Глава 18. Возвращение

“Не может быть, неужели это она? А может быть совпадение? Вот приедет кучер, который повез ее домой, и я его расспрошу. А сейчас мне хочется спать. Да никакой Янины не было, она слишком гордая, и ухаживать за молодым мужчиной не будет. Пойду спать”.

Художник Зарецкий утром проснулся и вспомнил, что Янине следовало бы пораньше отправиться в путь. Он позвонил колокольчиком, вызывая своего слугу Павла, но тот не явился.
“Наверно, занят сборами в дорогу”, – подумал он.
Художник накинул на плечи пижаму и вышел в коридор, подкрался под дверь Янины и слегка постучал. Ответа не было. Тогда он пошел в комнату Романа, думая, что Янина у него, но ее и там не было.
– Роман, ты спишь? – спросил он спящего племянника.
Роман проснулся.
– Да, дядя, сплю, и таким сладким сном, как никогда. Я ведь с этой особой прогулял всю ночь, немного в комнате, а остальную, до самого ее отъезда, в саду. Она уехала, когда на дворе было еще темно, и знаешь, дядя, так мне стало без нее скучно, как-то пусто. Но, все же, как ни странно, я почувствовал себя здоровым, крепким, и мне вдруг захотелось жить. Правда, это странно?
– Ты говоришь странно? Ничуть. Так и должно быть, значит, ты стал нормальным человеком.
– Ха-ха-ха! А раньше я был ненормальный?
– Да, что-то вроде этого. Но, что на тебя так бальзамом повлияло, ты мог бы сказать?
– Толком не знаю. Кажется, эта таинственная монашка. Вот, посмотри этот странный конверт и что в нем.
Художник внимательно прочел пару строчек, написанных Яниной, лукаво улыбнулся и спросил Романа:
– Прекрасно написано. Поедем к ней обязательно. Но, надеюсь, во время прощания, она сказала, как ее зовут, и показала свое лицо?
– Боже упаси. Я тебе говорил, дядя, что она с фиалкой в голове.
– Это почему же?
– А как же понять? Закрывается, укрывается и вместе с тем просит, чтобы на прощание ее поцеловал.
– И ты ее не поцеловал?
– Нет.
– Ну и меланхолик.
– Знаю-знаю. Меланхолик, платоник, фанатик и тому подобное.
– Ха-ха-ха! – от души рассмеялся художник, довольный, что племянник стряхнул с себя апатию, – Впрочем, ничего страшного не случилось, что не поцеловал, ты свое наверстаешь.
– Вы так думаете?
– Больше, чем уверен. Но, пока это будет, пойдем в столовую завтракать и поищем Стасика. Он тоже, наверно, в саду слоняется и скучает по нашей волшебной монашке.

Лето кончалось. Настал первый месяц осени, сентябрь, но было так тепло, что если бы не спелые фрукты в садах, и не хлебные стога на полях, можно было подумать, что это весна.
Янина, расфуфыренная как первоклассная модница, подъехала к воротам деда Матвея. Старик выбежал из хаты и с любопытством смотрел на даму, сидевшую в роскошном экипаже. Павел соскочил со скамеечки, услужливо отстегнул фартук, прикрывавший колени госпожи от пыли, и помог ей сойти.
– Здравствуйте, дорогой дедушка! – воскликнула дама.
– Здравствуйте, – нерешительным голосом ответил старик, – Вы ко мне или ошиблись?
– Нет, дедушка, я не ошиблась.
И откинув вуаль, Янина обняла старика и расцеловала его худенькое морщинистое лицо. Узнав Янину, он радостно воскликнул:
– Янина, девочка, нашлась, вот это сюрприз! Где же ты была? А мы тебя, можно сказать, уже похоронили, только боялись друг другу сказать это страшное слово. Ну, а где твой муж, почему он не рядом с тобой?
– У меня, дедушка мужа нет, и не было. Ты, дедуля собирайся, поедешь со мной на ферму, и там я вам всем расскажу о себе.
Можете себе представить, какая неподдельная радость воцарила на ферме Раевских с внезапным появлением Янины. Фактически она была чужим человеком среди этих людей. Даже пани Агата не была ей родной теткой, но обе еще этого не знали. Но, что значит родство! Сила радости, в особенности памятная с детства, это второе чувство родства. Даже Павлина, совсем чужая по крови, считала эту девушку своей родной, ведь она выкормила ее грудью, вынянчила, как родную, и беспокоилась о ней больше, чем кто-либо другой. Как ей было обидно, когда Янина, по своей глупости, дала понять, что она в ее советах не нуждается. И вот теперь, увидев свою воспитанницу, она прижимала ее к своему сердцу и искренне плакала от радости.
– Яничка, милая, дорогая, слава богу, живая. Здоровая, а может, и счастливая. Как я рада, что ты вернулась в свой родной дом. Но, почему ты до сих пор молчала, неужели трудно было пару слов написать о себе? Мы только два письма получили еще в начале, когда ты уехала с Густавом, а это было еще в прошлом году, а может, и раньше.
– Так почему же вы не приехали ко мне, если получили письмо? Я вас ждала и не дождалась.
– А ты в письме нас не звала, ну и адреса никакого не было.
– Вот как. А это значит, что писала не я. Мамочка, потом поговорим о письмах.

Их разговор был прерван. Со всех сторон к Янине бежали люди, которые работали на ферме в хозяйстве. Все её приветствовали, кто руку подал, кто поцеловал, а кто поклонился, но все были рады возвращению молодой хозяйки. Янина была так тронута их любовью к себе, что всех целовала.
– А где же Стасик, мой бывший курьер?
