сбивается его настройка. Для того, чтобы он ровно заработал, следует отвлечься на что-то простое, привычное. На нем собрать свои силы, приведя их в равновесное состояние для фокусировки прямого луча света разума, чтобы следом пробить тьму губительного незнания. В этом равновесном состоянии любой аффект будет погашаться прямо противоположным, и ничто не сможет помешать свету разума просвещать твою собственную тьму.
       Я внимательно слушал размышление на словах Картезия. Очевидно, он повторялся. Но это повторение того, что я от него неоднократно слышал, не переставало быть тем, что есть. И даже больше, оно наводило меня на мои собственные размышления относительно условности исходных положений, так называемых «метафизических предпосылок», которые не могут не приниматься на веру. Взять хотя бы его принцип сомнения. Он сам определил его в качестве методического основания естественного познания того, что нельзя не знать и назвал его «естественным светом разума». Сомнение у него стало прямой противоположностью себя. Несомненно сомнение и есть мышление. На каком основании? На основании сомнения или не-сомнения? У Картезия важно не само сомнение, а его ограничение самим собой, важно понятие сомнения. Так понятие сомнения, его понимание, он выводит из сомнения и ставит его перед сомнением в качестве условия. Условием понимания сомнения является его несомненность. Субъект сомнения играет служебную роль в качестве фигуры обращения сомнения на само себя. Самоповтор сомнения становится его основанием. И на этом основании или самоотождествлении уже можно строить логику, которая в каждом шаге своего движения себя повторяет и тем проверяет на истинность или соответствие своему основанию. Такая метафизическая предпосылочность допустима, а потому условна. Она держится на том, что не принимается как нечто безусловное, но каждым шагом размышления себя отсылает к тому, что допустимо как собой ограниченное.
       Мое собственное размышление я додумал по дороге в свои покои. Но мне не дали отдохнуть. Лакей-гонец принес мне весть о приглашении королевы на испытание в зал для фехтования, где я как вторая шпага моего отечества после бравого мушкетера Шарля д' Артаньяна, моего противника по Фронде, могла бы показать, на что она способна. Удивительно, как вчерашние враги могут стать близкими друзьями. По приезде обратно в Париж меня ждет безотлагательно дело, в котором Шарль может быть незаменимым помощником.
       Я сказался готовым оказать учтивую услугу шведским дамам и кавалерам. Приведя себя в боевой порядок, я спустился в дворцовую залу для фехтования. 
       Когда я вошел в залу, то шведские кавалеры меня любезно поприветствовали, я им ответил тем же, но с французской учтивостью, недаром я в ней мэтр. Учтивость, как известно, или изящество для тела воина, что здравый смысл для ума ученого. Только один, очень высокий увалень нагло уставился на меня.  Не буду хвастать своим умением владеть клинком, но я показал достойный урок представителям шведского клинка. Да, я плохо выучил урок смирения. Но это не галльское бахвальство, а «чистая» правда. Неужели я буду врать самому себе?
       К моему огорчению, мы фехтовали шпагами с затупленными клинками. Одного шведского юнца я пустил в пляс, от чего у него закружилась голова и он потерял равновесие. Со вторым, уже бывалым воином, мы долго бились, пока не сломали друг другу шпаги. Отличный был противник. А вот у третьего, шведского наглеца, я вскоре выбил шпагу из рук и изящным финтом спустил с него портки. Он под дружный смех кавалеров и дам удалился восвояси.
       Все бы ничего, но у меня попросила урок французской школы фехтования сама Эбба Спарре. Мне не помешало бы собраться, чтобы не показать всем своим видом смущения и душевной растерянности. Я поклонился подошедшей ко мне королеве с графиней со всей возможной в таком месте французской галантностью. Королева нас друг другу представила. Кристина и Эбба были одеты в мужские костюмы для фехтования. Эбба спокойно смотрела на меня в ожидании урока. По ее виду можно было судить о полном равнодушии к моей персоне. Я взглянул на характерные знаки телесного волнения, которые могли бы выдать то, что она тщательно скрывает. В том, как она себя держала, было видно не столько безразличие к моей персоне, сколько демонстративное представление такого безразличия.
       Скажу честно, меня, бывалого сердцееда, перед которым женщины падали в обморок от пылких чувств, это не на шутку раздосадовало. Но я дал себе слово не показывать истинных моих чувств к этой надменной красавице Есть только одна на свете женщина, которая ко мне равнодушна, - это моя жена, да и то, только потому что я замучил ее своими частыми, если не постоянными, изменами, понудив найти себе любовника. О другой моей мучительнице, которая вовлекла меня в политические интриги Фронды, я умолчу.
      Я взял себя в руки и небрежно, мне так самому показалось, бросил взгляд на экипировку графини, чувствуя в то же самое время на себе взгляд королевы. Не надо быть мудрецом, чтобы понять намерение Кристины проверить мое чувство к ней при невыгодном для нее сравнении с прекрасной Эббой.
       Сейчас, вечером, когда я вспоминаю то, что происходило на уроке фехтования поздним утром, я нахожу, что в романе можно легко переходить с одного плана, например, внутренней речи, на другой план описания, вот хотя бы так: «Пока наш герой подбирает нужные слова для прикрытия своих истинных чувств, мы, с вашего разрешения, вдумчивый читатель, попробуем описать двух дам, с которыми еще не раз встретимся на страницах этого романа». В дневнике же надо сохранять известную схоластическую условность «вот-этовости» происходящих событий личной жизни. Это я пишу с учетом того, а вдруг сей документ былой жизни попадет в руки неизвестного. Иначе получается так, что я разыгрываю самого себя, будучи актером и зрителем в одном лице. Но пока так и получается. А впрочем, ладно. Я веду дневник, прежде всего, не для того, чтобы «пустить пыль в глаза» воображаемому читателю, а для того, чтобы ничего не забыть из своих мыслей, чувств и поступков для собственного поучения. Вернусь к событиям того дня и продолжу описанием вида прекрасных дам.
       И Кристина, и Эбба были прекрасно экипированы камзолами, штанами, кожаными сапогами отличной выделки, шляпами и перчатками. На поясах у них висели шпаги.  Мужская одежда никак не скрывала женских достоинств дам, но только их подчеркивала. Но все же было видно, что Эбба проявила большую строгость в одежде, чтобы попытаться скрыть свои нескрываемые прелести. Понятно, что она не хотела выделяться перед своей королевой. У королевы цвет одежды был черный с розовой лентой на тулье шляпы с белыми перьями. Это было так красиво. У графини он был серый с черной лентой на тулье шляпы с голубым, зеленым и бежевым пером. Серый цвет был к лицу графине Спарре. Я думаю, что ей все к лицу, как и мне, подлецу.
       Я больше не могу откладывать описание моей тайной возлюбленной, которая вовсе не догадывается о том, какие нежные чувства я к ней питаю. Что мне сказать о той, что была неописуемо прекрасна? Как любит повторять мой сказочный приятель Шарль Перро: «Ни в сказке сказать, ни пером описать». Но все же я попробую дать, уже заранее могу сказать, «неточное описание».
       Эбба была девушка стройная, среднего роста, с хрупкими плечами, высокой грудью, узкой талией, причем не перетянутой и не затянутой, слегка крутыми бедрами и стройными длинными ногами. Какой у нее был соблазнительный живот, я узнал, когда она танцевала как арабка «танец живота». Но об этом сладком рахат-лукуме после. Не могу сказать, что руки и ступни ног у нее были крохотными, - она не китаянка. И все же они были нежными и далекими от грубости.
       Прическу она носила в стиле мадам Савинье с игривой короткой челкой «гарсетт». Волосы венецианского цвета. Брови изогнутые, такого же цвета, что и волосы, только чуть темнее. Глаза у нее и не голубые и не синие, а такие, что переливаются синей и голубой краской с золотистыми искорками. Кожа была белой с легким румянцем, почти без загара, нежная как персик. Чуть удлиненный нос правильной формы. Овал лица ровный, узкий подбородок, челюсть легкая. Губы овальной формы без характерного прикуса. Такие губы не давят, но только касаются. Шея тонкая с ниткой жемчуга. Походка у нее была легкая. Казалось, что она медлительна и созерцательна. Но это было ложное впечатление. Когда надо, она в движении становилась точна и стремительна. Об этом я узнал на уроке фехтования. Голос у нее был нежный и певучий. Любезна и вежлива. У нее была особая манера себя вести: она была как бы погружена в себя. Но это было не монашеское смирение, а мистическое сосредоточение. От нее веяло чем-то неземным, от нас далеким. Душа ее рвалась на свободу, пытаясь освободиться от телесной привязанности. Поэтому все мое описание ее внешности можно было изменить на прямо противоположное, все равно бы это не отменило ее чарующего обаяния.
       И вот это чудо берет у меня уроки французского фехтования. А Кристина смотрит внимательно за нами.  Я показываю им несколько позиций, ударов, финтов, парадов и прочих фехтовальных ухищрений. И прошу Эббу встать в позицию и парировать мой боковой удар. Когда я наношу удар, то Эбба его искусно парирует и мгновенно переходит в контратаку, используя неизвестный мне финт, наносит разящий удар, от которого я еле ухожу. За моей спиной раздается счастливый смешок королевы. Мне ничего не остается делать, как встать на колено перед искусной Эббой. Не драться же мне серьезно с дамой, да к тому же такой, в которую я тайно влюблен. Но моя соперница неумолима, она требует продолжения испытания меня на прочность как учителя фехтования.
       - Любезный принц, вы что, устали меряться силой со слабой женщиной?
       - С женщинами я не воюю, я их милую, - отвечал я, ничто больше мне не приходило на ум.
       - Неужели вы хотите, чтобы все вокруг смеялись над второй шпагой французского королевства? – нападала на меня словами неумолимая и жестокая графиня.
       Я оглянулся на королеву. Она присматривалась ко мне оценивающим взглядом.
       Я понимал, что это была проверка на мужество. Меня провоцировали на решительное действие. У меня в голове мгновенно пронеслись возможные сценарии турнирного исхода. Если я преломлю шпагу перед противником, искусно владеющим оружием и идущим на «вы», то теряю возможность больше представлять свою страну разящим клинком за пределами королевства. Но она женщина, тем более любимая женщина, и как я могу ее огорчить и победить в поединке, в котором она жаждет победы? Я, как герой Корнеля, поставлен в ситуацию тяжелого выбора между личным чувством и общественным долгом. Что выбрать: любовь или честь?
       С другой стороны, разве любящая женщина может обесчестить своего избранника? Это верно, как для королевы, так и для графини. Значит, ни та, ни другая меня по-настоящему не любит, но лишь желает моего унижения. Для других вариантов, которые медленно проявлялись в моем сознании, не было уже времени. Как всегда, в таких случаях я пошел на хитрость, ибо в том и другом случае я уже проиграл. Следовательно, необходимо было найти нестандартное решение с двумя неизвестными. И тут я вспомнил предостережение Декарта о готовящемся для меня скандале. Виновником его и одновременно жертвой никто не мог быть, кроме меня. Какие же все-таки могут быть мстительными северянки.
       Я встал в позицию и решил только парировать удары графини, не нанося ей ни малейшего урона.  Они не замедлили посыпаться на мою незадачливую голову. У меня была только одна надежда на усталость графини. Но графиня методично наносила мне удары моей же французской школы, да еще со всей изобретательностью, свойственной азартной молодости. В принципе, Эбба не могла меня победить, но изрядно потрепать меня было в ее власти. И тут до меня дошло, что она брала уроки фехтования у моего друга Картезия, который не только прекрасно фехтовал, но и написал превосходный трактат по «фехтовальной науке». Вероятно, она была его внимательной читательницей. Наконец, она сама поняла, что уже не в силах держать шпагу и снисходительно сказала: «С меня достаточно с вами возиться» и вложила шпагу в ножны. Если бы на ее месте был мужчина, то я бы его убил на месте.
       - Неужели шпага французского королевства может только защищаться?
       - От нападения женщины никакая шпага не защитит, защитит только терпение, - нашелся я, что ответить.
       Уже всем было понятно, что мера учтивости была нарушена, но королева не могла уже остановиться. Дело пахло скандалом. Но меня, королеву и графиню от него спас мой друг, придя мне на помощь. Он уже был здесь рядом и сказал: «Вы от словесной дуэли вчера перешли к телесной сегодня? А между тем я вам настоятельно советовал не путать одно с другим во избежание неверного решения, над последствиями которого мы уже не властны».
       Указанное предостережение возымело действие: мы, поклонившись друг другу, разошлись. Я не стал гадать, чего мне ждать, и положился на будущий случай.
        Умом то я принял наставление. Но сердцем все рвался разыскать Эббу и расспросить ее о том, почему она, если не подло, то равнодушно обошлась со мной, ведь я ничего плохого не сделал ей, но у меня хватило ума и природного, французского такта понять, что так может поступить ребенок, но никак не мужчина. Скорее всего, здесь была проявлена не природная жестокость графини, а неведомая мне женская интрига, жертвой которой могла стать сама Эбба. Разумеется, в моей голове уже появилось обвинение всех заинтересованных лиц, но я придержу свое разоблачение до лучших времен, пока все не забудется.
       Я оказался в своих покоях. Через некоторое время ко мне зашел Рене. Он предложил мне помириться с Эббой, сказав, что она скоро должна прийти к нему на беседу. Когда он с ней начнет обсуждать вопросы философского характера, меня об этом оповестит его слуга.
       - Кстати, - он продолжал, - если Кристина больше увлечена науками, то Эбба, как и ты, философией. Поэтому у вас есть много общего.            
       Прошло некоторое время. Была вторая половина солнечного дня, когда ко мне поднялся слуга с сообщением о встречи Декарта с графиней Спарре. Я немедленно спустился вниз в покои Картезия. Он встретил меня с радостью, но я не мог до конца разделить ее с моим другом, ибо заметил, как фигурка графини, склонившаяся над объемным трактатом на столе, съежилась. Мне бесконечно стало жаль мою любимую, и я собрался уже попросить у нее прощения за то, что она меня обидела. Но Декарт мне своевременно погрозил пальцем. Он попросил меня присесть за общий стол напротив Эббы. Между нами началась невольная игра избегания взглядов друг друга. Когда она смотрела на меня, я отводил глаза, когда я обращал на нее внимание, она переводила взгляд на что угодно. Декарт долго терпел наше развлечение и, наконец, не выдержав, сказал: «Долго вы будете мучить друг друга, ведь так нельзя». Эбба вспыхнула и, было, собралась уйти, но Рене ласково удержал ее за плечи.
       - В кои веки я сижу со своими философскими друзьями, а они дуются друг на друга. Что, между вами пробежала кошка?
       - Если бы кошка, тигрица, - ответила Эбба.
       - Но ее сейчас с нами нет, - успокоил Декарт, - так давайте дружно займемся нашими делами.
       У меня сразу отлегло от сердца. Всему виной,  как я и предполагал, дурная ревность то ли королевы к Эббе, но я никому кроме Декарта о ней не говорил, а Декарт не выдаст, то ли графини ко мне, но она показывала на людях редкое ко мне безразличие. Попробуй, пойми королеву. Что касается графини, то ее расположение ко мне перестало быть для меня тайной. Я ласково посмотрел на Эббу. Она не могла полностью скрыть счастливой детской улыбки на своих устах. Мне не надо было ничего другого, как только вот так сидеть с любимой и моим другом, который нас примирил. Но счастье не бывает долгим. Пришел лакей и позвал Эббу к королеве. Когда она ушла, Рене мне сказал, что Эбба хорошо влияет на меня. Так что я должен найти любой способ, чтобы увести ее отсюда для всеобщего блага, не заводя любовные шашни с королевой. Я, было, хотел сказать, что не собираюсь делать ничего подобного, но потом решил промолчать, понимая всю абсурдность того, что мог совершить еще вчера. Тогда Декарт сказал: «Я не хотел тебе говорить, но Эбба уже год как хранит твой портрет, она сообщила мне об этом под большим секретом на днях, перед самым твоим приездом. Она в тебя влюблена. Отчасти я в этом виноват своими рассказами о тебе. Насколько я знаю, у нее еще никого не было. Эбба мне говорила, что Кристина ее склоняла к любви, но она пока находит всяческие предлоги для вежливого отказа, - он помолчал, потом продолжил, - самый лучший вариант для тебя уже сегодня взять Эббе и скрыться из королевства».  Я с ним согласился. Мы договорились о том, что вместе подумаем, как это дело провернуть.
       Когда я поднимался к себе в покои, то на лестнице встретил пажа королевы, через которого она просила меня сей же час пожаловать к ней. Я с тревожным чувством пошел в покои королевы. Она меня с нетерпением ждала в комнате для увеселительных занятий. Кроме нас в ней никого не было. Или мне так показалось? Она нежно на меня посмотрела и стала ласково расспрашивать.
       - Как вы себя чувствуете? Вам не плохо после поединка с моей фрейлиной?
       - Совсем нет. Это было для меня хоть какое-то развлечение, - соврал я.
       - Развлечение? Так ли? Не об этом я думала тогда, глядя на вас. Вы должны на меня сердиться за то, что я не защитила вас от нападок моей фрейлины! – с выражением раскаяния говорила Кристина, затем стала объяснять, - она на вас сильно злится из-за своей дальней французской родственницы, с которой вы, как она утверждает, дурно обошлись. Она хотела отомстить. То, что она хотела вас унизить на поединке, только начало. Ждите скоро продолжение: она хочет навести на вас порчу. Я запретила ей против вас злоумышлять, но мне передали верные люди, что она вчера ночью на вас гадала, чтобы «сжить со света». Что мне с вами делать? Признаюсь вам, что я ее сама боюсь. Вдруг она меня отравит? Может мне ее заточить в темницу?
       - Вы этому придаете значение? Девчонка просто мается от скуки, вот и выдумывает всякие небылицы про мои любовные проступки.
       - Не скажите. Например, вчера она слепила восковую куклу и проткнула ее заговоренной иглой. Эта кукла - вы и ваша душа в кукле, которую она проткнула и не один раз прямо в сердце.
       - Это что, вроде любовного приворота?
       - Это намного серьезнее, чем вы думаете. Она занимается порчей, что ваши друзья-католики расценивают как богомерзкое деяние, наказание за которое - прилюдная смерть ведьмы на костре. 
        - Но, как же, она ведь ваша фаворитка? Почему в таком случае вы ее не можете урезонить, используя королевское внушение?
       - Я к ней благоволила потому, что она много пережила. К тому же Эбба такая же красивая, как и моя мать, которой мне, когда я была маленькая, так не хватало. Что же мы с ней сделаем?
        - В толк не возьму. Давайте подождем и посмотрим на ее поведение. Вдруг она одумается.
       - Вы предлагаете ждать с моря погоды. А я о вас беспокоюсь. Вы, в самом деле, хорошо себя чувствуете?
       С этими словами она, сидя рядом со мной, наклонилась и во мне, думающем о том, как бы поскорей от нее сбежать с моей возлюбленной, сразу же поднялось желание. Я был над собой не властен как кавалер, в конце концов, как мужчина. Я еле сдерживался, чтобы ее не схватить. Не знаю, что хотела показать она, но я интуитивно чувствовал, что она все свои движения делает как заведенная и вся в моей власти, готовая сию же минуту уступить напору моего желания. Она приложила руку к моему горячему лбу, потом поцеловала его, как бы, вот именно как бы, проверяя, здоров ли я, потом губами стала спускаться ниже. Я уже не мог сдерживаться, животная страсть овладевала мною все больше и больше. Я стал обнимать королеву, сжимая рукой ее талию. Казалось, я пропал. Но тут, к моему счастью, в дверь постучали. Мы мгновенно отпрянули друг от друга, а королева в гневе крикнула: «Сколько можно! Кто посмел меня беспокоить?» Дверь открылась, и в комнату ввалилось маленькое существо - карлица Мария. Она смущенно извинилась за непрошеный визит. Но сообщила, что принесла важное известие, касающееся государственных дел.
       - Как обременительно, Франсуа, быть все время в заботах о благе моего народа и охране его интересов, - обратилась она ко мне с выражением лукавства и улыбнулась своими чувственными губами. – Мы с вами потом продолжим нашу содержательную беседу о текущих политических делах вашего королевства. Да, кстати, - добавила она, - завтра утром мы устраиваем королевскую охоту на лань в моем лесу и ждем вас принять в ней участие в качестве главного охотника.
        Я понял, что мое свидание на время закончилось, но только на небольшое время, которое нам с Эббе оставила судьба. Завтра ланью будет Эбба, а ее убийцей я сам. Все мне вдруг стало ясно. Откуда королева знала о восковой фигуре? Либо она сама занималась любовным приворотом, например, со своей клевреткой Марией, - такая вполне может заниматься черной магией, либо та подслушала мой разговор с Рене. В замке, я слышал, есть разветвленная система тайных ходов и слуховых окон. Но если она подслушала мой утренней разговор с Декартом, то, что ей мешало его подслушать вновь вечером? И вот она уже бежит докладывать своей госпоже. Все это мое «гадание» пронеслось у меня в голове за доли секунды, когда я шел к выходу из комнаты для игры. Между тем на изложение его на бумаге мне потребовалось несколько минут. Насколько мысль оперативнее и слова, и бумаги. Я решил проверить мою догадку и направился в покои Декарта. В них уже никого не было. Ждать его появления уже не было времени. Я стал внимательно осматривать стены помещения и простукивать их.
       Вдруг от моего прикосновения к одной из деревянных панелей из красного дерева, которыми была обшита комната, потайная дверца открылась и я вошел в нее, обзаведясь подсвечником, стоящим на столе. Я внимательно осмотрел тайный ход и заметил рядом с собой слуховое окно. С наружной стороны оно было замаскировано под гобелен с изображением битвы древних викингов с морским чудовищем. Я закрыл за собой дверь и осторожно пошел по тайному ходу, извилисто расплетающемуся передо мной.
       Блуждание по тайным местам Стокгольмского дворца, где, наверное, было совершено не одно кровавое и подлое преступление за всю его историю, навело на меня гнетущее впечатление. В узких проходах дворцового лабиринта было пыльно и сыро. По земле стелился холодный туман, скрывавший ступни ног, скользившие по ледяной корке. У меня было желание как можно скорее выбраться из каменной могилы. За каждым поворотом потайного хода, выступавшим из тьмы, мне чудились кровожадные твари. Внезапно раздался шелест и скрип половиц, затем легкое цоканье по полу. У меня душа ушла в пятки и сердце остановилось от ужаса. Я невольно подумал, что кошмарные крылатые создания ада уже поджидают меня, чтобы утащить в преисподнюю. Но я пересилил свой страх и как предусмотрительный Тесей дернул спасительную «нить Ариадны».
       Дело в том, что я, имея большой опыт любовных и авантюрных похождений, знал, как вести себя в такой ситуации, и заранее запасся мотком прочных ниток, которые всегда вожу с собой на всякий случай. Но все оказалось прозаичнее. Когда я осветил перед собой дорогу, подняв вверх подсвечник, то увидел только черную крысу, которая подняла ко мне свою усатую мордочку, шумно понюхала воздух, пискнула и исчезла с моего пути. Я чертыхнулся и продолжил свое опасное путешествие. Теперь я думал о Кристине. Какая она оказалась коварная. Мне сразу же пришло на ум выражение английского драматурга Шекспира: «О, женщины! Вам имя вероломство». Кажется, так. До чего может довести ревность и скверный характер, склонный к скандалу. Жизнь моей бедной возлюбленной была в опасности. Но, тем не менее, желание к неуравновешенной королеве продолжало тлеть в моей груди. И это было не только плотское влечение. Я уже был ангажирован моим амурным похождением, и оно некстати давало знать о себе. Но тут меня отвлек от моих размышлений далекий стук чьих-то шагов позади меня. Я быстро потушил свечу и стал размахивать платком, чтобы развеять свечной запах. Затем я плотно прижался к влажной стене за углом поворота тайного хода. Шаги приближались. Казалось, осторожно шагал ребенок, останавливаясь и озираясь по сторонам темного коридора. Я догадался, что это шла совершать преступления отвратительная карлица. Как только она осветила потайным фонарем край угла, я внезапно накинулся на нее из-за угла и властно схватил за маленькую руку. Она вскрикнула от страха и  стала вырываться.
       - Никуда ты не денешься от меня, вероломная Мария, - а не то, я тебя зарежу, – пригрозил я.
       - Успокойтесь господин Франсуа. Какой вы, в сущности, ребенок, что не мешает вам быть видным мужчиной – добавила она со смешком.
       Да, приключения только начинаются. Со мной уже флиртует шут-карлица. У меня еще не было такой пикантной любовницы, про себя подумал я, опустив ее на пол подземелья. Мария внимательно посмотрела на меня и как будто прочитала мои мысли. Наконец она спросила: «Мы так и будем здесь стоять, ведь Эббе нас заждалась».
       - Как неужели ты не… - невольно у меня вырвалось в ответ, но я вовремя остановился, чтобы себя не выдать. Однако Мария оказалась далеко не глупой и что уж точно благородной.
       - Сообщница королевы? – продолжила она мою фразу – Я не такая плохая, как вы думаете. Я подруга Эббы и прекрасно знаю, что королева не любит уродок, вроде меня. 
       - Но ведь ты не будешь отрицать, что королева приказала тебе следить за мной и Эббой?
        - Нет, конечно, но этим я занимаюсь в ваших интересах, докладывая только то, что свяжет ей руки, - ответила она. - Чем это вы занимались, когда я зашла к королеве?
       - Чем-чем, королева меня соблазняла, - только и нашелся я, что сказать.
       - Но ведь вы вчера ей дали повод.
       - Какая ты глазастая, Мария.
       - Все вы мужчины одинаковы.
       - Всегда есть исключения из правил, например, я.
       - Вы знаете, кто вас больше всех любит?
       - Интересно, кто?
       - Известно дело, вы сами и любите себя, больше всех.
       - Не отвлекайся, Мария. Мы говорили о королеве. Она действительно еще девушка?
       - Если вы будете задавать такие нескромные вопросы даме, я оставлю вас одного в этой ужасном лабиринте с вашими глупыми догадками.
       - Извини, Мария.
       - Вот мы и пришли, - с этими словами она открыла потайную дверь в комнату Эббы.
       Войдя в комнату, я увидел графиню. Она стояла ко мне спиной, но, услышав шум, нервно повернулась. По ее губам, искусанным в кровь, можно было догадаться, что она ждала меня в большом волненье. «Бедная моя Эбба, - сказала Мария, быстро в развалку подошла к ней и  крепко обняла ее. Эбба из-за спины Марии смотрела с надеждой на меня. Я заметил, что моя милая была одета в мужской дорожный костюм, который не мог скрыть всех ее женских достоинств.
       - И о чем вы думаете, господин Франсуа, когда следует немедленно подготовиться к отъезду?      
        - О своей любимой, - решился ответить я и увидел слезы радости в глазах моей Эббы.
        - Мне нечего сказать. Тогда, может быть, поцелуетесь?
       Мы с радостью бросились друг другу в объятия, и я осторожно прикоснулся к ее губам. Она нежно мне ответила своими губами, доказав, что меня любит.
            - А теперь, мой господин, поспешите обратно к себе за вашими вещами, - нитка в ваших руках приведет вас прямо к цели. Мы здесь вас подождем. Как только вы вернетесь, я выведу вас из замка. На берегу реки вас будет ждать лодка, а в лесной сторожке за лугом пара лошадей.  Ночью из Стокгольма отходит корабль. Мы с Эббе уже подготовили путь к побегу.
       Когда я уходил, следуя за карлицей к потайной двери, Эбба схватила меня за руку и вложила в мою руку листок бумаги. Она с мольбой посмотрела на меня и приставила к своим нежным губкам указательный палец, на котором красовался гранатовый перстень, как две капли воды похожий на перстень  моей давней любовницы – фрондерки Анны-Женевьевы, герцогини де Лонгвиль. От неожиданности, что мне показалось, я проглотил ком в горле.   
      Весь обратный путь в покои Декарта я шел, гадая о том, действительно ли на руке Эббы был перстень герцогини. От гаданий меня отвлекло то, что я и в этот раз не нашел Декарта в его покоях. Придется обойтись без прощания с добрым другом. Оставлять письмо было опасно. К тому же нельзя было скомпрометировать Картезия в глазах его покровительницы. Я поднялся к себе в комнату. Там я мигом развернул листок моей любимой Эббы. На нем я нашел короткую запись легким красивым почерком      
        «Дорогой Франсуа! Извини меня за все происходящее. Но я не могу поступить иначе ради нашего светлого чувства. Делай все то, что было условлено.
       P.S. Когда прочтешь записку, обязательно ее сожги, иначе мне не жить.
                Твоя Эбба».
       Я сжег записку в камине, который весело гудел в теплой комнате. Час от часу не легче. Как понимать текст этого короткого послания? Если я правильно понял намек Эббы, то финал нашего приключения откладывается на неопределенное время. Что-то было не так во всем этом плане побега. Была в нем какая то нарочитость. Но нет ничего хуже того, как размышлять о конкретных вещах при минимуме сведений. Если нет возможности их добыть, нужно действовать. Разумеется, действовать, обдумывая предполагаемые последствия оного.
       Собравшись налегке в дорогу и полагая, что Рене распорядится отправить мой багаж ко мне домой, я прошел через его покои по потайному ходу прямо к двери Эббы. Но там никого не было. Я так и знал, что из этой затеи ничего не получится. Неужели что-то случилось с моей возлюбленной? Я стал рисовать себе страшные сцены ее пыток в темнице. Нет, ее зарезали, задушили, отравили. Одна за другой в моей голове проносились картины гибели Эббы. Чтобы развеять эти страшные картины я бросился к потайной двери, и пошел наугад в том направлении, которое мне показала карлица. Но, спохватившись, вернулся для того, чтобы привязать веревку для страховки к железному кольцу, вмонтированному в стену рядом с потайной дверью.
       Я уходил все дальше вглубь дворцового лабиринта, уже понимая, что скорее всего сегодня никто не проходил здесь. Значит, Эббы здесь нет. Как только я подумал об этом, то почувствовал, что нить мне легко поддается. Следовательно, она где-то порвалась. Я не стал ее тянуть, а опустил на ступеньки и пошел, присматриваясь к ней, обратной дорогой. Вдруг я наткнулся на обрыв нити. Но другого ее конца я не нашел. Когда я шел вглубь подземелья, я не только держал нить, но и считал шаги. Обратно до обрыва я насчитал в два раза меньше шагов, чем прежде. Пройдя еще немного назад, я остановился у развилки. В какую сторону мне пойти? Зачем я, не дождавшись Эббы, пошел один? Пока свеча догорала, я решал, в какую сторону из двух мне пойти. Проблема была в том, что я не помнил этой развилки. Неужели меня кто-то водит как козла на поводке? Не моя ли это глупость? Что было делать? Нельзя было терять надежду. У меня в поясном кармане была еще одна свеча, да еще и факел в сумке с фитилем, взятый на всякий «пожарный случай» для побега. Я как всегда поступил нестандартно в проблемной ситуации. Я достал песочные часы и поставил их на время, загасил свечу и опустился на ступеньки лестницы, чтобы передохнуть и собраться не столько с мыслями, сколько с чувствами. Через некоторое время я задремал. Из дремы меня вывел шум и гул голосов. Первым делом я зажег свечу и посмотрел на песочные часы, которые показали, что прошло три часа. Шаги и голоса людей приближались ко мне. Я, недолго думая, снял дорожные вещи и спрятал их в сумку, а сумку засунул невдалеке под ступеньку, поставив на стене знак принца учтивости де Марсийяка – M. Я ничего не понял из того, что со мной происходило, кроме того, что я спутал карты тем, кто вздумал играть со мной. Передо мной скоро оказались королева с Эббе, Декартом, Марией и дворцовой стражей вместе с дворецким.
       - Несчастный Франсуа! – сказала королева, - вы заставили нас за вас переживать. Что вы здесь делаете? Вам, что не хватило приключений на открытом воздухе и в дворцовых покоях? Вы что любитель древностей? Мы целый час вас ищем по всему дворцу, а вы оказываетесь здесь и прохлаждаетесь. Я вижу, вы здесь неплохо устроились на ночлег. Может быть, нам здесь вас оставить? Как, господа, вы думаете, возьмем мы принца в свою компанию или оставим его здесь наедине с его думами?
       Все хором сказали, что возьмут меня с собой: вместе будет веселей. Через несколько минут мы вышли из дворцового лабиринта. Я запомнил путь к моей анаграмме. Время было ночное, и мы все разошлись по своим углам на ночь.
       Когда я пришел к себе, то еле перевел дух. Я ничего не понимал в тех женских хитросплетениях, в которых сам же запутался. Виновником всего я посчитал самого себя. Приготовившись ко сну, я упал в постель, «не чуя задних ног». Моей последней бодрой мыслью была мысль об Эббе. Как она могла во всем этом участвовать?
       Посреди ночи меня разбудило легкое прикосновение чьей-то руки к моему плечу. Я тихо спросил: «Кто здесь?» и услышал в ответ: «Франсуа, если вас еще интересует моя судьба, то самое время пуститься в путь». Я утвердительно кивнул и она, чтобы не смущать меня отвернулась и подошла к дальней стене комнаты, где стоял встроенный в стену книжный шкаф. Он был отодвинут и из проема в стене пробивался луч света от потайного фонаря, стоявшего в коридоре за стеной. Я скоро оделся и вышел вместе с ней из комнаты.
       - Который сейчас час? – спросил я Эббу, медленно отходя от сна.
       - Уже третий. Все давно спят, – ответила Эбба, уверенно ведя меня по коридору дворцового лабиринта, держа за руку. В дороге мы стали разговаривать так, что сонную дрему сняло как рукой.
       - Как только вы ушли к себе, меня вызвали к королеве. Как вы, наверное…
       - Эбба, пожалуйста, обращайся ко мне на родное «ты», мы ведь любим друг друга. Зачем нам пустое «вы»?
       - Хорошо, - сказала она и нежно сжала мне руку.
       Я было потянулся ее поцеловать, но она, предупредив мое желание, поцеловала меня в щеку и сказала, что нам надо еще многое сделать. Я согласился с ней.
       - Королева узнала от Марии, что я тебе симпатизировала еще задолго до твоего появления в королевском замке. Через свою дальнюю родственницу я узнала, что ты способен разбить женское сердце. Я вас возненавидела. И мечтала вам, прости, я еще не привыкла «тыкать», так вот, думала отомстить тем, чтобы ты валялся у меня в ногах и просил у меня прощения от безнадежной любви. Но когда я узнала тебя лучше благодаря мэтру Рене, я сменила гнев на милость и у меня появилась к тебе симпатия. То, что карлица Мария провела магический обряд любовного приворота, вызвало во мне и ревность, и беспокойство за тебя, - от этой злобной Марии можно ждать чего угодно. А тогда, когда мы с Кристи, над тобой потешались, я играла по ее правилам, чтобы контролировать ситуацию. Тогда я уже нисколько не хотела над тобой подшучивать. Того плохого чувства, которое у меня было, у меня уже не было. Прости меня, если ты можешь, за эту сцену. Ты меня простил, правда?
       - Разве можно долго обижаться на любимую? Я тебя простил, как только ты сбросила маску у Рене.
       - Вот видишь, как все хорошо вышло. И даже если у нас ничего не получится дальше, я счастлива.
       - А ты не помнишь, когда мы впервые встретились?
       - Да. После диспута. У меня было странное чувство тогда: с одной стороны, меня взволновала тема связи тела с душой, а с другой, встреча с тобой. Я была как бы во сне.
       - Да, я тебя заговорила. А где ты оставил свою дорожную сумку? У тебя ее нет. А на улице холодно, Сейчас ночь.
       - Ты помнишь, где вы меня встретили с королевой и всей честной компанией?
       - Приблизительно. Давай попробуем.
       Вскоре мы нашли мою дорожную сумку. Дорожная сумка Эббы была небольшой и была перекинута у нее через плечо.
       Мы все дальше и дальше удалялись от замка. Стены коридора все больше сужались. Было слышно, как капала вода. Скорее всего, мы проходили как раз под речкой. Дальше луг. А там, у леса, выход. Но вдруг впереди мы наткнулись на завал. Дальше не было хода. Необходимо было возвращаться. Мы обнялись, не желая уходить. Подземный ход нас сблизил и мы стали друг другу родными хотя бы на короткий миг счастья.
       - А, может быть, мы спустимся с крепостной стены, дойдем до порта и сядем на корабль? – спросил я Эббу.
       - Нет, уже пробовали до нас, не получилось. Нас заметят уже на крепостной стене. К тому же мы ничего еще не потеряли. Кроме самого легкого способа решения нашей проблемы. У нас обязательно представится еще возможность отсюда сбежать.
       - Самый простой из оставшихся способов отсюда выбраться – это тебе сказаться больным и покинуть Швецию. А мне спустя некоторое время отправиться в Данию. Там у меня есть троюродная тетя. Я недавно от нее получила послание с приглашением у нее погостить в небольшом шале. Может быть, так поступим?
       - Ты у меня умная девочка. Как ты скажешь. Я тогда завтра скажусь больным и откажусь от охоты. Я, в самом деле, кажется, простыл.
       - Так давай быстрей пойдем назад, чтобы ты еще сильнее не заболел. Ты совсем не создан для нашего климата. Кстати, и Картезий уже жаловался на свое здоровье. Ему совсем не по душе шведская зима.
       Расстались мы, где-то, в четыре часа ночи, договорившись о том, что Эбба ни в коем случае не будет справляться о моем здоровье. Чтобы стать ближе, я отдал ей фамильный перстень с лазуритом моей матери, который я носил на мизинце. Она мне тоже отдала на память одну вещь, которая всегда при мне, - тонкий золотой браслет с инкрустацией головки феи готической вязью.
       Первая попытка не удалась. Будем ждать следующей попытки.
       24 декабря 1649 г.  Как мы договорились, так и случилось. Я не просто сказался больным, но действительно простыл, и у меня поднялась температура. Королева днем меня проведала. Она заботливо побеспокоилась о том, чтобы меня осмотрел ее личный доктор и прописал необходимый для меня режим дня. Было видно, что королева искренне за меня переживает. Теперь я понимал, что наша связь, если она только обнаружится, может плохо закончиться для Эббы, потому что королева принадлежала классу убежденных ревнивых женщин. Зная теперь о том, что во дворце и стены слышат, я не откровенничал с Рене. Только показал ему на шкаф и приложил палец к губам. Он посмотрел внимательно на меня, потом на шкаф и кивнул мне в ответ с пониманием. К концу дня мне стало хуже.
       26 декабря 1649 г. Как только мне стало лучше, я попробовал встретиться с Эббой. Но королева отправила ее в одну из провинций с королевским поручением как свою фрейлину и подданную. Я тихо страдал от нашей разлуки. Надо отдать должное королеве: она меня не беспокоила своим излишним вниманием, терпеливо ожидая моего выздоровления. Я стал понимать, что мое общение с королевой не может не закончиться постелью. Но жизнь Эббы мне была дороже соблюдения клятвы верности влюбленных. Что я мог сделать?
       28 декабря 1649 г. Имел весьма продолжительную беседу с первым полномочным послом русского царя Алексея Михайловича Романова, получившего прозвище за свой покладистый характер «Тишайший». Посланник, Борис Иванович Пушкин, оказался милейшим собеседником, неплохо изъясняющимся на моем родном языке. Посланник, имевший звание окольничего, был с тайной миссией к Кристине. Как я понял он приехал договариваться о выкупе московских перебежчиков в Скандинавию.  Меня он заинтересовал как варвар с манерами цивилизованного человека. При нем состоял в помощниках занятный малый, Алмаз Иванович Иванов, в должности посольского дьяка, - это что-то вроде секретаря посольства. Как я понял, он был крещеный татарин. Алмаз Иванов был очень проницательный человек. Я решил с ним установить контакт на всякий случай: что если судьба ненароком занесет меня  в студеную Россию? В отличие от него окольничий Пушкин мне показался человеком деликатным и начитанным. Так он был в курсе научных открытий и склонен к философским раздумьям.   
       3 января 1650 г. Эбба все в отъезде. Меня торопят во Францию политические дела Фронды и семейные проблемы, связанные с приятным наследством и возможностью получения титула Франсуа VI герцога де Ларошфуко.
       Вчера, наконец, я вкусил радости любовных утех с королевой. Это случилось на охоте в ее охотничьем домике. Подробно описывать то, что случилось, мне не позволяет честь кавалера и достоинство принца учтивости. Скажу лишь то, что королева оказалась не девственницей и показала свое великое, истинно королевское умение в том, что такое плотское удовольствие. Она ненасытна в своих нескромных желаниях и изобретательна в том, как доставить удовольствие любовнику.
       7 января 1650 г. Мы с Кристиной явно друг к другу охладели, потому что ничего кроме любовных утех больше нас не связывает. Большую часть времени я провожу в философских беседах с Декартом. От Эббы нет известий. Я уже несколько дней назад уговорил Рене написать письмо Эббе узнать, как она себя чувствует и когда будет в королевском замке.
       8 января 1650 г. Сегодня утром, наконец, Рене получил ответ от Эббы. Она пишет, что будет в Стокгольме примерно через месяц. Затем она поедет гостить к тетке в имение под Копенгагеном. Если Декарт хочет, то может послать ей письмо в гостиницу «Моряк» в Копенгагене. Я понял, что это канал нашей связи. Письмо Рене тотчас уничтожил.
       11 января 1650 г. Я с тяжелым чувством уезжаю из Стокгольма. Здесь я нашел свою настоящую любовь. Здесь же я не могу ее никак показывать своей возлюбленной, перед которой я в душе каюсь. Но королева удовлетворена и уже заинтересовалась новым ухажером. Я же простился с моим другом Картезием с таким чувством, что его больше не увижу. Пусть мое ожидание относительно Декарта окажется неверным. Я ему рассказал о своих опасениях, но он счел их неосновательными, и тем более в Швеции, несмотря на ее отвратительный климат, есть благоприятные условия для занятия науками.      
