Уваров

В Пушкинской истории 1836-1837 года большую роль играет заметная в России личность: Министр народного просвещения Сергей Семёнович Уваров.

Мог ли Уваров благосклонно относиться к Пушкину?
Хронология вражды Уварова и Пушкина без особых комментариев открывает многие нюансы их личных отношений.
УВАРОВ Сергей Семенович (15 VIII 1786—4 IX 1855): Почётный член с 1811 года и президент с 1818 года Императорской Академии наук. Действительный член Императорской Российской академии с 1831 г. С марта 1833 г. - управляющий Министерством народного просвещения. С апреля 1834 г. – Министр, председатель Главного управления цензуры.

В марте 1820 произошло знакомство Пушкина с Уваровым в кругу «Арзамаса». В том же году Пушкин читал у Тургенева стихи в присутствии Уварова.

В 1830 Уваров, оскорбительно отозвался о предках поэта, чем дал повод к пасквилю Ф.В. Булгарина, ответом на который явилось стихотворение Пушкина «Моя родословная».

В июне-июле 1831 из письма Ф.Ф. Вигеля к Пушкину известно о поддержке Уваровым перед Бенкендорфом проекта издания газеты «Дневник» и его желании увидеть Пушкина «почетным членом своей Академии наук».
 
8 октября 1831 Уваров писал Пушкину, «восхищенный прекрасными, истинно народными стихами» поэта, препроводил ему свой собственный перевод на французский язык «Клеветникам России». Интерпретация пушкинской оды в тенденциозном переводе Уварова, с чуждыми поэту стихами «Для того чтобы восторжествовал один из народов, нужно, чтобы погиб другой», соответствовала официальной трактовке произведения. Уваров передал свой перевод Бенкендорфу для поднесения его Государю.
 
27 сентября 1832 Пушкин вместе с Уваровым посетил Московский университет, где Уваров в лестных выражениях представил поэта студентам. В конце сентября того же года Пушкин обедал у Уварова с И.И. Давыдовым, М.Г. Павловым и М. А. Максимовичем.

В 1832 Уваров был уязвлен тем, что разрешение Пушкину на издание газеты «Дневник» было дано не его Министерством, а Министерством внутренних дел.

17 декабря 1832 Уваров подал свой голос за избрание Пушкина в члены Российской Академии:
http://feb-web.ru/feb/pushkin/serial/v69/v69-023-.htm ФЭБ. Мазур идр. Новые данные о Пушкине из архива С.С. Уварова», 1969.
«3 декабря 1832 г. президент Российской Академии А.С. Шишков обратился к членам Академии с предложением избрать в действительные члены Академии пять человек. Список их открывался «титулярным советником Александром Сергеевичем Пушкиным»; за ним следовали: «отставной гвардии полковник» П.А. Катенин, «директор московских театров» М.Н. Загоскин, протоиерей А.И. Малов и археограф Д.И. Языков. Так как в голосовании этого предложения приняло участие менее двух третей членов Академии, в соответствии с Уставом остальным членам Академии были посланы извещения о произведенной баллотировке с просьбой «дабы благоволили прислать в Академию свои голоса в особой запечатанной записке». 7 января 1833 г. в очередном заседании был произведен подсчет всех голосов, и Пушкин оказался избранным. Такой запрос получил и Уваров, высказавшийся за избрание Пушкина.
<…>
Запрос, рассылавшийся отсутствовавшим членам Академии, находится в архиве Уварова. Он отпечатан типографским способом на белом толстом листке большого формата, в котором лишь небольшая часть текста заполнялась от руки. Вверху помета: «15 декабря 1832 г.», — очевидно фиксирующая получение документа. Справа баллотировочная запись Уварова: «согласен».
Запись слева: «Ответствовано, от 16 декабря, с приложением особой записки, содержащей отзыв утвердительный» — сделана, видимо, делопроизводителем Уварова».
 
14 июля 1833 Уваров присутствовал с Пушкиным на обеде, устроенном петербургскими литераторами в честь И.И. Дмитриева, и участвовал в подписке на устройство памятника Карамзину в Симбирске.
 
10 апреля 1834 Пушкин записал в дневнике о проведенном накануне вечере у Уварова («скука смертная»).
 
В апреле 1834 Уваров, в качестве Министра народного просвещения, приказывает цензуровать произведения Пушкина «на общем основании» и исключает несколько стихов из поэмы «Анджело». C этого времени начинается резкий перелом в их отношениях.
 
В мае 1834 Пушкин ходатайствует перед Уваровым о предоставлении Гоголю кафедры всеобщей истории во вновь открывавшемся Киевском университете. Кафедру предоставили в Петербурге, но вскоре Гоголь оставил преподавание и уехал.