– Вот он, возле конюшни, – ответил кто-то.
– Стасик, что же ты стоишь, не хочешь со мной поздороваться, забыл меня?
Мальчик медленно подошел к Янине то бледнея, то краснея от смущения.
– О, как ты вырос за этих два года, настоящий парень. А я тебе что-то привезла. А ну, угадай что?
– Не знаю, – робко ответил мальчишка.
– А ты вспомни, о чем мечтал два года назад. А может, переменил свою мечту на что-то другое?
– А-а-а, я-то мечтал и еще мечтаю, но это для меня сейчас невозможно.
– А почему же невозможно?
– Потому, что я еще малый, и денег у меня на такую вещь не хватит.
– А разве у тебя есть деньги?
– Конечно, есть. Все деньги, которые вы мне дали, я храню и не растерял ни одной копеечки.
– Боже ты мой! – воскликнула Янина, – Какое терпение, и как ему хочется иметь эту вещь. Но, я хорошо помню, о чем ты мечтаешь еще с детства, и я купила тебе эту вещь, вот она. Павел, подайте футляр с инструментом мальчику, – обратилась Янина к человеку, стоявшему возле коляски.
Павел принес футляр и отдал мальчику.
– Ну, Стасик, открывай футляр и вынимай свою мечту, – подбодрила мальчика Янина.
Мальчик осторожно и с любопытством расстегнул застежки футляра, и вынул оттуда новенькую гармонь. От неожиданности он, казалось, оцепенел, но вдруг очнулся, поставил на землю гармонь, стремительно подбежал к Янине и стал осыпать ее поцелуями, забыв, что все на него смотрят.
– Спасибо вам, панна Янина. Я вам сейчас принесу все деньги. Я знаю, что этих денег мало, но я буду работать и отдам столько, сколько стоит гармонь.
– Стасик, успокойся и не думай отдавать никаких денег, а то я могу обидеться. Разве за подарок берут деньги?
– А чем же я вас отблагодарю?
– Ты спрашиваешь, чем? Будь моим другом, каким был до сих пор, и для меня это будет лучше всех денег. И вот, что я тебя попрошу. Ко мне скоро приедет один дядя с мальчиком, его тоже зовут Стасиком. Постарайся с ним подружиться, будь ему добрым товарищем.
– А если я ему не понравлюсь?
– Понравишься. Он моложе тебя, но умный и будет тебя слушаться.
– Хорошо, панна Янина, я постараюсь.

Поприветствовав всех работников, Янина направилась к дому, и лишь теперь обратила внимание, что ее не встречают ни Зося, ни пани Агата. Она спросила Павлину:
– Мамочка, а где же остальные? Зося и пани Агата куда-то уехали?
– Нет, Яня, они дома. Только Зося боится к тебе выходить, а пани Агата, наверно, уснула. Она в это время всегда отдыхает.
-– Ну, хорошо, пусть тётя отдыхает, а почему Зося не хочет выйти, что-то случилось?
– Знаешь, Яня, Зося вышла замуж за Алика. Помнишь, того сержанта, что тебе не нравился. По просьбе пани Агаты они временно поселились в твоем доме и теперь, зная, что ты его не любишь, боятся к тебе выйти.
Янина густо покраснела, вспомнив свою глупую нетактичность, но быстро справилась со смущением и ответила Павлине:
– Да, мамочка, я тогда глупо, очень глупо поступила, это правда. Но за этих пару лет поумнела и перед ними извинюсь. Веди меня к ним.

Янина вошла в комнату и сразу обратилась к Алику, так как он уже стоял у двери с намерением выйти из комнаты, если возникнет неприятная ситуация.
– Здравствуй, Алик. Что же ты стоишь возле двери, боишься встретиться с бабой Ягой? Не бойтесь, мои дорогие, и извините меня за прошлое, я была глупой и не во всем справедливой. Ну, Алик, здравствуй, ты оказывается теперь мой родственник, мой шурин.
И Янина поцеловала Алика в обе щеки. А затем они искренне обнялись с Зосей. Атмосфера в комнате мгновенно изменилась, лед растаял, сразу стало весело и шумно. На этот шум вышла из своей комнаты пани Агата. Увидев Янину, она попятилась от неожиданности, а затем воскликнула:
– О, все святые! Неужели это Янина? А я считала тебя погибшей, думала, уже никогда тебя не увижу, – и пани Агата залилась слезами, – Яня, дорогая, ты одна приехала или с мужем? – спросила, оглядываясь на дверь.
– Одна, тетенька, одна. Не было у меня мужа и нет.
– Как так? Что значит, не было? Жила в его доме как невеста и вдруг, у нее никого не было. А где мой любимый зять, где Густав?
– Тетя, да успокойся же ты, будь рада, что я вернулась живая и здоровая, а Густав твой любимый уже давно женатый.
– Как женатый? Мы же получили от тебя письмо, что вы путешествуете как муж и жена.
– Никто не путешествовал, это он без моего ведома писал, будучи женатым на богатой помещице Ружицкой, а я в это время была в монастыре.
– Чудеса какие-то, для меня непостижимые.
– Да, тетя, да, чудеса и немалые.
– Яня, что с тобой было, расскажи, – целуя Янину, спросила Зося.
– Панна Янина, садитесь и расскажите, где вы до сих пор были, и как так получилось, что вы с поручиком расстались, – спросил Алик.
– Хорошо, Алик, позже все расскажу. Сначала отойду с дороги, и знаешь, не говори мне панна Янина, а просто Янка. Ведь мы уже родственники, ты наш зять. Хорошо?
