Глава 6

6.

Когда Лиза вернулась, пробежала по тропинке обратно к дому, взбежала на крыльцо и открыла парадную дверь, она внезапно, кожей почувствовала странную волну, которая заставила ее задрожать всем телом.

Давно с нею такого не бывало. В последний раз она ощутила нечто подобное в холодный осенний полдень, три года тому назад.

В тот день мама ушла...



Была суббота, середина октября. Ясный день осени под бледным голубым небом, кое-где чуть-чуть подернутым тонкими вытянутыми облачками.

Ясное солнце. Не теплое, нет. Яркое и... холодное...

В то утро мама торопилась на работу. Она подрабатывала в один из своих выходных, где-то на складе. Заработка «неофициально» устроенной продавщицы не всегда хватало на двоих-плюс-квартира. А сама Лиза тогда, в свои девять лет, о заработках и не помышляла. Ну, кроме как на «благотворительных» ярмарках, раз в полгода, где удавалось пристроить всякую рукодельную чушь ценою в пару даймов.* Так что, «крутиться» приходилось самой Маме-Энн. Но мисс Лир – так ее маму чаще всего звали соседи и знакомые -  никогда не унывала.

Странно, но она, Лиза, совсем не похожа на свою Маму-Энн. У нее, у мамы, волосы были немного волнистые, чуть темнее волос дочери, и с рыжиной. И лицо чуть вытянутое, хотя и очень красивое. Как у феи.

 И глаза... Зеленые. Ведьминские.

Нет-нет, Лиза никогда не думала про маму ничего подобного! Просто где-то слышала такое. Про «зеленые ведьминские глаза». В какой-то песне.  Там был такой странный... то ли рефрен, то ли припев.

Girl with Green Eyes...
Witch Eyes...

Конечно, мама была совсем другая, и из них двоих, скорее уж она, Лиза, могла претендовать на нечто... магическое...

Именно тогда, три с лишним года тому назад. Еще в то утро, когда все было спокойно, до странности спокойно.

Утренний чай с крекерами и джемом. Потом Мама-Энн выскакивает из-за стола – на часах было уже почти восемь! - целует Лизу в макушку и в лоб. Странно, обычно ей доставался поцелуй в щечку, но в этот раз молодая женщина с рыжеватыми волосами не стала так уж сильно нагибаться и поцеловала свою дочь в стиле «куда уж пришлось». Она почти бежит к входной двери, в прихожую. Наскоро обувается и накидывает на плечи светлый плащ. Кричит свое обычное «Хай-Хэллоу!» и, махнув рукою на прощание, убегает, захлопнув за собою дверь. Лиза остается мыть посуду, а потом, посмотрев очередную утреннюю серию «Заячьих историй»** и допив окончательно остывший чай, не торопясь одевается и идет на улицу.

Тот день выдался не учебным. Накануне Лиза немного простыла, и Мама-Энн, ввиду того, что дочка пожаловалась на некоторое першение в горле, позволила ей «задвинуть» дополнительные занятия в школе, как говорится, «на всякий случай и во избежание». Естественно, молчаливым условием такого дозволения были уборка и  невыход на улицу до маминого возвращения.

И столь же естественным обстоятельством, «по умолчанию», было то, что прогулки дочери в мамино рабочее время не контролировались, от слова совсем. А уборка всегда откладывалась на «после обеда».

То самое утро Лиза провела в парке, гуляя одна по асфальтовым дорожкам, среди кленов и берез, шурша сухими листьями, которые ложились ей под ноги, борясь с искушением спустить карманные деньги на попкорн и мороженое. Подруги были в школе, и вызванивать их «на погулять» не имело никакого смысла.

Час прогулки прошел в каком-то совершенно безмятежном спокойствии. На следующей неделе уже обещали дожди, так что, вполне было  возможно, что с этим дивным золотом уходящего «индейского лета»*** предстояло в скором времени распрощаться до следующего сентября.