В феврале 1835 Пушкин записывает в дневнике о реакции Уварова на выход «Истории Пугачева»: «Уваров — большой подлец. Он кричит о моей книге как о возмутительном сочинении... Он не соглашается, чтоб я печатал свои сочинения с одного согласия государя».
 
В письме от начала апреля того же 1835 года Пушкин жаловался Бенкендорфу на неприязнь к нему министра народного просвещения.
 
В конце декабря 1835 года, с опубликованием направленной против Уварова оды «На выздоровление Лукулла», отношения между Пушкиным и Уваровым приобрели открыто враждебный характер. Во многом недоброжелательством Уварова объясняются цензурные трудности «Современника» и других изданий Пушкина.
«История, положенная в основу стихотворения, следующая. Граф Д.Н. Шереметев, один из богатейших людей России, не имевший прямых наследников, находясь в Воронеже, тяжело заболел. Вскоре по Петербургу разнесся слух о его кончине. Уваров и князь Н.Г. Репнин-Волконский, женатые на сестрах Разумовских, мать которых приходилась родной теткой Шереметеву, оказались в числе ближайших родственников и с полным основанием претендовали на часть наследства. Уваров опечатал Петербургский дом Шереметева, не проверив предварительно слуха, который оказался ложным. Шереметев выздоровел, и Уваров оказался в некрасивом положении. В обществе поползли слухи и кривотолки. Новое стихотворение Пушкина произвело эффект разорвавшейся бомбы».
 
20 января 1836 г. цензор Никитенко записал в дневнике: "Весь город занят "Выздоровлением Лукулла". Враги Уварова читают пьесу с восхищением, но большинство образованной публики недовольно своим поэтом".

Уваров вызвал Пушкина к себе. Их разговор так и остался тайной, но Пушкину не удалось оправдаться перед министром, о чем он сам упомянул в письме к Бенкендорфу.
Это оправдательное по своему характеру письмо в высшей степени примечательно. Пушкин, обращаясь к шефу жандармов писал:
"Моя ода была послана в Москву без всякого объяснения. <...> Всякого рода намеки тщательно удалены оттуда. <...> В образе низкого пройдохи, скупца, ворующего казенные дрова, подающего жене фальшивые счета, подхалима, ставшего нянькой в домах знатных вельмож, и т.д. - публика, говорят, узнала вельможу, человека богатого, человека, удостоенного важной должности. <...> Мне не важно, права публика или не права. Что для меня очень важно, это - доказать, что никогда и ничем я не намекал решительно никому на то, что моя ода направлена против кого бы то ни было".
<…>
В это же время Уваров обратился к Бенкендорфу, жалуясь, что Пушкин нанес оскорбление не столько частному лицу, сколько сановнику, занимающему крупный пост в государстве. Поэт был вызван Бенкендорфом для беседы, снова оправдывался, получил выговор.
 
Р. Пайпс, автор «Жизнеописания С.С. Уварова» рассказывает о большом резонансе, вызванном публикацией «пасквиля» Пушкина. Профессор Казанского университета, преподаватель греческой, латинской и французской словесности Альфонс Жобар
13 января 1836 года написал письмо Уварову, к которому приложил собственноручный перевод «Лукулла» на французский язык и просил разрешения на его публикацию в Брюсселе. Копию этого письма он предусмотрительно отослал Пушкину. 24 марта 1836 года последовал ответ, выдержки из которого говорят о большом смятении в душе Пушкина:
«<…> В письме к г-ну министру народного просвещения вы, кажется, изъявляете намерение напечатать свой перевод в Бельгии с присовокуплением некоторых примечаний, необходимых, по вашему мнению, для понимания стихотворения: осмелюсь умолять вас, милостивый государь, отнюдь этого не делать. Мне самому досадно, что напечатал произведение в минуту дурного расположения духа. Опубликование его вызвало неудовольствие одного лица <царя>*, которого мнением я дорожу, и которым пренебрегать не могу, не оказавшись неблагодарным и безумцем. Будьте добры: удовольствием гласности пожертвуйте мысли оказать услугу собрату. Не воскрешайте своим талантом произведение, которое само по себе впадает в заслуженное забвение**».
*Государь через Бенкендорфа приказал сделать Пушкину строгий выговор.
** Стихотворение не включали в собрания пушкинских сочинений вплоть до 1870 года».

Каковы же были дальнейшие отношения Уварова и Пушкина? Есть один нюанс, говорящий о некотором роде взаимопонимания между сторонами конфликта.
Это созвучия слов и смыслов у Пушкина и Уварова в следующем:

В письме Пушкина от 24 марта 1836 года к Жобару: «Не воскрешайте своим талантом произведение, которое само по себе впадает в заслуженное забвение».
 