– Хорошо, я очень рад, – ответил Алик, искренне радуясь, – Но, все же Яня, что с вами было, почему вы так упорно молчали? Если правду сказать, я этим письмам от вас, не верил.
– Не верил? А лишь теперь сказал! – с яростью набросилась на Алика пани Агата
– Тетя, успокойся, я все объясню, дай отдохнуть с дороги.
Но пани Агата не унималась и всю вину обрушила на Алика. Он, якобы, виноват в том, что Янина не писала писем, и вообще, отсутствовала так долго. Конец бестолковому негодованию пани Агаты положила Зося.
– Тетя, да перестань ты кричать на Алика. Разве он виноват, что Яня почему-то молчала? Ты лучше покажи, что ты приготовила в приданное для Яни и будущего зятя Густава, этого глупого драчуна и разбойника.
– Как ты смеешь так говорить на моего зятя! Я вижу, что ты много себе позволяешь! – в ярости закричала пани Агата.
Янина и Алик молчали, пораженные нелепой ситуацией, но Зося не растерялась и спокойно повторила:
– Говорю тебе, тетя, не кричи на нас, а покажи Яне приданое.
– Тьфу на тебя, глупая девчонка, не хочу больше с вами разговаривать, – сказала пани Агата, и, хлопнув дверью, ушла к себе в комнату.
– Что с ней, Зося? Мне кажется, она раньше такой не была, – с удивлением, спросила Янина.
– Да, Яня, наша тетка, стареет, и у нее прибавляются странности. Ну, а я немного допекла её этим приданным, и она на меня злится.
– А что же это за приданое? Расскажи, Зося.
– У тебя, Яня, фактически есть приданое, и к нему ничего добавлять не надо, но тетя решила ещё сделать кружевные покрывала на подушки. Но покрывала ее не так интересуют, как кисеты для любимого зятя Густава. Уже вышила их с десяток с разными рисунками.
– Какие же она рисунки вышивает?
– Да разные: козлики, бабочки, цыплятки.
– Ха-ха-ха, – дружно рассмеялись все, а Янина добавила:
– Жалко, что не вышивает ему на кисетах фиалок.
– А почему именно фиалок? – спросил Алик.
– Очень просто. Потому, что у него в голове фиалки, так пусть были бы и на кисетах. Да, но зачем Густаву кисет, ты не спросила у тети?
– Конечно, спрашивала. Говорит, для табака.
– Но у него есть серебряная табакерка и никаких сумочек и кисетов он носить не будет.
– Жаль, а тетя в этом году, под руководством моего папы Бондарика, сама сажала табак для Густава.
– Ты говоришь, папы Бондарика? А разве он твой папа? Что-то здесь изменилось на новый лад. Объясни мне, Зося.
– А ты разве забыла, что моя мама вышла замуж за Бондарика? Ну, так как мне его назвать? Тем более, он этого заслуживает, ты не знаешь, Яня, какой он добрый человек. Мы с Аликом называем его папой, и ему это нравится.
– Слава богу, вы приобрели доброго папу, а я кругленькая сирота, – и Янина задумалась, откинувшись на спинку стула.
– Яня, не надо думать, мы все здесь собрались если не совсем, то наполовину сироты, и должны друг друга жалеть и помогать. Не так ли?
– Да, Алик, ты прав, спасибо за теплые слова. Зося, пойди и успокой тетку, а я побегу в наш любимый сад, я так по нему соскучилась.

Янина побежала в сад. Сначала он показался ей чужим и одновременно каким-то далеким, родным. На каждой аллее она вспоминала детские приключения. Вот на этой узкой аллейке за ней бежала бешеная собака. Тогда она еле успела вскочить на яблоню, а собака добежала до дерева, ударилась головой о ствол и тут же свалилась, тяжело дыша и пуская пену из широко раскрытой пасти. О. как маленькой Янине было страшно. Слезать с яблони нельзя, и позвать на помощь тоже невозможно. Но люди заметили бешеную собаку уже давно и пришли к убежищу девочки по следам, а охотник убил бедное животное из ружья прямо там же, под деревом. Янина тогда плакала целый день, так ей было жалко собаку.
А вот на этой аллее, они с Зосей переоделись в мужские костюмы, ярко накрасили губы и щеки красной свеклой, а жженой пробкой начертили под носами усы, потом брови и копировали кавалеров, строя неимоверные гримасы, а потом смеялись до слез, критикуя друг друга.
А вот здесь, на этой скамейке, однажды увидела своего отца, Раевского. Он сидел какой-то задумчивый, скучный, вернее сказать, печальный. Янина подошла к нему и спросила:
– Папа, почему ты здесь сидишь один? Почему ты такой печальный, у тебя что-то болит?
– Да, детка, болит немного. Иди-иди, детка, играй.
– Я пойду, но ты скажи, что у тебя болит?
– Сердце, – ответил Раевский и обнял девочку, а потом добавил, – Яничка, девочка моя хорошая, послушай внимательно, что я тебе скажу. Знаешь, девочка, я могу очень сильно заболеть и даже пойти к маме. Если так случится, ты помни, будь хорошей, не ссорься с Зосей, живите дружно. Хорошо?
– Хорошо, но ты не уходи к маме, будь с нами всегда, – сквозь рыдания повторяла и повторяла Янина.
Эти воспоминания вдруг всплыли с такой силой, что Янина опустилась на скамейку и вновь зарыдала, как тринадцать лет назад, шепча сквозь слезы: “Папа милый, папа добрый, почему ты так рано умер, зачем ты оставил свою Яню? Но, наверно, так надо, ты ушел к маме. Она, наверно, тебя звала, и ты поспешил к ней. Ну, что же, мои дорогие, спите спокойным сном”.