          10 февраля 1650 г. Мои опасения, к несчастью, оправдались, - умер мой друг Картезий. Какое горе для меня и других людей, его хорошо знавших.
       Я нахожусь в Копенгагене и дожидаюсь Эббе. Она задержалась на похоронах Декарта и со дня на день приедет в Копенгаген.
          14 февраля 1650 г. Вот она минута счастья, которая обещает обернуться долгими годами семейной радости. Одно только омрачает наш душевный восторг, - смерть нашего дорогого друга, без которого мы не узнали бы друг друга. Нашей идиллии угрожает лишь то, что я до сих пор женат.
       Не могу передать словами миг нашей встречи. Нет таких слов, которыми я мог бы его описать. Тому причиной не только то, что миг не равен мере времени, необходимой для описания, ведь он безразмерен. Как будто и не было этих двух неполных месяцев томительного ожидания нашей разлуки. Ты была такая же прекрасная и волнительно желанная, как и в декабрьском королевском замке в Стокгольме. Было такое впечатление, что время остановилось. Только с нами уже не было друга.
      Уже в гостинице мы обсудили то, как прошли похороны Декарта, и что послужило причиной его смерти. Моя любимая спросила меня с укором, почему я сам не приехал и не похоронил мэтра? Я попытался ей объяснить то, что в душе не смирился со смертью Рене и для меня он уехал в чужие края. Мы с ним будем переписываться. Если бы я увидел его мертвого, мне было бы трудно жить с сознанием того, что его уже нет. И потом я знал, что ты была рядом с его телом и воздала ему должное. Впрочем, я не оправдываюсь и вины своей с себя не снимаю. Эбба спросила, что если она умрет, я тоже ее не похороню? Я ответил, что ты другое дело, мы с тобой связаны не только интеллектуально и душевно, но и телесно, и поэтому я такое не могу не сделать. Но я умру раньше потому, что я мужчина и ее старше. Эбба со мной не согласилась, заметив, что мы с ней умрем вместе.   
       - Какой была официальная причина смерти? – я продолжал спрашивать, - а ты, как думаешь, из-за чего он умер?
       - Лейб-медик Кристины констатировал смерть как результат тяжелого осложнения на легкие, которые у него и так были с детства слабыми, после острого респираторного заболевания. Я думаю, что его отравили мышьяком. При нашем дворе такие отравления нередко бывают. Разумеется, Кристина к этому не причастна. Иначе, зачем быть покровительницей наук и искусств? Где логика? Все же, несмотря на свой вздорный характер, она умна и увлечена науками и искусствами. Мне жаль королеву. Ее подражание английской Елизавете ее же и погубит, как королеву и как женщину. Вероятно, если это так, если его отравили, то сделали политики одной или другой партии при королеве, чтобы Декарт на нее не влиял. Тогда это могли сделать протестанты во главе с канцлером. В противном случае это могли сделать католики, чтобы подтолкнуть королеву к католичеству. Думаю, и те, и другие были способны на это.
       - Как сама Кристина?
       - Это ты меня спрашиваешь? Тебе лучше известно, ведь ты с ней проводил время. Я наслышалась того, как вы развлекались, когда я занималась делами в отъезде. Ты остался таким же ветреным, каким и был. Что с тебя взять, - с амурного авантюриста.
       - Прости меня любимая, она меня склонила к телесной связи.
       - Как легко у тебя все получается. А что мне делать со своей ревностью? Или тоже изменить? Ты согласен, чтобы я изменила тебе с первым встречным? Я не могу этого забыть!
        С этими словами она, хлопнув дверью, выбежала из комнаты, которую мы снимали. Я догнал ее на лестнице. Она вырывалась из моих объятий, пока не взяла меня за руки и не сказала: «Не привлекай к нам излишнего внимания, мы не у себя дома и еще не муж и жена. Оставь меня в покое, на время, пока я не забуду обиду и не успокоюсь». Она спустилась по лестнице к двери и вышла из гостиницы. Я чувствовал себя последним негодяем. Чтобы как-то отвлечься от тягостной сцены я чуть не отвязался на одном странном господине, который на меня пристально смотрел. Его странность состояла не только в том, что он был в темной бархатной маске, но и, очевидно, походил на меня. Однако как только мой двойник понял, что обратил на себя мое внимание, то тут же исчез за дверью. Когда я выбежал за ним во двор, то там никого уже не было. Вскоре я забыл о нем:  примирение с любимой вытеснило из моего сознания встречу с незнакомцем, так на меня похожим. Эбба мне сказала, что пока меня простила, а там видно будет. Но если я еще раз такое допущу, то больше никогда не увижу ее. Вот так вот. Я согласился.
       19 мая 1650 г. Мы живем душа в душу с Эббе. Она порой только скучает по своей северной стране, где любила кутаться в дорогие соболиные и песцовые меха на морозе. Мой отец недавно умер, сделав своей смертью меня герцогом Ларошфуко. Мы с ним уважали друг друга. Но особой любви между нами не было. Он никогда не оказывал мне знаков сердечного расположения. Меня это долго мучило, пока я из намеков и невольно подслушанных разговоров между родителями не сделал вывода о том, что он не мой отец. Я так понял, что моим натуральным отцом был сам король.  И все же я благодарен своему названному отцу за то, что он воспитал меня благородным человеком. Теперь я Франсуа VI в моих владениях на юге королевства. С женой мы не живем уже больше 5 лет. У ней есть любовник и она знает, что я знаю. Это достойный человек. Я ее никогда не любил, потому что меня насильно на ней женили. Но и у меня есть моя Эбба. Она о ней знает и мне говорила, что мы друг другу подходим. Вот только Анна-Женевьева, как моя бывшая любовница, косо смотрит на Эббу как на свою дальнюю родственницу, которая увела у нее удобного любовника. Она не прочь возобновить со мной роман. Только если это не будет мешать ее политическим интригам, в которые меня втянула, так что я до сих пор не могу из них выпутаться.
       Кристина в курсе, что мы вместе с Эббой, и она в бешенстве, что я предпочел ей, королеве, ее камеристку. Она неправа. Во-первых, мы любим друг друга. А во-вторых, Эбба родовита и является графиней Спарре.
       Сейчас мы живем с Эббой в моем дворце в Париже и ждем, когда нас станет больше. К осени Эбба ждет ребенка.
       10 июня 1650 г. Волей судьбы я вовлечен в события «Фронды принцев». Но я прекрасно понимаю, что Фронда есть карикатура «Славной революции» наших соседей по ту сторону пролива, ибо ее движущей силой остается игра частных честолюбий и интересов принцев, к которым я имею несчастье принадлежать. Слабость короны и как следствие владычество иностранных временщиков: Анны Австрийской и ее любовника кардинала Мазарини при малолетнем короле Луи XIV Бурбоне привели в расстройство финансы и нарушили государственный порядок в королевстве, что обернулось бедствием для народа. Реакцией на что явилось то, что пришли в движение парижский парламент и мятежная знать. Начались беспорядки. Хотя всесильный министр кардинал Ришелье был моим личным врагом, я все же отдаю ему должное, - при его суровом государственном правлении, когда Луи XIII Справедливый только царствовал, а мы, принцы, были ограничены в своих привилегиях, французы жили относительно спокойно. Про покойного короля Луи XIII могу сказать, что я его люблю не за государственный ум, а за душу художника, за композиторский талант: его Мерлезонский балет и куртуазные песни (airs de cour).
       Теперь без охраны Эббе опасно выходить на улицу. Она уже в положении и ей трудно отбиваться от несносных негодяев, когда меня нет рядом. Я занимаюсь, насколько это вообще возможно, примирением враждующих сторон, несмотря на то, что Мазарини не выношу еще больше, чем Ришелье. Последний хотя бы был французом и герцогом. В примирении сторон мне помогает д'Артаньян как агент по щекотливым поручениям Мазарини.
       Однако для примирения необходимо, чтобы моя сторона в лице принцев и прочих титулованных особ была освобождена из заточения. Чему я как раз споспешествую, рискуя сам оказаться в темнице. Так что я нахожусь между двух огней. И может так случится, что мне достанется и от чужих, и от своих. Подумать только, французский королевский дом становится «чужим» для своих родственников.
       Я вынужден контактировать с герцогиней де Лонгвиль, а не только с ее братом, принцем Конде и прочими сиятельными мятежниками. Эбба иногда кидает подозрительные взгляды на меня из-за моих политических контактов с герцогиней, ведь совсем недавно мы были с ней любовники и у нее от меня есть сын. Ревность обостряется у женщин в период беременности, ибо они нерегулярно занимаются любовью и думают, что их любовники находят утешение на стороне. Мне не до этого и потом я люблю свою любимую полностью, а не частично, платонически или гедонически.
       В ближайшие дни придется руководить операцией вызволения из Бастилии герцога де Бофора, этого напыщенного индюка.      
        14 июня 1650 г. Бофор бежал. Но при побеге мой человек, помогавший Бофору, был пойман. Под пыткой он признался в том, кто руководил освобождением. Шарль предупредил, что ищет меня с приказом короля арестовать как государственного преступника, мятежного принца. Даже при Ришелье так откровенно не покушались на мою свободу. Поручив Эббу своим друзьям при дворе и верным людям во дворце, я скрылся инкогнито в провинции. Со мной мой верный слуга Пьер Мишо.
       21 апреля 1653 г.  Вот уже два дня я в сознании. Я ничего не помню из того, что последовало за тем, что записано под предыдущей датой. Как говорит мой верный друг Пьер, он меня выхаживал целых три года. От этих трех лет остались одни скупые обрывки в моем сознании, расстроенном сильным ударом эфесом по голове. Мы были в порту Бордо, когда наткнулись на пикет гвардейцев Мазарини. Я уложил троих, но от четвертого получил сногсшибательный удар и отключился. Было темно, а он стоял, как я понимаю, сзади. Пьер, подкупив капитана торгового брига, идущего с грузом в Новый Свет, спас меня от верной смерти. Он еще отправил с надежным нарочным в Париж записку Эббе о том, что я чудом избежал смерти и в бессознательном состоянии транспортировался во избежание преследования в Новый Свет. Когда мы окажемся в безопасности, то оттуда пошлем весточку. Мы отплыли от берегов Франции 16 июля 1650 г. На подходе к берегам Америки в опасном районе под Ямайкой на нас напали пираты и мы оказались в плену. Только мужество Пьера Мишо и благородство флибустьера Черной Бороды спасли меня от того, чтобы пойти на корм рыбам да акулам. Нас высадили на берегу небольшого необитаемого острова с необходимым в таких случаях инструментом, да провиантом, и пожелали уповать на Фортуну. Для развлечения нам оставили говорливого пиратского попугая. Остров находится на Карибах, в нескольких десятках лье от Эспаньолы, скорее всего между островами Тортуга, Эспаньола и Куба или в треугольнике между островами Ямайка, Эспаньола и Куба ближе к Наветренному проливу.
    Здесь в жалкой лачуге на берегу моря я провалялся на травяной циновке три несчастных года. Слава богу, что я был без сознания. Когда я пришел в сознание, моим первым словом было слово благодарности верному Пьеру. Потом я справился невнятным слабым голосом о том, где моя любимая. Пьер печально покачал головой.
       - Эбба умерла? - я спросил его с тоской в голосе.
       - Что вы, мой господин, просто у нас нет возможности передать весточку, что мы живы и находимся на острове. Здесь никого, кроме нас, нет.
       - Здесь нет господ и слуг, есть только друзья по несчастью.
       - Эту лачугу ты построил? – вдобавок спросил.
       - Да, деревья рядом, все под рукой.
       - А инструменты есть для работы?
       - Кое-что есть.
       - Раз есть деревья и орудия, то мы построим плот и уплывем туда, где есть люди.
       - А это что за хозяин тут все ходит и ходит? – я спросил о попугае, который ходил вокруг меня в развалку, как заправский боцман, приговаривая хриплым голосом: «Деньги давай! Тысяча чертей! Давай деньги!»
       - Это наша местная досто… Фу, ты черт… примечательность. Пока выговоришь, язык сломаешь. Его зовут «Пират». 
       С пиратом мы подружились: ели вместе и разговаривали долгими теплыми вечерами. Климат здесь тропический. А какие здесь великолепные закаты!
       24 мая 1653 г. Прошел месяц, в течение которого я восстанавливал здоровье. На затылке у меня был шрам от нанесенного удара, который отправил меня в царство вечных снов, откуда почти никто не возвращается.
       Большой удачей было то, что Пьер сохранил дневник и писчие принадлежности.
       Наш остров был примерно три лье в ширину и четыре в длину. В его центре возвышался кратер от древнего вулкана. На острове водились птицы и черепахи. Наше жилище находилось на окраине пальмовой рощи. В водах моря у острова было много рыбы. А на берегу в роще достаточно кокосов и бананов. Так что мы не могли умереть с голода, тем более, что на две рабочие руки стало больше. Климат был теплый, часто жаркий, тропический. Еды и пресной воды из источника у кратера достаточно. Жить можно. Я очень скучал по Эббе, с грустью думал о том, как она там, на Родине, как наш малыш или малыши?
       Вообще, если бы со мной была Эбба, то мне этот остров показался бы раем. Как говорят: «С милой рай и в шалаше». Были самые спокойные месяцы в этой части света. Стояло жаркое лето. Пора дождей и бурь еще не приходила. Веселый легкий бриз с моря задувал жару, пальмовые ветви прятали от тропического зноя. Теплый песок под ними убаюкивал меня. Выйдя из тени можно было добежать по раскаленному белому песку, обжигающему пятки, до морской лагуны, броситься в нее, погрузиться в теплую воду и расслабиться. Чистый тропический рай. Затем выйти из морской воды, быстро высыхающей на коже и оставляющей на ней солевые разводы, медленно пойти в тень пальм. Взять в руки топор, сбить пучок кокосов, расколоть один из них и выпить сладкое содержимое.  Если мы спасемся и вернемся домой, я буду это вспоминать как мои каникулы в раю.
Однако я отвлекся.   
       Перед нами стояли две основные задачи:
1. Построить прочный плот из пальмовых стволов и скрепить их лианами.
2. Победить прилив, иначе нас выкинет опять на берег или нас потащит на острые рифы и мы погибнем.
       30 августа 1653 г. С первой задачей мы справились относительно быстро за три месяца, имея под рукой топор и пилу.
       В поисках дополнительного количества лиан мы вынуждены были подняться по склонам кратера к стоящим поодаль деревьям. Когда мы срывали их, я нечаянно оступился и упал в небольшую расщелину на склоне кратера. Когда я в ней осмотрелся, то увидел лаз, ведущий вглубь кратера. Я прополз по нему несколько метров и крикнул Пьеру, чтобы он тоже спустился. По мере прохождения лаз расширялся так, что дальше можно было идти по нему в полный рост. Я попросил Пьера вернуться к нашему жилищу и захватить факел с собой. Мы спускались уже не по лазу, а по коридору, который расширялся, пока не превратился в овальный зал. Сверху спускались сталактиты. В центре помещения стояло возвышение, на котором покоилось кнопочное устройство в виде куба. Достаточно нажать на массивную кнопку с металлическим блеском и что-то откроется или спустится прямо нам на голову, похоронив под своими обломками.
       - Как тебе такая версия? - сказал я себе.
       Я поведал о своем опасении Пьеру, который тоже был настороже. Мы внимательно осмотрели пещеру. Явно не пираты здесь были хозяевами. Если это открывающее устройство, то оно, вероятно открывает проем в стене, которая отвесно стояла напротив нас. Предусмотрительно я сказал Пьеру, чтобы он вышел из пещеры и вылез из расщелины. Если меня завалит, то он постарается меня откопать или, во всяком случае, примет возможные меры по спасению. Когда он отошел на безопасное расстояние я как закоренелый искатель приключений нажал на кнопку. Она еле поддалась. Всего скорее, ею не пользовались уже не одно столетие. И, действительно, стена стала отодвигаться и когда она остановилась, образовался доступный проем. Я посветил туда факелом. Огонь выхватил из тьмы еще одну пещеру, заполненную какими-то вещами. Пахло чем-то затхлым и пропавшим, как будто было запечатано уже тысячи лет. Я свистнул Пьеру. Когда Пьер встал у меня за спиной, мы вошли в древнее хранилище. Что же здесь хранилось? В углах и центре пещеры стояли чаши, наверное, с горючим материалом. Я приставил факел к центральной чаше. Она не загоралась. Тогда я стал пристально рассматривать саму чащу. На ней сбоку был маленький рычажок. Я на него нажал. Помещение вокруг чащи осветил призрачный свет. Стало видно, чем уставлена пещера. Это были вещи явно ритуального характера. Стояли запечатанные сосуды, сундуки, лари, шкатулки, еще какие-то вещи неизвестного мне назначения. Рядом с центральной чашей стоял золотой саркофаг. Мы к нему подошли. Возле саркофага стояла на колонке высотой по грудь коробка с многочисленными четырехгранными кнопками маленького размера, расположенными в шесть рядов. Выше этих рядов чернела одиноко стоящая кнопка круглой форма. Я рискнул на нее нажать. Коробка загорелась. Я заметил мистические символы на кнопках. Что они означают? Может быть, алфавит незнакомого мне языка хозяев этого места. Я решил проверить сначала работу первой кнопки. Я нажал на нее опять. Коробка потухла. Значит это кнопка запуска и остановки работы странного механизма. Опять нажал на кнопку. Коробка загорелась. Я нажал на кнопку, которой замыкался левый верхний угол. Никакого ответа. Тогда стал нажимать на все кнопки подряд от крайней слева по всему ряду направо, пока не дошел до 13 кнопки. Как только я нажал на нее, крышка саркофага стала подниматься так, как крышка сундука. В гробу лежало хорошо сохранившееся тело неизвестного мне существа, отдаленно похожего на человека тем, что имело помимо ног и рук еще и голову с двумя закрытыми глазницами, носом, начинающимся с середины лба, острыми ушами и широким клыкастым ртом. Тело было больше обычного человеческого роста. Вылитый демон, как их изображают. Существо было одето в ткань из прочного и гладкого материала голубого цвета, которая плотно облегала тело. Дымка, окутывающая тело стала рассеиваться. Вдруг тело дернулось. От неожиданности мы вздрогнули. Существо пошевелило руками, глаза приоткрылись. Осветилось голубоватым светом вся пещера. Это загорелись угловые чаши. Начинается. Я понял, мы включили цикл оживления неизвестного существа. Я сделал знак Пьеру медленно отходить от центра помещения к входу. Мы, пятясь, отступали. Лишь только мы дошли до входа, существо встало из могилы и повернулось к нам. Его глаза горели красным цветом ада. Мы в страхе бежали. По пути я нажал на массивную кнопку и проем входа в стене закрылся. Мы быстро поднялись по проходу и выпрыгнули из расщелины и побежали к нашему плоту.
       Начинался прилив. Ниши вещи были уложены и прикреплены к плоту. Пират, завидев нас, поднялся в воздух и присел мне на плечо. Переступая с ноги на ногу и кланяясь, он повторял как заведенный: «Деньги давай! Черт возьми! Давай деньги!». Мы столкнули плот с прикола, и он поплыл. Мы его толкали вперед от берега в море. Затем запрыгнули на него. Я не смотрел на Пьера, я смотрел в сторону кратера. Но никого там не находил. Необходимо было грести веслами от берега в море. Мы быстро сели за весла и погребли.
       Но как только мы стали отплывать от берега, на нас стали накатывать высокие волны, пытающиеся нас вернуть обратно на берег. Мы продолжали бороться с морской стихией, которая не хотела нас к себе пускать. Но мы работали из всех сил. Остров, давший нам кров и приют на целых три года, медленно, с каждым взмахом весел отступал от нас. Море стало нас принимать. Остров уменьшался в размерах, пока не скрылся за горизонт. И хотя меня до сих пор беспокоила мысль о том, кого же мы потревожили в пещере: демона, поднявшегося из мира мертвых, или небесное существо, спустившееся из мира вечно живых, необходимо было выбрать правильное направление в бескрайнем море. Ориентиром в этом нам было само солнце. Вот когда мы достигнем Большой Земли, тогда и нужно будет думать о том, каким образом можно разгадать тайну острова. Организовать, например, экспедицию.
        Если мы правильно выбрали направление при попутном ветре в малый парус нашего плота, сшитый из оставшейся одежды, то на нашем пути мы встретим либо о. Эспаньолу, либо о. Тортугу – базу пиратской республики. Если мы попадем к корсарам, то став на время ими, мы потом можем добраться до французской колониальной администрации и вернуться обратно во Францию. Приказ о моем аресте, думаю, давно уже пропал в архивах полиции. Или все мятежные принцы уже амнистированы. Значит, первоочередной задачей становится поиск земли. В самом лучшем случае при движении плота со скоростью 5 морских миль в час мы могли достигнуть земли приблизительно через 5 дней или неделю. У нас на это время было достаточно воды и провизии. В крайнем случае, мы могли ловить рыбу. Конечно, главной проблемой была пресная вода, которой у нас было несколько бочонков. Если не будет морской бури, а тем более большого шторма, мы сможем продержаться до момента спасения. А если будет и смоет наши бочонки в море, то спасение проблематично. Еще была одна опасность: нас могло вынести прямо в океан. В таком случае мы бы погибли.
       Но пока ничто не предвещает беды. В нашем морском путешествии нас сопровождают резвые дельфины и летучие рыбы. Изредка к нам подплывают акулы.
       13 сентября 1653 г. Нас помотал шторм, разбив в щепы одно весло, смыл припасы и бочонки за борт. Остался один бочонок с пресной водой. Да и в том воды осталось на день, не больше. Слава Богу, удалось сохранить дневник. Он один связывает меня с прежней жизнью, которой я часто попусту рисковал, не зная ее истинной цены. Вероятно, мы погибнем от жажды. Или нас потопит новый шторм. Начинался сезон штормов. Мы уже обессилили и еле машем веслом по очереди. Я не могу больше писать, промахиваясь пером мимо чернильницы.
       16 сентября 1653 г. Вчера мы, наконец, достигли спасительного берега. Пьер мне крикнул: «Земля!» Но я его плохо понял. Ибо у меня стоял звон в ушах от длительного пребывания на морском солнцепеке, и кровавая пелена застилала глаза. Я осознал, что мы спаслись только тогда, когда сполз с плота в воду, нахлебался ей вдоволь и, вынырнув, подплыл к берегу и на коленях выбрался на прибрежный песок. Не помню, сколько времени я лежал и целовал родную землю. Пьер помог мне залезть под тень платанов недалеко от берега.
       Нас поддержали береговые буканиры. Оказывается, мы находимся на о. Тортуга.
        20 сентября 1653 г. Собравшись с силами, мы 18 сентября отправились в крепость, построенную губернатором Тортуги, военным инженером, гугенотом Франсуа Ле Вассером. Мой тезка освободился от попечения французского королевства и пригрел на острове пиратов, имея долю в грабеже испанских и английских торговых судов, да и всех прочих. Вот с этим покровителем морских разбойников мне нужно было установить дружественные отношения. Конечно, ни в коем случае нельзя было представляться под своим именем, иначе мне грозила опасность стать заложником богатого выкупа. Я расспросил Пьера о том, как он представил нас пиратам и их капитану Черной Бороде, которых мы можем встретить в крепости. Он сказал, что представил меня учителем философии Франсуа де Лором, желающим открыть школу в Квебеке, а сам себя назвал собственным именем в качестве моего компаньона.
       - Хорошо. В таком случае давай еще раз поработаем над нашей легендой, а то, Ле Вассер ученый человек и может нас легко разоблачить. Поэтому с ним надо «держать ухо остро».
       19 сентября мы подошли к крепости Тортуга. Со стороны крепость представляла собой своего рода инженерный шедевр в виде правильного шестиугольника – гексагона. Значит, Ле Вассер на самом деле умный, следовательно, опасный противник, перед которым необходимо играть роль учителя до самого конца. И все же, как-то, сомнительно, что человек пересекает океан для того, чтобы найти работу учителя философии в колонии на краю света. Вяжется с трудом. В любой момент может развязаться. Но камень брошен. Пьер уже меня аттестовал Черной Бороде в этом качестве. А если Ле Вассер начнет проверять мою легенду? Нет. Надо быть последовательным, даже в промахе, идти до конца. Правда, в том, что я могу быть учителем философии. И почему учителю не поехать в новые края. Там что некого учить что ли?
       Находясь в сомнительных думах, я подошел с Пьером к губернаторскому дому. На пути нам попадались не только приличные люди, но и шатающиеся без дела «темные личности». Я предусмотрительно взял с собой шпагу, чтобы, в случае необходимости, проучить нахалов. Оставив Пьера в пальмовой аллеи перед домом с просьбой не вступать ни с кем в конфликт, я поднялся по витой лестнице в приемную губернатора. На меня косо посмотрели стоявшие в дверях стражники, но ничего не сказали. Видимо, мой поиздержавшийся вид мало внушал доверия. Я подошел к секретарю и, представившись, записался на аудиенцию. Передо мной находились разношерстные посетители, ожидавшие своей очереди. Когда очередь дошла до меня, я уверенно, как к себе домой, вошел в кабинет губернатора и уставился на пустое кресло хозяина острова. Слева от меня я краем глаза уловил движение. Мне навстречу полетели слова как пушечные ядра.
       - Ба, кого я вижу! Как ваши дела?
       Для меня было полной неожиданностью такое обращение губернатора, стоящего у открытого балкона, с которого в кабинет доносился городской шум. Подойдя ко мне, он крепко пожал мне руку. Я ответил ответным пожатием его руки.
       Было все еще хуже, чем я предполагал. Ле Вассер передо мной ломал комедию узнавания. Он слегка отклонился, посмотрел на меня, потом ударил себя ладонью по лбу и засмеялся. Махнув в мою сторону рукой, Ле Вассер стал говорить.
       - Хотите, я угадаю, кто вы? Нет, в самом деле, у вас такой вид, что я вам должен помочь. Ведь вы потерпевший кораблекрушение в Наветренном проливе путешественник из Бордо? Я прав?
       - Да, а как вы догадались?
       - Это у вас написано на лице.
       У самого Ле Вассера было импозантное, запоминающееся лицо. Это был брюнет высокого роста. На вид ему было сорок лет. Крючковатый нос сразу бросался в глаза. Волосы были зачесаны назад. Высокий лоб. Черные глаза. Змеиная улыбка чувственного рта. Овальный подбородок. Полное сходство с злым вороном. Что ты мне накаркал?
       - А может быть вы герцог де Ларошфуко? Почему нет. Его искали года два у нас в колониях. Как вам такой вариант?
       Я на него внимательно посмотрел. Надо было идти ва-банк, чтобы усыпить его бдительность.
       - Я разве похож на аристократа? Да, действительно, я попал на необитаемый остров вместе со своим компаньоном. Но тому причиной не морской шторм, а Черная Борода, взявший на абордаж судно, на котором я плыл в Новый Свет. Мой товарищ по несчастью уговорил его высадить нас на ближайшем острове. Сам я в это время был в бессознательном состоянии, получив удар эфесом шпаги.
       - Откуда вдруг такая милость со стороны пирата?
       - Не знаю, я не был ее свидетелем.
       - Хорошо. Куда и зачем вы плыли? Мне это надо знать наверняка, вдруг вы шпион испанский или английский?
       - Целью моей поездки был Квебек. Я учитель, а спутник мой помощник.
       - Зачем для путешествия в Канаду выбрали столь длинную и опасную дорогу через Карибы?
       - Из страсти к путешествиям и приключениям.
       - Ну, и что удовлетворили свою страсть к путешествиям на необитаемом острове? Где он, кстати, находится? Там, где я сказал?
       - Я не моряк, чтобы ориентироваться в открытом море. Да к тому же получил удар по голове и многое до сих пор не помню. На мой взгляд, где-то там, где вы предположили, - недалеко от Наветренного пролива между Кубой и Эспаньолой.
       - Кстати, вы чему учите? Если полагаться на ваши слова, можно утверждать, что географии вы не учите точно.
       - Я учитель философии.
       - И что делать философу, которому нравится искать себе приключения на одно место, в колониях?
       - Я бы попросил вас, сударь, обращаться ко мне подобающим образом. Я вам не простолюдин.
       - Кто вы, кстати? Вы так говорите, как положено аристократу. Может быть, вы все же герцог? Не вас ли ищет ваш родственник – губернатор Гваделупы? За вас он обещал приличную награду.
       Я прекрасно понимал, что Ле Вассер меня бы не отдал так просто губернатору Гваделупы, который был действительно родственником, только не моим, а моей жены.
       - Я дворянин, но до герцога мне далеко. Позвольте мне представиться: Франсуа де Лор.
       - Франсуа Ле Вассер, военный инженер и губернатор Тортуги, гроза пиратов.
       - Так что мне с вами делать, мой тезка?
       - Я могу рассказать, что со мной приключилось на острове и вам решать, что делать.
       И я рассказал, что действительно произошло на моем острове.
        Ле Вассер внимательно слушал, не перебивая. Потом сосредоточенно на меня посмотрел, поджав губы, и сказал, что я ему могу пригодиться в одном деле. Пускай я жду его завтра вечером в таверне «Пиастры» у главных ворот крепости.
       Мы вышли с Пьером из крепости и расположились неподалеку у берега лагуны. Нам уже было не привыкать проводить ночь под открытом небом. Это мне наказание за мое высокомерие и господские привилегии.
       Засыпая, я думал о том, что необходимо любым способом добраться до Гваделупы. А там уже можно было не переживать за мое возвращение в родную Францию. Губернатор Гваделупы Арман де Ломенни был мне знаком и у нас с ним были приятельские отношения, Он был троюродный брат моей жены. Правда, путь до Гваделупы с Тортуги не близкий – более 250 лье. Нужен корабль. А где его взять? Можно добраться с Тортуги до Гаити. А с Гаити до Гваделупы, но для этого необходимы деньги, ведь за просто так, никто меня с Пьером не повезет.
       22 сентября 1653 г.  Позавчера мы встретились с Ле Вассером в «Пиастрах». Он пришел со своим подручным корсаром по имени Гастон Сегара, капитаном флейта «Смелый». Сегара был ловкий малый, скорый на то, чтобы пустить кровь любому, если в этом ему была надобность. Мы договорились с Ле Вассером, что если обнаружим вместе с Сегара и его командой ценности, то мне достанется 10 %, Ле Вассеру 50 %, а Сегара с командой 40 %. Если мы ничего не найдем, то Я обязуюсь на него работать, пока не возмещу расходы на авантюру. Я согласился, ведь другого варианта у меня не было.   
       1 октября 1653 г.  Вчера мы отправились в путешествие на поиски моего острова. Я предусмотрительно скрываю то, что пишу дневник, иначе моя легенда будет раскрыта. Команда на корабле почти сплошь состоит из отчаянных головорезов, которые, впрочем, пока ведут себя по отношению к нам с Пьером лояльно. Но это пока. Корсары отличаются и от пиратов или флибустьеров как вольных морских разбойников, и от буканиров, обменивающих букан, – зажаренное на травяной решетке мясо, которое длительное время не портится, и меха на оружие и боеприпасы, тем, что являются наемниками для выполнения щекотливых поручений, несовместимых с законом. Таких корсаров я насчитал около 10. Это были мои возможные противники. Конечно, всех их зараз мне не одолеть, но, по частям, можно попробовать. Не надо быть слишком умным, чтобы понимать, что чем ценнее будет груз, тем призрачнее наши с Пьером шансы не то, что на свою долю, но на свою жизнь.
       21 октября 1653 г. Только вчера вечером вахтенный крикнул с марса на гроте: Земля». Мы все же нашли наш с Пьером остров. Решили сойти на берег утром следующего дня.
       22 октября 1653 г. Это утро и этот день я запомню на всю оставшуюся жизнь. Может показаться, что я иронизирую, но это истинная правда. Начну с самого начала. Флейт стоял на якоре. Мы отчалили от борта на шлюпе, в котором, кроме меня и Пьера, было семь человек вместе с капитаном. Все семь отчаянные ребята. Среди них явно три пирата. Один долговязый громила с черной повязкой на левой пустой глазнице и с огромным тесаком за поясом, да мушкетом под мышкой. Его звали «Циклоп». Другой – коротконогий свирепый гном с косынкой на голове и кривым пиратским кинжалам в зубах с забавной кличкой «Мэтр».  И еще один, - по прозвищу «Черт Побери», тот вообще какой-то ненормальный, передвигающийся, раскачиваясь из-за своего гигантского роста как обезьяна, и оскаливающий свои гнилые, острые и кривые зубы. Вот с кем мне придется драться не на жизнь, а на смерть. Я повел их самой опасной тропой к пещере. Вдруг кто-нибудь из отряда гробокопателей свернет себе шею. Но все они были ловкие и осторожные малые. Оказавшись в пещере, я нажал на кнопочное устройство. Стена сдвинулась, образовался проем, в который мы друг за другом вошли. Во второй камере все было на месте. Только в саркофаге никого не было. Мы стали медленно и методично проверять содержание вещей, находящихся в помещении. Я очень расстроился, что неведомое существо пропало. Оно возможно вернулось туда, откуда явилось, - в жерло адской пропасти вулкана. Черт Побери выхватил из-за спины саблю и рубанул по одному кувшину с человеческий рост. Удар был отменный: кувшин раскололся как орех. От такого удара и у меня голова расколется на две равные половинки. Тяжелая масса сверкающих в неверном свете факелов дорогих старинных вещей тяжело упала на пол, что земля завибрировала под ногами и поднялась туча пыли и на голову сверху посыпались обломки из вулканического туфа.
       - Осторожно! Дуралей! – прикрикнул Сегара на Черт Побери.
       - Да, шел бы ты… - огрызнулся Черт Побери.
       Когда пыль улеглась, мы подошли к Черт Побери и лежащей перед ним груде золотых вещей, обсыпанной пылью и мелкой крошкой застывшей лавы.
       - Законные 50 % от стоимости кучи мои, - заявил Черт Побери.
       - Щас, держи карман шире, - отрезал Сегара, - от всего найденного добра нам причитается хороших 40 %, так распорядился Ле Вассер.
       - Тысяча чертей! Этот инженеришка еще будет мною командовать, - негодовал Черт Побери.
       - Заткнись ты, урод! – посоветовал ему Циклоп. - Тебе, что не терпится сушиться на рее?
       - Да, уж лучше на рее, чем в бочке с селедкой, - вступил в любезную беседу пиратов Мэтр, хрипло засмеявшись.
       - Да, Ле Вассер, такой выдумщик, - глядя на меня пояснил Сегара.
       - Странное чувство юмора, - сказал я.
       - Да. Не говори, - меня поддержал Циклоп.
       - Да, здесь на всю жизнь хватит, - заключил один из каперов.
       - Доживи сначала до завтра, - неласково развеял иллюзии быстрого обогащения среди разбойников Мэтр.
       - Ну-ка, ребята, давайте-ка отнесем эти вещи на берег, а то не ровен час, крыша рухнет нам на голову, и мы не успеем их переплавить в золотые слитки.
       - В своем естественном качестве эти старинные вещи, многие неизвестного назначения, будут намного, в сотни, тысячу раз дороже. Если мы их выгодно продадим в Старом Свете, то будем богаты, как Крезы.
      - Да, что вы?! Пока раньше нас не повяжут и не сошлют на галеры. Не баламуть народ, умник, - обратился с угрозой ко мне Сегара.
      - А что, дельный совет подал учитель. Нам с Мэтром пора вправить мозги, а то мы такие неученые. Правда, Мэтр, простофиля несчастный? - обратился с такой нелестной характеристикой к Мэтру Черт Побери.
       - Все. Хватит болтать. За работу. – скомандовал Сегара.
       - Не понукай – не запрягал, - отрезал Циклоп.
        Когда он проходил мимо меня, то прошептал: «Я на вашей стороне».
Я удивленно посмотрел ему в след. Вот от кого я не ожидал помощи, так это от Циклопа. Когда мы выходили из пещеры, каждый неся часть добычи, Циклоп поравнялся со мной и завел короткую беседу.
       - Мне порядком надоели здешние нравы. Я хочу на старости лет пожить в свое удовольствие в загородном доме где-нибудь в родной Турени. И для этого я вас поддержу. Честное слово, вы так же похожи на учителя, как я на аббата. Но это ваше дело. Главное, чтобы мы друг с другом договорились. Согласны?
       Я утвердительно кивнул в ответ.
       - Хорошо. К нам приближаются мои невежливые «друзья», черт бы их подрал. Скажу так, за меня еще два капера из присутствующих. Вы сами понимает, что вас в живых не оставят, это как пить дать верно.
       Мы медленно разошлись. Однако Сегара заметил, что мы что-то обсуждаем и подозвал Циклопа к себе. Я сделал вид, что мне это неинтересно и пошел обратно в пещеру за новой партией добычи. Впереди меня шел Пьер. Я кратко передал содержание моего разговора со свирепым пиратом.
       Когда мы все перетащили к лодке на берег, мы все вернулись обратно в камеру с сокровищами. Там стояло еще несколько кувшинов такого же размера, как и первый. Сегара прикрикнул на Черт Побери, чтобы он воздержался от резких движений и скомандовал трем каперам положить сосуд на землю. Сосуд был запечатан. Черт Побери срезал легким ударом сабли горлышко кувшина. Из него посыпались драгоценные камни. Их было видимо-невидимо.
       - Это кто такой запасливый? Сроду не видел столько камней, - очень удивился Мэтр.
       - Как ты не видел камней, да они всюду валяются, - закричал Черт Побери, схватил Мэтра за руки и закружил с ним в безумном танце пиратского счастья. От головокружения они упали, дико рассмеялись и присоединились ко всем другим созерцать несметные сокровища. Глаза у всех, даже Пьера, стали алчными до безобразия. Но не только я был внимателен. Циклоп стоял рядом со мной и говорил мне на ухо, стараясь перекричать всеобщее ликование.
       - Пора. Другого такого случая не представится.
       Он выхватил из-за пояса ужасный тесак и махнул в направлении головы Сегара. Голова капитана флейта отлетела от туловища и покатилась по ровному полу пещеры. Из осиротевшей шеи хлестала пенистая кровь, обагряя собой сокровища. Я накинулся с шпагой на перевес на Черт Побери. Он увернулся и сделал выпад в мою сторону, но промахнулся. Когда я выпрямился, он широким движением замахнулся на меня саблей и нанес рябящий удар. Я защитился шпагой. От удара шпага сломалась, а я отлетел в сторону. Краем глаза я заметил, что Циклоп схватил Мэтра в свои могучие объятия. Послышался хруст костей Мэтра, его тело обмякло. И тут рядом с моим ухом раздался свист сабли. Она звенела в своем полете к моей голове. Я резко отклонил голову и бросился на Черта Побери, воткнув ему в живот кинжал по самую рукоятку. В это время наши два капера расправились с третьим. На земле валялись четыре трупа недавно смеявшихся от счастья людей. На их месте должны были оказаться мы с Пьером. Но вмешалась судьба в лице наших новых товарищей по оружию.
       - Поделом негодяям, - сказал один из каперов по имени Майкл.
       - Друзья, мы благодарим вас за помощь, - сказал я и продолжил, - от нашей драки равновесие сводов нарушено и в любой момент крыша пещеры может рухнуть. Давайте возьмем мешки и соберем в них, что можно, пока это еще можно сделать.
       Все согласились с моей здравой мыслью и взялись за работу. Но мешки с драгоценностями мы складировали в роще у вулкана, а не на берегу у шлюпа, чтобы побольше забрать сокровищ в пещере. После второго нашего захода в пещеру все в ней пришло в движение. И мы, наспех набрав мешки, впопыхах из нее удалились. Один из каперов, имени которого я не помню, запнулся за край выступа на выходе из сокровищницы и рассыпал содержимое своего мешка. Он стал собирать рассыпанное по земле богатство. Больше его мы не видели, так как крыша накрыла его полостью. Мы со всех ног бросились к выходу. Только мы успели отбежать от вулканической гряды, как то место, где была расщелина, осело, раздался грохот, и врата ада закрылись, поглотив свои сокровища.         
       - С отличным уловом! - поздравил всех Циклоп.
       - Спасибо и вас также, - ответил я и в свой черед спросил, - как к вам обращаться?
       - Зовите меня Полем.
       - Итак, что мы будем делать?
       - На корабле еще четыре человека. Двое из них люди Ле Вассера. – ответил Поль.
       - Из оставшихся двух я уверен только в Рамоне. Жан – темная лошадка, - добавил Майкл.
       - Тогда как мы решим? Я думаю, для начала унесем мешки к мешкам с драгоценностями их укроем. Потом погрузим золотые вещи на шлюп и отвезем их на борт корабля. А там разберемся с нашими врагами. Скоро начнется прилив.
       На этом мы и порешили. Когда мы собирали вещи в лодку, то от корабля отчалила вторая, которая быстро направлялась к нам. Она причалила чуть дальше от нас, - не пришел еще прилив. К нам бросились со всех ног два капера. Среди них был один клеврет Ле Вассера. Другой, помощник капитана Сегара, оставался на судне. Если бы мы расправились с одним, другой мог снять с якоря флейт и отправиться за помощью на Тортугу к Ле Вассеру.
       - Что у вас случилось? Где Сегара? – спросил наш враг.
       - Сегара на том свете, как и те, кого нет с нами. Тысяча чертей! Не надо было Черт Побери палить в воздух в пещере от радости. Их завалило, - ответил Поль и добавил, - ну что стоишь, помогай или тебе не нужны сокровища?
