Посвящение отцу Ольги Аросевой 33

                ПРОЖИВШАЯ ДВАЖДЫ

           Книга, посвящённая отцу.
   Автор Ольга Аросева.

 Ольга Александровна Аросева(1925-2013), советская и российская актриса
театра и кино. Народная артистка РСФСР.

Продолжение 32
Продолжение 31 http://www.proza.ru/2019/08/02/676

                «1 июня
 Литературной работы много: кончить переделку романа «Корни» – пойдёт под названием «Весна». Закончить отделку романа «Правда», писать брошюру о Молотове и ряд статей. Ещё переделывать пьесу да читать.
Язык и мысль. Хочу выразить кому-либо свои помыслы, литературная работа рождает много вопросов. Говорить не с кем.
Гера стоит на прежнем: разделиться. Спрашиваю – причина? Смущённо говорит, что я за обедом проявляю много капризов, что балую детей и т. п. Если набираются такие причины, значит, есть одна, основная – любовь пропала. Мне снова предстоит быть одиноким.

 В 16 часов за мной приехал Сливкин*. Едем с ним в Барвиху, на дачу детей. Час ждём моих дочерей из города.
Устройство, расстановка мебели, хлопоты о молоке, воде, электричестве.
В 9.30 прощаюсь с детьми, сажусь в машину рядом с шофёром. Сердечный припадок, внезапно и страшно сильный. Сначала сердце подпрыгнуло под давлением снизу, со стороны пустого, голодного желудка и потом начало биться до 120–180, а может быть, и 200 ударов. Мордочки Лены и Оли вытянулись. Они стали мне помогать. Советовали выйти из машины. Может быть, и впрямь мне не следовало сидеть. Наконец я вышел. Около машины поставили кровать, складную, Олину, и я лёг. Много рыгал – выходил газ. Холодные компрессы на сердце и голове (вероятно, нужно было тёплые, ибо я чувствовал себя хорошо, когда Леночка, ставя компрессы, дотрагивалась до сердца тёплой рукой). Послали (шофёра) за доктором в санаторий.

 Взошла луна и смотрела мне прямо в лицо. У меня началась дрожь (с ног) и то ухудшалось, то немного улучшалось дело. У хозяйки, которая тоже страдает сердцем, мне достали валерианки. Выпил 20 капель. У диафрагмы ощущал всё время странное давление. В кишках тяжесть, в желудке голод. Съел бутерброд с маслом. Потом маленький кусок куриной котлеты. (Профессор рекомендовал во время припадка жевать.) Но мне ничто не помогало. Выпил еще 15 капель валерианки. Попросил вызвать по телефону Геру и врача из «Сосен».
Пока моя машина ездила за врачом в санаторий Барвиха, пока Лена и воспитательница Зинаида Яковлевна дозвонились до «Сосен», припадок всё время продолжался. Я лежал и смотрел в небо, а рядом со мной была Олечка, которая беспрестанно спрашивала: «Ну что, тебе лучше, папа?»

 Наконец пришла Лена и З. Я. Ленушка тоже всё время спрашивала: «Тебе лучше, папик?» Она сказала, что Геру и врача из «Сосен» вызвали. А моя машина, посланная за врачом в здешнем же селе, всё ещё не возвращалась. Наконец вернулась и она, без врача. В санатории врача нет, живущий в селе уехал в Москву. Дежурный врач, женщина, отказалась – дескать, у неё нет препаратов. И только к 11.30, т. е. через два часа после начала припадка, приехала жена с врачом. Я уже чувствовал себя хорошо. Припадок продолжался до 10.40, т. е. 1 ч. 10 минут. Потом сразу с 200 пульс упал до 75. Доктор велел ещё немного полежать. В полночь двинулись в «Сосны». Дети мои не знаю как легли. В общем, я с ними распрощался сердечно. Жалко, что малышки так долго не спали.