Янина перекрестилась, тяжело вздохнула и побрела дальше в сад, думая об отце. Был бы он жив, она не пережила бы столько горя и унижений с Густавом. Вспоминая отца, Янина пошла по той аллее, где росли три куста смородины. Она подошла к ним и села на траву, вспоминая, как три года назад бежала, и, зацепившись ногой за кустик, упала в объятия незнакомого офицера. И как обиделась его шутке, что она, как птичка сама залетела к нему в объятия. Ах, как она глупо поступила тогда. Ведь он ей понравился с первого взгляда.
“О-хо-хо, что он делает сейчас, не скучает ли по странной сестре-монашке? Думает ли обо мне, глупой Янине? Хоть бы Густав не приехал со своим покаянием, а то вместо мира может случиться обратное. Правда, дядя Казимир говорил, что будет беречь его, как зеницу ока. Славный этот дядя Зарецкий, хоть с ним договорилась, что приеду через две недели в Краков и заберу их обоих к себе на ферму. Вот тетя Агата удивится. Интересно, подарит тетка Роману свои кисеты, или будет хранить их для Густава?”
Янина так размечталась, что не заметила Зосю, которая уже стояла с добрую минуту и, улыбаясь, смотрела на Янину.
– Я так и знала, что ты здесь.
– Почему ты догадалась, Зося, что я именно здесь? – вздрогнув от неожиданности, спросила Янина.
– Очень просто. Потому, что ты его любишь до сих пор и хотела вспомнить первую встречу с ним на этом месте. Только не могу понять, как ты могла полюбить Густава, любя Романа?
– Все это, Зося, произошло по глупости. Но, с Густавом покончено, и надеюсь, с ним уже никогда не встречусь.
– Это хорошо, что ты от него ушла. Только жаль, что Романа потеряла.
– А я его не потеряла. Я Густава потеряла, а Романа нашла, и через две недельки он будет здесь.
– Это правда? – радостно воскликнула Зося, – Ну, Яня, ты молодец, я за тебя очень рада.
– Только бы за это время с ним ничего не случилось.
– А что может случиться? – спросила Зося.
– Все может быть, Зося. Ведь Густав таит против Романа зло за то, что я от него сбежала. Он даже хотел его убить. Роман тяжело ранен, еле выжил. Я теперь жалею, что не взяла его с собой.
– Яня, так ты не жди, пока пройдут две недели, бери с собой Алика, и поезжай за ним поскорей.
– Я так и сделаю. Послезавтра за ним поеду. Хочется уже в своем доме поспать, отдохнуть. Я так по вас стосковалась, ну и лошадям надо отдохнуть, и людям, которые меня сопровождают.
– Глупости, Яня, говоришь. Людей и лошадей можно переменить. Жаль, что нет Кудымы, это такой энергичный человек. Вот теперь бы он тебе пригодился. Правда, Яня?
– Ха-ха-ха. Уж Кудыму я знаю лучше, чем ты. Если бы не он, меня бы уже на свете не было. Я Кудыме благодарна за свою честь и жизнь. Я люблю его, как отца.
– Яня, расскажи, что с тобой было, от чего тебя Кудыма спас?
– Позже, Зося, позже, когда мы все соберемся. Тогда я расскажу о себе, а Роман о себе, а пока оставь меня с расспросами. Хочу просто побегать в нашем саду.

Гонимая тревогой, Янина не могла ждать долго. Утром, когда проснулась, уже был готов экипаж из тройки лошадей, а возле коновязи красовался конь Алика. Янина радостно улыбнулась и воскликнула:
– Алик, дорогой, ты со мной едешь?
– Да, с вами.
– Да не с вами, а с тобой, – поправила его Янина и подала руку в знак дружбы.
– Спасибо, Яня, я твой друг, и ты на меня рассчитывай, как на себя. Тогда давай, поторопимся, дорога неблизкая.
– Что, соскучилась по мужу? – послышался за спиной Янины теткин голос, – Вот возьми этот кисетик. Видишь, как хорошо получился на нем вышитый козлик.
Янина не выдержала и от души рассмеялась до слез:
– Ну, уж ладно, возьму козлу козла.
Услышав ответ Янины и ее заразительный смех, все во дворе рассмеялись, а пани Агата обиделась и вся в слезах убежала в свою комнату. Янина хотела, было, вернуться в дом и успокоить свою бедную тетку, но дед Матвей, который стоял в стороне и не принимал участия в разговорах, а молился за Янину и ее благополучие, поднял руку, остановил девушку и тихо сказал:
– Яня, не возвращайся в дом. Ты едешь спасать человека от возможной беды и не нарушай правил путешествия. Подойди ко мне и встань на колени, вот так.
Перекрестив Янину и послав крестовое знамя куда-то в небеса, дед Матвей сказал:
– Да хранит тебя Господь и твоего избранника Романа. И да образумь этого глупого и несчастного человека Густава. Аминь. А о тетке не печалься, Павлина ее успокоит. Поехали, в добрый путь, трогай.
Янина уехала, и в доме стало по-прежнему тихо. Только слышно было, как обиженная пани Агата всхлипывает, а Павлина ее успокаивает.
– Что ты меня успокаиваешь, как ребенка, я так ждала мою дорогую Яню, а она смеется надо мной и говорит, будто она не с Густавом, а с Романом. Что это значит, ты что-нибудь понимаешь?
– Пани Агата, успокойтесь, и я ничего не знаю. Только то, что Яня к нам приедет не с Густавом, а с Романом. Давайте лучше позаботимся об их приеме. Роман будет не один.