       У капера от алчности заблестели глаза, и он бросился нам помогать. Погрузив сокровища на шлюп, мы отплыли на корабль. Прилив только начинался, и поэтому можно было, особо не тревожась, перегрузить сокровища на борт корабля. Когда мы занимались погрузкой, боцман, с которым о чем-то шушукался второй клеврет Ле Вассера, подошел ко мне и, угрожая пистолетом, стал требовать от меня, чтобы я признался в том, что мы сделали с капитаном. Пьер выбил из его рук пистолет, но второй капер ударил его в бок пиратским кинжалом. Майкл бросил за борт капера. Я же накинулся с кулаками на боцмана. Когда мы вместе с боцманом упали на палубу корабля, то Поль подбежал к нему, наступил на его горло своей огромной ногой и сломал ему шею. Я подбежал к Пьеру. Пьер уже был мертв. Тогда я спрыгнул с корабля в море и поплыл за капером. Выхватив нож, я нырнул и потащил его на дно. Чуть не захлебнувшись под водой, я все же с трудом расправился с убийцей Пьера, перерезав ему горло. Я видел, как он, хватаясь за свое горло, медленно опускается в морскую пучину. Выплыв, я бросился к кораблю. Меня подняли на борт. Оплакав смерть друга, я договорился с остальными о том, что завтра утром мы погрузим оставшиеся в роще сокровища и возьмем курс на о. Гваделупа. Я заявил, что считаю возможным поделить все сокровища между всеми оставшимися в живых поровну. Все поддержали мое предложение и объявили меня капитаном судна. Я принял общее решение.
              25 октября 1653 г. Мы отплыли от острова, который я назвал в честь Пьера «Верным», 24 октября. Когда мы уже покидали рощу, где похоронили бедного Пьера, я услышал, как кто-то меня зовет. Я сказал своим спутникам, что мне надо удалиться для размышлений. Они ответили, что будут ждать меня на берегу. Голос мне показался до боли в сердце знакомым. То был голос моей любимой. События последних дней не давали мне тешить себя воспоминаниями о счастливых мгновениях моей жизни с Эббе. Вдалеке на пригорке под пальмой я увидел Эббу, которая мне махала рукой, приглашая к ней присоединится. Как только я к ней подходил, так она все дальше отходила, пока не оказалась на краю утеса над лагуной острова. Когда я подбежал к тому месту, где она стояла, никого уже не было. Я услышал только, как что-то упало в воду, раздался плеск воды. Я подбежал ближе к обрыву, заглянул в пропасть и, потеряв равновесие, упал следом. У меня чуть сердце не разорвалось от страха падения с такой высоты. Ветер свистел в ушах, пока я не вошел в воду. От удара меня оглушило, и перед глазами появилась кровавая пелена. Однако я взял себя в руки и попытался выплыть, но слишком глубоко погрузился в воду, да и в легких почти не было воздуха, который выкрикнул при падении, будучи не в состоянии вздохнуть. У меня промелькнула мысль, что умираю вместе с моей возлюбленной.
       Но я не хотел умирать. Вдруг я заметил подводный лаз на уровне моих глаз и, что есть сил, к нему подтянулся и в него заплыл. Потом поднялся из последних сил на поверхность.  Еле передвигая руками, подплыл к берегу грота и по пояс вылез на камень. Не помню, сколько пролежал в таком положении. Я очнулся от звука капели, которая в моем обмороке напоминала мне удары по голове тупым предметом. Звук капель с потолка грота в воду оглушительно отражался от его стен. Осмотрелся. Свет пробивался в грот через пролом в потолке. Я полностью вылез на камень и увидел, что дальше сухой участок грота расширяется и образует овальную залу. И в нем напротив меня в углу на камне сидит Эбба, обняв себя за колени, и нежно смотрит на меня.
       - Эбба? Это ты? Как ты здесь оказалась? – невольно сорвалось у меня с уст.
       - Почему ты меня бросил? – обиженно ответил призрак Эббе.
       - Я был без сознания больше двух лет. Но я перед тобой виноват. Прости меня за то, что я тебя покинул.
       - Покинул, ты меня покинул. Кого меня? Ту, которую ты знал, как Эбба? - она спросила и встала с камня.
       - Да, а кого еще? Как ты здесь оказалась?
       - Почему ты думаешь, что я Эбба или когда-либо ей была?
       - Так ты не Эбба? Ты что мое наваждение?
       - Нет, я не призрак. Я твой ангел-хранитель. Я за тобой наблюдаю и являюсь тебе, когда ты во мне нуждаешься.
       - Как же Эбба? Она есть в реальности или я жил и любил призрак своего воображения?
       - Разумеется, есть. И я есть. И призрак есть как призрак. Но она другая, а не такая, как тебе представляется. Я принимала ее облик.
        - Так ты ангел или демон? Ты женщина? Богиня?
       - Да, я она. Таких, как мы, вы называете богинями. Я твой ангел-хранитель, твоя муза, твоя идея женщины, которая тебе нужна.
       - Зачем ты мне явилась именно сейчас и здесь?
       - Затем, что я в последний раз тебе явилась в этом виде.
       - Я не понимаю тебя. Ты от меня уйдешь и больше не придешь? Куда ты уйдешь?
       - На небо, к звездам. Не бойся, я к тебе еще прилечу, но позже. Жди и надейся, верь мне.
         Через мгновение она исчезла. Я был поражен признанием и не знал, что сказать. Меня вывели из состояния оцепенения крики моих товарищей, которые искали меня. Я в ответ сам стал кричать, и вскоре в проеме потолка грота показалось лицо Майкла. Он мне сказал, что сбегает за веревкой, чтобы вытащить меня из расщелины. Спустя где-то час, который я обдумывал то, что со мной приключилось, ко мне спустилась веревка. По ней я и выбрался наружу. Так закончились мои печальные приключения на острове «Верный». Там я потерял друга, но обрел и, наконец, увидел в лице и теле своей любимой моего ангела-хранителя.
       3 ноября 1653 г. Две недели мы бороздили просторы Карибского моря, попали в шторм и ели из него выбрались. Нас изрядно потрепало. Мы вынуждены были встать на ремонт на Барбадосе. От него недалеко до Гваделупы. Мы уже были рядом.
       21 ноября 1653 г. Пришлось продать несколько маленьких драгоценных камней, чтобы в скорые сроки выйти со стапелей в море. Ремонт здесь дорог. Как только мы отплыли от берега и развернулись для движения в открытое море по направлению на Гваделупу, с обратной стороны показался одномачтовый корвет. Что-то в нем Майклу показалось знакомым и он, взяв подзорную трубу, посмотрел на него. Увидев флаг корабля, он закричал: «Это разведчик Ле Вассера».
       - Если разведчик заходит в порт, то Ле Вссер со своим фрегатом, как минимум, находится рядом? – спросил я.
       - Разумеется, - мне ответил Поль, который был мрачнее тучи.
       - Согласен, - подтвердил англичанин.
       Я дал команду свистать всех наверх и спустить все паруса.  Мы спешно удалялись от Барбадоса.
       Только в милях пятидесяти от Гваделупы нас стал нагонять фрегат Ле Вассера. Что было делать? Наш флейт уступал военному кораблю губернатора Тортуги, прежде всего, в  вооружении. Его пушки и фальконеты были направлены в нашу сторону и могли при достаточно близком приближении нам нанести большой урон, если мы подставим ему свой бок. А вот если он ударит нас своим тяжелым носом, обшитым листами прочного металла, то мы наверняка пойдем ко дну.  Наше спасение состояло в ловком маневрировании по сравнению с тяжелым фрегатом. Надежда была на то, что Ле Вассер, выйдя из подчинения власти Французской короны и открыв двери Тортуги пиратам, не решится преследовать наше судно в пределах действия юрисдикции короны у Гваделупы. Однако мощный фрегат нас медленно, но верно догонял. И когда расстояние между нами сократилось до пушечного выстрела, выпалил в наш борт, несмотря на то, что мы развернулись кормой, из всех орудий. Этим он нам нанес серьезный урон. Как только он выпалил, мы тут же повернулись к нему бортом и стали стрелять по его открытому правому борту из двух пушек и фальконетов. На время мы замедлили его ход. Ядра удачно легли около самой ватерлинии, проделав в корпусе корабля заметную брешь. Этого оказалось достаточно для того, чтобы оторваться от неприятеля и подойти к Гваделупе. Ле Вассер не отважился нас преследовать в пределах действия береговых пушек форта острова. Так мы спаслись от вероятного абордажа и последующего пленения. На наших мачтах развевались флаги королевства и поэтому береговые пушки дали предупредительный выстрел в сторону нашего преследователя.
       Когда мы вошли в гавань Гваделупы, то окончательно поняли, что спасены. Но мне и не мне одному не давала покоя мысль о том, как Ле Вассер узнал о том, что мы находились на Барбадосе. И появился как раз тогда, когда мы плыли собственно ему в руки. Без помощника на флейте, пославшего ему донесение о нашем местонахождении не обошлось. Поль высказал мне ту же самую мысль и стал искать глазами наше слабое звено в лице капера Жана. Майкл стал его искать в трюме. Но не нашел.
       - А не остался ли он на Барбадосе? – спросил третий наш товарищ Рамон.
       - На месте ли наши сокровища? – спросили мы хором и побежали к его хранилищу на корабле. Когда мы его открыли, нам бросилось в глаза, что оно порядком убавилось. Потом, когда мы стали пересчитывать нашу добычу, мы не досчитались четверти общего богатства. Подвело нас доверие друг другу. Но оно, как говорят, дорогого стоит. Так мы стали добрыми товарищами.  А хитроумный Жан надул и нас, и Ле Вассера. Но все равно мы были несметно богаты. Да и Жан унес, вероятно, ночью накануне нашего выхода в море с помощью матросов порта не самое ценное из нашего добра.
       Когда мы высадились на берег, я увидел дальнего родственника моей жены. Мы вместе бросились друг другу навстречу и дружески обнялись.
       - Франсуа, как я рад вас видеть. А мы уже не ожидали вас увидеть живым. Ваш человек, кажется, Пьер, отправил письмо к вам во дворец. Все ваши друзья, знакомые, жена и, конечно, ваша любовница стали вас искать. Они и меня поставили в известность и попросили найти вас на Карибах. Теперь вы знаете, что такое Карибы. Опаснее места нет. Во всяком случае, я здесь на многое насмотрелся. Кто вас преследовал?
       - Ле Вассер.
       - Теперь понятно. Он очень опасный человек. Но осторожный и сюда не сунется.               
       - Как во Франции?
       - La Fronde закончилась крахом. Но принцы, вы в том числе, амнистированы. Ваша старая любовница, pardon за такой оборот, герцогиня Лонгвиль оказалась в опале.
       - Что с Эббой? Как она? Как наш малыш?
       - Мужайтесь, Франсуа. Графиня Спарре не смогла вынести дитя в результате нападения на нее неизвестных. Однако шевалье д'Артаньян спас ее от смерти, их уничтожив. Но это еще не самое плохое. Все это случилось еще в 1650 г. Так как от вас не было известий целых три года, а корабль, на котором вы плыли, был взят на абордаж кровожадными пиратами, то графиня, ваша жена и все мы решили, что вы мертвы и вас символически похоронили. Я слышал, что в 1651 г. графиня Спарре уехала назад к себе в Швецию.
       - Спасибо за все той добрый друг, - сказал я и упал бездыханный на землю.
       Через некоторое время меня привели в чувство. Я был безутешен, прежде всего, потому, что моя любимая меня похоронила и потеряла моего ребенка. А я мечтал, как он со смехом выбежит ко мне навстречу, когда я появлюсь у себя дома. Но у меня еще была надежда. Я живой и я ее верну.
       Я спросил у Армана, когда можно выехать во Францию. Он меня обнадежил, сказав, что не сегодня, завтра, во Францию возвращается флотилия торговых судов под охраной боевых кораблей.
       22 ноября 1653 г. Со своими новыми товарищами мы по-братски разделили найденные сокровища и договорились встретиться через год после устройства всех своих дел и личной жизни у меня во дворце в Париже. На правах капитана я выбрал из добычи помимо ценных вещей и драгоценностей три замысловатых предмета неизвестного мне или гипотетического предназначения: 1) небольшой диск с выступами и насечками из легкого, но прочного, материала неизвестного происхождения; 2) средней величины серебряную бутылку, наполненную таинственной тягучей жидкостью, вероятно, целебным бальзамом; 3) антикварную прозрачную пирамиду, опять же, из материала неизвестного происхождения. На досуге дома займусь их изучением.
       12 марта 1654 г. Я давно не брал в руки мой дневник. Он будит во мне печальные воспоминания о моей любви к Эббе. Эбба меня покинула. Признав меня мертвым, уехала домой и вышла замуж по совету своей королевы за графа De la Gardie. Я никогда ей не напомню о своем существовании, ибо не желаю мешать ее семейному счастью. Этого требует от меня моя несчастная любовь. Всему виной политика. Слабым утешением является то, что я стал еще более богат, чем прежде. Но для души это не имеет никакого значения.
       3 июня 1661 г. Сегодня, спустя шесть лет после того, как я закрыл этот дневник, думая навсегда, я вновь взялся за перо, чтобы описать те невероятные приключения, которые со мной произошли за последние два месяца. Я пишу в доме Сюзанны Гюйгенс, у которой гощу. Для этого мне понадобится несколько дней. Чтобы полностью восстановить ход событий и мои беседы я воспользовался записной книжкой, которую носил тогда с собой.
       Время меня пожалело. Я выгляжу моложе моих 47 лет. Те годы, которые прошли с моих приключений на Карибах, я посвятил не чтению признанных древних и новых философов, а собственным размышлениях о природе вещей, людей, идей. Теперь мне многое понятно из того, что имел в виду Декарт, когда говорил о другом или прямо противоположном.
       Пять лет назад ушел из жизни Сирано де Бержерак, с которым я был дружен в последний год его жизни. На него, как и на многих хороших людей, глупцы напрасно наговаривали, что он атеист, прибавляя, что за это бог его оставил с носом. Да, у Сирано был нос, но не такой большой и длинный, как клевещет молва досужих болтунов. Мы много говорили о том, что он изложил в своем диптихе «Иной свет» о путешествии в империи луны и солнца. Он, как и я, путешествовал не только по Старому и Новому Свету, но и по иным мирам, расположенным на других небесных телах во Вселенной, которой вопреки распространенным предрассудкам нет конца и края. В этом мы согласны с Бруно, который из-за своего пылкого итальянского темперамента так с энтузиазмом доказывал это клерикалам, что героически сгорел на костре.
       То, что я опишу ниже, я не хотел доверять даже моему дневнику, настолько оно необычно и загадочно. Но раз начал, то продолжу.      
       Первым моим путешествием было путешествие на планету далекой звезды аль де Баран, которую можно благодаря ее яркости и светимости увидеть ночью при ясной погоде в оптический прибор.
        Рядом с Альдебараном вращается другая звезда, тусклый красный карлик, который с Земли не видно. Альдебаранцы ее называют Гзург. Вместе они составляют систему двойной звезды. Все это я узнал, когда был у них в гостях. То, что это случилось, я и сам верю с трудом. Как это произошло? Для того, чтобы ответить на столь чудаковатый вопрос, требуется предварительно вспомнить о тех таинственных предметах, что я выбрал из наших находок на загадочном острове «Верный». Речь идет, прежде всего, о прозрачной пирамиде.
       Я не помню точно, когда именно, но приблизительно шесть лет назад, в тот год, когда я вернулся опять во Францию, да, в 1654, в мае, когда в моем саду  в замке на родине цветет белая роза, вот что произошло. Выйдя в сад, я сел в беседке на стул, прихватив из научного кабинета три диковинки, и одну из них, а именно пирамиду, поставил прямо перед собой на стол. Мне вспомнились бессмертные стихи моего древнего предка трувера Жоффруа Рюделя.
  «Мне в пору долгих майских дней
    Мил щебет птиц издалека,
    Зато и мучает сильней
    Моя любовь издалека.
    И вот уже отрады нет,
    И дикой розы белый цвет,
    Как стужа зимняя, не мил».
Эти строки он посвятил прекрасной даме своего сердца, царившей вдалеке от славной Аквитании в Палестине в триполитанском королевстве крестоносцев. Ее звали Мелисанда. Моя Мелисанда меня покинула.
       И вот, находясь в печальном расположении духа, я, повинуясь странному желанию, достал из кармана камзола серебряную бутылочку, откупорил крышку и выпил несколько глотков целебной настойки, которая по моему глупому мнению могла залечить мою сердечную боль. Чудесный эликсир унял мою боль. Но это было только начало. Когда я решил его убрать, то, закрывая горлышко крышкой, я заметил, что его было столько же, сколько до моего внушительного глотка. Я весь похолодел от чуда. Со мной стали происходить странные изменения: то я уменьшался до карлика, так что мог разглядеть все, что шевелилось и жило своей жизнью в траве вокруг беседки, то увеличивался до титанических размеров выше замковой башни, так что мог видеть, что происходит в жизни крестьян в деревне за околицей.
       Для того, чтобы сосредоточиться на самом себе и принять обычные человеческие размеры, я уставился на пирамиду. Я понимал, что не я собственно уменьшился или увеличился, а только обострились мои чувства под действием магического дурмана. Так мне говорил мой трезвый рассудок. Но то, что последовало, опровергло его недоверчивость. Медитация на пирамиде успокоила мои чувства. Но рано я самонадеянно успокоился. Исподволь меня стала манить неведомая мне сила в саму пирамиду, которая увеличивалась на моих глазах, пока я не очутился в ней сам. Она медленно поплыла по саду, потом поднялась над замком и стала постепенно удаляться от земли.
       Движение пирамиды от Земли ускорилось. Я видел, как она своей вершиной пробивает плотные слои атмосферы. Снаружи по граням пирамиды струились мощные потоки воздуха, создавая эффект турбулентности. Вскоре пирамида осветилась со всех сторон заревом огня, хлеставшем ее по бокам. Казалось, что она вибрирует, сдерживая силы природы, которые хотели ее разломать и сжечь, но она не поддавалась их напору и давлению. Внутри алой пирамиды было спокойно и тихо. Я так понял, что мы преодолевали границы последних оболочек атмосферы Земли.  Наконец, мы вылетели в космос. Вокруг расстилалась бескрайняя черная пустыня, которая была утыкана огнями звезд, самой близкой из которых было солнце, и ближайших планеты, в первую голову Луна, светившаяся его отраженным светом. Я потерял очертания пирамиды из вида. Подо мной была наша прекрасная и далекая уже от меня Земля. Мне вдруг стало так одиноко и тоскливо. Я захотел обратно. Но мое путешествие только начиналось. Земля пропала из зоны видимости.
        По движению звезд я понял, что скорость пирамидального космического корабля колоссально увеличилась. Внезапно вокруг острия пирамиды стала образовываться черная воронка. Весь космос стал крутиться вокруг меня, хотя в самой пирамиде я сам стоял на месте. Я попробовал сойти с места. У меня это легко получилось, как будто я стоял у себя дома в саду. Какова сила этой пирамиды, если она способна выдерживать чудовищное давление, вкручиваясь с бесконечным ускорением в космическое пространство или, наоборот, накручивая пространство на себя, изменяя под действием торсионного углового момента его метрику. Ввернувшись в черную дыру космоса пирамида помчалась по узкому коридору вращательного движения. У меня было ощущение бесконечного движения по космическому коридору, когда за одно мгновение вокруг меня пронеслись бесчисленные миры Вселенной. Не успел я оглянуться, как вышел из пространственного туннеля и оказался в том, месте, расположение звезд в котором было другое, чем у нас дома на Земле. Пирамида подлетала к гигантскому оранжевому светилу, рядом с которым находился намного меньше по размеру красный карлик.
       - Франсуа, ау! Ты меня слышишь?
       От того, что кто-то меня окликнул в космической дали, я вздрогнул и похолодел от ужаса. Я не мог пошевелить своим телом. Но до моего сознания стал доходить узнаваемый тембр голоса. Наконец, я обернулся, голос был рядом, у меня за спиной стояла моя любимая. Теперь я понял, кто был мой ангел-хранитель. На самом деле я до сих пор думал, что видел Эббу. Но реальная Эбба выглядит иначе, чем мой ангел. Моя любовь и есть мой ангел, в чьей проекции всегда являлась мне Эбба.
       - Какой ты глупый, я так давно ждала от тебя, когда ты нас разделишь в своем восприятии. Я тебя испугала?
       - А как ты думала? – ответил я машинально, ибо был занят уже тем, что мне открылось: оказывается, мой ангел читает мои мысли. Какой я все же дурак, ведь это очевидно.
       - Ты не хочешь этого? Хорошо я не буду. Извини меня, что я вмешиваюсь в твою жизнь, но я так с тобой сжилась, что с трудом разбираю, где я, а где ты, где мои мысли, а где твои. Не сердись, что я шучу.
       - Ты сейчас проекция моего восприятия, воображения или реальная женщина?
      - Ты хочешь проверить? На, потрогай меня. Только, пожалуйста, будь сдержан.
       - Да, действительно ты из плоти и крови, - я удостоверился в том, что передо мной стояла хоть и необычная, но женщина, прикоснувшись к нежной кожи ее правой руки и атласной ткани ее пышного рукава.            
       - Можно я тебя поцелую? Хотя бы один разочек?
       - Нет, нельзя. Ангелов не целуют, они целуют вас.
       - Ты меня разыгрываешь. Ты ведь сейчас женщина. А таких красивых женщин, как ты, нельзя не целовать, если они не буки.
       - Кто тебе сказал, что я не бука? Я твоя роковая женщина.
       - Зачем так сложно. Почему нельзя без интриги? Ты можешь отступить от правил, проявить свою свободу, поступить, как тебе хочется. Или тебе нравится меня мучить?               
           - Таковы человеческие женщины. Я просто веду себя так, как у вас заведено. К тому же я не хочу тебя мучить. Если мы сейчас поцелуемся, то не сможем остановиться. Во всяком случае, я. Поэтому держись от меня на расстоянии. Мы с тобой не были близки уже четыре года.
       - Если ты как женщина не Эбба, тогда кто?
       - Меня зовут Сюзанна Гюйгенс.
       - Ты не родственница математика и физика Христиана Гюйгенса?
       - Я его сестра. Мы живем в Голландии, в Гааге.
       - Он что, тоже ангел? Я так понял, ты принимаешь человечески облик, когда тебе вздумается, и ведешь себя соответственно. Со мной ты кокетничала, как ты говоришь, по правилам дамского обхождения. Но если ты принимаешь материальный вид, то ты не просто женский идеал, у тебя должна быть более точная копия среди разумных существ.
       - Мне нравится ход твоих мыслей. Мой брат обычный человек. Правда, он необычный ученый. Я же прилетела с той звезды, у которой мы сейчас находимся. Это мой мир. Если ты хочешь, мы можем вернуться обратно.
       - Нет, что ты. Я ведь путешественник. Я хочу посмотреть и пожить там, куда еще не ступала нога человека. Я знаю, что не заслуживаю такой чести. Но я желаю понять, как ты живешь в качестве человека? Или ты находишься в человеке как его душа?
       - Я тебя люблю и уважаю, как может это делать ангел. Мы не все можем. Нам, например, трудно бывает понять вас. Я уже давно живу альдебаранкой. Альдебаранцы живут дольше вас благодаря нашей помощи и своим способностям ее принимать так, как она того заслуживает, в отличие от вас. Видишь ли, я как ангел ищу воплощение, чтобы себя почувствовать. Не только мы вам нужны, но и вы нам. Почувствовать себя не ангелом, а нечто другим. Мы очень любознательны и подвижны. Для нас не существует пространственных и временных преград. Но в этом и наша слабость. Как только мы воплощаемся, так ведем себя так, как это положено воплощению. Мы, конечно, можем развоплотиться, но это очень больно. Болезненно дается бесчувственность. И на долгое время мы не можем покидать свое тело воплощения. Это для него опасно. Мое последнее воплощение – альдебаранка. Зовут меня Арана. Я изменила свою внешность, чтобы явиться тебе в виде Сюзанны. Изменила ненамного, но изменила настолько, чтобы быть человеком, во всяком случае, не отличаться от вас. От тебя я отличаюсь только тем, что я женщина. Просто некоторые свои черты я спрятала от вашего восприятия.
       - Зачем? В этом есть пикантность. Или у вас другая физиология?
       - Похожая на вашу. Не бойся, у нас то, о чем ты подумал, не отличается от вашего устройства и назначения. И вообще, я больше не буду читать твои нескромные мысли. Сейчас мы прилетим и там ты, воочию, со всем познакомишься. Признаюсь тебе, мне все равно страшно, какой ты меня найдешь.
       - А ты не будешь ревновать?
       - Конечно, буду. Я потом тебе это припомню.
       - Это ты со мной говоришь, как альдебаранка или как ангел?
       - Сам догадайся. Мне важно, чтобы ты принял меня целиком, такой, какая я есть в своем воплощении. Я готова за это пострадать, но только до известного предела. Я буду незримо присутствовать в твоем путешествии.
       - Но тогда я буду скован и не смогу адекватно реагировать, пытаясь быть лучше, чем есть на самом деле.
       - Кто тебе сказал, что я буду всегда при тебе рядом. Я ведь еще живу на Земле.
       - Тогда ты будешь мне подавать знаки, когда ты рядом?
       - Разумеется, нет, чтобы ты мне направо и налево изменял? Не дождешься. Мучайся в неведении.
       - Но это жестоко.
       - Пусть.
       - Ты ведешь себя как простая женщина.
       - Хорошо. Значит, я живая и любящая, а не мертвая и равнодушная. Согласен?
       - Ладно, согласен.
       - А куда ты денешься?
       - Я все сказал. Послушай, я хотел спросить о том, что когда я тебя любил, ты была в Эббе?
       - Могу сказать так: в ней была не только она. Я не буду тебя обманывать. Ты любишь меня, но и Эббу тоже, бессознательно. Она тебя любит до сих пор, но это не мешает ей быть счастливой в браке. И потом вы уже друг друга почти забыли. Так что это прошлое. А я твое будущее. Меня ты любишь больше, как часть себя. Но ту часть, над которой ты не властен. Я в тебе и не в тебе, вне тебя.
       - Как мое настоящее?
       - Оно рядом. Это не я.
       - Я готов вернуться назад на землю, найти тебя и жить с тобой до самой моей смерти.
       - А как же я? Ты умрешь, а как потом буду жить я? Вот для того, чтобы мы были счастливы не только миг, но всю жизнь необходимо пройти то, что скоро произойдет. Ты пока этого не понимаешь. Но можешь мне довериться. Я желаю нам счастья. Путь будет опасен. Но я в тебя верю. Трудность состоит в том, что ты можешь не пройти испытание, ведь ты человек. Но я тебе помогу.
       - Получается так, что я вроде Данте, а ты моя Беатриче.
       - Если тебе нравятся исторические примеры, то может быть. Кстати, это важно. У тебя с собой диск универсального переводчика. Возьми его в руки. Хорошо. Когда прилетишь, нажми на этот выступ, да этот, и проведи по насечкам в виде ромба и стрелы. Да, так. Благодаря ему ты можешь понимать речь любого существа, которое связно издает звуки. А бутылочный эликсир задает узкий коридор пространственно-временной, масс-энергетической и информационной трансформации, сохраняющей жизнь органическому трансформеру. Ты меня понял? Ну, ладно. Я использовала словарь не вашей эпохи. Этот переводчик-коммуникатор, как и эликсир-трансформатор и пирамида-мобиль, будут тебе помощниками в твоем путешествии. Как их использовать по полной программе тебе подскажут специалисты по работе с пришельцами.   
       - В общем, понятно. А что это за эпоха?
       - Тебе так важно знать? ХХ в. и прочие за ним.
       - Ничего себе. Я понимаю, ты как ангел вечна и поэтому для тебя время обратимо. Но обратимо ли оно для телесного существа?
       - При определенных условиях, в узких границах, в которых ты оказался, чтобы здесь появиться.  До встречи!
       Я хотел ее схватить. Но ее уже не было в пирамиде. Я стал думать о том, как это Сюзанна в качестве измененной Араны могла присутствовать на месте Эббы и являться мне одновременно Эббой и собой? Так она была в Эббе или во мне, в моем восприятии Эббы? Если в моем восприятии, то значит то, что Эбба делала, по-моему, кое в чем расходилось с тем, что она делала на самом деле? А как же быть с Кристиной? Ее восприятие тоже было превратной формой действительного положения вещей? А если это обобщить, то можно получить такое предположение: не является ли тогда все то, что со мной происходит, игрой моего больного воображения? Вот я сейчас лечу в пирамиде к Альдебарану. В действительности же я сижу у себя в саду или в сумасшедшем доме. А, может быть, я до сих пор пребываю в бессознательном состоянии на травяной циновке на необитаемом острове? Нет, это скорее бред, чем я лечу к Альдебарану. Реальнее то, что происходит сейчас. И еще одно надо иметь в виду: Арана или Сюзанна может быть только на короткое время вне тела и передвигаться моментально из одной точки пространства, а возможно и времени, в другую. И еще: что именно меня ожидает в настоящем времени? Причем, каком настоящем, в земном или альдебаранском? 
       Между тем Альбедаран приближался и занимал уже треть сектора обзора. Теперь мы летели не на сам Альдебаран, а в сторону, вероятно, к планете, которая на фоне своей звезды выглядела как мушка на лице прекрасной дамы. Мы приближались к планете Араны. Она была такая же прекрасная вдали, как моя Земля. Только вокруг нее были странные сооружения в самом космосе.
 Вероятно, космические города и промышленные постройки.   Было заметно, что пирамида начинает терять ускорение и переходит в фазу торможения вблизи атмосферы планеты. Вот снова запылал ореол огня вокруг пирамиды, и она окрасилась уже не в алый цвет, а в цвет коралла. Затем по ее граням заструились, завиваясь, потоки воздушной стихии. Наконец, показалась земля неизвестной планеты. Пирамида вышла из зоны нависших над землей перистых облаков. С высоты птичьего полета я заметил под своими ногами циклопические постройки больших городов. Вблизи это просто потрясало динамикой городской среды.
       Я приближался к пункту назначения, ибо пирамида поплыло туда, где мало было построек.  Перед приземлением я выполнил инструкции по использованию диска переводчика или, по-нашему, толкователя и положил его в карман, где уже лежала бутылочка эликсира.
       4 июня 1661 г. Когда я приземлился, то пирамида стала уменьшаться так, что мне казалось, что я увеличиваюсь, пока она не оказалась у меня в руке. Ко мне подошли три альдебаранца. Они были похожи на землян. Только уши у них были острее, чем у нас. Цвет тела был либо голубой, либо розовый, либо зеленый. Волосяные волокна у них были толще, чем у людей, и при волнении шевелились, так что мне с непривычки было неприятно смотреть, как будто у них в волосах ползают паразиты или шевелятся змеи. Этакие Медузы Горгоны. Бровей почти не было. Глаза, как я потом узнал, были всех цветов радуги. Один из туземцев, который на вид был старше других и одного роста со мной, поднял правую руку к своему лицу, повернул ее ладонью ко мне, потом положил себе на левую грудь. 
       - Мы приветствуем вас, Франсуа Землянин! О вашем прибытии сообщила наша сестра Арана. Мы рады вас принять. Находитесь у нас, сколько хотите, - приветливо приглашал меня розовый альдебаранец, по виду мужчина, добавив с улыбкой, - если хотите, можете остаться здесь насовсем. Меня зовут Лил. Я занимаюсь делами прибывших пришельцев. У нас их много. Они приезжают к нам с разных звездных систем. Есть даже путешественники с другой Галактики. 
       - Я от всей души благодарю вас, добрые альдебаранцы. Как вы сказали: «Другой галактики»?
       - Ах, да. Вы не в курсе. Есть различные миры во вселенной. Это и есть Галактики. Мы сами себя называем авенлойцами, потому что нашу планету именуем «Авенлоя». Нашу же звезду называем «Храм».
       - Позвольте представить своих коллег: Это Дас. Он занимается программой адаптации чужестранцев. А это Юна. Она помощница Даса. Именно она будет вас знакомить с жизнью и делами авенлойцев. Вы не против кандидатуры Юны? Есть и другие сотрудники Даса.
       - Нет, конечно. Очень приятно вас видеть Дас и Юна. Я благодарен вам, особенно Юне за то, что вы познакомите меня с вашими людьми поближе.
        - Здравствуйте, Франсуа, - сказал скупо Дас.
       - Рада с вами работать, - мягким голосом пригласила к знакомству Юна.
       - Франсуа, мы существа не ритуальные. И если у вас появятся проблемы любого свойства, сразу обращайтесь к нам с Васем, мы вам поможем, насколько это в наших силах. А Юна в вашем полном распоряжении. У вас есть к нам вопросы?
       - Пока нет.
       - Хорошо. Тогда мы пойдем по своим делам.
      Я заметил, что Лил был болтлив, точнее, вежлив, а вот Дас молчалив. Дас, в отличие от Лила, был зеленого цвета и выше Лила.  Юна стояла около меня и смотрела в ясную даль на огромный Храм, прислонившись к прозрачному парапету приемной платформы. Мне нравился ее живописный силуэт, затянутый в белое платье, на фоне чистого неба, залитого необычным желто-оранжевым светом. Почувствовав на себе мужской взгляд, она повернулась ко мне лицом и, наклонив голову, посмотрела на меня с улыбкой. Юна была бледно голубого цвета, На лице голубого пигмента было меньше, и поэтому голубизна не бросалась в глаза. Она ниже меня. Молода. Фигурой она особо не отличалась от обычной земной девушки 20 лет, только бедра были круче и грудь полнее, что характерно для среднего возраста, во всяком случае, у нас. Это не значит, что грудь у нее висела и бедра заплыли жиром. Грудь была приподнята, а бедра были без складок. Живот не выдавался вперед, но и не был плоским. Русые волосы с рыжеватым оттенком средней длины у нее были тоньше, чем у мужчин и если она была спокойна, лежали неподвижно. Но достаточно ей было выйти из себя, как они чуть поднимались у нее над головой и возбуждено шевелились. Я не хочу ничего сказать лишнего, тем более нескромного. Потом я узнал, что они могли по желанию и при достаточной сноровке сами укладываться на голове так, как хочется их хозяйке. Лучше перейду к бровям. Они были у нее шире, чем у других авенлойцев, дугообразной формы. Уши были острее мужских. Интересно, за что отвечают их острые кончики. Они, наверное, чувствительнее мочек. Глаза могли быть любого цвета в зависимости от чувства, настроения и состояния организма. Нос был удлиненный правильной формы, как у Араны. Губы сложены луком, который готов выстрелить тем, что заслуживает собеседник: колкой остротой или ласковым обращением.
       - Что вы меня разглядываете, нашли то, чего нет у ваших женщин?  Я вам не нравлюсь?
       - Разумеется, нравитесь, ведь вы красивы и сами знаете это.
       - Да? Странно, впервые слышу. Я не слыву у нас красавицей. А мой хвостик вам нравится?
       И тут я увидел, как он показался ниже талии, завернутый в ткань платья. У меня, наверное, на лице было написано такое удивление, что я увидел, как щеки у нее посинели.
       - Простите меня, у нас нет этой достопримечательности.
       - Я все равно обиделась. Я больше вам его не буду показывать.
       - Где он раньше был? Я его не заметил.
       - Так вы его и не могли заметить. Он появляется только, если к нам хорошо относятся.
       - Значит, вы почувствовали, Юна, что я к вам хорошо отношусь?
       - Почему вы ко мне относитесь как к ребенку? Я вас значительно старше.
       - У нас женщины скрывают свой возраст, чтобы подчеркнуть, что они молоды. У вас наоборот?
      - Нет, у нас также. Только мы с вами не стремимся создать пару. Вы – мой ученик. А я ваша учительница. Буду знакомить вас с местными обычаями и нравами.
       - Эта игра так называется?
       - Я вас решительно не понимаю.
       - Так мы будем знакомиться с семейными и любовными обычаями и нравами?
       - Вы хотите, чтобы мы с них начали свой ознакомительный тур? – спросила она и внимательно на меня посмотрела. Я увидел, как ее глаза потемнели и покраснели. Я понял, что она сердится еще и потому, что ее волосы изменили свое положение и стянулись в хвост. Но она вдруг остыла и сказала, - желание гостя для нас священно, если не оскорбляет хозяина.
       Черт меня дернул это спросить. Ведь если Арана незримо присутствует рядом, она мне это припомнит. Впредь буду предусмотрителен. Однако сомнительно, что Арана на Авенлое. Она ведь говорила, что нельзя быть одновременно на долгое время в двух местах. Значит, она на Земле.
       - Юна, вы не объясните мне, как работает коммуникатор. Так, кажется, он называется?
       - Да, он так называется. Коммуникатор или универсальный переводчик работает по схеме телепатической связи. Он настраивает мысли собеседников сообразно грамматическим ядрам сообщающихся языков, которые начинают синхронной крутиться, вовлекая в ритм движения собственные ореолы, всю свою лексическую базу. Я понятно объясняю?
       - Юна, вы такая умная и ученая девушка, что мне, дураку и невеже, трудно вас понять.
       - У нас была информация, что вы умный и знающий землянин. Но если вы не хотите быть тем, кем являетесь, и дурачитесь, то я скажу так: благодаря коммуникатору вы начинаете чувствовать язык уже на бессознательном уровне, как само собой разумеющееся. Сознание поэтому проскакивает, не застревая на языке. Могу сказать еще проще: универсальный переводчик активирует телепатическую связь между теми, кто разговаривает, так, что им кажется, что они слышат речь на своем языке.
       - Юна, можно мы с вами перейдем на «ты»?
       - Можно, это обычное у нас обращение к своим. Но вы еще не наш.
       - Но я учусь, вы же моя учительница.
       - Ладно, уговорили.
       - Меня предупреждали, что вам в рот палец не клади, вы руку откусите.
       - Я в курсе.
       - В курсе чего?
       - Проехали.
       - Какой интересный фразеологизм. У нас так не говорят.
       - А как говорят?
       - Пролетели.
       - Один х…
       - Ничего. Никакой разницы.         
       - Понятно. Кстати, если вы не хотите заночевать на платформе, то давайте спустимся в дом для приезжих.
       - Юна, мы договорились говорить «ты», а не «вы». Хорошо, спустимся. А может, пойдем к вам домой? Или у вас дома жених, муж, дети? Это будет неприлично? Дело в том, что мне тоскливо в казенной обстановке. Но я не хочу быть навязчив. Если нельзя или вы не хотите, то я не в претензии и вполне соглашусь на дом для приезжих и даже вас поблагодарю, что вы убили уйму времени на меня.
       - У меня нет ни жениха, ни мужа, ни детей. И я уважаю себя, а не то, что говорят досужие языки. Можно и ко мне. Но я специально не готовилась к приему гостя.
       - Вы же меня хотели познакомить с местными нравами. Все же значит, молодая незамужняя девушка не должна приглашать к себе домой на ночь мужчину, с которой она недавно только познакомилась?
       - Это не я приглашаю, а вы хотите, чтобы я пригласила. Я вам не отказываю в приглашении, я выполняю свою работу, учитывая пожелания ученика. Вот и все.
       - Так вы не против?
       - Что с вами делать. Я вас приглашаю в гости, как гостя народа нашей планеты, - сказала Юна со смехом и добавила, - а вот и терминал.
       Странные у них были лестницы, - они сами спускали прохожих. Как нам до них еще далеко. Лента гибкого материала, на которой мы стояли, наматывалась на невидимые валы, продвигая нас вниз. Она подвела нас к пропускному пункту. Я так понял, что скрытый механизм пропускал вперед к самодвижущейся карете, если она не была никем занята.
       Мы сели в автоматический экипаж и взлетели на воздух так, что у меня перехватило с непривычки дух и я закашлялся. Юна непроизвольно хлопнула меня по спине. И я почувствовал слабый удар электрического тока. Мы невольно друг от друга отпрянули. Впечатление было такое, что внутри меня образовалась пустота. Я посмотрел на Юну. Глаза у нее горели голубым светом и в них пробегали золотые искорки. Можно сказать, что они сверкали. Волосы стали шевелится. Повисло немое молчание. Потом Юна стала молча поправлять и приглаживать волосы. Глаза у нее стали гореть ровным зеленым цветом и она, наконец, нашлась, что заметить: «Извини…те меня, пожалуйста, я виновата. Мы иногда на прикосновение к чужестранцам реагируем ударом тока».
       - Ничего, бывает, пролетели.
       Вокруг расстилалась удивительная картина. У меня действительно захватило дух от переживания того, что я являюсь свидетелем жизни, наверное, многомиллионного города инопланетян. Это было так чудесно, что у меня не было слов.
       Когда мы подлетели к ее квартире, находящейся на 453 уровне небоскреба в центре города, то я решил, чтобы здесь жить на расстоянии почти 500 метров от земли, а здесь говорят, «от авенлои», нужно быть сумасшедшим. Но потом уже в квартире Юны я оценил преимущества ее положения.
       - Юна, не скажешь, как мне разжиться новой одеждой, приличествующей обстановке?
       - Нет ничего проще, здесь в этом доме все под рукой.
       Юна подошла к пустой стене белого цвета, на которой висела плоская объемная фигура, лицевая сторона которой была по диагонали приблизительно 2 метра, и сказала: «Центр одежды. Заказ». Черная поверхность фигуры осветилась, и на ней появилось лицо авенлойки, которая стала спрашивать о том, что просит заказчик из квартиры Юны. Юна ответила, что требуется полный комплект мужской одежды на все сезоны размером… Она посмотрела на меня и сообщила приемщице заказа мои размеры.
       - Сколько это будет стоить, а то у меня нет при себе денег?
       - Денег? Что это такое? А, наверное, знаки обмена. У нас нет денег.
       Юна для меня достала усовершенствованную версию коммуникатора, который вживляется сам в верхнюю часть уха. Затем мне дала пирамидку, которую можно было надеть на шею в виде амулета и такую же миниатюрную серебряную бутылочку с кнопкой на боку, нажав на которую можно было направить струю волшебного эликсира прямо себе в рот.