 12 июня я должен был выехать за границу. Всё было готово. Поезд отходил в 22.45. Вечером все родные и некоторые знакомые собрались у меня в квартире. В тот момент, когда мы все поднялись, чтобы ехать на вокзал, снова сильный припадок. Я лёг. Пришедший дежурный врач констатировал пульс 160, потом 120 и таким оставался долго, потом 105 и по прошествии ещё некоторого времени – 75. Это я считаю концом припадка, продолжавшегося 40 минут. Пришла слабость. Спал плохо. На другой день слабость, остался в кровати. Во время припадка принимал бромюраль и стрихнин. Только 14 июня стало несколько лучше. Всё ещё оставалась слабость, но я выехал. В дороге хорошо. Надо сказать, что 8.06, т. е. за четыре дня до припадка, внезапно умер мой брат, он младше меня на 3 года (ему 42). На заседании ему стало плохо с сердцем, он тяжело дышал. Отвезли в больницу, через 40 минут он скончался. У него не было припадка, он чувствовал боли. Кажется, вскрытие обнаружило атеросклероз.

 Я жил и активно работал за границей, Париж – Лондон – Прага – Париж, – без малейших перебоев. Был у профессора, он нашёл сердце в порядке.
В 1936 году 22 апреля в 18 часов на улице Парижа сел на тротуар, потом переместился на скамейку. Припадок длился 20 минут. Я ничего не принимал. Была забастовка такси, и я не мог даже уехать домой. Полицейские, видя мою беспомощность, увезли меня в посольство.

                8 июня
 Поехали с женой в город. Можно было бы заехать за детьми в Барвиху (дети всё равно должны быть в городе). У Геры лицо стало полно ненависти. Опять видеть моих детей ей противно.
Они поехали поездом, мы с Герой – автомобилем.
У меня много дел: принесли офиц(альные) бумаги, нужно отыскать рукописи, дать подробные распоряжения дочерям: об обеде, что из платья брать, что оставить и т. п. Приехал на приём к Кончаловскому*2. У него должен был быть и Васильев*3. Но он русский человек, опоздал. Впрочем, и без того Кончаловский не мог долго со мной оставаться: ему позвонил Ходоровский (нач. Совупра Кремля), чтобы Кончаловский скорее ехал к Горькому.

 Кончаловский вчера был у Горького.
– Как здоровье его? – спросил я.
– Видите ли, если разложить на плоскости лёгкие нормального человека, то они займут всю мою квартиру: 54 кв. метра. Лёгкие у Горького – одна десятая этой площади. Да и на этой-то десятой все сосуды склерозистые и сердце склерозистое. Люди непонимающие кричат: «Сердце, сердце» – а что сердце, когда у человека не хватает лёгких. Он вообще жил чудом и представляет собою противоречие между анатомическим анализом и тем, что есть. По анатомическому анализу Горький должен был бы умереть 10 лет назад, но он живёт. Возможно, и теперь спасётся. Потому что он бывший босяк, это может его выручить.

 А пока лежит синий – кровь слабо подаётся на периферию, дышит с трудом и какое-то безразличие ко всему окружающему. Левин же только заботится о том, чтобы утешительный бюллетень для начальства составить. Так пишет бюллетени, словно над ним прокурор стоит. Вообще он только и делает, что углы сглаживает. Ходит и закругляет углы. В этом и есть его занятие. Но вообще, что делается у Горького, Вам как писателю было бы любопытно посмотреть. Там стоит огромный стол с яствами. Люди приходят – а посещает его теперь много народа – и закусывают, закусывают непрерывно. И пьют, и едят. Даже шофёров откармливают, как на убой. Все жуют. А Крючков ходит из комнаты в комнату и дует беспрерывно коньяк. К умирающему полное безразличие. Он уходит из жизни совершенно одиноким. Ужасно неприятная обстановка.

                9 июня
 День рождения дочери Лены. Встал я утром какой-то очень новый и бодрый. Было 7 часов. И вдруг – как не раз бывало со мной такое преображение – мне стало ясно, что я теперь один, без жены, и что от того и мне, и ей будет лучше, и что этим какая-то особенно крупная проблема моей и её жизни будет решена. Ни тени трагизма. Какая-то давно неиспытанная мною определённость. Кажется, и впрямь погибла любовь окончательно. Но как ей это сказать? Я ушёл из комнаты. Дочитал ещё до завтрака чудесную работу «Язык и мысль». Отчётливо понимал изложение и мыслил в это утро очень активно и ясно.