Кони дружно бежали, пофыркивая, прочищая пыль из ноздрей. Кучер средних лет, крепкий детина, радовался, что его послали с барышней в Краков, насвистывал какую-то ухарскую песенку, да приговаривал лошадям:
– Но, детки, но, не очень-то бежите. Я понимаю, что вам надоело в конюшне стоять, хочется побегать, но все же берегите силы, дорога не близкая, кто его знает, что ждет впереди. Но-но, мои мальчики, успокойтесь, а то еще бричку опрокинете, тише-тише.
– Что ты, Антоша, им говоришь, твоим лошадям? Разве они понимают? – спросила Янина.
– Понимают ли меня лошади, барышня? Конечно, понимают. Они как дети, если конюх совестливый и их жалеет, они его любят и понимают.
Вдруг кучер осадил лошадей и велел стоять смирно, а сам поднялся со своего сидения, и, приложив ладонь ко лбу, стал всматриваться вдаль.
– Что ты там, Антон, увидел? – встревоженно спросила кучера Янина.
– Мать ты моя родная, неужели это похороны? Погляди, барышня, вот там, справа, выходят люди из переулка. Вот они поворачивают на нашу улицу, где мы стоим.
– О, Господи, неужели меня опять ждет какое-то несчастье? – ломая руки, воскликнула Янина и велела кучеру съехать с дороги на обочину.
Люди приближались тихо, бесшумно, но гроба среди них не было. Когда они поравнялись, наши путешественники увидели музыкантов, идущих впереди, а за ними невесту, под руку с женихом. Но свадебное шествие было угрюмое, никто не улыбался. Когда молодые прошли, Янина позвала одну из женщин и спросила, почему свадьба такая печальная.
– Потому мы, барышня, такие печальные, что дорогу нам перерезал покойник, и мы теперь молодых ведем не прямой дорогой, а в обход. А ты, барышня, тоже не езжай по той дороге, а сверни вправо, так лучше будет.
Женщина ушла, а Янина очнувшись от неприятных раздумий, спросила кучера:
– Антон, ты старше нас с Аликом, скажи, меня действительно ждет какое-то несчастье в дороге?
– Да, как тебе сказать, барышня. Если это, правда, то вся тяжесть падет на жениха с невестой, а тебе может случиться неприятность, но ты ее победишь. А лучше всего помолиться за покойника, ведь люди умирают каждый день, нет такого дня и часа, чтобы кто-то не умер, или не родился. Ну, лошадки, пошли. Что же вы приуныли, ушки опустил? Наверно, добрый человек умер, и вам его жалко. Но-но, детки, пошли.

В экипаже воцарилось молчание, все приуныли. Янина оперла голову на мягкую спинку экипажа, и, закрыв глаза, погрузилась в тяжелые думы. Алик заметил, что она тихо, без всхлипывания, плачет. Слезинки одна за другой катились из-под век по щекам. Янина такая красивая, что даже слезы ей были к лицу. Алик поневоле залюбовался ею, но, очнувшись, стал её утешать.
– Яня, что с тобой, почему плачешь, ведь я с тобой, да и Антон не слабенький. Не бойся, мы тебя защитим.
Янина открыла свои темно-синие, как небо, глаза и прерывистым голосом ответила:
– Алик, я за себя не боюсь, вы меня защитите, но я очень боюсь за Романа. Может, его уже на свете нет. Ох, какая я глупая. Почему его оставила, а сама уехала?
– Яня, успокойся, с капитаном ничего не случилось.
– Откуда, Алик, ты можешь знать?
– Я, Яня, чувствую. У меня на сердце спокойно, поверь мне.
– Ты, Алик, рассуждаешь, как старик.
– Нет, Яня, не как старик, а как чуткий бывший пограничник. Вот услышишь, что обо мне капитан Зарецкий скажет. Он во мне очень ценил мою чуткость. Это на границе очень важно.
– Ну, хорошо, ты меня немного убедил. Давай, что-нибудь расскажи из веселых приключений на границе, – вытирая платочком глаза, попросила Янина.
– Что-то на память ничего не приходит. Может, позже вспомню. А сейчас спою тебе песенку про одного сироту-рыцаря. Хочешь?
– С удовольствием послушаю, только бы не был плохой конец. Знаешь, Алик, меня уже эти хлопоты, да несчастья в последнее время так одолели, что я их даже в песне не хочу слышать.
– Нет-нет, Яня, все обойдется хорошо. Правда, рыцарю придется воевать с бабой Ягой, ужасной мегерой, отстаивая свое счастье, но что поделаешь, если на свете все так сложно, и так трудно получить это желаемое счастье.
– Тогда спой про рыцаря.

Алик пел вторым тенором, голос очень приятный, чуть, как говорят, волнистый. Они как раз проезжали степь. Солнце уже поднялось высоко над землей, был десятый час, с юго-востока дул несильный ветер, день обещал быть жарким. Над степью, над зеленым ковром из трав парили в воздухе то поднимаясь, то опускаясь стрелой жаворонки. Их трели носились, казалось, над самой головой, а то вдруг замолкали и слышались вновь где-то далеко-далеко в степной дали. Янина с Аликом, не сговариваясь, замолчали, с упоением прислушиваясь к этим крохотным певцам. Даже Антон обратил внимание и придержал лошадей, пустив их мелкой рысью, чтобы лучше слышать пение птиц. “О, Господи, какая красота, как красиво на белом свете, умирать не хочется”, – прошептал он про себя и перекрестился, повернув голову к востоку.
– Алик, – упоенная трелями птиц, прошептала Янина, – Ты слышишь?
– Слышу, – также шепотом ответил молодой бывший сержант, – А ты хотела бы, чтобы жаворонки пели ближе к нам? – спросил Алик.