       Через 10 минут раздался сигнал приема заказанных вещей, которые оказались в коробке, вмонтированной в стену в прихожей. Юна извлекла оттуда большой пакет с вещами на летний сезон, который был в разгаре, и отнесла в отведенную для меня комнату. В квартире Юны, кстати, было 16 комнат с верандой на подлет. Одна для гостей, которую Юна предоставила в мое полное распоряжение. Потом прихожая, кухня, столовая, два туалета, две ванные и небольшой бассейн, гостиная, спальня хозяйки, ее кабинет, художественная студия, комната для игр и физических упражнений, чулан с кладовкой. Комнаты были светлые, чистые и просторные с прекрасными видами на город. Я зашел в «свою» комнату. А мне здесь нравится. Здесь был такой же плоский ящик на стене для обозрения событий и коммуникаций со всем миром Авенлои. В комнате еще находились широкий овальный диван, стол, кресла. Окно было во всю стену. Оно смотрело на большой парк, очертания которого терялись вдали. Комната была соединена с ванной и туалетом для гостя. Вот тебе и все удобства. Я стал рассматривать содержимое пакета. Мне понравилась красная рубашка без рукавов с открытым верхом, которая легко сидела на моем теле. Штаны до колен синего цвета. И мягкие легкие туфли на невысоких каблуках. Шляпы не было, была шапочка с длинным козырьком от солнца. Когда я это на себя надел, то сам себе понравился. Я хотел показаться в этом виде Юне и вышел из своей комнаты. И только я стал открывать комнату Юны, как она закричала из ванной, что перед тем, как входить в комнату девушки, надо в нее постучать, как это делают все приличные авенлойцы и люди. В ответ я предложил ей намылить и протереть губкой спинку. Она в испуге закричала: «Нет» и затопала ногами, скомандовав: «Закрой за собой с той стороны дверь!» Сказав, что «я хотел, как лучше», я удалился. Через полчаса она пригласила меня в столовую, попросив, чтобы я так больше не делал.
       - Если мне надо будет намылить спину, я тебя сама об этом попрошу.
       Если я еще один раз так сделаю, то это она мне намылит голову.
       - Юна, ты не можешь мне сейчас намылить голову, а то она у меня чешется?
       - У тебя, что рук нет?
       - Есть, но они не достают до затылка.
       - Какой ты неуклюжий.
       - Ты что меня боишься?
       - Сказал тоже, было бы кого бояться.
       - Ну, тогда помоги мне.
       - Ладно. Давай.
       - Можно в твоей ванной.
       - Почему в моей?
       - Ты уже ей пользовалась.   
       Мы пошли в ее ванну.
       - Можно я разденусь, а то намочу твои вещи? Кстати, как они мне? Идут?
       - Идут. Они твои вещи, а не мои. Раздевайся, я выйду, только заранее предупреждаю, что оставь на себе нижнее белье для приличия.
       Я оставил на себе только шапку.
       - Ты, что надо мной издеваешься? Ты зачем надел шапку, ведь я тебе буду мыть голову? Все, сам себе мой голову, ты голый, стыд потерял.
       - Извини, Юна, я пошутил. Я оделся. Штаны на мне.
       Юна зашла ко мне, вернее, к себе в ванную и стала намыливать мне голову над раковиной. Прикосновение ее нежных пальцев к моей намыленной голове было таким приятным, что я потерял голову. Она у меня закружилась и я упал на пол. Я нечаянно разбил голову и лежал как труп. Юна стала меня звать. Я не откликался. Она заплакала, схватила полотенце и приложила его к ране на затылке. Полотенце обагрилось кровью, потому что она прошептала: «Кровь» и прижала мою голову к своей прекрасной и упругой груди, причитая: «Какая я дура, что тебя послушалась, мой любимый Франс». Я подумал, так меня еще никто не называл. Кто она такая? Но я не мог дальше ломать комедию, - это уже было подло. Поэтому я застонал. Открыл глаза и спросил: «Где я?»
       - У меня, - уже спокойно ответила Юна, подложив мне под голову неуютную подушку.
       Как мне недавно было покойно лежать на ее груди. Юну как будто подменили. Она встала, вышла и принесла что-то вроде медицинской губки, которой смочила мою рану. Через некоторое время рана перестала болеть. Я так понял, что в состав целебной жидкости входило обезболивающее, кровоостанавливающее и противовоспалительное содержимое.
       - От тебя одни неприятности, Франсуа, - сказала она с раздражением.
       Тогда, когда она это говорила, я смотрел на нее в зеркало ванной. Она, не видя моего взгляда, смотрела на меня ласковым взглядом и улыбалась, но потом мне пригрозила кулаком. В этом было что-то наивное и родное, что мне стало по-настоящему стыдно, как в детстве.  Я вышел из ванной, не поворачиваясь, в дверях поблагодарил. Если бы я повернулся, то она бы все поняла и меня бы с треском выгнала из квартиры. Потом было бы трудно с ней примириться. У меня не было никакой гарантии того, что она не догадалась. Если она догадалась, то не хотела себе в этом до конца признаться. Если бы я вынудил ее это сделать, то последствия были бы непредсказуемы. Как говорят: «Не буди лихо, пока оно тихо».       
        На следующее утро Юна мне устроила экскурсию по городу. Только в обеденное время мы ее закончили. Она пообещала продолжение экскурсии через день. Я спросил ее о том, почему через день. Она мне сказала, что завтра она занята и вынуждена будет улететь. Но прилетит послезавтра. Я попросил ее полететь с ней. Она мне сказала, что я не боюсь быть навязчивым. Я все понял и от нее отстал с глубоким сожалением. Утешаться я буду тем, что начну переваривать впечатления от прогулки по городу. Юна меня пожалела и обещала во второй половине дня рассказать мне о социальном устройстве авенлойцев. 
       Вот содержание нашей беседы о том, как живут и чем занимаются авенлойцы.
       - У вас бывают войны друг с другом или с пришельцами?
       - Прежде, тысячи лет назад мы вели друг с другом войны. Но тогда, когда достигли порога разума, мы их прекратили. Объединились и перемешались друг с другом. Вероятно, то же самое ждет и вас через тысячу лет. С пришельцами мы никогда не вели никаких войн. Но у нас бывают конфликты на почве личных взаимных отношений. Однако мы как разумные существа ищем пути к примирению, а не обострению конфликта. 
       - Есть ли у вас политика, государство с его системой управления и подавления недовольства граждан, манипулирования мнением народа?
       - Как у вас, у нас нет политики. Есть не государство, а ассоциация всех авенлойцев или, как ты говоришь, народа по участию каждого в зависимости от способностей, навыков, умений и знаний, а также желания в том общественном деле, к которому лежит его или ее душа. У нас нет машины подавления масс недовольных за их неимением. Бывают иногда случаи вызывающего поведения некоторых индивидов среди авенлойцев. Но их мы тогда уговариваем нас покинуть и жить среди им подобных на острове древних в южном море. Если же они сопротивляются нашим уговорам, то их мы насильно помещаем в такие места, где они не могут всем навредить. Как правило, нарушители разумной жизни бывают вне себя. Поэтому им помогают вновь обрести разум в специальных клиниках. Мы не манипулируем мнением друг друга, ибо это бывает там, где есть люди разного класса: одни лучше, другие хуже, где есть привилегии. И потом ты уже знаешь: у нас нет имущественного неравенства как основы неравенства социального и расового. У нас один народ. С другими народами иных миров мы находим общий язык разума.
       - Получается вы живете, как в раю. А почему ты, когда говорила о личном желании каждого в общественной работе, поставила на первое место мужчин, а на второе женщин?
       - У нас и в отношении полов существует равенство. То, что я сначала упомянула мужчин, а потом женщин из вежливости перед мужчиной, с которым сейчас говорю, - парировала мой словесный выпад прекрасная представительница расы авенлойцев.
       - Да, насчет рая. Мы не живем в раю, а общими усилиями друг с другом и иными разумными существами Вселенной пробуем поддерживать в ней хрупкую гармонию, пытаясь усмирить хаос темной масс-энергии универсума. Мы не бессмертны, болеем и умираем, погибаем в естественных условиях неадаптированной среды, техногенных и космических катастрофах. Не все можно предусмотреть и предвидеть. Но можно снизить риск опасности, если не забывать об универсальном разуме разумных существ во Вселенной и о духовной помощи высших существ.
       - Что это за высшие существа такие?
       - Это чистые сущности духовной природы. Они не материальны и есть идеи не как мысли материально существующих существ, а как духовные существа. Они ищут доступные для себя тела воплощения, чтобы давать возможность другим существам жить в мире и гармонии.
       - Когда у вас была последняя катастрофа?
       - У нас на планете, насколько я помню, в последнее время ее не было. Были случаи неизвестных смертей или отдельных сбоев технических систем, повлекших гибель некоторого количества людей, но массовых смертей не замечалось. Вне планеты они бывают. Так месяц назад случилась катастрофа в звезной системе Альтаира. Альтаир намного ближе к Земле, чем Альдебаран. Альтаир у нас называется Малиндра. Кстати, там я родилась в колонии авенлойцев на планете Таурон. Я на одну четверть тауронка. Тауронцы – это местная раса, похожая на авенлойцев. У нас общий предок, прилетевший на Храм и Малиндру в незапамятную древность с той звезды, которую вы зовете Сириусом. В звездной системе Малиндра в прошлом году была уничтожена целая космическая станция на орбите другой планеты Малиндры – Веры. Причины до сих пор неясны. Такое иногда бывает в космосе. Возможно это влияние темных сил хаоса. Да, сто лет назад в соседней Галактике была галактическая катастрофа, в результате которой некоторые расы вынуждены были переселится к нам на близкие звездные системы.
       - Значит, все же есть опасность, которая вам угрожает? Она имеет свое лицо?
       - Ты хочешь спросить о том, что эти темные силы представлены в виде враждебных существ, которых вы называешь демонами? Не думаю, хотя теоретически не могу исключить такой возможности как исключения из правил. Они есть только в наших детских сказках как отзвуки времен неразумной жизни наших далеких предков.
       - Ваши прародители с Сириуса превосходят вас по духовным, интеллектуальным и душевным качествам?
       - Их давно уже нет в живых. Они потому то и прилетели сюда, что многие там погибли в результате космической катастрофы. Для нас остается загадкой, во всяком случае, для меня то, что они так быстро деградировали на наших планетах, что только спустя многие тысячи лет мы обрели спасительный разум и ровные чувства.
       - Юна, авенлойцы говорят неправду?
       - Что ты имеешь в виду?
       - То, что спросил.
       - Ты опять со мной заигрываешь? Мы с тобой ученик и учительница, а не пара влюбленных. Поэтому между нами, в принципе, не может быть, это с моей стороны, никакой лжи.
       - Ты нас имеешь в виду7
       - Кого еще? Во всяком случае, я пытаюсь говорить с тобой искренне, а ты что-то от меня скрываешь.
       - Я тоже пытаюсь.
       - Вот и хорошо. Только пытайся чаще, а то мне больно слушать твою ложь и выносить хитрость.
       - Значит, ты хорошо ко мне относишься?
       - Авенлойцы ко всем хорошо относятся, - отрезала Юна.
       Я тебя выведу на чистую воду, подумал я. Юна заинтересовала меня загадочностью спада духовной и интеллектуальной активности своих прародителей с Сириуса. Сириусиане возможно подпали под действие демонических темных сил. Не только космос растет, но и хаос. И на высших ступенях развития хаос соблазняет и сбивает с толку существ, казалось бы, не способных пойти против духа. Значит, есть то, что является камнем преткновения для высших существ материального мира. Что это, как не уверенность в самом себе, не самонадеянность?  Следовательно, есть не только губительное что, но и пагубный кто. Зло, как и добро, имеет своих героев. Размышляя над трагедией сириусианцев и гибелью станции авенлойцев на орбите Веры, я решил, а почему бы мне не попросить Юну слетать вместе на Веру или хотя бы на планету ее предков? 
       - Юна, давай слетаем на Веру или Таурон, чтобы я составил полное представление о колонизации ближнего космоса авенлойцами.
       - Что за странная идея? Для этого необходимо специальное разрешение, ибо пространство вокруг Веры до сих пор находится на карантине.
       - Ну, тогда давай поедем на Таурон, я ведь путешественник. Я не могу сидеть на одном месте.
       - У тебя, что шило… Ладно, какой ты, Франсуа, непоседа. Но это только после моего приезда послезавтра. А завтра твоей ознакомительной программой будет заниматься мой коллега доктор Хахар.
       - Кто-кто? Ха-ха? Не смешно.
       - Хватит придуриваться, не Ха-Ха, а Хахар.
       - Но мне не нравятся мужчины. Можно будет моим провожатым твой клон? Так, кажется, у вас называют ваши копии?
       - У меня нет клона, - сказала Юта.
       А когда я на нее внимательно посмотрел, то она покраснела и посинела одновременно. Концы волос у нее дрогнули и пришли в движение.
       - А, вот я тебя и поймал.
       - Ничего ты меня не поймал. Мне просто стало душно.
       - Как жарко, - сказала она, отвернувшись.
       - Да, не говори, так и хочется потеплее закутаться.
       - Мы по-разному воспринимаем перепад температур.
       Следующим утром я один собирался на экскурсию. На столе в гостиной меня ждало послание Юны.
«Франсуа!
       Обязательно дождись Хахара. Он тебя проводит, куда ты пожелаешь. Я тебя предупреждаю о том, что мы с ним оговорили маршрут вашего безопасного движения по Авенлои. Смотри, обязательно поешь, я для тебя специально приготовила несколько блюд тауронской кухни. Необходимо быть готовым к неожиданностям на Тауроне.
       Извини, что не дождалась твоего пробуждения. Меня торопят дела.
Пока.
Юна».
       Все это говорило о многом и в тоже время ни о чем. Сведений для заключения было недостаточно. Я решил подождать. Только у меня создалось странное ощущение того, что Юна слишком похожа по манерам и разговору на земную женщину.
       Вскоре пришел ловкий малый Хахар, который был бежевого цвета. Кстати, он был и не так мал, - выше меня на голову. Он представился доктором интеллекта. Я сказал, что мы с ним коллеги, ибо я тоже в своем роде доктор интеллекта, точнее, философии. Мы друг друга понимали с полуслова. Хахар был без комплексов и чуть что, шутил и хохотал. Не зря, наверное, его так назвали. Мы слетали по моей просьбе на остров древних. Только Хахар меня попросил не говорить об этом Юне, потому что она ему наказала ни в коем случае меня туда не возить. Там я попытался с кем-нибудь поговорить. Но никто мне по пути не попадался. Хахар сказал, что островитяне избегают любопытных посетителей, тем более, если они пришельцы. Только тогда, когда мы уже хотели улететь на планетолете, который выглядел как летающая лодка, мимо нас прошла черная старуха. Поравнявшись со мной, она вдруг схватила меня за руку и прошамкала: «Береги Юну». Затем пошла прочь.
       - Что вы сказали? – крикнул я ей в след.
       Она шла, не замедляя шаг. Я ее догнал и встал перед ней. Она остановилась передо мной как насекомое перед неожиданным препятствием, замерла и потом стала меня обходить. Я понял, что она высказала предупреждение в бессознательном состоянии. Большего от нее не добиться.  Это судьба решила сделать меня орудием спасения Юны. Ей что-то угрожает. Но что? Для ответа на этот вопрос я должен знать подробно, кто такая Юна. Начну свое расследование с Хахара. Я стал ненавязчиво его о ней расспрашивать. Он спросил, зачем мне это надо? Я ответил, что мне трудно с ней найти общий разговор. Если он мне расскажет о ней, то я найду между нами точки соприкосновения.
       - Юна, девушка скрытная, но веселая и остроумная. На личные темы она не распространяется. Если ты хочешь закрутить с ней роман, то это бесполезно, - не получится. Многие пробовали, она всех отшивала.
       - А может быть она…ну, ты сам понимаешь?
       - Не думаю. А впрочем, кто ее знает.
       - Есть ли в ее прошлом нечто загадочное?
       - Ты знаешь, любая женщина загадка. Но вот Юна уж чересчур. Да, как то говорили, не помню кто, что она была на вериной станции, ну, которая испарилась.
       - Что значит испарилась?
       - Бесследно исчезла. Ее еще расспрашивали потом в комитете по галактической безопасности.
       - У вас и такая служба есть?
       - Есть. Ведь наша цивилизация входит в галактический круг – ассоциацию цивилизаций нашей Галактики.
       - И что она говорила?
       - Ничего особенного. Сказала только, что накануне ее отлета со станции, ее подруга-астробиолог, работавшая на этой станции, ее не проводила. Она даже не обратила на нее внимания, когда Юна пришла проститься.
       - Я еще хочу спросить. У вас не бывает так, что при соприкосновении с чужестранцами вас вдруг бьет электрическим током?
        - Я такое за собой не замечал. Вот когда я сходился с любимыми, а среди них были и пришелицы, то да, действительно, по нам пробегала искра любовного желания.
       - Понятно, - сказал я. Себе же добавил, - вот врушка.
       Во второй половине дня мы посетили знаменитую саларийскую библиотеку. Салария – это тот город, в который я прилетел.
       Когда я оказался в квартире Юны, то она была пуста. Юны еще не было. Я вновь зашел в гостиную, чтобы перечитать записку. Она валялась на ковре у гостиного стола. Наклонившись за запиской, я зажмурился от игры света авенлойского солнца, заходившего за край горизонта, на окне гостиной. От моего движения дверка стола приоткрылась и свет упал на предмет, лежащий в его ящике. Я заглянул в него и увидел свой фамильный перстень с лазуритом. Как он оказался у Юны? Ведь я подарил его Эббе? Или у меня абберация памяти и я путаю? Но с Юной я знаком совсем недавно и не дарил ей никакого перстня. Я машинально достал браслет Эббы, который всегда ношу с собой, правда, уже не по любви, а по привычке. И уставился на гравировку на браслете. На нем была выгравирована головка феи. На кого она похожа? Те же ушки, тот же разрез глаз, тот же нос в профиль и те же игривые губы, что у Юны. Она что ее далекая родственница? Загадки Юны сыпались одна за другой как из рога изобилия.
       Так размышляя, я угощался блюдами тауронской кухни, приготовленными заботливыми руками Юны. Было очень вкусно. Но я так устал, что уснул на стуле столовой, положив голову на локти за столом.      
        Проснулся я от того, что кто-то меня взял под руки и повел в мою спальню. Проснулся я поздним утром, в 8 часов. Я лежал раздетый в своей постели. Быстро одевшись, я отодвинул дверь комнаты и тихо позвал Юну.
       - Юна! Ты где?
       Никто не ответил. Я прислушался и услышал шум на кухне, которая была прикрыта. Я зашел на кухню и увидел Юну. На лице у меня была непроизвольная радость от того, что Юна была рядом.
       - Привет! Вкусно пахнет.
       - Привет, - с ласковой улыбкой мне ответила Юна и добавила, - садись за стол в столовой, я сейчас принесу еду.
       Я хотел подойти к ней и ее обнять, поцеловать в щечку, но она предупредительно пригрозила мне кухонным орудием, похожим на поварешку, которым повар размешивает суп.
       За столом Юна прочла мне лекцию о том, как именно необходимо есть те блюда, которые она приготовила. Я сказал, что они мне вчера понравились. Но я не помню, как я оказался в своей постели.
       - Наверное, ангел помог.
       - Наверное, - ответил я, изучающе глядя на Юну.
       Она невинно кушала нечто вроде куриной ножки. И тут я вспомнил о своем перстне. Куда я его задевал? Ах, да, я вспомнил, что положил обратно, туда, где взял. Тогда вытащив браслет из кармана штанов, я показал его Юне. У Юны дрогнуло лицо и посинели глаза, а кожа на лице побледнела. Но волосы лежали спокойно. Возможно потому, что она их туго подвязала.
       - Какой красивый браслет.
       - Посмотри, на кого похожа эта женская головка?
       - На какое-то сказочное существо.
       - Как ты думаешь, не похожа ли она на Юну?
       - Что у тебя за фантазии? У нее и ушки длиннее, и нос больше. И вообще возьми свой браслет. Он, наверное, тебе достался от твоих многочисленных любовниц.
       - Откуда ты знаешь, что у меня были любовницы?
       - Да оставь ты меня в покое со своими любовницами. Надо мне еще с тобой выяснять отношения.
       - Ты на меня сердишься?
       - Да. Зачем ты расспрашивал обо мне Хахара? Ты что детектив, что ли?
      - Вот после этого доверяй авенлойцам.
       - Ты что хотел, чтобы я была не в курсе того, что ты делаешь? Я ведь за тебя отвечаю перед своим народом. - Видимо, Юна поняла, что сказала лишнее, потому что последняя фраза прозвучала уж очень фальшиво, что замолчала. Но потом спросила, - мир?   
       Я решил ее добить тем, что покажу ей мой перстень.
       - Можно попросить тебя показать мне одну вещь?
       - Какую вещь?
       - Ту, что лежит у тебя в нижнем ящике стола.
       Я взял ее за руку и повел в гостиную. Затем попросил, чтобы она отодвинула ящик стола. Она отодвинула. Но там ничего не было. Я стоял, не зная, что сказать. Юна торжествовала.
       - Значит, пока меня нет, ты копаешься в моих вещах. А я тебе разрешала это делать?
         Я понимал, что она переводит стрелки с себя на меня. Но самой улики не было. Я опять проиграл. Чтобы отвлечь меня от опасных мыслей Юна стала мне предлагать то, чего прежде я добивался, - поездки на Таурон. Но я все равно сказал то, что хотел сказать.
       - Юна, зачем ты меня мучаешь?
       - Это что-то новое. Если тебе не нравится Юна, можешь сейчас же сказать об этом Лилу. Он вас обеспечит кем угодно вашей светлости.
       - Юна, ты мне очень нравишься.
       - Тогда проси прощение. На коленях.
       Я встал перед ней на одно колено и взял ее за руку, приложив ее к своему сердцу, которое гулко стучало у меня в ушах. Я хотел еще сказать, но Юна предупредила меня тем, что прижала палец к губам. Я не хочу говорить о том, что она мне кого-то напомнила.
         - Не говори ничего, а то все испортишь, - она сказала, покачав головой, как будто услышала мою мысль.
       Если судить о любви по обычным ее проявлениям, она больше похожа на вражду, чем на дружбу.
       Мы стали собираться в дорогу на Таурон. Я помнил о предупреждении старухи и решил о нем сказать Юне.
       - Вчера я встретил старуху, и она сказала мне «Береги Юну».
       - Где ты ее встретил? Это важно.
       - На острове древних.
       - Я ведь говорила, чтобы вы туда не летали. Что за мужчины такие непослушные.
       - Юна, что тебе угрожает? Я ведь не ребенок, чтобы держать меня в неведении.
        - Не бери в голову, но все же будь осторожен. Не все у нас в последнее время так безмятежно, как прежде.
       - Может тогда нам лучше не лететь на Таурон? Давай не полетим. Я уже расхотел.
       - Нет. Мы своего решения менять не будем.
       5 июня 1661 г. Мы отправились на Таурон на чартерном звездолете. Я спросил Юну о том, почему мы не воспользовались пирамидой для полета. Она ответила, что та, как принято полагать, много расходует энергии, образуя дыры темной масс-энергии в космосе, и без нужды ей лучше не пользоваться. Звездолет неделю набирал скорость до сверхсветовой. Неделю сбрасывал ее до минимума, необходимого для движения по звездной системе Малиндры. Мы прибыли на Таурон спустя две недели после отлета с Авенлои. 
На Тауроне много воды и песка. Есть там такие сказочные пейзажи, что очень похожи на земные, так что складывается впечатление, что ты никуда не улетал.
       Тауронцы, как и сказала Юна, очень похожи на авенлойцев, только у них менее выраженные отличия от нас, землян.
       - Так Мы, земляне, то же являемся далекими потомками сириусиан?
       - Да, но какой-то дальней ветвью родства. Предки землян были представителями отколовшейся группы сириусиан, которые занимались запрещенными на Сириусе и в его колониях по всей Галактике экспериментами с местной фауной. Люди являются результатом спорных генетических проектов сириусиан. А вот тауронцы есть те сириусиане, которые адаптировались к местной форме жизни.
       Мы остановились в одном из главных городов Таурона – в Луане.
       Здесь у Юты тоже была квартира, только не в центре, а на окраине города в парковой зоне в невысоком небоскребе в 500 этажей на 321 уровне. И в этой квартире было меньше комнат. Так что нам пришлось пользоваться одной ванной. Так получилось, что я нечаянно увидел Юну голой  в ванной. Она стояла ко мне спиной, закрыв глаза от удовольствия под струей теплой воды. Ее безволосый хвостик размером приблизительно 5 см вел себя так, как хвост довольной кошки. Я заметил, что голубой пигмент в последнее время значительно уменьшился и кожа была бледно голубой, почти белой. Будучи сильно взволнован, чувствовал себя свидетелем интимного таинства. Вдруг я увидел в ванном зеркале испуганное лицо Юны и смущенно вышел из комнаты. Когда она показалась из ванной, то молча прошла к себе. Я пошел следом. Она взялась собирать вещи.
       - Тебе пора домой.
       - Прости меня, я зашел нечаянно.
       - Ты меня не люююбишь! Я уродина. В твоих глазах я вроде кошки. Что я могу с собой сделать? Я итак свою кожу выбелила так, что мне просто уже больно, так больно. Зачем я только тебя встретила, - вскричала она и горько заплакала. Горячие и крупные слезы струились у нее по щекам. Я подбежал их вытирать. Но она отстранилась, сказав «Уйди». У меня тоже в глазах стояли слезы и одна уже побежала по щеке.
       - Я не могу уйти. Посмотри на меня, мне тоже больно. Но я вида не показываю. Ведь ты какой уже раз меня отвергаешь. Я тебя люблю больше жизни. Люблю твои ушки, твой хвостик, твою кожу, такой, какая она есть.
       - Правда?
       - Правда.
       - Но мне Арана говорила, что ты ее тоже любишь.
       - Слушай, Юна, ты же понимаешь, что я Арану никогда не видел в чистом виде. Я видел только Юну. Так как же мне тебя называть Юной или Араной?
       - В самом деле, ты как ребенок упряма. Знаешь, что все уже открылось, но продолжаешь настаивать на своем. Хочешь я буду называть тебя Араноюной или Юноараной?
       - Ты что надо мной издеваешься? – на ее лице стали высыхать слезы и она улыбнулась.
       - Теперь можно мне тебя обнять и поцеловать в мою любимую щечку?
       - Можно, но осторожно, а то у меня болит кожа.
       Мы обнялись и долго так сидели на ее постели, иногда раскачиваясь и друг друга убаюкивая. Я был счастлив и не думал о телесном удовольствии.
       - Как мне теперь тебя называть?
       - Как хочешь. В детстве я хотела, чтобы меня звали Юной, а меня называли Араной. Поэтому «Юна» стала моим вторым именем. Но можешь меня звать Сюзанной. Это имя мне тоже нравится.
       - Тебя значит нет в Голландии? А как ты там объяснишь свое отсутствие?
       - Я на время исчезла. Мой клон  там избражает состояние летаргического сна. Его специально ввели в это состояние.
       - У тебя никого не было в Новом Свете? - вдруг спросила Юна.
       - Нет. Вру была.
       - Кто? – напряглась сразу Юна
       - Тетя, которая меня затащила в грот и там бросила.
       - Бедненький Франсуа. А позже?
       - Позже одна молодая особа, которая меня уронила в ванной и потом испугалась того, что она сделала.
       - Ага, обманщик, значит ты притворился, а я как ненормаьная волнавалась, что с тобой случилось.
       Мы смеялись и радовались тому, что так счастливо все устроилось. Мы заслужили редкую минуту счастья. То, что было потом, я опущу, чтобы не испортить впечатление.
       Мораль всей сцены такова: никакое притворство не поможет долго скрывать любовь, когда она есть, или изображать – когда ее нет.
       Но над нашим счастьем сгущались темные тучи. Счастье не бывает долго безоблачным.
       Так в радости семейной жизни мы провели целый месяц. У нас не было проблем не только в душевной радости, но и в телесном удовольствии. Юна забеременила. Но какой появится ребенок и появится ли он могло сказать только будущее и сама Юна, но она не хотела заниматься предсказаниями. Разумеется, я был не первый человек, который пытался создать семью с тауронкой или авентлойкой. У одного это получалось, у других нет. Правда, таких было только трое. Но, в принципе, могло получиться при большом желании и тщательном уходе за женщиной в положении. Ведь все мы в той или иной мере были дальними родственниками.   
       В начале второго месяца нашего пребывания на Тауроне Юну вызвали на космическую станцию, где находились исследовательские лаборатории по изучению останков разрушенной станции на орбите Веры. Оказывается не вся станция исчезла. Все же удалось найти несколько ее обломков. Юна отказалась туда лететь одна. Она заявила, что полетит только со мной. Все уже знали о нашей любовной связи и пошли Юне навстречу. Они только предупредили о необходимой в таких случаях осторожности. Когда мы прилетели на станцию, ее снова стали расспрашивать о подруге, о том какое у той было выражение лица, когда она в Юне не признала своей подруги, как еще она себя вела. Юна рассказала то, свидетелем чего она была. Когда же она спросила о том, зачем им это надо, то представители комиссии по раследованию причин катастрофы на Вере, заявили, взяв с нас слово не разглашать опасную информацию, что сходные симптомы демонстрирует тауронка, исследовавшая один из останков этой станции.
       - Мы не знаем, что это вирус, бактерия или нечто иное. Известно только, что в лаборатории этой станции работали с материалами  древнего ископаемого звездолета из другой Галактики. Поэтому у нас карантин и вы тоже, как и мы, будете подвергнуты временной изоляции.
       Тут я понял всю значимость той угрозы, которая исходила от предупреждения старухи-островитянки. Пугало всех то, что неизвестна была причина странной болезни. Были приняты все возможные меры предосторожности. Всех контактировавших с зараженной изолировали. Причем отдельно изолировали и тех, кто с ней жил до предполгаемого момента заражения. Но все эти меры были бесполезны, если болезнь передается не физическим контактом, а, например, душевным или интеллектуальным. Правда, вокруг станции установили поле телепатической нейтрализации Но поможет ли оно? Так невольно мы оказались в капкане. Теперь предположение массового заражения на станции объясняет то, почему она исчезла. Сотрудники станции Веры взорвали себя, чтобы остановить рспространение эпидемии. То, что зараженная подхватила заразу через контакт с обломком станции было только предположением, а не установленным фактом.
       Я стал думать о том, как покинуть станцию, где есть контактер, по моим предположениям, не с материальным обломком, а с демоническим существом. Причем этот контакт имеет ограниченный спектр и объем действия. Когда я поделился своими соображениями с Юной, то она сказала, что это возможно, но маловероятно. Но если это так, то карантин бесполезен. Вот тогда необходимо получить доступ к капсуле и разблокировать ее для выхода в космос. Покинув станцию, можно будет выйти из сектора действия поля телепатической нейтрализации. Только после этого можно смело пользоваться пирамидой. Коды доступа хранились в сокровищнице информации станции. Юна точно знала, как можно активировать свою телепатическую способность. Но для этого необходимо было выйти из своего тела, что может болезненно сказаться на здоровье нашего будущего ребенка. И тем более необходимая для путешествия трансформация, которая в случае ее неправильного проведения могла вообще его убить. Ведь он был плод связи двух похожих, но все же разных, душевных и разумных существ. Юна и я понимали, что необходимо попробовать этот вариант, иначе будет поздно, разумеется, осторожно, чтобы не навредить ребенку. 
       Юна все же узнала коды доступа к капсулам. Мы активировали одну капсулу, но при отлете наша капсула была  повреждена лучои неведомой мне энергии, направленной со станции. Несомтря на это многие ситемы жизнеобеспечения продолжали работать, а сама капсула медленно плыла, удаляясь от станции. Сообщение со станцией еще действовало. И вот, когда мы подлетели на капсуле к границе действия эффекта нейтрализации телепатического моста, на станции было принято  решение самоликвидироваться потому, что зараженные не органическим вирусом, но внушением, решили покинть станцию и спуститься на Таурон. Чем это грозило тауронцам и всем авенлойцам, было уже понятно: демоническое внушние стало бы массовым явлением, которое нельзя было остановить без промедления, так как у них был подавлен иммунитет против такого заражения. Чересчур долго у тауронцев и авенлойцев было безоблачное прошлое. Однако как только мы отлетели от станции на знаительное расстояние зараженные стали успокаиваться и впадать в спячку. Поэтому решение о самоликвидации было отменено и  станция продолжила свой бег вокруг Таурона.
       Ответ так и не был найден на вопрос о том, каким образом работает это внушение, что его вызывает? Не обломки станции тому причина. пусковым крючком, инициирующим демоническую заразу, послужило воспоминание Юны, точнее, ее пребывание на станции. Она сама не может подвергнуться такому заражения, она к нему устойчиво резистентна. Она же ворлощенный ангел. А вот быть его переносчиком, она может. Где она подхватила этот духовнй вирус, где стала одержимой? Конечно, на Земле. Чем она одержима, сама не ведая того? Это можно узнать только на Земле.
      И все же почему заражение внушением не действует на самих планетах, где Юна не раз уже бывала и даже длительно жила? Тогда как на космических станциях, где она была редким гостем, люди быстро заболевают. С другой стороны, эпидемия началась на второй станции без участия Юны. В таком случае может быть ее воспоминания являются пусковым кряючком, с которого начинается демоническое заражение? Все эти предположения не столько проясняют картину проишествия, сколько окончательно запутывают суть происходящего.               
       6 июня 1661 г. Итак, какой вывод можно было сделать? Юна стала переносчиком демонической инфекции, побывав на Земле. Эта инфекция активируется как только Юна вспоминает нечто. Что именно? Я стал расспрашивать Юну, что такое необычного было в ее воспоминании. Но она перестала на меня реагировать и впала в психический транс, возможно связанный с  тем, что мы получили повреждение  под действием луча со станции. Я видел как от станции пошла волна прямого действия в виде светового конуса, нацеленного на нашу капсулу. Когда эта волна нас накрыла, то капсулу встряхнуло и затрясло. Не находя больше причин находится на орбите Таурона, я принял решение вернуться на Землю. Я с трудом влил Юне эликсир в рот и сам приложился к бутылке. Затем снял пирамидку, зажал ее в своей руке, обняв Юну и стал думать о своем доме на Земле. Через несколько мгновений последовала череда знакомых мне изменений и мы с Юной оказались внутри пирамиды, которая понесла нас, я думаю, к Земле. Позже мы оказались у меня в саду. Я сидел в беседке, а у меня на коленях лежала уже не Юна, а Сюзанна.  Час от часу не легче. Я обратно повесил пирамидку и бутылочку на шею и отнес Сюзанну в мою постель. Она дремала, изредка вздрагивая на постели. Как она была похожа на Юну и являлась или казалась в то же время человеком без обычных для авенлойки признаков неземного происхождения. Моя любимая явилась мне в привычном для меня как земного существа человеческом виде и плоти.
       Но тут меня отвлек от приятных размышлений мой слуга вбежавший в спальню. Он бросился к моим ногам, воскликнув, что очень рад меня видеть и с изумлением стал глядеть на Сюзанну.
       - Где вы были столько времени, мой господин?
       - Сколько меня не было дома?
       - Без малого два месяца, как вы пропали. Мы вас искали, но не могли найти. Сюда приезжали ваша жена и другие ваши родственники и обсуждали, что с вами могло приключиться. Они нам сказали, что как только вы съездили в Швецию, так сильно изменились и у вас все стало не так, как у нормальных людей. И еще добавили, что надо принимать решение о ваших владениях. А что это за женщина?
       - Мишель, хотя я тебе доверяю, не задавай лишних вопросов, это девушка, которую я спас от смерти, скажем так. Жена с родственниками еще здесь?
       - Нет, она приказала сообщить, если вы появитесь.
       - Так ты и сделай. И моей жене и всем остальным здесь говори, что я был в поездке тайно, а ты молчал, чтобы не подводить своего господина. Хорошо?
       - Хорошо, ваша светлость.
       - Иди и позови моего врача. И никого сюда не впускай. Кстати, меня еще кто-нибудь видел?
       - Я вас первым приметил в саду и сразу побежал к вам.   
       Когда пришел врач, он поздравил меня с прибытием. 
       - Мы все так за вас переживали, что вы внезапно исчезли и не дали никаких распоряжений насчет того, что говорить тем, кто о вас спрашивал.
        - Кто обо мне спрашивал?
        - Помимо ваших родственников, разумеется, о вас справлялся местный священник. Потом приезжал третьего дня господин из Парижа по имени д'Артаньян с приглашением короля посетить молодоженов, принца крови Филиппа Орлеанского и его жену Генриетту Стюарт. Мы ему сказали, что вы внезапно уехали, никому не сказав куда.
       - Жиль, пожалуйста, осмотри эту женщину, она мне дорога больше всех на свете. Что с ней?
       Доктор осмотрел Сюзанну и сказал о том, что она в глубоком обмороке.
       - Больше ничего с ней не случилось?
       - Судя по внешнему осмотру нет. Более подробный диагноз можно дать тогда, когда она очнется. Я так понимаю, что она в обмороке от шока. Вывести из него я попробовал, но пока не получилось. Подождем. В таких случаях предусмотрительнее пологаться на саму природу и без необходимости не вмешиваться в ее тайны.
       - Хорошо. Жиль, я надеюсь, что вы как кавалер, никому не будете распространяться о том, что видели эту женщину у меня. Договорились? Я вам доверяю, а ей угрожает опасность. Она здесь инкогнито.
       - Я все понимаю, господин Франсуа, и буду нем как рыба. 
        Доктор вышел. Как не кстати это приглашение короля на поздравление Филиппа, с которым я сдружился, когда был при дворе в качестве его наставника, с женитьбой на Генриетте Стюарт, которая была известна в Англии в качестве записной кокетки, разбившей не одному своему воздыхателю сердце. Но все это было для меня сейчас как будто из другой, для меня пустой жизни. Главное теперь привести в чувство Сюзанну. Пока я об этом думал, я услышал слабый шум у себя за спиной. Я обернулся и увидел, что Сюзанна привстала с постели.
       - Что со мной? Где мы? Опять на Земле? Что со станцией?
       - Ляг, моя дорогая, успокойся, станция в порядке, во всяком случае она цела. Я принял решение вернуться обратно.
       - Правильно сделал, мой милый. Я полежу еще, - сказала она и забылась.
        Я сидел у ее изголовья и с нежностью смотрел, гладя Сюзанну по руке. Она ласково мне ответила пожатием. Пускай спит. И я отошел от нее и сел в кресло. Я стал думать о том, что мне предприянть. Нужно было снять ненужное мне недоумение всех заинтересованных лиц в моем исчезновении. Я сел за стол и написал ряд писем с объяснением того, что был тайно в отъезде по делам, касающихся моей личной жизни. Кстати, это так и было, на самом деле. Был уже поздний вечер. Потом наступила ночь. Я уснул в кресле. Проснулся я у себя в постели. Сюзанна ласково на меня смотрела. Я ей улыбнулся в ответ.
       - Доброе утро, Сюзанна.
       - Доброе утро, Франсуа. Как я устала от этих превращений. Тебя, наверное, хватились и стали распрашивать о том, почему ты исчез. Я виновата. Я заварила эту кашу, а ты расхлебываешь.
       - Не ты виновата, а я. Как ты себя чувствуешь, дорогая?
       - В общем, неплохо. Я пришла в себя и не знаю, что делать.
       - Ты не догадалась о том, что является причиной дьявольского внушения?
       - У меня есть предположение по этому поводу. Но для его проверки мне надо вернуться назад в Гаагу.      
        - Я поеду с тобой.
       - Нет. Это опасно.
       - Тем более. Тогда у меня для этого есть основания. Я должен тебя оберегать. Если с тобой что-нибудь случится, я этого не переживу.
       - Все так говорят.
       - Все, да не все. Ты Юна не все, ты единственная, что у меня есть. Ты же согласилась, чтобы я полетел с тобой на тауронскую станцию.
       - Ладно. Так и быть, но ты будешь исполнять любые мои капризы.
       - Я слушаюсь и повиноусь, моя госпожа.
       - Вот так вот, - сказала она и мы рассмеялись.
       Давно я не слышал ее прелестный смех, который сразу поднял мое настроение. Сюзанна мне сказала, что в дороге обдумав все, мне расскажет, как нам надо поступить. Она еще добавила, что я должен потом вернуться в Париж подружитья с молодой женой Филиппа.
       - Ты так печешься о Генриетте, как будто хочешь мне ее сосватать. Что ты в ней нашла такого, чтобы я с ней подружился?
       - Слишком много будешь знать, скоро состаришься. Потом все в свое время узнаешь.
       - Это говорит мне Сюзанна или мой ангел хранитель?
       - Это говорит твой ангел-хранитель устами Сюзанны.
       - А сама Сюзанна может разговаривать, без посторонней помощи?
       - Она может прямо сейчас отшлепать негодного мальчишку за то, что он задает глупые вопросы.
        Я отдал распоряжение закладывать карету для далекого путешествия. Через два часа нас помчали кони навстречу нашей судьбе в Гаагу. Сюзанна сказала мне, что до сих пор не привыкла к постоянной тряске в нашем примитивном транспорте. Я с ней вынужден был согласиться. Как хорошо было с этим и не только с этим у инопланетян. Она увидела, что я опять пишу и сказала, что обязательно почитает мой дневник и исправит там все, что касается ее персоны. При этом она мне хитро улыбнулась. Я, зная добрый нрав моей настощей королевы, прекрасно понимал, что она вряд ли будет его читать. Ей будет неловко читать про себя то, что она и так знает. Она дитя совсем другой культуры и ее хитрость носит невинный характер. Она непосредственна и беззащитна как ребенок и в то же время мудра. До последнего момента она безобидна. Но даже приняв непростое решение стремится предотвратить нежелательные последствия для всех, даже ее врагов.