В цензурной резолюции Уварова от 26 августа 1836 года на статью Пушкина «Александр Радищев»: «Статья по себе не дурна, и с некоторыми изменениями могла бы быть пропущена. Между тем нахожу неудобным и совершенно излишним возобновлять память о писателе и книге, совершенно забытых и достойных забвения».

Можно было бы считать, СЛЫША ЭТИ СОЗВУЧИЯ, что Пушкин каким-то образом извинился перед Уваровым. Но Уваров всё-таки решил отомстить «зубом за зуб» и, пропустив к напечатанию стихотворение «Полководец», в тот же момент, 26 августа 1836 года, запретил важную для Пушкина статью «Александр Радищев» с надлежащей к ней резолюцией.

В начале ноября 1836 Уваров содействовал изданию брошюры Л.И. Голенищева-Кутузова. Брошюра была направлена против стихотворения «Полководец» Пушкина и потому вызвала «восхищение» Уварова: да, увеличивается лагерь противников поэта 

Уварову приписывали распространение пасквиля на Пушкина в петербургском великосветском обществе.
 
Декабрь 1836 года. Последним свидетельством враждебных отношений между Пушкиным и Уваровым является эпиграмма «В Академии наук заседает князь Дундук», направленная против Уварова, по протекции которого князь М.А. Дондуков-Корсаков был назначен вице-президентом Академии. В эпиграмме, рассчитанной на распространение в списках, Пушкиным подчеркнуты и противоестественные отношения между Уваровым и его клевретом, вряд ли достоверные.

-----
В 1837 году многим стало ясно, что Уваров не простил Пушкину его оды «На выздоровление Лукулла», помнил о ней всю жизнь, и его долго подозревали в «распространении» анонимных писем Пушкину. В этой связи представляется возможным следующие замечания.

Сергей Семёнович Уваров подписывал письма и бумаги так: Сергiи Уваров. Имя Сергий звучало очень по-русски и даже по православному, напоминая имя православного деятеля России Сергия Радонежского и знаменитую триаду Министра народного просвещения Уварова «Православие, Самодержавие, Народность», которая была сжатым воплощением русской монархической доктрины. Причём «православие» стояло на первом месте! Согласно теории Уварова, одобренной Николаем Первым, русский народ глубоко религиозен и предан престолу, а православная вера и самодержавие составляют непременные условия существования России. Понятие «Народность» выражало собой необходимость придерживаться собственных, российских, традиций и отвергать иностранное влияние, утверждало необходимость борьбы с западными идеями, за чистоту русского языка.

Понятно, что Сергий Семёнович Уваров мог бы иногда и другие имена переиначивать в том же стиле. Например, имя Михаил могло звучать по-народному: Михайла, что в народном быту того времени и бывало. Вспоминается, как было написано имя Михаила Виельгорского на конверте с анонимным письмом Пушкину: Михайле Юрiевичу Вiельгорскому. Точно также звучало отчество Пушкина: Сергеичу.

Имеется также письмо, написанное С.С. Уваровым 29 января 1818 года и адресованное Н.М. Карамзину с уведомлением об избрании его Почётным членом Императорской Академии наук.
Да, письмо давнее, почерк Уварова 1818 года должен бы отличаться от его же почерка в 1836 году. Но есть возможность сличить написание некоторых букв на конверте с буквами в письме.
К тому же, очень характерен в обоих случаях лёгкий нажим на перо, разделительная черта под фамилией адресата на конверте и в письме внизу листа под датой. Это лёгкая, неуверенная рука.
Обращает внимание точка над латинским «i» в слове «Юрiевичу» на конверте с пасквилем, расположенная высоко, как в самом письме, так и в подписи «Сергiи Уваров» под ним. Причём, точка как бы одна на две буквы «iи», что читается «Сергий». Можно, видимо, предположить, что и сличение с почерком анонимного «диплома рогоносца» Пушкину может дать некоторый положительный вариант отнести почерк на этих бумагах руке С.С. Уварова.

Январь 1837 года. Имеются сведения, что Пушкин «за несколько дней до кончины» получил от Уварова пригласительную записку к нему на бал. Это можно объяснить, по мнению многих, желанием Уварова публично подчеркнуть свою непричастность к пушкинской оде «На выздоровление Лукулла». Но тому может быть иное объяснение: если всему свету очевидно, что Пушкин часто в состоянии аффекта и раздражения, если он загнан и "давно уже нужно было ждать дуэля", как вспоминал впоследствии государь Николай, то не пора ли Уварову торжествовать, посмотреть Пушкину в глаза? Но он мог и посочувствовать прилюдно: чего не сделает Уваров ради своего возвеличивания? Он однажды перевёл на французский "Клеветникам России" ...