– Хотела бы, но им не прикажешь.
– Конечно, не прикажешь, а попросить можно. Слушай, дядя Антон, – обратился он к кучеру, – Пусть лошади бегут, как сейчас, тихо, и ты не маши кнутом, а я попробую пригласить птичек поближе к нам. Пусть барышня послушает их оркестр.
И Алик стал насвистывать, подражая пению жаворонка, повторяя одну трель.
– Что ты им насвистываешь, Алик? – шепотом спросила Янина.
– Призыв, – отрывисто ответил тот.

Вскоре над экипажем образовался целый хор певцов. Алик вместе с ними свистом выводил трели. Антон хотел остановить лошадей, чтобы лучше слушать певцов, но Алик приказал ехать дальше, не останавливаясь. Позже, когда Янина спросила, почему он не разрешил останавливать лошадей, Алик объяснил:
– А потому, что жаворонки очень любят лошадей, в особенности, когда они в движении. Лошадь трудится всегда и жаворонок ей поет, украшает ее труд, потому что больше ничем лошади помочь не может. Вот, например, пахарь пашет, жаворонок над ним вьется и песни поет, а если он, пахарь, задерживает лошадей для отдыха, птичка садится на землю и тоже отдыхает.
– Откуда ты все это знаешь, и кто тебя научил понимать птичью песню? – спросила Янина.
– О дружбе пахарей с жаворонками мне рассказали пахари, а пению и птичьему языку меня научил капитан Зарецкий.
– А он откуда знает?
– Это ты уже сама его спросишь. Он умеет разговаривать не только с жаворонками, но и со многими другими птицами. У него есть флейта, с помощью которой он объясняется с ними.
Да, Янина знает, что у Романа есть флейта. Он даже старался заговорить с ее сердцем, но оно тогда было глупее этой маленькой птички. За это она поплатилась, и сейчас дрожит всем телом, не зная, чем все это кончится. Ведь может так случиться, что она его уже никогда не увидит. Она лучше всех знает, что из себя, представляет Густав. Он хочет извиниться перед Романом, но стоит тому сказать какое-нибудь необдуманное слово, и все раскаяние Густава, как рукой снимет. “О, Господи, помоги мне”, – тяжело вздохнула девушка.
– Что ты, Яня, опечалилась, опять эти твои тяжелые думы? Не надо, Яня, отчаиваться, не надо идти навстречу злому. Надо надеяться, и все будет хорошо.
– Спасибо тебе, дорогой шурин Алик, ты настоящий друг, я больше не буду отчаиваться. Спой мне песню про бедного рыцаря.
И Алик снова запел.
Пропев шесть куплетов, он остановился.
– А что дальше, о чем она его просила? Пой дальше, Алик.
– Я забыл, как дальше петь, могу только рассказать.
– А ведь Роман сейчас в опасности. Ой, Алик, а может его уже убили? – приложив руку к груди, застонала Янина.
– Ну, Яня, ты опять за свое? Да ничего пока не случилось, ты мне поверь.
– Хорошо, Алик, не буду больше плохо думать. Но, уже поздно, наверно, восьмой час. Все равно не успеем засветло доехать в Краков.
– Да, барышня, мы как мы, а вот лошадям надо отдохнуть и покормиться, – сказал кучер.
– Тогда делаем привал. Останови лошадей, дядюшка Антон, вон там, у того пруда, видишь?
У пруда было тихо, только изредка небольшая рыбина подпрыгивала, блеснув чешуйкой, окрашенной пурпурным отблеском заходящего солнца. Из пруда, далеко в поле, вытекала вода мелким разливом, поросшим густым камышом. По другую сторону пруда, немного поодаль, раскинулось село. Издали горели красными огоньками стекла в оконных рамах, выкрашенных солнечными лучами. Село готовилось к отдыху после трудового дня.
Янина пошла в поле берегом пруда, любуясь зеленью камыша. По берегам разлива желтели береговые цветы лантаны, а местами синели мелкие дикие незабудки. Янина смотрела на цветы и вспомнила, как два года назад Роман просил у нее хотя бы пару цветков на память или на счастье, а главное, чтобы она дала их ему своей рукой, а она отказала, хотя в душе его просьба была ей приятна. Вот, если бы сейчас он был рядом с ней…
За спиной послышались шаги. Янина знала, что это идет Алик, но ей не хотелось оборачиваться, хотя и вдруг показалось, что он ступает не своими ногами, а тяжелыми кувалдами. Захотелось спросить: “Что идешь-ступаешь, будто несешь стопудовую ношу?” Но не успела произнести ни слова, как чье-то мощное дыхание, словно обдало ее паром. Она мгновенно развернулась и чуть не упала в обморок от испуга – за ней мирным шагом шел здоровенный, красивый бык темно-пепельного цвета, с красивой черной челкой на лбу.
К счастью, Янина была сельской жительницей, и в ее хозяйстве был самый разный скот. Их повадки и нравы она изучила еще с детства, а потому не побежала от быка, а наоборот, ласково заговорила с ним, подавая ему под самый нос травинки, которые рвала тут же, возле своих ног, медленно и осторожно нагибаясь.
Знакомство с быком, к счастью, окончилось скоро. Прибежал его хозяин с солидным кнутом, не на шутку испуганный. Но увидев Янину, кормящую его быка, удивился и оценил её тактичное поведение с глупым и опасным животным.
– Ах, барышня, – сказал он ей вместо приветствия, – Как умно вы поступили с моим Муриком. А ведь вы горожанка, не так ли?