       Когда мы подъезжали к Голландии, Сюзанна приняла решение, обсудив его со мной.
       - Мы поселимся у меня в доме. Христиан сейчас в Амстердаме. Он  поручил меня заботам моей доброй служанки, которая ухаживает за моим клоном. Зная, что ты такой чувствительный, говорю тебе, что клон я уже активировала и он уже ходит. Клон есть моя физическая копия и только. Когда мы будем на месте, я его деактивирую. Он может еще пригодиться. Моя служакка Марта такой же пришелец, как и я. Она мне помогает исследовать вашу цивилизацию. Марта старше меня и будет нам помогать в наших делах.
       Теперь о дьявольской угрозе. Ты автор этой теории. Что тебя натолкнуло на такое предположение?
       - Во-первых, на мысль о влияние злых сил меня навел магический обряд, проведенный карлицей Кристины.
       - Во- вторых, в пещере на необитаемом острове, где я нашел диковинки в виде тебе известных: коммуникатора, эликсира и пирамиды, в саркофаге скрывалось существо демонического вида. Я хотел его открыть и случайно его активировал. Это существо из него поднялось и вышло. А я с моим другом Пьером в страхе бежали с места
       - … преступления. Ты настоящий сказочник, Франсуа. Скажи мне кто твои друзья и я скажу кто ты. Попадись и я тебе в ту минуту, ты и меня бы принял за безобразного демона.
       - Сюзанна, сколько тебе повторять, что ты прекрасная женщина во всех твоих видах и отношениях.
       - Ладно, ты же правды никогда не скажешь. Шучу. Может быть он оказал на тебя какое-то влияние, а оно потом передалось мне? Ты ничего не замечал за собой после этого события? Не одурманил ли он тебя? Не расскажешь ли ты подробно, как он выглядел? Может быть вот так? – спросила она и показала мне одну живую картинку как раз того, кого я видел в саркофаге.
       - Раз так, то это темный маг-сириусианин. Мы полагали, что они давно уже исчезли. Наши предки разошлись с ними, выгнав их из своего мира за их связь с темной стороной вещей. Вероятно, этот маг-сириусианин был заключен в саркофаг своими же как их мстительное послание через века нам, потомкам светлых сириусиан. Есть такая архаичная легенда, что на одной из планет, где сириусиане-отступники проводили свои злобные эксперименты, высадились наши предки и началась жестокая битва не на жизнь, а на смерть, в ней последние остатки отступников были истреблены и на время в том секторе Галактики наступило относительно светлое и спокойное время. Может быть эта легенда сложена о том, что действительно произошло на Земле?
       - Как у тебя все точно сходится.
       - Франсуа, ты торопишься с выводами. Это пока что гипотеза, требующая развития и проверки. Вспомни своего Декарта.            
      - Потом. Видимо, неслучайный здесь персонаж эта карлица. Я чувствую, что она сдвинула с мертвой точки черную месть отступников. Мне она кого-то напоминает. Но не могу вспомнить кого. Только знаю, что того, кто связан с отступниками. Возможно их адепты есть не только на Земле, но и у нас на Тауроне, а  возможно  и на Авенлое.
       Я думаю, нам надо поступить так: мы передохнем в Гааге и потом поедем в Швецию, но тайно, под видом семейной пары со служанкой. Мне необходимо встретится с Марией, этой карлицей и заставить ее проговориться о том, что нас ждет. Видимо план темных сириусиан заключался в том, чтобы превратить нас, потомков светлых сириусиан в темных. Ты явился невольным орудием в их борьбе против нас как наследников их врагов-братьев. Вы в твоем лице как их неверные потомки являются только средсвтом в борьбе с нами. А первым оступником среди нас они, точнее, те кто стоит за ними, они выбрали меня. За ими стоят те, кто является прямой противоположностью ангелов, - демоны или бесы. Но все это надо проверить, уличить их в этом, пока я не переродилась и не могла уже быть телом воплошения твоего ангела-хранителя.
       Вот о чем мы говорили, сидя в карете, колесившей по Голландии.    
        19 июня 1661 г. Сидя в кресле за столом и слушая, как Сюзон играла на лютне, смотря с любовью на меня, я понимал, что мы не будем больше, так счастливы, как сейчас. И знаю, что она тоже это понимала. Но время летело. Нам надо было действовать. Нужны были помощники. Одна -  Марта, заботливая помощница Сюзанны, миловидная простушка 40 лет, а на самом деле ученая дама, пользующаяся, как мне говорила Сюзанна, уважением своих коллег авенлойцев.
       Я поехал в Антверпен, где жил Поль, осевший там на покой после бурной пиратской молодости. Мы встретились и договорились. Он согласился, чтобы помочь мне и развеяться от скучной жизни городского обывателя. Мы вспоминали, что случилось в Новом Свете. У меня до си пор в ушах стоит скрип снастей, свист морского ветра и я чувствую на своих губах морскую соль, запах моря, который я вдыхаю, стоя, раскачиваясь от морской качки, у бушприта. А в это время наш флейт поднимается и опускается, играя на морских волнах. Поль и Марта подружились. Найдя общий язык, мы выехали из Гааги 18 числа лета 1661 г. Путь наш лежал в Швецию.
       2 июля 1661 г. Вот мы, наконец, в Стокгольме. Уже минуло больше 12 лет с той поры, как я приехал сюда по приглашению моего ученого и философского друга Декарта. И здесь есть то, что изменило жизнь шведов. Это отречение королевы от престола. Мы разузнали, что бывшая фаворитка отказавшейся от престола королевы в замке. В замке же была и карлица. Я втайне боялся встретиться с Эббой. Сюзанна это чувствовала, но ничего мне об этом не говорила, чтобы не фиксировать моего внимания на ней и не отвлекать от главного. Мы решили организовать встречу Сюзанны с Марией. Для этого необходимо было незаметно пройти в королевский замок. Разумеется, это было опасно. Поль попробует разобрать завал из камней в подземелье, чтобы освободить проход на опушку леса за замком. Так мы и решили действовать.
       Дождавшись темноты, мы отправились в лес. Когда мы нашли условное место, то я нажал на потайной камень, открывающий дорогу в подземелье. Но только мы прошли по темному коридору вперед как увидели завал. Он оказался не таким непреодолимым, как мне показалось 12 лет назад. Поль и я разобрали его через час так, что можно было, прижимаясь плотно к стене, пройти дальше. Мы шли и шли, пока меня не остановила Сюзанна за руку и прислушалась. Поль освещал впереди путь, а Марта озиралась по сторонам. Впереди послышалось легкое шевеление и шум шагов. Сюзанна мне сделал знак рукой, чтобы я остался на месте, а сама пошла. Я было дернулся за ней пойти следом, но Марта меня задержала, подняв палец перед собой и прошептала мне на ухо: «Мы видит в темноте». Сюзанна исчезла из вида. Прошло целых двадцать утомительных минут. Наконец, вдали послышались легкие, быстрые шаги Сюзанны: я милую узнаю по походке. Она подошла и сказала, что это прошла наушница Мария к себе в комнату. Вскоре мы остановились у двери в комнату Марии. Сюзанна открыла внезапно дверь, и мы буквально ворвались в ее комнату. Мария вся съежилась и испуганно на нас посмотрела, потом лицо ее потемнело от злобы, и она отвратительно захихикала, приговаривая: «Я знала, что вы когда-нибудь за мной придете и будете меня умолять все рассказать, но я ничего вам не скажу. Все вы, мерзкие отродья, сдохните в вашем поганом мире». Сюзанна ее спокойно выслушала и сказала, что она сдохнет раньше.
       - Ну и пусть. Зато вы больше не будете торжествовать над истинными владыками мира.
       - Скажи мне, что я должна сделать, чтобы не стать такой же злобной фурией, как ты, и я тебя прощу все то зло, что ты сделала и можешь сделать. Ведь ты, Мария, в душе добрая девочка, которую злой колдун испортил и заставил страдать. Мы все втроем с Франсуа им отравлены и одурманены. Неужели мы не можем ему сопротивляться?
       Было видно, как в душе Марии идет борьба между силами света и тьмы, но тьма в ее глазах стала сгущаться и она, внезапно выдохнув проклятье в лицо Сюзанны, внезапно ударила ее неведомо откуда взявшимся кинжалом прямо в живот. Я вовремя подхватил Сюзанну, а то она могла упасть прямо на пол. А Поль погнался за ловкой бестией, поймал ее в воздухе и свернул ей шею как суетливой курице, отбросив в угол комнаты. Ко мне подбежала Марта и мы положили Сюзанну на узкую и короткую кровать карлицы, приподняв ее голову и опустив ноги на пол.  Удар был смертельный. Сюзанна умирала. Она еле прошептала: «Прости меня, что я не смогла тебе дать ребенка. Но все разрешилось. Я сохранила себя. Со мной умрет и проклятие темных лордов Сириуса. Оставь меня и беги с Полем из дворца. Карлица подняла шум и в замке начнется за вами погоня. Марта с моим мертвым телом полетит к нам домой. Ты без спроса к нам не возвращайся. Если будет безопасно, ты можешь потом ко мне вернуться, на мою могилу. Я только тебя всю жизнь любила и унесу мою любовь в могилу. Помни о Генриетте, я тебя прошу. Хорошо?
       - Хорошо. Я тебя всегда буду любить.
       - Я знаю. А теперь прощай, - это были ее последние слова, которые она мне выдохнула в лицо.
       Я стоял у ее изголовья и гладил ее по волосам, крепко сжимая ее холодеющую ладонь в своей ладони. Передо мной проносились картины нашей счастливой жизни, и я ничего не видел вокруг. Только чьи-то руки, вероятно, Поля подхватили меня и повели по направлению к потайной двери в подземелье. Марта проглотила глоток эликсира и через несколько секунд оказалась вместе с бездыханным телом Сюзанны в пирамиде, а пирамида исчезла в воздухе. Внезапно дверь комнаты карлицы открылась и на пороге показалась Эбба. Она сдавленно вскрикнула, увидев меня, как будто я был призрак, потом посмотрела себе под ноги, где лежало безжизненное тело Марии со свернутой шеей.
      - Франсуа! Ты жив? – только и могла она сказать, запинаясь, затем оправившись и вспомнив, для чего она здесь оказалась, прибавила, - беги, я их задержу.
       - Спасибо. Будь счастлива, – ответил я, разлепив губы, и вышел из комнаты в темноту подземелья, закрыв за собой дверь. Но я закрыл не только дверь комнаты сдавшейся на милость зла Марии, я закрыл дверь за своей прошлой жизнью, где остались и Сюзанна, и Юна, и Эбба. Впереди меня ждала темная, как подземелье, неизвестность будущего. 
       Мы быстро нашли обратный путь, вышли и сели в карету, на которой доехали до порта. Потом сели в лодку и отплыли на корабле, который ждал нас на якоре. В Голландии я расстался с Полем, который мне посоветовал, что если станет вообще плохо, отправиться в Новый Свет навстречу приключениям, которые смогут хоть как-то утешить мое бедное сердце. 
       2 августа 1661 г. Потеряв терпение в ожидании известия от Марты, я, чтобы развеяться, поехал в Париж, где меня ждали веселые приготовления к возвращению из свадебного путешествия принца Филиппа II Орлеанского и его жены Генриетты Стюарт (Henriette Ann Stuart d`Orleans), сестры английского короля Карла II Стюарта.
       Как всегда, я остановился в своем дворце, где когда-то был с Эббой. Прошло больше 10 лет, а она мало изменилась, хотя у нее было уже несколько детей, - все такая же красавица. Я не стал ей писать писем, ибо тень моей любимой Сюзанны стояла между нами.
       Первым делом я встретился со своим старинным приятелем шевалье Шарлем д'Артаньяном. Он не раз спасал честь королевской семьи. Достаточно вспомнить известный эпизод из дела о подвесках королевы. Именно ему Анна Австрийская обязана тем, что он спас ее честь от публичного скандала. Мой хороший друг Шарль был в добром здравии. Он только спросил меня о том, отошел ли я от сердечной хандры, но тут же пожалел об этом и обо мне, ибо у меня было на лице написано то, что я переживал в душе, внутри себя.
       - Брось, предоставь поэтам изнывать в любовной истоме. Я тебя не узнаю, Франсуа. Ты вторая шпага королевства, после меня, конечно, но первый его любовник, страдаешь от любви. Это очень странно. Ты не находишь? Может быть, ты разучился в Новом Свете ухаживать за прекрасными дамами? Или там их нет?
       - Не говори ерунды, Шарль. Там нет прекрасных дам, там есть безобразные пираты.
       - Как же прекрасные пиратки?
       - Поверь мне, я там их не встретил. Они водятся только на страницах любовных романов Сореля и Скаррона.
       - Хочешь, я тебя познакомлю с такой прелестной вдовушкой, что пальчики оближешь? Она так вкусно умеет готовить. А я знаю, что «губа у тебя не дура».
       - Это мысль. Как ее зовут?
       - Анжелика де Пейрак. Да, жена несчастного графа де Пейрака, казненного на Гревской площади за колдовство. Он оказывается изобрел способ превращения железа в золото.
       - Тогда пойдем к ней хоть сейчас.
       - Давай завтра. Я ее предупрежу, и она нам приготовит отличный шоколад. Она только что взяла королевский патент на его изготовление.
       - Да, вспомнил. Я слышал, что она красавица.
       - И несравненная красавица. Видишь, я могу немного тебе поднять настроение. А то ты вообще пропал. Ладно, я уже пойду.
       - Куда ты пойдешь на ночь глядя, еще надерешь кому-нибудь задницу или натянешь на уши шляпу, как ты это сделал графу… как его. Да, черт с ним.
       Так мы закончили тот день, дегустируя доброе бургундское вино хорошей выдержки у меня в винном подвале. Под утро мы разошлись по своим спальням.
      Вечером мы отобедали у славной вдовушки Анжелики де Пейрак, урожденной де Скорай де Руссик, мадам Фонтанж, на улице Флери. Мадам Шоколад была прекрасна и со мной мила. Мы с ней нашли друг в друге друга. Когда мы пили ее шоколад, я сказал, что он чудесен по вкусу, терпкий и в то же время нежный, как поцелуй красавицы, чьими руками он приготовлен.
       - Можно мне попробовать свое сравнение? Прав ли я или не прав?
       Анжелика с жемчужным смехом мне подставила свою, покрывшуюся румянцем, щеку. И в самом деле, она была соблазнительна и нежна, как ее шоколад.
       - У меня нет слов. Как я оказался прав.
       Развлекаясь приятным разговором с прелестной шоколадницей, мы коснулись королевских новостей. Шарль мне поведал, что не все гладко между молодыми супругами: Филиппом и Генриеттой.
       - Я смотрю, уже король засматривается на свою невестку. Филипп ей пренебрегает, предпочитая шевалье де Лоррена. Чему это ты учил несчастного принца, что он не может определиться в том, кто он есть.
       - Я не могу изменить то, в чем сама природа не определилась. Ему нравятся мужчины, что я могу поделать? Он меня уважает. Но когда я заводил речь о том, что на него дурно влияют Гиш с Лорреном, он пропускал мимо ушей все мои наставления в доброй и приличной жизни.
       - Граф де Гиш, кстати, уже исправился, потому что как верный паж дамы своего хозяина сторожит ее двери, когда последний весело проводит свое время на  стороне. Гиш изображает из себя пылкого любовника, - с сомнением в голосе сказал д'Артаньян, следом сообщив, - ты знаешь, у короля появилась новая пассия. Ее зовут Луиза де Лавальер. Бедная хромоножка.  Сейчас они все в Сен-Клу.
       - Неужели? А я думал, что король не так чувствителен, как кажется.
       - Он лучше, чем о нем говорят.
       - Это ты говоришь, как второй лейтенант королевских мушкетеров или мой друг?
       - Он действительно, бывает, черств, но часто в нем просыпается его отец, который, как ты знаешь, отличался отличным вкусом не только в музыке и фехтовании, но и в науке страсти нежной.
       - Шарль, тебе никто не говорил, что ты изъясняешься, как поэт?
       - Вот выйду на пенсию и начну писать стихи, как Вуатюр.
       Так мы весело проводили время, разгоняя мою печаль. 
       4 августа 1661 г. Вчера я отправился в роскошный дворец моего воспитанника принца Филиппа в Сен-Клу.
Когда я въехал во дворец, то узнал, что принц находится на увеселительной прогулке по злачным местам Парижа. Как он может променять такой роскошный дворец на… но тут я вспомнил свою жизнь в Новом Свете и понял всю неуместность сравнения в моих устах. Я решил представиться Генриетте-Анне в его отсутствие. Как поведет себя его молодая жена? И тут я поймал себя на мысли, что многие мои любимые носили двойные имена Анна-Женевьева, Арана-Юна.
       Когда я вошел в залу, где сидела принцесса Генриетта в окружении своих фрейлин и кавалеров, то обратил внимание на одного из них, который пылко на нее смотрел, а она делала вид, что не обращает на него никакого внимания. Это был несчастный или делающий несчастный вид граф де Гиш. Меня представили. Граф на правах моего приятеля познакомил меня с принцессой. Это он сделал не столько для того, чтобы нас познакомить, а сколько для того, чтобы обратить на себя ее внимание. Как влюбленные, бывают, несносны и обременительны, это было написано на лице Генриетты.
       -  Рада познакомиться с вами лично. Я наслышана уже от мужа о ваших приключениях в Новом Свете. Но почему вы не были на нашей свадьбе в качестве воспитанника брата короля?
       - Я путешествовал по иным мирам, - ответил я на вопрос прелестной кокетки и внимательно посмотрел ей в глаза.
       Ее глаза и в самом деле были чудесны: темные серо-зеленые с искрой в лукавых уголках. Они могли свести с ума не одного славного щеголя. Но в них я искал нечто другое. У меня не было настроения быть очередной жертвой ее кокетства, да я и не в том возрасте, чтобы волочиться за ней, пусть даже список ее ухажеров возглавляет сам король. Я глазами ей дал понять, что мне не надо мстить за свое несчастное детство в качестве бедной родственницы французских королей и дочери короля, которому народ отрубил голову, за то, что ее называли за подростковую худобу «святыми мощами». Я тоже много страдал и могу ее понять. Это в моих глазах могла прочитать принцесса. Кстати, она вполне здорова и совсем не худая.
       Она была стройно сложена. Среднего роста. У нее был чуть приподнят нос, что придавало ее лицу игривое настроение. Она была бела, даже бледна. У нее были чувственные, как говорят в таких случаях, коралловые губы. Тонкая талия и соблазнительные формы. Прическа была в стиле того времени с челкой в виде разделенных длинных завитков. 
       - Где именно? Или это тайна?
       - Не в нашем королевстве. Впрочем, вы, может быть, знаете.
       - Ваше высочество, вы не знали некую Сюзанну Гюйгенс?
       - Нет, не знаю. Я слышала имя Гюйгенс в Королевском научном обществе в Лондоне. Есть, кажется, такой математик и физик.
       - Вы там занимались наукой?
       - Нет, я не ученая дама. Я просто любопытна, может больше, чем надо для своего положения. А почему вы сказали, что «знала»? Ее что уже нет? Она умерла?
       - Да, к моему глубокому сожалению. Она меня просила, чтобы я о вас позаботился. Я думал, вы с ней знакомы.
       - Нет, я с ней не знакома. И о себе я сама могу позаботиться. Лучше вы бы позаботились о моем ветреном муже, - сказала она мне на ушко, чем раздосадовала де Гиша, и продолжила, - он предпочитает мне своих беспутных друзей.
       Мы отошли к балкону, чтобы нас никто не слышал. Я почувствовал, что принцесса прониклась ко мне симпатией, которую вряд ли кто сможет развеять. Мы там обсуждали ее семейные дела, упомянув и короля, который оказывает ей больше знаков внимания, чем сам муж. Я сказал, что это привилегия королей.
       - Герцог Франсуа, можно я так буду вас звать, о вас мне говорили, что вы пишете афоризмы. Филипп мне пересказал несколько. Вот один из них: «Почти все порядочные женщины – это нетронутые сокровища, которые потому и в неприкосновенности, что их никто не ищет» или другое: «Настоящая дружба не знает зависти, а любовь – кокетства», или еще: «Можно дать другому разумный совет, но нельзя его научить разумному поведению». Филипп говорит, что последний афоризм о нем. А предпоследний про меня. Ведь он прав.  Я про себя скажу: я кокетка, потому что никого не люблю. Но вот про порядочных женщин я бы поспорила. Это что получается: они потому добродетельны, что ими не занимаются мужчины. Получается, что все мы… Просто одни это не скрывают, а другие утаивают. Так что ли? Это взгляд философа на женщин?
       - Генриетта, можно я буду вас так называть?
       - Естественно, я вас зову Франсуа, а вы меня Генриетта, но только между нами говоря, а то окружающие могут нас не так понять, как есть на самом деле, по истине, как вы, философы, выражаетесь.
       - Моя милая Генриетта…
       - Франсуа, я своя, я не ваша, и у меня есть муж.
       - Допустим… как говорят учителя философии. Я не философ, а только ее учитель. Не ее самой, конечно, а тех, кто ищет к ней дорогу. А философ – это Декарт, Платон, Аристотель и прочие. Про добродетельных женщин могу сказать, что мне чаще попадались такие из них, которые говорили о добродетели, но не знали, что она такое. Я имею в виду то, как понимается добродетель у Платона, то есть, как деяние добра, его дело в самом человеке. Такие женщины только ждут, когда они хоть кому-то будут нужны, в любом качестве. Вы не знаете, что такое быть одиноким человеком, иначе бы не кокетничали. Впрочем, может быть, именно потому, что вы были в детстве такой одинокой, вы даете повод быть назло себе желанной многими. Вы не им мстите, а себе за то, что себя не любите. Полюбите себя, и тогда найдется настоящий человек, кто вас полюбит. Не Гиш, конечно, он любит не вас, а ваш отказ его любить, свое любовное страдание. Такой просто создан для кокетки. Они друг друга дополняют. И вас, разумеется, людская молва объявит любовниками, даже если между вами ничего нет и не будет. Таковы люди. Но у всякой вещи есть предел.
       Еще один афоризм: «Все, что перестает удаваться, перестает и привлекать». И потому кокетка рано или поздно должна уступать своему несчастному кавалеру, иначе он потеряет к ней всякий интерес.
      - Интересно с вами беседовать. Со мной еще не говорили так умно, и так дерзко, когда я стала сестрой царствующего короля и женой брата короля. Я была бы не против того, чтобы с вами побеседовать. Как вы смотрите на это?
       - Я был бы счастлив разобрать с вашей помощью свои максимы.
       - Тогда давайте договоримся о времени наших философских встреч, например, по утрам или вечерам, как это было у Декарта со шведской королевой Кристиной или немецкими принцессами.
       - Вы прекрасно осведомлены о жизни Декарта.
       - Я в детстве его видела в Париже и в Лондоне читала его «Размышления» и «Возражения» на них Гоббса.
       - А вы знаете, что есть «Возражения» Декарта на «Возражения» Гоббса?
        - Интересно. И это мы можем обсудить.
       - Я как-то за месяц до кончины Декарта присутствовал на его диспуте с королевой. Вот если у вас получится нечто подобное, если вы соберете вокруг себя интеллектуальный и чувственный цвет королевства, то вы будете настоящей королевой ума и красоты. И я вам постараюсь в этом помочь, если вы не будите против такого проекта.
       -  Excellent. Можно начать завтра, после обеда. Это будет пока наш маленький секрет. Франсуа, прошу вас, приготовьте тогда несколько афоризмов, которые мы вместе обсудим.
       - Хорошо, моя королева.
       - Мне нравится.
       - Если бы я был женщина и мне бы понравилось.
       - Может быть, вы еще продемонстрируете ваши музыкальные таланты? Когда я была маленькой девочкой, то слышала вашу игру на клавесине. Еще говорят, что вы с покойным королем сочиняли музыку.
       - Если я опубликую мысли о нравах людей, то вам первой пришлю сигнальный экземпляр моих афоризмов. Что до музыки короля, то я не сочинял с ним музыку, а исполнял ее. Могу попробовать исполнить недавно сочиненную фантазию для лютни в духе сочинений итальянских мастеров Ренессанса.
       С этими словами я подошел к лютне, лежащей у стула возле клавесина, и публично озвучил специально для Генриетты сочинение Сюзанны. Мне было интересно, какое впечатление оно произведет на Генриетту. Вспомнит ли она все, что со мной было? Генриетта с грустью смотрела на меня.
       - Как хорошо.
       Всем дамам и кавалерам понравилась эта музыка. Я сказал, что когда услышал впервые эту музыку, то понял, что значит быть счастливым.
       - Как вы верно сказали, - промолвила прелестная дама, тонкая как тростинка.
       - Вечно ты, Луиза, поддакиваешь, - сделала ей замечание другая молоденькая дама и лукаво на меня посмотрела.
       - Ну-ка хватит заигрывать с герцогом, не будите во мне ревность. Франсуа, располагайтесь во дворце в комнатах напротив моих. Вас я жду завтра к обеду, если вы не придете, то я обижусь.
       С этими словами принцесса, ни с кем не прощаясь, покинула залу для музыки и танцев. У Гиша был такой несчастный вид, что фрейлины над ним подсмеивались у него за спиной. Я его пожалел и подошел к нему с выражением понимания, но он злобно на меня посмотрел, сорвав с шеи платок и безжалостно смяв его в своих нервно дрожащих руках, намекая тем на то, что сделает со мной, если это будет в его власти, и быстро удалился. В его лице я нашел своего нового врага на поле любви. Таких бы врагов побольше, жизнь была бы веселее.
       Вечером заявился принц со своим шевалье. Мне он обрадовался и попросил меня повлиять на жену, чтобы она его не «пилила» за то, что он является хорошим другом. Я ему обещал, что поговорю с принцессой, но добавил, что она тоже его друг.
       - Вот именно друг, но ей надо большего.
       - Я понимаю, но ничего с собой не могу поделать.
       - Ладно. Вы продолжаете брать уроки у Боссюэ, у Лилли? Принц, я как старший ваш товарищ, прошу, развивайте ваши таланты, вы знаете, что они у вас есть, а вы развиваете, напротив, только свои желания.
       - Франсуа, ты прав. Но я слаб. И я злюсь на Генриетту за то, что она сильнее меня, ее больше любят, чем меня.
       - Найди в ней друга, и она тебе поможет влюбить в себя многих. Подумай о моих словах. Кстати, подобными словами напутствовал меня твой покойный отец.
       - Я подумаю.
       На этом мы разошлись. Я же подумал о том, какое чувство вызывает у меня Генриетта. Да, она вызывала нежное чувство. Но желание? Нет, не вызывала. Нет или пока нет? На этот вопрос я пока не мог дать определенный ответ.
       С этими мыслями я уснул.
       5 августа 1661 г. Первую половину дня я записывал, что вчера происходило. В обед пожаловал король. На обеде мы с ним поздравили друг друга с тем, что давно уже не виделись. После обеда он отозвал меня в сторону и стал уговаривать меня поговорить с Филиппом по-семейному, мы же родственники, чтобы он приструнил своих фаворитов, а то добрым людям от них житья нет, и потом они бросают тень на брата короля.
       - Я бы мог с ним поговорить о его друзьях как король, но ты знаешь его нервный характер. Тогда он все сделает наоборот, себе же во вред.
       Я ответил королю, что с ним говорил на эту тему по собственной инициативе вчера еще вечером. Но если это так серьезно, а король не будет зря беспокоиться по пустякам, то я с ним поговорю еще раз сегодня.
       Король мне сказал, что собирается в поездку по королевству со своей женой инфантой Марией-Терезией и всем двором. Первым он посетит Фуке, министра финансов, в его замке Во-ле-Виконт. Он желал бы, чтобы я его сопровождал, а то в последнее время я избегаю двора. Он понимает, что я путешественник и философ, но хочет, чтобы его окружали умные и знающие люди, а не глупцы и педанты. Не зря Людовика XIV зовут «Королем-Солнцем». Для него, как и для солнца существуют только его желания - желания короля.
       Но король меня не отпускал. Посмотрев на меня как бывалый заговорщик, король предложил мне отправиться к Фуке, как его представителю, для помощи в подготовке к королевскому приезду. Я был вынужден согласиться, ибо понял, какие блага можно извлечь из этого случая для просвещенного народа королевства.   
       Как мы и договаривались с принцессой, я с ней встретился для философской беседы в музыкальной комнате. Она приказала, чтобы никто ее не беспокоил, ибо она будет думать. Прежде всего, я еще раз ее поблагодарил за честь быть вместе со столь очаровательной дамой. Потом я отдал Генриетте с десяток моих проблемных афоризмов, которые требовали вчитывания и размышления для толкования и понимания. Их мы обсудим в следующий раз. Она спросила: «Завтра»? Я ответил: «Позже, когда я выполню распоряжение короля, если на то будет разрешение дамы моего ума». Принцесса благосклонно разрешила и чуть не засмеялась. Мы перешли к разбору моих максим, сев как можно ближе друг к другу, чтобы вместе видеть то, что было записано на бумаге. Сначала мы были смущены, но потом разговорились.
       - Вот, например, есть такая сентенция: «Человек никогда не бывает так счастлив или так несчастлив, как это кажется ему самому». Вы, Генриетта можете с этим согласиться?
       - Дайте подумать. Первое впечатление от вашей фразы позволяет сказать, что представление о счастье и само счастье не одно и то же. И ваше сравнение не в пользу того, что кажется, против того, что есть. Но в ней я вижу еще и то, что скрыто: человек счастлив настолько, насколько чувствует себя счастливым. Лучше сказать: если человек знает о том, что он счастлив, он счастлив вдвойне.       
        - Видите, Генриетта, для чего я так пишу. Для того, чтобы моя мысль возбуждала вашу и вы высказывали еще более умные мысли, чем те, что вас завели.
       - Давайте я прочитаю: «Все жалуются на свою память, но никто не жалуется на свой ум». Что вы этим хотели сказать? – спросила принцесса и невольно коснулась своим округлым коленом моего колена. Она не отдернула его сразу и теперь не знала, как поступить. Она не хотела его отводить, чтобы не показаться недотрогой, но и держать дольше положенного, значит поощрять на следующее действие, требующее паузы в отношениях. Но это были рационализации привычного и принятого, мотивом же здесь выступало другое – пробуждающееся желание, приходящая и уходящая страсть. Вот эти качели страсти и оборачивались соблазном, которому нечего было противопоставить, кроме осмеянной вчера показной добродетели. Генриетта искоса на меня посмотрела, я заметил в взгляде ее покрасневших глаз вопрос о том, что мне делать, когда я еще не готова, но уже не могу устоять. Чтобы ей помочь выйти из щекотливого положения, я как настоящий кавалер и принц учтивости встал и прошелся перед диваном, говоря и давая ей время отдышаться, украдкой посмотрев на ее грудь. В своем движении взлета и падения она была великолепна.
       -  На это умозаключение меня натолкнули те размышления Декарта, которые вы читали. А мысль здесь проста. Человеку естественно быть умным. Есть такие вещи, которых нельзя не знать, например, что ты думаешь, и дума тебя ведет к тому, что ты думаешь лучше, мыслью ее же проверяешь, корректируешь, уточняешь, сокращаешь. Память же не в нашей власти. Сколько ее не тренируй, она все равно рано или поздно тебя подведет. Вот почему мы говорим, что время лечит. Мы естественно забываем, ибо так и должно быть, чтобы жизнь не стояла на одном месте, чтобы она продолжалась, чтобы было новое, для которого необходимо пустое место, незанятое тем, что возвращает нас назад к тому, что было. Но его уже нет для того, что еще нет, стало тем, что есть.
      - Как интересно. Франсуа, давайте отдохнем, чтобы вспомнить о том, что не случилось. Я вчера перебирала здесь ноты и нашла ноты с вашим сочинением для клавесина. Я хочу вам его сыграть, чтобы вы мне сказали, какие воспоминания оно у вас вызывает.
       Она присела на стул за клавесином и разыграла мою давнюю сюиту. Она играла хорошо, что чувствовалось, что она играет по струнам, их цепляет, не только клавесина, но и моей души. Мне пришло в голову, что таким образом она попыталась взять реванш, завести уже меня. Так и хотелось крикнуть: ничья. Но все оказалось не так. Генриетта, когда закончила исполнение, сказала, что вчера в первый раз исполняя пьесу она от красоты ее сочинения непроизвольно запела, чтобы выразить то, что она почувствовала. 
       Мы договорились о том, что пока я буду улаживать дела короля, она подумает над моими максимами. Когда мы освободимся для встречи, то их обсудим либо здесь, в Сен-Клу, либо у Фуке в его замке, где она тоже будет отдыхать.
       6 августа 1661 г. Вчера я отправился к Фуке в его замок Во-ле-Виконт. Если бы я знал, что готовит мне эта поездка, тогда бы призадумался над тем, стоит ли себя обрекать на непосильную ношу заботы обо всем королевстве. Но не буду опережать время, ибо если забежишь вперед, то обязательно окажешься позади самого себя – настоящего. 
        До Во-ле-Виконт было рукой подать по дороге от Фонтенбло. Николя Фуке был заранее извещен о моем появлении. Он встретил меня подобающим образом не как счетовод королевтсва, вроде Кольбера, а как влиятельный политик и государственный муж, живущий   на широкую, государственную ногу в качестве вельможного богача.
       Фуке был приятной наружности, даже, я бы сказал, симпатичен, как многие гедонисты, если бы не его змеиная улыбка, которая портила общее хорошее впечатление. Она особенно бросалась в глаза из-за его удлиненного носа. Глаза были холодного голубого цвета. Если судить по внешности, то передо мной был человек трезвый и расчетливый, который своего не упустит и не уступит. Если его надо было бить, то следовало бить до конца. 
       Происхождение у него было не знатное: из чиновничьей, парламентской среды Бретани. Он был выдвинут самим Мазарини на пост суперинтенданта финансов. Как и Мазарини, он использовал финансы королевства не в интересах народа, а в своих собственных. Будучи финансовым дельцом, он поставил дело ограбления целого государства на поток рекрутирования себе сторонников ради удовлетворения своих расточительных страстей, царицей которых было себялюбие. Трудно, неимоверно трудно обуздать свое себялюбие, которое как ты с ним не борись, все равно тебя перехитрит. Классическим примером жертвы последнего был Фуке. Он окружил себя целым роем ученых и мастеров искусств, которые жили за счет государства и славили за это его имя. Пора было осадить этого господина, который зарвался дальше и выше всех, что стал угрожать по влиянию на королевстве самому королю. Король, хоть и был мне родственником, но не вызывал у меня симпатию из-за своего коварства и лицемерия, которыми прикрывал свое неисчерпаемое себялюбие, что выросло до баснословных величин при сравнении себя с целым государством, чего себе не позволял никто из королей. Фуке показал мне дворец, который я нашел чересчур роскошным для главного финансиста королевства, который должен, прежде всего, экономить на самом себе, чтобы всем подданным королевства быть примером для подражания.
       - Господин Фуке, откуда столько роскоши, которая приличествует расточительному итальянскому князю, вроде сановного преступника Борджиа, а не управляющему финансами королевства, разоренного Фрондой?
       - Герцог, вы рассуждаете, как генеральный прокурор, которым я имел честь быть до недавнего времени, пока не попробовал продажей этой небедной должности откупиться от короля. Между тем вы славитесь несметным богатством, как авантюрист Алладин из сказок «Тысячи и одной ночи», которую мне любезно переводят с арабского языка мои друзья литераторы.
       - Я разбогател благодаря удаче, а вы благодаря налогам, собираемым с наших соотечественников.
       - Какая разница? Буду с вами откровенен. Король начал с меня потому, что у него есть Кольбер, который как мне докладывают мои шпионы, перепроверяет мои финансовые ведомости о доходах и расходах и находит несоответствие в том, что я занижаю расходы и завышаю доходы королевства. И он прав, я занимаюсь финансовыми махинациями. Что делать, ведь я исповедую то, что претит вашим добродетельным вкусам, над которыми вы сами в своих максимах издеваетесь. А как еще расплачиваться за свои страсти, которые управляют миром? Бурбон начнет с меня, а продолжит вами. Ведь к вам труднее подобраться. Вы герцог, принц, его родственник и ваше богатство не выросло на борьбе мятежников-сепаратистов, заключивших союз с Испанией против французской короны. Вы выступали за примирение. И приобрели богатство в Новом Свете. Но когда он расправится со мной, у него уже будут средства для борьбы с вами. Ведь король обладает куда большим честолюбием, чем я. И куда вы денетесь? Сбежите в Новый Свет к своим пиратам?
       - Неужели нельзя ограничить свои аппетиты либертена, чтобы жить в безопасности?    
       - И это говорите мне вы, вельможный авантюрист? Но этого мало. Король в вас найдет и соперника на любовном фронте. Его не удовлетворяет одна жена, у которой нет ничего за душой, кроме титула. Зато его привлекает честолюбивая Генриетта, с которой он начинает откровенно заигрывать. А тут вы с вашими философскими беседами. Или вам мало Стокгольма?
       - Вы я вижу, рекрутируете меня в вашу армию сторонников. Но сторонников чего?
       - Я могу вам сказать, но чуть позже. Пока мы должны понять, что мы не враги друг другу, а друзья, ибо у нас один враг – Людовик XIV.
       - Вы прямо склоняете меня к государственной измене.
       - Подумайте, стал бы я вам это говорить, если бы у меня не было крупных козырей на руках?
       - А, может быть, вы блефуете, играя краплеными картами коррупции и королевской измены?
       - Давайте это проверим, как только посетим Бастилию, например, завтра. Я еще могу туда заглядывать не в качестве узника, но генерального прокурора, которым все еще номинально числюсь.
       - Я вас жду к ужину. Там мы, надеюсь, продолжим нашу занимательную беседу.
       Я был обескуражен тем, что Фуке пошел ва-банк. На что он рассчитывает, на то, что я соглашусь участвовать в заговоре против короля? Я даже в годы Фронды не злоумышлял против временщика Мазарини, а тем более не стану этого делать против законного короля. Впрочем, Фуке обещает, что у него есть факты, которые могут изменить мое отношение к королю. Во многом он прав относительно короля. Но предавать человека, еще не нанесшего мне никаких серьезных ран, как это низко. К тому же он непросто мой родственник, но брат по отцу.   
       За ужином мы скоротали вечер. На столе было столько кушаний и яств, что глаза разбегались и не могли надолго ни на чем остановиться. Я съел каплуна, рагу из зайца, закусил куропаткой, попробовал отличный суп из черепахи, соус фирменного приготовления Фуке, запивая анжуйским и провансальским винами, выпил чашку кофе, заедая шоколадным тортом, приготовленным по рецепту моей новой знакомой Анжелики. Мы обсуждали план мероприятий празднеств в Во-ле-Виконт. Этот план включал в себя катания на водах, купания в купальнях, гуляния по террасам, перед каскадами фонтанов, отдых в гротах, игровые представления, театральные спектакли, цирковые забавы, созерцание питомника диковинных зверей и многое, многое другое. Было где разгуляться двору.
       Я сделал заключение о том, что король, даже если бы проявил свою немилость, не мог бы получить большего удовольствия, чем здесь.  Этот праздник в честь короля, надеюсь, задаст тон всем праздникам его царствования. Фуке поблагодарил меня за столь лестный отзыв, заметив, что он соответствует действительности.
       - Если бы вы знали, сколько он мне будет стоить, то воздержались бы от комментариев, запретив это мероприятие, будь это в вашей власти.
       - Разумеется, лучше эти средства из казны пустить на нужды народа или хотя бы на научные исследования.
       - Я от вас и от иного короля, лучшего этого, не ждал ничего другого. 
       - Другого нет.
       - Он может быть.
       - Если этого не станет, то его брат будет еще хуже.
       - Есть другой.
       - Какой другой?
       - Не вы.
       - Причем тут я?
       - То, что вы брат короля – это секрет Полишенеля.
       - Вот так?
       - Да так, но об этом завтра.
       - Фуке вы как змей искуситель не договариваете главного, зачем вам это надо?
       - Затем, чтобы жить так, как я привык, или, во всяком случае, просто жить и умереть свободным человеком.
       - Резонно.
       8 августа 1661 г. Вчера я видел такое, что изменило все мои планы на будущую жизнь. Поздним утром, позавтракав, мы сели в карету и поскакали в Париж. Дорога была приятная, ровная, так что мы ехали со всеми удобствами. В дороге Фуке стал меня расспрашивать о том, где я был последние месяцы, кого он ни спрашивал, никто не знал.
       - Для чего я вам был нужен?
       - Для того, чтобы спокойно сделать то, что мы наспех делаем теперь. Обстоятельства складываются так, что мы с вами невольно являемся союзниками, как вам этого не знать, ведь вы были активным участником Фронды, где заключались немыслимые союзы. 
       - Да, но и совершались предательства ради сиюминутных корыстных личных интересов.
       - Несомненно. Так всегда бывает, когда интересы расходятся. Поэтому вы и проиграли. Но у вас есть возможность отыграться. Подчеркиваю, последняя возможность не связывать себе руки и быть пешкой в чужой игре по установлению мягкой тирании.
       Фуке был прав. Но он ненадежный союзник: слишком хитер и неуправляем. Но такие, как Фуке, необходимы на первом этапе, пока враг силен и опасен.
       - Я то же думаю, что мы опасны не только для короля, но и друг для друга. Но зачем торопить события и ломать игру. Можно на ходу искать новых союзников.
       - Включая прежних врагов, если они менее опасны, чем прежние союзники?
       - Да, эта азбука интриг не касается главного противника.
       Мы подъезжали к воротам Бастилии. Я гадал о том, какой последний довод заговорщиков он мне приготовил. Выходя из кареты, Фуке мне задал вопрос.
       - Как вы думаете, герцог, почему именно вас король послал ко мне?