 Жена встала в 10.З0. Хмуро смотрит. Предложила мне идти к сыну, так как она решила, что теперь мы должны у него быть не вместе, а по очереди. Сыну уже начали наносить вред раздельные свидания, поэтому я против этого и прошу хоть для сына сохранять декорацию семейства. Не согласна. Пожалуйста, как угодно. Гулял с сыном. После прогулки тотчас же попросил у директора дома дать нам с «женой» две отдельные комнаты. Их немедленно предоставили, и мы весь остаток дня до обеда занимались переселением. Я был весел и хорошо настроен к Гере. Она – нахмурена, злобна, каменна. Обедали как чужие. После обеда она пошла к сыну, мне тоже хотелось увидеть его хоть ненадолго, не позволила. Мне ясно – это крайность, но чтобы не спорить, уступил.

 Поехал в Барвиху к дочерям. Воспитательница стала жаловаться: плохо ведут себя, в особенности Оля. Стало быть, и в этом моём гнезде нет мне отрады. Поздравил Лену, дал ей подарок. Передал и подарок от Геры, потом и уехал обратно в дом отдыха. Гера темнее тучи. Не потому ли, что видит моё равнодушие и сердится на себя за то, что ступила на непоправимый путь?
                10 июня
Много работал над романом. После обеда Гера уехала в город. Я хотел дойти лесом до того места, где играет мой сын Митя, но всё боялся сердечного припадка. Шёл вперёд, но потом возвращался. В лесу увидел белочку. Она бегала очень быстро и не боялась меня, не пыталась упрыгнуть на дерево, хотя несколько раз нежно обнимала стволы передними лапками.

                11 июня
 Сегодня на дачу переезжает старшая дочь Наташа. Она должна была заехать за обедом и пайком в мою квартиру. Как-то в разговоре я об этом сказал Гере. Она тотчас же изменилась в лице, сказала – не допущу, чтобы здесь была Наташа.
– Но, Гера, квартира № 104 – моя. Твоя № 103.
– Да, но в кв(артире) 104 ещё есть мои вещи.
(Как-то давно, без всякого стеснения Гера мне сказала, что считает Наташу нечестной, и вызвала с моей стороны горячий отпор.)
– Это всё равно, – ответил я. – Наташа может приходить в квартиру 104.
– Я скажу вахтёрам, чтобы её не пускали.
– Нет, ты этого не скажешь, потому что о моей квартире только я могу давать распоряжения…
Конечно, она не звонила вахтёру. Но всё равно тяжко и страшно жить в такой атмосфере, поэтому я твердо решил ориентироваться на детей и даже думаю поехать с ними в Казань или Ленинград.
Кстати, прочитал «Пугачёва» Ольги Форш. Моя казанская земля-мятежная. История её интересна. Потянуло к синеволной Волге.

                21 июня
 Просто удивительно. Прошло уже десять дней, а я ничего не писал. Произошло это как раз потому, что было слишком много переживаний. Они так калейдоскопичны, что их нужно записывать на бумагу непосредственно когда они случились. Но в такие моменты не побежишь же к письменному столу или к тетрадке. Со мной не было даже записной книжечки.

                12 июня*4
 Был день рождения сына и была новая ссора с Герой из-за того, что я подарил ему картонную лошадь. Так как он несколько дней тому назад получил подарки от моих дочерей и от самой Геры, она боялась избаловать его частыми дарениями, значения которых он ещё не понимает. Это довольно правильно, но реагировать так, как сделала она, не следовало бы.

 Впечатление от Конституции отодвинуло все другие впечатления на задний план. Обязательно напишу о тех пунктах Конституции, которые меня особенно волнуют: 1 – равноправие народов, 2 – о суде. Суды вовсе не должны быть как постоянная институция, а лишь как комиссии, собираемые по мере надобности. Судить человека человек не имеет права, ибо ни у кого нет абсолютной мерки человеческих поступков. Поэтому задача комиссий должна состоять только в том, как выработать в человеке, совершившем вредное для общества дело, такие черты характера, чтобы он больше этого не повторил. Значит, речь должна идти только о перевоспитании, а не о наказании. Наказание относится к орудиям пытки и должно быть отброшено.
Пошёл дождь, закрываю тетрадь, ухожу из леса домой.