– Нет, добрый человек, я не горожанка, а настоящая жительница села, и умею обращаться с животными. Но, все же нехорошо, что вы такое страшилище отпускаете пастись без присмотра.
– Виноват, барышня, но я его не отпускал, и как случилось, что он оказался в поле, не могу объяснить. А за вами он побежал, думая, что это моя жена. Она его приучила еще маленьким теленком. Кормила из рук всякими лакомствами. С тех пор он за ней ходит, как ребенок, и разрешает делать с ним, что она захочет.
– Это хорошо и вместе с тем опасно, все-таки это животное.
– Да, барышня, вы правы. Я его скоро продам одному фермеру. Ну, до свидания и извините, я тоже немало страху натерпелся.
И человек убежал, догоняя своего красавца-быка. Появился, весь мокрый от бега, Алик.
– Янина, зачем ты ушла так далеко? Когда я увидел быка, бегущего в твою сторону, у меня сердце чуть не лопнуло, так я бежал. Хорошо еще, что животное пошло потом мерным шагом. Ой, Яня-Яня, а вдруг бык убил бы тебя? Что бы я сказал капитану, Зосе, тетке, всем-всем, и наконец, своей совести? Ой, не могу даже себе представить.
– Тише-тише, Алик, у меня тоже еще не успокоилось сердце. Сперва чуть не упала от страха а потом мгновенно взяла себя в руки и лаской успокоила зверя, случайно попала на его любимую привычку.
– Да, Яня, ты такая нежная, женственная, а еще сильная, энергичная и отважная.
– Да, Алик, ты, наверно, прав, я была не у такого зверя в когтях и совсем без всякой защиты, а все же держалась до последнего, вплоть до момента своего освобождения.
– Яня, но где же ты была, я так-таки толком и не знаю. Расскажи мне. Здесь так привольно, тихо, и нет посторонних ушей.
– Не хочу, Алик. Я расскажу как-нибудь всем, а поодиночке не хочется. Лучше давай, погуляем. Здесь так красиво, посмотри на эти берега, живой тканый ковер. Вот так бы тихо здесь лечь и умереть среди этих полей и лугов.
– Да, это очень поэтично, но все же, кто тебя спас от твоего горя, о котором ты не хочешь мне сказать.
– Ты хочешь это обязательно знать?
– Да, хочу.
– Божья сила. Сначала Господь наказал меня за самоволие, а потом помиловал.
И Янина упала на колени, сложив молитвенно руки и вытянув их к небу, в знак благодарности богу. Она молилась. Алик машинально повторял за ней, а когда она поднялась с колен, попросил у нее прощения.
– Прости Яня, за мое любопытство. Я просто так, из сочувствия к тебе.
– Я не сержусь, Алик. Я знаю, что ты мне друг, но все выяснится позже, хотя мне тяжело и противно, вспоминать все, что пережила. Давай, Алик, пройдемся вдоль камышей, мне здесь очень нравится. О-о-о! Смотри, аист летит, но почему-то один, без подруги.
– Ну и что ж, что без подруги. Подруга, наверно, с детенышами.
– А это значит, что я тоже буду одна. Я в этом году первый раз вижу аиста, а он один.
– Вот те на. Из молитвы перешла на суеверия. Ты, Яня, хоть и выросла в селе, но мы с тобой, в особенности ты, рассуждаешь умнее, чем простая крестьянка.
– Да, ты прав, Алик, но какая-то доля суеверия кружится в голове, – созналась Янина.
Алик, глядя с удовольствием на красивый пейзаж, вдруг показал рукой на второго аиста вдали.
– Вот, Яня, смотри, там вдали второй аист. Один из них – ты, а другой – капитан. Гадать, так гадать. Вот так и вы оба кружитесь и никак не можете встретить друг друга. Ох, как я ему завидую. Недаром поручик заманил тебя в свои сети, только он хитрый дурак. Иметь такую добычу и упустить.
– Ты что, Алик, недоволен Зосей? – испытующе поглядывая на Алика, спросила Янина.
– Зосей я доволен и люблю ее. Но, если бы мне представился выбор между вами, я бы выбрал тебя.
– А почему же ты не попытался поухаживать за мной?
– Ха! Как же я мог, если ты сразу, с первого мгновения нашего знакомства, подставилась ко мне ребром, как окунь.
– А знаешь, Алик, почему я с тобой так обращалась? Теперь я могу сказать. Просто приревновала тебя к Зосе.
– И что? Ты могла обратить на меня внимание и предпочесть капитану, или хотя бы поручику? Не может быть!
– А кто знает, что может быть? Я в то время негодовала на Романа, а Густава не любила, а потянулась к нему с досады. Ну и от глупой своей головы.
– Ну что ж, судьба, – со вздохом заключил Алик, – Дай я хоть тебя поцелую в награду.
– О, нет. Не будем обижать Зосю. Она этого не заслужила.
– Да, ты права. Пойдем, Яня, уже вечереет, пора в дорогу.

Вернувшись к экипажу, Алик не сел рядом с Яниной, а вскочил на своего коня и поскакал вперед, переживая иллюзию своего утраченного счастья, и размышлял:
“Не могу я ехать вместе с ней, можно с ума сойти. Недаром тогда капитан Зарецкий голову потерял, больно уж девушка хороша, а я, оказывается, тоже немалая шляпа. Ну, что же, что было, то сплыло. Будь, Алик, рад тому, что имеешь, моя Зося тоже красивая”, – заключил Алик.