Скоро Сен-Люк!**** А это значит, что скоро, очень скоро ветер сорвет красные и желтые листья с дерев, закружит их в последнем вальсе светлой осени, уложит их под ноги прохожих эдаким ковром червонного золота. А потом уже туфли и ботинки прохожих, беспощадные, как время, изотрут это все в порошок, смелют на своих жерновах-подошвах.

Солнце золотит кроны деревьев, щедро делясь светом и цветом своих лучей с желтыми и красными листьями. 

Ветер красно-желтым вихрем срывает-раскручивает их, заставляет летать по воздуху, кружась и падая на асфальт. Чтобы этим, падшим с Неба гостям, тоже довелось полежать-полежать на земле, да и рассыпаться, превратиться  в труху, в пыль, в этот странный золотисто-красно-бурый порошок.
 
А уже потом, после этого, дождь, силой третьей стихии, смоет остатки всей этой золотой пыли...  Той, что исчезнет в круговороте Бытия, с тем, чтобы по весне снова возродиться в свежих зеленых побегах... И вот уже нет больше этого шуршащего золота, будто бы и вовсе не было...

Лизе отчего-то становится все грустнее. Хотя праздничное убранство золотой осени, казалось бы, и вовсе и не дает к этому никаких поводов.

Солнце на месте. Легкий, почти, что теплый ветер, на месте. Все точно там, где оно должно быть.

Не на месте только ее собственное сердце. Этот странный звук, который она сейчас слышит «изнутри» себя...

Лиза лет с пяти «слышит» маму сердцем. Ощущает особое тепло, когда она рядом. Если прикрыть глаза, то, кажется, будто в эти минуты пространство «внутри» нее светится, и оно все такого, нежно-персикового цвета...

А еще она часто слышит странный, высокий, немножко насмешливый голос, которым звучат мамины мысли...

И вот сейчас...

Откуда-то донеслось нечто похожее на этот голос, тот, что дома обычным-привычным фоном доносит до нее, до Лизы, отголоски маминых размышлений-рассуждений. Их так приятно читать, вернее, слышать! Как такой, своеобразный монолог. Забавно, что Лизу он ни капельки не раздражает.

А вот сейчас... Звук «изнутри» прозвучал как стон. Нет, не тяжелый и  мучительный... Скорее уж стон облегчения...

Лиза остановилась, вся замерла и прикрыла глаза. Где-то на самой грани видимого и невидимого чуть-чуть плескалось это персиковое сияние. Как будто мама... она где-то рядом. И в то же время бесконечно далеко.

Уже далеко...

НЕТ!!!

Лиза «изнутри» себя всматривается в почти невидимые цветные переливы. Ей кажется, что достаточно просто «потянуться» к ним, и тогда...

У нее даже кое-что получилось. В этой, почти невидимой, персиковой дымке появился  узнаваемый абрис маминого лица. Да, это она, Мама-Энн, ее глаза смотрят на девочку с грустью, как будто она действительно очень хочет остаться.

И улыбка. Странная, как будто извиняющаяся. До боли знакомая.

Ну да. Утром она, Мама-Энн, вот так же улыбнулась ей на прощание.

Голос... Он снова звучит у нее «изнутри», но совсем-совсем негромко. Чуть слышно, шелестом крыльев бабочки, колышет он персиковую дымку в такт этим словам.

«Лиза... Лиза... Прости...» 

Лиза знает, она откуда-то точно знает, что все уже кончено, что плакать и кричать, звать и молить бессмысленно. Она и не делает ничего такого, просто пытается удержать дорогое, удержать то, что, оказывается, было частью ее души...

Нет. Персиковая дымка все прозрачнее и наступает обычная темнота. И пустота «изнутри».

Больше она не видела, ни тех странных снов о былых временах, в которых она могла прожить, за одну ночь, почти целую жизнь. Ни других ярких видений. И некого ей было ни слушать, ни ощущать «изнутри» себя. Когда пришло осознание непоправимости, отчаяние куда-то улетучилось. Осталась пустота...