       - Вероятно, чтобы мы договорились.
       - О чем договорились? Не очевидно ли вам, что король торопит события, чтобы раскрыть заговор против него.
       - Ваш заговор, не мой.
       - Согласен. Но для чего? Не для того ли, чтобы вашими руками уничтожить меня. И приняться за вас, когда у него будут развязаны руки. И после этого такой вероломный король еще заслуживает прощения?
       Мне нечего было сказать. Конечно, события складывались так, что их виновником был не только Фуке, но в не меньшей степени и сам король, честолюбие которого было безмерно, а, следовательно, и опасно.
       - Фуке, а не рискуем ли мы, входя в Бастилию, ведь отсюда можно и не выйти? И потом королю обязательно доложат, что мы здесь были. Не примет ли он тогда все меры предосторожности, чтобы себя обезопасить?   
       - Хорошо, что вы не теряете бдительности. Но пока я генеральный прокурор со мной здесь вы в безопасности. Королю, разумеется, доложат о том, что мы здесь были. Но не доложат, у кого мы собственно были. У меня везде есть шпионы. А комендант Бастилии большой любитель анжуйского и не откажется с нами выпить стаканчик и закусить.
       С этими словами Фуке мне показал корзинку с яствами и бутылками вина для коменданта Бастилии. В сопровождении слуги Фуке, несущего подарок коменданту, мы вошли в Бастилию и поднялись к нему в кабинет.
       - Вы здесь у себя как дома, - сказал я глухо, озираясь в этом каменном мешке. Настроение у меня сразу упало и я подумал о том, что я здесь, черт возьми, делаю.
       - Да незабываемое впечатление. Но я здесь не у себя дома, а на службе у его величества.
       Какой еще смысл вкладывал Фуке в эти слова я узнал позже.       
       Поднявшись к коменданту, мы  с ним поздоровались. Фуке представил нас друг другу. Он сказал, что помнит о несчастном господине де Базене, который томится вместе со своими пленниками и питается той же пищей, что и они. И вот он, прокурор Фуке, решил восстановить справедливость и разделить свой стол и кухню со своим коллегой. Комендант Бастилии расцвел от такого радушия и пригласил нас за стол вместе с ним отобедать и разделить наш подарок, ибо он честный надсмотрщик и взяток даже в виде подарков его желудку не берет по своему глубокому убеждению следовать как духу, так и букве закона. Фуке кивал своей изящной головой в такт восклицаниям главного тюремщика Франции. Последний бестактно заметил, что если господину Фуке в будущем случится оказаться в Бастилии уже не в качестве прокурора, то он, барон де Базен, этого ему никогда не забудет и будет, между нами говоря, баловать своего знаменитого постояльца.
       - У вас чудесное чувство юридического юмора.
       - Да, у нашего барона этого не отнять. Ведь вы, признайтесь, главный смотритель королевства.
       - Вы мне льстите, господин генеральный прокурор.
       - Господин барон, я вас предупреждаю о том, что ни один льстец не льстит так искусно, как себялюбие.
       - Подумайте на досуге об этом, как советует вам это сделать наш собеседник-философ.
       - Но вы ведь не только заехали сюда, чтобы меня угостить?
       - А почему бы и нет? Но вы правы. Дела службы не дают мне расслабиться. Вот Франсуа VI герцог Ларошфуко собственно меня попросил справиться, как поживает его друг, тоже философ, которого вы мне показывали прежде. Как его? – спросил Фуке меня, мне незаметно дав знак рукой молчать.
       - Вспомните, какое трудное имя, вы не находите барон, мсье Мане?
       - Имя как имя.
       - Вы, герцог, если мне не изменяет память, с ним учились? – и он мне сделал знак ладонью вверх, чтобы я поддержал его.
       - Нет, милейший господин Фуке, мы с ним не учились, а работали вместе над проектом Декарта.
       - Да, уважаемый был ученый, - заметил комендант, чтобы показать свою ученость.
       - Но прежде, чем мы спустимся в ваши сырые казематы, от которых у меня потом всю ночь болит спина, давайте, строгий наш хранитель тайн королевства, выпьем бокал вина за ваше превосходное здоровье и закусим.
       - Премного благодарен. Я представляю, как вам было бы плохо там, если бы вы остались у меня погостить подольше, - ответил тюремщиц, расхохотавшись.
       - Не дай вам бог. Спаси и сохрани. Только вы, Базен, способны хранить тайны всего королевства, - сказал Фуке, дружески обняв коменданта.   
       Как Фуке усыпил нашего славного тюремщика, когда мы пили из одних и тех же бутылок, это известно одному только Фуке. Но факт был налицо: Базен, мило развалившись в своем кресле, беззаботно похрапывал. Фуке кликнул своего шпиона-надзирателя и в его сопровождении мы вместе со слугой спустились в каземат в южной башне Бастилии, рядом с кабинетом коменданта. Мы преодолели несколько маршей лестницы, прежде чем опустились на самое дно башенного колодца, где было тихо, душно, сыро и темно, как в могиле. Я закрыл нос платком, чтобы не дышать зловонным запахом проклятого каземата. Здесь надзиратель, щелкнув ключом в замке, толкнул тяжелую глухую дверь в камеру и она, слабо поддавшись и заскрипев, приоткрылась. В камере было трудно дышать, хотя было заметно, что узник заботится о состоянии своего носа. Но все же все нехитрые удобства были рядом и давали о себе знать. В углу комнаты на смятой кровати, покрытой грязной простыней, сидел человек, чью фигуру выхватывал из тьмы неверный свет тюремного фонаря. Он быстро надел на себя маску.
       - Оставьте нас на полчаса, - распорядился Фуке.
       Надзиратель и верный слуга Фуке удалились, прикрыв за собой дверь камеры. Мы остались одни с бедным узником. Фуке положил в знак предостережения свою руку на мою, потом тихо обратился к нему: «Пьер». 
       - Я ждал вас Николя, но вы все не приходили.
       Я чуть не вскрикнул от изумления, - узник говорил с Фуке голосом короля. Как здесь оказался король? Я не верил своим ушам.
       - Вы с кем-то пришли?
       - Да, сударь, это наш добрый друг, господин Франсуа.
       - Добрый день, ваше… Пьер.
       - Я уже забыл, каким он бывает.
       - Расскажите вашу историю моему другу, может быть он нам поможет. Пьер, у нас времени не больше пятнадцати минут. Пожалуйста, Пьер, подойдите к нам поближе и снимите маску. Когда он подошел и снял бархатную маску, то я увидел лицо короля, которого оставил два дня назад. Те же большие карие глаза, тот же с чуть раздвоенным кончиком нос, те же аккуратные чувственные губы, тот же слегка выдающийся подбородок. Пьер был немного ниже короля, но это объяснялось тем, что король скрывал свой небольшой рост высокими каблуками. И голос, та же его интонация и тембр, а также манера держаться, но без манерности, напоминали короля. Сомнений не было передо мной стоял двойник, нет не двойник, близнец короля и мой несчастный брат. Вот так и я могу оказаться в этом страшном застенке.
       Пьер рассказал мне историю своей одинокой жизни, которую скрашивало общение только с парой человек, которые его воспитали и научили всему, что умели сами. Их звали Жан и Жанна.
       - Они научили меня всему, что необходимо знать, уметь обращаться с оружием, пером и конем любому дворянину.  Жан меня учил тому, как быть честным и мужественным воином, а Жанна тому, как надо любить людей, животных и мир вокруг. Они меня учили новым и древним языкам. Но не хотели, чтобы я изображал людей. Я не видел своего лица, у нас не было в доме зеркал. Но я украдкой смотрел на воду и в отражениях ее ловил свой образ. Я запомнил этот образ мальчика на всю жизнь. Раз мне нельзя было рисовать людей, я рисовал природу, которая была вокруг меня, и сочинял музыку, которую мы вместе исполняли с Жанной, чтобы возвысить нашу простую жизнь до той, что описывалась в книгах. Жан еще научил меня думать и заниматься научными опытами, мастерить вещи и следить за собой.
       Раз в месяц к нам наведывался господин с бравыми усами и гасконским акцентом, как однажды заметил Жан.
       Однажды в раннем детстве я видел красивую женщину в богатой одежде, которая была с прелатом в кардинальской шапке и мантии. Она меня погладила по голове и поцеловала в лоб, а прелат мне улыбнулся. Мне было хорошо с ними.
       Но однажды, лет пять назад, я точно не помню, - здесь теряешь счет времени, нет предметов, событий, за которые может зацепиться внимание, - я задержался на прогулке дольше обычного и пришел домой поздно. В доме было все перевернуто, а мои близкие Жан и Жанна лежали в луже крови мертвые. Я упал в обморок. А когда очнулся, то ехал в зарешеченной карете в неизвестном направлении. Напротив меня сидел неприятного вида господин Он приказал мне не снимать эту маску с лица, иначе он меня убьет.
       Дом стоял в горах, и рядом было море. А я ехал в карете по равнине. Когда меня привели в эту камеру, то я испугался, что здесь проведу весь остаток своей несчастной жизни. Вскоре ко мне пожаловал красивый молодой человек на высоких каблуках, заставил снять маску, посмотрел на меня и в ярости закричал, чтобы меня здесь держали вечно и не позволяли снимать маску, иначе он всех пошлет на эшафот, повесит. Вот такая у меня печальная история.
       - Пьер, мы сейчас придем.
       С этими словами Фуке меня позвал наружу. Мы вышли на лестницу, прикрыв за собой дверь.
       - Ну как?
       - Бедный мальчик.
       - Разумеется, бедный. Он это не заслужил. Что мы будем делать?
       - Не знаю. Я понимаю, вы предлагаете мне обменять его на короля. Но даже если это осуществимо, что маловероятно, он все равно скоро раскроет, кто он. Если не он раскроет, то узнают другие, например королева-мать, жена, да мало ли кто. Сможет ли он играть чужую роль всю жизнь? У него сложился другой характер, чем у короля, у которого, вы знаете, главное - это он сам, его самолюбие. А Пьер даже себя никогда не видел взрослым. Он инфантилен и у него нет сознания себя, я уж не говорю о самолюбии. Человек формируется еще в детстве.
       - Я все то, что вы сказали, принимаю. Но у нас есть только один шанс. И надо решать здесь и теперь. В ваших руках сейчас судьба Франции. Или мы будем иметь самолюбивого тирана или получим послушного короля, считающегося с вольностями знати и свободами граждан. О нас с вами я не говорю. Скоро мы будем с ним сидеть рядом. Неужели у вас нет даже чувства собственного самосохранения?
       - О чем вы говорите, ведь это чистая авантюра. Одно дело авантюра в частной, личной жизни, другое дело – в жизни многих близких людей. От этого решения будет зависеть судьба других людей. А каковы последствия наших действий? Вы можете их предсказать?
       - Это тот момент истории, который драматурги называют перипетией. Как вы решите, так и карты лягут, так и пойдет история. Неужели вы не хотите изменить историю7 Вам сама история предоставляет это право. Вы вольны поступить, как вам подсказывает совесть. Обречь несчастного человека на муки или наказать тирана за его злодеяния.
       - Фуке, Николя, вы использовали все аргументы, и перешли на высокий штиль наших трагедий, где герои решают судьбы мира. А между тем вашими словами руководят совсем другие страсти. Ладно. Рискнуть можно. Но назад пути не будет.
       - Правильно, это не театр, а жизнь, и она, как река, вспять не потечет. 
       - Хорошо. Вы хотите подменить короля Пьером во время праздника у себя в замке? Но до этого события осталось только 8 дней. И вы, что, в самом деле, думаете, что можно за восемь дней сделать то, что природа делает за восемь лет. Я был воспитателем, причем недолго, беспутного Филиппа, и что получилось?  Ничего. А тут взрослый ребенок.
       - Мы его будем учить политической науке трезвой и холодной страсти больше, чем 8 дней. Главное уговорить его решиться сделать это и помочь ему выучить азы обращения с людьми. На что 8 дней вполне хватит.
       - Учтите, Пьер не вы и он не знаком с той хитростью, которой вы владеете в совершенстве. Я говорю о себялюбии. Попробую.
       - От того, как вы попробуете, зависит не только его, но и наша судьба. У нас больше нет времени. Базен с минуты на минуту проснется.
       - Кто будет сидеть вместо Пьера?
       - Для чего же я взял с собой слугу? Он мне верен.  Когда же мы совершим обмен короля на Пьера, то король, настаиваю бывший король, станет узником не Бастилии, а тюрьмы Сен-Маргарит, где служит комендантом мой нелюдимый родственник. Мы произведем обмен слуги на короля, как наказание за его дутое величие, в самой тюремной карете.
       - Николя, позвольте, мне так вас называть, раз мы стали сообщниками, вы предусмотрительны и продумали все до мелочей. Вы просчитали и меня.
       - Нет, конечно, я вас не просчитал, не вычислил, вы не ассигнация, Просто я понял, что мы товарищи по несчастью вместе с Пьером. И чтобы не мириться с жалкой судьбой решил совершить все, что от меня зависит. За нас это никто не сделает.
       Вы правы, - ответил я и по-товарищески пожал ему руку, про себя подумав: сейчас мы товарищи, а завтра можем оказаться врагами. Но такова жизнь.
       Мы зашли обратно в камеру и Фуке объяснил, что я выведу Пьера как слугу Фуке, а слуга будет сидеть вместо Пьера в его темнице. Но Пьер воспротивился такому решению, сказав, что достаточно его одного для несчастья. Он не хочет сделать несчастным другого человека. На что Фуке возразил, что пребывание слуги не продлится долго. Через несколько дней в его темнице надолго поселится виновник гибели его близких, тот, кто его в нее посадил. С этими словами Фуке вышел из темницы позвать своего слугу. Пьер со слугой переоделись в одежду друг друга. И здесь Фуке оказался предусмотрителен. Они оба были одного сложения. Слуга оказался в темнице. А мы сопровождаемые надзирателем пошли вверх в кабинет коменданта. Через некоторое время комендант очнулся. Мы рассмеялись, и комендант стал перед нами оправдываться в том, что немного расслабился. 
       Затем мы по моей просьбе пошли к узнику по имени Мане. Я его знал в далекой юности. Он меня с трудом признал. Я обещал, что помогу его родным и попрошу короля, чтобы его отпустили. А пока пусть он, не теряя надежды, держится и не теряет присутствия духа в ожидании спасения.      
       С этим мы удалились и, вежливо простившись с комендантом, с облегчением покинули Бастилию. Путь наш лежал теперь ко мне домой во дворец в Париже. Там нас покинул Фуке, оставив Пьера моим заботам. Он сказал мне, что прикажет доставить ко мне через своего шпиона всю необходимую информацию об окружении короля, чтобы Пьер, не теряя времени, приступил к ее изучению. 
       9 августа 1661 г. Первым делом, когда мы приехали ко мне во дворец, было привести Пьера в порядок. Слуга мне в этом помог. Он, было, заикнулся, не двойник ли это короля, но я его вовремя одернул и предупредил, чтобы он не болтал лишнего. Я был в нем уверен. В присутствии других людей я попросил Пьера одевать бархатную маску, которую мне передал Фуке. Я до сих пор не оправился от того, что со мной рядом живет король, вернее, будущий король, а сейчас беглый преступник.
        Я подвел его к портрету Людовика XIV и спросил: «Пьер вы хотите знать, кто отдал приказ убить ваших близких Жана и Жанну и упек вас в Бастилию?»
       - Да, хочу.
       - Что вы с ним сделаете, если он окажется в вашей власти?
       - Я вызову его на дуэль и постараюсь убить злодея.
       - А если он убьет вас?
       -  Я не изменю своего решения, Значит, такова моя судьба.
       - Таким меня научил быть Жан и тюрьма. Она лишает радости ожидания лучшего.
        - Да вы, Пьер, философ. Вы читали Декарта?
        - Да, его размышления. Мне советовал их прочитать Жан.
        - Хороший у вас был учитель. Обещаю вам узнать, кем он был на самом деле. Ведь и Жан, и Жанна были благородными людьми, которые пожертвовали своей личной жизнью, чтобы заботиться о вас и за вас умереть. Вы это понимаете, Пьер?
        - Да, но чтобы так, как вы сказали, я еще не думал.
       - Подумайте, хотя бы для того, чтобы их жизнь и смерть не была напрасна. Ведь вы недаром читали Декарта. Он вас не мог не научить разуму, как им владеть, чтобы управлять страстями.
       - Как я вас понимаю, Франсуа. Можно я так вас буду называть.
       - Да, мой сир.
       - Вы надо мной смеетесь, какой я король, я – беглый преступник.
       - Не говорите так, посмотрите в это зеркало, - предложил я, протягивая ему небольшое зеркало в золотой оправе.
       Когда Пьер взглянул на себя, то его глаза округлились, губы задрожали, зеркало выскользнуло из его рук, но попало в мои, заблаговременно его подхватившие. Оно еще ему понадобится, чтобы полюбить себя. Сейчас он себя ненавидел.
       - Так это я? Я что сошел с ума?
       - Вот кто виновник всех ваших несчастий, - ответил я, показав ему на портрет Луи XIV.
       - Он что мой брат?
       - Вы близнецы. Он король Франции. А вы тайный узник его самолюбия. Желаете вы покарать злодея?
       - Да. Но как? А разве это хорошо хотеть смерти брату?
       - Нет, плохо, если речь идет о настоящем брате, который заботится о тебе. Но как можно назвать того, кто убивает твоих близких и обрекает тебя из-за своей трусости на муки неизвестности в неволе?      
        - Как же его вызвать на дуэль?
       - Никак. Как только вы захотите сделать это, так окажетесь там, где были, чтобы на следующее утро взойти на эшафот. Но там будете не только вы, но и я, и Николя, и его слуга, и мой, и еще сотни вам неизвестных людей, у которых есть тоже близкие.
       - Так зачем вы вызволили меня из темницы?
       - Мы с Николя вас похитили из темницы, чтобы восстановить справедливость, чтобы во Франции с вашей помощью торжествовала не тирания, а благополучная жизнь счастливых граждан, свободных и солидарных друг с другом, а не ожидающих друг от друга подлости и предательства.
       - Так что мне делать?
       - Быть Людовиком XIV. Нужно первое время играть его роль, а там когда к вам привыкнут, изменить нашу жизнь в сторону добра, о котором вы говорили хорошие слова, но это еще не добрые дела. Очередь за вашими добрыми делами. Первым из них является то, что я вам предлагаю. Мы вам в этом деле будем помощниками, а не режиссерами. А там будет то, что будет, в зависимости от того, как вы себя поведете: выдержите жизненный экзамен – вы хозяин положения, нет – вы марионетка в руках ловких царедворцев. Я постараюсь сделать все от меня зависящее, чтобы у вас все получилось. Еще скажу вам, не таясь, мне уже нечего терять, я ваш брат по отцу. Но об этом знают из живых только я и Николя Фуке.
       Я протянул ему руки, и мы по-братски обнялись. 
       - Я не могу всего понять, что вы, Франсуа, мне сказали, а тем более принять и признать, настолько это невероятно. Но я постараюсь оправдать ваше доверие. Уж лучше играть роль другого человека, чем быть никем, никто.
       - Пьер, вы не правы, вы будете играть роль другого только то время, какое сочтете нужным, конечно, в разумных пределах. Будьте самим собой, королем, а не безвестным узником Бастилии.
       12 августа 1661 г.  Я все время провожу с Пьером. Учу его быть королем, играя роль Луи. Там, в Новом Свете, Пьер был моим спасителем. Здесь, в Старом Свете, Пьер – мной спасенный. Имя одно, а люди разные, с разной судьбой, но оба мне дороги. Я совсем забыл о Генриетте. Сегодня я еду в Сен-Клу. Если она была лишь легко увлечена мною, то разлука ослабит между нами связь. Если же у нее ко мне большая страсть, то разлука, наоборот, ее усилит. Здесь удобно сравнение разлуки с ветром. Свечу он задувает, но раздувает пожар.
       Когда я появился в Сен-Клу, двор купался в Сене. Я подошел к реке. В реке купались фрейлины принцессы. Принца, как всегда, не было рядом. Принц любил грязь и в людях и в отношениях. Он не любил купаться. И предпочитал не чистых девушек, а грязных шлюх. Еще больше ему нравилось превращать невинных девушек в неприличных девок. С принцессой был король. Он что-то шептал ей на ухо, а она заразительно смеялась, смотря на несчастного де Гиша, стоявшего поодаль у липы и кусавшего губы с досады. Внезапно одна из фрейлин вскрикнула и стала бить и разводить руками воду. Ее голова окунулась в воду, она выгнулась в воде и показалась дальше по течению. Девушку относило и несло в водоворот на повороте реки. Все стояли в оцепенении и чего-то ждали. Я быстро бросился в реку в одежде и поплыл ей навстречу для перехвата. Вскоре я услышал, что другие бросились в реку вслед за мной. Фрейлину накрыла волна, и она скрылась под водой. Я глубоко вздохнул и нырнул в прозрачную бездну реки и поплыл вперед по направлению к телу девушки, которая, барахтаясь под водой, могла захлебнуться. Ее тянуло на дно, а потом стало тащить по дну. На дне вода была холоднее, чем на середине. Я подплыл к девушке. Она уже захлебнулась. Ее голову мотало быстрое течение, которое у дна замедлялось. Я схватил ее и потащил наверх к солнцу и воздуху.
       Мы выскочили на поверхность, и я погреб к берегу. Девушка лежала у меня на спине. Я ее перехватил на руки и вытащил на берег. Положил ее животом себе на колено и стал жать рукой спину. Из нее полилась вода. Потом перевернул на спину и стал делать искусственное дыхание, «рот в рот», вдувая в нее воздух и прочищая легкие. Вокруг собрались люди. Подбежал сам король. Вдруг фрейлина сделала судорожный вздох. Я быстро перевернул ее на живот, из ее горла пошла вода. Девушка была жива. Промедли я еще мгновение, и она бы утонула. В толпе сбежавшегося народа раздавались крики радости по случаю спасения девушки, которая оказалась Луизой де Лавальер, обратившей на себя внимание после моего музыкального выступления у принцессы.
       Я оставил бедняжку заботам ее подруг и пошел к себе в покои сменить платье. Я не искал благодарности ни Луизы, ни короля, который якобы увивался за Лавальер, но не сделал ничего, чтобы ее спасти. Меня остановил принц Конти и от лица присутствующих поблагодарил за мужской поступок. Я ответил учтивой любезностью, что в его лице узнаю товарища по былым делам Фронды. Мы друг другу улыбнулись и пожелали, чтобы сегодня больше не было никаких приключений.  Однако не все меня благодарили. Были и такие, которые вздумали пошутить в мой адрес. Из аллеи показались друзья принца, к которым присоединился де Гиш.
       - Вы не знаете, что произошло на водах? - спросил шевалье де Лоррен графа де Гиша.
       - Да, одна дурнушка, которой пользуются всем известные особы в качестве ширмы, вдруг изволила сделать вид, что тонет. Однако никто не бросился спасать обманщицу Луизу. Все ждали продолжения комедии, когда Арлекин начнет спасать свою Коломбину. Вдруг какой-то старый дуралей бросился в воду весь в одежде и вытащил ее из воды помимо желания, так что она стала от него отбиваться.
       - Господа, я сегодня читал Апулея, так там герой, ставший влюбленным ослом, от досады, что его все принимают за осла, стал кусать свой собственный хвост так больно, что, наконец, получил удовольствие. Вы думаете, от чего он получил удовольствие? Не от того, что он любит, а от того, что ненавидит. И чем он больше любит, тем больше ненавидит, не замечая, что оскорбляет всех влюбленных, - так я ответил на выпад жалкого влюбленного.
       - Вы кого имели в виду господин Спасатель от невинности?
       - Осла, конечно, он вам не напоминает того, кого вы видите, когда смотритесь в зеркало?
       - Господа, я готов поспорить на кровавый платок де Гиша, что они не подерутся.
       - Наглец, я вызываю вас на дуэль, - вскричал Гиш.
       - Арман, побереги нервы и не привлекай к себе внимание. Нам итак не рады. А ты тут устраиваешь представление, - урезонивал друга шевалье.
       - У меня через час занятие философией с принцессой, так что я в вашем распоряжении полчаса, не более. А затем меня ждут дела короля. Нет, я упустил из вида, что с меня, как с гуся, капает вода. Так что я могу уделить вам только десять минут. Я вас жду, господа, со своими секундантами через двадцать минут в углу липовой аллеи.
       К счастью, я увидал вдали спешащего мне навстречу Шарля д'Артаньяна. Он меня поздравил с тем, что я до сих пор мужчина, чего не скажешь о напыщенных модниках. Я ему ответил, что сейчас в этом усомнились Гиш со своим приятелем Лорреном и их веселой компанией. Тут рядом принц Конти. Он, наверное, не откажется от урока фехтования, который необходимо дать молодежи, чтобы поставить их на место школьников. Шарль вскричал, что сам хотел мне предложить дать взбучку этим наглецам. Мы с ним договорились, что встретимся здесь с принцем через пятнадцать минут, необходимых мне для переодевания. 
       Когда я выходил из своей спальни, то меня в дверях поджидала принцесса. Она поблагодарила меня за рыцарский поступок, сказав, что Лавальер стало лучше.
       - Франсуа, вас так долго не было, я уже переживала за судьбу наших философских бесед. Я вас ревную к Фуке. Вы с ним обо мне совсем забыли. Я буду за вас болеть. Неужели нельзя было избежать поединка? Нет? Не я была тому причиной? Гиш не решился говорить с королем, к которому меня ревнует при живом муже. Вот глупец. У меня с королем была деловая беседа. А королю не с кем поговорить по душам. Его жена скучная особа. Так Гиш выместил свою влюбленную ненависть на вас. Я перед вами, Франсуа, так виновата. Чем мне ее загладить? Только скажите. Но я хочу, чтобы вы не рисковали из-за моего дурного нрава. Ладно?
       - Ладно. Мне так было приятно это слушать, Генриетта, что если бы вновь это случилось, то я бы все сделал также.
       - То, что вы в моих глазах хороший, не требует подтверждений. Прошу вас, не испортите шкуру друзьям принца, а то он на вас будет злиться.   
       - Генриетта, я вас жду через полчаса на философскую беседу.
       - Франсуа, я обязательно приду.
      В аллеи под липами меня уже ждали Шарль с братом великого Конде. Им не терпелось надрать уши прихвостням принца. С ними мы встретились в конце аллеи, где в этот час никого не было. На стороне наших противников было четверо: граф де Гиш, шевалье де Лоррен, граф Шатийон и маркиз д'Эффиа.  Но нам было не привыкать. Я дрался с Гишем, д'Артаньян с Шатийоном и маркизом, а принц с Лорреном. Мы встали в позицию. Я дождался выпада Гиша, парировал его шведским финтом Эббы и нанес боковой удар Гишу. Тот парировал мой страшный удар парадом своего отца маршала де Граммона. Силы были равные, но на моей стороне было преимущество техники фехтования и нервозность Гиша. Он поторопился прижать меня серией ударов к липе и поплатился тем, что пропустил прямой удар в живот, который попытался ослабить кинжалом. Кинжал изменил траекторию моего клинка, который задел кисть Гиша и по касательной прошелся ему в левый бок. Гиш упал. Ему был нужен лекарь.  Маркиз д'Эффиа лежал под деревом с проткнутым бедром. Граф Шатийон пятился к канаве преследуемый Шарлем, пока тот не выбил у него шпагу и не приставил свой клинок к его горлу. Тот сдался на милость шевалье. А Лоррен до сих пор бился с Конти. Силы были равные. Оба друг друга не щадили, оставляя друг на друге мелкие колотые раны. Наконец, принцу надоело вести позиционный бой. И он провел мощную контратаку, сбив шляпу с шевалье и проткнув его правую руку, которая безжизненно повисла, выпустив шпагу. Никто из нас не хотел добивать противника. Предоставив их своей участи, мы отправились отметить легкую победу над врагом стаканчиком доброго бургундского. Я оставил своих боевых друзей в комнате принца Конти, а сам пошел в музыкальную комнату принцессы. Она с нетерпением меня там поджидала. Когда я вошел целый и невредимый, то она с облегчением вздохнула, поблагодарив меня за то, что я вступился за ее честь. Я сказал ей, что готов часами на нее смотреть, так она мила. Она повела с улыбкой головой в сторону. Мне так нравился ее кивок, что я от радости засмеялся, чтобы выплеснуть наружу свои чувства. Она смутилась.
       - Я что-то не так сделала?
       - Нет, что вы, Генриетта, вы прекрасны. С вами так легко и весело.
       - Надеюсь. Но давайте, раз пришли, поговорим про ваши максимы. Я над ними долго думала, настолько, насколько вообще может думать неглупая женщина. Или вы сомневаетесь в этом? Мне не совсем понятна ваша максима об определении любви. Как понять то, что душа не просто желает, а жаждет властвовать. Насчет ума я согласна с вами в том, что он определяет любовь как внутреннее родство. Еще понятнее с телом, которое принимает любовь за скрытое и утонченное желание обладать, после многих околичностей, тем, что любит. Получается, что тело любит иметь, разум любит себе подобное. А душа как же?
       - Имеется в виду то, что душа стремится к управлению телом, которое может только иметь то, что есть, что материально. Душа управляет многим, телесным составом. Для разума же все едино в мысли. Он ищет общее. Душа ищет отдельное. Поэтому любовь избирательна, так как есть дело души. Но душе нужно тело для того, чтобы состояться, быть привязанной к человеку, вот этому, в котором она ищет не тело, но дух. Дух ловится душой в теле. Душа есть особое выражение в отдельном теле всеобщего, разумного, идеального, что есть во всем разом, но в душе особым образом. Вот, что заставляет душу волноваться. Я понятно объяснился?
       - Более или менее. Мне не хватает понятий, чтобы схватывать сразу движение вашей мысли. А вот еще максима: вкусы меняются столь же часто, сколь редко меняются склонности. Как вы различаете вкусы и склонности?
       - Вкус связан суждением, а склонность внушением. Вкус разумен, а склонность обязательна.
       - Хорошо. Дальше максима: Трудно любить тех, кого мы совсем не уважаем, но еще труднее любить тех, кого уважаем больше, чем самих себя» Первое мне понятно. Например, я как жена должна любить мужа, которого я не уважаю, ибо он предпочитает мне других. Но как понять то, что трудно любить тех, кого уважаешь, больше, чем себя. Это надо понимать в том смысле, что мешает любви их превосходство? Как так, значит, мы любим тех, кто нам ровня или ниже нас?
        - Трудно любить идеал, если он рядом, ведь он обязывает или того, кто, по-твоему, ему близок. Приходится тогда и самому становится лучше, что для человека затруднительно. Тогда как легко жить, не напрягаясь, само собой. Легче любить ровню, ибо с ней можно найти общий язык, в общем, они одно и тоже вместе. А с тем, кто ниже тебя не надо делать лишних движений и так сойдет. Я думаю, как-то так. 
       - Почему вы пишете, что «любая страсть толкает на ошибки, но на самые глупые толкает любовь»?
       - Потому что из-за ошибок любви мы больше и дольше всего расплачиваемся. Она овладевает всем человеком. И если он ошибается в любви, то ошибается во всем.
       Мы понимали, что не можем остановиться, ведь то, что мы обсуждали, нас касалось лично. Но нас насильно прервали. В зал вошел король. Он был недоволен тем, что я опередил его во всем. Нашел общий язык с Фуке. Спас Лавальер. И занял беседой Генриетту. Я понимал теперь, что он ищет повод удалить, нет, выгнать меня со своего двора во всех смыслах этого выражения. Повод был, конечно, шаткий, но больше никакого не было. Он тех, кто ему досаждал и против кого прежде, недавно еще, просил настроить принца, стал защищать и обвинять меня в том, что я веду себя неподобающим образом, давая плохой пример непутевым фаворитам принца. То, что принцесса стала меня защищать, еще больше его раздосадовало и он, сказавшись занятым, кинул мне напоследок, что у него в колониях нет надежного человека. Я человек бывалый, я там был, и он хочет в следующий месяц меня туда отправить. Принцесса не выдержала, остановила короля и попросила его, если она ему дорога, то пусть он не отсылает меня, потому что у нее есть проект организовать во дворе философское общество, председателем которого будет герцог Ларошфуко. Он мой наставник, она сказала, как Декарт был наставником шведской королевы. Король ей ответил: он король и не нуждается в наставниках и философских руководителях. Вот когда она будет королевой, тогда пусть и организует нечто, вроде шведской модели философской республики. У нас королевство, а не республика ученых. Впрочем, я еще ничего не решил. Так что я вас выслушал, но принимать решение буду сам. А пока можете заниматься философией. Сказав это, он злорадно усмехнулся и удалился восвояси.
       - Какой низкий человек, - сказала Генриетта. В глазах у нее стояли слезы.
       - Генриетта, вам плохо от того, что наш проект может закончиться фиаско?
       - Да, конечно, только об этом я и думаю. Как будто вы не видите. Мне больно. И зачем я только… Франсуа, я сейчас расстроена. Давайте потом договорим.
       Я хотел ее обнять и утешить. Она, было, пошла мне навстречу. Но вдруг резко остановилась и сказала, что пожалуется брату. И сказав, до свидания, вышла из зала.
       Когда я тоже вышел, то меня пригласили к королю. Я зашел в королевские покои. Король холодно меня принял. От былого, напускного дружелюбия не осталось и следа. Фуке был прав. Король распорядился: раз он мне поручил подготовку к празднику в шато Фуке, пусть я ее продолжу. Но сразу же после него я должен спешно покинуть Старый Свет и прибыть в Квебек для организации колонии от нападений воинственных туземцев. Дела королевства превыше всего. И потом, что это за философские беседы наедине с женой моего брата, как это понимать?
       - Как философские беседы, которым не чужды дамы вашего королевства. Принцесса может подать хороший пример повышению образования среди француженок, что будет на руку французам, которые слывут остроумными. Кто, как не их жены, могут по достоинству оценить остроумие мужей?               
       - Что ж попробуйте свой проект начать с женщин наших колоний, если там получится, то вы можете приехать и поделиться этим опытом в столице. А пока в Квебек. Я больше вас не задерживаю.
       Решительно пришло время совершить смену королевских блюд. Здесь есть хоть какой-то выход. С этими решительными намерениями я покинул Сен-Клу. Приехав во дворец, я продолжил подготовку Пьера к правлению королевством. Я поучал его в том, что хитрость – признак недалекого ума. Ум касается целей. Тогда как хитрость ограничивается средствами. Вот в средствах можно быть хитрым. Но этого мало. Важно еще видеть цель.  Душе полезна ясность дальновидного ума, как телу здоровье.               
       14 августа 1661 г. Приближается праздник, подготовка к которому идет полным ходом. Я у Фуке. Рассказал ему о том, что у меня размолвка с королем. Это не просто размолвка с правителем. Это ссылка к дикарям. И это серьезно, реально. Тогда как с ним, с Фуке пока, что на словах король решил расправиться. Но после 17 августа станет фактом. Чтобы ни у кого не закралось подозрение в том, что король после 17 числа уже не тот, надо дать задание духовнику королевы, который был шпионом Фуке, чтобы тот уговорил мать-королеву повлиять на короля. Под ее влиянием король публично не объявит о своем решении арестовать Фуке. А потом и вовсе забудет о нем.
       Я получил короткую записку от принцессы через ее поверенную фрейлину Клер дю Плесси, кстати, родственницу моей матери, о том, что они переехали со своим небольшим двором в Пале-Ройяль. Генриетта послала брату слезное письмо, чтобы тот через свои каналы уговорил короля не отсылать меня в колонию в Канаде. Она меня ждет завтра поздним утром в 11 для беседы. Я обрадовался посланию. Теперь я знаю, что принцесса думает обо мне.
       15 августа 1661 г. Я приехал во дворец брата короля и его прекрасной жены. Принц перестал сердиться на меня. Но жалобно выговаривает мне, что у Лоррена болит рука из-за нашей стычки в Сен-Клу, а у Гиша перебита кисть руки и он ее лечит, чтобы снова встать в строй его фаворитов во время праздников в Во-ле-Виконт. Я поставил герцога в известность, что он лишается своего воспитателя благодаря решению короля отправить меня в ссылку в колонии. Куда именно, спросил принц? В Квебек в Канаде.
      - Так, мой разлюбезный братец, распоряжается моими людьми без ведома их покровителя. Я все скажу, что о нем думаю, прямо сейчас.
       Я понимал, что этот нервный всплеск принца если и даст результат, то он будет отрицательным. Но я не стал отговаривать его. Пусть все идет своим чередом, не напрягая лишний раз то, что случится.
       В одиннадцать часов мы встретились с принцессой. Она справилась о том, как я себя чувствую. Я ответил, что разлука с ней меня тревожит. И потом я не жажду провести остаток дней у хижин дикарей, примиряя их с колонистами.
       Принцесса мне сочувствует, показывая всем видом, что она грустит. Ее грусть была неподдельна. Она сказала, что подружилась со мной. Я ее единственный друг во Фраиции, близкий друг, с которым она бы не хотела расставаться. А что если я не отъеду в Канаду? А вместо меня туда поедет мой двойник, если Карл II, который ее балует, не сможет отговорить Людовика XIV от своего решения сослать меня в Новый Свет. У меня такой есть? Нет у меня никакого двойника, но я подумаю о нем, где такого мне добыть.
       - Так вы дайте задание своим людям, чтобы они поискали по Парижу похожих на вас людей. Отберите из них такого, который больше других на вас похож и отошлите, дав ему столько денег, сколько он попросит, в колонию. А сами скройтесь в провинции. И через надежного человека известите меня, где вы находитесь. А я к вам совершу тайный визит. Нет, лучше вы будете навещать меня где-нибудь в Париже или в его окрестностях.
       - Генриетта, а вы никогда не пробовали писать романы? У вас такое авантюрное воображение.
       - Не бередите свои раны, делайте хоть что-нибудь, если я вам дорога. А то действительно окажетесь в колониях.
       - А я делаю, моя дорогая Генриетта.
       То, что она не стала спорить с тем, что она «моя», это хороший знак, что наши отношения укрепились, и она это признала. Мы договорились, что пока не будем проводить бесед до того момента, пока не решится моя судьба. Пришла пора не рассуждать, а действовать. Я с ней согласен. Рассуждения необходимы, но это не отменяет того, что и действия заслуживают большего, а именно своего решительного исполнения.
       И я стал действовать уже неделю назад, послав людей за моими друзьями-пиратами. Поль и Майкл должны были пожаловать ко мне уже сегодня. Они нам помогут разобраться с королем.
       Единственно, что я не знал, так это то, какое место в этой истории займет мой друг д'Артаньян. Он остается верен королю. Какие у него планы? Поставить ли его перед выбором: я или король? Я попробовал рискнуть, не раскрывая карты. А там, как получится.
       Шарля я нашел в Лувре, где он исполнял свои служебные обязанности. Я с ним договорился встретиться у Анжелики, которая тоже настрадалась от короля.
       Я пришел к Анжелики раньше Шарля, специально, чтобы подготовить Анжелику. Она держала свой шоколадно-художественный салон у себя же на улице Флери в небольшом особняке. У нее почти никого не было. Она мне приветливо улыбнулась. Я оказал ей любезность, сделав комплимент относительно прелестного голубого платья, которое так прекрасно гармонировало с ее светло-рыжими волосами. Я спросил ее, можем мы поговорить наедине об одном важном деле?
       - С вами, Франсуа, о чем угодно.
       - Например, о том, что вас здесь все любят.
       - Далеко, не все. Есть и те, кто меня ненавидит.
       - Анжелика, кого вы имеете в виду?
       - Вашего воспитанника, принца. Да, и его брат, король, испортил мне жизнь. Вы, Франсуа, другое дело. Вы даже помогли мне с финансами, поддержали меня, заплатив большего того, что стоит моя партия шоколада.
       - Я не могу не помочь прекрасной женщине, когда она в беде, - сказал я и посмотрел в ее большие синие глаза, в которых, как в омуте, можно было утонуть тем, кто не умел плавать. Но я давно был на плаву, - мы с вами понимаем друг друга, как бывалые авантюристы. Я вам предлагаю дело, которое может помочь вам вернуть титул и связи при дворе.
       - В ответ я должна сдаться вам, как своему победителю?
       - Нет, Анжелика, я не принадлежу к такому типу мужчин, которые берут женщин силой. Я предпочитаю куртуазное обхождение. Я об этом обязательно подумаю, но чуть позже того, что устроит наилучшим образом наши дела. В вашем присутствии я буду говорить осторожно с д'Артаньяном о короле. Нам надо уговорить его обидеться на него. Это в наших интересах. Ваши интересы понятны: он все отнял у вас. А меня третьего дня отправил в ссылку в Какаду. Анжелика вы были в Канаде?
       - Я согласна, что это в наших интересах. Но д'Артаньян относится к королю как к сыну, хотя тот отвечает ему зачастую черной неблагодарностью. Есть от кого ей научиться: яблоко от яблони недалеко падает. В Канаде я еще не была, но с таким кавалером, как вы, была бы не прочь там оказаться в качестве компаньонки по поиску сокровищ, в котором вы в прошлый свой отъезд в Новый Свет, я слышала, преуспели.
       - Я вас обязательно приглашу на поиски сокровищ индейцев, если окажусь там. А пока нам надо вбить кол между Шарлем и королем не только для нашей, но и для его безопасности.
       - Вы имеете в виду, что он может стать нежелательным свидетелем какого-либо события?
       - Маркиза, вы понимаете меня с полуслова. Между нами много общего. Мы с вами вместе способны на много большее, чем поодиночке. Вы не находите? 
       Так заручившись поддержкой маркизы, я ждал д'Артаньяна. Он пришел тогда, когда все разошлись и остались только мы с Анжеликой.
       Шарль на нас посмотрел весело и сказал, что мы уже спелись и выглядим, как влюбленные заговорщики. Как он, наивный, был прав.