В Краков приехали утром, на городских часах было четверть восьмого, движение на улицах только начиналось. Уже кое-где продавцы с шумом открывали железные шторы на окнах своих магазинов. Опоздавшие дворники собирали кучки мусора на свои тележки. Воздух был свежим, прохладным. Наши путешественники немного устали, главное, хотелось очень спать. Алик, наклонившись, заглянул под поднятый капот экипажа, желая поздравить Янину с добрым утром. Но, вместо приветствия, он изумленно воскликнул:
– Что за диво? – вместо Янины, оперев голову на мягкую спинку, сидела монашка и глубоко дышала, очевидно, спала, хотя ее лицо было покрыто вуалью.
 – Кто это? – спросил Алик кучера, – Куда девалась барышня? Вы куда-то заезжали, когда я ехал впереди?
– Тише-тише, пан Алик, не шумите, пусть барышня еще поспит. Она всю ночь не спала, только под утро уснула.
– Так это, значит, сидит не чужая монашка, а панна Янина? Зачем этот маскарад, она вам не говорила? И все же придется ее разбудить. Мы уже в городе и я не знаю, в какую гостиницу она пожелает.
Кучер ничего не ответил, в это время проснулась Янина и позвала Алика.
– Алик, иди сюда, нам надо с тобой поговорить. Садись рядом со мной и рассказывай, где ты был всю эту ночь? Я так скучала одна. Всю ночь с дядюшкой Антоном разговаривала. Сама не спала и ему не давала.
– Ты спрашиваешь, где я был? Нигде, ехал впереди и все. А ты, Яня, лучше скажи, зачем этот маскарад?
– А! Зачем я превратилась в монашку?
– Ну да, в монашку.
– Затем, чтобы Густав не узнал меня при встрече. Ну, и пока я не открылась Роману.
– Как не открылась? За ним едешь, у него была, а он не знает?
– Да, не знает. Он думает, что за ним ухаживает монашка. Вот видишь, лицо у меня закрыто.
– И ты все время с закрытым лицом за ним ухаживала и не назвала ему своего имени?
– Ни ему, и никому другому не открылась. Все мне говорили только “сестра“. И пока ты меня тоже будешь называть только сестрой. Я и Антону приказала не называть меня барышней, а только сестрой, а я буду называть вас братьями, так надо.
– О, какой он счастливый, – с приглушенным вздохом сказал Алик.
– Кто счастлив, дядя Антон? – улыбаясь, спросила Янина.
– Да никто, – с досадой ответил Алик, – Ты лучше скажи, куда поедем дальше? Ты поедешь к нему или остановишься в гостинице?
Янину неприятно поразил его тон. Она внимательно посмотрела на Алика и подумала, а не влюбился ли он в нее? Вот чего ей еще не хватало. Но, она сама в этом виновата, слишком с ним фамильярничала.
– Ну, так что, куда прикажешь ехать? – после длительной паузы спросил Алик.
– Да-да, Алик, едем в гостиницу на Варшавской улице. Возьмешь два номера, себе и мне. В журнале запишешь меня, как свою сестру. Например: Мария Бродницкая, монашка. Понял? Ты не удивляйся, Алик моему маскараду. В городе еще есть Густав с женой, а я его боюсь. И за Романа боюсь.
– А за меня ты совсем не боишься?
– За тебя? Чего мне за тебя бояться, ты ведь с Густавом не в споре.
“Фу, какая же глупая получается история. Еще и Алик будет таскаться за мной по пятам. Вот тебе и телохранитель, лучше было попросить Бондарика в дорогу. Но ничего, управлюсь. С Густавом управилась и с тобой, голубчик, управлюсь. Только бы Зося ни о чем не догадалась, все-таки жалко ее, она добрая и желает мне только счастья”.
В пять часов вечера Алик постучался в дверь к Янине. Он выглядел франтом: чистый, выбритый, в новом костюме, надушенный духами белой розы, сапоги, начищенные до блеска, волосы причесаны с фантазией.
Янина окинула его взглядом и, улыбаясь, подумала: “Ох, и дурень же ты, Алик, думаешь, что я Романа променяю на тебя? Вот и верь мужчинам. Женился по любви, а мне глазки строит”, – и, обращаясь к нему, сказала:
– Садись, Алик, ты что-то хотел сказать?
– Да, хотел. Ты уже хорошо отдохнула?
– Да, вполне. А что?
– Я хотел тебе предложить погулять по городу. А может, пойдем в театр?
– Нет, Алик, гулять я не пойду. Ну, а в театр разве монашки ходят?
Было еще рано, вечер только начинался, люди на тротуарах сновали не спеша, не бегали за покупками, а гуляли, отдыхая после дневного труда и забот. Алик тоже погулял вместе с незнакомой толпой. Ему скоро наскучило толкаться одному с незнакомыми людьми, и он сел на скамейку в небольшом скверике. Но, не успел он выкурить сигарету, как к нему подсела вызывающе одетая дама и без всяких вступлений заговорила:
– Что, мальчик, один сидишь, скучаешь? Дай сигаретку, так хочется курить, а денег нет, хоть убейся. Ты что, нездешний? Чего молчишь, может, иностранец, а?
Алик с отвращением посмотрел на женщину, положил на скамейку сигарету, и, не сказав ни слова, ушел быстрым шагом.
– Вот уж мужлан, так и пахнет свеклой. Нужна мне твоя сигарета, сельский лопух.
Алик слышал слова, брошенные ему вслед, но не подал вида, а лишь прибавил шага. Побродив бесцельно по улицам, Алик возвратился в гостиницу. На столбах то здесь, то там зажигались фонари. Из окна второго этажа, на Алика пристально смотрел мужчина, покуривая папироску. Когда Алик скрылся из вида, мужчина вышел в коридор, спустился по лестнице вниз, но Алика он разглядеть не успел, лишь увидел его спину далеко в конце коридора.