И вот теперь, снова звучит и ощущается то, что, казалось, было забыто навеки. Вновь эта странная волна, когда-то почти что привычных ей вибраций, коснулась ее сердца. Как будто кто-то снова зовет ее. Так, как иногда звала ее Мама-Энн, когда была с нею рядом. Вот только тональность этого зова совсем другая...

На спине у девочки выступил холодный пот. По коже, ощетинивая волоски, пробежал озноб.

И это ощущение отчаяния. Почти как тогда, осенью, в парке, три года назад. Вот только отчаяние это отнюдь не ее, не Лизы...

Откуда же это... звучит? Как всхлип, почти как судорожное рыдание?

Тогда, три года назад, она сама рыдала, а сейчас...

Лиза судорожно вздохнула, прогоняя воспоминания, замерла, переступив порог, потом аккуратно, тихонько притворила за собою входную дверь и прислушалась.

Миссис Мэйбл с кем-то говорила по сотовому телефону, и ее голос...

Голос этой благородной женщины не то, чтобы просто дрожал. Он действительно звучал на грани всхлипа, рыдания. Казалось, что она действительно готова плакать от горькой обиды, в полном отчаянии от невозможности справиться с какой-то неведомой бедой или опасностью.

Но что же такого страшного могло случиться за те несколько минут, что ее, Лизы Лир, не было дома? О чем это говорит, с кем-то невидимым, ее Старшая, где-то там, на кухне, в глубине первого этажа?  Кажется, ее собеседник снова, тот самый полицейский, который не далее как сегодня утром вернул Лизу Лир ее воспитательнице.

- Дик! – в голосе Эллоны Мэйбл действительно слышатся слезы. – Я не знаю, чем я могла ее обидеть! Просто не знаю! Нет-нет, я ее никак не наказывала, даже не ругала ее! Но она опять сбежала! Нет, я не видела, куда именно она побежала. Может быть, снова на вокзал... А может быть, в сторону Принстауна, кто ж ее поймет, когда она в таком-то состоянии! Дик, я была на кухне, там шумела вода. И я даже не услышала, как она уходила. Не знаю, пять минут назад, или десять... Да, наверное... Конечно! Хорошо, я поеду в сторону Принстауна, буду искать ее вдоль дороги. А ты поезжай от Миддлтон-Виллидж сюда. Да, я сейчас же одеваюсь и выез...

Произнося это слово, миссис Эллона Мэйбл, уже почти одетая (на ней снова были темно-синие джинсы и теплый свитер, та самая одежда, которую она надевала, когда искала Лизу сегодня утром, то есть в прошлый раз), с мобильным телефоном в руке, быстрым шагом вышла в холл и...

Почти столкнулась с той самой беглянкой, о которой она только что вела телефонные переговоры с офицером полиции Диком Шелтоном. С девочкой, что замерла, едва переступив порог ее дома.   

Время для Лизы остановилось. Она, как в замедленном кино, видела смену эмоций на лице своей воспитательницы.

Искренняя радость, почти восторг. Как будто бы она, взрослая женщина, в кои-то веки, наконец, узрела некое истинное чудо.

Облегчение. Будто у нее в буквальном смысле слов гора свалилась с плеч. Лиза даже на секунду испугалась, как бы ее воспитательница не упала в обморок от такого внезапного счастья, от возвращения дрянной девчонки, доставившей этой благородной женщине столько хлопот.

Однако, нет, крайние эмоции ее визави оказались куда как жестче и неприятнее для нее, для Лизы Лир. Раздражение на грани гнева. Кстати, вполне понятное и объяснимое.

Странно, но именно эта ее крайняя эмоция стала для девочки, вернувшейся с улицы в дом, каким-то подобием облегчения. Значит, будет разговор. Строгий и серьезный. К этому разговору она, Лиза Лир, даже успела подготовиться. Ну, в какой-то степени. А вот после него...

Впрочем, ей до конца еще ничего не было ясно. И ее визави, кажется, тоже.