       - Влюбленные в тебя, мой принц, - сказала ему прекрасная мадам Шоколад.
       - Меня, гасконца, вы не проведете. Вы что открыли секрет де Пейрака, как превращать свинец в золото?
       - Да, кстати, а как это делать, маркиза? – спросил я.
       - Это тайна моего казненного мужа, а не моя.
       - Извини меня, Анжелика, что разбудил в тебе печальные воспоминания о твоем бедном муже.
       - Он был не бедный, а богатый. И я не уверена, что он погиб от рук палачей.
       - Что, Шарль, может, поможем Анжелике разыскать графа?
       - Я с превеликой радостью, но король загрузил меня делами. Его беспокоит Фуке.
       - Он и меня подключил к нему. А что он хочет?
       - Я знаю, что ты занят организацией праздника в шато Фуке. Мало ли, что он хочет. На то он и король, чтобы хотеть и требовать от нас исполнения его желаний.
       - Но совпадают ли твои желания с желаниями короля?
       - Что ты хочешь сказать? - спросил д'Артаньян и насторожился, как собака, почуяв зайца.
       - Франсуа хочет сказать, что считается ли он с нашими желаниями, чтобы мы считались с его?
       - Ого. Да, вы, в самом деле, спелись и ополчились на нашего короля.
       - Действительно, считается ли он с твоими желаниями?
       - Если он со мной не считается, то это не значит, что я должен изменить присяге.
       - Ты знаешь, что твой разлюбезный король отправил в ссылку в северные колонии нашего Франсуа? - спросила его прямо Анжелика, - так что после праздника он должен нас покинуть.
       - Это, правда, Франсуа? Я этого не знал, слово солдата. Но ты там уже был.
       - Не там, южнее, - уточнил я, про себя подумав, что д'Артаньян уже задействован в интриге против Фуке и возможно подозревает о моей связи с ним. Если бы это было не так, то он бы более участливо переживал мое изгнание из Парижа. Но надо было ловко выйти из разговора, иначе он насторожится. Нет, не доложит королю, он не подлец, но сам начнет проводить расследование. А мне это некстати. Он может докопаться до Пьера и расстроит всю нашу интригу.
       - Да, сейчас уже не те времена, когда дружба стоила политики. Я вспоминаю, что меня кто-то когда-то спросил в ответ на мою просьбу о помощи: «Это надо для королевы или для тебя лично?». Я ответил: «Для меня лично». И он тогда сказал: «Так в чем же дело?»
       - Да, и времена не те и мы уже не…  Да, что вспоминать. Не обижайся на меня Франсуа. Если надо, я тоже отправлюсь в ссылку вслед за тобой, если ты меня попросишь.
       - Шарль, ты знаешь, что не попрошу, потому что там ты отобьешь мне всех индианок.
       - Говорят, у них, правда, все так же, ну ты меня понимаешь?
       - Фу, д'Артаньян, опять твой казарменный юмор, при даме.
       - Пардон, Анжелика. Больше не буду.
       Так удачно выйдя из разговора с помощью Анжелики, я с ними просился и вышел, поспешив к себе, домой, для встречи с моими пиратами. Но д'Артаньяна я со счетов не сбрасывал. Он еще та, хитрая гасконская бестия. Шарль мог учуять жаренное, как мы ни старались усыпить его бдительность.
       Там уже меня ждали мои друзья, джентельмены удачи.  Я их обнял и устроил у себя во дворце. Затем ввел в курс дела. Они удивились тому, что могут быть причастны к истории, которая может изменить судьбы мира. Но они больше обрадовались другому, что операция, в которой они задействованы, - подмена короля, - будет тайная и за нее каждому отойдет большой куш звонкой монетой.
       Затем мы все вместе с Пьером обговорили детали того, как это совершим, включая не только смену братьев, но и препровождение Луи в тюрьму на о. Святой Маргариты в Средиземном море у берегов Прованса. С Пьером я снова провел инструктаж относительно того, как себя вести на публике и в кругу близких. Он отрепетировал это так, чтобы не могло возникнуть ни у кого сомнения в том, что он не король. Пьер был очень способный молодой человек. Я был в нем уверен. Но я его опять предупредил, уже в который раз, что хитрость тогда уместна, когда молчит разум, и только в качестве средства, а не цели. Многократно употребленная хитрость подменяет цель самой собой и наносит невосполнимый вред самому хитрецу.
       Затем для консультаций я отправился в Во-ле-Виконт к Фуке. Мы окончательно оговорили роль каждого в сложной операции и договорились действовать синхронно и последовательно в зависимости от ситуации. Фуко насторожило то, что д'Артаньян может вмешаться в работу сложного механизма государственного заговора своим частным расследованием. Но я его уверил в том, что он начнет копать только, если мы дадим повод. А мы его даем, не можем не давать, ибо шила в мешке не утаить. Поэтому я сказал Фуке, что необходимо все работы по заговору приостановить до последнего момента, ведь все или почти все уже сделано. Главное не вспугнуть рыбу, когда она плывет нам прямо в сети. Фуке, в общем-то, со мной согласился, добавив, что до последнего мы должны быть на виду у наших врагов, чтобы усыпить их бдительность, создав иллюзию их полного контроля за ситуацией.            
          16 августа 1661 г. Накануне праздника, будучи уже в гостях у Фуке, король встретился со мной, чтобы прощупать меня на предмет всяких неожиданностей, возможных при его проведении. Что в его поведении выдавало, что он беспокоится, как будто чувствовал нутром подвох, который мы ему устроили. Но я всем своим видом показывал, что равнодушен к празднику и только и жду, чтобы раскланяться. Но из вежливости продолжаю поддерживать беседу, которая мне наскучила. Король заметил, что видно философская беседа с принцессой куда как заманчивее, чем отчет о проделанной работе к торжествам короля и его двора. Я с ним согласился, что не являюсь чиновником. Я не политик интриг, а созерцатель идей. И только под конец беседы король задал свой вопрос, ради которого меня к себе вызвал.
       - Как вы думаете, что мне делать с Фуке?
       - Если бы я остался в Париже, то посоветовал бы вам арестовать Фуке после праздника, когда все разойдутся и не запомнят этого ареста. Зачем лишний раз тревожить общественное мнение. Но, так как вы ранее обещали сослать меня на край света, я подумал о том, что мне до этого нет дела. Но вам этого не понять, ибо во всем стремитесь быть первым, не обращая никакого внимания на отстающих, и совершаете ошибку, ибо теряете преданных и достойных людей.
       - Это вы, то были мне преданы, когда оказались на стороне Фронды?
       - Я там был, чтобы примирить вас с вашими вассалами.
       -  Сейчас вы где, на чьей вы стороне?
       - На стороне короля. Но вы не цените людей, иначе бы не окружали себя льстецами.
        - Вы так дерзки, что уверены в том, что вам нечего терять?
        - Я говорю так, как полагаю нужным для вашей же безопасности.
        - Вы сказали или слишком много или слишком мало. Так определитесь же с тем, что мне сказать конкретно.
        - Я говорю только то, что скоро вы останетесь наедине с теми, кто вам не друг, а только прикидывается им. С лукавыми царедворцами, льстиво повторяющими, что вы лучше всех.
       - Идите, я подумаю, что с вами сделать. Вы мне надоели.
       - Подумайте, ваше величество, над моими словами.
       Я шел по самому лезвию. Достаточно было одного лишнего слова, чтобы сломать всю игру Фуке. Даже если бы мне была безразлична судьба всех людей, задействованных в этом заговоре, и тогда бы я не рискнул открыться королю, ибо он был напыщенный глупый педант. Только глупцы стремятся к тому, чтобы быть умнее всех других, полагая, что если ты наверху, то впереди других.
       18 августа 1661 г. Как прошел тот день, когда все решилось? Если говорит кратко, то 17 августа 1661 г. в Во-ле-Вкконт было весело. Все смеялись и радовались жизни. И только мы нервничали, ожидая своего часа, чтобы сделать то, что было нельзя не сделать. Мы решили подменить короля только тогда, когда он не мог этого ждать, когда забыл о делах государства в суете праздника, на котором происходила разрядка страстей. В такие минуты, когда человек слаб, находясь во власти страстей, когда его разум спит, когда он развлекается, тогда приходит зло и начинает свою разрушительную работу. Только в нашем случае это зло нужно было замкнуть на том, кто сам его выпустил наружу. Во время театрализованного представления, когда король скрывался в нише колонны, стоявшей в центре сцены, и спустя минуту выходил из нее обновленный и превращенный в само солнце, становился королем-солнцем, и должна была случиться подмена Луи Пьером. Так и произошло.
       За час до представления Я давал последние наставления Пьеру, предупреждая его, что скопление народа может в первый миг его шокировать, ведь он никогда не был на публике, но пусть его это не тревожит: на нем будет маска солнца.
       - И еще. Вы должны быть благодарны Фуке за то, что он вызволил вас из темницы и вознес на трон. Но все это он делал не для вас, а для себя, чтобы себе развязать руки и прибрать ваше королевство к своим рукам, в случае чего шантажируя вас вашим братом, спрятанным на острове Святой Маргариты. Он вам будет еще на меня наговаривать и склонять вас к тому, чтобы вскоре меня арестовать или похитить, увезти в неизвестном направлении, как когда-то вас, посадить рядом с вашим братом или, наконец, казнить. Ему не нужны соперники в борьбе за влияние над вами. Что до меня, то я имею тоже в вас интерес, но не для себя только, а и для Франции, и прежде всего, для вас, ибо вы мой брат, как и я непризнанный в таком качестве. Помните об этом, когда будете принимать решения как король, а не марионетка в чужих руках. Пока вы для видимости только подписали два приказа один об узнике, другой касается Фуке. Первый для вашей безопасности, второй для отвлечения внимания врагов Фуке от него самого. Но скоро придет время, когда надо будет обезопасить Францию от Фуке.
       К слову сказать, почерк у Пьера, был один к одному похож на почерк Луи.
       Когда наступает решительная минута, то я всегда принимаю нестандартное решение. Я решил спасти моих друзей-пиратов от смерти. Зная характер Фуке, я понимал, что в опасности не только их жизнь, но и моя, а также Пьера и Луи. Как только Майкл и Поль сделают свое дело, то их как ненужных уже участников события убьют. Потом придет моя очередь. И тогда Пьер в качестве короля станет пешкой в игре Фуке. Король превратится в марионетку, которой Фуке будет крутить, как хочет, шантажируя Пьера его братом-близнецом. Поэтому я заблаговременно зафрахтовал корабль с командой матросов во главе с Рамоном. Этот капер был третьим моим товарищем по приключениям в Новом Свете. Корабль поджидал моих друзей в Кале. Поэтому первым делом, как только тюремная карета выедет на дорогу из Парижа, Майкл с Полем, если удастся без кровопролития, разберутся со слугой Фуке и его прокурорским агентом вместе с кучером. Затем проследуют в Кале с Луи, чтобы отплыть на пиратский остров Майкла в Атлантике, пока ситуация с королем и Фуке во Франции не прояснится.
       Сама подмена должна была случиться благодаря механизму, скрытому в сценической колонне. Колонна уходила под землю в подвал под сценой представления. Как только ниша в колонне закрывалась, так она съезжала на этаж ниже в подвал, где открывалась. А здесь обманутого короля поджидали мои пираты и Фуке с Пьером. Поль и Майкл хватали Луи, его вязали и несли в сопровождении Фуке по одной ветке подземного прохода, специально для этого вырытого, до тюремной кареты за парком шато Фуке. Садились вместе с Луи и Фуке в карету и ехали с приказом короля о переезде узника Бастилии в тюрьму на о. Сент-Маргерит. На выезде из Бастилии Фуке поджидала другая карета, которая отвозила его в Во-ле-Виконт. Мои же пираты везли Луи не до о. Сент-Маргерит, как мы договорились с Фуке, а до Кале, а там и до пиратского острова. Поль обратно плыл во Францию на этом корабле. Тот ждал его в Кале. А он ехал ко мне в Париж сообщить о том, как все прошло. Я же в свою очередь по другой ветке подземного прохода выходил в грот у каскадов фонтана шато и присоединялся к отдыхающим членам королевского кортежа, поддерживая нашего короля советом. Вот и весь план.
       Все случилось так, как я задумал. Не надо было Фуке быть таким самонадеянным. Король вошел в нишу, колонна повернулась вокруг оси, перед ним появились вещи для переодевания в короля-солнце, а именно золотые маска, плащ и туфли. Ниша с королем неожиданно для него упала вниз, но перед падением замедлила свой полет и открылась в подвале. Король, пребывая в шоке от внезапного падения, что было заранее предусмотрено, упал в руки моих людей. Они его еще не соображающего опоили сильным снотворным, данным Фуке, скрутили, связали, надев маску, и понесли по проходу к карете. Я в это время стоял у них за спиной, так что король меня не видел. Своим людям я наказал не упоминать мое имя при короле. Выйдя у края парка из подземного хода, они сели в тюремную карету с генеральным прокурором Фуке и с кучером на козлах, а также с агентом Фуке рядом.  Я за ними вышел следом. Через час они были в Бастилии. Здесь Фуке, не церемонясь с комендантом, скомандовал, показав приказ короля, о немедленном переводе узника в бархатной маске из Бастилии в его карете в тюрьму на острове Святой Маргариты. Когда карета с двумя узниками выехала из Бастилии, тогда Фуке вышел из нее, пересел в свою карету и поехал к нам с Пьером на торжество в свое шато.
       Карета же дальше продолжила путь до Кале. Моим друзьям пришлось убить агента и связать слугу Фуке. Они сели на корабль, прихватив и кучера с собой, и отплыли к острову. На острове высадились. Поль вернулся на корабле обратно во Францию и добрался с доброй вестью до меня через три недели.
       Что же происходило в это время в замке Фуке? Сам момент выхода короля-солнца из колонны я не успел увидеть, но, как мне потом говорили, король оступился и чуть не упал на сцену, и все же сохранил равновесие, оглянулся, посмотрел по сторонам, как если бы искал кого-то, задумался и потом стал делать то и так, как полагалось по сценарию представления. Когда я подошел к зрителям, то почувствовал, что кто-то положил мне руку на плечо. Я испугался, подумав, что это Луи, так, что не мог повернуть головы. Но голос меня успокоил. Это был Шарль.
       - Франсуа, кого ты испугался? Не короля ли? Так вот он на сцене. Я было подумал, что это не он. Он так странно себя повел на публике, как будто она его напугала, что для нашего короля несвойственно. Но потом задумался и стал делать, то, что ему положено по положению. А, кстати, где Фуке? Не сбежал ли он?
       - С него станется. Нюх у него, как у той гончей, которая рядом со мной, - заметил я и ткнул его в бок.
       - То же скажешь, - ответил довольный Шарль, добавив, - если он сбежал, то король пустит меня точно за ним как за зайцем гончую охотник. Ищи потом, свищи его.
       Между тем король закончил свое явление в качестве восхода солнца и зашел в шатер, где его переодели в «обычную», для него обычную, королевскую одежду. Выйдя из шатра, он стал принимать поздравления от родственников: от королевы-матери, на которую посмотрел внимательно и потом поцеловал в лоб, что прежде за ним не водилось. Все удивились, а мать вздрогнула и робко с вопросом на него поглядела. Он подошел к брату, взял его за плечи и обнял истинно по-королевски. Брат растаял от такой неожиданности и посмотрел на свою жену, сделав большие глаза и пожав плечами, холодно поцеловал свою жену-инфанту. Потом внезапно громко сказал: «Где мой милый друг?» Все оглянулись, смотря туда, куда он смотрит, выискивая кого-то, пока его взгляд не поймал меня.
       - Франсуа! Мой друг, я вас потерял. Идите к нам. Отныне я буду брать уроки философии вместе с моей кузиной у вас.
       Я подошел к королю и поклонился ему и всем его близким.
       - Филипп! Вы довольны своим наставником?
       - Конечно, сир.
       Я увидел свет в глазах Генриетты, - они как бы говорили: вот видишь, все разрешилось, но такого я не ожидала.
       Королева-мать с удивлением смотрела на сына и потом спросила у него, здоров ли он?
       - Как никогда на свете. А вот мой и бравый воин Шарль, который научил меня держать шпагу. Подойди ко мне.               
       д'Артаньян подошел к нему. Глаза у него были красными от нахлынувших чувств.
       - А где Фуке? Да, я запамятовал, я его послал по одному поручению в Бастилию, где вы знаете, матушка, живет один странный господин, который не знает кто он такой? Может быть, вы знаете?
       Королева-мать схватилась за сердце. Близкие короля стали переглядываться.
       - Вам известно, как ему там одиноко?
        Двор онемел. 
       - Ваше величество, королеве-матери не хорошо, разрешите ей покинуть праздник - сказал королевский врач.
       - Хорошо. Пусть помнит.
       - Сир, вы…
       - Подожди, Франсуа. Господа, начинается моя эпоха царствования. Я специально пригласил вас сюда, на этот праздник, для того, чтобы вы знали, что я вас всех люблю и буду о вас заботиться, пока в моих жилах не остынет кровь. Я буду поощрять всех, кто моей Родине, моему народу будет помогать, внося свою лепту в общий котел нашего благополучия. Но я буду и карать любого, прежде всего самого себя, кто будет обижать мою Родину, обижать мой народ, покушаясь на его жизнь, свободу и собственность. Обещаю вам всем, самому себе неукоснительно следовать тому, что я сейчас сказал.
       Все радостно захлопали в знак солидарности с намерением и решением короля. Я посмотрел в глаза короля и увидел, что он исполнит то, что сказал. Я понял, что он стал королем. И вот когда он это понял, то стал себя вести так, как это ему было свойственно в качестве того Луи, которого в нем искали, но никак не могли найти. Все вдруг поняли, что что-то изменилось в самой их жизни.
       Король меня подозвал к себе и пошел туда, где никто нам не мешал.
       - Франсуа, ты доволен?
       - Сир, вы были неподражаемы.
       - Здесь никого нет, обращайся ко мне по имени.
       - Луи, я не смогу тебя больше называть Пьером. Надо тебе привыкать к тому, что ты король, что тебе нет равных. Иначе все откроется. Я понимаю, что ты это понимаешь, но еще не привык.
       - Кто эта девушка? Это и есть Луиза?
       - Да.
       - Кроме тебя и твоего друга, понять меня здесь может одна лишь Лавальер. Да, когда увидишь Фуке, то будь рядом. Он, думаю, будет меня искушать.
       Король подошел к Лавальер.
       - Луиза, как вы себя чувствуете после случая на купальне?
       Лавальер просияла от счастья, что король обратил на нее внимание.
       - Как только вы спросили, сир, так мне стало лучше.
       Все вокруг зашушукались о том, что появилась новая фаворитка короля.
       Я стал глазами выискивать Фуке в толпе. Наконец, я на него наткнулся. Своими глазами он встретился с моими глазами. Я вопросительно кивнул ему.  Он кивком мне утвердительно ответил. А потом мы переглянулись с королем. Он крепко сжал руку Луизы, так что она вскрикнула, и попросил у нее прощения, на что она смущенно ответила, что ей вовсе не больно. Вся эта мимика происходила на глазах Генриетты и стоящего с ней д'Артаньяна, знавшего ее еще со своего похода в Англию по спасению бедного короля от гнева английского народа. Мы встретились глазами с Шарлем. Он покачал головой. Я пальцем руки сделал знак «нет». Шарль что-то сказал Генриетте. И, развернувшись, пошел к дворцу. Я пошел за ним следом. Нагнав его, я прошептал: «нельзя было иначе».
       - Он жив?
       - Кто?
       - Кто-кто? Луи. Где он, в Бастилии? Учти, об этом знаю не только я, но и Анна.
       - Его нет в Бастилии.
       - Вы его убили?
       - Не говори, глупости. Надо было, но пожалели. Он в надежном месте. Фуке думает, что по дороге на Святую Маргариту.
       - Вести короля через всю Францию опасно.
       - Я то же об этом подумал.
       - Ясно. Ты так подумал. А не подумал ты, что он человек.
       - Пьер тоже человек. Ты это знаешь. Ведь ты навещал его. Почему ты его не защитил от брата-тирана? Ты слишком близко к сердцу принимаешь все, что касается короля. Так может чувствовать только отец.
       - Ты угадал.
       - Так почему ты не освободил своего сына из темницы, где он томился больше 5 лет и не увез его в горы, за море, в Новый Свет, раз жизнь другого близнеца уже устроена. Так ты служил этому Луи. И какой благодарности ты от него добился? А?
       - Ты, Франсуа, прав. Назад все не вернешь.
       - Правильно. Будет только хуже. Сейчас нам важно уберечь от Фуке этого короля. Ты думаешь, о чем он сейчас помышляет? О том, что мы теперь его враги. Пока он не стал убирать следы, включая нас, мы должны добиться от короля его ареста. Если он сейчас узнает, что Луи не будет на Святой Маргарите, то я не знаю, что он сделает. Он будет непредсказуем. Следи за мной издали. Я подойду к королю.
       - Господин Фуке. У вас все получилось. Не ожидал такого увидеть. Оказывается, можно творить чудеса. Сколько все это стоит?
       - Сколько бы это ни стоило, лишь бы королю было приятно.
       - Спасибо Фуке. Я никогда не забуду того, сколько это великолепие стоило моему народу, - сказал с осуждением новый король.
       Фуке на него посмотрел с удивлением. Я почувствовал, что у Фуке стала пропадать симпатия к Пьеру. Не начнет ли он «поворачивать свои оглобли» назад? Но уже поздно. Ему ничего не изменить.
       Фуке с подозрением посмотрел на меня и отозвал в сторону.
       - Вы уверены в надежности ваших людей? Они еще не появлялись на пути смены лошадей, где мои люди. Вы в своих людях уверены?
        - Да, уверен. Может быть, случилась стычка в пути, и Луи оказал сопротивление. Все может быть.
       - Да. Все может, включая и то, что вы меня переиграли. 
       Король сказался больным. И пошел по направлению к дворцу. Люди стали расходиться. Первый день праздника заканчивался. Я пошел следом. Потом оглянулся. Фуке нигде не было.
       Когда я оказался во дворце, то слуга короля передал мне просьбу короля к нему подняться. Я вошел в покои короля.
       - Что мне делать?
       - Спать, сир, - сказал я и добавил тихо, - нас подслушивают. Позовите д'Артаньяна и отдайте приказ арестовать Фуке и под стражей отправить в Лувр. В любой момент вы можете потом его освободить.
       - Спокойно ночи, сир, - сказал я и удалился.
       Король вызвал к себе д'Артаньяна и отдал ему приказ об аресте Фуке. 
       Шарль бросился выполнять приказ короля.  Он догнал его, чуть не загнав лошадь, на пути к Парижу. Фуке понял, что проиграл. И стал уговаривать д'Артаньяна вернуть настоящего короля на трон. Но д'Артаньян сделал вид, что не поверил Фуке и препроводил его под стражей в Лувр.
       19 августа 1661 г. Королева-мать убедила своего сына после продолжительной беседы с ним освободить из-под стражи Фуке с условием, что шато Фуке Во-ле-Виконт будет передан короне как компенсация за нанесенный ущерб государству в результате неверной финансовой политики суперинтенданта финансов.
       Утром уже 18 числа месяца августа король уехал к себе в Лувр. Освободив Фуке, он холодно с ним расстался. Король входит во вкус своего правления. А я жду известий от своих друзей с острова.
       Фуке уехал, как я слышал, в свой Бель-Иль, чтобы обезопасить себя от повторного ареста.
       5 сентября 1661 г.  Король, испугавшись укрепления позиций Фуке, вызвал его к себе и не опускал от себя, пока сегодня в Нанте после заседания Госсовета, не поручил д'Артаньяну арестовать Фуке повторно и отвезти его в Венсеннский замок. Участь Фуке решена. У короля хватило мужества посадить своего двуличного освободителя под арест. Все гадают, когда состоится судебный процесс над Фуке? Но мы все, кто посвящен в тайну его роли в истории королевства, понимаем, пока король жив, - никогда.
       6 сентября 1661 г. Известия от Луи от Поля по всем прогнозам дойдут до нас со дня на день.
       8 сентября 1661 г. Наконец, Поль у меня во дворце в Париже. Он привез добрые вести: король сидит в островном остроге. Слуге на острове стало плохо, и он скончался. Майкл и Рамон скучают на острове пиратов, затерянном в бескрайних просторах Атлантики недалеко от Канар.
       Я спешу к королю, который опять в Париже. Король обрадовался известию: тому, что его брат жив. Дело о пропаже узника из Бастилии, исчезнувшего по дороге в Сент-Маргерит, замяли.
       Мы с королем и Генриеттой приступили к философским занятиям. У короля большие планы по развитию королевства.
       Это хорошо, что король интересуется философией, но у меня нет возможности тет-а-тет интересоваться Генриеттой. Она как будто это не замечает. Правда, король присутствует не на всех занятиях. Тогда мы с Генриеттой более раскованно ведем свои беседы. Но король интересуется не только философией, но и политикой, обсуждая ее с Летелье, финансовыми и промышленными делами королевства, в чем его незаменимым помощником является Кольбер. Он занимается с д'Артаньяном фехтованием, а с Тюренном военной стратегией. Музыкой он занят с Люлли. А в театре бывает у Мольера.
       Мои доходы растут. Мы развернули бурную торговую деятельность с маркизой и шевалье, и теперь торгуем не только шоколадом. Я опять отправил Поля на остров пиратов, чтобы он решил вопрос содержания Луи с Майклом и Рамоном. Они не могут находиться на острове все время, как его сторожа. Мы решили с королем перевести его через некоторое время в Бастилию, но содержать уже в более приличной камере, чем в той, в которой содержался безымянный узник. 
       От Марты так и не поступало никаких известий. События моего путешествия по иным мирам все дальше отступают на задний план. Из Рима доходят известия о том, что Кристина там развлекается со своими любовниками, при этом нарушая элементарные приличия, и потому слывет скандальной особой. Поэтому король отказал ей в приглашении в свое королевство как официальное лицо.
       9 сентября 1661 г. Я снова сгораю от любви к моей любимой принцессе. Но Генриетта не готова стать моей любовницей. Вероятно, ее страшит то, что, мне отдавшись, она перестанет меня больше интересовать. Так ли это? Это не так и не потому, что она мне наскучит как любовница, как только я добьюсь ее физического расположения, а потому, что у нее связь со мной не физическая, а душевная. Вот что она вбила себе в голову. Интересно, долго она будет меня мучить? Не бывает связи душевной между мужчиной и женщиной без физической близости. Это факт. Ведь Генриетта не ангел. Является ли она воплощением моего идеала женщины, моего ангела-хранителя? Она стала моей музой. Но мой ли она ангел? Муза – это ангел или нет? Была ли таким ангелом Кристина для Декарта? Конечно, нет. Я думаю, Генриетта не хочет быть любовницей, но не может быть ангелом. Она жена моего сводного брата. Как разрешить этот любовный парадокс, это страстное затруднение? Или Генриетта кокетка? Да, она кокетка, но это не мешает ей тайно любить меня. Анжелика в этом отношении проще, но и честнее, без самообмана. От Генриетты мне нужна не физическая близость, которая как следствие естественно придет за признанием. Мне необходимо ее признание в любви. Я чувствую, что она меня очень любит, опасаясь, что наша связь принесет мне больше огорчения, чем радости. Вот это опасение препятствует ей полностью мне открыться. От чего я должен ее оберегать, как меня просила об этом Сюзанна? Вероятно, Сюзанна не договорила того, что опасность для Генриетты скрывается не в чем-то, а в ком-то. Тогда в ком? Разумеется, во мне самом. Но я не могу видеть в Генриетте только идеал, только человека. Она моя женщина. А я ее мужчина. Это так. Но нам не суждено быть вместе. Я уже потерял Эббу, Юну, Сюзанну. Теперь теряю Генриетту. Я так больше не могу.
       12 сентября 1661 г. Сегодня я имел откровенный разговор с Генриеттой. Я признался ей в любви. Она мне сказала, что не надо было это делать. Теперь она не знает, как ей себя со мной вести. Я ей ответил: «Люби меня». Она мне сказала, что не может, что себя боится. Я ей сказал, что она не моя любовница, а моя любимая, и я не могу с ней поступить так, как поступал с другими женщинами, - взять ее силой. Мы должны пойти друг другу навстречу. Поэтому от ее неспособности дать волю своему чувству, я ее покидаю и уезжаю в колонии в Новом Свете.
       - С кем ты собираешься туда ехать, не с прекрасной ли шоколадницей?
       - Нет, один.
       - Так я тебе и поверила. Впрочем, я тебя не неволю и не собираюсь тебя держать при себе и препятствовать твоему роману с этой интриганкой Анжеликой.
       - Значит, ты меня скоро забудешь.
       - Да, я тебя уже забыла, раз ты меня покидаешь.
       - Ну, и хорошо.
       - Учти, если ты уедешь, то для меня ты… умрешь.
       - И что мне делать?
       - Заниматься со мной светскими делами и душевными беседами.
       - Я с тобой согласен. Это нам необходимо, но не достаточно, иначе я бы не страдал.
       - Франсуа, ты постарайся не страдать, ведь ты же философ.
       - Да, я философ, но я человек.
       - А разве это мешает друг другу?
       - Нет, не мешает, если искусственно это не разделять.
       - Но ведь твой друг Декарт как раз это демонстрировал.
       - Я не Декарт.
       - Так ты авантюрист?
       - Да, авантюрист. Мне необходима нежная интрига.
       - Я сколько тебя предупреждала о том, что ты должен меня беречь и не рисковать мной? Ведь я и есть ты? Когда ты успокоишься? Чего тебе еще надо? Сколько я еще могу приносить жертв твоему безумному авантюрному характеру?
       - Так ты мой ангел-хранитель?
       - Ты только сейчас догадался? Когда ты, наконец, поймешь самого себя?
       - Но как понять то, что ты Генриетта и одновременно я?
       - Я то Генриетта, а вот ты кто? Может быть демон или человек?
       - Что ты имеешь в виду? Я тебя не понял.
       - Милый мой Франсуа, я нашла тебя не для того, чтобы удовлетворять твои желания, а для того, чтобы ты открыл в себе то, что лежит по ту сторону желания.
       - И что там интересно есть?
       - Пока ты задаешь такие вопросы, то ничего. Неужели ты забыл, как сравнивал меня с Беатриче Данте?
       - Не является ли Беатриче символом счастья Данте?
       - Нет. Ты сам хорошенько подумай. А вот когда надумаешь, то приходи.
       Интересное дело. Оказывается, Генриетта является новым воплощением моей идеальной женщины, которая реальна. Эту реальность она обретает в материальном виде в лице Генриетты. Но она мне дается не для личного счастья. Тогда для чего? Вероятно, для понимания своего предназначения, которое мне раскрывается по мере приближения к сущности вечной женственности от одного ее воплощения к другому. Так в чем состоит мое предназначение? Это мне откроется тем более, чем понятнее станет сущность Генриетты? Понятнее ли она мне станет, если я буду с ней близок? Разумеется, но только если оно будет иметь место во всех смыслах этого слова. Поэтому я должен проявить терпение и не заниматься шантажом Генриетты тем, что больше никогда не увижу ее. Я тем самым сделаю хуже, прежде всего, самому себе.
       15 сентября 1661 г. Вчера я опять встретился с Генриеттой. Она сделал вид, что между нами ничего не произошло, и приветливо обратилась ко мне с просьбой продолжить с ней лично наши беседы на философские темы. Генриетта предложила обсудить проблему жизни и смерти. Это было что-то новое. Я спросил ее о том, чем вызвана такая тема?
       - Мне интересно, когда меня не будет, буду ли я существовать в твоих мыслях при условии, что ты меня не забудешь и будешь иногда меня вспоминать.
       - Генриетта, я о тебе думаю почти всегда, а не иногда. Причем в любом виде. Извини за такую откровенность. Предположим, что ты умрешь раньше меня (так и произошло, - от ред.), что невероятно, так как я намного старше тебя, скорее я умру, а ты будешь радоваться жизни. Ты думаешь. Я перестану думать о тебе и представлять тебя, говорить с тобой и тебя слушать? Нет, не перестану. Вот в этом смысле ты будешь жить во мне как со мной говорящая и со мной находящаяся и вне меня находящаяся, но в моих мыслях. Со смертью в этом мире мы переселяемся жить в наших близких. Мы живем их жизнью, ибо своей собственной, отличной от них, у нас нет. В другом же мире мы живем своей жизнью совсем не похожей на ту, которой жили здесь. Она так непохожа, что, в принципе, никак в точности непредставима. Поэтому мы часто сомневаемся и признаемся себе в том, что она вообще немыслима. Да, она немыслима в прежнем виде и поэтому собственно для нас нет.
       - Франсуа, ты высказался не совсем для меня понятно. Я так тебя поняла, что меня не будет. А в мыслях буду не я, а ты, твой образ меня, но не мой образ в тебе. Другая жизнь после этой жизни вообще становится сомнительной, так как она не имеет ничего общего с этой. Тогда чем она будет отличаться от жизни другого? Выходит, ничем?
       - Нет, не выходит. Не только ты, но и другой будет себе другим, а вот каким, никому не дано узнать. Конкретное соединение души и тела уникально и потому неповторимо. Другое дело душа как явление духа в теле. Человек есть не только явление духа в теле, но и само тело, и душа. Душа есть нечто особое, тело индивидуальное, а дух всеобщее. Из них только дух вечен. Можно говорить о жизни после жизни только духа. Душа умирает вместе с телом, если мы понимаем душу так, как я сказал. Но дух в своем новом воплощении и не обязательно в этом мире может частично оказаться подобным тому своему явлению, которое стало тобой. Если так будет. То ты можешь вспомнить нечто из твоей настоящей жизни. Само это воспоминание и будет тобой. Если оно скажется во мне, то ты станешь мной. И такое возможно.
       - Если такое возможно, то у меня есть надежда стать тобой и вновь сюда вернуться, и почувствовать себя живой в твоем обличии.
       - Да, ты права, так будет точнее.
       - Я, конечно, буду уже не та и даже не женщина. Но мне интересно стать мужчиной.
       Этим сравнительно оптимистическим выводом мы тогда закончили беседу, договорившись встретиться через два дня для беседы на тему «женской» логики.      
       19 сетября 1661 г. Через три, а не два, дня в силу обстоятельств от нас не зависящих, мы встретились с Генриеттой для беседы на тему «Женская логика».
       - Франсуа, как ты думаешь, есть ли необходимость вообще говорить о «женской логике»?
       - Я думаю, Генриетта, что в этом нет необходимости. Логика одна и она не имеет пола. Но имеет смысл говорить о том, как мы думаем и чувствуем то, что мыслим и о чем мыслим. Когда говорят о «женской» логике, то имеют в виду то, что женщина не думает по правилам, когда поступает, находясь под эмоциональным впечатлением от того, что она делает или собирается сделать. Причем это говорится о женщине вообще.
       - Хорошо, по-твоему, Франсуа, получается, что мужчина заранее думает по правилам, эмоционально не переживая то, что он думает?
       - Генриетта, мужчина, если он думает, а думает он редко, то переживает как раз то, что он думает, но не переживает то, о чем он думает.
       - Это спорное утверждение. Неужели ты, Франсуа этого не видишь?
       - Спорное, но заставляющее задуматься над тем, как не переживать, переживая саму мысль, ее проживая, не сбиваясь на эмоциональный эффект как аффект в качестве следствия мысли.
       25 сентября 1661 г. Второго дня наша беседа с Генриеттой затянулась, мы увлеклись, и наши чувства оказались нас сильнее. Случилось то, что не могло не случиться. Генриетта напрасно этого боялась, потому что любовная привязанность нам оказалась в радость. Мы стали еще ближе друг другу, чем раньше. Физическая близость не погасила огонь души и теплоту душевной нежности. Она просто все расставила по своим местам. Мы стали встречаться чаще, что не могли не заметить окружающие. Генриетта стала меньше обращать внимание на холодность супруга. То, что произошло, было ему на руку, ибо развязывало руки и кое-что другое в его замысловатых авантюрах с фаворитами, оскорбляющих чувство достоинства почтенных парижских горожан, опасавшихся за честь своих дражайших супруг и дочерей. Но к этому нам, французам, не привыкать. 
       10 октября 1663 г. Прошло два года, и я опять взялся за перо и стал писать дневник. В конце 1661 г. на острове пиратов произошел несчастный случай. Настигший остров мощный ураган затопил тюремную камеру с находящимся в ней Людовиком. Майкл бросился его спасать и уже вытащил его едва дышавшего из камеры, но упавшее на них дерево раздавило и Майкла и Людовика. Рамон едва спасся от свирепого урагана в пещере на скале. Когда ураган стих, он спустился со скалы и решил похоронить своего друга и пленника. Но их тел, как и дерева, не оказалось на месте: ураган взял и унес их с собой. Так умер мой английский друг и исчез из нашей жизни вероломный Людовик.    
       Мои отношения с Генриеттой достигли пика своего развития и там укрепились. Другое дело мои отношения с королем. Он перестал бывать на моих философских беседах. Я стал над этим размышлять и не мог взять в толк, что тому является причиной, пока мне не донесли верные люди, что король подпадает под влияние своей новой пассии, соперницы Луизы де Лавальер. Новая фаворитка короля – маркиза Франсуаза Атенаис де Монтеспан. Дело в том, что у меня был разговор с Луизой и она мне призналась, как своему спасителю и покровителю, в ее связи с королем в том, что король к ней охладел и проводит время с маркизой, о которой оговорят ужасные вещи. Какие именно вещи она мне не объяснила, ибо нас не вовремя прервали. Она только намекнула на то, что Монтеспан участвует, не приведи Господь, в «черных мессах». И тут я вспомнил в связи с «черной мессой» имя Монтеспан, упомянутое маркизой Анжеликой де Скорай де Руссик, мадам  Фонтанж. Для того, чтобы навести справки я пожаловал в ее «шоколадный салон». Анжелика мне обрадовалась и ласково пригласила выпить чашку горячего шоколада. Я похвалил его терпкий вкус и обратил внимание на так называемый «фонтанж», который она ввела в моду, перевязав, подняв, свою копну рыжих волос атласной подвязкой. Ей это очень шло к лицу, что я не мог не похвалить ее за безупречный вкус, заметив, что так подвязывать волосы скоро войдет в моду к ее удовольствию. И действительно, вскоре стало модным среди дам так подвязывать волосы, что назвали в ее честь «фонтанжем».   
       Ненароком я обмолвился о любовных увлечениях короля, назвав имя его новой фаворитки маркизы де Монтеспан. Анжелика, услышав имя маркизы, побледнела и, еле сдерживая свою неприязнь, отрывисто сказала, как отрезала: «Однажды я оказалась невольной свидетельницей разговора слуги маркизы с отъявленным мерзавцем, поставлявшим похищенных детей развращенным господам. Из разговора следовало, что слуга маркизы – франтоватый карлик-горбун по имени Джузеппе, - ищет младенца для своей возлюбленной. Бандит, заметив, что ему все равно, для чего тому нужен младенец, обещал устроить это дело за приличный куш. Они условились встретиться на дворе гостиницы «Утеха желудка» в Сент-Антуанском предместье в это же время, затемно, через два дня.
       Ровно в это время я была в указанной гостинице и поджидала двух злоумышленников, сидя у окна на двор. Наконец, я дождалась того момента, когда из подворотни показался бандит со свертком в руках. Ему вышел навстречу из темноты угла двора карлик-горбун. Они перекинулись друг с другом парой слов, Джузеппе протянул бандиту кошелек с пистолями, который взвесил, подбросив его в воздух, затем развязал тесьму, связывающую кошель, и достал один пистоль, попробовав его на зуб, прижав сверток к груди. Удовлетворительно цокнув языком, он протянул сверток, из которого раздался детский писк, карлику. Карлик стремительно схватил сверток с младенцем и мгновенно скрылся в сумраке надвигавшейся ночи. Я следом выбежала за ним за ворота гостиницы, но карлика за поворотом улицы уже ждала карета, в которую он сел и карета отъехала от гостиницы. Хорошо, что меня тоже поджидала карета. Я в нее села и поехала за каретой с карликом.
       За городом недалеко от Сент-Викторианского аббатства она остановилась у спрятавшейся в тени тополей часовни. Я остановила карету неподалеку на углу улицы на окраине города. Оттуда мне было видно, как карлик со свертком подошел к дверям часовни, стукнул дверным кольцом условным знаком: два коротких удара, один продолжительный и снова два коротких удара. Спустя несколько минут дверь открылась и закрылась за карликом, поглотив его с младенцем и скрыв тайный замысел похищения младенца от моего любопытного взгляда».
       - И что дальше? – спросил я в нетерпении.
       - Вы, Франсуа, любопытны, как ребенок, - ответила мне прекрасная маркиза.
       - Не менее любопытен, чем вы, моя Анжелика.
       - Еще не ваша.
       - Но есть надежда на то, что будет такой.
       - Вот эта надежда вела меня при розыске того, что творится в этом месте. А место это пользовалось дурной славой у местных жителей. Говорили, что там происходили темные вещи. Служил в этой часовне аббат Лесаж. К нему на службу часто ездила фрейлина королевы. Это была Франсуаза де Монтеспан де Мортемар. Еще говорили шепотом, оглядываясь, о том, что Лесаж водит дружбу с ведьмой-отравительницей Ла Вуазон.
       - Слышала ли ты, Анжелика, о черных мессах? Может ли аббат Лесаж их проводить в часовне? Не для ритуального ли убийства использовали младенца?
       - Точно об этом я ничего не слышала. Но не слышала и обратное тому, что ты сказал.
       - Вот ты упомянула Ла Вуазон. Как ты думаешь, не могла ли эта ведьма дать маркизе приворотное зелье для короля?
       - Судя по всему, эта Монтеспан на все способна.