Но, 31 января 1837 г.  Цензор Никитенко занес в дневник: "Сегодня был у министра. Он очень занят укрощением громких воплей по случаю смерти Пушкина. Он, между прочим, недоволен пышною похвалою, напечатанною в “Литературных прибавлениях” к “Русскому инвалиду”. Уваров даже и мертвому Пушкину не может простить "Выздоровление Лукулла".
 
Так может быть, Пушкин вновь ответил Уварову на приглашение иначе, чем ждал того подобревший вдруг Уваров?

Нет, Уваров никогда не простит Пушкину Лукуллова пасквиля! Уваров честно исполняет свой служебный долг: руководит Министерством народного просвещения, возглавляет Цензурный комитет, ни на йоту не допуская ошибок в следовании Закону. Уваров убеждён, что поступает правильно, выстраивая исключительно служебные, без всякого послабления на дружбу, отношения с литератором и журналистом Пушкиным, он не отступает от правил и требований Цензурного комитета, сомневаясь в правильности резюме «цензора» Николая.
Да, сочинения Пушкина, внешне вполне годные к печати, в своём внутреннем содержании часто противоречат основному кредо культурной и образовательной политики России, ясно выраженной в трёх понятиях: «Православие, Самодержавие, Народность»! К чему эта «История Пугачёвского бунта», эти вольности в оценках Кутузова и Барклая, зачем воскрешать Радищева с его архаизмами?
И давно пора бы забыть «сумасшедшего» Чаадаева, унизившего Россию своими «философическими» измышлениями! Всё не так просто с цензурой, не так дёшево быть придворным, как думает этот прихлебатель Пушкин, подставляющий свою жену пред ясны очи Николая! Ради чего?
Впрочем, ответ ясен: уж не приманивает ли государь Наталью Пушкину своими финансовыми благодеяниями её мужу? Вот уж посмеялся бы Дмитрий Львович Нарышкин, узнав о прибавлении рогоносцев в лице знаменитого историографа Пушкина!
 
Нет, Сергей Уваров никогда и ничего не простит Пушкину! Тяжко Уварову нести бремя позора, эту гору сплетен, наветов, непонимания и клеветы! Верный его служака Боголюбов* рассказывал недавно новую сплетню: женой Пушкина очень увлёкся кавалергард Дантес, француз. Но понятно, что этот француз ничего не стоит без своего покровителя, дипломата Геккерна! А государь явно наблюдает за удачливым мальчишкой. Нет ли в таком обстоятельстве интриги? Впрочем, какое моё дело? Это забота Пушкина!
 
*БОГОЛЮБОВ Варфоломей Филиппович (1785 — 1842) — чиновник Министерства иностранных дел, близкий к С.С. Уварову. Петербургский знакомый Пушкина, которого попрекали за знакомство с «уваровским шпионом-переносчиком». Сплетни Боголюбова были причиной переписки Пушкина с Н.Г. Репниным, чуть не окончившейся дуэлью. Боголюбов подозревался в составлении анонимных писем, приведших к гибели Пушкина.

Уваров внимательно слушал услужливого Боголюбова. Уварову стало вдруг ясно, каким образом он отплатит придворному поэту, опозорившему его на всю Россию! Это плата будет равнозначной! Пушкин мгновенно поймёт, кто автор анонимного письма, но не посмеет перед всем светом указать на него, Уварова Сергея Семёновича, ответившего ему ударом на удар! Будем квиты! И гора с плеч!

«Живы еще лица, — писал позднее пушкинист П.И. Бартенев, — помнящие, как С.С. Уваров явился бледный и сам не свой в Конюшенную церковь на отпевание Пушкина и как от него сторонились».

«Когда встал вопрос об издании посмертно собрания сочинений погибшего поэта, Уваров приказал подвергнуть строгой цензуре все ранее напечатанные произведения Пушкина. Только по ходатайству В.А. Жуковского император велел напечатать все опубликованные сочинения без изменений. Таким образом, отношения поэта с министром нельзя оценить однозначно. Наметившееся в начале 30-х гг. сближение закончилось разрывом, переросшим в скором времени в откровенную вражду.
От их ссоры проиграли не только они, но и вся русская культура в целом». http://vivovoco.astronet.ru/VV/THEME/STOP/PUVAR.HTM  - О.А. Иванов «К вопросу о взаимоотношениях С.С. Уварова и А.С. Пушкина».