Миссис Эллона Мэйбл оглядела свою воспитанницу, только что возвратившуюся с улицы и отнюдь не с пустыми руками, каким-то весьма настороженным и внимательным взглядом, особенно задержав свое внимание на том, что девочка сжимала в правой руке. Потом, как-то удивленно, но скорее уж с одобрением, покачала головой и, изменившимся, каким-то чуть хриплым голосом, почти спокойно продолжила общение по мобильному телефону. 

- Дик! – она произнесла это слово действительно, почти спокойным голосом. – Не волнуйся. Все уже решилось. Лиза уже вернулась. Да, она здесь, у меня, прямо передо мною. Да-да, я думаю, это было очередное недоразумение. Надеюсь, последнее, хотя бы на сегодня... Полагаю, моя девочка, – она сказала эти слова безо всякой иронии! – даст мне все необходимые объяснения.

В ответ на эту ее фразу, Лиза как-то резко, почти испуганно кивнула, дескать, да-да, сейчас же и непременно! Тем временем, молодая женщина сдержанно вздохнула и произнесла фразу, завершая этот ее телефонный разговор.

- Да-да, ты был абсолютно прав, - сказала она невидимому собеседнику. – Я вела себя совершенно неадекватно и всполошилась преждевременно. Спасибо за то, что выслушал!

Миссис Эллона Мэйбл нажала на кнопку отбоя вызова, потом молча засунула телефон в карман джинсов. А после этого, по-прежнему не говоря ни слова своей визави, шагнула вперед. Остановилась, встав таким образом, чтобы между нею и Лизой оставалось еще метра два, и еще раз окинула девочку внимательным взглядом.

Молодая женщина сперва посмотрела ей в глаза, потом снова на секунду задержала свое внимание на том, что Лиза держала в правой руке, на том, что ее воспитанница принесла с улицы. Еще один взгляд в глаза этой девочки и чуть заметный кивок головы, как бы приглашение к действию с ее, Лизы, стороны.

Лиза поняла все и сразу, безо всяких слов. Ей сейчас дается шанс принять окончательное решение, определиться, наконец-то с тем, чего она хочет на самом деле. Сейчас – именно сейчас, сию секунду! – она вольна отступить, развернуться. И тем самым обозначить свое недоверие той, от кого она, откровенно говоря, сегодня сбегала уже, получается, целых два раза...

Если она, Лиза Лир, поступит именно так, то миссис Эллона Мэйбл просто... отстранится от нее. И больше не станет вмешиваться в судьбу своей девочки-беглянки...

Или же, Лиза вольна сделать несколько шагов ей навстречу, признав тем самым над собою полную и неограниченную власть этой женщины...

Выбор был за нею. Естественно, Лиза прошла-шагнула вперед.

Вернее, она пробежала эти несколько шагов навстречу той, кто спасла ее тогда, две недели тому назад. Промчалась те несколько шагов, что их разделяли и... Нет, не просто прижалась к ней. Разжав кулачок, в котором было зажато принесенное, то, ради чего она совершила этот, ну совершенно бредовый, кажущийся «побег», Лиза почти до боли стиснула ее руками и, получив такое же крепкое объятие в ответ, взревела с облегчением, уткнувшись в мягкий теплый свитер своей визави. 

Ивовые прутья, которые выскользнули из ее руки, то ли со стуком, то ли со странным шелестом, россыпью упали на пол...

- Ну, вот ты и вернулась, – тихо прошептала на ушко беглянке Эллона. И почему-то позволила себе усмехнуться. Этот смешок прозвучал очень странно. Как-то «в нос», почти как всхлип. А потом она добавила одно только слово. То самое, которое она обещала сказать ей этим утром:
- Привет!

- Привет, Элли! – своих слез, Лиза скрывать и не собиралась...

Лиза не помнила, сколько они так простояли, обнявшись, замерев, там, в холле первого этажа их – теперь она точно может так сказать! – дома. Просто, что-то изменилось в отношениях между ними и, наверное, изменилось в них самих, в ощущении и понимании ими друг друга.