       - Видишь ли, Анжелика, на короля благотворно действует Лавальер. А вот наследница гордецов Рошершуаров дурно на него влияет. Мало того, что она спесива и расточительна, азартна в картах. Она еще и расчетлива, и вероломна. Между тем претендует на мудрость, отличаясь только хитростью и бессознательной ловкостью языка.
       - Ты намекаешь на то, что она себя называет «Атенаис»? Но согласись со мной Франсуа, - эта самозванная Афина в уме не годится тебе и в подметки.
       - Но она хитра, хоть и не мудра. Я нахожу у нее игру языка, а не игру ума. И вот этим, тем, что она может заболтать короля и сбить его с верной дороги, она и опасна.
       - Франсуа, давно ли ты стал другом короля, ведь совсем недавно он тебя чуть не сослал в Новый Свет?
       - Кстати, ты туда в ближайшее время не собираешься?
       - Нет, не собираюсь. Франсуа, ты что-то от меня скрываешь, отвечая даме вопросом на вопрос?
       - Нет, не скрываю, но всего не говорю для твоего же блага. Поверь мне. Веришь?
       - Что остается делать? Ладно, я попробую еще кое-кого расспросить о темных делах фрейлины и ее подозрительного окружения.   
       - Спасибо, Анжелика. Чтобы я без тебя делал?! Ты мне настоящий друг. Располагай мной по своему усмотрению.
       - Ловлю тебя на слове.
       Хотя этот король у меня в долгу, но Бурбоны славятся своим вероломством и забывчивостью на благодарность. И, вероятно, дурное влияние на слабого короля может пошатнуть мое выгодное при дворе положение. Король прекрасно знает, что против его немилости ко мне у меня есть безотказный козырь в лице его брата-близнеца. Именно поэтому я могу быть для него опасен. Поэтому дурное влияние на короля может усилить его подозрительность ко мне как одному из его настоящих друзей. То, что мое влияние на него изменило судьбу Фуке, который первым стал ему оказывать помощь, является мне предупреждением о том, что также могут поступить и со мной, доверься он моему недругу. И так как я поддерживаю Лавальер, о чем не может не догадываться маркиза, она является моим злейшим врагом. Вряд ли я могу теперь переманить ее на свою сторону. Значит, я должен, если не уничтожит ее, то, во всяком случае, ослабить ее влияние на короля. Что для этого необходимо сделать?
      Во-первых, найти союзников в борьбе с новой фавориткой. Моими союзниками являются Генриетта, Анжелика, Лавальер, д;Артаньян, королева, Филипп. Необходимо их использовать. У Анжелики в друзьях ходит лейтенант по уголовным делам Шатле, метр Ла Рейни. Его же знал Шарль. Необходимо было начать с него, чтобы он разрушил связь Монтеспан с Лесажем и Ле Вуазон. Без организации уголовного дела с полным составом преступления этих темных личностей нельзя было обойтись в борьбе за влияние над королем.
       Мои политические думы меня утомили, и я решил отдохнуть. После отдыха на меня нашло философское настроение, и я стал размышлять над природой человека. Человек бывает в мужчине и в женщине. Женщина живет чувствами, причины которых скрываются в их физиологии. Мужчины живут инстинктами и бывают по преимуществу либо скотами, либо зверями. Народ состоит в основном из скотов вперемешку со зверями, а власть придержащие состоят в основном из зверей вперемешку со скотами. К последним отношусь и я, когда занимаюсь политикой. Что поделаешь: «с волками жить – по волчьи выть».
       Но сейчас я занят философией и в философском состоянии преодолеваю в себе зверя. Выходит, что человек есть нечто неопределенное, смешанное. И в этом качестве он есть душевное существо, то есть, нечто противоречивое как дух в теле. Поэтому человеческое состояние является неустойчивым, чаще вырождающимся в животное состояние, реже в духовное. В духе мы можем находиться лишь непродолжительное время, если заранее к нему подготовились. Дух в человеке выражается в его великодушии. Духовные люди есть великие души. Прочие есть мелкие души. Возможно ли человеку стать духовным существом? Да, если он преодолеет в себе уже человека и станет сверхчеловеком, ангелом или демоном.
       Кстати, казалось бы, так же обстоит дело и с философией. Многие рассудительные люди полагают, что философия занимает место среднее между богословием и наукой. Они говорят, что она, якобы, является следствием богословия и причиной науки. Я к такому представлению философии отношусь скептически. Для меня она находится не между богословием и наукой, а над ними, разделяя это место с мистикой. Мистика, как и философия, медитативна. Только она не рассудительна, как философия, и есть демонстрация интуиции не интеллектуального, а созерцательного характера.
       Возвращаясь к мерам, направленным на нейтрализацию моих врагов, я решил еще задействовать моих незаменимых друзей. Сначала Поля, который открыл трактир под Парижем в Фонтенбло. Встретившись с ним, я уговорил его как человека бывалого и привыкшего к авантюрам, страсть к которым не стер в его душе приобретенный образ жизни благообразного буржуа. Я поставил его приглядывать за Лесажем. Сам же отправился к Анжелике и там встретился с д;Артаньяном. Втроем обсудив дело с интригой Атенаис Рошершуар, мы решили придерживаться плана, посвятив в него метра Ла Рейни. Это взял на себя Шарль, а Анжелика сказала, что уже намекала ему про Монпансье, и по блеску его глаз увидела, что этим его заинтересовала.
       12 октября 1663 г. На следующий день я встретился с Ла Рейни. Он произвел на меня хорошее впечатление, но, как говорят, первое впечатление обманчиво, если не быть предусмотрительным. Пока у меня не было поводов не доверять метру полиции, ведь за него поручились мои друзья. Он установил наблюдение за Лесажем, Ла Вуазон и самой маркизой. Я предупредил, что за Лесажем ведет наблюдение мой человек.
       15 октября 1663 г. Через два дня мы встретились впятером в салоне мадам Шоколад и обсудили результаты нашего непродолжительного расследования. Мы отметили, что аббат Лесаж каждый день встречается с ведьмой Вуазон. О чем они ведут беседы пока остается для нас тайной. Необходимо было продумать, как оказаться свидетелем этих тайных встреч.
       Уже вчера аббат имел встречу с маркизой. Здесь нам улыбнулась удача, и мы оказались в курсе того, что маркиза посетит его службу на второй день, то есть, уже завтра. Сообщила об этом камеристка маркизы, которую подкупил мэтр Рейни. Теперь в стане врагов у нас есть свой человек. Я расспросил о ней Рейни и он мне сказал, что не только подкупил ее, но и для надежности припомнил ей то, на что прежде смотрел сквозь пальцы и за что бедную камеристку давно пора ее сжечь на костре на Гревской площади. Так что она у нас в руках.
       - Как звать нашу помощницу?
       - Тереза
       - Как вы объяснили ей, зачем вам нужно, чтобы она подслушивала свою госпожу?
       - Я сказал ей, что меня занимает странное поведение маркизы и то, что о ней говорят в народе.
       - Что говорят о ней в народе?
       - То, что она пользуется услугами отравительницы-колдуньи и участвует в ритуалах поклонения Сатане.
      - Ничего себе слухи. От них недалеко и до костра.
       - Это возможно при полном составе преступления против Бога и человека, и решения короля.
       - Я думаю, что так правильно. Значит, вы будете действовать по своим законным каналам, а я возьмусь за интригу.
       - Главное, чтобы у вас на этом пути не возникли проблемы с законом.
       - Скажите метр Рейни, а когда они не возникают. Если человек начинает действовать на свой страх и риск.
       - И то, правда. В данном случае правовые формальности необходимы для того, чтобы нашим подозреваемым нельзя было избежать неминуемого и заслуженного наказания.
        - И я о том же говорю.
       Мы решили, что действовать можно будет только тогда, когда у нас на руках будет информация о действительном преступлении против Бога, короля и его фаворитки Лавальер. Это должна быть достоверная информация о яде или приворотном зелье Ла Вузон и о принесении младенцев в жертву Сатане на «черной мессе» аббата Лесажа. Необходимо было точно знать, когда она будет проводиться.
       17 октября 1663 г. Сегодня я имел встречу с Полем. Тот мне сообщил, что видел аббата с де Лорреном и самим принцем Филиппом. Как понял Поль, они обсуждали вопрос о совращении послушницу монастыря, которая должна была принять монашеский постриг.
       19 октября 1663 г. Вчера я, наконец, увиделся с пресловутым аббатом Лесажем у самого принца Филиппа. Аббат, отличавшийся отвратительной внешностью, предлагал ему и Генриетте снадобье от старения. Я его спросил, почему его снадобье не спасло его самого, не по годам постаревшего.
       - Ваша светлость, как часто бывает сапожник без сапог, так я в опытах над старостью преждевременно постарел с пользой для всех остальных.
       При всем при том, что Лесаж был преждевременно состарившимся молодым человеком, он еще был безобразен. Таким делал его, прежде всего, большой крючковатый нос и закрытый кожным наростом левый глаз. У него была большая лысина и рано поседевшие волосы, висевшие клочками на его непропорционально сложенной голове.  К тому же аббат имел приличный горб и ходил, широко расставив ноги, как пират по суше. Я спросил его о том, правду ли говорят, что если прикоснуться к горбу горбуна, то загадавшее желание исполнится.
       - Сущую правду, мой господин. Прикоснитесь к моему горбу, и вам может улыбнуться Фортуна.
       Я осторожно прикоснулся к услужливо подставленному мне горбу Лесажа. И вдруг я уловил быстрый взгляд аббата, украдкой скользивший по наружности вещей. Такое выражение глаз мне было знакомо. Но у кого я прежде его видел? И тут я вспомнил, что иногда встречал у моего друга Шарля. Да, с таким противником надо «держать ухо востро», за ним «требуется глаз да глаз». Опасный субъект. Что-то в его облике и манере скрывать, показывая себя, показалось мне знакомым. Но это чувство догадки быстро у меня пропало. Я подумал, что аббат может представлять угрозу для моей Генриетты, беспечно слушавшей болтовню аббата.
       - Господин аббат, а вы знаете, что в народе распускают о вас слухи, будто бы вы режете младенцев и приносите их в жертву, поклоняясь самому врагу рода человеческого? – спросил его я, тем самым привлекая внимание Генриетты к дурной репутации Лесажа.
       - Чего только не болтают невежественные бездельники, вводя в заблуждение таких просвещенных и умных людей, как ваша милость.
       - Франсуа, не наговаривай лишнего на аббата, он может быть нам полезен.
       - Мы с вами прежде не встречались?
       - Нет, что вы, я недавно оказался в Париже по делам моего служения. А еще что говорят про меня мои «добрые» недоброжелатели?
       - Кто вы такой, чтобы о вас говорили люди?
       - Я тот, кто помогает им обрести здоровье и покой. Но это возможно только при полном мне доверии, иначе лечебный эффект моих приготовлений пропадет даром.
       Такой у нас случился разговор во дворце принца. И все же под старческой внешностью и шаркающей походкой горбатого паралитика угадывалось молодое тело другого человека. Вот такая мне пришла в голову фантазия, которую я тотчас же отсеял: слишком уж она была неправдоподобна. Одно я знал наверняка, что аббат не так прост, как мне поначалу показалось и с ним придется повозиться, чтобы его нейтрализовать. Насколько это у нас получится, покажет будущее. Теперь я понимал, что в тройке Монпансье-Лесаж-Вуазон центральное звено – это Лесаж, играющий главную роль. Монпансье опасна тем, что влияет на короля. Но на нее саму влияет Лесаж. А вот какую роль во всем этом представлении играет ведьма помимо своего функционального назначения в качестве отравительницы мне необходимо выяснить. Так как она ведьма, то не может не учуять рядом с собой предательства. Поэтому то, что возможно с другими, с ней невозможно. Против ведьмы единственное средство – другая ведьма, еще более сильная, чем она. Но есть ли у меня такая на примете? Я как интриган стою Лесажа, Анжелика как соблазнительница стоит Атенаис, а вот кто стоит Вуазон? Может быть Генриетта, которая интересовалась ботаникой и алхимией и любила экспериментировать со снадобьями. Может быть, она мне по секрету посоветует кого-нибудь.
       Чтобы не откладывать дело в долгий ящик, я тут же поехал в Пале-Ройаль. Там я застал Генриетту и все ей как на духу рассказал о том, что мы замыслили. Внимательно и с тревогой выслушав меня, Генриетта стала меня упрекать в том, что я в очередной раз ввязался в опасную интригу.  И она начинает за меня переживать. Но затем она мне стала выговаривать, что я опять увиваюсь за Анжеликой, придумав удобный повод для ухаживания. Я пропустил это мимо своих ушей и попросил ее подсказать мне, кто может нам помочь в борьбе с колдуньей Ла Вуазон. То, что здесь фигурирует отравительница очень опасно для всех заинтересованных особ, включая и саму Генриетту. Потом она знает, чем грозит мне возможная немилость короля, вызванная наветами Атенаис де Мортемар, если допустить такую возможность.
       - Хорошо, Франсуа, ты заразил меня своей мнительностью. Есть у меня на примете моя дальняя родственница, которая весьма искусна в колдовстве.
       - Кто это?
       - Леди Винтер.
       - Это та, которая чуть не погубила мать-королеву в деле с алмазными подвесками моего… короля.
       - Да, твоего отца. Она, кстати, рассказывала мне, как провела д;Артаньяна, вскружив ему голову. Но сама была им очарована и разрешила ему себя «обмануть».
       - Где она сейчас?
       - Она сейчас у меня в гостях.
       - Познакомь меня с ней. Говорят, она была прекрасна.
       - Она и сейчас дьявольски соблазнительна. Так что, смотри, не увлекись своей ровесницей, ведь ты так падок на интересных женщин. Только смотри, если соблазнишься, я тебе этого никогда не забуду, и Вуазаон тебе покажется ангелом. Ты меня понял?
       - Как тебя не понять. Я буду строг с самим собой.
       - Знаешь, кого ты мне напоминаешь? Кота, облизывающегося на сметану и уговаривающего себя, мурлыча, ее не трогать.
        Через час Генриетта познакомила меня с леди Винтер. Давно забытая интриганка была еще обворожительна. Но я любил Генриетту и не польстился на ее дальнюю родственницу. Я не все рассказал Вннтер, резонно предполагая, что она как бывалая авантюристка обо всем несказанном сама догадается в свое время. С ней было опасно говорить откровенно до конца, ибо любой интриган не может не начать свою собственную игру в своих интересах, а это может не помочь, а помешать успешному исполнению задуманного.
       Выслушав меня, прекрасная блондинка посмотрела на меня с нескрываемым удовольствием от того, что ей предложили заниматься ее любимым делом: плести козни против сильного противника.
       По своему душевному состоянию и потому как вела себя со мной Шарлотта Винтер, я понял, что мы друг другу симпатичны, как старые любовники. Жизнь меня научила тому, что страсть к авантюрам сродни любовной страсти. Поэтому авантюристы понимают друг друга с полуслова, как влюбленные.
       20 октября 1663 г. Сегодня Шарлотта в присутствии Генриетты, которую она назвала вслух «классной дамой» кавалера де Ла Рош Фуко под неодобрительное молчание принцессы, мне поведала, что в полночь, общаясь с духами, почувствовала влияние мощной «темной силы». И воплощением этой силы является не Вуазон, которая, кстати, весьма сильна как колдунья, а неведомый некто, кто защищает как щитом своей магической силой Лесажа. Этот «темный маг» скрывает подлинное лицо Лесажа.
       - Я даже скажу больше. Мне было видение того, что вам, Франсуа, он близок. Ищите темного мага в вашем близком дружеском окружении.
       - Шарлотта, большое спасибо за то, что вы являетесь нашей незаменимой помощницей. Но как так. Значит, враг скрывается рядом под личиной друга? И Лесаж совсем не Лесаж? Тогда кто же они? Что вам сообщили духи?
       - Только то, что я уже сказала. Я могу вам лишь посоветовать пристальнее присмотреться к своим друзьям и близким.
       - Как вы думаете, кто это может быть?
       - Мужчина, внешне добрый малый, а в душе злодей. Причем нечеловечески сильны. Возможно он стал воплощением демонической силы.
       Когда Шарлотта удалилась, я спросил совета у Генриетты, как мне поступить.
       - Я полагаю, что ты, Франсуа, не должен тут же устраивать всем своим близким и знакомым контрольный экзамен. Уже поздно. Меня, надеюсь, ты не подозреваешь?
       - Конечно, нет. Ведь ты моя единственная и неповторимая.
       - Льщу себя надеждой, ты меня не обманываешь, а не то я стану твоим первым палачом.
       - Какая ты, Генриетта, кровожадная.
       Приехав домой, я наедине с самим собой стал размышлять о том, кто свил у меня на груди гнездо предательства и злоумышляет против меня под маской друга. Это не могли быть ни, разумеется, Генриетта, ни Шарль с Анжеликой, ни Поль, ни сам Пьер, ставший Людовиком, ни хромоножка Лавальер, ни, конечно, Эбба или Кристина. Тогда кто? Майкл умер вместе с Луи со слов Рамона. Рамон недавно прислал весточку, что снова уезжает на Карибы. Нет вариантов. А что если некто втемную использует кого-то из названных моих близких и друзей и одновременно защищает Лесажа? Шарлотта Винтер назвала его «темным магом», обладающим нечеловеческой колдовской силой. А если ее мистическую интуицию истолковать в том смысле, что это не существо, а дух древних темных лордов из сириусиан, вселившийся в одного из моих людей. Может быть, кто-то из них действует под его влиянием.  Тогда смертью Сюзанны борьба с врагами еще не закончилась. Они просто на время взяли отступного и сейчас готовят мне удар, попутно расстраивая планы моих сторонников.
       Но тогда важно еще определить того, кто скрывается «за личиной Лесажа», как выразилась Винтер. Это сравнительно молодой человек, прикидывающийся стареющим аббатом. Кто бы это мог быть?
       Важно еще иметь в виду то, что саму Атенаис ее помощники «водят за нос», преследуя свои зловещие цели. Как бы вбить между ними кол, используя их своекорыстие, следуя древнему правилу: «разделяй и властвуй».
       На все эти вопросы я смогу ответить, если сам ввяжусь в дело уже не только как организатор, но и как активный участник происходящих событий. Мои предположения меня завели так далеко, что только мне самому можно было с ними разобраться. Если они оправданы, то под угрозой жизнь моего воспитанника. Однако королю преждевременно об этом сообщать, а не то он может совершить какую-нибудь глупость. Надо знать наверняка, что это так. Только Поль да я могу с этим разобраться.
       Я нашел Поля и поделился своими догадками с моим другом-пиратом. Он сначала их поднял на смех, но потом призадумался и согласился их проверить. Но как это сделать. В первую очередь, необходимо было под любым предлогом попасть в дом аббата и найти там ключи разгадки моих догадок.
       21 октября 1661 г. Поль все же смог достать ключ к дому Лесажа на набережной Орфевр. Он его подобрал, пользуясь рекомендациями старожилов Двора Чудес, этого центра преступного Парижа. Так мы оказались внутри дома Лесажа. В нем важно было найти улики или свидетельства его злонамеренности. Но времени у нас было мало. С минут на минуту в дом должна была явиться служанка для того, чтобы готовить обед своему господину. Поль остался снаружи в саду, чтобы в случае опасности появления служанки подать мне звуковой сигнал в виде соловьиной трели. При осмотре дома у меня создалось впечатление, что в доме живут два господина помимо служанки и слуги аббата. Я стал искать по полкам и сундукам личные вещи обитателей дома, которые могли мне подсказать, кем они являются в действительности. Личные вещи принадлежали двум разным мужчинам. Мое внимание привлек набор вещей для изменения внешности: парики, румяна, краски, тушь и прочие орудия и средства театрального перевоплощения. Мне осталось осмотреть платяной шкаф. Но тут я услышал предупредительные соловьиные трели моего друга. Раздался звук приближающихся шагов. Я был вынужден, чтобы не попасться на глаза, спрятаться в этот шкаф. В нем было много мужской одежды, и мне было неудобно в нем находиться. Слава богу, в нем не было избытка пыли, а не то я бы мигом своим чихом себя обнаружил.
       В дверь вошел уверенной походкой человек, знающий себе цену. Когда он позвал служанку, я чуть не вскрикнул от удивления и наступившего ужаса. Это был голос короля Людовика XIV. Я приоткрыл дверцу шкафа, чтобы увидеть в щель его двери самого низложенного короля. Луи щелкнул дверным замком и затем прошел мимо шкафа к стене напротив, нажал на потайную панель в стенном книжном шкафе. Шкаф отошел в сторону, образовав проем в стене. Луи вошел в этот проем и спустился вниз по лестнице, ибо я услышал его шаги. Выглядел Луи как Лесаж, только не горбился как тот на людях.
       Я осторожно приоткрыл шкаф и вылез из него. Подойдя к проему в стене, я заглянул в него. Вниз вела винтовая железная лестница. Оттуда я услышал приглушенные голоса.
       - Да! - подумал я и добавил для выражения удивления - надо же.
       Рискуя быть разоблаченным и пойманным, я все же пошел прямо к цели, - раскрыть планы противников, - и осторожно, без лишнего шума, спустился ниже по винтовой лестнице, чтобы послушать разговор Людовика, очевидно, с пресловутым магом. Приблизившись и находясь на безопасном расстоянии я, к своему ужасу, услышал голос не только Людовика, но и, кого бы вы думали, самого Рамона. Ах, вот, оказывается, кто скрывается под личиной мага, или, наоборот, так вероятнее вернее, скрывается под наружностью Рамона. Выходит, он и есть тот, кого «водят» темные лорды. Прислушавшись, я стал свидетелем разговора следующего содержания, которое вкратце изложу.
       - Ваше величество, нам необходимо незамедлительно воспользоваться недалекой Атенаис, чтобы извести узурпатора, ибо я «вижу», что ваши враги плетут вокруг нас сети и коварный Ларошфуко близок к тому, чтобы сорвать с вас маску Лесажа.
       - Не преувеличиваешь ли ты возможности герцога? К тому же этот лицемерный моралист вполне благодушен, как мне показалось, когда я прощупывал его при нашей встрече, и ни о чем не догадывается.
       - Мой король, впечатления обманчивы. Узурпатор действительно неопасен, ибо «по уши влюблен» в Монпансье, но вот наш моралист «держит нос по ветру». Как я чувствую благодаря помощи духов, он организовал против вас целую шайку своих сторонников. И они не сидят без дела и все «вынюхивают». Они, например, уже догадались о вашей связи с Вуазон и высматривают, подключив агентов Рейни, кто посещает вашу обитель. Не ровен час, они обнаружат, что вы помогаете Монпансье. Может быть, вы доверитесь д;Артаньяну, который близок моему «другу», и разузнаете все, что они против нас замышляют?
       - Ты уверен, что он с ними не заодно?
       - Я уверен как раз в обратном. Но зная то, что он ваш настоящий отец, можно предполагать, что он займет вашу сторону. Во всяком случае, из него можно будет выведать желаемое.
       - Это вряд ли. Даже если д;Артаньян предпочитает меня моему проклятому близнецу, он подумает о том, что «синица в руке лучше журавля в небе». И все же, вероятно, стоит попробовать переманить его на нашу сторону, предполагая то, что у него будет сильный соблазн в случае успеха иметь на меня влияние в качестве спасителя. Но мы то знаем, кто настоящий мой спаситель.
       - Не говорите, мой господин, моя роль в общем деле значительна. Но шевалье может нам пригодиться «на вторых ролях» в качестве слухового окна.
       - И как ты предполагаешь это сделать? Мне, что нужно снять маску Лесажа и появиться перед ним в своем собственном виде? Не опасно ли это?
       - Конечно, опасно. Поэтому маску снимать не надо. Но необходимо ему при личной встрече намекнуть на то, что короля держали в нечеловеческих условиях по распоряжению его безжалостного брата-узурпатора и уже хотели убить, но благодаря Провидению он спасся. И теперь во власти д;Артаньяна способствовать возвращению короля на свое законное место – на трон французского королевства, ведь он не только его «верная рука», ведь он присягал на верность Людовику, а не узурпатору, перед Богом, но еще и его настоящий отец. Разве может отец злоумышлять против своего сына или стоять в стороне, когда его жизни угрожает опасность.
       - Хорошо, ты меня убедил.
       - Но нельзя медлить и необходимо уже на днях непосредственно приступить к решающему этапу вашей борьбы за трон, - устранению узурпатора. Нужно выбрать такое место для передачи яда Монтеспан с целью отравления нашего врага, которое будет безопасно. Там мы и совершим «священный обряд» над Монтеспан с использованием невинной крови младенца для удовлетворения «Темных Лордов».
       - И что это за место?
       - Ввиду того, что ваша обитель находится под неусыпным наблюдением клевретов Ларошфуко и ищеек парижского прево, я предлагаю развалины церкви св. Магдалины в недалеко от Фонтенбло.
       - И когда, наконец, мы совершим «черную мессу», а то я весь в нетерпении от неопределенности часа расплаты для изменников?
       - Не ранее 25 октября, когда Сириус окажется в нужном квадранте Мутации звездного неба.             
       После этих слов я не услышал ничего более интересного, поэтому во избежание возможности разоблачения с превеликой предосторожностью удалился из опасного дома, где я узнал и горечь предательства и сладость знания того, чего не знают мои враги. А не знают они того, что я знаю, что они замышляют.
       В таком случае, что мне надлежало делать в первую очередь? Во-первых, разузнать с помощью Пьера, место проведения будущей «черной мессы». Во-вторых, самому понаблюдать за д;Артаньяном и по возможности стать свидетелем его беседы с Лесажем. И если надо будет после этой беседы напомнить о том, что брат Людовика тоже его сын. Пускай выбирает того, от кого больше пользы Франции, – от злодея и себялюбца или великодушного доброго малого. Правда, близнец слаб, но при умелом руководителе вполне способен справиться с тяжелым бременем государственных дел. И потом сам руководитель в моем лице настоящий сын Людовика Справедливого, хоть и незаконорожденный. Тогда как близнецы являются сыновьями только королевы.
       28 октября 1663 г. Уже давно, третьего дня, прошел намеченный Людовиком день совершения «черной мессы» в заброшенном кармелитском монастыре под Фонтенбло, но так никто так и не появился. Но этого мало. Он исчез вместе с Рамоном и из своего дома, сказав на прощание экономке, что на неделю едет в провинцию для изгнания беса из одного прихожанина знакомого ему сельского кюре, служащего под Орлеаном. Нам остается только ожидать его возвращения. Это в лучшем случае. В худшем кто-то из наших ретивых ищеек встревожил чутких негодяев, если не сделал это я сам, когда думал, что незамеченным покидаю приют низложенного короля. Поделом мне.
       Это досадное затруднение было мной забыто два дня назад, когда я, будучи в королевской опере вместе с Генриеттой и Филиппом, в присутствии венценосной четы слушал оперу-балет прекрасного маэстро Жана-Батиста Люлли «Флора». Партию Флоры вела не моя бывшая любовница Мария Мишо, а незнакомая королевскому двору юная актриса Мадлен Сю. Когда я ее увидел, то пришел в неописуемый восторг от того, что мне показалось, что она когда-то являлась мне во снах или была мне знакома в далекой юности. Возможно, она моя судьба. Генриетта заметила во время представления мое сердечное волнение и в антракте спросила меня о том, почему я так взволнован. Я не мог найти, что сказать, и только промямлил нечто нечленораздельное.
       - Да, Франсуа, я тебя понимаю, наверное, таким ты был в юном возрасте.
       - Почему ты так говоришь?
       - Да, потому что она на тебя похожа. Признайся Франсуа, ведь у тебя был роман с ее матерью.
       - Да, я не знаю не только ее родителей, но и ее саму. Мне говорили, что эту певицу зовут Мадлен, не более.
       - Берегись, Франсуа, молодых девушек, они ужасно расточительны, - со смехом предупредила меня Генриетта.
       - Неужели она на меня так похожа?
       - Не переживай, мой милый друг, внешне не очень, но манеры те же и, чувствуется, тот же характер.
       - Спасибо, дорогая, за твою оценку.
       - Пожалуйста, пользуйся.
       После представления оперы, которая мне очень понравилась из-за волшебной музыки и прекрасного пения артистов, я пожаловал в комнату Мадлен, отрекомендовавшись Франсуа Ларошфуко. Мадлен выразила свою благодарность в ответ на восхищение монсеньера Ларошфуко ее великолепной игрой, обещавшей большое будущее ей на оперной сцене. Когда наш разговор зашел, естественно, о самой музыке, я признался Мадлен в том, что сам балуюсь сочинением музыкальных опусов и льщу себя надеждой на то, что она некоторые из них споет. Мадлен была не против того, чтобы их попробовать спеть. И мы договорились на третий день встретиться не у меня во дворце, а у нее в доме на улице Гобеленов, в котором она снимает комнату. Кстати, мне заодно нужно было зайти на этой улице домой к комедиографу Мольеру, чтобы обсудить с ним мою комедию «Злоключения петиметра». Только мне показалось, что, несмотря на показную любезность при моем искреннем участии в судьбе девушки, она отнеслась ко мне со крытой враждебностью. То ли мне это показалось, то ли действительно она затаила на меня обиду. Интересно за что? А что если она моя внебрачная дочь и ее мать ей нашептала про меня всяческие гадости? Но я не помню своей давней возлюбленной с такой фамилией, как Сю. Может быть, это не девическая фамилия, а фамилия мужа, прикрывшего неравным браком стыд ее матери?
       Тут я стал расспрашивать Мадлен о ее родителях. Все может быть: вдруг я с ними пересекался в прошлом. Это мое предположение, как я заметил, заставило Мадлен вздрогнуть. Но она тут же взяла себя в руки. Вероятно, я был прав в своей догадке. Так кто же ее мать? Она перевела разговор на оперу Люлли. Тогда я решил выяснить родословную Мадлен у ее оперной компаньонки Мари. Та мне только сообщила, что Мадлен недавно приехала из провинции, и никто точно не знает о ее происхождении. Я на этом не успокоился и попросил метра Рейни навести о ней справки.
       2 ноября 1663 г. Перед самым моим визитом к Мадлен Рейни сообщил мне через своего соглядатая, что по слухам ее матерью является графиня Диана де Куртене, зачавшая ее вне брака, с принцем де Марсильяком. Воспитывалась она в провинции в доме субретки госпожи де Куртене, умершей при родах своей дочери Мадлен. Значит, я виновник ее появления на свет, оказавшийся таким немилостивым к бедной малютке, что она была вынуждена себе пробивать дорогу своими силами при живом отце, не знавшем о ее существовании. Пришло время восстановить справедливость. Я помню, что мы расстались с ее матерью в результате не охлаждения взаимных чувств, а потому что мне прочили более выгодную партию жены. Когда я приехал из путешествия по Италии и Испании, продлившегося более полугода, то Диана уже умерла от болезненных родов. И хотя мы с ней переписывались, она мне так и не сообщила о своей беременности. А когда я приехал обратно во Францию и посетил ее могилу, то никто из близких Дианы не сообщил мне о рождении нашей дочери. Все это я хотел рассказать Мадлен при встрече, нисколько не снимая своей вины перед ней и ее матерью в том, что их бросил. Поделом мне за мои любовные похождения.
       Когда я пришел в гости к своей дочери Мадлен, то она приняла меня к моему удивлению с распростертыми объятиями как родного человека, точнее, скажу более, как любезного ее сердцу кавалера. Меня это не на шутку позабавило. Несмотря на то, что она хорошая актриса, я все же почувствовал во всей этой любезности «волос фальши», но не поддал и вида, что почувствовал подвох. Только про себя подумал, к чему это может привести? И еще, войдя в ее покои, я вспомнил, что в незапамятные времена уже был там, и стал искать глазами потайную дверь, которой когда-то воспользовался, чтобы избежать нежелательной встречи с мужем-рогоносцем моей тогдашней любовницы. Это щекотливое воспоминание почему то меня встревожило и я почувствовал себя как в западне, из которой, слава Богу, у меня есть выход. Откуда это тревожное настроение, чем оно вызвано? Не приготовила ли мне Мадлен неприятный сюрприз, который сдобрила любезным обхождением?
       Мадлен пригласила меня за стол, на котором было всего вкусного вдоволь. Но гастрономические излишества были не в моем вкусе. К тому же я был вполне сыт, так как плотно отобедал у себя дома вместе с Пьером. Кстати, у себя за столом мы гадали о том, куда же пропали Луи с Рамоном. Так что за столом у Мадлен я только и мог, что поднять бокал с добрым бургундским в честь ее таланта. Но так к нему и не притронулся, вознамерившись прежде ей во всем признаться. Несмотря на тягостность для меня признания, я взял себя в руки и повинился перед своей дочерью в том, что о ней не позаботился. То, что я не ведал о ее существовании, является мало смягчающим обстоятельством.
       - Чем я могу загладить свою вину перед тобой, мое дитя? – закончил я свое виноватое признание.
       - Это я должна перед вами повиниться, - ответила загадочно Мадлен.
       - В чем же ты, Мадлен, можешь быть виновна? – спросил я ее в недоумении.
       - В том, что я вас, ваше сиятельство, заманила в ловушку по наущению ваших врагов.
       - Так ты знакома с моими врагами? И кто это?
       - Это аббат Лесаж и его спутник, который мне поведал о несчастной судьбе моих родителей, которых вы по их словам погубили.
       - Мадлен, так кому ты веришь: своему родному отцу или закоренелым негодяям?
       - Я верю вам герцог.
       - Я твой отец. Но об этом после. Я так понял, -  нам угрожает опасность. Что ты должна сделать?
       - Мы договорились, что я вас напою бургундским, и когда вы заснете, то дам сигнал своим сообщникам, чтобы они вас связали и предали справедливому суду за надругательство над моими родителями.
       - Что именно со слов моих врагов я с ними сделал?
       - Вы их убили. Теперь я понимаю, что меня обманули и бессовестно использовали ваши враги для того, чтобы с вами расправиться.
       - И что, Мадлен, мы будем делать? Кстати, я уже когда-то был в этой комнате, и здесь, вот за этим гобеленом, должна быть потайная дверь, за которой находится потайной ход в соседнюю улицу, где у меня стоит экипаж. Я предлагаю воспользоваться этой дверью, не дожидаясь появления моих врагов, от которых достанется заодно и тебе тоже в качестве свидетеля расправы.
       - Монсеньор, получается, что я не столько свидетель, сколько соучастник расправы с вами, в чем я раскаиваюсь.
       - Мадлен, я уже сказал, что на тебя не обижаюсь и где-то тебя понимаю.
       За гобеленом, на котором была изображена битва Роланда с маврами, мы нашли потайную дверь, которая со скрипом с трудом поддалась  нашим попыткам ее открыть. Но в то самое время, когда она уже открывалась, внезапно дверь выбили трое злоумышленников в масках. Мне пришлось обнажить шпагу, чтобы отразить атаку наемных убийц, подосланных Людовиком. Вероятно, время, отведенное для ожидания знака нападения, который должна была подать Мадлен, как только я отключусь, выпив бургундского вина, все вышло. В ходе схватки мне удалось обезоружить и ранить в живот одного, другого ранить в грудь, а третьего убить наповал. Но и сам я получил ранение в правую руку, так что с трудом мог держать шпагу в руке. И вот когда я уже хотел перевести дух и скрыться в дверном проеме, на пороге показались два человека в масках. Маски не могли скрыть от меня того, кем они были: вероломным бывшим королем и его магом Рамоном. Я понял, что пропал, ибо был ранен и еле удерживал клинок в руке, а вот Людовик и Рамон были целые и невредимые, готовые к мести и расплате.
       Однако, как это не раз уже бывало в минуту опасности, ко мне вернулись скрытые силы, и я, помня совет моего умершего друга, защищаться, нападая, сделал неожиданный выпад и смертельно ранил Рамона в грудь. И все же я не совсем рассчитал свои силы, ибо открыл для разящего удара Людовика свой левый бок и в результате получил в мягкую ткань. Удар оказался скользящим только потому, что я непроизвольно отразил его эфесом шпаги. Ловко развернувшись, я сам, в свою очередь, нанес удар в живот Людовика и нанизал его на лезвие как на вертел куропатку, обломив его на три четверти. Последним своим ударом Людовик хлестнул меня шпагой плашмя по лицу, оставив кровавый след на моей левой щеке. Слава Богу, в момент удара у меня с головы упала шляпа и, сдержав подлый удар, не дала обезобразить мое лицо. Людовик рухнул на пол и извиваясь, и брызгая кровью испустил дух. Для полной уверенности в смерти поверженного короля я метким ударом в самое сердце пригвоздил его к полу лежавшей шпагой у моих ног. Наконец, я вспомнил о Мадлен, повернулся к ней лицом и увидел, что она лежит без чувств в углу комнаты у потайной двери. Когда Мадлен пришла в себя у меня на руках, то она крепко меня обняла, поблагодарив за спасение. Но когда увидела у меня кровь на рукаве и на боку, то, невзирая на мои уверения в добром здравии, заботливо перевязала мои раны.
       Отдышавшись, я перенес тела убитых врагов, прежде всего Людовика и Рамона, в угловой предел потайного хода. Мадлен закрыла дом изнутри, и мы через потайной ход вышли не на соседнюю улицу, а в примыкающую к ней садовую аллею. Сев на улице в мой экипаж, мы доехали до моего дворца. Там, предоставив Мадлен быть в нем хозяйкой, я встретился с Полем и договорился с ним ночью похоронить тела убитых мной Людовика с Рамоном. Ночью я проводил на загородном кладбище в Сен-Дени в последний путь своих главных недругов. При этом я испытал только неприятное чувство близости смерти.
       5 ноября 1663 г. Вчера я был у короля. Он меня спросил о том, действительно ли Людовик исчез в морской пучине на острове Пиратов? Я положительно ответил на его вопрос. Он посмотрел на меня с сомнением.
       - Вы уверены, Франсуа?
       - Да, сир, уверен, как можно быть уверенным в том, что поваленное штормом дерево, упавшее на человека, может его убить наповал.
       - Но сами вы это ведь не видели?
       - Да, но видел тот, кому я доверяю.
       - Ладно, оставим это за отсутствием возможности наверняка проверить точность ваших слов. Я вас хотел спросить об аббате Лесаже. Вы не знаете, куда он мог подеваться? – спросил меня король с ноткой подозрения в голосе.
       - Об этом лучше спросить вашего брата Филиппа. С Лесажем я едва знаком и не испытываю к нему никакого интереса.
       - Да? А то я слышал, что вы собрали целый кружок его недоброжелателей.
       - Скажу прямо, сир, он мне не симпатичен и может вам навредить.
       - Это чем же? Или он также опасен, как мой спаситель Фуке? Интересно, а я могу быть опасен?
       - Аббат Лесаж, я слышал, проводит «черные мессы» и дружит с ведьмой ле Вуазон. Поэтому он может быть опасен. Вы, ваше величество, опасны для ваших врагов, к которым, как вы хорошо знаете, я не имею чести принадлежать.
       - Не говорили ли вы то же самое моему несчастному брату?
       - Нет, ваше величество, если иметь в виду вашего двойника.
       - Верю вам на слово, Франсуа.
       После этой беседы с королем у меня осталось неприятное чувство в душе, охватившее ее тревогой. Вероятно, кто-то из посвященных проговорился и королю стало известно о том, что мы интриговали против Лесажа. Вряд ли король знает, что под личиной Лесажа скрывался его брат-близнец. Однако он почувствовал, что я виноват в его смерти. Также он неодобрительно высказался о том, что я уговорил его расправиться с Фуке. Нет никакого сомнения в том, что любовница короля настраивает его против меня, выставляя меня опасным интриганом и возможным заговорщиком. Если это так, а это, всего скорее, так, то я со дня на день могу впасть в немилость и отправиться не только в колонии, но, возможно, в Бастилию, для вящей безопасности короля. Действительно ли я представляю такую опасность? Наверное, да. Будь я на месте короля, то несмотря на мою преданность его особе, я подозревал бы такого верного друга в возможной измене, ибо от меня многое зависит. И самое главное я знаю страшный секрет короля. Это секрет о том, что он узурпатор. Поэтому логично, пора мне позаботиться о безопасном будущем.
       10 ноября 1663 г. Не дожидаясь возможной опалы, а возможно даже и казни или убийства из-за угла, я заблаговременно приготовился к самому худшему: написал завещание, в котором пожаловал Мадлен мой замок в Шаранте с прилегающими угодьями и выделил ей приличный пансион, а также спрятал с помощью Поля в сундуках значительную часть моего сказочного богатства в укромном месте, - не ровен час, король, отправив меня в Бастилию, захочет его присвоить себе. Мадлен была уже в замке Вертей, Поль у себя дома под Парижем в Фонтенбло. С Генриеттой я в сердцах простился, расстроив ее своими дурными предчувствиями. Казалось, я ко всему уже был готов. Но я не предусмотрел самого главного, - того, что могло случиться со мной. Я не предполагал, что король окажется столь вероломным и скорым на расправу. Возникает, естественно, вопрос: чем этот король лучше того, кого я отправил на тот свет?  Еще вчера Узурпатор распорядился поместить меня в Бастилию.
       Сегодня под утро мне приснился страшный сон. Я как наяву видел себя приговоренным к смерти. Приговор мне зачитывался на Гревской площади. Я находился на эшафоте. Склонив колени я положил голову на плаху и с дрожью во всем теле, похолодев, почувствовал прикосновение к своей шеи стального лезвия топора палача. Тотчас я с содроганием проснулся.
       Нет, я не буду ждать своей несчастной участи как жертвенный баран. Мне было разрешено оставить при себе мой дневник с пером и чернильницей и мои, как я назвал, «терапевтические вещи», а именно: пирамидку с сосудом с маслянистой жидкостью внутри. Вот ими я и воспользовался. Теперь я нахожусь на пути к иным мирам, к своему спасению в будущем, в котором меня ждет Марта и память о Юне.