 Продолжаю:
С этой точки зрения само собой отпадает и смертная казнь, ибо она никого не перевоспитывает, трусливых делает ещё трусливее, а смелых – отчаянными. Поэтому и смертная казнь, не будучи инструментом воспитания, сама собой отпадает.
Но как писать об этих пунктах? Закон о Конституции принят ЦК, следовательно, несмотря на всенародное обсуждение, превратившееся во всенародное славословие и пустословие, я, как дисциплинированный член партии, не могу выступить с предложением, выходящим за пределы её решения. Кажется, мои мысли о «преступлении и наказании» придётся оставить до поры до времени на этих страницах.

Что же было потом, 13, 14 и т. д.? Всё то же самое.
Утром от 10.30 до 11.30 мы с женой и сыном переезжали на лодке на другую сторону, на песок в тень прибрежного тальника и там купались.
Потом небольшой отдых. Потом работа. Пишу биографию Молотова и исправляю роман «Весна». Начал и о Конституции.
                14 июня
Я был в городе на приёме в ВОКСе. Говорили о разных вопросах. Между прочим и о тех, что занимают целые страницы наших газет, а именно, об абортах и Конституции. Все собеседники согласились с тем, что люди нашей страны весьма не сексуальны в сравнении с европейцами.
После приема в ВОКСе я отправился на приём к проф. М. Н. Кончаловскому. Его диагноз, как обычно: «Сердце работает превосходно, но приступы тахикардии участились и сделались более продолжительными. Сердце лежачее и немного, на 1 мм расширено». Написал свидетельство о необходимости ехать лечиться в Мариенбад.
                15 июня
Этот же диагноз подтвердил и доктор Васильев. Я послал всё это с письмом в ЦК т. Андрееву. Буду ждать ответа.
Жизнь пошла по-прежнему, разделённая между купаньями, работой и небольшими прогулками.
                18 июня
Аралов*5 сказал мне, что умер Горький (мы сидели в кино «Сосен» и смотрели «Последний миллиардер». Со мной были все три дочери, которых я привёз сегодня из Барвихи). Они играли с братом, Гера их хорошо встретила и даже угостила чаем (это было до печального известия).

                19 июня
 В газетах – траур. Глянул я на портрет Горького в гробу, и мне его стало безумно жаль. Он трогателен. Он был одинок. Я при жизни встречался с ним много раз. Мне казалось, что я мог бы его понять. Да, я с чистой совестью могу на это претендовать. Со мной он переписывался, но в общем-то держался холодно. Пишу о нём статью для «Советского искусства» и нашёл старые воспоминания о встрече на о. Капри. Даю это тоже отдать в печать, Бухарину. Наверное, не поместит.
                20 июня
Звонил Ан[дре] Жиду. Подошёл его секретарь и сказал, что Жид занят и просит позвонить после. Я ответил, что прошу позвонить мне в 9 вечера. Никакого звонка, конечно, не было. Жид, как я узнал, ведёт себя в Москве нервно и неровно, а главное, не хочет иметь никакой программы пребывания. Ну и чёрт с ним, растут новые. А. Жид подтверждает тезис: «И среди всех ничтожеств мира быть может всех ничтожней он».
Сегодня, 21.06, были у меня дети. Принесли неприятные новости. Лена ударила воспитательницу и назвала её идиоткой. Когда же конец этому.
                29 июня
Всего больше у меня мыслей и они всего интимнее и разнообразнее именно, когда я отхожу ко сну. Но именно в это время мне и не с кем поделиться. Так называемая жена спит в другой комнате».

* Лицо неустановленное.
*2 М. Н. Кончаловский – профессор, основатель школы клиники внутренних болезней.
*3 Врач, помощник Кончаловского.
*4 Эта и следующие записи сделаны по воспоминаниям прошлых дней.
*5 С. И. Аралов – советский военный и государственный деятель, член коллегии Наркомфина.

 Продолжение в следующей публикации