Когда Лиза поняла, что молодая женщина хочет выпустить ее из объятий – она это почувствовала буквально за секунду до того, как Эллона Мэйбл попыталась убрать от нее свои руки – она сама, судорожным движением снова прижалась к ней. Ее воспитательница как-то одобрительно усмехнулась. Во всяком случае, Лиза услышала нечто подобное.

И все-таки, ей пришлось подчиниться, примерно через минуту эдакого, не слишком активного, но весьма принципиального сопротивления. Мягким, но настойчивым движением рук миссис Мэйбл все же чуть-чуть отстранила от себя воспитанницу, вынула из кармана платок и привела лицо своей девочки в относительный порядок. А потом, убрав его в карман, взглянула на Лизу сверху вниз, серьезно, безо всякой улыбки.

- Завтра утром, - она сказала это очень тихо, но весьма внушительным тоном, не вдаваясь в дальнейшее выяснение сентиментальных отношений, - мы едем в салон сотовой связи и покупаем тебе телефон. Ты все время будешь носить его при себе.

- Да, Элли, - так же тихо ответила ее воспитанница. Лиза откуда-то точно знала, что теперь вправе обращаться к ней «на ты» и по имени.

- Ты будешь сама следить за тем, чтобы твой телефон всегда был заряжен. И ты всегда, - миссис Мэйбл явно, ясно и четко выделила это слово, - будешь отвечать на мои звонки. И отвечать немедленно.

- Да, Элли, - ответила Лиза. 

- Ты всегда будешь предупреждать меня о том, куда ты идешь, - миссис Мэйбл по-прежнему спокойно напомнила и разъяснила девочке то правило, которое несколько раньше объявила ей там, в кафе у Баддингера. И добавила, чуть смягчив свой строгий тон: - Я не посягаю на твою свободу общения с теми, кого ты сама захочешь увидеть. Ты не обязана всякий раз заблаговременно испрашивать моего дозволения отлучиться. Но тебе следует обязательно сообщать мне о том, куда именно ты направляешься, с кем ты там будешь, и когда собираешься обратно. И я оставляю за собой право запрещать тебе любые сомнительные вылазки. И еще. Я оставляю за собою право строго наказывать тебя за любое ослушание. Ты меня поняла?

- Да, Элли! – для пущей убедительности, Лиза кивнула головой.

- Тогда сними куртку, разуйся и приходи ко мне в кабинет. Думаю, в этот раз нам с тобою есть о чем поговорить. И еще, Лиза...

Миссис Мэйбл мягко коснулась плеча своей воспитанницы, одетой в новенькую стеганную курточку поверх того самого зеленого клетчатого платья, которое она, Эллона Мэйбл, сама носила в детстве, чем снова вызвала у девочки желание улыбнуться. А потом, молодая женщина чуть смущенно улыбнулась ей в ответ и указала на то, что Лиза принесла с улицы.

На те самые прутья, что разлетелись-рассыпались по полу.

- Собери все, что ты... – она на секунду замолчала и опустила глаза. Потом снова вернула девочке свое внимание и еще раз, смущенно улыбнувшись, продолжила, подобрав, наконец, уклончивый эвфемизм, - то, что ты сейчас уронила. Думаю... – Эллона снова улыбнулась девочке, а потом добавила каким-то, почти извиняющимся тоном. – Они могут нам пригодиться! 

- Конечно, Элли! – Лиза, по-прежнему смущенно улыбаясь, кивнула ей в ответ.





*Дайм – американская монета достоинством в десять центов – примечание Автора.

**Голливудский мультсериал – примечание Автора.

***Американский аналог российского «Бабьего лета», только «сдвинутый» в сторону Нового года на 3-4 недели. Этимология этого понятия крайне запутанная. Некоторые выводят этот термин из «Саги о Форсайтах» Джона Голсуорси, некоторые считают, что само понятие «Indian summer», как культурное обозначение климатического феномена, появилось много раньше. В любом случае, это красиво! – примечание Автора.

****Saint Luke, праздник Святого Луки, Евангелиста, 18 октября – примечание Автора.